Текст книги "Пасьянс на красной масти"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Эльдар, замолчи! – повысила голос мать Ирины.

– Сама молчи! – посоветовал он ей. В его тоне сквозило привычное пренебрежение к ее воспитательским усилиям. Чувствовалось, что между ними бывают перебранки и посерьезней.

– Проходите, пожалуйста, – пригласила она. – Ирина сейчас выйдет.

Хотя она старалась держаться доброжелательно, ее взгляд оставался настороженным. Я понял, что Ирина рассказывала ей что-то обо мне. И от этого ощутил себя еще больше виноватым.

Она провела меня на небольшую кухню с белой плиткой на стенах и усадила за старый деревянный стол. Про себя я поразился тому, что обстановка в доме была совсем простой и неказистой, как будто все покупали наспех, случайно и подешевле. Гостиная, насколько я заметил, проходя, была оклеена пожелтевшими бумажными обоями, и даже мягкая мебель была не кожаной, а из какого-то темного велюра.

Она налила мне чаю в большую кружку, из тех, что обычно продаются в сувенирных лавках, и поставила передо мной мармелад в старомодной вазочке. Эльдар подбежал и, схватив пригоршню конфет, тут же отправил их в рот.

– Тебе нельзя столько сладкого! – ужаснулась бабушка.

– А я все равно буду! – радостно ответил он, жуя.

Наконец появилась Ирина, в черном закрытом вечернем платье с большими стразовыми пуговицами и на высоких каблуках. Блеск стразов и черный цвет делали ее холодной и неприступной, как манекенщицу на подиуме. Но ее серые глаза ярко сияли.

Я взглянул на фарфоровое лицо с тонкими скулами, гордую посадку головы на высокой шее, блестящую волну светлых волос и понял, что целых три дня я прожил зря. К красоте невозможно привыкнуть, она каждый раз поражает.

Она порывисто шагнула ко мне, но, увидев сына, спохватилась, смутилась, остановилась и чинно поздоровалась, протянув мне руку.

– Это ты для него так наряжалась? – проницательно осведомился Эльдар, окидывая ее критическим взглядом.

Она вспыхнула и покраснела.

– Я не наряжалась, – пробормотала она. —Я всегда так выгляжу.

– Рассказывай! – усмехнулся он. Вдруг в лице его что-то переменилось, и оно приняло сердитое выражение.

– Для папы ты не наряжалась, – проговорил он обиженно. – Вечно в халате ходила.

– Перестань болтать! – отрезала она, пряча неловкость за резкостью. – Иди делать уроки!

– Сама иди! – ответил мальчик, не двигаясь с места.

– Пойдем, – обратилась она ко мне нетерпеливо. – А то он так и не даст поговорить.

Я поднялся.

– Я не хочу, чтобы ты уходила! – захныкал Эльдар. – Мне скучно с бабушкой! Она глупая!

– Эльдар! – одновременно воскликнули Ирина и ее мать.

– Если ты опять ночевать не приедешь, я запру бабушку в подвале, а завтра не пойду в школу! – злорадно пообещал Эльдар.

– Я тебя накажу! – пригрозила Ирина, поспешно устремляясь к выходу и увлекая меня за собой.

– Я сам тебя накажу! – крикнул он, захлопывая за нами дверь.

В машине она сразу кинулась меня обнимать. Я ощутил запах роз и почувствовал под ладонью ее узкое хрупкое плечо.

– Я так рада! – повторяла она, закрыв глаза и водя щекой по моей щеке, чтобы не испачкать меня помадой. Я погладил ее по волосам и бережно отстранился.

– Нам необходимо повидаться с Собакиным, – осторожно сказал я.

– Зачем? – удивилась она. —Я никого не хочу видеть! Давай сегодня побудем вдвоем. Ну, пожалуйста!

– Давай, – согласился я. – Только сначала поговорим с Собакиным.

Она вздохнула.

– Хорошо, – проговорила она с несвойственной ей покорностью. —Я буду послушной девочкой. Делай то, что ты считаешь нужным.

– Где его найти? – спросил я.

– Его жена звонила мне часа полтора назад, сказала, что они собираются в «Фантом». Они там почти каждый вечер. Можно, конечно, уточнить. – Она достала телефон.

