Текст книги "Пасьянс на красной масти"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Я направился к лестнице, но тут меня окликнули по имени. К моему изумлению, это был не кто иной, как Анатолий Силкин. Видимо, здесь, в логове врага, он чувствовал себя совсем одиноко, потому что бросился ко мне не только без всякого смущения за недавнее вранье, но даже с радостью, как вышедший из окружения солдат, встретивший, наконец, своих.

Худому и беспокойному Силкину едва перевалило за сорок. Сейчас его вытянутое лицо с крупным носом и скошенным безвольным подбородком нервно подергивалось. Глубоко посаженные темные глаза бегали по сторонам. Он сильно волновался.

– Не ожидал увидеть вас здесь, – не удержался я от колкости. – Думал, что вы на важных переговорах.

Он быстро моргнул и схватил меня за рукав.

– Я был обязан прийти, – горячо зашептал он. – Сегодня у Хасанова соберется весь местный бизнес. Я хочу им всем показать, что уверен в победе! Надо срочно переламывать ход событий. Вы согласны?

– Вы могли бы сказать мне об этом сразу, – возразил я.

– Не мог, – уперся Силкин. – Все мои телефоны прослушиваются. Я нарочно заметал следы. Я был уверен, что вы догадаетесь!

Я выразительно посмотрел на него, покачал головой и ничего не ответил.

Силкин отвернулся к зеркалу, провел ладонью по подбородку, проверяя, гладко ли выбрит, застегнул пуговицы пиджака, но тут же опять расстегнул, видимо, решив, что так свободнее.

– Как я выгляжу? – озабоченно осведомился он, осматривая себя то с одной стороны, то с другой.

– Очень впечатляет, – соврал я. – Сразу видно, что вы ничего не боитесь.

Он взглянул на меня с надеждой. Я ободряюще ему кивнул, и он как-то сразу размяк.

– Я вообще-то боюсь, – признался он. – Любой бы боялся на моем месте.

– Неужели? – недоверчиво спросил я. Он уловил в моем тоне иронию.

– Я боюсь не за себя, – спохватился он. – А за город. Ведь Хасанов и Рукавишников – это оголтелая шайка! И за ними стоит Ломовой! Вы же знаете, что у Рукавишникова старший сын бандит? В бригаде Ломового?

Я не знал об этом. И Хасанов, разумеется, не поставил меня в известность. Это многое объясняло.

– Настоящий головорез! – рассказывал Силкин. – К тому же, говорят, наркоман. Несмотря на все старания отца, еле-еле закончил школу. Сейчас крутится возле

Ломового. Тот нарочно не отпускает его от себя, даже сделал бригадиром, чтобы держать отца на коротком поводке.

– Если это попадет в прессу, то вряд ли добавит Рукавишникову популярности, – заметил я.

– Эх, в нашем городе на подобные вещи смотрят иначе! – с сожалением вздохнул Силкин. – У половины наших начальников дети ходят в бандитах. Взять хотя бы мою мэрию! Устал заминать скандалы. Про завод вообще не говорю! Что с молодежью делается! Лучше б уж бизнесом занимались. Хотя, конечно, в сущности, одно и то же. Поэтому у нас существует негласный запрет на публикацию материалов такого характера. Но всему есть предел! Я не хочу, чтобы Нижне-Уральск достался уголовникам. Я пытался договориться с Хасановым. – Он бросил быстрый взгляд по сторонам и понизил голос. – Предлагал ему любую должность на выбор, лишь бы он отступился от Рукавишникова. Любую, понимаете? Но он не хочет должность. Он хочет все. Он поставил мне жесткое условие: в обмен на свою поддержку он полностью формирует мой аппарат. Но я же не мог на это пойти! – Его глаза тревожно искали моей поддержки. – А зачем тогда буду я? Что я буду делать? Семечки грызть? Рукавишникову-то наплевать. Ему нечего терять. Он уже пенсионер по возрасту. Если вдруг он станет мэром, Хасанов будет управлять городом.

Официально мы держали нейтралитет в нижнеуральских выборах. Неофициально мы бесплатно размещали публикации Силкина в наших газетах, не имевших, честно говоря, особого влияния на самостийную нижнеуральскую публику. Разумеется, то же самое мы делали и в отношении Рукавишникова. Потому что за него просил губернатор, и так, на всякий случай. Особых расходов мы, впрочем, не несли, если не считать Бомбилина, который был нашим секретным оружием.

