Текст книги "Пасьянс на красной масти"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Перед ней стоял бокал с коктейлем. Не оглядываясь по сторонам, она бросала фишки на стол, отдавала короткие команды крупье, проигрывала, хлопала ладонью по зеленому сукну и ругалась. В этой демонстративной агрессии было что-то беспомощное. Она была похожа на одинокую актрису, которая после провала спектакля в пустом театре зачем-то пытается сыграть свою роль заново. Или на обиженного сердитого ребенка.

С минуту я стоял, собираясь с мыслями и дыханием. Потом, натянув беспечную улыбку, двинулся к ней.

– Привет, – произнес я, подходя. Я изо всех сил старался выглядеть как ни в чем не бывало.

Она вздрогнула и обернулась. Взгляд ее остановился на мне. В нем боролись испуг и враждебность. Враждебность все-таки возобладала.

– Пошел вон! – отчеканила она. – Мне никто не нужен!

Это не сильно напоминало встречу двух любящих сердец, исстрадавшихся в разлуке. Я прокашлялся.

– Да, – сказал я кротко. – Повезло мне. Не часто в наше время увидишь такую нежную женщину. Я, кстати, тоже очень соскучился.

Она выглядела уставшей и похудевшей. Серые глаза потемнели и запали. Тонкие скулы заострились.

– Я не желаю с тобой разговаривать! – объявила она и отвернулась.

– Значит ли это, что отныне мы будем жить молча? – уточнил я. Но поскольку она не ответила, прибавил: —Я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому, что не знаю, как выразить в пантомиме то, что я тебя люблю.

– Убирайся! – повторила она, ничуть не смягчаясь и не поворачиваясь в мою сторону.

Я не стал спорить. Вместо этого я встал позади нее и положил руки на ее худые узкие плечи. Ее передернуло. Резким движением она освободилась.

– Вы будете играть? – нелюбезно осведомилась у меня девушка-крупье.

– Нет, спасибо, – ответил я. – Не хочу мешать любимой женщине обирать ваше заведение. Мы сегодня не работаем на пару. Я просто тихо постою на стреме. Ты не возражаешь? – бодро обратился я к Ирине.

Она злобно фыркнула и сделала очередную ставку. Ей пришла двойка на королях и туз. Она доплатила и поменяла две карты. Это была семерка и девятка. Крупье сдала себе три десятки и сгребла фишки Ирины.

Ирина швырнула карты на стол, разразилась длинной тирадой, которая вряд ли бы привела в восторг авторов учебника по этикету, и попросила показать, что выходило следом. Там был еще один король. Она снова выругалась.

– В личной жизни повезет, – кивнув на меня, довольно ядовито заметила крупье. У нее был неприятный гнусавый голос и прыщавое деревенское лицо с мелкими чертами. На меня она смотрела недоброжелательно.

– Мне уже повезло! – холодно отрезала Ирина. – И не только в любви.

Она все больше заводилась.

– Ты не мог бы одолжить мне денег?! – вдруг отрывисто бросила она, не глядя на меня. —У меня, кажется, закончились.

– Конечно, – поспешно откликнулся я, открывая сумку.

– Мне столько не надо, – усмехнулась она. – Сходи в кассу, разменяй, пожалуйста, тысячу долларов.

Она разговаривала со мной как с нерадивым официантом. Я понимал, что сейчас ей было это необходимо. На ком же еще срываться, как не на том, кто нас любит?

Я послушно кивнул, поймал завистливый взгляд девушки-крупье и отправился в кассу. Вместо одной тысячи я принес ей фишек на две, и она сделала вид, что не заметила разницы, и не поблагодарила.

Следующий час не принес ничего нового, если не считать того, что я существенно расширил свои познания в разделе нецензурной лексики. Крупье менялись, но она уверенно продолжала проигрывать и, в конце концов, спустила все, компенсировав проигрыш впечатляющей чередой коктейлей. Я терпеливо торчал рядом, ожидая, когда она закончит с игрой и переключится на меня.

И хотя, в соответствии с уверениями прыщавой жрицыазарта, проигрыш сулил Ирине большую и страстную любовь – разумеется, мою, потому что только такой идиот, как я, мог влюбиться в такую женщину, – она не выглядела счастливой, когда швыряла крупье последнюю фишку в качестве чаевых.

