Текст книги "Остановка последнего вагона (СИ)"

Автор книги: Кирилл Гольцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

И тут я подумал, что неплохо бы продолжить рабочий день и эти скучные отчёты именно на крыше. Кроме того, ещё позавчера мне понадавали на сдачу целую горсть металлической мелочи, которая сильно оттягивала карман и неприятно упиралась в грудь. Вот и хороший способ развлечься – вполне можно между делом бросать монетки вниз на прохожих, так сказать, на счастье. И даже что-нибудь загадать – например: всё у меня будет отлично, если деньги упадут точно на голову десяти людям. Что-то по аналогии с небезызвестным Чижиком-пыжиком, на кепку которого я высыпал когда-то в Неву, наверное, не менее ста рублей, но самое большое достижение оказалось ударом по хвосту бронзовой птицы. Только насколько болезненным будет удар с такой высоты даже одной копейки, и сумею ли я разглядеть результат? Пожалуй, пока не попробуешь, толком и не узнаешь!

– Эй, посторонитесь-ка! – решительно сказал я и окружающие, кажется, снова синхронно вздрогнули, с беспокойством глядя на меня с таким видом, словно я сейчас превращусь в какое-нибудь Чудо-юдо и всех их кровожадно сожру. – Откройте там окно!

Только месяц назад начавший здесь работать совсем молодой суетливый парень, сидящий последним в ряду, подскочил и замер, схватившись руками за ручку, оглядываясь на коллег и словно прося совета – как будет лучше поступить. Но все молчали, просто не отрывая взгляда от меня и, кажется, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь внимание именно к ним. Это почему-то мне напомнило поведение задиристых ребят, когда на детскую площадку приходил кто-нибудь постарше и грозно спрашивал, потирая кулаки:

– Ну, кто здесь из вас самый сильный?

Хулиганы мгновенно притихали и замирали, выглядя невинно на фоне сверстников и стараясь смотреть в другую сторону, чтобы не встречаться взглядом с тем, кто мало того что может побить, так ещё и уронить авторитет перед остальной малышнёй.

– Давай, открывай решительнее! – кивнул я и здесь почему-то вспомнил, что это единственная створка в ряде всех глухих окон по этой стене – очень даже удачное совпадение.

В помещение ворвался шум и свежесть улицы. Я отсоединил питание компьютера от сети, включил беспроводной режим Интернета и, миновав коллег, оттолкнулся ногой от пошатнувшейся батареи, оказавшись на подоконнике. Проём был узкий, и вылезать так было неудобно, поэтому я подозвал движением руки всё того же молодого сотрудника, вручил ему компьютер, спрыгнул с другой стороны и только потом забрал ноутбук назад.

– Мне можно его закрыть или не надо? А то дует, а я как раз под окном сижу, – робко промолвил паренёк и, на мгновение задумавшись, я ответил. – Просто прикрой, приставь с другой стороны коробку или ещё чего в таком роде. Но пока погоди – передай-ка мне стул!

Он метнулся к моему рабочему месту, но я остановил парня выкриком и показал в другую сторону. Было понятно, что разлапистое крутящееся кресло сюда явно не пройдёт, а вот стул для посетителей вполне пролезет, если его перемещать полукругом. Так мы и сделали, потом звякнуло стекло, и я мельком увидел слегка размытое и выражающее необыкновенное облегчение лицо коллеги, который придвинул по подоконнику кадку с небольшой пальмой и поспешил скрыться из виду.