– Хасанов вложил в Рукавишникова целое состояние! – продолжал Силкин. – Он давит на наших бизнесменов. Они боятся мне помогать. В открытую меня поддерживает только завод.

– Думаю, для победы этого вполне достаточно, – Утешил я.

– Они угрожают моей жизни! – вдруг объявил он упавшим голосом. – Звонят мне по телефону. Требуют, чтобы я ушел добровольно. Пугают. Иногда молчат. Я спрятал семью. Но я решил бороться до конца. – Голос его предательски дрогнул.

– Вряд ли они решатся вас убить, – попытался я его приободрить. – Хлопотно. Да и слишком рискованно. К тому же, если с вами что-то произойдет, у них вообще не останется никаких шансов на победу. А вы будете героем.

– Я не хочу быть мертвым героем! – воскликнул он в отчаянии. – Если я погибну, какая мне будет радость от их поражения? Я попросил охрану в милиции. И еще завод выделил мне несколько человек.

Он кивнул в конец холла, и я только что заметил, что там топталось четверо рослых парней в камуфляже.

– Мы тоже можем дать вам охрану, – предложил я. – Человек двадцать. Или даже больше. Мы с Храповицким очень за вас переживаем.

Он благодарно пожал мне руку.

– Они придумали подлость, – сообщил он. – Выставили на выборы Бомбилина.

– Бомбилина? – фальшиво удивился я, делая вид, что не могу вспомнить, о ком идет речь.

– Это совершенно сумасшедший человек! – раздраженно объяснил Силкин. – Его однажды избили в милиции, с тех пор у него не все в порядке с головой.

– А зачем он Рукавишникову и Хасанову? – поинтересовался я.

– Ну как же! Ведь завод поддерживает меня. А Бомбилин объявил настоящую войну заводу. Они бьют по моим оюзникам и ослабляют мою позицию.

– С их стороны это тонкий ход, – признал я. – Но мы вас не оставим!

Я почти не лицемерил. Каким бы ни был Силкин, но моих глазах он все-таки выглядел предпочтительнее Хасанова и Вани Ломового. Плечом к плечу мы вошли в зал.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Народу в зале было человек восемьдесят, если не больше. Гости сидели за столиками по шестеро. До настоящего веселья, наступающего у нас после второй выпитой на персону бутылки водки, было еще далеко, но оживление уже чувствовалось. Слышался звон бокалов, лязганье вилок и визгливый женский смех, нарушавший ровный гул голосов. В преддверии тостов гости выпивали без тостов.

Хасанов и Рукавишников располагались в центре зала. Увидев нас с Силкиным, именинник поспешил навстречу. Несмотря на выборные баталии, Силкин все еще оставался мэром, и его должность требовала уважения. Рукавишников сразу скривился.

Хасанов долго с поклонами тряс руку Силкина и благодарил его за оказанную высокую честь. Затем Хасанов проделал то же самое с моей конечностью, с тою только разницей, что благодарностей за честь мне, естественно, досталось меньше, а поклонов и вовсе не досталось. После чего нас препроводили к нашим местам, и Силкин был усажен по левую руку от Хасанова, а я – рядом с Силкиным.

– Вы не знаете, кто это? – шепотом спросил я у Силкина, глазами указывая на незнакомого мне пожилого колхозника, который располагался за тем же столом, что и мы, с краю.

– Директор автозавода по сбыту, – так же шепотом ответил мне Силкин. – Друг Хасанова. Хасанов хочет создать впечатление, что завод на его стороне. Тут кругом интриги!

Я был разочарован, не найдя поблизости жены Хасанова. Можно, конечно, было предположить, что в Нижне-Уральске не подразумевалось присутствие женщин за главным столом, но она не производила впечатление женщины, признающей чьи-либо законы, кроме ее собственных.

