Текст книги "Пасьянс на красной масти"
Автор книги: Кирилл Шелестов
Жанр:
Крутой детектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)
– Что же ты мне предлагаешь? – упрямо возразила она. – Все отдать? Остаться нищей с двумя детьми и начать искать работу секретарши?
Она презрительно надула губы.
– Но почему я должен что-то предлагать?! – взорвался я. – Я знаю обо всем этом еще меньше тебя!
– Не кричи на меня! – тоже вспылила она. – Я не собираюсь тебя удерживать. Я тоже должна понять, нужен ли мне мужчина, готовый со мной спать, но не готовый разделять со мной опасность!
– Спасибо, – пробормотал я сквозь зубы. – Но, раз уж мы начали торговаться, я, кажется, не готов даже спать с тобой.
Повернулся и вышел. Не оборачиваясь.
Поддавшись на ее вспышку, я опять дал втянуть себя в глупую ссору. Скорее всего, она была не права. Но причин гордиться собой мне это не прибавляло.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Я успел доехать до своего дома, отпустить охрану и переодеться, когда мне позвонила Марина.
– Приезжай немедленно и забирай своего друга! – категорично приказала она.
Пожалуй, за сегодняшний день у меня образовалось слишком много начальников. Марина никогда не разговаривала со мной таким тоном. Мне показалось, что она или до предела взвинчена, или не совсем трезва. Мчаться к ней и становиться свидетелем чужих семейных ссор меня не очень тянуло. Но мобильный телефон Храповицкого упорно не отвечал, и, проклиная шефа, я поплелся из дома на улицу.
Я не стал возвращать свою охрану, у которой и без того были трудные дни. Моя машина стояла в гараже. Я завел ее и поехал один.
Меня удивило, что возле дома Марины я не обнаружил ребят Храповицкого. Гадая о том, куда они подевались, я позвонил.
Дверь открыла Марина. Вообще-то она была яркой красивой женщиной, хотя и не дотягивала до необходимых Храповицкому ста восьмидесяти сантиметров. К тому же была не блондинкой, а брюнеткой, с черными, слегка раскосыми глазами. Вероятно, семь лет назад стандарты Храповицкого еще находились в процессе своего становления и допускали отклонения.
Впрочем, в эту минуту назвать Марину привлекательной не решился бы даже я. Вид у нее был такой, как будто ее долго и немилосердно таскали по квартире, задевая при этом ею о посторонние предметы.
Ее роскошные черные волосы были растрепаны и всклокочены, тушь и помада размазаны по лицу, под глазом красовался внушительный синяк.
Вдобавок ко всему, она с трудом удерживала равновесие, дыша на меня перегаром.
– Зверь на кухне! – сообщила она коротко. – Рычит и кусается!
И пошатываясь, прошла вперед.
Храповицкий, взъерошенный, злой и совершенно пьяный, сидел в углу за кухонным столом. Его белый костюм, который он, вероятно, надел специально, готовясь к торжественному разрыву, был смят и кое-где залит вином. Он окинул меня мутным мрачным взглядом и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Марина его перебила:
– Немедленно убирайся из моего дома!
– Это мой дом! – возразил Храповицкий, недобро усмехаясь. – Я его купил. И я никуда отсюда не поеду! Я намерен здесь жить!
Я понял, что в разработанном им сценарии произошли существенные изменения.
– Пошел вон! – приказала Марина.
Храповицкий в ответ молча швырнул в нее стеклянную вазу с цветами, но не попал. Ваза разбилась об стену, осколки стекла и цветы полетели на пол. Храповицкий задумчиво посмотрел, как по полу расползлась лужа.
– Я не могу никуда ехать! – вдруг объявил он. – Я уже отправил охрану. У меня нет транспорта. Я же не могу среди ночи купить трамвай!
– Прибереги эти уловки для своих шлюх, – посоветовала Марина. – Андрей тебя отвезет.
Фарфоровый чайник со стола полетел следом за вазой и разделил ее скорбную участь.
– Я сейчас вызову милицию! – пригрозила Марина.
– Заодно спроси у них, кто им деньги платит! – отозвался Храповицкий.
– Я предупреждаю тебя в последний раз, – объявила Марина. – Или ты немедленно уберешься, или я сама уйду! Я лучше буду ночевать на вокзале, чем с тобой!
