Текст книги "Пасьянс на красной масти"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Урок и впрямь вышел довольно внушительным. Никто не осмеливался поднять глаз или произнести хоть слово. Члены делегации даже перестали жевать. Я поймал короткий, сочувствующий взгляд Гозданкера и успокаивающе подмигнул ему в ответ.

Вот этого делать не следовало. Лисецкий, который уже было начал затихать после произведенной экзекуции, перехватил нашу пантомиму и опять взбеленился.

– Ты, Решетов, считаешь себя умным человеком, как я погляжу? – с сарказмом крикнул он. – А напрасно! По моему мнению, ты ведешь себя как дурак!

Наверное, это было правдой. И то, что он вел себя ничуть не лучше, меня никак не оправдывало. Но есть предел и моему терпению. Все-таки между мной и Калюжным была одна небольшая разница. Я не являлся подчиненным Лисецкого. И не собирался им становиться.

– Дурак, потому что не смеюсь вашим шуткам? – спросил я, стараясь оставаться внешне спокойным.

– Хотя бы! – парировал он с вызовом.

– А вы бы их меняли время от времени, – посоветовал я. – Даже плохой эстрадный артист обновляет набор своих острот раз в год. Хотите, я на досуге придумаю для вас что-нибудь забавное? Нет? В таком случае, я, пожалуй, пойду. Все равно ничего нового не услышу. Не возражаете?

Я поднялся и отодвинул стул. В мертвой тишине скрип ножек по паркету прозвучал зловеще.

Лисецкого затрясло. Его щеки запрыгали.

– Сядь! – рявкнул он. – Ты что себе позволяешь?! Ты с губернатором разговариваешь!

– Когда хочу, – поправил я, мягко улыбнувшись ему в лицо. – А когда не хочу – не разговариваю. Это называется демократия. Шутка. Дарю.

Он побледнел. Я посмотрел в его синие глаза, которые от ярости стали голубыми и старчески-бессильными. Потом я, не спеша, продефилировал мимо него к двери и, подчеркнуто вежливо попрощавшись, вышел.

Когда на улице я закуривал, то мои пальцы предательски подрагивали. Я не гордился собой. Все вышло на редкость глупо и по-мальчишески безответственно. Я не имел права так поступать. Я вновь подвел друга и начальника, я поставил под удар успешность проекта. Я нажил себе врага в лице губернатора области. Черт, я все понимал! И, все же, черт! Черт! Я совершенно точно знал, что если бы эта сцена повторилась, я не смог бы повести себя иначе.

Когда я подходил к гостинице, мне на мобильный телефон позвонил Храповицкий.

– Ты осознаешь, что ты натворил? – осведомился он сдавленным голосом.

– Да! – коротко ответил я. – Извини, пожалуйста.

– Ты считаешь, что можно наплевать на все, взорвать колоссальный проект, в котором задействованы сотни людей, потом сказать «извини» и считать вопрос исчерпанным? – Голос его звенел от бешенства.

Признаюсь, я уже устал извиняться. Я уже от всего устал.

– Прости, – повторил я. – Я готов написать заявление об увольнении. Надеюсь, это несколько исправит ситуацию.

– Пиши! – крикнул он и бросил трубку.

4

Часа два я провел в номере, слушая по телевизору новости на английском. Потом я все-таки заснул. Меня разбудил телефонный звонок. К моему удивлению, это был Гозданкер.

– Не хочешь прогуляться? – спросил он без предисловий.

– Иду, – ответил я коротко, даже не пытаясь угадать причину, по которой Гозданкера потянуло на романтические ночные прогулки в моем обществе.

Ефим ждал меня внизу, нахохленный и сосредоточенный. Мы приветствовали друг друга масонской улыбкой и, ни слова не говоря, вышли из отеля. Стемнело, и шумная ночная жизнь уже бурлила на улицах. Ефим брел не спеша, подволакивая ноги и с любопытством оглядываясь по сторонам. Я шел рядом, не начиная разговора. Я понимал, что он вызвал меня не просто так, что у него есть цель. Разумеется, я уже начал догадываться о том, какое направление примет беседа, но я не собирался облегчать ему задачу.