Осматривая собравшихся, я в очередной раз отметил про себя, что на наших банкетах никогда нельзя понять по одежде гостей, где вы находитесь: на торжественном официальном мероприятии или на вечеринке цирковых артистов, не успевших разгримироваться после представления. В русской глубинке человека нельзя заставить одеваться сообразно случаю и не напяливать на себя самое яркое и экстравагантное, что есть в его гардеробе. Если бы наше нижнее белье стоило дороже костюмов, то мы носили бы его поверх своих вечерних нарядов. В галстуках тут были трое: Силкин, я да Гоша, оставленный мною в холле. Даже на хозяине вечера под расстегнутым вечерним пиджаком была какая-то цветная футболка с игривой надписью.

Женские наряды радовали глаз обилием золотых блесток, а длина прозрачных синтетических юбок будила во мне смутные воспоминания о посещении стриптиз-клубов в Москве.

Наконец я отыскал жену Хасанова. Она сидела за столиком в конце зала, беседуя с какой-то парой. На ней было длинное черное платье с низким вырезом. Густые светлые волны волос были убраны в прическу. Голову она держала прямо, и я засмотрелся на точеный фарфоровый профиль с капризным ртом и высокую хрупкую шею. Гошa был не прав. Толстые девушки не всегда нравились мне больше красивых. Случались и исключения, ансамбль на сцене грянул что-то бравурное, и посреди зала появился нескладный немолодой мужчина с лицом в бородавках.

– Дорогие гости! – радостно пролаял он в микрофон. – Позвольте мне открыть наш сегодняшний вечер, посвященный дню рождения гордости нижнеуральского бизнеса, выдающегося человека Федора Хасанова. Первое слово я предоставляю ему!

Свет на секунду погас, кто-то вскрикнул, и на экране над сценой появилась цифра 40, соответствовавшая возрасту у именинника. Свет вновь зажегся, и флагман местной коммерции поднялся с места под аплодисменты гостей.

Готовиться к публичным выступлениям он явно считал потерей времени, и красноречие не входило в число его достоинств. В этом смысле Хасанов отличался от Гоши лишь тем, что Гошу я мог заставить вовремя поставить точку. А Хасанова не мог.

И потому он сразу потонул в пучине несвязных слов. Я не слушал его, залюбовавшись его женой. Она не видела меня. Спокойным и внимательным взглядом она следила за мужем. Когда он был близок к завершению, она поднялась и проследовала к нам. В это время гости захлопали, и стало непонятно, кому именно предназначаются аплодисменты: ее наконец замолчавшему мужу или ей, царственно пересекавшей зал.

Она обогнула стол и подошла к Хасанову, который был ниже нее на полголовы. Наклонившись, она поцеловала его в волосы и чокнулась с ним шампанским. Он поспешно сел, вероятно, стесняясь разницы в росте.

Микрофон в руках ведущего снова гавкнул, и Силкин расправил плечи, готовясь говорить. Однако тут вышел конфуз. Ко всеобщему изумлению, слово было предоставлено не ему, а Рукавишникову как представителю губернской думы.

Силкина перекосило. Рукавишников окинул его торжествующим взглядом и, не спеша, поднялся. У него было грубоватое мужицкое лицо в красных прожилках и морщинах. Он был стареющим выпивохой, раздражительным и шумным, но совсем неглупым.

– Дорогой Федя! – начал он. – В этот торжественный день…

– Какое хамство! – негодующе прошептал Силкин, наклоняя ко мне свое худое, дергающееся лицо.

– Да, это уже через край, – согласился я.

– Просто свинство, – продолжал шипеть он мне на ухо.

– Даже не знаю, как вы терпите, – подлил я масла в огонь.

Мне предстояло проскучать здесь часа три-четыре. И хотя я, зная его робкий нрав, не надеялся подбить его на драку с Рукавишниковым, какие-то развлечения пора уже было придумывать.

– А я сейчас уйду! – вдруг объявил он, загораясь. – Вот так возьму, встану и уйду!

– Тогда я с вами! – заверил я, глядя ему в глаза. – Давайте еще и стол опрокинем! Как будто нечаянно!

Он, верно, никак не ожидал, что я столь решительно возьмусь за укрепление его авторитета, и не нашелся, что ответить. Покидать праздник и крушить мебель он явно не собирался. Вместо этого он отвел глаза, закашлялся, полез за платком, вытер лоб и налил себе вина.

