Текст книги "Остановка последнего вагона (СИ)"

Автор книги: Кирилл Гольцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Ты точно ничего бы не испортила! – тут же воскликнул я и растерялся. Как теперь будет правильным поступить? Обнять её и вывести прогуляться, чтобы девушка высказалась, в чём наверняка очень нуждалась? Или, возможно, оставить пока в покое? Про её дядю, который вроде был когда-то учителем, я что-то слышал от самой Маши ещё до нашего близкого общения – он жил в Жуковском, прямо напротив аэрогидродинамической трубы и девушка несколько раз громко вспоминала его и ЦАГИ, когда пыталась утихомирить ставших по её мнению слишком шумными коллег. Однако то, что он был единственным её родственником, разумеется, я не знал и искренне сочувствовал девушке, невольно представляя себя на её месте.

– Может, хочешь поговорить об этом? Могу я чем-то помочь?

– Боюсь, что нет. Ну, разве что просто держи кулаки за него и за меня, – всхлипнула Маша и вытянула вперёд свои длинные пальцы с облупившимся розовым лаком на кажущихся слишком тонкими ногтях, невольно напомнив мне услышанную от кого-то фразу, что подобное, как ничто другое, плохо говорит о девушке.

Я аккуратно принял их в свои руки, пожал и решил в одиночестве не ходить на обед, почему-то весь остаток рабочего дня вспоминая ставшие пустыми и тёмными глаза Маши и боясь провести параллель с засевшими где-то в их глубине тенями. Впрочем, эти образы преследовали меня только в моменты непродолжительных перерывов, пока я знакомился с папками по ВИП-клиентам, с которыми теперь предстояло работать, и удивлялся осведомлённости своей структуры о малейших нюансах их личной жизни. Так, например, один директор очень любил получать на Дни рождения необычные зажигалки, другой был неравнодушен к мальчикам, третий тайно переодевался в женское нижнее бельё, четвёртый – обожал минет в машине, и так далее. В основном читать подобное было неприятно, однако на фоне дел с каждым, оформленных официально и на личных отношениях, несомненно, это позволяло очень чётко выявить некоторые закономерности и наиболее удачные подходы в работе с каждым конкретным человеком. Впрочем, было кое-что, что, несомненно, объединявшее всех этих людей – желание оказать на высоте положения даже в каких-то несущественных мелочах, за чем частенько крылось сокрушительное поражение в другом. Впрочем, наверное, это частенько бывает и с обычными смертными, кто не умеет или не хочет расставить приоритеты, вникнуть в истинный ход вещей и начать действовать.

Ото всех этих хлопот и размышлений, меня оторвал голос Вениамина Аркадьевича:

– Смотрю, вы все в работе?

– Да, стараюсь внимательно вникнуть.

– Верно, верно. Время уже к шести часам и, в новом статусе, я бы рекомендовал вам уже начинать собираться домой или куда там вы планируете пойти вечером.

– Но я хотел, может быть, ещё немного задержаться.

– Послушайте, Кирилл. Вы подчёркиваете этим ваш статус и, между нами, частенько позволяете сотрудникам выполнять свою работу гораздо более эффективно, чем находясь с ними рядом. Заметили, что я очень редко выхожу из своей берлоги? А всё почему? Именно из-за этих соображений. Когда-то я, подобно вам, демонстрировал рвение, но нашлись люди, которые, так сказать, открыли мне глаза и, поверьте, результат был поразительный.

– Это можно расценивать как приказ? – улыбнулся я, невольно подумав, что впервые в моей карьере начальник настаивает на том, чтобы его подчинённый выходил немного раньше конца рабочего дня.

– Если хотите, да. Неофициальный, разумеется. Но на самом деле просто добрый совет, которому просто нужно последовать и довериться суждениям человека с опытом.

– Хорошо, если так, то я собираюсь.

– Отлично. Доброго вечера и до завтра!

Вениамин Аркадьевич неодобрительно покосился на выставленное перед ним мусорное ведро, о которое, развернувшись, чуть не споткнулся, и степенно удалился, стараясь не позволять рукам слишком сильно раскачиваться.