– Лисецкий тебе никогда не простит сегодняшней сцены, – задумчиво произнес Ефим наконец. – Он очень злопамятный.

– Значит, и ему, и мне придется привыкать к новым отношениям, – заметил я с несколько наигранной беспечностью.

Гозданкер понимающе кивнул, словно и не ожидал от меня другого ответа.

– Володя, кстати, тоже, – продолжил он после паузы, с многозначительным нажимом.

На это я не ответил. Тема начала обозначаться.

– Что собираешься делать? – поинтересовался Ефим небрежно.

– То же, что и раньше, – пожал я плечами. – Жить.

– Чем заниматься?

А вот это был уже почти прямой вопрос, подразумевавший, что возврата к моим прежним занятиям для меня не существует. Я покривился.

– Не забывай, меня еще не уволили, – напомнил я. Что было не вполне точно, поскольку соответствующее распоряжение начальника я, можно сказать, уже получил.

– Уволят! – уверенно пообещал Гозданкер.

– Из-за Лисецкого?

– При чем тут Лисецкий! – отмахнулся Ефим. – Даже у него не хватит наглости требовать у Храповицкого твоего увольнения. Так грубо в чужую епархию не влезают. К тому же он отлично понимает твою роль в совместных начинаниях. Гораздо удобнее держать тебя при себе, но на коротком поводке. Этот сумасшедший проект ведь ты придумал?

– Скажем так, я принимал в нем участие, – отозвался я скромно.

– А аферу с переизбранием Кулакова тоже ты провернул? – Он хитро покосился на меня.

– Нет! – ответил я поспешно. В свое время я дал себе слово никогда в этом не признаваться и твердо его придерживался.

– Лисецкий считает, что ты! – усмехнулся Ефим. – А я, так спорить могу, что ты! Хотя я не в курсе деталей. Кажется, там даже Храповицкий не понял, что именно произошло.

– Давай оставим эту тему, – попросил я.

– А теперь ты снова замутил что-то непонятное с выборами в Нижне-Уральске. И в результате вы хапнули азотный комбинат! – не унимался Гозданкер. – Ты думаешь, я не знаю, что ты не вылезал оттуда все последнее время?..

– Ефим! – взмолился я. – Давай поговорим о женщинах. Вот помню, захожу я однажды в женскую баню…

– Я не хочу говорить о женщинах, – перебил меня Гозданкер серьезно. – Я хочу говорить о делах. Ты умный человек.

Я почему-то вдруг вспомнил, как я скакал на сцене ночного клуба и фыркнул.

– Чему ты смеешься? – удивился Гозданкер.

– Был бы я такой умный, как ты обо мне думаешь, сегодняшнего эпизода бы не случилось! – ответил я с досадой.

Гозданкер подумал над моими словами.

– Не знаю, – возразил он. – Может быть. А может, и нет. Тут другое. Ты отстаиваешь свое право на независимость. Это глупо лишь в том случае, если ты не знаешь цены, которую придется заплатить за независимость. То есть если ты хочешь быть богатым, как я или Володя, а ведешь себя так, как тебе нравится, то это, конечно, по-дурацки. Ты хочешь быть таким же богатым?

Я не раз задавал себе этот вопрос. И я знал на него ответ.

– Для этого мне пришлось бы слишком много в себе менять, – отозвался я. – По сути это означало бы жить вашей жизнью. Если формулировать коротко, то для того, чтобы стать такими же богатыми, как вы, нужно жить с вашими женщинами. Я не готов жить с вашими женщинами.

Гозданкер коротко рассмеялся.

– Ну да, – кивнул он. – В этом что-то есть. А тебе не обидно, что на твоих идеях зарабатывают другие? – живо спросил он. Видимо, эта мысль его давно занимала. – Причем, огромные деньги! И ладно бы это был Храповицкий, которого, поверь, я действительно считаю выдающимся бизнесменом. Но при чем тут этот придурочный Вася и ненормальный Виктор, который к тому же тебя терпеть не может!

– Я не завистлив, – ответил я, не реагируя на его осведомленность в вопросе наших сложных внутренних взаимоотношений. – Ефим, может, закончим с общеобразовательным экзаменом? Давай по существу.