– Не надо, – остановил я ее. Я был уверен, что сам Собакин ей не ответит. – Найдем где-нибудь.

4

В будние дни наши рестораны обычно пустуют. Провинциалы берегут силы для шумных загулов в выходные.

Собакины сидели в зеркально-мраморном сумеречном зале ресторана, который сейчас, в отсутствие народа, выглядел огромным и гулким. Несколько других посетителей казались затерянными в его недрах и нишах. На разноцветной сцене двое молодых ребят в черных шелковых рубашках с белыми бабочками исполняли какие-то гитарные вариации. Неподалеку от Собакиных отирался здоровый парень в сером костюме, с довольно глупой физиономией, подозрительно оглядывавший всех вновь прибывших.

Когда Собакин увидел нас с Ириной, он переменился в лице и сделал какое-то инстинктивное движение в сторону, словно хотел спрятаться. Но Ирина, ничего не замечавшая, радостно подбежала к ним и расцеловалась с обоими.

– Как хорошо, что вы пришли! – сразу принялась сюсюкать жена Собакина, окидывая меня своим особенным призывным взглядом.

Собакин поднялся и протянул мне руку. Я не обратил на нее внимания, придвинул стул Ирине и сел сам, не дожидаясь приглашения. Собакин слегка побледнел. По моей реакции он сразу догадался, что я все знаю. Он шмыгнул носом, довольно нервно поправил безупречный воротник голубой расстегнутой рубашки и снова опустился на стул.

– Ты что, обзавелся охранником? – беззаботно удивилась Ирина, кивая на парня в костюме.

– Давно пора! – самодовольно отозвалась жена Собакина, не то одергивая свою короткую юбку, не то, наоборот, задирая ее еще выше. – Все приличные люди ходят с охраной, только мы вечно позоримся, как лохи!

Собакин, избегая смотреть в мою сторону, принялся что-то путано объяснять, но я его перебил.

– Рассказывай, дружок, – сказал я ему.

– О чем рассказывать? – переспросил Собакин, неумело разыгрывая удивление.

– О своих успехах в бизнесе! – с напором предложил я. – О том, какую удачную сделку ты провернул!

Собакин беспомощно моргал, вероятно пытаясь что-то лихорадочно придумать. Я ждал, не сводя с него взгляда. Обе женщины, почуяв недоброе в моем тоне, затихли и вопросительно смотрели на нас.

– Давай, давай, не тяни, – торопил я Собакина.

– Что, прямо здесь? – выдавил он.

Я не ответил. Он растерянно обернулся на своего охранника, настороженно прислушавшегося к нашему разговору, потом вновь повернулся ко мне и судорожно сглотнул.

– Так получилось! – пробормотал он наконец. Я зло усмехнулся этому дурацкому объяснению.

– Да неужели?! – спросил я насмешливо.

– Что происходит? – нахмурилась Ирина. – О чем вы говорите? Мы ничего не понимаем!

– Он продал твои акции, – сказал я, не поворачиваясь к ней и не отрываясь от Собакина. Тот дернулся и вцепился в ручки кресла. – Храповицкому. За двести пятьдесят тысяч.

Повисла пауза. Даже жена Собакина замерла. Видимо, он не рассказывал ей об этой махинации, потому что на ее самоуверенном лице проступил страх. Мне казалось, я слышал, как тяжело дышит Собакин. На лбу у него выступила испарина.

– Вы шутите? – Ирина переводила недоверчивый кошачий взгляд с меня на Собакина. – Илья, объясни мне, о чем он?

Собакин облизнул языком пересохшие губы.

– Я не продал их, – выговорил он хрипло. – Я их… спрятал. Мы так договорились с Храповицким! На меня давили бандиты, и я хотел, чтобы акции им не достались…

Припертый к стене, он выкручивался и нес какую-то чушь. В его словах не было никакого смысла.

– Что ты плетешь?! – крикнула Ирина, теряя терпение. – Где мои акции?!

Собакин дрожащими пальцами схватил салфетку, промокнул лицо и посмотрел на свою жену. Как ни странно, это придало ему силы.

– Я их продал, – вдруг признался он. – Продал Храповицкому. – Он перевел дыхание и повысил голос. – Я имел на это право!