– Теперь хватит! – объявила Ирина громко, так что парень за соседним столом обернулся в ее сторону.

– Нечего на меня глазеть! – прошипела она ему. —Я этого не люблю!

Парень поспешно потупился.

Она поднялась и слегка качнулась. Я подхватил ее, но она выдернула руку и выпрямилась. От нее пахло спиртным и вновь жасмином. В сочетании с черными брюками это означало, что я вычеркнут из ее жизни навсегда.

– Ну что, ты доволен?! – с раздражением осведомилась она.

Я не очень понимал, что именно должно было вызвать мою радость, но на всякий случай закивал с повышенным энтузиазмом. Я не угадал.

– Ведь ты, кажется, всегда хотел, чтобы я брала от тебя деньги? – взвилась она. – Чтобы я зависела от тебя! Тебя ведь бесило, что я была богаче! Правда?

Это не было правдой, и при других обстоятельствах я бы, наверное, обиделся. Но сейчас я видел, что она настроена на скандал и ищет ссоры. К примирению вело два пути: можно было терпеть и потакать, стараясь не давать ей оснований для упреков, а можно было ускорить ссору, в надежде, что после нее, как после очистительной грозы, она успокоится. Я не очень верил в первый вариант, но из присущей мне добросовестности решил начать с него.

– Прости, если я дал тебе повод так думать, – отозвался я.

Это неожиданно подействовало. Она на минуту смутилась и взяла меня под руку.

– Это ты меня извини, – пробормотала она. – Похоже, я немного одичала. У меня сейчас вообще проблемы в общении с людьми. Я вижу, как все злорадствуют, и постоянно срываюсь. Меня, как последнюю дуру, тянет что-то доказать! Хотя кому? Зачем? Глупость какая-то! Сидеть дома одна не могу. Я очень рада тебе. Всегда рада. Просто жаль, что ты увидел меня здесь и такой.

Ее откровенность захватила меня врасплох. Я был растроган. Я понимал все, что она сказала и не сказала.

– Я тоже тебя очень люблю, – сказал я. —Я должен был приехать раньше.

Она крепко сжала мне руку тонкими холодными пальцами и не ответила. Мы вышли из клуба, и к нам подошел Гоша.

– Ты подвезешь меня домой? – небрежно спросила она. —А то я отправила водителя.

– А разве это не ваша машина? – удивился Гоша, указывая на припаркованный неподалеку знакомый джип, на котором раньше ездила ее охрана.

Она обожгла его ненавидящим взглядом. Гоша растерялся.

– Мне охрана клуба сказала, что вы на нем приехали, – промямлил он растерянно.

Не отвечая ему, она проследовала к моей машине, высоко подняв голову. Я сел за руль, и мы тронулись. Я молчал, боясь неосторожным словом спровоцировать новый приступ раздражения. Но это не помогло.

– У меня больше нет «Мерседеса»! – вдруг с ожесточением проговорила она. —У меня больше нет денег! У меня больше ничего нет! Ты счастлив? Признайся, что ты счастлив!

– Не начинай опять, – попросил я, стараясь говорить как можно мягче.

– Нет, признайся! – требовала она, заводясь. – Хоть раз в жизни скажи правду!

Она схватила меня за отворот пиджака и с силой дернула. Я качнулся в ее сторону, и машина вильнула. Пора было переходить ко второму варианту.

– Хорошо, – вздохнул я. – Признаюсь. Я счастлив.

– Негодяй! – выкрикнула она. —Я так и знала! Ты даже не скрываешь этого!

Она несколько раз ударила меня ладонью по груди и плечу.

– Может быть, я лучше остановлюсь? – предложил я. – Чтобы тебе удобнее было драться?

Она хотела что-то выкрикнуть, но вдруг осеклась, смешалась, закрыла лицо руками и покачала головой.

– Кошмар какой-то! – прошептала она виновато. – Ужас! Не знаю, что со мной происходит. Мне так стыдно!

4

Мы доехали до ее квартиры, и я поднялся вместе с ней. Не имея понятия о том, как дальше будут разворачиваться события, я, на всякий случай, не стал отпускать охрану.

– Извини, у меня беспорядок, – предупредила она. Вещи и в самом деле валялись как попало. Было заметно, что она давно не прибиралась.

– Я хотя бы помою посуду, – сказала она и ушла на кухню.