Строго говоря, выходить на крышу было запрещено всем, за исключением охраны и разно рода комиссий, которые постоянно то проверяли пожарную оснащённость, то делали замеры излучений, то выясняли проведённое за компьютерами сотрудниками время. В самом конце нашего зала для этих целей имелась дверь, но она была всё время закрыта и мерцала только большой зелёной надписью «Запасный выход». Хотя непонятно – куда именно через неё можно было выходить, если ключей не было, как я понял, даже у охраны на этаже, а возможность выбраться куда-то дальше с крыши отсутствовала. Разве что просто прыгнуть вниз. Тем не менее те же пожарные комиссии почему-то рассматривали этот выход как очень правильный и перспективный в смысле спасения людей от пожара, который вполне здесь может вспыхнуть. Справедливым это можно было считать только разве из-за дыма. Как бы там ни было, я почему-то был уверен, что, во всяком случае, сегодня ни руководство, ни охрана не будут возражать против моего пребывания на крыше, и это замечательный повод воспользоваться такой возможностью.

Установив стул на самом краю крыши, который почему-то не был огорожен даже низеньким заборчиком, я убедился, что голову сверху надёжно прикрывает бетонный козырёк и, поставив на колени ноутбук, продолжил работу. Однако внимание здесь почему-то рассеивалось гораздо быстрее, чем в шумном офисе и в окружении людей. Возможно, пребывание на свежем воздухе, если так можно выразиться применительно к Москве, настраивало совсем на другой лад и, автоматически переписав несколько раз одну и ту же строчку отчёта, но оставшись ею по-прежнему недовольным, я полез в карман, достал оттуда кошелёк с мелочью и начал задумчиво перекидывать через дисплей монетки. Они ярко сверкали в солнечных лучах серебром и золотом, легко устремляясь вниз, где спешила бесконечная толпа людей. К сожалению, отсюда всё-таки было невозможно рассмотреть не только, куда именно попали деньги, но даже и проследить большую часть полёта. Монеты просто таинственным образом исчезали где-то между пятым и шестым этажами, хотя наверняка на самом деле оказывались там неразличимыми из-за своих малых размеров. В любом случае при такой плотности народа, на кого-нибудь, да такое счастье обязательно должно было упасть, и я не сомневался, что в любом случае деньги не пропадут. Ведь каждый раз по пути на работу я сталкивался с целой армией нищих, просящих тем или иным способом подаяние и ревниво рассматривающих всё, что лежит вокруг на асфальте или в урне. Уж у них-то ничего не затеряется!

Солнышко приятно припекало, и, когда запас мелочи иссяк, я прислонился к неровной кирпичной стене и закрыл глаза, полагая, что сейчас немного расслаблюсь и попытаюсь снова взяться за отчёт. Однако мой разум, кажется, сразу же потонули где-то намного глубже этих правильных и рациональных мыслей, швырнув меня на лавку в вагоне электрички, куда-то мчащей редких пассажиров. Громко хлопнули раздвигающиеся двери, и в вагон вошла сотрясающаяся в рыданиях женщина средних лет, в очках и мятом застиранном платке на голове. Почему-то я сразу подумал о прихожанках и вечной песне подать во имя Христа, однако ошибся. Незнакомка надолго замирала перед лавочками, нагибалась, оглядывалась, шарила руками по полу и причитала:

– Люди добрые. Никто не видел мои вещи? Никто?

Потом, громко вздыхая и откашливаясь, двигалась дальше.

Кажется, до меня она шла бесконечно и, несмотря на её слова о том, что случайно забыла где-то здесь дорожную сумку, мне почему-то казалось, что женщина нас всех обманывает, начиная с самой себя. Впрочем, именно так в конце и оказалось.

– Молодой человек, вы не видели здесь светло-серую сумку? – обратилась она ко мне, застыв рядом. – Знаете, с таким квадратным рисунком.

– Нет, извините! – ответил я, морщась от неприятного запаха, напоминающего чем-то клей Момент.

– Знаете, с такими рюшечками, – продолжала настаивать женщина, словно я спросил у неё о том, как выглядел её багаж. – Она среднего размера и могла быть на лавочке, под ней или висеть.

– Нет, ничего такого не видел, – уже слегка раздражаясь, я отодвинулся ближе к окошку, но продолжал прислушиваться к тому, как незнакомка пошла дальше.