Вновь раздались аплодисменты, знаменующие окончание речи Рукавишникова, и опять загремел ведущий. Силкину все-таки дали слово. Он живо вскочил, парадно улыбнулся и прочистил горло.

– Размышляя над путями современного бизнеса… – заученно начал он.

Ничего больше он сказать не успел.

2

В жизни каждого человека бывают периоды чудовищного невезения, когда даже получение правительственной награды в Кремле неожиданно оборачивается, по циничному выражению нашего народа, приобретением венерической болезни. Вероятно, такой день выпал на долю Силкина.

Он стоял, все еще улыбаясь, готовый излиться длинной речью, как вдруг раздался топот ног, возгласы «Куда прешь, Сергеич?», «Сюда, кажись, мужики!» и невразумительная брань, без которой у нас даже высокообразованные люди не начинают и не заканчивают фразу.

В зал ворвалась живописная группа, которую поначалу можно было принять за приглашенных актеров. Ее возглавлял резкий, напористый человек в черной кожаной куртке, с каким-то прокурорским лицом. Его черные глаза горели исподлобья такой одержимостью, что вы сразу начинали опасаться, не прячет ли он за пазухой гранату. За ним едва успевали двое крепких ребят помоложе, с довольно простецкой внешностью. Замыкала шествие толстая, запыхавшаяся женщина средних лет в цветастом платье, слишком ей коротком и тесном. Двумя руками она тащила авоську с огромным арбузом.

Человек в кожанке быстро пересек зал и, приблизившись к остолбеневшему Силкину, пронзительно уставился на него.

Силкин дрогнул и невольно отступил назад.

– Дай-ка сюда! – скомандовал мужчина и вырвал у него микрофон.

Зал замер. Даже бандиты следили за происходящим как завороженные, не двигаясь с места.

– Да кто это такой? – раздался женский голос.

– Спокойно, граждане, – мрачно проговорил мужчина, и голос его, усиленный микрофоном, театрально раскатился по ресторану. – Я – Бомбилин!

Это действительно был Бомбилин, и даю слово, я не репетировал с ним этого появления, потому что до такого не додумался бы даже я.

Бомбилин, не обращая больше никакого внимания на уничтоженного Силкина, повернулся к Хасанову. И заговорил в своей суровой обвинительной интонации, словно читая приговор.

– Слушай меня, Федя. Я пришел поздравить тебя с днем рождения. Потому что хотя ты и сосешь кровь из народа и уже, как говорится, наел себе морду, но я отношусь к тебе с уважением. Ты, конечно, многого добился в жизни. И кое-что делаешь для нашего города. Но надолго ли? Подумай сам. Куда ты катишься, Федя? И я принес тебе подарок, какого у тебя нет.

Он властно кивнул своим парням, и они бросились вытаскивать арбуз из авоськи, которую держала толстая женщина. Та не сводила с Бомбилина умиленно-восторженного взгляда и даже приоткрыла рот. Хасанов краснел и ерзал, видимо, не зная, что предпринять.

– Прими наш скромный дар. И помни, кем ты был, Федя, – повысил голос Бомбилин. – Как торговал на Рынке арбузами!

– Я не торговал арбузами! – вскочил с места Хасанов. Он был оскорблен.

– Нет? – искренне удивился Бомбилин, теряя набранный темп. – А мне говорили, торговал. Ну да какая разница! Не в обиду же! Я вот, например, горжусь тем, что работал сборщиком всю свою жизнь. И за это народ выберет меня мэром, заместо вот этих ворюг. – Он обличающее ткнул растопыренной рукой в Силкина и Рукавишникова. Силкин при этом невольно пригнулся. – В компании которых ты, Федя, по своей наивной глупости оказался. И если ты не хочешь сесть с ними вместе на нары, то лучше одумайся, пока не поздно. Короче, помни о простых людях. Пока они тебе не напомнили сами, кто ты есть и кем ты будешь! Желаю тебе всяческих благ!

Даже я, привыкший за последние недели к неожиданным выходкам своего непредсказуемого протеже, несколько оторопел от этой бессвязной галиматьи. Зачем его сюда принесло? Чего он добивался своей выходкой?

Что же касается несчастного Хасанова, то он просто молча смотрел на Бомбилина во все глаза. Похоже, он даже не успел до конца понять, что происходит.