– Какое право? – не веря своим ушам, ахнула Ирина. – Это же мои акции!

– Нет! – воскликнул он с отчаянием загнанного в угол человека. – Не твои! Это акции твоего мужа. Который меня обманул! Он выкинул меня из бизнеса! Он остался мне должен двести тысяч долларов. Даже больше, если считать с инфляцией! – Перешагнув какую-то черту, Собакин теперь говорил страстно, с возмущением. – Для него это была ерунда, копейки! Он на свои развлечения тратил больше! А для меня это было целое состояние. И я ходил к нему несколько лет, каждую неделю! Ждал в приемной. Унижался. А он орал на меня. И пугал меня бандитами. – При этом воспоминании его окрепший было голос дрогнул и глаза увлажнились. – И он мне так их и не отдал!

– Но при чем тут я?! – выкрикнула Ирина. Она была вне себя.

– Но ты же знала! – горячо возразил Собакин. – Ты знала о том, что он меня обманул! И ты не предложила мне вернуть этот долг! Ты решила оставить себе бизнес Федора. Вместе с моими деньгами. То есть ты решила их присвоить, точно так же, как присвоил он! И ты еще попросила меня, чтобы я тебе помог их спрятать! Чтобы я помог тебе спрятать украденные у меня деньги! Что мне оставалось делать?

Ирина совершенно не была готова к такому обороту. Мне показалось, что она даже потерялась.

– Ты действительно веришь в то, что ты говоришь? – по-детски изумилась она. – Но ведь ты обманул меня! Ты твердил, что ты мой друг!

Собакин сглотнул, и его острый кадык прокатился вверх и вниз.

– Вы никогда не считали меня другом! – отрезал он убежденно. – Ни ты, ни твой муж. Вы вообще не считали меня человеком. Если меня можно обобрать и я ничего не могу сделать в ответ, значит, я просто червяк. Грязь на дороге. А я не хуже вас! Я честнее. Я продал их за двести пятьдесят тысяч. Я не просил пятьсот или шестьсот. Я вообще не торговался, хотя мог бы! И после уплаты налогов у меня останется даже меньше, чем вы, ты и твой муж, мне должны.

– Мерзавец! – задохнулась Ирина, бросаясь на Собакина. – Вор! Ты украл у меня!

Она влепила ему оплеуху и, прежде чем я успел ее остановить, вцепилась в ворот его рубашки. Собакин отшатнулся. Раздался треск швов. На пол полетели тарелки, бокалы со звоном опрокинулись, вино пролилось на стол. Все вскочили, включая собакинского охранника, который, пыхтя, топтался сзади, не зная, что предпринять.

Ирина по-женски неумело колотила Собакина ладонями наотмашь, а он втягивал голову в плечи и закрывал лицо руками. Мы с женой Собакина пытались вмешаться, но безуспешно. Немногочисленные посетители ресторана и официанты глазели на нас с испуганным недоумением.

– Я убью тебя! – кричала Ирина на весь зал. – Я клянусь тебе, я убью тебя!

Наконец, мне удалось их разнять, и, схватив вырывавшуюся Ирину в охапку, я почти насильно вытащил ее из клуба.

5

В машине она словно окаменела. Как в ту ночь, когда я вез ее после гибели ее мужа, она сидела молча, выпрямившись, высоко вскинув подбородок и глядя прямо

перед собой невидящим взглядом. Только сейчас ее глаза оставались сухими, без слез.

Мы не сказали ни слова. Я довез ее до ее одинокой квартиры и остановился, не зная, что делать дальше. Не глядя на меня, она открыла дверцу машины и вышла. Следом за ней я шагнул в подъезд.

Когда мы уже были в ее тесной, убогой квартире, она вдруг повернулась ко мне и, сверкая глазами, выкрикнула с неожиданной ненавистью, прямо мне в лицо:

– Только не смей мне напоминать, что ты меня предупреждал!

Я растерялся.

– Я не собирался, – пробормотал я. Видя мою реакцию, она сразу остыла.

– Извини, – сказала она затихая. – Я понимаю, что ты тут ни при чем.

Мы долго сидели на кухне, не включая свет и не разговаривая. Она рассеянно смотрела в черное окно, и ее лицо в темноте было пустым и усталым. Если бы заплакала, ей, наверное, стало бы легче. Но она не плакала.

