Текст книги "Пасьянс на красной масти"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– В бизнесе и в чувствах разные законы, – возразил я.

– Одни и те же! – категорически заявил Храповицкий. – Ты платишь и что-то получаешь взамен. А уж чем ты платишь, деньгами или там чувствами или еще чем-то, – это уж личное дело. Империя ее покойного мужа оказалась пшиком! Бутафорией! – Он щелкнул в воздухе пальцами. – Сплошная уголовщина: невозвратные кредиты, долги, «кидняки» и, скорее всего, трупы. Это фундамент. А то, что сверху – неважно. Значит, все это нужно возвращать. Срочно! Иначе – убьют, как убили Хасанова. Это же ясно дураку! Но не ей. Она не хочет отдавать! И умирать тоже не хочет! Самое умное из того, что она может сейчас сделать, это бросить все и переехать жить к тебе. С детьми и кошкой. Бежать! Бежать! Чем скорее, тем лучше. Пусть грабят, что осталось! Пусть делят! Пусть убивают друг друга! Забыть, как страшный сон весь этот Нижне-Уральск и бизнес своего мужа. Я не знаю, готов ли ты принять ее с детьми и кошкой. Но самое смешное, что она к этому не готова! Она не желает бежать! Даже не помышляет об этом. Ей нужно совсем не то. Она надеется, что долги ее мужа похоронили вместе с его телом. А она останется богатой, деловой и независимой женщиной. Задумано красиво. Но как это осуществить?! Бороться сама со всем миром она не в состоянии. И она перекладывает эту почетную обязанность на тебя. По сути, она пытается назначить тебя завхозом по наворованному имуществу. И наградой за твои старания тебе будет ее любовь. Ах да, извини! Еще пуля в лоб. Чуть не забыл про такой пустяк! Но по сравнению с ее любовью, это – мелочи. Она будет рыдать у твоего гроба. И наденет черное платье от «Шанель». Которое тебе так нравилось!

Я уже десять раз пожалел, что заговорил с ним об этом. В иных ситуациях его мнения лучше было не спрашивать. Потому что он высказывался просто и жестко, не особенно заботясь о чувствах собеседника. Он был деловым человеком. Я, видимо, нет. Я криво усмехнулся.

– Ты сегодня как-то особенно… – я запнулся, подыскивая слово, – беспощаден.

– Разве? – удивился Храповицкий, не то искренне, не то притворно. – А я-то полагал, что говорю вещи, тебе самому давно понятные. Не такой же ты романтик, как иногда пытаешься показать. Иначе, как бы ты со мной работал? И как бы устраивал фокусы, подобные вчерашнему! Впрочем, я не вмешиваюсь во все это не потому, что полагаюсь на твое благоразумие. А потому, что, согласно всем существующим законам, писаным и неписаным, любой из нас получает то, что ему полагается. И ты не сможешь пропасть вместо нее. Даже если очень захочешь.

– А вместе с ней? – спросил я из безотчетного чувства протеста. С вызовом.

Храповицкий подумал, прежде чем ответить.

– Вместе с ней, наверное, можешь, – решил он наконец. – Особенно, если постараешься. Но это уже твой выбор. Тут я тебе не смогу помешать. Скажи только заранее, какой костюм мне надеть на твои похороны.

2

Резиденция Плохиша располагалась довольно далеко за городом, как раз на полдороге между Уральском и Нижне-Уральском. То, что Плохиш называл «кемпингом», было большим и мрачным двухэтажным строением из серого кирпича, напоминавшим не то казарму, не то тюрьму. Сходство дополнялось высоким облезлым каменным забором с натянутой колючей проволокой. К зданию прилегала огромная неухоженная территория.

Чужих сюда не пускали. На въезде, в закрытой будке, сидели вооруженные охранники. Своим воровато-подозрительным видом они чем-то напоминали Плохиша. Кстати, ближнее окружение часто копирует нас, но почему-то всегда в самом пародийном варианте. Охрана Храповицкого, например, так же, как и его секретариат, держалась до смешного высокомерно. В своих я порой с отвращением наблюдал какую-то самоуверенную тщеславную вальяжность. Впрочем, я тешил себя надеждой, что они нахватались этого у Васи. А у кого же еще? Не у меня же, в конце концов!