Храповицкий хрюкнул и завозился. Видимо, он собирался перейти к более решительным действиям по пресечению бунта на корабле, потому что сделал попытку подняться. Но его так качнуло, что он опять рухнул на стул.
– Андрей, – сказал он, тяжело вздыхая. – Отвернись, пожалуйста. Я ее сейчас пристрелю.
Он начал шарить в поисках пистолета, но то ли устал от усилий, то ли передумал, и бросил.
– Ладно, – решил вдруг он. – Я ухожу. Но учти, дура, это навсегда!
– Наконец-то! – воскликнула она.
– Ты будешь валяться у меня в ногах! – уверенно предсказал он ей скорое будущее.
– Ага! – с готовностью отозвалась она. – Жди, идиот!
С моей помощью Храповицкий грузно поднялся, смахнув со стола пару чашек. Потом сделал несколько неверных шагов, по-прежнему опираясь на меня. Выбираясь из кухни, он с отвращением оглядел последствия произведенного им разгрома.
– Пойдем отсюда, брат, – горько сказал он мне. – Что мы здесь делаем? Это не дом, а какой-то свинарник! Порядочная женщина не может жить в таком бардаке, – добавил он поучительно.
Теперь уже Марина запустила в него чашкой. И попала в плечо. Что не помешало чашке упасть на пол и разбиться.
– Видишь, любит она меня! – самодовольно пояснил мне Храповицкий. – Страдает. А мне все равно. Я даже не обращаю на нее внимания. Ты заметил?
– Нужен ты мне! – крикнула Марина вслед. – Кретин.
2
– А где твоя доблестная охрана? – меланхолически покачиваясь, осведомился Храповицкий, когда мы оказались на улице.
– Я ее тоже отпустил, – объяснил я. – Я же не знал…
– Это к лучшему, – прервал меня Храповицкий. – Я сам поведу твою машину. Сегодня ночью я буду работать у тебя водителем. Только не забудь мне потом на бутылку подкинуть. Я не гордый. Ты же знаешь.
Идея не показалась мне удачной, но спорить с ним в его состоянии было совершенно бесполезно. Со второй попытки он вскарабкался за руль.
– Трофимыч, в райком! – приказал он сам себе, трогаясь.
Мы повиляли по темным пригородным дорогам и все-таки вывернули на шоссе.
– Ты знаешь, что у этой старой проститутки кто-то есть?! – с возмущением заявил Храповицкий.
– Оставь! – попросил я. – Она уже не слышит. Можешь не валять со мной дурака.
– Ты думаешь, я шучу?! – Храповицкий повернулся ко мне всем корпусом и уставился на меня тяжелым взглядом.
– Смотри на дорогу! – взмолился я.
Мы неслись по ночному городу со скоростью сто километров в час, и он продолжал набирать обороты.
– Я тебе говорю, у нее кто-то есть! – повторил Храповицкий, неохотно отворачиваясь. – Ты видел, как нагло она себя вела! На вокзал она собралась! Она к своему мужику намылилась!
– Я не верю! – сказал я убежденно. – Ты просто выпил.
– Я тоже не верил, – терпеливо объяснил Храповицкий. – Сначала. А потом все понял. И выпил. Конечно. После того, как ее поколотил. А что мне еще оставалось?! Вообще-то я не бью женщин. В мирной жизни. Но я был вынужден. Я припер ее к стенке. И эта подержанная прошмандовка во всем призналась.
– Она просто решила сыграть на твоей ревности, – отмахнулся я. – Проверенный женский трюк.
– А я тебе говорю, нет! – взвился Храповицкий, добавляя газу. – Я что, по-твоему, не вижу, когда врут! У нее кто-то есть! Я не хотел ее бить. Я деликатный человек. Я просто вежливо намекнул ей, что она проститутка и воровка. И старая толстая лошадь.
– Она не толстая, – возразил я.
– Толстая! – уперся Храповицкий. – И старая. И лошадь. И она созналась. Ну и началось! Но ты только представь своим умом, какая низость! Изменять мне! Мне! О котором мечтают все женщины города! И который в ответ…
– Монашеским известен повеленьем, – не утерпел я, хотя становилось не до смеха. Машина вихляла и регулярно выныривала на встречную полосу.