Видеть ее такой мне было непереносимо. Я не знал, чем помочь ей, и мое бессилие наполняло меня унижением.

– Хочешь выпить? – наконец спросил я. Она молча помотала головой в ответ.

Когда мы легли, так и не сказав друг другу ни слова, я обнял ее и она, прижавшись, обхватила меня за шею. И только тогда все-таки разрыдалась, горько и зло.

Я не утешал ее, лишь целовал в голову и в мокрое лицо, которое она прятала в ладонях.

– Я неудачница! – шептала она с ожесточением. – Жалкая неудачница!

– Перестань себя казнить, – попросил я. Так прошло несколько минут.

– Ты бросишь меня? – отплакавшись, спросила она еле слышно.

– Нет, – ответил я. – Конечно, не брошу.

– Клянешься?

– Клянусь, – ответил я, невольно улыбнувшись в темноте. Этому слову женщины почему-то придают особое значение.

– А если тебя убьют вместе со мной? – спросила она вздыхая.

Я тоже вздохнул.

– Получится неприятно, – признал я.

– Ты боишься? – В темноте она попыталась посмотреть мне в глаза.

– Не очень, – сказал я. Мы по-прежнему говорили шепотом.

– Я ужасно боюсь. – Она опять уткнулась мне в плечо. И добавила с женской непоследовательностью:– Я хочу, чтобы нас убили в один день! Вместе!

– Было бы здорово, – согласился я.

Еще некоторое время мы молчали. И вдруг по ровному тихому дыханию я понял, что она заснула. Я лежал, боясь шевельнуться, чтобы ее не потревожить, и размышлял о том, что чем больше я узнаю женщин, тем меньше их понимаю.

Примерно через полчаса она вдруг подняла голову с моего затекшего плеча и сказала спокойным ясным голосом:

– Иногда я даже тебе не доверяю. Знаешь почему? Потому что ты остаешься со мной из жалости.

Пока я думал, стоит ли обижаться или спорить, она опять заснула и больше уже не просыпалась до утра. Я так и не смог сомкнуть глаз.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Пятница не стала для меня днем приятных сюрпризов. Но еще хуже она сложилась для Вани Ломового.

В четыре с мелочью глава бандитской фронды выехал из города в сторону аэропорта, сидя на заднем сиденье своего «Мерседеса» между двумя охранниками. Каким образом удалось разместить в одной машине вместе с Ваней еще двух человек, я не знаю. Возможно, кто-то лежал на полу или сидел у Ломового на коленях. Еще один охранник располагался на переднем сиденье рядом с водителем. Сопровождал их джип с той же начинкой, не считая, конечно, Вани.

В четыре тридцать пять они приблизились к железнодорожному переезду, возле которого возились с лопатами и другими инструментами несколько рабочих в оранжевых жилетах. Шлагбаум опустился прямо перед ними.

Машины остановились, и сзади их подпер КаМАЗ, перегородив пути отступления. Один из охранников вышел узнать, отчего задержка. Однако вместо соответствующего обстоятельствам вежливого ответа он получил автоматную очередь.

После чего мнимые рабочие быстро окружили машины и принялись поливать их из автоматов, которые достали из-под своих спецовок. Через три минуты из девяти пассажиров в живых не осталось ни одного. В Ваню Ломового всадили восемнадцать пуль, и он скончался на месте, так и не успев понять, что происходит.

Ильич нанес второй после убийства Хасанова удар.

Подробности происшествия я узнал поздно вечером от Савицкого, который позвонил мне домой, пообщавшись со своими людьми в милиции.

А ближе к ночи раздался еще один звонок, на сей раз на мобильный телефон.

– Здорово, братан! – услышал я радостный голос. – Слыхал, че бандиты творят! Совсем, блин, по беспределу пошли! Куда вы только с вашими мусорами смотрите! Такого пацана завалили!

Это был Бык. Его распирало от гордости. Наверное, родители воспитывали меня неправильно, потому что я не мог разделить ту непосредственную радость, которую испытывает один человек, убив другого. Я даже не пытался.

– Да, большой был парень, – отозвался я сдержанно.

