Текст книги "Остановка последнего вагона (СИ)"
Автор книги: Кирилл Гольцов
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Неизвестно, сколько бы ещё времени я колебался и раздумывал, но тут раздался совершенно неузнаваемый, словно предсмертный вопль, голос Лены. – Кирилл, беги!
И я решился – ринулся к двери и, упав, оказался на отвратительно-тёплых и пыльных ступеньках. Больно ударившись обо что-то коленом, я перекатился и увидел, как гигантская тень поглощает вагон, в котором, обезумев, мечутся Анатолий и Лена. Но на самом деле она, конечно, тянулась дальше – в её понимании, я не мог просто так ускользнуть и, наверное, она была права. Однако я решил не сдаваться, раз есть хоть какой-то шанс спастись, а бежать к выходу, тем более что теперь, ощутив дрожь на ступеньках, а не в вагоне, понял, что дела снаружи принимают действительно нешуточный оборот. И даже если удастся каким-то немыслимым образом ускользнуть от теней, то может так оказаться, что проход уже завален, и я окажусь погребён здесь заживо. Хотя кто сказал, что этот ужас не вырвется со мной и на поверхность, оставаясь невидимым для других, но более чем осязаемым для меня?
Гигантская тень между тем превратилась в какого-то жуткого человекообразного великана, который, казалось, случайно попал под узкие своды и, неестественно согнувшись, тянул ко мне свои огромные лапы, чтобы схватить, смять, раздавить. Я, спотыкаясь и прихрамывая, помчался через зал, пригибаясь и, кажется, что-то быстро бормоча. На голову сыпались мелкие камни, и, кажется, потолок начал проседать под чем-то неумолимо давящим сверху.
– Спеши! – раздался голос призрачной девочки – она и Хельман вились вокруг меня, кажется, прибавляя сил и веры в успех. Потом я увидел по стенам, как гигантские кисти с шевелящимися, словно щупальца, пальцами, ринулись на меня и, в следующий момент отчаянно прыгнул, упав лицом на пол и, кажется, сильно расцарапав лоб. Похоже, что сейчас-то всё и случится – конец, но тут заметил сзади себя яркое сияние и, прикрывая ладонью глаза, невольно обернулся. Ангел и её помощник сделали из себя нечто вроде выгнутой в мою сторону стены, а их мерцающие в её центре и обращённые ко мне вытянутые лица, кажется, кричали одно и то же. – Спасайся!
Тень, прорываясь сквозь эту защиту, словно теряла всю свою силу и, мчась к спасительному коридору, я, кажется, ощущал лишь лёгкие толчки её прикосновений. Потом сзади раздался громкий металлический лязг и, дёрнувшись, я споткнулся, рухнув на спину и жадно глотая ртом воздух. От ударов этого кошмара стена призрачной девочки и Хельмана, кажется, стала совсем прозрачной – ещё немного, и она поддастся, отдав меня в полное распоряжение монстра. Но тут вагон, резко качнувшись, двинулся в тоннель, стремительно набирая скорость, а тень, издав чудовищный утробный вопль, от которого у меня всё завибрировало внутри, попыталась в последний раз броситься на меня, однако тут словно какая-то другая сила ухватила её сзади и начала засасывать вслед за вагоном. Я, не веря своим глазам, смотрел, как монстр исчезает в тоннеле, отчаянно пульсируя и извиваясь, понимая, что он был как-то привязан к этому вагону и теперь отправился в вынужденное путешествие с Анатолием и Леной, к счастью, без меня. Оставалось надеяться, что они успели окончательно обезуметь, чтобы не мучиться от того кошмара, который, несомненно, их ждёт, а мне предстояло ещё выбраться отсюда живым.
– Спасибо вам, – хрипло прошептал я, обращаясь к неясным отблескам призрачной девочки и Хельмана, кажется, становящимся всё меньше, словно они исчерпали до конца все свои силы. И в ответ вроде бы услышал отдалённое. – Беги к выходу, иначе может быть поздно!