В этой берлоге Плохиш проводил большую часть времени, здесь собиралась его бригада и сюда привозили коммерсантов для отчета. Мне случалось заезжать сюда раз или два, но днем и ненадолго. Мальчишник мы проводили у Плохиша впервые.

У входа стояло десятка полтора машин и толпа охраны. Из чего следовало, что народ уже собрался и пребывает в боевой готовности. На крыльце, поджидая нас, маячил Пахом Пахомыч, бросая свирепые взгляды по сторонам. Он обнялся с Храповицким, изобразив радушную улыбку, потом вспомнил про меня и сунул заодно руку и мне. После чего отвернулся и больше уже не обращал на меня внимания. В присутствии шефа других людей для него не существовало.

Мы прошли в длинный узкий зал, довольно темный, с деревянными стенами, на которых были развешаны портреты советских вождей, выполненные в бравурной манере социалистического реализма. Плохиш почему-то

находил пикантным проведение разнузданных оргий под строгими взглядами коммунистических лидеров. Однако многочисленные пулевые отверстия в портретах свидетельствовали о том, что братва не разделяла его вкусы и, напиваясь, принималась палить по бывшим блюстителям коммунистической морали.

Впрочем, сейчас меня занимали не портреты. Как только мы шагнули внутрь, у меня зарябило в глазах. Не менее двадцати девушек сидели за щедро накрытым столом, пожирая голодными взглядами стоявшие перед ними блюда. Вероятно, Плохиш на правах хозяина запретил им притрагиваться к чему-нибудь до нашего прибытия, дабы не портить натюрморт.

Плохиш постарался представить всю цветовую и плотскую палитру. Здесь были блондинки и брюнетки, толстые и худые, развязные и робкие. Три или четыре были по-настоящему красивы, человек шесть выглядели так, словно их подобрали на вокзале, не успев как следует отмыть, остальные были вполне заурядными, если не считать яркого макияжа и откровенной одежды. Впрочем, поначалу все немного смущались, держались чинно и переговаривались приглушенным шепотком. Время от времени они искоса бросали на мужчин завлекающие взгляды, в которых вместе с опаской читалось предвкушение веселья.

Кстати, порядочные женщины перед первой встречей почему-то всегда настраиваются на худшее, испытывают страх и оттого в последнюю минуту иногда срывают свидание, о чем потом часто жалеют. В отличие от них проститутки едут на вечеринку с радостной надеждой. Подобно тому, как игроки, отправляясь в казино, рассчитывают только на удачу и никогда не вспоминают о потерях, проститутки в глубине души свято верят, что рано или поздно среди тех, кто вскладчину любит их в банях, вдруг да окажется наследный принц. Который заберет их в другую страну и будет осыпать розами и подарками. Поскольку, по их убеждению, никто в мире так не заслуживает роз и подарков, как они, проститутки.

Напротив девушек рядком сидели: Виктор, Вася, Сырцов и Николаша. Поскольку на них приказы Плохиша не распространялись, они что-то лениво жевали и неспешно беседовали между собой, по принятому в России обычаю, не обращая никакого внимания на умиравших от голода женщин. Плохиш, чувствуя свою ответственность, постоянно вскакивал, нетерпеливо прохаживался и выглядывал в окно.

Мы вошли, посыпались шумные приветствия. Мы поочередно обнялись с мужчинами, включая рассеянного Виктора, и небрежно кивнули дамам. После чего нас с Храповицким усадили во главу стола. Я бросил взгляд на Виктора. Он сидел чуть поодаль, с отрешенным видом, словно он заскочил сюда случайно и на минутку. Слова он цедил небрежно и сквозь зубы.

Храповицкий провозгласил первый тост за меня и нашу сокрушительную победу в Нижне-Уральске. Едва гости успели опрокинуть рюмки, как тут же поднялся Вася и произнес речь в мою честь, почти дословно повторявшую тост Храповицкого. Я почему-то всегда чувствую неловкость, когда меня хвалят публично, а потому предложил выпить за назначение Николаши. Таким образом, перерыв между всеми тремя рюмками не составил и десяти минут.

Считая, что с официальными церемониями покончено, девушки, наконец, жадно набросились на еду, предварительно спросив у Плохиша разрешения. Мы выпили еще за Храповицкого и за хозяина, то есть за Плохиша. После столь мощного алкогольного залпа атмосфера слегка разрядилась, и беседа потекла оживленнее.