– А жрал-то сколько! – подхватил Бык, ликуя. – Спасу не было. А теперь вот не жрет, – добавил он задумчиво. – Может, теперь картошка в городе подешевеет?

– А может, кое-кого в федеральный розыск объявят, – предположил я.

– Братан, ты че несешь! – возмутился Бык. – Мы мирные люди, сам знаешь! Придешь с работы, мебель с женой дома подвигаешь, и спать. Не то что ты, хулиган!

В его последней фразе мне послышался какой-то намек.

– Да, я бываю резок, – согласился я осторожно.

– Не то слово! – фыркнул Бык. – Третьего дня в моем клубе моего же коммерсанта загрузил. Официанты аж с тех пор боятся на работу выходить. Говорят, прям, ногами его топтал, бедолагу! Зарезать, говорят, обещал. Вилку, говорят, все хотел ему в зад воткнуть. Ужас! Еле, говорят, спасли. Валерьянкой отпаивали.

Хотя Бык, по своему обыкновению, дурачился, до меня стало доходить, что звонит он мне отнюдь не для того, чтобы похвастаться убийством Ломового.

– Собакин прибегал к тебе? – догадался я.

– Собакин? – удивился Бык. – Какой Собакин? Первый раз слышу. У меня, братан, память плохая на имена. В детстве на пол роняли, ниче запомнить не могу! Я тебе о другом толкую. Приехал наш коммерсант, трясется весь. Плачет. Спасите, помогите! Мальчонка-то тихий, мухи не обидит. Жалко же.

– Он человека обманул! – отрезал я, начиная раздражаться. – Женщину.

– Братан, – терпеливо принялся объяснять Бык. – Я ведь ваших барыжьих делов не знаю. Кого вы там кидаете, че мутите, это, как выражаются, не для моего ума. У вас своя работа, у меня своя. Вы там крысите друг у друга, а я разбирайся! Как он рассказывает, все нормально. Че-то там он выкрутил, не то у Вани-покойника, не то у его коммерсанта, тоже, кстати, покойника. Тот, типа, был ему должен. Сейчас все в наваре. С шефом твоим, вроде, согласовано. Долю нам он заслал. Какие к нему вопросы?

– С этой точки зрения, никаких вопросов! – ответил я саркастически.

– А другой и быть не может, – философски заметил Бык. – Есть свои, есть чужие. За чужих у меня голова не болит. Я ведь люблю, что бы все тихо шло, по-хорошему. А то вон он тоже примчался, говорит, решите вопрос с какой-то телкой. Она меня, дескать, на «глушняк» ставит! Я говорю, постой, постой. Если эта телка с моим другом живет, то че ты меня лечишь? Я тебе не терапевт! Дай я сначала с другом перетру. Может, он мне что подскажет. Умное. Правильно я мыслю?

– Правильно, – подтвердил я. – Спасибо, что не забываешь.

И я положил трубку.

Из всей этой маловразумительной тирады я усвоил одно. Собакин просил Быка «решить вопрос» с Ириной. Что на бандитском языке могло означать что угодно: от обычной «стрелки» до заказного убийства. Сейчас это было не так уж важно, поскольку Бык дал понять, что «решать вопрос» он не собирается. Во всяком случае, пока.

Но он меня предупреждал. И мне сразу стало неуютно, словно кто-то резко распахнул дверь в мою спальню.

2

Выборы в Нижне-Уральске были назначены на воскресенье. Для меня это был решающий день. Если бы мои двухмесячные усилия увенчались успехом и трюк с обменом Бомбилина на акции удавался, я мог рассчитывать на сдержанную похвалу Храповицкого, рассеянное поздравление Васи и пренебрежительно-завистливое ворчание Виктора о моем вечном везении. Зато если план терпел крах, то на меня обрушилось бы столько упреков, насмешек и презрения, что сама мысль об этом вгоняла меня в испарину и заставляла скрежетать зубами.

Картина при этом получалась любопытная. Всю историю с Бомбилиным я затеял, в сущности, лишь для того, чтобы исправить ошибку, когда-то допущенную Виктором при покупке акций. Но хотя его промах обошелся нам в два с лишним миллиона долларов, раскаяния или сожаления он не испытывал. В этом заключалось одно из счастливых свойств его натуры.