Я отложил все дела, убедился, что до шести ещё больше двадцати минут, потянулся и направился к двери. Хотя на самом деле получилось так, что фактически я всё равно вышел из здания вместе с остальными сотрудниками. Дело в том, что в главном корпусе я решил забежать перед дорогой в туалет, а гнутый запор немного заклинило изнутри, в результате на попытки выбраться ушло добрых четверть часа. Сначала я был уверен, что никакой особой проблемы нет и вполне реально открыть дверь самому, но чуть позже пришлось позвонить на пункт охраны и попросить о помощи. В итоге пара здоровенных разнорабочих, ещё минут десять давала мне через дверь разные советы.

– Попробуйте повернуть два раза влево, а потом один – направо, потяните ручку на себя и так открывайте.

Понятно, подобное шоу не могло не собрать массы любопытствующих и когда, наконец, рабочие взломали дверь и освободили меня, целая толпа коллег, большинство из которых я не знал совсем, встречали меня смехом и аплодисментами, словно героя, выжившего в невероятном сражении. Вообще-то забавно, и это оказалось одним из тех немногих случаев, когда я улыбался искренне и сам считал всё произошедшее достаточно смешным. Хотя конечно, был несколько удивлён здесь реакцией сотрудников, когда речь шла о начальнике и, скорее рассчитывал на их показную участливость и деланное возмущение. А когда я вышел на набережную, стараясь пропустить вперёд гомонящую толпу коллег и вяло отвечая на их громкие до свидания, меня неожиданно кто-то крепко ухватил сзади за плечи и, обернувшись, я увидел огромные, кажется, увидевшие нечто ужасное глаза Маши. Она тряслась и словно опадала вниз, глядя куда-то за меня, всхлипывая и шепча. – Я чувствую, что они скоро заговорят со мной, но ничего не могу с собой поделать.

– Кто? Тени?

– Да, но я не могу сейчас быть необычной. Только не в момент, когда может умереть мой самый дорогой человек. Неужели это не ясно?

– Я тебя прекрасно понимаю, крепись.

Обняв девушку, я приблизился к ограждению набережной и постарался опереть на него Машины руку – всё-таки для меня она была тяжеловата. При этом понятно, я испытывал двоякие чувства, но не находил в себе сил признать вслух, что девушке теперь, собственно, волноваться абсолютно не о чем – приговор ей вынесен, озвучен мне вслух в лифте и, скорее всего, как говорится, обжалованию не подлежит.

– Неужели они заговорят? Но что они могут сказать?

– Я не знаю, извини.

Нахмурившись, я почувствовал себя неприятно от своей лжи, однако прекрасно понимал, что никакие слова правды здесь ничего не изменят, и неожиданно сам для себя предложил. – Хочешь, поедем сегодня ко мне?

Маша отпрянула и отчаянно затрясла головой, отчего мне на щёку попала её слезинка. – Нет, нет. Ты что, не понимаешь? Если ты окажешься рядом, то меня могут заставить что-то сделать с тобой. А я этого не хочу!

Про себя я невольно подумал, что скорее велика вероятность обратного, поэтому, пожалуй, действительно не стоит торопить события. Интересно, как бы реагировала на всё происходящее девушка, знай правду? Убежала от меня, стала обвинять или просить о пощаде? Пожалуй, я не хотел этого знать, и выбранная роль утешителя меня полностью устраивала. – Хорошо. Тогда давай просто прогуляемся или где-нибудь посидим. Я никуда не спешу.

– Нет, я сейчас еду в больницу и хочу сделать это одна. Спасибо тебе, конечно, большое и, надеюсь, увидимся завтра.