Храповицкий поманил пальцем Пахом Пахомыча, и тот тут же подскочил, что-то дожевывая на ходу.

– Сколько я тебе должен за жратву? – негромко спросил Храповицкий.

– Семнадцать тысяч долларов, – ответил Пахом Пахомыч, на всякий случай втягивая голову в жирные плечи, словно пугаясь, что его прибьют. – С копейками. Я уже в вашу бухгалтерию счет отправил.

– Ты не обалдел? – добродушно осведомился Храповицкий.

Пахом Пахомыч надулся.

– Просили на тридцать персон, – забубнил он, тряся щеками, как хомяк. – Я все лучшее обеспечил. Коньяк французский. Вина тоже французские.

– А зачем шлюхам французские вина? – встрял Плохиш, чутко прислушивавшийся к разговору. – Они бы и пивом обошлись.

– А дом Пахомычу на какие деньги достраивать? – как-то вяло отозвался Виктор. – Одна надежда нас обобрать.

Плохиш, щурясь, окинул Пахом Пахомыча оценивающим взглядом.

– А почему икра несвежая? – строго спросил он, прежде чем Пахом Пахомыч нашелся что ответить на реплику Виктора. – За такие бабки тухлую икру людям подгонять, это, в натуре, наглость.

– Как тухлая? – всполошился Пахом Пахомыч, метнувшись к столу и испуганно его оглядывая. – Свежайшая икра.

– Володя, это твой коммерсант? – повернулся к Храповицкому Плохиш. – Можно я его маленько загружу?

– Грузи до талого! – барственно разрешил Храповицкий.

– Так, в глаза мне смотри! – приступил Плохиш к Пахом Пахомычу, хватая того за грудки. – Сколько украл, быстро отвечай, не задумываясь! Где деньги зарыл?

Как любой труженик прилавка, Пахом Пахомыч бандитов боялся до обморока. Но страх перед Храповицким был сильнее.

– Я никогда не ворую! – огрызнулся он, пряча взгляд и пытаясь освободиться, не вступая, однако, с Плохишом в единоборство. – Не надо на меня наезжать!

– Ну-ка, понюхай икру! – приказал Плохиш.

Он поднес к лицу Пахом Пахомыча огромное блюдо с белужьей икрой. Пахом Пахомыч покорно наклонился, чтобы понюхать, и в эту секунду Плохиш быстрым движением хлопнул его по затылку. Пахом Пахомыч отпрянул, но было поздно. Все его лицо было перемазано икрой.

– Ты все-то не ешь! – попросил Плохиш. – Нам оставь, чуть-чуть. Володя, гляди, какой у тебя коммерсант жадный. Прямо из тарелки лопает!

Все, включая женщин, смеялись в голос. Пахом Пахомыч ругался, вытирая лицо салфеткой.

Плохиш в это время увидел что-то в окне и дернул меня за рукав.

– Пойдем, кино посмотришь, – предложил он. Мы вышли на крыльцо. Во двор въехала машина, из которой высадились две симпатичные девушки лет по двадцати пяти, обе в коротких юбках, накрашенные и оживленные. Они дождались, пока выйдет водитель, сутулый и прыщавый парень, расцеловались с ним на прощание и, цокая высокими каблуками по асфальту, побежали обниматься с Плохишом.

Водитель грустно посмотрел, как они взбегали по ступенькам, потом приблизился к Плохишу и с какой-то угловатостью, словно преодолевая себя, пожал ему руку. Лицо его при этом оставалось хмурым.

– Все нормально будет? – спросил он Плохиша несколько тревожно.

– Когда же по-другому было! – с укором ответил Плохиш.

– Ленка в прошлый раз с синяком вернулась, – угрюмо проворчал парень, избегая смотреть Плохишу в глаза и кивая на одну из девушек, рыженькую и длинноногую. Те, дожидаясь нас, стояли у двери, перебирая ногами, как скаковые лошади.

– Сама нарвалась! – возмутился Плохиш. – Ты бы объяснял ей, как себя вести с приличными людьми. А то она, как напьется, королевой себя чувствует. Пацанов стала жизни учить. Панибратство, оно до добра не доводит!

– Да я объясняю, – вздохнул парень. – Только не больно она меня слушает. Характер-то у нее, сам знаешь! Ну ладно, я тогда утром за ними приеду.