Зато как-то само собой выходило, что вся ответственность за провал теперь лежала на мне. И так считал не только Виктор, но и Вася. И даже Храповицкий. Самое смешное, что так считал я сам.

Поэтому еще недели две назад я решил, что я сделаю, если проиграю. Я отправлю Гошу в отдел кадров с моим заявлением об увольнении. И провались оно все пропадом!

Места я себе не находил с утра. Я слонялся по дому, не выпуская из рук бумагу и карандаш, и каждый час записывал цифры, которые мне сообщали наши журналисты. Опросы на улицах в Нижне-Уральске не проводились, и до закрытия участков я получал лишь результаты явки избирателей. По уставу города проголосовать должно было не менее двадцати пяти процентов, чтобы выборы были признаны состоявшимися.

Наиболее активные граждане, как всегда, выполнили свой общественный долг спозаранку. В Нижне-Уральске таковых было немного, и на два часа дня явка составляла чуть больше пятнадцати процентов. К четырем она увеличилась еще на три процента, и у меня забрезжила надежда.

В условиях, когда Бомбилин объявил о разрыве отношений, провал выборов объективно был лучшим для меня выходом. Не в моих силах было заставить аборигенов прийти на избирательные участки. Они и в пивной ларек-то шли не спеша, вразвалку. Так что упрекнуть меня в низкой явке не смог бы никто. На спортивном языке это была бы ничья. Моя проблема заключалась в том, что

индивидуальные виды спорта я всегда предпочитал командным. А там ничьих не бывает. Ближе к пяти позвонил Виктор.

– Ну, что там слышно, гений? – насмешливо осведомился он.

– Первые результаты будут известны не раньше одиннадцати вечера, – ответил я, сдерживаясь.

– Пролетит твой Бомбилин! – уверенно заявил Виктор. – Я смотрел последние опросы.

Он заранее праздновал победу и ликовал в предвкушении. В очередной раз я не мог не удивиться странности его натуры. Он готов был потерять огромные деньги, лишь бы увидеть меня поверженным. Впрочем, последние опросы были далеко не худшее из того, что меня ожидало. Куда большую тоску наводило на меня то обстоятельство, что Бомбилиным я отныне не управлял.

– Да ладно! – злорадно продолжал Виктор. – Ты уж особенно не расстраивайся. Со всеми бывает. Зайдешь завтра ко мне с утра, скажешь, «дяденька, прости поганца». И я все забуду. Я отходчивый.

– Боюсь, с утра я буду занят, – ответил я холодно. Виктор сделал вид, что не расслышал.

– Я часам к двенадцати на работе появлюсь, не раньше, – сообщил он. – Так что можешь выспаться. – Он отключился.

Когда вы начинаете карабкаться по лестнице успеха, то надеетесь, что, став когда-нибудь богатым и свободным, вы будете делать то, что вам хочется. А уж чего вам точно никогда не захочется, когда вы станете богатым, так это заходить в кабинеты к бывшим мясникам и произносить «дяденька, прости поганца». Вы полагаете, что деньги или должность вас от этого избавят. Что и то, и другое будет принадлежать вам. И вы сможете распоряжаться ими по своему усмотрению. Вы ошибаетесь.

Проходит время, и вы понимаете, что это вы принадлежите им. Своим деньгам и своей карьере. И это они управляют вами, диктуя вам правила поведения. Что чем выше вы поднимаетесь, тем больше на вашем пути мясников, которым вы обязаны повторять различные вариации этой сакраментальной фразы.

При этом вы не можете остановить восхождение, решив, что с вас хватит. Как у альпиниста, движущегося в связке, для вас есть путь наверх и вниз, но не по горизонтали.

Временами мне, конечно, приходилось получать ощутимые щелчки по самолюбию. Но унижаться до сих пор не случалось. Как-то проносило. Но рано или поздно это должно было произойти. Все терпят поражения. Не все с ними смиряются.

У меня не было счета в Швейцарии. И я не знал, как я буду жить без своей огромной зарплаты, без толпы охраны и без почтительного шепота за своей спиной.

Но я точно знал, что, чтобы ни стояло на карте, я не пойду умолять, чтобы меня пожалели. Ни к Виктору. Ни к Храповицкому. Ни к кому другому. Есть лишь один случай, в котором я, не совершив ничего дурного, не задумываясь, принесу вам извинения. Это если вы считаете, что деньги дороже самоуважения. И я готов просить у вас прощения за то, что у меня нет времени на общение с вами.