Этот внезапный приступ хозяйственности меня удивил, но возражать я не стал. Я расчистил себе место на кресле, скинув на пол джинсы и полотенце, и включил телевизор. Я не знал, как себя вести с ней, что сказать и что сделать. Мне было трудно, неловко и нехорошо.

Наверное, она тайком выпила на кухне еще, потому что, когда появилась в комнате, вид у нее вновь был довольно агрессивным. Ее осунувшееся лицо порозовело. Глаза опасно блестели. Она остановилась в проходе.

– Ты остался, потому что тебе стало меня жалко?! – резко осведомилась она без всяких предисловий.

– Я остался, потому что люблю тебя, – ответил я, сдерживаясь. – Если ты этого не хочешь, я могу вызвать охрану и уехать.

– Вызывай! – не колеблясь, скомандовала она. – Скатертью дорога!

Я почувствовал, что мое терпение заканчивается. Вскочив, я схватил радиостанцию и нажал кнопку.

– На связи, – невозмутимо отозвался Гоша. Я швырнул станцию в сторону.

– Я никуда не поеду! – отчеканил я. – И я прошу тебя успокоиться. Я не враг тебе, – добавил я, беря себя в руки.

– А кто ты мне? – издевательски осведомилась она, вскидывая подбородок. – Друг? Любовник на ночь? Спасибо, обойдусь! Меня здесь рвут на части! Топчут ногами! Обливают помоями! А тебе нет до этого никакого дела!

– Послушай, – примирительно начал я. – Я, конечно, не прав…

Но договорить мне она не дала.

– Я не желаю тебя слушать! – выкрикнула она яростно, топая ногой. – Я ненавижу тебя! Мне не нужна твоя жалость! Ты приехал погладить меня по головке? Утешить? И заодно переспать? Не нуждаюсь ни в том, ни в другом! Убирайся вон!

Я подошел к ней и положил руки ей на плечи.

– Ирина, милая, – заговорил я.

– Оставь свои нежности для других! – взвилась она. – Для тех, проституток, о которых ты мне рассказывал! Кому ты там совал деньги?!

Это воспоминание вызвало новый приступ ее гнева.

– Какая наглость! – воскликнула она с неподдельным возмущением. – У него хватало бесстыдства рассказывать мне о своих похождениях!

Я не успел увернуться и получил пощечину. За первой последовала вторая. Она не могла остановиться. Надо было что-то делать.

Сжав зубы, я сгреб ее в охапку и, не обращая внимания на сопротивление и оскорбительные выкрики, затащил в ванную. Она была легкой, как кошка, и такой же свирепой. Включив воду, я намотал ее волосы на свою уже в кровь расцарапанную руку и силой заставил наклониться. Потом сунул ее голову под холодную струю. Она ругалась, вырывалась и отплевывалась.

– Я тебя люблю! – твердил я. – Пить вредно! И опять:

– Пить вредно. Я тебя люблю.

Я повторил это раз пятнадцать, прежде чем она перестала вырываться, затихла и, наконец, заплакала.

– Я больше не буду, – всхлипывая, сдалась она. – Пусти меня, дурак. Холодно же! И противно! Сам попробуй! Всю краску мне смыл! Идиот! Сам меня теперь в порядок приводить будешь!

Я отпустил. Она повернулась ко мне, жалкая, худая и обиженная. Обняла за шею и прижала мокрое от слез и воды лицо к моей щеке.

– Не говори ничего, – по-детски попросила она. – Пожалуйста, ничего не говори. Я сама все знаю!

Я подхватил ее на руки, отнес в комнату и уложил на кровать. Потом сбегал за полотенцем и вытер ей лицо и волосы. Понемногу она успокоилась. Некоторое время я просто сидел рядом, держа ее за руку. Она лежала с закрытыми глазами, и из-под опущенных ресниц время от времени по щекам сбегали слезы. Ей было жаль себя, мне было жаль ее, все было грустно, как в Четвертой симфонии Чайковского, и все это было не правильно. Не так.

5

– Ты не хочешь прогуляться? – вдруг предложил я, первым выходя из сентиментального оцепенения.

– С ума сошел? – вяло удивилась она, не открывая глаз. – Где же ты собрался гулять?

– Ну, просто по улице. Подышим свежим ночным воздухом? – Очередной сумасшедший план уже начал оформляться в моей голове. Наверное, она почувствовала это по моему голосу. Распахнув ресницы, она недоуменно уставилась на меня.