– Да, – не распознав иронии, грустно согласился Храповицкий. – Я проявлял твердость все семь лет. Отказывал себе во всем. Как последний идиот. Надо мной смеялась вся область. А эта, мягко выражаясь, законченная тварь, изменяла мне. И с кем, представляешь?
– С кем? – спросил я озадаченно.
– Я не знаю! – признался он упавшим голосом. – Но я найду мерзавца. Ему – конец!
– Впереди пост ГАИ, – предупредил я.
– Плевать! – отозвался он коротко.
Гаишник, стоя возле патрульной машины, показал нам жезлом, чтобы мы остановились. В ответ Храповицкий посигналил и прибавил газу.
– Хорьки жадные! – усмехнулся он. – Живут на мои деньги и мною же командуют!
– Володя, они, кажется, собираются нас догонять, – озабоченно заметил я, оглядываясь назад и наблюдая, как двое гаишников бросились к своей машине.
– Пусть попробуют! – усмехнулся Храповицкий. – Я шофер второй категории! Или третьей? Не помню, какая выше. Трофимыч, опаздываем!
Почти не сбрасывая скорости, он резко свернул. Машину занесло, но мы удержались. Гаишники сзади врубили сирену.
– А вот и дискотека! – радостно объявил Храповицкий. – Скоро будут танцы.
– Лучше остановиться, – уговаривал я. Мы неслись, не разбирая дороги. За окнами мелькали освещенные фонарные столбы, сливаясь в непрерывную линию. – Они сейчас объявят перехват по всему городу!
– В гробу я их видел! – отмахнулся Храповицкий. – Ты знаешь, что я с ней сделаю? Я не дам ей больше ни копейки. Я ее вообще выгоню! Отправлю в дом престарелых! Пусть идет зарабатывать на вокзале! Как все пенсионерки! Три бомжа за ночь! Ну, четыре от силы. Да и то ее паралич разобьет. По пять долларов с носа. А кто ей больше даст, в ее-то возрасте!
Впереди показалась еще одна патрульная машина. Вооруженный гаишник в бронежилете преграждал нам дорогу. Храповицкий вновь нажал на клаксон. Он мчался прямо на гаишника.
– Вова, тормози! – заорал я, хватая его за руку. Машина вильнула, пролетая. Гаишник в последнюю секунду успел отпрыгнуть в сторону.
– Ты что, с ума сошел! – крикнул я.
– В бизнесе главное – последовательность! – ответил Храповицкий, злорадно усмехаясь. – Никогда не отступай!
Теперь за нами гнались уже две машины. Храповицкий сворачивал в какие-то проулки и вновь выскакивал на шоссе. Я уже не понимал, где мы. Вой сирен позади становился нестерпимым.
– Я ее брошу! – повторил Храповицкий твердо. – Навсегда! Но не сразу, – добавил он, спохватываясь. – Я буду приходить каждый день и топтать ей душу. А этого козла, с которым она спит, я подвешу в ее спальне. Заместо люстры. Она у меня наплачется!
– Володя, остановись! – твердил я.
– Точно! – вдруг согласился он. – Стоп! Мы возвращаемся. Я прибью ее прямо сейчас.
Он нажал на тормоза, машину с визгом развернуло, протащило метров тридцать и вынесло на середину дороги. И тут гаишники нас, наконец, настигли. Они высыпали на улицу с автоматами в руках и окружили нас со всех сторон.
– Выходи из машины! – кричали они. – Руки на капот!
Их было человек пять или шесть. Они были в ярости. Я их понимал. Я был бы на их стороне. Если бы не был на другой.
3
– Где твои удостоверения? – накинулся я на Храповицкого.
В отличие от меня, Храповицкий не покидал дома, не захватив с собой десяток разрешений, подписанных самыми высокими милицейскими начальниками. У него было даже удостоверение, выданное министром, позволяющее ему чуть ли не возить трупы в багажнике на красный свет.
– В сумке, где же еще! – ответил Храповицкий.
– А сумка где? – лихорадочно озирался я. Гаишники за окном надрывались в крике.
– У Маринки, наверное, – предположил он задумчиво. – А там, кстати, денег – куча. Повезло ей! Теперь еще и наживется…
Внутри у меня все сжалось.