К шести часам вечера явка составляла около двадцати процентов, и я перевел дыхание. Но потом повалили дачники со своих участков, и цифры полезли наверх. Когда стало ясно, что выборы состоялись, я позвонил Силкину и попросил разрешения приехать, чтобы быть рядом с ним при подведении итогов. Он ответил, что будет ждать меня. Кажется, он был растроган.

3

К Силкину я прибыл в начале десятого вечера, когда обычно начинали поступать первые результаты. Его штаб официально находился в одном из кинотеатров, принадлежавших заводу. Я подумал, что там наверняка сейчас металось и сходило с ума от нетерпения не меньше сотни человек. Поражение или победа Силкина означали для них либо потерю работы, либо еще четыре года безбедного существования.

Но сам вождь нижнеуральских бюрократов мучился в мэрии, в своем кабинете, который вскоре, вполне возможно, предстояло обживать кому-то другому. Кабинет у него был огромным, состоящим из нескольких помещений, с красивой мебелью, которую закупали в Италии по сумасшедшим ценам. В свое время в прессе был скандал по поводу фантастической суммы, потраченной из жалкого городского бюджета на обустройство рабочего места Силкина. Силкин вынужден был прилюдно оправдываться и уверять, что сделал это не ради себя, а ради чести города, в который часто прибывали иностранные делегации.

Думаю, что уходить из кабинета, отвоеванного с такими потерями, ему было особенно горько. В этом смысле мне было полегче, поскольку ничего дорогого моему сердцу и нашей бухгалтерии в моем офисе не находилось.

Сейчас здесь, за столом совещаний, в удобных кожаных креслах томился лишь узкий круг его главных советников: два его заместителя, начальник штаба и энергичная жизнерадостная дама лет сорока, возглавлявшая в его администрации департамент городского образования. Необхватные бедра и выдающийся бюст давали ей неплохие шансы на успех у Виктора.

Когда я вошел, Силкин сидел в отдалении за своим рабочим столом и, зажав в углу рта сигарету, нетерпеливо разговаривал по телефону с председателем избиркома. Его пиджак висел на спинке кресла. Ворот его изрядно помятой рубашки был расстегнут, а узел галстука болтался где-то на груди, сбоку.

– Так, – отрывисто и нервно говорил Силкин, щуря глаза от дыма. – Записываю. Силкин – 268 голосов, Рукавишников – 254, Бомбилин… Сколько?! Ты уверен?! С ума сойти! Бомбилин 123 голоса. Остальные… Ладно, не важно.

Он положил трубку и переменился в лице.

– Слава Богу! – горячо воскликнула начальница образования, подаваясь в сторону Силкина пышной грудью. – Мы побеждаем! Прямо камень с плеч!

Она торопливо глотнула воды из стоявшего перед ней стакана и живо обернулась к остальным.

– Ну и напьемся же мы сегодня! – с энтузиазмом проговорила она, поправляя высокую прическу. – Это самая верная примета! Результаты с первых участков всегда соответствуют окончательным итогам выборов! Силкин с грохотом обрушил кулаки на стол.

– Ты что, Таня, дура совсем?! – взревел он. Сигарета вывалилась из его рта, покатилась по столу и упала на пол. – Во-первых, такой расклад означает второй тур! Мы же не набираем пятидесяти процентов! Во-вторых, Бомбилин чей человек? Рукавишникова! Ты считать умеешь, кретинка! Сложи их голоса! Какая победа?! Нам крышка!

Начальница ойкнула и вжала голову в плечи, как будто он хлопнул ее по макушке.

– То есть вы в каком смысле говорите? – пробормотала она, уставившись на него преданным собачьим взглядом и ничего не понимая.

– Это еще спальные районы не отчитывались, – хмуро проговорил заместитель по финансам, толстый, кудрявый чиновник, лет пятидесяти, с золотыми зубами. – Там вообще – караул! Нас там ненавидят.