Мгновение поколебавшись, Маша крепко меня обняла и, всхлипнув, устремилась в сторону метро. А я ещё долго стоял на набережной и смотрел вслед её развевающемуся бесформенному плащу булыжного цвета. Потом моё внимание переключилось на трёх молодых дворняг, раздобывших где-то носок и перекидывающихся им. Удивительно, что такие простые и неинтересные для большинства людей вещи способны привести животных в настоящий экстаз – возня выглядела очень комично, особенно когда перекрученный носок плюхался кому-нибудь на морду и вис на носу. Однако смеяться мне совсем не хотелось – даже наоборот, я почувствовал, как в глазах мягко закололо, что частенько было предвестником слёз, и мне почему-то вспомнился школьный двор, где мы любили играть «в сифака», бросая друг в друга ногами какой-нибудь грязный предмет, подвернувшийся под руку. Через какое-то время, оторвавшись от созерцания весёлых псов, я снова посмотрел в сторону большого автомобильного центра, в переходе у которого скрылась Маша и прошептал. – Желаю тебе удачи.

Возвращаться домой мне не хотелось, но и неожиданно закрапавший дождик не располагал к прогулкам, подвигнув меня к альтернативному решению – максимально, но в разумных пределах удлинить путь домой. Поэтому я направился на метро к Казанскому вокзалу, хотя никогда не любил подобных мест с их постоянной давкой, суетой, обилием тележек, сумок и вопящих граждан. Перед глазами продолжали стоять тени с двумя болтающимися кулонами и отчаявшееся лицо Маши, о которых я не переставал думать и чувствовать, какое сопротивление этому оказывает нечто задорное и весёлое внутри меня, кажется, занявшее практически всё с момента смерти девушки на набережной. Единственное, что на какое-то время вернуло меня к реальности, стали красиво выведенные на электричке, в которой я собирался ехать, слова: «Имени АПЛ „Курск“». Это невольно заставилось заколебаться и провести аналогию с «Титаником» – ладно бы ещё обозвали не имени, а памяти. Однако быстро отбросив все эти глупости или, вполне возможно, именно поэтому я уселся в состав и мой путь прошёл безо всяких происшествий.

Глава VI
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Этим вечером я почему-то ждал звонка от Маши или каких-то известий о трагических событиях, но ничего не происходило. Это изводило, хотя я помнил и верил в правильность утверждения, что отсутствие новостей – хорошие новости. Пару раз я хотел позвонить девушке сам и уже брал трубку, но потом откладывал и думал о том, что мне ей, собственно, и сказать нечего – не правду же, в самом деле. Возможно, именно за этими неприятными хлопотами вечер не запомнился ничем особенным, кроме чувства давящего томительного ожидания и обременённости бездействием. Ближе к полуночи меня вообще охватило нестерпимое желание выбраться куда-нибудь из дома и сделать хоть что-нибудь. Я с большим трудом удержал сам себя в кровати, прекрасно понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет. При этом внутри хватало места и чувству покоя, понятности – возможно, из-за этого разговора с тенями и девочкой, где мы за спиной Маши договорились кое о чём, в конечном счёте, наверное, выгодном для меня. Да, как бы ни было это низко и противно, однако моя принципиальная позиция здесь ни на что не влияла, поэтому стала бы опрометчивой глупостью.

Ещё немного беспокоило то, что девушка уже могла умереть способом, подобном тому, что я наблюдал на набережной, и её капсула окажется в неизвестных руках. А Маша что-то говорила о времени, которое начинает поджимать, а, значит, подобное развитие событий может привести игру к не запланированному кем-то концу. Этого не хотелось, да и никаких координат того человека, с которым встречалась девушка, чтобы узнать больше, у меня не было – я опрометчиво не попросил её мне их оставить. Поэтому именно сейчас я неожиданно остро почувствовал зависимость от Маши и ту связку, в которой мы невольно оказались вместе. Конечно, если это необходимо, тени снова могут навестить меня в любой момент и подсказать или направить, однако большой вопрос – насколько им можно доверять. В чём их тёмный интерес и истинные мотивы? Да и девушка вполне могла чего-то недоговаривать. В общем, всё это было неопределённо, сложно и никак не располагало к умиротворённости или развлечениям, хотя я был уверен, что теням сейчас не до меня и, раз уж мы о чём-то сговариваемся, что ко мне отнесутся сейчас весьма снисходительно. Впрочем, это вовсе не повод расслабляться или забываться – ситуация может поменяться стремительно, хотя конечно, понимание того, что я вскоре вполне могу стать единственным из всех участников обладателем целых двух капсул, приятно согревало душу, вселяло уверенность и заставляло очень робко, но мечтать о получении главного приза. Учитывая явно потустороннюю природу этих теней и не беря в расчет, что у меня просто поехала крыша, а всё происходящее – бред сумасшедшего, можно было фантазировать о вечной жизни или некоем великом знании, которым вскоре меня вполне могут вознаградить. Это казалось всё больше желанным и, пожалуй, впервые не связанным с какими-то банальностями в виде премий или халтур. Ведь здесь речь шла именно о чём-то эксклюзивном и, возможно, переходящим грань понимания, а не о привычных и, скажем прямо, весьма поднадоевших вещах. Тем больше хотелось какой-то уверенности в смысле встречи с Машей и получения второй капсулы и меньше – неопределённости и бездействия.