Я встал и, отталкиваясь от стен, подпрыгивая и стараясь минимально задействовать ушибленную ногу, помчался по коридору, натыкаясь на трубы и кашляя от стоящего здесь тумана и жара. Только бы успеть – кажется, когда мы шли сюда, при всей нашей медлительности, путь занял всего несколько минут, но теперь он явно растянулся гораздо дольше, и я начинал уже подозревать, что здесь какая-то магия этого места или так жестоко шутят надо мной выбравшиеся из тоннеля тени, когда увидел впереди свет. Неужели я всё-таки выберусь?
– Помогите! – непроизвольно закричал я и рывками двинулся к выходу, вскоре тяжело упав на кучу горячих дымящихся камней и увидев вдалеке солнце, заволакиваемое клубами густого дыма. Снова раздался трубный звук, оглушающие хлопки, похожие на петарды, подо мной всё затряслось, и мелкие камни посыпались на лицо.
– Ещё немного, – прошептал я и, вытянув себя руками из сузившегося раза в два прохода, шатаясь, встал, а потом, скользя и скатываясь по камням, неуверенно двинулся в сторону площадки с автобусами и людьми – там ждало спасение.
Временами я оборачивался, пытаясь выровнять дыхание и глядя, как здание, из которого я чудом выбрался живым, постепенно превращается просто в бесформенный холм, куда вряд ли кто-то когда-то ещё раз войдёт. Но на самом деле, конечно, меня больше интересовали тени – не вырываются ли они следом за мной, смертоносно скользя или хотя бы отбрасывая от выхода камни, чтобы пропихнуть своё уродливое гигантское тело. Однако с этим всё было в порядке, и даже летающие вокруг осы беспокоили меня сейчас очень мало.
После каждого падения, поднимаясь на ноги из последних сил, я думал о том, что это, скорее всего, просто такой дурацкий сон. Должен быть им. Вот я моргну, и окажется, что глаза плотно закрыты, а я лежу на просторной кровати в отеле, чувствую рядом с собой тепло Лениного тела и знаю, что где-то недалеко есть Анатолий. Я не один – как многое это значит, особенно в современном мире, и мне не хотелось верить, что их больше нет. В чём же тогда победа и главный приз? Судя по их состоянию, которое я видел, даже если бы весь ужас неожиданно прекратился сам собой, они вряд ли смогли бы вернуться к нормальной жизни. Да и я до сих пор чувствовал в приближении этой зловонной тени что-то гораздо худшее, чем физические страдания или смерть. А могильный холод был, скорее лишь тем, с чем наиболее близко могло связать нечто невообразимое моё сознание. Ведь мы неизменно подставляем какие-то образы, не так ли? Да, именно как морской прибой, который куда-то исчезает на песке, и мы воображаем, что он просто просачивается под землю, на самом деле не осознавая истинного таинства природы, а придавая всему оттенок банальной самоуверенности и всезнайства. Волны качают, держат и этому тоже есть объяснение – практическое и аргументированное, разумеется. Но не в этом ли состоит вся ирония? Вместо познания глубин чего-то в одном, мы распыляемся на многое и кичимся тем, что сделали открытие в той или иной области, на самом деле в лучшем случае приоткрыв лишь край завесы тайны или же вообще найдя совершенно другое. Неужели так будет всегда и на этом строится наш безумный мир?
Я успел позабыть – куда стремлюсь, просто казалось очень важным идти вперёд как можно быстрее и только, наверное, потому, что так говорили призрачная девочка и Хельман, но что ещё важнее, кричала Лена. И когда мне удалось в очередной раз подняться, чувствуя невыносимую усталость во всём теле, то даже сразу не сообразил, что смотрю на пустую площадку, где, кажется, совсем недавно стояло множество автобусов. Где же они? Конечно, разбежались при первых раскатах приближающегося землетрясения и просто бросили нас всех умирать. Смешно и несправедливо? Нет, предсказуемо и не более того. Но удастся ли мне самому добраться до фуникулёра? Сколько мы сюда ехали? Минут пятнадцать или двадцать пять? Нет, наверное, это невозможно, но я буду всё равно идти вперёд, пока смогу.