– Хочешь, сами отвезем, – предложил Плохиш. Он махнул рукой девушкам, чтобы они проходили внутрь.

– Езжай домой, чего ты торчишь! – крикнула с крыльца водителю рыженькая, и они исчезли за дверью. Водитель покривился и тяжело вздохнул.

– Нет, я уж лучше сам приеду! – подумав, решил он. – Мне так спокойнее будет.

Он простился с Плохишом, неодобрительно покачал головой, сел в машину и тронулся.

– Слышь, – повернулся ко мне Плохиш и понизил голос, чтоб не услышала стоявшая поодаль охрана. – Знаешь, кто этот парень? Муж той рыженькой. А вторая ее подружка. Обе, кстати, Ленки. Прикинь? Муж жену сам привозит на гулянки! Я от них тащусь! Он в ларьке продавцом работает. Денег нам был должен. Мы его с полгода разводили, чтоб он Ленку нам привез. Пугали, били, на счетчик ставили, – ну ни в какую! Потом к ней подъехали, денег дали, она согласилась. Первый раз боялась, тряслась вся! А теперь за уши не оттащишь. Подруг таскать начала! А че! Девкам нравится! Считай, и время провели в приятной компании, и развлеклись, и денег заработали! Он, правда, следит, змей. Каждый раз сам ее привозит и сам забирает. Заботливый, в натуре. Они на квартиру копят.

– Семейный подряд, – пробормотал я, не зная, что сказать. – Хорошо хоть, себя не предлагает.

– А мы бы и ему место нашли! – Плохиш отрывисто хохотнул. – А че? Охране бы его отдавали, чтоб на наших телок не зарились. А то, вон они, волки, как смотрят! Небось, когда по домам их развозят, договориться с ними норовят. Знаю я их!

Он шутливо погрозил охране кулаком, и мы вернулись в помещение.

– Вы куда пропали? – крикнул нам Храповицкий. – У меня к вам разговор есть.

3

Плохиш провел нас из зала в просторный кабинет, где стояла массивная кожаная мебель, низкий широкий стол и огромный аквариум с пираньями. Храповицкий сел в кресло, Плохиш – напротив него, а я устроился на диване.

– Покурим? – предложил Плохиш, доставая откуда-то из-под стола косяк с марихуаной.

Мы пустили косяк по кругу. Комната наполнилась едким дымом. Храповицкий закашлялся.

– В общем, все довольно просто, – по-деловому начал он. – Ты мою Маринку знаешь?

Плохиш хмыкнул, показывая, что вопрос излишний, поскольку в городе нет человека, не знающего дам Храповицкого.

– Есть мужик, с которым у нее не то что-то было, не то не было, – туманно продолжал Храповицкий. – Я хочу это знать точно.

Плохиш задумался. Храповицкий впервые обращался к нему с просьбой, и он не хотел ударить в грязь лицом.

– Как выяснить? – спросил он озабоченно, отбросив обычное шутовство. – Проследить?

– Это уже делают, – нетерпеливо поморщился Храповицкий. – Я хочу его допросить лично. Вмешивать сюда свою охрану я считаю опасно. Лишние разговоры мне не нужны. Да и опыта в делах такого рода у охраны нет. Могут твои ребята его поймать и доставить сюда? Я приеду и поговорю с ним с глазу на глаз.

– Поймать и доставить – не вопрос, – осторожно отозвался Плохиш. – Дашь адрес, и они все сделают в лучшем виде. Как бы у тебя потом неприятностей не было. Представь, что потом он выломится в милицию. Кинет заяву, откроют дело. Пойдет кипеш. Похищение человека! Телесные повреждения. Ты же его не обнимать будешь, правильно я понимаю?

– А я маску надену! – ответил Храповицкий, довольный своей предусмотрительностью. – Какую омоновцы носят.

Мы с Плохишом быстро переглянулись. Ни он, ни я не ожидали столь мелодраматического предложения от рассудительного Храповицкого. Но по виду Плохиша было ясно, что спорить с Храповицким он не решится. Я вздохнул.

– Володя, это только в телевизионных сериалах маска делает человека неузнаваемым, – возразил я. – Он поймет, кто ты, даже если ты приклеишь усы и наденешь парик. Ты же будешь расспрашивать его о своей женщине!

Храповицкий посмотрел на Плохиша. Тот молчал. Храповицкий понял, что Плохиш тоже не считает идею с маской удачной.