Бомбилин взял арбуз и со стуком положил его на стол перед Хасановым. Тот машинально протянул к арбузу руку. Бомбилин схватил ее и пожал так, что Хасанов невольно скривился от боли.

– Держись, Федя, – хлопнул его через стол по плечу Бомбилин. – Я жду тебя в свои ряды.

Он еще раз обвел взглядом гостей и на секунду задержался на мне, но ничего не сказал. То ли не узнал, то ли не подал вида. Затем, обернувшись к своим, бросил:

– Пошли, ребята.

И делегация покинула зал так же внезапно, как и появилась.

Никто из ошалевших гостей не произнес ни слова. Потом кто-то натужно и громко рассмеялся, но его не поддержали, и смех оборвался. Первым в себя пришел ведущий.

– А теперь свою речь продолжит мэр нашего города! – объявил он.

Но для Силкина это было слишком.

– Я не стану говорить! – выкрикнул он каким-то неестественно высоким голосом. – Это провокация!

Он выскочил из-за стола и бросился из зала. Хасанов кинулся его догонять. Рукавишников радостно потер руки.

– Валерьянку надо пить, – подмигнул он мне и опрокинул рюмку водки.

Он был единственным, кто ликовал.

– Перерыв! – только и смог выговорить ведущий.

3

Убедить Силкина в своей невиновности Хасанову не удалось. И в зал тот не вернулся. Бегство мэра подействовало на присутствовавших угнетающе. После перерыва ряды гостей значительно поредели. Каким бы влиятельным ни был здесь Хасанов, никто не рвался портить отношения с главным чиновником города.

Поэтому вторая часть прошла вяло, тосты, в основном, повторялись. Ближе к десяти вечера был вновь объявлен перерыв, после которого предполагались танцы.

Я собрался незаметно отбыть, но уже в холле меня перехватил раскрасневшийся от выпитого Хасанов.

– Надеюсь, ты не торопишься? – спросил он озабоченно. – Я хотел бы, чтобы мы еще раз все обсудили втроем: Рукавишников, я и ты.

Признаюсь, демонстрация ручного, к тому же основательно набравшегося кандидата меня не вдохновляла.

– Завтра трудный день, – ответил я уклончиво. – С утра надо будет доложить твои предложения Храповицкому. Как бы я к ним ни относился, но решение-то принимать будет он.

– Это очень выгодное предложение, – вновь оживился Хасанов. – Ты только представь, сколько мы сможем вместе заработать!

Я представлял. И мне заранее было жалко и Нижне-Уральск, и наших денег.

– Давай хотя бы выпьем на дорогу, – предложил он, увлекая меня в конец холла. Желая поскорее освободиться от него, я не стал упираться. Хасанов подошел к кабинету с табличкой «администратор» и взялся за ручку двери.

– Здесь нам никто не помешает, – сказал он. – Я попросил, чтобы в отдельных помещениях тоже накрыли, на случай, если люди захотят пообщаться наедине.

Однако кабинет был занят. В креслах сидели жена Хасанова и та самая молодая пара, к которой она подходила в начале вечера. На низком столе перед ними стояли бутылки с вином и легкие закуски. Женщины что-то оживленно обсуждали, но при виде нас дружно замолчали.

– А я думал, что вы уже вовсю танцуете! – скрывая досаду, с нарочитой бодростью произнес Хасанов, вспомнив про свою роль хозяина.

– Ты нас выгоняешь? – невозмутимо осведомилась его жена.

Хасанову не терпелось продолжить наш прерванный разговор и убедить меня какими-то еще дополнительными аргументами, но он совладал с собой.

– Нет, нет, что ты! – торопливо возразил он. – Знакомься, Андрей, это мои друзья: Илья и Лена Собакины. Когда-то мы с Ильей вместе начинали бизнес.

Собакин вскочил и протянул мне руку. Он был среднего роста, худощавый, золотоволосый, с застенчивыми синими глазами, почти красивый, если бы его не портил искривленный нос. Во всей его внешности и манерах была напряженность, как у подчиненного в присутствии начальника. Свободный пиджак со слишком длинными рукавами придавал ему трогательность, делая похожим на подростка.