Через какое-то время я оказался на раскатанной тысячей шин площадке и очень удивился, буквально подползя на четвереньках к краю, что вижу не так далеко от себя вереницу из трёх автобусов, которые медленно тащились по петляющей ярко-серой дороге. Может быть, они подождут или увидят, что здесь ещё есть человек? Наверное, это было моим последним шансом не умереть на этой лунной поверхности, которая вполне может вскоре превратиться в необыкновенную могилу, и, собрав все силы, я выпрямился и, размахивая руками, закричал. – Я тут! Помогите!
А потом двинулся вперёд, тут же опрокинувшись о край пологого гигантского холма, потеряв равновесие и стремительно падая в сторону дороги.
Голова несколько раз обо что-то сильно ударилась, ногу дёргало и трепало из стороны в сторону, но я всё равно кричал и ждал, пока крепкие руки обхватят меня и увезут туда, в реальный мир, подальше от всего этого кошмара, который, как ни удивительно, происходит на самом деле. Через какое-то время стремительного падения, чувствуя, что моя одежда практически вся порвана, а кожа кровоточит не менее чем в шести местах, я почувствовал сильный удар в живот и замер, широко открыв рот, пытаясь вдохнуть, но не имея возможности это сделать. Кажется, что организм забыл то, что знал всегда, и, выбравшись из заваленного дома, я задохнусь на чистом горном воздухе, пусть и пропитанном землетрясением. Потом что-то заклокотало в груди, я почувствовал рвоту и, опустив слезящиеся глаза, увидел, что меня бросило на большой валун, с которого сейчас и свисает моё тело, несомненно, являя весьма примечательную картину. Меня всего трясло, спазмы нестерпимо сдавливали и рвали внутренности, но зато я начал понемногу дышать. А когда очередная порция рвоты стала стекать по моему подбородку вниз, я услышал рядом или в себе неразборчивые голоса. Может быть, это наконец-то выбравшиеся из завала тени пришли проводить меня в последний путь и сказать, что я не смог от них убежать? Или Анатолий и Лена вернулись с победой и стали абсолютно нормальными, чтобы помочь?
– Эй, живой?
Неожиданно перед моим лицом что-то мелькнуло, и я увидел золотистый блеск, сразу же с радостью подумав об очках Анатолия.
– Давайте, помогайте!
Я захрипел и, несколько раз моргнув, увидел загорелого мужчину лет пятидесяти, который энергично махал кому-то руками и, надо сказать, что это был первый случай на Сицилии, когда я обрадовался, услышав русскую речь. Она словно соединяла меня тонкой, но очень важной и даже необходимой ниточкой с Родиной, и от этого в душе распускалась нечто такое, что, наверное, позволяет нам стойко выносить любые невзгоды, заставляя томительно ожидать возвращения домой. А в следующее мгновение меня с двух сторон подхватили и куда-то поволокли, сопровождая окриками. – Скорее, скорее. Сейчас всё может начаться!
Когда тряска стала невыносимой, и я хотел попытаться сказать что-то грубое, чтобы меня оставили в покое, мы протиснулись в шумный, полный людей салон и меня бережно уложили на заднее сиденье. Спаситель уселся рядом, судя по звукам, рвал какую-то ткань, и вскоре я почувствовал, как моё лицо промокают чем-то прохладным и невыразимо приятным.
– Как ты?
Я попытался улыбнуться, чтобы сказать, что теперь, наверное, всё в порядке, но не смог почувствовать – сделал ли это на самом деле. Но, наверное, на моём лице всё-таки отобразилось что-то обнадёживающее, потому, что я вскоре услышал бодрое. – Вот и молодец. Держись – мы тебя мгновенно домчим до больницы!
А потом кто-то другой обеспокоенно спросил. – Там больше никого не осталось?
Я собрался с мыслями, вспомнил безумные лица Анатолия и Лены, потом, непроизвольно вздрогнув, вздохнул и тихо ответил. – Нет, я один.