Однако как бы ни донимали меня все эти размышления, я незаметно уснул, а утром почувствовал сильный запах гари и почему-то подумал о том, что повышение на работе, капсулы и смерть мне попросту приснились, а на дворе всё ещё стоит начало августа. Впрочем, как вскоре оказалось, это было всего лишь возгоранием мусорного контейнера, который кто-то перетащил практически вплотную к дому и поджёг. Возможно, подобным образом, грелись бомжи или кто-то хотел насолить торговцу наркотиками с первого этажа – как бы там ни было, вскоре кто-то из соседей соседнего крыла благополучно залил огонь из своего окна с помощью толстого потрескавшегося шланга, видимо, закреплённого одним концом на кране. Точно так же соседи частенько поливали миниатюрные красивые огороды перед домами, которые неизменно опутывали рядами ржавой проволоки, старых отопительных батарей и прочего хлама, чтобы затруднить вытаптывание со стороны потенциальных вандалов. Видимо, это приносило свои плоды, однако вместо красоты скорее пугало и заставляло почему-то думать о заброшенности и нищете. Или вспоминать самозахваченные участки земли, на которых люди что-то делали, иногда долгие годы, а потом требовали отдать им в собственность, раз уж так получилось. Как правило, они располагались в местах, весьма странных для садово-огородной деятельности, между железнодорожными путями и оживлённым шоссе. Что там можно было вообще вырастить или как хотя бы просто отдохнуть от городских будней – было совершенно непонятно, и тем не менее кто-то в этом что-то находил и даже не брезговал продавать урожай здесь же на трассе, выставив его в покосившихся тележках или на старых деревянных столиках.

В этих странных размышлениях я почему-то провёл утро и весь путь до работы, немного отвлекшись лишь, когда уселся на новом рабочем месте и почувствовал себя утомлённым от бесконечных доброжелательных улыбок коллег. Шутить и вообще соответствовать навязанной мне роли, сегодня не было никакого желания, и я решил, что до добра это не доведёт точно. Поэтому самым разумным решением было погрузиться в работу, а уж там, в материалах на ВИП-персон, обязательно отыщется нечто такое, что вернёт меня в позитивное и созидательное русло. Я открыл ноутбук и застыл – судя по неприятно шелестящим звукам, где-то коротило проводку. Нагнувшись, я обнаружил, что на удлинителе, возле одного из штекеров, словно свет, видимый глубоко под водой, мерцают отблески вполне реальной опасности. Что же, как руководитель, пожалуй, я вполне могу претендовать на что-то получше и более соответствующее статусу. А раз так, то я решил вынуть удлинитель из розетки и бросить его пока в ящик стола – батареи в компьютере хватит как минимум ещё часа на полтора, а там как раз прервусь, схожу к Вениамину Аркадьевичу и решу этот вопрос.

– Это я! – неожиданно раздался сверху мрачный голос и послышался треск.

Я резко повернулся и, больно ударившись плечом о край стола, увидел Машу, которая уселась прямо на открытый ноутбук и даже елозила на нём своей плотной чёрной юбкой.

– Вижу. Что ты делаешь?