Его жена, напротив, казалась очень уверенной в себе женщиной. Рыжеволосая, эффектная, в коротком платье, она сидела, закинув ногу на ногу, демонстрируя аппетитные бедра выше чулок. Когда я пожимал руку Собакину, она окинула меня оценивающим и вызывающим взглядом, который женам и подругам наших бизнесменов заменяет приветствие.

Собакин дождался, пока мы сели. При этом Хасанов, не заметив, занял его место в кресле, так что Собакину пришлось опуститься на диван, потеснив жену.

Я расположился на стуле, рядом со старым небольшим аквариумом, в котором лениво плавали толстые разноцветные рыбки.

– Какого черта занесло сюда этого идиота! – с досадой заметил Хасанов, имея в виду Бомбилина. – И так весь день наперекос пошел из-за этих бесконечных поздравлений и делегаций! И на тебе! Такой финал! В день рождения! Как будто кто-то нарочно подстроил!

– Да не огорчайся, Федор Завидович, – примирительно сказал Собакин. – Чего ожидать от сумасшедшего. Народ посмеялся и забыл.

Он называл Хасанова по отчеству, и в его интонации была заметна почтительность, смешанная с опаской.

– Подумать только, этот клоун хочет быть мэром! – возмущенно воскликнула Собакина.

– А Рукавишников с Силкиным, по-твоему, чем-то лучше? – осведомилась жена Хасанова с иронией. Протянув руку, она взяла со стола пачку сигарет, достала одну и коротким движением швырнула пачку на место. Я щелкнул зажигалкой.

– Ирина, что ты несешь! – сразу вспылил Хасанов. – Рукавишников – серьезный человек, и если ты этого не понимаешь, ты просто дура!

– Спасибо, – холодно отозвалась она и поднялась, так и не прикурив. – Я, пожалуй, лучше пойду. Чтобы не мешать умным людям.

Она сделала шаг к выходу, но он поймал ее за платье и потянул вниз. Ткань угрожающе затрещала, и он поспешно отдернул руку.

– Останься, я тебя прошу! Я просто неудачно выразился! – Было заметно, что ему неудобно передо мной за эту сцену. – Устал немного, как ты не понимаешь!

Она несколько мгновений смотрела на него сверху вниз, потом села с каменным видом.

– Давайте лучше выпьем! – предложил Собакин, пытаясь замять неловкость.

Все выпили, я тоже поднял бокал.

4

– Федор, а ты не хотел бы сам избраться мэром? – с фальшивым энтузиазмом спросила жена Собакина. – Мне кажется, ты бы смог!

Хасанов порозовел от удовольствия. Он был чувствителен к лести.

– Мелковато для меня! – грубовато отшутился он. – Если уж выбираться, то губернатором, не меньше!

– Только этого мне не хватало для полного семейного счастья! – проговорила жена Хасанова вслух, ни к кому не обращаясь.

Хасанов сразу надулся и раздраженно хмыкнул.

– Мне кажется, ты не совсем права, – осторожно заговорил Собакин, косвенно заступаясь за Хасанова. – Политика – это тот же бизнес, только масштабы другие. У нас в стране большие деньги можно заработать, только если ты распоряжаешься государственным бюджетом. Поэтому все и лезут во власть. На свои кровные много не создашь. Конечно, и риски тут другие. Миллионы вкладываешь – миллиарды получаешь. Или все теряешь. Мелочь, как я, держится от политики подальше. А большие люди, вроде Федора Завидовича, не боятся.

– А чего бояться-то? – самодовольно отозвался Хасанов, разливая вино по бокалам. – Трусам в бизнесе вообще делать нечего!

– Я, Федор Завидович, азартных игр с детства не люблю, ты же знаешь. – Собакин шмыгнул своим тонким кривым носом. – Не в моем характере. Мне лучше понемногу, но с гарантией.

– Ты считаешь, что я слишком рискую? – снисходительно осведомился Хасанов. Он взял со стола мандарин и принялся, не спеша, очищать его от кожуры.

– Тебе виднее, – уклонился Собакин от прямого ответа.

– А вот это ты правильно сказал, – внушительно отозвался Хасанов, отправляя в рот несколько мандаринных долек. – Мне виднее.

Жена Собакина дерзко рассмеялась. Она явно была на стороне Хасанова, который держался с ее мужем свысока.