– Похоже, мы влипли! – сообщил я вслух.
– Не бойся, – отмахнулся Храповицкий. – Со мной – не пропадешь.
Он опустил окошко и высунул голову.
– Пошли отсюда! – скомандовал он гаишникам. – Построиться в колонну – и марш! Иначе будет плохо!
Гаишники озверели.
– Вылезай из машины! – орали они. – Стрелять будем!
– Вы знаете, дураки, кто я такой? – снисходительно поинтересовался Храповицкий.
– Бандит поганый! Кто же еще! – огрызнулся один из автоматчиков, белобрысый парень с усиками.
– Чурка! – презрительно добавил второй, покрепче, и сплюнул на землю. – Выходи, я кому сказал!
Очевидно, семитскую внешность Храповицкого он принял за кавказскую. Храповицкий вдруг сразу присмирел.
– Ну, раз я чурка, то молчу! – сообщил он, открыл дверцу и соскользнул с сиденья. – Моя не понимать по-русски. Моя будет выходить сдаваться. Нихт фергенюген!
Гаишник, как и я, не знал, что такое «нихт фергенюген». Возможно, и сам Храповицкий имел смутное представление о значении этого загадочного выражения.
– Лапы подними! – на всякий случай приказал тот, что покрепче. Храповицкий послушно поднял руки.
Парень опустил автомат и шагнул к нему. И в эту минуту Храповицкий, сцепив кулаки, с размаху врезал ему в ухо рубящим движением. Тот охнул и рухнул на землю. Дрался Храповицкий по-мужицки: без всякой техники, но с чувством. Он успел еще двинуть белобрысому с левой, но попал не в челюсть, а в нос. Тот взвизгнул, закрыл лицо ладонями, но устоял.
В следующую секунду трое автоматчиков набросились на Храповицкого, сбили его с ног и принялись заламывать руки. Он отчаянно сопротивлялся и что-то азартно выкрикивал. Я кинулся к нему на помощь. К своему стыду, я успел уронить только одного. Потом кто-то ударил меня прикладом по затылку. В глазах потемнело, и я упал. Наверное, потерял сознание.
4
Я пришел в себя через несколько минут. Мы с Храповицким лежали ничком на дороге, уткнувшись лицами в дорожную пыль. Руки у нас были в наручниках, за спиной. Голова гудела, и в глазах вспыхивали искры. Во рту я чувствовал вкус крови и земли. Ребра болели. Видимо, нас успели изрядно потоптать.
– Вызываем подкрепление! – кричал кто-то из гаишников по станции. – Задержаны двое бандитов. Один с оружием, без документов.
Я с трудом повернул голову и посмотрел на Храповицкого. Бровь у него была рассечена, и по щеке на землю капала кровь. Лицо заплыло.
– Здорово, Андрюха, – радостно прохрипел он. – Ты что здесь делаешь?
– Отдохнуть прилег, – огрызнулся я, перебарывая подступавшую тошноту. – Какой же ты дурак!
– Полегче с начальником, – проворчал Храповицкий. – Я, между прочим, тут не просто так валяюсь!
– Ребята! – воззвал я к гаишникам. – Произошло недоразумение. Я сейчас вам все объясню!
– Не разговаривай с этими животными! – приказал Храповицкий. – Я их завтра рвать буду. На части.
Ответом нам были новые пинки.
– Видал, как на Родине олигархов угнетают, – корчась, проворчал Храповицкий. – Вот и строй им после этого развитой капитализм!
Подъехали еще две машины с бойцами ОМОНа. Тоже в бронежилетах и с автоматами.
– В чем дело? – отрывисто спросил у гаишников молодой капитан.
– Бандитов поймали, – ответили те, запыхавшись от побоев. Но с гордостью. – У одного еще какие-то документы есть, видать, поддельные. А второй, сука, с пистолетом был. Стрелять хотел.
– Размечтался! – возмутился с земли Храповицкий.– Мне на вас патронов жалко. Я вас голыми руками душить буду. По одному. Пока другие будут в очереди дожидаться.
– В машину, – скомандовал капитан. – У нас разбираться будем.
Нас отволокли в спецмашину с перегородкой и, затолкав через заднюю дверцу, бросили на пол.