– Ты предлагаешь идти по городу пешком? – переспросила она недоверчиво. – Как ты себе это представляешь? Мы будем маршировать по тротуару, а за нами будет ехать твоя охрана на трех машинах?

– Мы вполне можем обойтись без охраны, – пожал я плечами. – Ты так лихо дерешься, что без труда защитишь меня от случайных хулиганов.

– Но ты же оставил охрану на ночь! – возразила она.

– Велика беда! Я их отпущу… – начал я, но тут же спохватился. – Черт! Сегодня Гошина смена! Вряд ли он позволит им уехать! Он считает, что здесь слишком опасно… Ладно, сделаем по-другому. У тебя есть чулки? – Я постарался, чтобы мой вопрос прозвучал буднично. Хотя на самом деле он был для меня ужасно важным.

– А при чем тут чулки? – сразу насторожилась она.

– Есть или нет? – настаивал я.

Она задумалась, подозрительно глядя на меня и пытаясь отгадать, в чем кроется подвох.

– Нет! – наконец выдохнула она. – Я никогда их не носила. А те оставила в Амстердаме!

– Но ты же знала, что я приеду! – с упреком произнес я, наклоняясь над ней и не отрывая от нее глаз. Сейчас от ее ответа зависело многое. Дело было совсем не в чулках, а в том, ждала ли она меня после нашей ссоры, и как она ждала…

– Откуда я это знала?! – вспылила она. – Ты бросил меня, а я, по-твоему, должна сидеть сутками в надежде, что ты соизволишь вспомнить обо мне! И еще угадывать твои прихоти…

– У тебя есть чулки?! – перебил я, повышая голос. Секунду она колебалась.

– Есть, – сдалась она и покраснела.

Не удержавшись, я бросился ее целовать.

– Ты купила их здесь? Для меня? – спрашивал я.

– Ничего я не покупала! – оправдывалась она, пряча лицо. – Я просто… Так вышло!..

– Надевай! – потребовал я. – Нет, подожди, я сам найду тебе платье!

Не слушая ее протесты, я кинулся к шкафу, но, перерыв все, не нашел ничего подходящего. Точнее, ничего, достаточно короткого.

– Так. Тебе придется надеть мою рубашку! – объявил я.

– Твою рубашку? – ахнула она. – А в чем пойдешь ты? Что ты опять замышляешь? Новое извращение? Имей в виду, я больше никогда…

– Давай, давай, – поторопил я, стаскивая с себя рубашку и бросая ей. – Рубашку, чулки. И никакого белья!

– Отстань от меня! – сердито воскликнула она, швыряя рубашку на пол. – Маньяк!

– Ты еще не все знаешь! – кивнул я многообещающе.

– Не буду! – упрямо твердила она. – Не буду! Не буду!

Я прислонился к шкафу и, сложив руки на груди, молча следил за ней.

– Не буду! – повторила она в который раз. Потом подняла с пола рубашку и исчезла в ванной.

– И не надейся! – прошипела она, вновь показываясь в комнате, чтобы забрать косметичку. – Я уже однажды…

Не дав ей договорить, я снова запихнул ее в ванную комнату. Оставшись один, я накинул пиджак на голое тело и, поймав свое отражение в зеркале, решил, что так вполне сойдет и что можно даже обойтись и без галстука.

Потом снял с постели простыни и связал их вместе покрепче. Затем я привязал их к батарее под окном и распахнул окно. Улица была темной и пустынной. Охрана ждала нас во дворе, у подъезда, с другой стороны, так что не было никакой опасности быть замеченными ею. От подоконника до земли было не больше пяти метров, и простыни болтались почти над самым тротуаром.

Чтобы проверить прочность узлов, я, на всякий случай, даже выбрался наружу, спустился по простыням до первого этажа, опять вскарабкался наверх, уселся в кресло и принялся ждать, борясь со своим нетерпением.

Ирина появилась минут через тридцать, подкрашенная и причесанная, в черных чулках и черных туфлях на высоких каблуках. Моя белая рубашка была ей слишком свободной в плечах и талии, зато даже не закрывала обнаженных бедер. Я тут же вскочил как ошпаренный.

– Вот это да! – выпалил я, испытывая знакомый жар.