– Ночью я их услышала.

– Понятно. Но причём здесь мой компьютер? – раздражённо выговорил я и подумал о том, что, возможно, вытащив жёсткий диск, всё-таки удастся сохранить данные.

– Что ты всё заладил? – маша шумно выдохнула, и на её губах надулся некрасивый, но быстро лопнувший пузырь из слюней, подмигнувший мне отразившимся из окна солнечным зайчиком. – Ничего с тобой не случится – получишь без волокиты новый, и всех делов. Ты же у нас теперь любимчик босса!

– Хорошо, но ты ведёшь себя…

Я начал подыскивать подходящие слова, борясь с желанием схватить девушку за шкирку и отбросить куда-нибудь подальше.

– Да как хочу, так и веду. Мне уже, наверное, всё равно! А вот тебе – нет, правда?

– О чём ты?

– Да всё о том же. Я их слышала. Это было не предупреждение или замечание, а, скорее просто совет. Но я не могу ничего с собой поделать. И, если хочешь знать, твой скрипящий ноутбук под моей попой – всего лишь отчаянная попытка продолжить быть для окружающих странной.

– Но здесь больше никого нет, а передо мной эти спектакли разыгрывать бессмысленно, – развёл я руками и указал пальцем на её ноги. – Посмотри, у тебя течёт кровь.

Сначала я подумал, что у девушки просто менструация и со всеми этими потусторонними проблемами она напрочь позабыла о прокладках или чём-то подобном. Конечно, повод достойный, однако, по моему мнению, не до такой степени, чтобы женщина могла игнорировать подобные привычные вещи. Однако когда Маша приподнялась, упёршись ногой прямо в мои пальцы на краю стола, мы оба увидели, что кусок пластика, напоминающий вставший на дыбы лёд, пропорол ей внушительную отметину на попе, и именно она является источником кровотечения.

– Вот видишь как! – воскликнула Маша и посмотрела на меня так, словно я был в чём-то виноват.

– Там где-то была аптечка.

– Не стоит. Хочешь узнать – что они мне говорили?

– Да.

– Ну, так ведь тебе всё и так известно. Не так ли, лицемер?

Маша спрыгнула со стола и, подбоченившись, начала смеяться. Это у неё получалось всё задорнее, пока не вылилось во что-то, похожее на истерический приступ и живо напомнившее первую часть некогда очень любимого мной фильма «Зловещие мертвецы». Тот леденящий душу хохот показался мне самой ужасной и грамотной сюжетной находкой и, пожалуй, задел за живое как ничто из всех виденных впоследствии картин.

– Прекрати!

– А то что будет? Ты, наверное, уже позабыл, что я могу быть очень странной! Даже слишком. Что бы такое ещё придумать – хочу заинтриговать их, вдруг всё изменится? Как думаешь, не помочиться ли мне сейчас перед всем офисом или, может, станцевать что-нибудь голой и на моей шее, вместе с грудью, будет болтаться эта чёртова капсула?

Её голос перешёл в вопль и задрожал, а глаза превратились в два огромных безумных распахнутых окна, сквозь которые, казалось, можно было без труда разглядеть ужас, который распирал девушку изнутри. Почему-то мне показалось, что именно сейчас должны прибежать другие сотрудники, куда-нибудь отволочь Машу и вызвать «скорую». Но время шло, а ничего подобного не происходило.

– Хватит, – прошептал я, обогнув стол и медленно приближаясь к девушке.

– Отчего же ты сейчас так спокоен? Я кончена? Вот почему? Что же ты, думаешь, чувствует приговорённый человек без права обжалования приговора? Не знаешь? А я тебе могу многое рассказать, и самое главное – мне теперь всё равно!

– Достаточно, – чуть громче повторил я.

– Да, ты прав. Ещё бы. Хватит издеваться!