Потом шум окружающих голосов слился в лёгкое покачивание и я, кажется, готов был потерять сознание, когда неожиданно вспомнил о фотографии и последней просьбе Лены. С неимоверным усилием я разлепил глаза и начал медленно ощупывать карманы или, точнее, то, что от них осталось. В какой-то момент все усилия показались тщетными – разумеется, в моём положении было глупо рассчитывать, что я где-то по пути не выронил снимок, но в следующее мгновение он шуршал у меня между подрагивающими пальцами. Я не стал его разворачивать, а просто крепко сжал в кулаке, чувствуя, как на глаза наворачиваются неудержимые и бурные слёзы, но постепенно успокаиваясь и веря, что кошмар остался позади и я еду домой, где всё непременно будет хорошо.
Глава XV
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Москва встретила меня неожиданно тёплой, солнечной и располагающей погодой. В новой кожаной куртке, широких штанах и мягких кожаных ботинках здесь явно было жарковато. А я-то почему-то пребывал в полной уверенности, что в конце сентября здесь холодно, пасмурно и сыро. Прихрамывая, я вышел из здания аэропорта Домодедово и направился прямо к остановке бойко перекликающихся между собой таксистов.
– Куда везти? Вещи есть?
Видимо, уловив мой заинтересованный взгляд, ко мне шустро приблизился приземистый молодой человек в большой клетчатой кепке.
– Тиндо. Знаешь такой городок?
– Конечно. Но это будет…
Он задумался, а я с усмешкой махнул рукой. – Договоримся. Не обижу.
– Ладно. Чемодан есть?
– Нет, всё с собой.
– Тогда залезай!
Я прошёл за ним чуть в сторону и, поколебавшись, уселся на заднее сиденье «Ланоса». Судя по озадаченному лицу водителя, он хотел спросить – чем плохо место рядом с ним, но потом, видимо, понял, что это не его дело, громко хлопнул дверью, завёл машину и, высунувшись в окно, начал медленно выруливать в сторону оранжевых турникетов. А я, откинувшись на сиденье, пошуршал в кармане оставшимися от переданных Анатолием, кажется, миллион лет назад денег шестью сотнями евро и с удовольствием смотрел на то, к чему, как когда-то казалось, не очень-то хотел и возвращаться. Серо-чёрное шоссе, правда, неприятно напоминало Этну, зато всё остальное было родным – понурые прохожие, группа каких-то женщин, напоминающих издали проституток, огромные рекламные плакаты, которые при желании я мог прочитать и точно, безо всяких догадок и переводов, понять – о чём там говорится. Даже этот водитель, пару раз начавший было общий разговор о пробках и жизни, но быстро замолчавший после моих односложных натянутых ответов, казался мне близким и неотъемлемым кусочком Родины. Разумеется, я ни в коем случае не хотел его обидеть, но прилетев сюда, сейчас был расположен просто помолчать и погрузиться в то, по чему, несомненно, успел сильно соскучиться. Здесь невольно вспоминалась очень точная фраза из старой песни Вилли Токарева – «иногда без сожаления вкусную халву на горбушку чёрного меняешь», которую я любил слушать в детстве, но, наверное, только в этой ситуации осознал всю её справедливость, во всяком случае, применительно к настоящему моменту.
Чуть больше, чем неделя с момента моего чудесного спасения пролетела на Сицилии совершенно незаметно. К счастью, все ранения, кроме ноги, оказалось лишь лёгкими ушибами и царапинами, которые уже практически зажили – разве что на лбу оставалась пока подсыхающая грубая корка, которая почему-то вызывала пристальный интерес у сотрудников аэропортов как в Катании, так и здесь. А вот удар коленом вышел очень неприятный и, несмотря на все заверения врачей, я чувствовал, что похромать мне предстоит приличное количество времени. Впрочем, наверное, это было самым настоящим пустяком в сравнении с тем, чего я смог избежать, и здесь больше всего, конечно, надломилось и пострадало что-то внутри меня. Ночами я просыпался от кошмаров снова и снова, видя вагон и ужасные тени, на которые наслаивались искажённые безумием лица Анатолия и Лены. А в первые дни после произошедшего вообще любая лишь завиденная издали тень вызывала мой пристальный до нездоровости интерес и тошнотворные приступы страха. Однако, похоже, что это проклятие сгинуло в бездну вместе с вагоном, утянувшим куда-то монстра, и тем странным домом, который, как я узнал немного позже, видимо, был полностью погребён под растекшейся лавой.