– Ну а вы что предлагаете? – с досадой спросил он.

– Подождать еще пару недель, – сказал я. – Если они встречаются, во что я по-прежнему не верю, то они себя каким-нибудь образом выдадут.

– Поломать! – убежденно заявил Плохиш. – Башку пробить и отметелить, чтобы на месяц в больничку попал.

– А если он все-таки ни при чем? – снова возразил я.

– А какая разница? – удивился Плохиш. – Одним лохом больше, одним меньше! Я же не говорю, что его надо на «глушняк» ставить! Так, поломают слегка для профилактики.

– Как это, ни при чем? – возмутился Храповицкий. – Он звонил моей женщине. – Какое он имел на это право?!

– А почему у него нет такого права? – не уступал я.

– Да потому что он – другой, – раздраженно пожал плечами Храповицкий. – Он из другого мира. Природа не любит равенства!

– Чем же мы, по-твоему, от него отличаемся? – уперся я.

– Тем, что у нас больше бабок! – встрял Плохиш.

– Дело тут не только в деньгах, – наставительно возразил Храповицкий. – А в том, как мы их заработали. Мы достигли всего умом, талантом, напором. Теми качествами, которых у других нет! Значит, им нечего на нас равняться. Допустим, ты слабый человек. В этом нет ничего плохого. Только веди себя соответственно. Избегай опасных ситуаций. Но ведь ты захотел отнять что-то у сильного. Женщину, машину, бизнес, не важно. Ты хорошо подумал? Тогда – пожалуйста! Рискуй на здоровье. Но помни, что, в отличие от тебя, сильный просто так ничего не отдаст. Нарушил закон – неси наказание. Это дважды два. Вот адрес. – Он достал из кармана бумажку и протянул Плохишу. – Только перепиши своим почерком, при мне. Не люблю следов оставлять.

Плохиш тщательно переписал адрес печатными буквами.

– За пару недель управишься? – спросил его Храповицкий, разрывая бумажку и сжигая в пепельнице. – Пусть для начала попадет в больницу. Заодно увижу Маринкину реакцию. Интересно же!

– Вопросов нет, – ответил Плохиш твердо. Спорить с ними дальше не имело смысла. Мы вернулись к народу.

4

Через час, когда бутылки на столе сменились новыми, праздник начал входить в свою главную фазу. Храповицкий, посадив с двух сторон от себя миловидных худосочных блондинок, забавляясь, плел им небылицы.

– Девчонки, вам замазка не нужна? – приставал он. – Хорошая, между прочим, замазка! Нигде такой не найдете. И недорого.

– Какая замазка? – хихикая, спрашивали девушки.

– А вот полы шпатлевать! – объяснял Храповицкий, разводя руками. – Вы чем, к примеру, полы замазываете, перед тем как красить?

– Не знаем! – ответили они хором.

– Вот видите! – внушительно продолжал Храповицкий. – А вещь первой необходимости. Мы с Андрюхой с работы три ведра сперли. Мы ж с ним на стройке работаем. Малярами-штукатурами. Раньше-то мы на макаронной фабрике вкалывали. Сверлильщиками. В макаронах дырки сверлили. Электродрелью. Ювелирная, кстати, работа. Эх, вот были дни! Макароны воровали мешками! И сами, бывало, наедимся, и соседям продадим. А после Андрюху выгнали за пьянство, он в этом деле меры не знает. По нему видать. А я из солидарности ушел. Теперь вот на стройку устроились. Кирпич тащим, замазку. Гвозди попадаются. Но мало. Бетон тоже можем. А может, вам бетону надо?

– Нам лучше деньгами! – отвечали девушки.

Отлично зная, кем на самом деле работает Храповицкий, они вели себя подобострастно и по мере сил старались поддерживать разговор.

Плохиш тем временем занялся смотринами привезенных дам. Он, не спеша, вальяжно прохаживался вдоль стола, останавливаясь то возле одной, то рядом с другой, и задавал какие-нибудь скабрезные вопросы.

– Грудь своя или силикон? – подозрительно осведомлялся он. – Дай потрогать! А татуировки на заду есть? Как нет? Я страх татуировки люблю! Ну-ка, покажь!

Девушки повизгивали и отнекивались.