– Ой, батюшки, не могу больше! – Через какое-то время послышался её истошный вопль у самых дверей и, обернувшись, я увидел, как она рухнула на лавочку, а какая-то пожилая женщина, участливо нагнувшись к ней, говорит громким шёпотом. – Ну что вы так убиваетесь-то из-за сумки? Что там было?

– Ой, не спрашивайте меня ни о чём! – продолжала заливаться слезами незнакомка, и тут где-то впереди громко и пронзительно заплакал ребёнок, отчего вагон неожиданно погрузился в полную тишину. Потом рыдающая женщина сорвалась с места и побежала к противоположным дверям, резко затормозив и, не удержавшись, упав у последней лавочки, откуда вскоре приподняла шевелящийся свёрток, из которого снова раздался громкий плач. Почему-то я был уверен, что это именно голодный крик и с малышом всё в порядке. Мне даже на мгновение показалось, что вот сейчас незнакомка обнажит свою огромную, судя по вздувающимся на кофточке буграм, грудь и станет кормить, нежно укачивая ребёнка. И, может быть, споёт какую-нибудь колыбельную песенку. Но вместо этого женщина снова пошла по рядам, показывая пассажирам малыша и бубня. – Вот они, вещи-то, нашлись, слава Богу!

Я почувствовал, как внутри меня зреет возмущение и отторжение в отношении такой мамы, которая может забыть ребёнка в электричке, а потом разыскивать его, обзывая вещью. Как-то подобное не укладывалось в голове, пусть и моё первоначальное мнение относительно прихожанки соответствовало действительности. Даже и для воцерковленных граждан, это был бы явный перебор, хотя кажется, с ними уже ничего не способно удивить нормального человека.

Когда женщина добралась, наконец, до меня, то я собрался сказать ей в лицо что-то очень обидное и правильное, но протянутый мне малыш неожиданно громко завопил.

– Вот он я! А ты кого думал увидеть?

Его личико, кажется, мгновенно увеличилось в размерах, а нереально огромные глаза готовы были проглотить меня целиком, стремительно приближаясь и закручивая в какую-то ужасающую тёмную спираль. А внутри неё зрело нечто, сначала неразборчиво сверкающее жёлтым и напоминающее лимон, а потом постепенно приобретающее всё более чёткие очертания капсулы. Кажется, с неё как всё здесь начиналось, так и заканчивалось, а ребёнок стал пульсировать, резко уменьшаясь и увеличиваясь в размерах, словно дышащая жабрами рыба, которая долго пробыла без воды. При этом малыш постепенно скукоживался, его черты всё больше размывались и наконец вспыхнув, всё это исчезло, а я почувствовал в груди пронзительную ноющую боль. Быстро расстегнув рубашку, я обнаружил ту же самую капсулу, теперь болтающуюся у меня на шее на выкрученном чёрном шнуре, напоминающем телефонный провод из детства. Её жёлтые внутренности вытягивались по форме маленьких ручек и ножек и, прислушавшись, можно было даже расслышать отчаянный детский писк.

– Вот он я!

Это вызвало омерзение и желание поскорее избавиться от капсулы, которая вобрала в себя чью-то жизнь и сделала меня за неё ответственным. Или именно в ней и заключалось нечто, и мне видятся истинные безликие внутренности сущего? Я представил себе, как засыпаю, а маленькие ручки, шустро действуя сквозь оболочку, начинают сначала медленно, а потом всё проворнее и неумолимее приподниматься к моей шее, а потом цепляются за приоткрытый рот, переваливаются сквозь язык и падают внутрь, заставляя непроизвольно глотать. И вот теперь малыш мчится в мой живот по некоему безумному тоннелю, как водным горкам, крича от ужаса или удовольствия и предвкушая постепенное разложение внутри меня и наше странное единение. Интересно, душа может раствориться в желудочных соках или нет? А по ночам в тишине я буду теперь, несомненно, постоянно слышать его всхлипывания и глухие угрожающие слова, смешивающиеся с моим тяжёлым дыханием.