И всё-таки находиться дальше на Сицилии почему-то было невыносимо – там тоже ощутимо, хотя и очень тактично, приближалась осень и, видимо, наслаиваясь на мои переживания, это создавало в душе какую-то нехорошую смесь, неукротимо возвращающую все мысли к дому. Прогулки в одиночестве, особенно напротив Хилтона, неизменно приводили к желанию выпить, а пляж как-то сразу потерял всю свою привлекательность, и я неизменно ловил себя на том, что в каждом колышущемся на волнах человеке невольно пытаюсь разглядеть Лену, а выходящие из волн люди неизменно напоминают Анатолия. Это стало прямо какой-то манией, к которой прибавлялось и ощущение некоей законченности всего, что должно было тут случиться и отсутствия теперь смысла дальнейшего нахождения на Сицилии. Последней каплей, видимо, стала моя ночная прогулка по пустынному пляжу отеля, когда наконец-то появилась на небе луна и подмигивала мне призрачной белой дорожкой на волнах. А у самой воды, вдали от перевёрнутых лежаков, из гальки торчал чуть покосившийся одинокий зонт, под которым я просидел не меньше трёх часов, о чём-то тихо разговаривая с ночью и завороженно любуясь гирляндами разноцветных огоньков вдали, мягко огибающими Ионическое море. Это словно стало послесловием всего произошедшего здесь и закрывало страницы моей жизни, связанные с этими несколькими безумными днями на Сицилии. Поэтому несмотря на то, что Анатолий оплатил номер в отеле на месяц, я дождался, пока немного подлечусь, и вылетел из Катании на первом же субботнем самолёте, с приобретением билетов на который мне неожиданно и очень быстро помогли служащие отеля. И вот сейчас я мчался в Тиндо на удивительно шустром, но столь же шумном «Ланосе» с жёлтыми шашечками такси на дверях, увозя с Сицилии, помимо невесёлых воспоминаний, приобретённую в одиночестве одежду и ту самую фигурку обнажённой женщины, которая привлекла моё внимание перед ночными событиями в Джардини Наксос. Все эти покупки дались мне с гораздо большим трудом, чем предполагалось, так как в глубине души я хотел сделать их вместе с Леной. Примеряя куртку в одном из бутиков в Таормине, куда я поехал на такси, чтобы не оказаться снова рядом с Изола Беллой и фуникулёром, мои глаза искали в зеркале именно её образ, и я ничуть не удивился бы, услышав рядом знакомый нежный голос. – Да, ты в этом выглядишь хорошо. Под стать мне.
Но, конечно же, я был один и остро это чувствовал, успев привязаться к Анатолию и Лене всего за несколько дней знакомства и словно пережить с ними при этом не одно десятилетие. Конечно, именно так и было бы, если наше путешествие на Этну закончилось ничем, однако всё в этой жизни имеет свою цену и, похоже, моя была именно такой. Впрочем, как показали последующие годы, несмотря на множество новых и старых хороших знакомых, некоторых из которых можно было назвать и друзьями, ничего подобного, как с Анатолием и Леной, на самом деле я не испытывал. Возможно, как и все люди, я как-то идеализировал эти воспоминания, рассматривая как факты то, чего на самом деле и в помине не было. Однако мне хочется верить, что всё-таки это не так, гордясь тем, что, пусть и на крохотном отрезке жизни, но у меня было нечто такое, что недоступно многим людям.
При въезде в Тиндо, где мы оказались где-то через час, хотя, вроде бы, путь должен был быть гораздо дольше, я указал водителю направо и назвал адрес. Да, конечно, мне хотелось поскорее оказаться дома, вымыться, если ванную снова не заняла Любовь Игоревна, немного передохнуть с дороги, но сначала я хотел решить гораздо более важный вопрос. Внутри себя я уже всё на сегодня распределил – побывать у мамы Лены, потом немного побыть дома и съездить на работу. Почему-то казалось важным сделать всё именно сегодня и в такой последовательности. Наверное, чтобы уже завтра попытаться начать жить по-новому, без явных привязок к произошедшему на Сицилии. Так сказать, воспользоваться в полной мере тем самым главным призом, который так или иначе я выиграл – возможностью жить дальше.