– Ну, как? – весело спросила она. – Я опять похожа на проститутку?

– Нет! – торопливо ответил я, уже стоя рядом, гладя и целуя ее.

Это была правда. Ни одна проститутка не решилась бы выйти в таком виде на улицу.

Обняв ее за плечи, я подвел ее к окну.

– Мы спустимся по простыням, – начал объяснять я. – А вернемся через подъезд, мимо охраны.

Она отшатнулась.

– Ты обалдел?! – ужаснулась она, потрясенная. – А если меня кто-то увидит? Меня же в этом городе знает каждая собака! Я никуда не пойду! Я не собираюсь выполнять твои безумные фантазии!

Я не ответил и опять принялся ее целовать.

– Нет, – бормотала она. – Ни за что! Я же сорвусь и разобьюсь насмерть! Я боюсь высоты! У меня голова кружится!

– Это не от высоты! – прошептал я, задыхаясь.

– Что подумает обо мне твоя охрана, когда мы будем возвращаться?!

– Я тебя загорожу, – пообещал я. В эту минуту я пообещал бы что угодно.

– Нет! – отчаянно взмолилась она. – Я прошу тебя!

Поборов себя, я с трудом разжал руки, вылез на подоконник и спустился вниз. Через секунду я уже стоял на земле и приветственно махал ей из темноты. Она, свесившись из окна, со страхом следила за мной.

– Только сначала сбрось мне свои туфли, – посоветовал я негромко. – Наденешь их уже здесь.

– Вот дура! – воскликнула она, швыряя мне вниз одну туфлю за другой. – Связалась с дураком!

– С маньяком, – поправил я снизу. – Маньяки – не дураки.

– Ну почему из всех извращенцев мне достался самый извращенный, – причитала она, выбираясь на подоконник и опасливо цепляясь за простыни. – Ну есть же где-то порядочные, мужчины!

Она неловко повисла на простынях. Рубашка задралась до талии. Я издал хриплое рычание.

– Не двигайся! – скомандовал я. – Дай мне еще секунду полюбоваться! С ума сойти!

– Ай! – тоненько взвизгнула она и торопливо скользнула вниз. – Мамочка!

Я успел ее подхватить.

– Кошмар! Кошмар! – повторяла она, надевая туфли. На дороге показались огни фар приближающейся машины, Ирина в страхе метнулась в кусты и присела.

– Тут есть сквер? – спросил я, обнимая ее.

– Не знаю, – пробормотала она. – Есть, кажется. За углом, возле остановки. Какой ужас!

6

Было около трех часов утра, может быть, больше, я не смотрел на часы, потому что обнимал ее и гладил поверх рубашки и под ней. Ночной город еще не остыл от дневного зноя. Безлюдная улица казалась в темноте широкой и бесконечной. Большинство окон уже давно погасли, и даже фонари не горели. В июне, когда светает рано, муниципалитеты всегда экономят на электричестве.

Мы молча брели в окружении черных высоких домов, потерянные в этом замершем пространстве спящего города. Ирина старалась ступать неслышно, но каблуки предательски громко стучали по асфальту, и она вздрагивала и прижималась ко мне. Я плавал в жаркой, горячей истоме.

Сквер за остановкой был совсем небольшим: пара аллеек со сломанными скамейками, ряды запущенного кустарника и несколько чахлых деревьев в глубине.

– Куда? – спросила Ирина потерянно и покорно. Не отвечая, я повел ее вглубь сквера, где темнота

была густой и кромешной и где в кустах слышались легкие шорохи.

– Что мы делаем? – прошептала она одними губами, уже не сопротивляясь. Я зажал ей рот поцелуем.

Я был близок к выходу в открытый космос, когда откуда-то с земли раздался топот неверных шагов, тяжелое дыхание, треск ломаемых кустов и пьяный сиплый голос:

– Серега! Ты где, Серега?!

Мы оба вздрогнули от неожиданности.

– Кто-то идет! – испуганно вскрикнула она, прижимаясь. В следующее мгновение она застонала и обмякла у меня в руках. Я стиснул зубы, чтобы мой стон не слился с ее. Я все-таки вылетел в космос.

– Серега! – не унимался пьяный. – Я с тобой возился три часа, а ты, выходит, протрезвел и – привет!