– Вот он я!

Вздрогнув, я открыл глаза и упёрся взглядом в чёрный дисплей ноутбука, на котором, кажется, ещё некоторое время отчётливо видел удаляющееся вопящее лицо ребёнка. Потом, когда кошмар немного развеялся, я перевёл глаза на наручные электронные часы и вскрикнул от удивления. Надо же – почти шесть часов! Ничего удивительного, что батарейка компьютера уже давно сдохла, а я, получается, проспал часов пять кряду. Никогда подобного со мной не случалось, тем более на работе, однако, наверное, всё-таки прошлой ночью, я так толком и не уснул, правда, несмотря на это, чувствовал себя замечательно. Что же – раз уж так получилось и рабочее время подходит к концу, я с удовольствием размял ноги, поднялся, захлопнул ноутбук и, подхватив стул, направился с ним к окну. Как видно, коллеги внимательно следили за всем, что происходило на крыше, так как окошко сразу же распахнулось и оттуда появились знакомые руки, чтобы принять стул. Вот такая трогательная предупредительность.

Через несколько мгновений я уже клал компьютер на стол и услышал тихий голос сидящего рядом вихрастого молодого человека, непривычно обратившегося на вы.

– Часа два назад подходил Вениамин Аркадьевич – интересовался вами. Мы сказали, что вы работаете на крыше, и он попросил вас зайти к нему, как только вы освободитесь.

– Ладно, спасибо. Сегодня уже, пожалуй, не стоит, а вот завтра утром – обязательно.

Эти мои слова вызвали шок на лицах коллег, которые не могли, видимо, даже представить себе, что на слова директора можно было отреагировать таким образом. Впрочем, ещё вчера утром, я, конечно же, сразу побежал бы в его кабинет, бросив все дела и без капли сомнений, что только так и можно поступить. Но не сегодня – после нашей непродолжительной встречи мне почему-то думалось, что вряд ли Вениамин Аркадьевич будет особенно недоволен тем, что я произвольно перенёс момент свидания.

– Хорошо. Тогда – всем доброго вечера и до завтра, – кивнул я и, обойдя перегородки, ненадолго остановился возле закутка Маши, с которой хотел сегодня пообедать, но раз так получилось со сном, то стоило подумать об этом на завтра. Приятно порадовало, что, в отличие от других, она встретила меня искренней улыбкой и тут же протянула маленький серебристый свисток, который висел на низко склонённой над ярко-розовой клавиатурой лампой. – Вот, подарок. Будешь отгонять акул!

– Спасибо. А мне казалось, что в Москва-реке плещутся только утки, – улыбнулся я, рассматривая прохладный изогнутый металл, и почему-то только сейчас обратил внимание, что верёвка от капсулы, которую я позабыл вытереть после утреннего душа, больно впивается в шею, видимо, вызвав на коже за день приличное раздражение.

– Ну, хищники всегда найдутся.

– А как же ты?

– Я – в порядке, у меня есть второй! – рассмеялась Маша и показала мне язык, открывая длинную чёрную секцию, крепящуюся над столом и демонстрируя лежащий там в прозрачном пластмассовом стаканчике точно такой же свисток.

– Ну, тогда я спокоен за нас обоих. Большое спасибо! Может, завтра вместе пообедаем?

– Конечно, без проблем.

– Вот и ладно. Тогда давай, до встречи и доброго вечера!

– И тебе того же.