– Вот здесь притормозите, – попросил я и, неторопливо выбравшись на зашарпанный тротуар, в тот же миг увидел перед собой водителя, который, переминаясь с ноги на ногу, начал. – Ну, это, по поводу денег…
Я кивнул, достал из кармана оставшиеся от подарка Анатолия шестьсот евро, сунул ему в руки и, повернувшись спиной, медленно побрёл во дворы. Меня не интересовала реакция этого человека и много денег или мало – просто столько, сколько и должно быть. Мы за такую же сумму, которую Анатолий обосновал абсолютно правильно, добрались на такси до Этны, а сейчас я плачу за благополучное возвращение домой. Однако, наверное, паренька всё устроило – я услышал сзади громкий хлопок двери и его окрик. – Спасибо. Удачного дня!
Я никак не отреагировал, а прошёл через площадку, где сидели и оживлённо о чём-то разговаривали несколько молодых мам, вокруг которых с визгом копошились дети. Это была именно та улица, но как и говорил Лене, я бывал здесь всего несколько раз, поэтому пришлось потратить минут пятнадцать, пока я разобрался с нумерацией домов и нашёл нужный – девятиэтажную панельную коробку. По дороге я уже примерно продумал, что скажу в домофон, но не успел, поднявшись по ступенькам, приблизиться к двери, как она с пиликанием распахнулась, и на меня выскочил представительный мужчина, сжимающий в руке широкий поводок и увлекаемый на улицу здоровенной чёрной собакой. Он, как-то смешавшись, невнятно поздоровался, я вежливо ответил и начал неторопливо подниматься на третий этаж. Конечно, можно было бы воспользоваться лифтом, но я хотел дать себе ещё немного времени, чтобы собраться с мыслями и тщательно взвесить – что именно сказать. Хотя, разумеется, Лениной мамы могло просто не оказаться дома, однако заставить себя позвонить ей по телефону я так и не смог.
Дверь семьдесят шестой квартиры оказалась неожиданно добротной, металлической и покоящейся на целых трёх петлях, чего я раньше не видел. Мелодичный звонок отозвался где-то за ней, и я замер, ожидая услышать приближающиеся шаги. Однако царила полная тишина – только по лестничной площадке откуда-то сверху неслось эхо голосов и резкий звон ключей. А потом неожиданно дверь со щелчком отошла назад, и сквозь витиеватую цепочку на меня настороженно смотрела приятная женщина в возрасте с пышными светло-синими волосами.
– Добрый день! – вежливо поздоровался я.
– Кто вы? Не новый сосед сверху?
Её голос прозвучал неожиданно звонко и как-то по-ребячьи.
– Нет, извините, я здесь не живу. Антонина Михайловна?
– Да. Так кто вы?
– Я знакомый Лены.
– И что же вы хотите от меня? Она здесь давно не живёт – совсем мать позабыла!
– Да, знаю. У меня есть от неё новости для вас, но думаю, неразумно об этом говорить на лестничной площадке. Вы не разрешите ненадолго к вам зайти?
Женщина смерила меня внимательным взглядом, потом, поколебавшись, прикрыла дверь и тут же распахнула её, отступая вглубь маленького уютного коридора. – Ну что же, тогда проходите.