Я с усилием открыл глаза. Передо мной все еще качались и вспыхивали звезды. Голова немного кружилась. Ирина, обхватив меня за шею, прятала лицо у меня на плече, боясь шевельнуться. В метре от нас в темноте покачивался пьяный мужик лет под шестьдесят, не то заросший щетиной, не то просто грязный. Он тупо таращился на открытые бедра Ирины и на ее длинные ноги в черных чулках.

– Вы что здесь делаете? – недоуменно спросил он, еле ворочая языком.

Я почувствовал, как Ирина замерла, прерывисто дыша мне в ухо.

– А сам-то ты как думаешь? – доброжелательно осведомился я, натягивая брюки и застегивая их. Я все еще был не вполне трезв.

Мужик поскреб подбородок.

– Я Серегу потерял! – пожаловался он. – Таскал-таскал его, пьяного. Потом сам задремал, это, на скамейке. Проснулся, а его нету! Куда он, гад, делся?

Я успокаивающе погладил Ирину по спине и ниже. Она вздрогнула. Мужик не сводил взгляда с моей руки.

– Это не Серега! – заверил я. Мужик помолчал.

– А дай, я ее тоже потрогаю! – вдруг попросил он грубым, хриплым голосом.

– Потрогай, – великодушно разрешил я.

– Нет! – истошно завизжала она, не поднимая лица и сжимая мне шею так, что позвонки захрустели. – Не позволяй ему прикасаться ко мне!

– Извини, мужик, – развел я руками. – На сегодня у девушки смена закончилась.

– Ну, тогда хоть на бутылку дай! – вздохнул он. – Вечно мне непруха!

Я нащупал в кармане пару купюр и протянул ему. Потом, подхватив Ирину на руки, понес прочь из сквера.

– Ты собирался разрешить этому животному меня лапать? – прошептала она не то в ужасе, не то в восхищении.

– Размечталась! – хмыкнул я.

Во дворе мы осторожно прокрались вдоль стены дома. Ирина шмыгнула в подъезд, а я вернулся и заглянул в машины охраны сквозь открытые стекла. Все четверо мирно спали, откинув сиденья.

Уже в постели, когда я погружался в дрему, опустошенный и легкий, как воздушный шарик, она тихонько дотронулась мне до плеча.

– Ты спишь? – спросила она.

– Угу, – буркнул я. – Иногда это полезно.

– Это я заказала Собакина! – вдруг сообщила она без всякого перехода. – Я до сих пор не жалею об этом. О водителе жалею. А этого гада я бы своими руками убила! Я попросила об этом Сяву, когда он приезжал. Отдала ему свой «Мерседес». Как залог. Сказала, что буду с ними работать, пусть только сделают это с Собакиным… Я готова была отдать что угодно, лишь бы отомстить этому подонку. А теперь Сяву взорвали, и мне даже спросить не с кого.

Она прерывисто вздохнула.

– Я не сумела признаться тебе в Амстердаме, – продолжила она глухим голосом. – Испугалась, что тебя потеряю. А получилось только хуже. Так всегда бывает, когда что-то пытаешься скрыть. Тем более, что все и так было ясно!

Я лежал, не шевелясь и не отвечая.

– Почему ты молчишь? – спросила она чуть громче.

– Ты же запретила мне разговаривать, – напомнил я.

– Теперь разрешаю. – Она невесело усмехнулась. – Будешь читать мне нотации?

Я не ответил.

– Ты меня бросишь? – Она спрашивала как о чем-то само собой разумеющемся.

– Нет, – пожал я плечами. – Я же уже однажды обещал.

– Почему?! – осведомилась она со знакомой мне требовательной интонацией.

– Я не могу, – сказал я. – Извини. Забыл поставить тебя в известность о том, что маньяки гораздо больше зависят от своих жертв, чем жертвы – от маньяков.

– Но ты же уже меня бросил! – воскликнула она, опять возвращаясь к своим обидам.

– У тебя есть еще одни чулки? – сонно спросил я. – А то те, кажется, порвались, пока ты шарилась в кустах.

– Тебя что-нибудь вообще интересует, кроме секса?!

– Меня вообще не интересует секс, – возразил я. – Меня интересует то, что у нас с тобой.

Она порывисто придвинулась ко мне и ткнулась в плечо.

– Отстаньте от меня, девушка, – попросил я. – Я вовсе не из таких!