– А ты за нее заступался! – вновь завел свое Храповицкий, пока мы тряслись в машине, ударяясь головами о стену. – А она, может, вообще с этими хорьками в сговоре! Запросто! И вот за мои же деньги меня, законопослушного гражданина, семейного труженика, среди ночи поднимают с постели! И бьют! – Он перевернулся на бок и сплюнул. – И еще спят с моей женщиной!
– Не эти же спят! – морщась от боли, пробормотал я.
– А откуда мы знаем? – возразил Храповицкий. – Может, как раз для того всю облаву и затеяли?! Засадят меня в каталажку, а сами – прыг! – в мою неостывшую кровать! Дождетесь, гады! – повысил он голос, в тщетной надежде быть услышанным. – Доберусь до вас!
Он подумал и прибавил с пафосом:
– А ведь я готов был на ней жениться!
– Что ты несешь! – возмутился я его наглостью. – Ты утром собирался дать ей пинка под зад!
– Надо было дать! – ответил он с сожалением. – Ты помешал! Из-за тебя все и получилось!
Отдел по борьбе с организованной преступностью, куда нас привезли, находился в здании бывшей школы. Нас втащили на второй этаж, в узкий коридор и, посадив на корточки, приковали наручниками к чугунной батарее, так, что мы не могли ни выпрямиться, ни опуститься на пол. В конце коридора собралось несколько бойцов. Они кидали в нашу сторону враждебные взгляды, готовясь растерзать нас в клочья.
На белый костюм Храповицкого, измазанный кровью и грязью, было жалко смотреть.
– Володя, заканчивай этот балаган! – упрашивал я. – Мы же здесь всю ночь проторчим.
– Не ной! – оборвал Храповицкий. – Знаешь, почему я не уважаю боксеров-любителей?
– Почему? – спросил я безнадежно.
– Больше трех раундов не выдерживают!
Я понял, что он настроился серьезно. В эту минуту появился капитан, который забирал нас от гаишников. Рядом с ним шли двое с дубинками. Мне сразу стало скучно. В руках капитан крутил мое служебное удостоверение.
– Как твоя фамилия! – требовательно осведомился он у Храповицкого.
– Решетов, товарищ майор! – гаркнул Храповицкий на весь коридор.
Капитан посмотрел на него подозрительно.
– А это тогда кто? – кивнул он на меня.
– Этого хулигана я вижу первый раз в жизни! – заявил Храповицкий. – Напал на меня в машине! Подозреваю, что это переодетый сотрудник ГАИ. Скрытый сексуальный маньяк!
На нас обрушились дубинки.
5
Спасение пришло минут через сорок. К этому времени на мне не было живого места. Ноги так затекли, что, если бы не наручники, я бы, наверное, упал. Прикованная рука, казалось, вот-вот оторвется. Окровавленный Храповицкий еле шевелил разбитыми губами, но стойко продолжал куражиться.
Раздались торопливые шаги, и в коридор ворвался запыхавшийся начальник городского УВД. Рядом с ним семенил его заместитель. За ними бежал капитан и что-то в ужасе пытался объяснить ему на ходу.
– Владимир Леонидович! – в ужасе запричитал с порога начальник. – Дорогой! Да как же это! Да что же это такое!
Он повернул к капитану покрасневшее от ярости лицо.
– Ты знаешь, осел, кто это! Ты что, скотина, погонов лишиться захотел?! Да я тебя, урода, в порошок сотру! Владимир Леонидович, вы уж извините!..
– Я требую массовых репрессий! – пробормотал Храповицкий охрипшим голосом. – Как председатель комиссии по правам человека на нефть… – Он не договорил и уронил голову на грудь.
Я думал, капитана хватит удар. Бледный как мел, он залепетал что-то нечленораздельное. Через минуту с нас, наконец, сняли наручники, и мы мешками повалились на пол. Храповицкий потер распухшими руками свое превращенное в месиво лицо. Начальник УВД и заместитель подхватили его под руки и, подняв, бережно повели к выходу. Я, покачиваясь на онемевших ногах и морщась от боли, брел следом.
– Вы уж это, – лепетал капитан, забегая то с одной, то с другой стороны. – Я же не думал… Войдите в мое положение… Меня же теперь…
Я только отмахнулся.