Последнюю фразу Маша прокричала мне прямо в лицо, широко раскрыв рот и обдав неприятным запахом больного желудка, который прямо так и сочился сквозь резкую химическую вонь какой-то фруктовой жвачки. Я успел мельком увидеть две некрасивые чёрные пломбы на её дальних зубах и невольно удивился, что такие ещё используют – у меня они почему-то ассоциировались только со школой и тамошними ежегодными медицинскими осмотрами. Тогда неизменно неприятная женщина в годах долго сверлила зубы, потом просила отпить из стакана холодной воды и сказать – чувствуется температура или нет. Если ответ был положительный, бурение продолжалось, в противном случае начинала готовиться пломба. Как же давно это было!

– Я ушла, – всхлипнув, неожиданно тихим голосом, подытожила Маша и стремительно скрылась в лабиринте столов.

Она показалась мне одиноким маленьким корабликом, лавирующим среди льдин и серой массы воды, который постепенно блекнул вдали, растворяясь в дымке небытия и не оставляющий надежды на новую встречу. Неожиданно я затруднился для себя чётко определиться – хорошо это, плохо или стоит уже сейчас предпринять нечто, однако мои размышления прервала трель телефона, высветившего незнакомый, но явно красивый номер. Какое-то время я как завороженный смотрел на аппарат и слушал начало песни «Брато» в исполнении Михаила Шуфутинского, творчеством которого увлекался уже много лет, а потом медленно поднёс трубку к уху и ответил.

– Да, слушаю.

– Здравствуйте, это Анатолий. Маша должна была упоминать меня… – раздался приятный спокойный голос, который сразу вызвал расположение. – Надеюсь, что не отвлёк от важных дел и, если бы не обстоятельства, конечно, я бы не стал вас тревожить. Однако, полагаю, есть повод для нашей скорейшей встречи. Что вы думаете?

– Да, я не против, – Мой ответ прозвучал как-то излишне просто и, кашлянув, я добавил. – А Маша?

– Вы увидитесь с ней позднее, не беспокойтесь.

– Хорошо. Как мы договоримся?

– Очень просто – приезжайте ко мне сейчас.

– Но я на работе и, думаю, до вечера это вполне ждёт.

– Давайте всё-таки постараемся не тянуть, тем более что наши планы несколько меняются, – Анатолий вздохнул и монотонно продолжил. – Жду вас через два часа по адресу: фиксируйте – Двенадцатая улица Текстильщиков, дом шесть.

– Записал. А квартира?

Я сделал быструю заметку в продолжавшем, несмотря на грубое вмешательство Маши, исправно работать ноутбуке, тут же скопировал текст и ввёл его в поисковую строку Интернета.

– Любая – вы всё увидите. В случае затруднений, звоните, но не думаю, что возникнут какие-то проблемы.

– Хорошо, до встречи.

В трубке раздался щелчок, и наступила тишина, на фоне которой я неожиданно осознал, что Анатолий разговаривал со мной в атмосфере какой-то классической музыки, несомненно, звучащей, судя по эху, в просторном зале. Воображение сразу же нарисовало мне консерваторию, где посередине концерта некий мужчина встаёт спиной к сцене и разговаривает по сотовому телефону, вызывая раздражение и недоумение окружающих. Потом изящно кладёт трубку в карман, садится, благодарит публику за терпение и просит музыкантов играть погромче, раз все текущие дела он закончил и может спокойно продолжать наслаждаться вечным и прекрасным.

Как бы там ни было, мои беспокойства по поводу потерянного контакта, очень важного в сложившейся ситуации, к счастью, оказались совершенно напрасными. И, несомненно, мне было не просто интересно, но и, возможно, жизненно необходимо, переговорить обо всём этом с Анатолием. С этой точки зрения уход с работы – самые настоящие пустяки, не говоря уже о том, что мне, как было уже разъяснено, теперь по должности положено совершать подобные поступки, тогда как постоянное пребывание на месте действительно смотрелось странно и несолидно. Тем не менее, видимо, по устоявшейся привычке, подобное казалось неправильным и невольно беспокоящим, при всей легитимности происходящего. Наверное, точно также чувствуют себя пожилые люди в нынешних условиях, предполагающих частенько сравнительно быструю смену работы, становящиеся нормой поиски оптимальных вариантов карьерного и материального роста. Это может быть очень верным, но в то же время частенько трудно или даже невозможно поменять сложившееся годами мировосприятие.