Она поцеловала меня в спину, между лопаток, и больше не сказала ни слова.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Получив от Храповицкого задание упрочить наши отношения с Ильичом, я совсем не спешил звонить Быку и договариваться о встрече. Полезней было дождаться, пока он сам проявит инициативу. В этом смысле деловые переговоры ничем не отличаются от первой близости с женщиной. Насилие редко приводит к успеху. Все проходит удачно лишь тогда, когда партнеру это нужнее, чем вам. Иное дело, что ситуация редко созревает сама собой. Ее нужно готовить.

Поэтому я позаботился о том, чтобы пустить круги по воде. В паре нижнеуральских газет появились публикации о грядущих на азотном комбинате грандиозных переменах. И один из наших финансовых директоров дал по этому поводу развернутое интервью местному телевидению.

Бык мне позвонил в четверг.

– Братан! – издалека начал он в присущей ему дурашливой манере. – Ты че-то там совсем разошелся! Сяву обидел, друга моего! Нету теперь у меня друга. Один я на белом свете! Прям круглый сирота! В кино пойти не с кем!

– Я тут про тебя вспоминал недавно, – ответил я.

– В натуре? – обрадовался Бык. – А я вообще мысли читаю! Я ж по-написанному не умею! Кстати. – Он сменил интонацию и понизил голос. – С тобой человек встретиться хотел. – Я догадался, что речь шла об Ильиче, которого Бык упорно за глаза именовал «человеком». – Как ты, не против?

– Всегда готов скоротать вечерок в интеллигентной компании, – ответил я, довольный, что все пока развивается по намеченному мною сценарию.

– Хва обзываться-то! – обиделся Бык. – Я ж тебя коммерсантом не называю. Короче, давай в шесть часов.

У меня в клубе. Ты там, говорят, чаще меня бываешь. В интеллигентной, блин, компании! – Он хмыкнул. – Тебя проведут.

И Бык повесил трубку.

После этого я перезвонил Ирине и пообещал приехать вечером, как только закончу с делами.

Ильич дожидался меня в той самой подвальной комнате без окон, в которой в день открытия мы курили марихуану с Хенрихом и Плохишом. Он сидел прямо, не откидываясь в кресле, сложив на столе свои огромные татуированные руки. Странно, что, будучи хозяином этого роскошного заведения, он не выбрал для встречи кабинет поприличнее. Впрочем, для бандита он вообще был странным, начиная от длинных светлых волос, которые он упорно не стриг, и заканчивая своим солдатским презрением к роскоши и показухе.

К тому же он явно избегал многолюдных собраний и не любил открытых, ярко освещенных помещений. Помимо привычной заботы о безопасности тут сказывалась черта его угрюмого характера. Он был ночным волком.

Он встал и крепко встряхнул мне руку. С Быком мы по-приятельски обнялись.

– Ну что, – спросил Ильич, глядя на меня своим цепким холодным взглядом, – разобрались вы там со своей политикой?

– Разбираемся потихоньку, – усмехнулся я. Показывая, что он интересуется нашими делами, Ильич проявлял несвойственную ему вежливость. Обычно он говорил лишь о том, что занимало его самого. Это означало, что он не очень уверен в своих позициях.

– Мы тут тоже кое с чем разобрались, – с мрачным удовлетворением произнес Ильич и взглянул на Быка. Тот весело мне подмигнул. – Поди, слыхал?

– Слыхал, – ответил я, понимая, что он имеет в виду убийство Ломового и Сявы.

– А вот еще кой с чем нам надо вместе разбираться, – продолжил Ильич с нажимом.

Мы переходили к делу, и я приготовился слушать.

– Тут мои коммерсанты рассказывают, что вы азотный комбинат прикрутили, – нахмурился Ильич. – Контрольный пакет или как там у вас называется. Так иль нет?

– Так, – согласился я.

Ильич замолчал, предоставляя слово Быку.

– Мы там тоже свой интерес имеем, – напомнил Бык. Теперь оба смотрели на меня с напряжением. Я не

собирался сразу открывать карты.

– А сколько у вас акций? – небрежно поинтересовался я, хотя, разумеется, отлично знал весь расклад, с точностью до десятой процента.

– А я их считал?! – раздраженно фыркнул Ильич. – При чем тут вообще акции?! Я тебе по сути объясняю.