Маша дружески потрепала меня по руке и обернулась к мерцающему дисплею, на котором был открыт сайт с изображением множества сумок на колёсиках, который невольно напомнил мне о странном сне на крыше. Впрочем, все неприятные эмоции, связанные с ним, я постарался поскорее отогнать, как несущественные и мешающие быть раскованным. В конце концов, это всего лишь то, что не имеет абсолютно никакого значения – мешанина эмоций с фантазиями, которые, в этих обстоятельствах, наверное, и должны быть как минимум неприятными. Впрочем, пожалуй, происходящее всё больше мне нравилось, особенно той лёгкостью, с которой начали неожиданно решаться дела, казавшиеся всего лишь вчера утром невозможными. Кажется, я начал просыпаться от куда более затяжного и морально давящего сна, чем все те кошмары, которые снились мне на протяжении жизни и вот-вот начну именно жить, а не существовать. Впрочем, вряд ли предполагаемый карьерный рост играл здесь какую-то главенствующую роль – скорее это просто ощущалось извне и напоминало призрачные лики судьбы, которых не разглядеть, но, тем не менее, они уже стали видимыми и осязаемыми.

Потом я хотел было зачем-то спросить – не собирается ли Маша в путешествие, но махнул рукой и, проходя мимо столовой, неожиданно подумал, что неплохо было бы промочить горло кофе, спускаясь вниз. Раньше, конечно, мне такое не могло даже придти в голову – к шести часам в кабине лифта всегда было столько людей, что и не продохнёшь, однако я был уверен, что сегодня никто мне не помешает и, разумеется, оказался прав.

Налив в стаканчик мутного и как-то размыто пахнущего напитка, я направился к двери, исполнив по дороге нечто вроде пары балетных па, услышав звучащую у кого-то на сотовом телефоне очень проникновенную и лиричную музыку. В результате часть кофе пролилась на ковролин, что, конечно, не осталось незамеченным окружающими. Однако, от замечаний или даже невинных комментариев все воздержались, даже дородная дама, на рабочее место которой с шумом рухнула вешалка с обильно набросанными на неё куртками. Такие неустойчивые конструкции попадались по пути то там, то здесь и я всегда удачно лавировал между ними, но здесь просто не обратил внимания, невольно отпрянув в сторону, когда кофе полился вниз.

– Извините, пожалуйста. Давайте помогу!

Я хотел уже поставить ей на стол стаканчик и водворить вешалку на место, но дама, низко пригнувшись на стуле, смотрела на меня такими полными ужаса глазами, что я почёл за лучшее развести руками и ретироваться за дверь.

Там, без хлопот спустившись по лестнице, я услышал весёлый гомон и увидел множество знакомых лиц, толпящихся в холле в ожидании лифтов. Однако увидев меня, все разом замолчали и попятились, предоставив мне возможность ехать одному в только что подошедшем лифте, даже, несмотря на то, что все, конечно, спешили после работы по своим делам. Что же – какие хорошие перемены, размышлял я, отхлёбывая кофе и чувствуя, как сильно вибрирует под ногами пол кабины.

Оказавшись на первом этаже и убедившись, что охранник сменился, что почему-то искренне порадовало, я показал пропуск и, открыв массивную металлическую дверь, оказался на небольшом крыльце под козырьком. Если его миновать и опуститься всего на одну ступеньку, можно оказаться во внутреннем дворе, пойдя направо к шлагбауму или налево в ещё одну проходную, ведущую на противоположную от набережной улицу. Именно из тех дверей появилась и быстро шла в мою сторону степенная дама лет тридцати c хвостиком, старательно вышагивая по линейке и громко стуча огромными каблуками, которые, кажется, были не меньше четверти реальной длины её ног. Это не было красивым, а, скорее смотрелось, как уродство и я внутренне посочувствовал женщине, которая не видит таких элементарных вещей. Это, конечно, не так трагично, как непонимание необходимости ухаживать за своими ногтями или избавляться от запаха пота, но всё-таки на мой взгляд, тоже было весьма существенно.