Я быстро переписал адрес на клочок цветной бумажки, высовывавшийся из пластмассового контейнера, захлопнул ноутбук, решив, что этот вопрос решу завтра, и покинул офис, как ни удивительно, не встретив по пути никого из коллег. Оно, наверное, и к лучшему – почему-то именно сейчас очень не хотелось видеть их наигранно-лилейные лица и сладкие пожелания всего доброго. Да и поездка представлялась мне больше окутанной ореолом необычности и секретности, чем ни в какой мере, даже о факте ухода, не хотелось делиться с посторонними людьми. Это, как ни странно, наложило свой след на весь путь – по дороге к метро, в вагоне поезда и, поднимаясь по эскалатору вестибюля «Текстильщиков» я чувствовал себя неуютно и отводил в сторону взгляд, словно занимался или задумывал что-то нехорошее. Начавшийся на улице дождик немного меня взбодрил и вернул к реальности – зонтик я забыл на работе, поэтому пришлось нахохлить высокий жёсткий воротник куртки и прибавить шагу. В этом районе я одно время частенько бывал, когда недолго работал курьером в банке, поэтому неплохо ориентируясь в обилии пересечений этих улиц Текстильщиков, представляющихся мешаниной производственных и спальных районов, очень скоро нашёл нужное место.

– Так, вот эта улица и… – полушёпотом пропел я, почувствовав, как у меня по телу болезненно пробежали мурашки, всегда сопутствующие нарастающему волнению, – этот дом.

Признаться, я ожидал нечто более величественное, а увидел всего лишь обыкновенную «хрущёвку», правда, с необычно большой и зелёной территорией вокруг, окружённой гнутым старым металлическим забором с широкой арчатой калиткой. Оглянувшись по сторонам, я не увидел никого из прохожих, что как-то настораживало после необычно оживлённого шоссе, от которого я углубился во дворы. С другой стороны, до часа пик ещё далеко, поэтому всё было вполне объяснимо, если ничего не накручивать самому себе. Тем более четыре подъездные двери дома были куда более актуальной и интересной загадкой в смысле нахождения Анатолия. Пусть тот и уверил меня, что никаких проблем с поисками не возникнет, но я уже видел, что это не совсем так, хотя по какой-то причине сразу поверил собеседнику. Что же, посмотрим.

Я неторопливо подошёл к калитке и тут увидел медленно выехавший и притормозивший слева помятый серый «Мерседес». Его двери синхронно открылись, и оттуда вышло четверо крепких ребят, решительно направившихся ко мне. Я невольно растерялся и, глядя на их серьёзные и даже зловещие лица, подумал, что всё может оказаться ещё сложнее и даже болезненнее, чем только что казалось.

– Поднимите руки! – прохрипел первый из незнакомцев, широкий кожаный плащ которого развевался и хлопал на ветру, напоминая гигантскую летучую мышь.

– Кто вы такие? – гораздо смелее, чем себя чувствовал, спросил я, глядя, как его спутники медленно обходят меня вокруг.

– Не волнуйтесь. Анатолий Юрьевич вас ждёт. Просто формальность. Вы вооружены? – незнакомец не отрываясь смотрел мне в глаза и сделал успокаивающий жест. – Поднимите руки, мы не задержим вас надолго.

Я немного расслабился и выполнил просьбу, тут же увидев мелькающий вокруг себя широкий жезл, напоминающий металлоискатель. Эти приборы, после недавних террористических актов в Москве, стали уже привычными атрибутами служителей закона, наравне с металлическими рамками на вокзалах и овчарками, сдерживаемыми на широких выкрученных поводках. Как-то мне пришлось потратить добрую четверть часа, выкладывая всё из карманов перед полной серьёзной девушкой в форме, а рамка всё продолжала звенеть. Дело же, как ни странно, оказалось в моём старом сотовом телефоне, где, кажется, и не было вовсе никаких металлических деталей.

– Всё в порядке – проходите.