Сведения продолжали поступать. Телефон звонил поминутно. К половине одиннадцатого картина, и без того безрадостная, начала меняться к худшему. На первое место вырвался Рукавишников и, обходя Силкина, лидировал с незначительным отрывом. Все еще действующий мэр медленно, но неуклонно шел ко дну. Зато стремительно набирал Бомбилин, захвативший третью ступень пьедестала. Изображая сосредоточенную скорбь на лице, я не знал, радоваться ли мне в глубине души или отчаиваться.

– Сколько?! – кричал по телефону Силкин. – Не может быть! Этого не может быть! Зайди ко мне немедленно!

Мы уже ни о чем не спрашивали. Все и так было ясно. Даже Татьяна растрясла свой оптимизм и сейчас сидела угасшая и ссутулившаяся, будто потеряв в объеме.

Через несколько минут в кабинет влетел председатель избиркома, высокий представительный мужчина в очках. Он был растерян.

– Что происходит?! – набросился на него Силкин, вскакивая. – Ты что творишь?!

– Что же я поделаю! – принялся оправдываться тот, откидывая корпус назад, словно боялся, что Силкин его укусит. – Так народ голосует!

– Какой народ?! Ты что несешь?! – взорвался Силкин. – Я даже слышать эту дурь не хочу! Предпринимай что-нибудь срочно!

– Каким образом? – лепетал председатель. – Половина членов комиссии работает на Рукавишникова!

– Но есть же выход! – Силкин никак не мог поверить в поражение. – Вбрось бюллетени! Подтасуй! Ты для чего туда поставлен?! Не мне тебя учить!

Председатель комиссии кинул на нас испуганный взгляд. Мы сделали вид, что не слышали, хотя Силкин орал так, что, наверное, было слышно на улице.

– За такие вещи под суд!.. – в ужасе прошептал председатель.

– Да я тебя без всякого суда и следствия разорву! – надрывался Силкин. – Кого ты из себя разыгрываешь! Ты понимаешь, где ты завтра окажешься?

– Невозможно! – бормотал председатель избиркома. – Мы и так уже на предварительном голосовании шесть процентов сделали…

– Пошел вон! – рявкнул Силкин.

Тот поспешно выскочил за дверь. Силкин без сил упал в кресло. Лицо его было измученным и потерянным.

– Что делать? – в отчаянии повторял он, ероша волосы. – Что делать?

Заместитель по экономике опять наклонился ко мне.

– Корова толстая! – с ненавистью прошипел он, кивая в сторону начальницы по образованию. – Банкет уже заказала! На двести человек! На подарок деньги собрала!

На Таню было жалко смотреть. Она напоминала сдувшийся и безвольно обвисший воздушный шар.

К половине первого ночи было подсчитано больше восьмидесяти процентов бюллетеней. На первом месте прочно утвердился Рукавишников. У него было тридцать три процента голосов. Силкин шел вторым с двадцатью девятью процентами. Замыкал список фаворитов Бомбилин. Он набрал целых восемнадцать процентов. Это был настоящий прорыв. На подобный ошеломительный успех своего бывшего подопечного не рассчитывал даже я. Остальные голоса делились между прочими кандидатами и против всех. Картина, разумеется, еще могла поменяться, но уже не существенно.

Силкин сидел убитый и молчал. Присутствующие избегали даже поворачиваться в его сторону. Говорить что-либо не имело смысла. Все понимали, что при таком раскладе рассчитывать на чудо во втором туре не приходилось.

Дверь открылась, и, сияя, вошел прокурор города. Он был одет в штатское и держал в руках бутылку коньяка.

– Ну что, с победой?! – радостно провозгласил он. – Выпьем за второй срок!

Силкин взглянул на него затравленно.

– Мы проиграли, – еле слышно произнес он. Прокурор оторопел. Улыбка слетела с его лица.

– В каком смысле? – тупо спросил он.

– Рукавишников выиграл, – хмуро огрызнулся золотозубый заместитель.

Прокурор повернулся к нам, в надежде, что его разыгрывают, но по лицам присутствующих понял, что тут не до шуток.

– Так, – растерянно пробормотал прокурор. – Значит, вон какие дела. Ну, ладно, тогда. Я пойду. Не буду мешать. Как говорится.

И стараясь ступать неслышно, почти на цыпочках, что, видимо, давалось ему не просто при его грузной фигуре, он исчез.