Через несколько мгновений мы должны были разминуться как раз там, где кончается навес, и тут раздался какой-то скрежет, заставивший меня остановиться и попятиться. Как оказалось, именно этим я спасся от весьма неприятного холодного душа, который в полной мере достался незнакомке, громко вскрикнувшей и попытавшейся отскочить в сторону. Но не тут-то было – кто-то всё время ставил там большой зелёный джип, по капоту которого женщина стремительно соскользнула вниз и оказалась сидящей в грязной луже. Наверное, нечто подобное должно было случиться уже давно – хилый погнутый жёлоб, по которому постоянно стекала вода из подкапывающих где-то сверху кондиционеров, давно водило из стороны в сторону, но конечно, я не ожидал оказаться свидетелем, и чуть было не жертвой этого знаменательного момента.

– Раз вы всё равно мокрая, то подержите, пожалуйста, заодно и мой стакан! – произнёс я, с улыбкой шагнув вперёд и слегка нагибаясь к сидящей в полной растерянности даме, обводящей всё вокруг безумным и вопросительным взглядом.

Она приняла стакан буквально мёртвой хваткой и, возможно, лишь гораздо позже оценила некоторый юмор всей ситуации. Я же, искренне пожелав ей доброго и удачного продолжения дня, миновал по диагонали двор и, обогнув шлагбаум, вышел на узкую дорожку, тянущуюся параллельно набережной. В некотором отдалёнии от меня группа из трёх подростков, явно южной национальности, что-то вырывала из внутренностей перекосившейся и стоящей здесь уже не менее недели «девятки». Около месяца назад, идя к метро, я стал случайным свидетелем аварии, из которой, видимо, она вышла с такими повреждениями, что хозяин посчитал ремонт нецелесообразным. Некоторое время автомобиль был брошен рядом с одним из светофоров, а потом почему-то перекочевал сюда, хотя явно был не на ходу. Конечно, всё это ни в коей мере не оправдывало владельца, но понять его было можно, да и людям – какое-никакое, а развлечение, из чего можно было извлечь даже какие-нибудь нужные детали. Понятно, что эти подростки были далеко не первыми, кто пытался оторвать свой кусок пирога, но до этого я видел здесь почему-то только настороженных пожилых мужчин с неизменными тёмными сумочками, куда они торопливо пихали добытое добро.

– Пожалуй, втроём – это уже много. Надо пугнуть, – задумчиво пробормотал я и с улыбкой вытянул из кармана Машин свисток – хоть какой-то толк из него явно сегодня выйдет. Потом аккуратно протёр платком щёлку и громко дунул, исключительно быстро отняв свисток от лица и зажав в кулаке. Реакция компании вандалов была точно такой, как и предполагалось: все на мгновение замерли, потом засуетились, стукаясь головами о покорёженный металл и пихая друг друга. Выбравшись из «девятки» и озабоченно озираясь, ребята быстро понеслись в сторону метро, но тут, вот незадача, на ту же дорожку вышел из подземного перехода ничего не подозревающий милиционер. Увидев его, подростки, чуть не попадав, резко затормозили и побежали в противоположном направлении, вскоре скрывшись где-то за металлическими строительными боксами.

Посмеявшись, я неторопливо пошёл к метро, невольно отмечая, сколько всего интересного и позитивного могут принести вещи, которых раньше старательно чурался и считал прямо-таки неприемлемыми. Откуда всё это взялось? Наверное, в первую очередь, из подражания поведению родителей, а только потом – глядя на то, как делают все. Возможно, именно в этом крылась причина того, что большинство людей в пути выглядели такими мрачными и зажатыми. В самом деле, если не выпускать пар на какие-то милые забавные вещицы, постоянно контролировать и одёргивать себя, то какое уж тут душевное равновесие и позитив. Другое дело, что почти наверняка многие из людей просто и не способны на что-то такое, чтобы и самим развлечься и других не особенно обидеть. Как и везде у нас, здесь всё могло делаться исключительно с перебором, поэтому с другой стороны, соблюдение неких норм поведения, несомненно, было плюсом, в первую очередь, для меня самого. Однако, наверное, только в какой-то момент вырвавшись, вольно или по обстоятельствам, изо всех этих условностей, можно было ощутить себя по-настоящему свободным, способным на всё и, наверное, счастливым. Конечно, если не злоупотреблять и иметь под этим в виду исключительно добрые или хотя бы нейтрально-вынужденные помыслы.