Он, кажется, начинал сердиться и терять привычное самообладание. Меня это забавляло. Я приготовил им сюрприз, но сперва их следовало помучить.

– Так, все-таки, сколько? – настаивал я.

– Ну, шестнадцать! – не утерпел Бык.

– А ты откуда помнишь? – недовольно уставился на него Ильич. – Я не знаю, а ты знаешь?! Умнее всех, что ли?!

Он явно не одобрял деловую любознательность Быка. Тот, однако, ничуть не смутился.

– Да я вообще в этой фигне волоку маленько, – важно отозвался он, явно гордясь собой. – Не зря же по «стрелкам» пыряю!

– Короче, вы там начали мебель двигать. Нашего директора увольняете. Этого еще, как его, главного инженера! А мы, значит, не при делах?! – в упор спросил Ильич. В его голосе зазвучала скрытая угроза. – Или я как-то не догоняю?

Я примирительно улыбнулся.

– Сколько вы сейчас получаете с комбината? – спросил я терпеливо, не замечая его раздражения.

Ильич перевел свой тяжелый взгляд на Быка. Он не знал, что ответить. Бык заерзал и отвел глаза.

– Нормально получаем, – неохотно отозвался он.

– Я думаю, вы ничего не получаете, – возразил я спокойно. – И никогда не получали. Комбинат практически стоит. Рабочие в вынужденных отпусках. Зарплату не выдавали девять месяцев. Общий долг превышает восемь миллионов долларов.

– Ну и что с того! – уперся Ильич. – Не за это базар! Комбинат – наш, а разруливаете там вы!

Его лицо затвердело. Взгляд исподлобья сделался ледяным.

Я не стал дразнить его дальше. Взяв со стола мятый лист бумаги и обгрызенный карандаш, я разделил лист на три части. Ильич смотрел на мои чертежи подозрительно.

– Существует несколько возможностей, – начал объяснять я. – Первая. Мы выкупаем оставшийся пакет.

– Почем? – живо осведомился Бык.

– В настоящее время он стоит тысяч двести—двести пятьдесят, не больше, – ответил я.

– Бабки сразу отдадите? – встрепенулся Бык.

– Хоть завтра.

– Нормально, – кивнул Бык с уважением. Ильич промолчал. Он был умнее Быка и ждал продолжения.

– Второй вариант, – продолжил я. – Мы выводим экспортное производство в отдельное подразделение и продаем все остальное, что не приносит дохода, включая соцкультбыт. Пионерский лагерь, дом отдыха и так далее. Гасим долги. Вся эта возня займет около года. Потом можно будет продавать комбинат уже как прибыльное предприятие.

– И за сколько вы собрались его толкнуть? – Бык настороженно сощурил глаза.

Я выдержал эффектную паузу. Достав сигареты, я закурил, поискал пепельницу, не нашел и стряхнул пепел на пол.

– Меньше, чем за двенадцать, не отдадим, – уверенно заметил я, выпуская дым. – Это – минимум!

В комнате сразу воцарилось молчание. Ильич почесал подбородок. Я еще подождал и заключил:

– В этом случае, за ваши шестнадцать процентов вы получите один миллион девятьсот двадцать тысяч долларов. Возможно, больше.

Бык присвистнул. Даже Ильич с трудом удержался от восклицания.

– Почти что двушка?! – не верил своим ушам Бык. – В натуре?!

– Это минимум, – повторил я.

– Отвечаешь?!

– Отвечаю, – подтвердил я.

Бык сорвался с места и закружил по комнате.

– А че ж ты нас, братан, за две кати разводил?! – в восторге твердил он. – Я чуть не купился! Два лимона! Ни хрена себе! Сереж, ты понял, за че базар?! Бодать мой лысый череп! А то приехал отморозок и трет нам: две косых и чешитесь колом! А мы, в натуре, уши развесили! Слышь, Андрюх, может, пока ты куришь, мы еще че-нибудь заберем, а ты там порядок наведешь?! Тебе-то какая разница, с чем разбираться? У нас, кстати, еще завод клапанов есть. И трамвайное депо!

– А третий вариант? – подал голос Ильич.

Я восхитился выдержкой этого парня. То, что я предлагал им сейчас, было за пределами всех их надежд. Но своей радости он не выдал, и ни один мускул на его лице не дрогнул, разве что глаза чуть оттаяли.