– А мне иногда очень хотелось бы жить, как все простые люди, – с вызовом сказала жена Хасанова.

– Простые люди! – передразнил Хасанов. – Что ж ты тогда из-за границы не вылезаешь? Простые люди туда не мотаются. А откуда ты вообще знаешь, как живут простые люди? В кино, что ли, видела? Или в книжке прочла? Расскажи нам об этом, Ирочка, может быть, мы тоже захотим! А? – Он окинул нас взглядом, словно приглашая оценить его шутку. – Только не забудь сказать, сколько стоит твое платье. Или твоя машина с охраной. Или хоть вот эти побрякушки! – Он схватил ее руку, в браслетах и кольцах, и дернул наверх. – Простым людям одного этого на всю жизнь хватило бы! И знаешь, дорогая, – добавил он с откровенной издевкой, – что-то я не припомню, чтобы ты от чего-то отказывалась!

Начав с привычной колкости, к концу своей тирады он разозлился не на шутку. То ли такие разговоры велись между ними часто, то ли они уже не умели общаться, не ссорясь.

Жена Собакина опять хохотнула.

– А вот мне нравится чувствовать себя богатой! – объявила она. – И если мне чего-то еще хочется, так это быть богаче! И плевать я хотела на то, как живут простые люди! Какое мне до них дело!

Ирина Хасанова лишь усмехнулась в ее сторону и вздернула подбородок. Почувствовав поддержку со стороны и видя реакцию жены, Хасанов совсем рассвирепел.

– Я ненавижу эти пустые разговоры! – опять завелся он. – Все хотят только пользоваться деньгами, а работать должны другие!

Он схватил еще один мандарин и, чтобы успокоиться, принялся рывками сдирать кожуру.

– А я ненавижу, когда ты ночуешь дома раз в неделю, – отрезала его жена. Ее глаза потемнели. – И когда ты врешь с утра и на тебя противно смотреть! Я ненавижу, что наш сын живет у мамы. Потому что в любую минуту ты можешь завалиться пьяный, со своими бандитами и их шлюхами, с которыми ты тоже спал. И я ненавижу все это: и твоих бандитов, и твоих шлюх, и твою политику!

Она отвернулась в сторону, скрывая слезы.

– Ирочка, – попытался вмешаться Собакин. – Ну давайте хотя бы сегодня не будем скандалить. Все-таки у Федора день рождения.

– И по этому поводу он с утра мне объявил, что из ресторана завезет меня домой, а сам поедет праздновать дальше с бригадой! – подхватила она, не оборачиваясь. – Ведь у богатых нет семьи! И нет близких! И никаких обязательств тоже нет!

– Ира, ну такой обычай, – слабо возразил Собакин. – Федор отвечает за огромный бизнес, он не может делать то, что ему хочется…

Его робкие попытки выгородить Хасанова окончательно вывели ее из себя. Она всем корпусом развернулась к нему и посмотрела в упор своими ставшими вдруг по-кошачьи опасными глазами.

– А твоя жена тоже отвечает за огромный бизнес? – вдруг спросила она каким-то особенным, оскорбительным тоном.

Собакин растерялся.

– В каком смысле? – пробормотал он. – Ты что имеешь в виду?

– Как она тебе объяснила, что не будет сегодня ночевать? – презрительно и вкрадчиво продолжала она. – Что должна заехать к маме? Или что я попросила ее остаться у меня, чтобы мне не было одиноко?

Собакин молчал и беспомощно хлопал ресницами. Его нос подергивался.

– Ира! – отчаянно выкрикнула Собакина. Но жену Хасанова уже было не остановить.

– Только не уверяй меня, что ты не знал о том, что они спят вместе! С Федором. Моим мужем. – Она говорила почти спокойно, отчего вся сцена становилась еще более унизительной. – Что когда ты увидел на ней такие же часы, как у меня, ты решил, что она приобрела их на вшивом рынке. Что ты, каждый раз считая, сколько выдаешь ей на карманные расходы, никогда не догадывался, на чьи деньги она покупает тряпки.

– Я… Я не спрашивал, – выдавил из себя бледный Собакин.

– Она врет! – взвизгнула его жена, вскакивая. – Не слушай ее!

Хасанов уже тоже был на ногах.