Завершающим же аккордом развлечений этого дня можно было считать мой поцелуй с симпатичной девушкой, дожидавшейся кого-то у одной из колонн на станции метро. Заприметив её ещё с эскалатора, я решил аккуратно подкрасться и разыграть досадное недоразумение, прекрасно понимая, что рискую получить по лицу от незнакомки или её некстати подъехавшего парня, не говоря уже о возможных неприятных объяснениях в отделении милиции. Однако, именно такое завершение показалось мне самым удачным и эффектным, да и поделать я с собой толком ничего не мог. Я находился в томящем нетерпении, хорошо мне известном, когда что-то запланированное не получалось и приходилось срочно искать другое решение для достижения того же самого результата.

Обогнув колонну, я досчитал мысленно до пяти – не знаю почему, но ещё со школы мне это казалось самым удачным числом, а потом быстро шагнул к девушке, заключил её в крепкие объятия и поцеловал в губы. К моему удивлению, никакого сопротивления я не почувствовал, скорее удивление и лёгкое сдерживание. Изо рта у неё пахло хорошо знакомой мне жвачкой, которую обычно мои знакомые использовали, чтобы отбить запах перегара, и казавшейся совершенно неуместной для подобной девушки. Наконец отстранившись от незнакомки, я увидел, что она смущённо улыбается и, немного отступив, говорит. – Вот так, а обещали, что на первом свидании никаких глупостей не будет. Хотя знаете, в жизни вы смотритесь гораздо интереснее, чем на фотографиях. И где же цветы?

Я некоторое время молча смотрел на неё, стараясь понять – о чём идёт речь, потом вспомнил запланированный сценарий и пробормотал. – Извините, ошибка вышла – мы тут должны были встретиться с моей знакомой, и я случайно принял вас за неё.

– Так вы не Максим с сайта знакомств?

– Нет, извините.

Потом мы как-то неожиданно легко и непринуждённо поговорили ещё четверть часа, но человек, с которым у Алины было назначено свидание, так и не появился. А, может, попросту испугался подойти, увидев её в моей компании. Как бы там ни было, обменявшись телефонами, мы договорились с девушкой о новой встрече на субботу и очень мило расстались возле захлопнувшихся за Алиной дверей поезда.

Перейдя к другому пути, я невольно посмеялся про себя над тем, что всё вышло ещё забавнее, чем даже планировалось, и потом, сидя в мотающемся поезде между нагруженными вещами людьми, продолжал улыбаться, вспоминая красивые глубокие глаза и очаровательные маленькие ушки девушки. Вот так бывает в жизни – настраиваешься на очевидное одно, а получаешь неожиданное другое. Однако очень скоро, мои мысли потекли в совершенно другом направлении. Достаточно ли много и хорошо я сегодня сделал? Одобрят ли меня тени, поругают или порвут на части, посчитав такие потуги слишком робкими, неестественными? Как узнать? Где здесь скрыто мерило нормы? Если верить Маше, то самое худшее может быть только после предупреждения, которого вроде как пока не было. Или голоса звучали, но я их попросту не расслышал? Всё может быть и неуклонно приближающийся вечер, несомненно, даст мне все ответы – даже те, которые узнавать совсем не хочется. Остаётся только традиционно надеяться на лучшее, хотя если быть честным, то все сегодняшние развлечения получились у меня на удивление естественно и, кажется, даже что-то изнутри, чего раньше не было, направляло и подталкивало меня. Нечто – может быть, переданное мне тенями или же идущее им вопреки. как ни хотелось бы оказаться между двух огней противоборствующих сил и в то же время вступать в лагерь теней мне не улыбалось точно. Какой же отсюда выход? Наверное, просто пережить сегодня, а завтра, возможно, принесёт какие-то новые события, и ответы станут очевидными.