Вдруг он резко повернулся к одной из девиц, состроил страшную гримасу и протянул к ней руки, словно собираясь придушить.

Не очень испугавшись, та, на всякий случай, ойкнула. Плохиш быстро сунул ей палец в рот. Девушка онемела от неожиданности, но Плохиша, тем не менее, не укусила. Плохиш еще некоторое время подержал свой палец, потом вынул и аккуратно вытер о свою майку.

– Человек! – одобрительно заметил он о девушке. – Сосет правильно.

Пахом Пахомыч между тем хвастался перед Николашей недавно приобретенными часами.

– Красивая штука, – соглашался подвыпивший Николаша, крутя в руках часы. – Сколько ты, говоришь, за них отдал?

– Три тысячи баксов, – важно отвечал Пахом Пахомыч. – Считай, даром. Ребята из Польши привезли. Вообще-то они тридцать стоят. Или даже больше. Это же «Роллекс». Золотые с бриллиантами.

– Ворованные? – откликнулся Плохиш, прислушивавшийся к разговору. – Со жмура сняли?

– Зачем ворованные! – обиделся Пахом Пахомыч, топорща усы. – Кому-то деньги были нужны, он и продал.

– Володь, – крикнул через стол Плохиш Храповицкому. – Ты где такого тугого коммерсанта откопал? Че плетет, сам не знает! Кто же будет продавать настоящий «Роллекс» за трешку? Ты вот, Пахом Пахомыч, отдашь их за трешку? А уж тупее тебя не бывает! Нет! Либо ворованные, либо поддельные.

– Они не поддельные! – еще больше обиделся Пахом Пахомыч.

– А вот мы сейчас и проверим! – подхватил Плохиш. Все затихли, в ожидании нового розыгрыша.

– Дай-ка сюда! – потребовал Плохиш.

– А ты их не повредишь? – опасливо спросил Пахом Пахомыч, забирая часы у Николаши.

– Настоящему «Роллексу», Пахом Пахомыч, никогда ничего не сделается! – внушительно заметил Храповицкий, косвенно тем самым давая разрешение на очередное издевательство. Плохиш схватывал с полуслова. Он почти силой вырвал часы из рук Пахом Пахомыча.

– Так, – начал он, внимательно их рассматривая. – Золотые, говоришь? Что-то мне не верится! Да и пробы на них нет!

Схватив со стола нож для мяса, он принялся пилить золотой браслет.

– Ты что делаешь?! – в ужасе кинулся к нему Пахом Пахомыч.

Плохиш ловко увернулся и перебежал на другую сторону стола.

– Какие же они золотые?! – возмущенно заметил он.– Покрытие позолоченное, а внутри железо.

– Где?! Где?! – восклицал, бегая за ним Пахом Пахомыч.

– Гляди, Вов, не золото! – издали махал часами Плохиш, обращаясь к Храповицкому.

– Значит, обманули Пахомыча! – с деланным сочувствием кивнул Храповицкий.

– Сейчас мы их еще проверим, – зловеще пообещал Плохиш. – «Роллекс» должен быть водонепроницаемым.

– Отдай назад! – кричал Пахом Пахомыч. Плохиш, не слушая, выскочил из зала в кабинет, где мы недавно разговаривали втроем. Пахом Пахомыч бежал за ним. Остальные, включая Храповицкого, хохоча, потянулись следом. Громче других, кстати, смеялись женщины. Я давно замечал, что проститутки, будучи весьма сентиментальными, могут искренне заливаться слезами над мыльными операми, но не прощают слабости и начисто лишены сострадания. В этом отношении соперничать с ними могут разве что женщины нашего круга.

Я остался за столом. Ко мне подсел Виктор, уже довольно пьяный. Я удивился, но не подал вида.

– Скучно? – с неожиданной для нетрезвого человека проницательностью спросил он.

– Неприятно! – вырвалось у меня. Виктор ухмыльнулся.

– Да брось ты! – заметил он равнодушно. – Если он это позволяет, стало быть, заслужил. У каждого удовольствия есть своя цена. Здесь он шут гороховый. Зато, представляешь, как хвалится кому-то! Вчера был с Храповицким и с Крапивиным у Плохиша! Девок было море! Тоже, небось, потом отыгрывается на тех, кто ему ответить не может! Официанток в кладовке имеет. Или там продавщиц заставляет минеты ему делать в обеденный перерыв.