Уже потом выяснилось, что после нашего ухода Марина обнаружила сумку Храповицкого с документами и позвонила начальнику его охраны. Тот, после нескольких безуспешных звонков шефу, разыскал Гошу. Поскольку мой телефон молчал, равно, как и телефон Храповицкого, они среди ночи подняли начальника городского УВД. И тот после долгих поисков обнаружил нас там, куда нас доставили.
У выхода в полном составе и боевой готовности выстроилась охрана Храповицкого и моя. Кажется, они были готовы брать здание штурмом.
Чтобы мы не натворили чего-нибудь еще, домой нас повезли в сопровождении милицейских машин с мигалками. Первым доставили Храповицкого, который по дороге мирно задремал, предварительно сообщив мне, что он сейчас придет. И попросив никуда не убегать. Охрана бережно внесла его в дом, где уже металась близкая к обмороку Олеся. После чего вся колонна машин с торжественным воем проследовала к моему жилищу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На следующий день Храповицкий позвонил мне часов в двенадцать. Я сидел дома, чтобы не пугать своей внешностью случайных прохожих на улице.
– Ну, как ты там? – спросил он бодро.
– Нормально, – мрачно ответил я. – А ты?
– Живой, – отозвался он, как ни в чем не бывало. – Ты, кстати, что такой подавленный? Случилось что-то?
Я не стал реагировать на это проявление юмора.
– Есть новости, – объявил он. – Только что звонил Егорка. Через две недели летим в Голландию. По нашему проекту. Как раз синяки сойдут. В понедельник тащи паспорт, а то визу не успеют оформить.
– Николаша тоже летит?
– Николаша будет сидеть дома. Папа подумывает о том, чтобы захватить с собой малолетку, ну, помнишь, о которой он в нашем спортзале рассказывал? Не знает пока, кем ее оформить в делегации.
Храповицкий неодобрительно хмыкнул. Шеф, как и я, избегал интимного общения с несовершеннолетними. Он предпочитал серьезных, степенных женщин лет восемнадцати-девятнадцати. Желательно, натуральных блондинок, разведенных, с опытом семейной жизни.
– Вообще-то, по большому счету, это не наше дело, – продолжал он. – Вопрос в другом. Кого мы будем ему представлять в Амстердаме в качестве нашего партнера? Этот Васин голландец, он, как, приличный?
– Очень! – выразительно ответил я, содрогаясь от воспоминания о пережитом в «Фантоме».
– Так я и думал! – вздохнул он. – Черт, пока наши юристы закончат с подбором и организацией фирм, пройдет не меньше двух месяцев. Нельзя терять время. Сейчас Егорка загорелся! Надо ловить момент. Короче, придется довольствоваться Васиным криминальным элементом.
– Ты собираешься выдавать его за серьезного бизнесмена? – спросил я с сомнением.
– А что нам остается делать?! На следующей неделе пошлю туда директора нашего московского представительства. Пусть приоденет этого голландца, даст ему немного денег и научит, что говорить. Да, чуть не забыл! – спохватился он. – Надо бы и нам кого-нибудь с собой взять.
– Девчонок? – уточнил я.
– Этого добра там хватает! Я вообще-то думал о том, кто будет развлекать компанию. Ну, ты понимаешь, о ком я говорю. Такого клоуна, что ли.
– Васю! – подсказал я.
– Допрыгаешься! – пригрозил он. Предполагалось, что он не поощрял, когда я непочтительно отзывался о его партнерах. Думаю, если бы я начал отзываться о них с уважением, то не протянул бы и дня.
Я подумал.
– Давай возьмем Плохиша! – предложил я.
– Да ты что? – изумился Храповицкий. – Он же бандит! Разве его можно брать в поездку с губернатором!
– Плохиш пристойнее малолетки, – возразил я. – К тому же он вовсе не бандит по своей сути. Он, скорее, разыгрывает из себя бандита, поскольку сейчас это ему выгодно. У него это неплохо получается. Значит, артистичный. Он совсем не дурак. Во всяком случае, со своей ролью экзотического клоуна он вполне справится. Егорке наверняка будет любопытно. К тому же кто-то должен выслушивать его бесконечные поучения. А Плохиш стерпит все, лишь бы получить то, что он хочет.
– А чего он хочет? – озабоченно осведомился Храповицкий.