Я неторопливо зашёл в удивительно чистую прихожую, с таким небольшим количеством вещей, что, казалось, находишься в магазине и стоишь у рекламного стенда с образцом товаров, на который для реалистичности бросили несколько предметов повседневной одежды продавцов. Впрочем, когда я был любезно приглашён в комнату, то эта иллюзия стразу же развеялась – здесь было всего более чем достаточно, и даже на тусклом пианино в углу громоздились какие-то картины, корзинки и стопки книг, перевязанные грубыми бечёвками. Одно из названий, мерцающее белым на сером фоне – «Все Они», кажется, что-то всколыхнуло в моей душе и почему-то напомнило обо всех людях, оставленных на Сицилии. Даже о том трупе, который я так и не узнал при жизни, но невольно считал его тоже причастным к нашей компании, пусть его смерть и не была вообще никак связана с происходящим. Впрочем, так ли это? К чему было столь сложное распределение капсул, когда в результате ни на чём никаким образом не отразилось, да и не могло повлиять. Или я чего-то так и не узнал, покинув вагон раньше времени? Наверное, об этом сейчас можно только беспредметно гадать, не более того.
– Присаживайтесь.
Антонина Михайловна пододвинула мне потёртый плетёный стул, а сама уселась напротив за небольшим витиеватым столиком, накрытым белой узорчатой скатертью, посередине которого стояла небольшая вазочка с искусственными цветами, подпираемая горкой глянцевых журналов. Мне почему-то подобное показалось неуместным для комнаты, однако конечно, в сущности, не имело никакого значения.
– Спасибо. Собственно, я ненадолго. Вот…
Я достал из кармана фотографию, аккуратно её расправил и, взглянув в последний раз на застывшую в вечной улыбке Лену, протянул Антонине Михайловне. Она лишь мельком посмотрела на снимок, потом перевернула и, судя по шевелящимся губам, начала медленно читать. Потом, неприятно наморщив лоб, кашлянула и спросила. – И к чему всё это?
– Лена очень просила вам передать.
– А сама она где?
– Уехала и я не знаю куда, – честно ответил я.
– С кем? Зачем? Как с ней можно связаться?
– Не знаю.
Я покачал головой и начал приподниматься. – Вот, собственно, и всё, что мне было нужно.
– Погодите. Так что с моей дочерью?
– Я этого не знаю. Мы просто случайно познакомились и, узнав, что я живу в Тиндо, она попросила меня передать вам эту фотографию.
– Где? Судя по дате, снимок сделан совсем недавно. На Сицилии?
– Да, я там отдыхал и случайно познакомился с Леной.
Это, разумеется, была не совсем правда, однако делиться какими-то другими подробностями или печальными предположениями о дальнейшей судьбе её дочери было бы глупо и заведомо неправильно. Всё-таки в такой ситуации лучше жить в неизвестности и верить, что у твоего ребёнка всё складывается неизменно хорошо, чем сомневаться и думать о таких нехороших вещах, как смерть. Во всяком случае, я предпочёл бы именно это.
– Она там была с кем-то?
– Не знаю. Просто случайное знакомство на пляже, где мы виделись всего несколько дней. Из общих разговоров Лена узнала, что я живу в Тиндо, и просила вам передать фотографию. Больше я ничего не знаю, поэтому вряд ли смогу ответить на ваши вопросы.
Антонина Михайловна некоторое время пристально вглядывалась в лицо дочери, а потом кивнула головой. – Хорошо. Большое вам спасибо, что нашли время зайти. Может быть, чаю?
– Нет, спасибо. Я уже должен идти – собственно, и забежал к вам по дороге.
Мы вернулись в коридор, где я молча натянул ботинки, а потом, поддавшись какому-то порыву, сказал. – Знаете, мне кажется, что она вас очень любит, скучает и, если я правильно понял, то сожалеет о каких-то недомолвках, которые у вас когда-то возникли.
– Она вам что-то рассказывала?
– Просто что-то промелькивало в словах. Извините, если я не прав или вмешиваюсь не в своё дело.
– Нет, нет. Спасибо, что вы это сейчас сказали…
Лицо Антонины Михайловны немного осунулось, и я только теперь обратил внимание, что она совершенно не похожа на свою дочь. Ведь и такое бывает, правда?
– Тогда до свидания и ещё раз извините за беспокойство!
Я кивнул и, миновав любезно открытую дверь, вышел на площадку.
– Ну что вы? Всего вам самого доброго! – донеслось до меня уже на лестнице, и я услышал звук закрываемой двери, только когда спустился на первый этаж.