Через минуту процессия вернулась. Храповицкий и Плохиш под руки тащили Пахом Пахомыча, который упирался и рвался назад.

– Зачем ты мои часы в аквариум кинул?! – надрывался Пахом Пахомыч. – Они же встанут.

– Встанут, значит, поддельные, – увещевал его Храповицкий.

– Они должны полчаса в воде полежать, – объяснял Плохиш. – Так всегда часы пробуют. Я сам видел. На фабрике. У меня друг в Польше «Роллексы» палит.

– Пустите меня! – кричал Пахом Пахомыч. – Я их достану!

– Куда ты своими грязными лапищами в аквариум полезешь! – возмущенно возражал Плохиш. – А если рыбки от тебя сдохнут? Ты знаешь, сколько они стоят! Ты сейчас непременно какую-нибудь заразу им занесешь!

– Я не заразный! – отбивался Пахом Пахомыч.

– Еще какой заразный! – не отпускал его Храповицкий.

– Слышь, Вов, что ж ты раньше-то не предупредил! – притворно испугался Плохиш. – Он же ко мне целоваться лез. Взасос, в натуре! А я ведь, дурак, еще и жрал с ним из одной тарелки! Вдруг у него сифилис?! Пропал я, пацаны! Прям во цвете лет!

– Тогда нужен полный медицинский осмотр! – решил Храповицкий. – Надо его раздеть! Девчонки, помогайте!

Толпа накинулась на Пахом Пахомыча, и через минуту, невзирая на судорожные телодвижения и крики, он был раздет догола. Толстый, волосатый и оскорбленный, он рычал, сопротивлялся и, в конце концов, исхитрившись, укусил Плохиша за запястье.

– Ай! – заверещал Плохиш. – Он меня инфекцировал! Держите меня, я теперь, в натуре, бешеный!

– Нужно срочно Пахом Пахомыча обезвредить! – заключил Храповицкий. – Я вам как врач говорю!

Николаша, примкнувший к народному веселью, схватил со стола бутылку коньяка и сунул горлышко в рот Пахом Пахомычу. Тот захлебывался, давился, но глотал. Видимо, даже в своем нынешнем невменяемом состоянии он не мог выплюнуть коньяк, зная его стоимость. Потом, голого, но еще не смирившегося, его поволокли в баню.

Пользуясь всеобщим замешательством, Вася, уже изрядно пьяный, поднялся и, шатаясь, подошел к двум Ленам, которых привез заботливый муж. Вася что-то пошептал им на ухо, девчонки встали со своего места и, захватив сумочки, пошли за ним. Наверху, на втором этаже, у Плохиша были номера.

– Не люблю я такой разврат! – вздохнул Виктор, по-прежнему сидевший рядом. – Как-то пресно. Собачьи свадьбы.

– А какой разврат ты любишь? – спросил я с любопытством.

– Да это и не разврат вовсе! – небрежно отозвался Виктор, наливая себе виски. – В разврате должно быть что-то запретное, чего нельзя. Какая-то тайна! А тут все в открытом доступе! Сезонная распродажа! Вот, гляди!

Он повернулся к девушке, сидевшей рядом, и обнял ее за плечи.

– Тебя как зовут? – спросил он доброжелательно.

– Юля, – игриво ответила она. У нее были короткие темные волосы и пухлое детское лицо со вздернутым носом.

– Так я и думал, – сочувственно кивнул Виктор, словно она призналась ему в скрываемом недуге. И, обращаясь ко мне, прибавил: – Ты, кстати, не знаешь, почему они все – Юли?

– Не все! – радостно возразила Юля. – Тут еще Лен полно!

– Ах да, извини, – насмешливо согласился Виктор. – Да какая, в сущности, разница! Ну, что, Юля, не пора ли нам наверх?

– Как скажешь! – с готовностью откликнулась она и потянулась за висевшей на спинке стула сумочкой.

– Погоди! – остановил ее Виктор. – Куда ты так торопишься? Давай еще девчонок прихватим!

– А сколько еще надо? – деловито поинтересовалась она. – Я тут просто не всех знаю. Не могу за некоторых гарантировать. Ну, в том смысле, что нормальные окажутся.

– Ну ладно, – решил Виктор. – Ты пока список составь человек на шесть. А я еще с товарищем поболтаю.

Отпустив озадаченную девушку, он вновь придвинулся ко мне.