– Денег, конечно. И пока он крутится возле нас в надежде чего-то от нас добиться, глупо было бы его не использовать.
– То есть он хочет использовать нас, а мы в это время используем его? Так? Ну что ж, это по-деловому. Ты, кстати, не забыл про Васин праздник?
– Какой праздник с такой рожей! – огрызнулся я.
– Ну, на мой вкус, ты красавцем никогда не был, – ответил Храповицкий. – Так что, никто и не заметит перемены.
Я выругался и положил трубку.
Вообще-то сегодняшнюю гулянку вполне можно было бы и пропустить, принимая во внимание количество наших корпоративных вечеринок. Помимо собственных дней рождения и общенациональных праздников мы собирались вместе на дни рождения своих жен, подруг, детей, не говоря уже о днях коллективного отдыха, которые произвольно объявлял Храповицкий, когда ему или его женщинам становилось скучно. В сумме таких торжеств в году набиралось не меньше сорока.
Но легче было отмучиться сегодня пару часов, чем завтра выслушивать обиженное нытье Васи и выговоры Храповицкого за мой эгоизм. Часов в пять я начал собираться, стараясь не заглядывать в зеркало. А в половине шестого позвонила Ирина.
– Я должна сообщить тебе две вещи! – решительно заговорила она, едва услышав мой голос. – Во-первых, я подписала документы с Собакиным. Так что отныне можешь забыть про мои проблемы. Я с ними справлюсь сама.
– А какая вторая вещь? – спросил я безнадежно. В отличие от нее я не надеялся избавиться от всех ее проблем одной торопливой подписью.
– Я в Уральске! – объявила она. – Я приехала специально. Чтобы сказать тебе, что я тебя люблю! Я без этого не уеду, и не надейся! Поэтому хватит со мной ссориться. Лучше объясни, как тебя найти.
Я задохнулся.
– Где именно ты находишься?
– Откуда я знаю? – отозвалась она беспечно. – Мог бы, между прочим, тоже сказать, что меня любишь! Свинья! Только и умеешь, что издеваться над бедной женщиной! Почему я должна повсюду таскаться за тобой?
– Хватит ворчать! – прервал я. – Я тебя люблю!
– Ну, наконец-то! Выпросила! Спасибо вам, Андрей Дмитриевич. Я, кстати, сегодня одна, без Кости. Я у вас тут совершенно не ориентируюсь. Ты не мог выбрать для проживания какой-нибудь другой город? Мне, например, нравится Париж.
Честно говоря, романов в моей жизни случалось совсем немного, несмотря на избыток женщин, с которыми я делил постель. И если уж меня неожиданно потянуло на откровенность, то следует признать, что из всех моих пяти или шести затяжных романов этот был самым сумасшедшим.
За последние годы я привык к тому, что женщины ложатся с вами просто для продолжения знакомства. Иногда по две сразу, чтобы было веселее. И если ночью вы не напугаете их своими извращениями, к которым, например, относится привычка начинать с поцелуя, а не с минета, а с утра вы не станете жадничать, то они, может быть, назовут вам свое имя и оставят номер телефона. Заметьте, я говорю о порядочных женщинах, других я просто не знаю.
О том, что вы стали женщине симпатичны, вы обычно догадываетесь по тому, что в ответ на очередное предложение расширить интимную компанию приглашением ее или своей подруги она обижается. Иногда самые дерзкие из них интересуются, нравится ли вам с ней? И если нравится, то как именно? Поскольку вопрос относится не к ее личности, а к различным частям ее тела.
Что же касается неприличных слов «я тебя люблю», бывших в употреблении в прошлом веке, то современные женщины их не произносят даже на седьмом году замужества. Тем более, что замужество, как правило, распадается гораздо раньше седьмого года.
Мы с Ириной еще не успели притронуться друг к другу, а страсти уже бушевали так неистово, что мне становилось не по себе.
Следующий час у нас ушел на взаимные поиски и непрерывные обмены звонками. Наконец, мы съехались возле центрального парфюмерного магазина, единственного места, которое она твердо помнила в Уральске.
2
И вновь она была другой. В узком шелковом летнем платье, с рассыпавшимися по плечам волосами, светлая, хрупкая, с сияющими глазами. Я даже на мгновение перестал видеть. Словно взглянул без темных очков на солнце.