Отступая, незнакомец в плаще кивнул, и я услышал щелчок открывающейся калитки. Надо же, и здесь всё оказалось вовсе не так просто и убого, как виделось со стороны. – Вам во второй подъезд.

Я кивнул и, чему-то улыбнувшись, медленно пошёл в сторону хрущёвки, краем глаза отметив, что охранники погрузились машину, которая медленно и бесшумно юркнула куда-то в сторону, несомненно, затаившись и поджидая других гостей. Интересно, чтобы они со мной сделали, если не знали о приглашении, а я просто случайно перепутал бы адрес во времена той же работы в банке? Наверное, вряд ли со мной были бы столь же любезны.

Идя по выщербленной дорожке к подъезду, я неожиданно почувствовал острое желание вернуться назад в тот самый день, когда встретил незнакомку на набережной. Зная, что за этим может последовать нечто подобное, наверное, я бы вообще не выходил из офиса и уж с курением как-нибудь точно перетерпел. Хотя если тени следили за мной, то, конечно, от встречи и капсулы мне в любом случае было не отвертеться. Однако весь этот карьерный рост, который завтра вполне может оказаться крахом, и перспективу смерти я бы с огромным удовольствием обменял на свою самую обычную жизнь, которую вёл до этого. С другой стороны, возможно, именно чего-то подобного я ждал и даже призывал, всё чаще в последнее время впадая в отчаяние от заевшего быта, предсказуемости и явной бесперспективности всего окружающего. Может быть, именно так и начинается кризис среднего возраста, о котором столько твердят вокруг? А произошедшее, наверное, стало неожиданным и реальным выходом из всё стремительнее приближающегося тупика. И очень даже хорошо, что здесь есть эти охранники, которые, скорее всего, не позволят мне сейчас взять, развернуться и просто так уйти, не встретившись с Анатолием. Частенько это очень важный момент, когда начинают мучить сомнения и колебания.

До большой чёрной металлической двери оставалась всего пара шагов, когда она неожиданно плавно распахнулась и слева от неё в почтительной позе замер маленький седовласый человек, сделавший приглашающий жест.

– Входите, пожалуйста.

Я кивнул и шагнул в неожиданно огромный и ярко освещённый холл, поразившей своей роскошью. Казалось, что я оказался в каком-то старинном дворце, где смешались картины, статуи, блеск золота и барельефов, переливаясь в лучах огромных люстр, свешивающихся с необыкновенно высокого куполообразного потолка. Это заставило смутиться, чуть отступить и невольно подумать о том, что, как ни странно, и некоторым жителям хрущёвок, оказывается, живётся очень даже ничего.

– Позвольте, я возьму вашу куртку и провожу, – степенно произнёс старик, протягивая руки и улыбаясь, несомненно, заметив мою реакцию. Его голос отразился приглушённым эхом и слегка подавлял. – Вас ожидают.

– Да, да, спасибо.

Я торопливо снял куртку и уже через мгновение шёл по широкой лестнице, обрамлённой в витиеватый ковёр. Как странно и необычно, наверное, жить в таком месте, прямо-таки несовместимом со всем тем, что происходит сейчас за стенами дома. Кажется, здесь время обернулось вспять, и я ничуть не удивился бы, выйдя мне навстречу какая-нибудь дама в наряде восемнадцатого века, приглашая составить ей пару в бурре. Наверное, мой ответ прозвучал бы положительно, но разумеется, ничего подобного не случилось. Мы поднялись на площадку, потом сопровождающий меня на почтительном расстоянии старик распахнул несколько высоких дверей, за которыми неизменно оказывались залы со стеклянными стойками, словно в музее. Там лежали какие-то крупные камни, напоминающие метеориты; скрипки и шпаги. Я, конечно, вообще не разбирался в этой теме, но готов был поклясться, что всё здесь – подлинники и стоят целое состояние. Поэтому, наверное, не было ничего удивительного, что мои непростые чувства к Анатолию переросли в какое-то благоговение и, как ни странно, смутное желание стать частью этого или хотя бы просто почувствовать сопричастность.