Оказавшись на улице и щурясь от яркого солнца, я решил прогуляться до дома пешком – благо расстояние это легко позволяло сделать даже с учётом больного колена. А мне так хотелось многое увидеть, словно не был дома не недели две, а пару лет. Подобные ощущения, помнится, я испытывал в первые несколько часов в детстве, когда возвращался из пионерского лагеря, обходил квартиру и словно заново открывал для себя все столь знакомые вещи. Правда, подобный настрой очень быстро исчезал, сменяясь привычным ощущением нахождения в том, к чему за много лет привык. Однако в этом чувстве было что-то такое необычное и волшебное, что я не мог отказать себе в возможности испытать его снова, тем более, когда речь шла о небольшой прогулке, пусть и несколько обременительной для меня сейчас.
Я брёл, ворошил листья, разглядывал идущих навстречу людей и ощущал себя немного оторванным от реальности, но и не испытывающим из-за этого каких-то неудобств. Скорее наоборот – я предвидел такое и был благодарен чему-то внутри себя, что даже в ощущениях часть всего произошедшего продолжает оставаться со мной. Прошлого, конечно, не вернуть, хотя даже если такое было бы возможно, наверное, всё повторилось бы так же. Да и какие другие варианты развития событий здесь покажутся более уместными? Наверное, лишь предопределённые этими тёмными силами.
Так незаметно, мучимый непростыми размышлениями, я добрался до дома, громко приветствуемый на лестнице Петровичем. – Ого. Как давненько тебя не было!
– Да, я только сегодня вернулся.
– Отдыхать ездил или командировка какая?
– Наверное, и то, и другое.
Я остановился рядом с соседом и с улыбкой смотрел на его растянутую футболку. – А как здесь у нас?
– Всё по-старому. Как же иначе? Разве нет? Любовь Игоревна, правда, всё переживала и выспрашивала – куда это ты запропастился так внезапно. Даже хотела милицию вызывать, но потом как-то успокоилась.
– Это было бы слишком.
– Вот и я ей о том же – человек молодой, холостой, работает, водки и девушек не чурается. Зачем же думать о чём-то плохом?
Петрович громко потёр седую щетину. – М-да. Так где, говоришь, был-то?
– В Италии.
– О, далековато забрался. Ну и как там?
– Всё хорошо.
– Наверное, в море плавал, да и потеплее там будет?
– Это точно, – кивнул я, глядя, как, шаркая ногами, к нам приближается старушка, живущая в квартире напротив. Мы посторонились, а она, замерев на ступеньку выше, обернулась и стала пристально, щурясь, вглядываться в моё лицо. Наконец я не вытерпел и спросил. – Чем-то могу помочь?
– А не ты ли, милок, году в тридцать седьмом, на тракториста учился?
Я некоторое время обдумывал её слова, а потом со всей серьёзностью ответил. – Думаю, это точно был не я. Меня тогда и на свете-то ещё не было.
– Вот, вот, и я о том же, – громко пробормотала старушка. – Ты не серчай на меня, сынок. Просто память подводит, вот я и пытаюсь её тренировать!
Она несколько раз вздохнула, потом медленно махнула рукой, повернулась, и стала подниматься дальше.
– Да ну её, – Петрович схватил меня за руку. – Идём, посидим, чаю попьём. Может, чего ещё интересного расскажешь.
– Да я бы с радостью, но устал и дел ещё сегодня полно. Вот хотел вещи бросить, вымыться, чуть прийти в себя с дороги, да и дальше двигаться.
– Тебе виднее.
Мы поднялись и не успели переступить порог, как откуда-то сбоку вынырнула Любовь Игоревна, подбоченилась и начала вопить. – А вот и он. Явился – не запылился. Ну и где же мы столько времени пропадали? Я уже не знала, что и подумать. Хотела уже в милицию, морги звонить, чуть до сердечного приступа не допереживалась, а он просто так входит здесь и ещё улыбается!
– Да что же ты так орёшь-то? – комично схватился за уши Петрович. – Человек с дороги, за границей побывал, устал, а ты…