– Что с твоим лицом?! – Она бросилась ко мне и ахнула так громко, что прохожие на улице обернулись.
– На меня обрушилась любовь! – торжественно сообщил я, обнимая ее и целуя в волосы. Сегодня они пахли жасмином. – Наверное, с непривычки это отразилось на моей физиономии. Я жутко рад, что ты приехала!
– Ты наглый врун, – радостно отозвалась она, обвивая мою шею руками и крепко прижимаясь ко мне. – Ты сбежал от меня! Я всю ночь проплакала! Я не верю ни одному твоему слову! Рассказывай немедленно, кто тебя избил! Опять из-за женщины?
Предположение, что окружающие граждане, едва завидев меня, сразу начинают колотить из-за женщин, меня несколько задело. Быть бабником в России почетно, у нас даже гомосексуалисты строят из себя ловеласов. Но быть битым позорно по всему миру.
– Меня никто не бьет, кроме тебя! – обидчиво воскликнул я.
– Но я уже давно тебя не била, – резонно возразила она.
Вместо ответа я подхватил ее на руки и внес в магазин. Она вырывалась и заливалась смущенным и гордым смехом, как школьница на свидании. Продавщицы уставились на нас в недоумении.
– Принесите все духи, которые у вас есть, с запахом роз, шоколада и ванили! – потребовал я.
– Стой, сумасшедший! – пыталась сопротивляться Ирина. – Какой шоколад! Я ненавижу сладкое!
– А я обожаю сладких, толстых женщин! – плотоядно твердил я, делая страшные глаза продавщицам. – Ты будешь благоухать шоколадом, есть одни десерты и поправишься на десять килограммов!
Пухлые продавщицы одобрительно загудели. Я все еще держал Ирину на руках.
– Вот это мужчина! – в восторге всплеснула руками пожилая ватрушка с двойным подбородком.
– Лучше отдай меня бандитам! – решительно заявила Ирина.
– Никогда! – отрезал я. – Хорошо, если они тебя убьют, а если решат поступить с тобой иначе?
Короче, когда мы появились у Васи, везя в багажнике машины не менее двадцати коробок духов, праздник шел уже около полутора часов.
Новый дом Васи располагался на вершине живописного оврага, спускавшегося к речке. Вся территория, составлявшая около половины гектара, была обнесена высоким кирпичным забором. В тени специально привезенных и высаженных здесь старых сосен прятались беседки. Был даже небольшой фонтан и пруд с декоративным горбатым мостиком.
Сам дом, стоявший в глубине, был большим, трехэтажным. Перед ним на веранде были накрыты столы. Народу, впрочем, не было видно, если не считать Олеси, жены Сырцова, подвижной молодой толстушки, и невзрачной Олесиной подружки, которая работала где-то секретаршей и которую Олеся повсюду таскала с собой, как ручную обезьяну. Подружка считала, что Олеся, поселившись у Храповицкого, добилась в жизни всего, о чем только может мечтать женщина, и потому поддакивала каждому ее слову, прежде чем Олеся его произносила.
Когда мы подходили, до нас донеслись обрывки разговора.
– Вова сказал, что дом построен неудачно, – объясняла Олеся в своей капризной непререкаемой манере. – Из-за того, что он расположен на косогоре, фундамент постоянно придется укреплять, а стены будут давать трещины.
– Кошмар какой-то! – кивала подружка. – Строят как попало, ни о чем не думают!
– Когда же, наконец, Паша нам дом построит?! – вздохнула жена Сырцова. – Живем в трехкомнатной квартире с двумя детьми! А ему кроме своей работы…
– А Вова мне пообещал в следующем году дом подарить! – заявила Олеся, перебивая. Она редко дослушивала до конца.
Подружка восхищенно всплеснула руками. Мы приблизились, и я хотел познакомить дам. Но не успел.
– В какую мерзкую историю ты вчера втянул Вовочку?! – с негодованием набросилась на меня Олеся. – Я сегодня весь день делала ему компрессы, чтобы опухоль прошла!
Я посмотрел на Олесино заплывающее лицо, подумал, что компрессы ей тоже бы не помешали, но отвечать не стал. Я обнял Ирину за узкие плечи, и мы пошли ко входу.