– Ну и что тут развратного? – спросил он у меня. – Проще уж в тренажерный зал сходить. Хоть для здоровья польза! Надоело мне все это. – Он брезгливо поморщился.

– Ты даже представить себе не можешь, как мне все надоело! – вдруг с чувством воскликнул он, ударяя кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки.

Удивленный его неожиданным всплеском, я посмотрел на него внимательнее. На его красивом, испорченном оспой лице было какое-то странное выражение. Я не мог понять, разыгрывает ли он очередной спектакль или искренне тоскует. И чего он хочет от меня: драки или примирения. Да, скорее всего, он и сам не знал.

5

Еще через час и после очередной порции выпитых бутылок веселье окончательно дезорганизовалось. Кто-то громче включил музыкальный центр, и начались танцы. Основная масса девушек, сорвавшись со своих мест, бросилась зажигать. Нетрезвые и разгоряченные, они топтались на небольшой площадке, увлеченно подпевая исполнителям. Временами их нестройные, высокие голоса заглушали музыку.

Одна из блондинок, сидевшая рядом с Храповицким, настойчиво и шумно приглашала его на танец, жизнерадостно выкрикивая, что он дамский и что женщинам нельзя отказывать. После короткого сопротивления Храповицкий сдался и повел ее в толпу. Другая блондинка, возбудившись примером подруги, насела на робкого Сырцова. Тот долго отнекивался, но, увидев, что Храповицкий уже отплясывает, поплелся следом за девушкой.

Двигался Храповицкий агрессивно и размашисто, так что партнерша временами сбивалась с такта. Кроме того, он постоянно норовил толкнуть Сырцова, который неловко топтался рядом. Пару раз оступившись, Сырцов, в конце концов, извинился перед дамой и поспешно ретировался на свое место. Где тут же подвергся натиску Плохиша, который жаждал выяснить, могут ли его, Плохиша, коммерсанты получить монополию на аренду всех муниципальных бань, при условии, что городские чиновники после этого смогут пользоваться услугами проституток бесплатно.

Пьяный Пахом Пахомыч в распахнутом халате, обнажавшем его мохнатую грудь, и в надвинутой на глаза фетровой банной шляпе мирно дремал за столом. На его руке красовались благополучно возвращенные ему часы. Кто-то, походя, положил ему на шляпу банан, но он не шевельнулся. Николаша расспрашивал Виктора о достоинствах дорогих машин, стреляя глазами в сторону отплясывавших девушек, видимо затрудняясь с выбором.

В дверях, соединяющих кабинет с залом, появилась привезенная мужем рыженькая Лена, без одежды, завернутая в простыню. Не входя, она просунула голову, нашла взглядом Плохиша и окликнула его. Храповицкий, боковым зрением заметив, что Плохиш поднялся, тут же прервал танец и с хитрым видом двинулся к кабинету, сделав мне знак следовать за ним.

– Че стряслось-то? – осведомился Плохиш, входя.

– Че, че?! – сердито передразнила Лена, с размаху плюхаясь на диван. Лицо ее было злым и надутым. – Не пойду я больше к этому уроду, вот че!

– Почему не пойдешь? – удивился Плохиш.

– Не пойду, и все! – отрезала она. – Тебе надо – сам и иди!

– Странный какой-то разговор, – не спеша, заметил расположившийся напротив нее в кресле Храповицкий. – Может быть, ты объяснишь, в чем дело?

Она хотела огрызнуться, но, вскинув на него глаза, столкнулась с его холодным взглядом и осеклась.

– Да надоело, блин! – проворчала она. – Сам не знает, что хочет! Часа полтора уже с ним мучаемся! То танцевать стриптиз заставляет, то лесбиянничать! А сам, ну никакой! И ладно бы вел себя по-людски. А то матом орет! Дескать, мы во всем виноваты, что не можем его разогреть! Вот за сливками меня послал!

– За какими сливками? – поинтересовался Храповицкий, не сводя с нее строгого взгляда.

– Откуда я знаю, за какими! – воскликнула она чуть не плача. – Сказал, принесите сливок, намажете меня и слизывать будете! Мол, в Париже все так делают! Вот и мотал бы в свой Париж! Короче, Ленка там с ним осталась, а я сбежала! С понтом за сливками. – Не пойду я к нему, хоть убейте!