– Заткнись, сука! – рявкнул он на жену, с размаху швыряя в ее лицо мандаринную кожуру.

Она зажмурилась, но не отпрянула. Стряхнув с платья рассыпавшуюся кожуру, она оглядела их всех троих долгим, тяжелым взглядом: разъяренного мужа, перепуганного Собакина и его жену, уже готовую биться в истерике.

– Как вы мне надоели! – с усталым отвращением произнесла она, откидываясь в кресле и наливая себе вина. – С вашим враньем, притворством и продажностью. Ведь ты спишь с моим мужем не потому, что его любишь, а потому, что у него больше денег, чем у Ильи. Который лебезит перед ним совсем не потому, что уважает. А для тебя, Федор, что-нибудь существует в этой жизни, кроме твоих поганых денег?

Вместо ответа он издал какой-то хриплый горловой звук, грубо сгреб ее за волосы и заставил подняться с кресла. Потом приблизил ее лицо, искаженное гримасой боли, к своему, искаженному бешенством.

– Клянусь, гадина, я разведусь с тобой! – прошипел он.

– Полегче, Федя, – вежливо попросил я. – Можно же отложить драку на пару минут, когда я уйду.

Он только нетерпеливо хрюкнул.

– Ты поняла, дура? – продолжал он сквозь стиснутые зубы, встряхивая ее голову сильнее. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не закричать.

– Не разведешься! – превозмогая боль, усмехнулась она. – Денег пожалеешь. Половина твоих фирм зарегистрирована на меня!

Он внезапно толкнул ее назад. Потеряв равновесие, она упала в кресло и вскрикнула.

– Ты знаешь, что я с тобой сделаю? – сдавленно, с угрозой прохрипел он.

– Что? – откликнулась она, не сводя с него сверкавших яростью зеленых глаз. – Пришлешь ко мне бандитов?

– Не угадала, сука! Я тебя сам рассчитаю! – Он выхватил пистолет и направил ей в лицо.

А вот это было уже не смешно. В лице Собакина не было ни кровинки. Его губы дрожали. Жена в ужасе вцепилась в него обеими руками. Мне показалось, что Хасанов и впрямь был на волосок от того, чтобы выстрелить. Все боялись шелохнуться.

– Стреляй! – с порывистым бесстрашием вскинулась Ирина. – Что еще я заслужила! За то, что я рожала тебе ребенка. За то, что ты все девять лет награждал меня венерическими болезнями. А я, гадина, это терпела! За то, что я тайком от матери продавала свои вещи, когда ты начинал свою торговлю и вечно прогорал. За то, что ты спишь с женой своего друга. Стреляй! Чего ты ждешь?

Еще секунду он сверлил ее ненавидящим взглядом, ноздри его раздувались, вены на лбу набрякли. Потом он с шумом, прерывисто перевел дыхание, грязно выругался и медленно опустил пистолет. Я видел, как пальцы у него тряслись. Бешенство клокотало в нем и требовало выхода. Кто-то должен был ответить за пережитое им публичное унижение. Ему нужна была жертва.

5

Оскалившись, он повернулся к Собакину.

– А ведь она говорила правду, – высоким зловещим голосом нараспев проговорил он. – Я спал с твоей женой. И давал ей деньги. И делал подарки. Ведь так, Лена?

Собакин вдруг сразу обмяк. Хасанов перевел прищуренный из-под очков взгляд на жену Собакина. Та съежилась, как от пощечины, забилась в угол и отчаянно замотала головой.

– Не верь ему, Илья! – всхлипывая, заскулила она. – Они оба сумасшедшие! Пьяные дураки! Они нам завидуют.

– Чему завидовать? – рассмеялся Хасанов, как пролаял.

– Лена, как же так? – с трудом заблеял потрясенный Собакин. – А ты, Федор, как ты мог? За что ты так со мной?

Он сжал пальцами виски и принялся их тереть, раскачиваясь на диване.

– Потому что я так хочу! – В лице Хасанова появилось непристойное издевательское выражение. Безответность Собакина его распаляла. – И ты догадывался. Ты не мог не догадываться. Но ты – трус! За это я тебя и выкинул из бизнеса. А ты даже не посмел мне отомстить. Только валялся в ногах. Хочешь отомстить мне сейчас? Хочешь?