Гозданкер помолчал, почесывая бороду.

– Зайдем куда-нибудь, – предложил он. – А то я немного притомился.

Мы вошли в какой-то тесный бар, полный табачного дыма и громких голосов, и отыскали свободное место. Гозданкер заказал себе пива, а я – минеральную воду.

5

– Так вот о твоем увольнении, – снова заговорил он, когда нам принесли заказ. – Я полагаю, что это всего лишь вопрос времени. При нормальном развитии событий Храповицкий в течение года, максимум двух, избавится от обоих своих партнеров. Он выдавит их из бизнеса, они для него бесполезный балласт. И сделает он это с твоей помощью. До того, как это произойдет, ты можешь быть относительно спокоен за свое будущее. А затем настанет твой черед. Ты это понимаешь?

Он пытливо посмотрел мне в глаза. Признаюсь, на сей раз, он застал меня врасплох. Время от времени, когда мои обязанности становились мне тягостными и моя придушенная совесть начинала роптать, я подумывал об уходе. Но мне никогда не приходило в голову, что Храповицкий захочет избавиться от меня по своей инициативе. Я полез за сигаретой, выигрывая время.

– Терпеть не могу табачного дыма, – проворчал Гозданкер, и я, так и не прикурив, положил сигарету на стол.

– Я полагал, умные люди всегда нужны, – заметил я, повторяя избитую фразу.

– Ошибаешься, – ответил Гозданкер спокойно. – Они нужны на этапе становления бизнеса, когда в ход идут рискованные планы, которые, кроме них, никто не в состоянии придумать и осуществить. А когда денег уже много и в бизнесе наступает период спокойствия и стабильности, нужда в умных и смелых людях пропадает. Они начинают раздражать. Их место занимают добросовестные исполнители. Такие, как тот же Игорь Назаров. Или ваш Паша Сырцов. Ты же слишком мятежный для мирного времени. И слишком дерзкий.

Я отлично видел, куда он клонит. И полагал, что предисловий было сделано более чем достаточно.

– Но мы же говорим не о мире, – поторопил я. – Мы говорим о войне, не так ли? О той войне, которую вы начинаете с Храповицким.

Гозданкер одобрительно покивал головой.

– Приятно, когда тебя понимают с полуслова, – заметил он, отпив пива. – Да. Мы говорим о войне. Которую мы с Володей уже начали. – Он выдержал паузу.

– Как ты смотришь на то, чтобы перейти на мою сторону? – прямо, без обиняков, спросил он.

– Ефим, – укоризненно протянул я. – Это несерьезно.

– Это очень серьезно, – возразил он. – Считай сам. В случае, если ты остаешься с Храповицким и вы побеждаете, тебя выкинут на помойку в течение двух лет. Максимум. Если побеждаю я, то вы оба окажетесь на помойке гораздо раньше. Исход один, с разницей примерно в год. Резонно?

Я улыбнулся.

– Несколько "Минут назад ты убедительно доказал ненужность таких людей, как я, в мирное время. Если я становлюсь твоим союзником и мы выигрываем, то что помешает тебе поступить со мной так же?

Он был готов к этому вопросу.

– Я дам гарантии! – ответил он важно.

– Расписку кровью? – потешался я. – Или землю будешь есть?

Гозданкер не обиделся. Надув щеки, он с шумом выдохнул воздух.

– Полтора миллиона зеленью. Наличными, – ответил он. – Будем считать это премиальными. И далее ты получаешь такую же зарплату, как у Храповицкого.

Это было щедрое предложение. Даже при учете того, что он предлагал плату за предательство, он не скупился.

– Какая тебе, в сущности, разница, для кого придумывать свои проекты, – настойчиво продолжал Гозданкер, видя, что я не отвечаю. – Ты наемник. Твое дело – воевать за того, кто платит больше. Вместе с тобой мы их Размажем!

– Их? – машинально переспросил я. – Я полагал, ты говоришь о Храповицком.

– И Храповицкого, и, если потребуется, Лисецкого! – пожал плечами Ефим.

Неожиданное ожесточение, прозвучавшее в его голосе, заставило меня вскинуть на него глаза.

– Я думал, вы с губернатором друзья, – осторожно заметил я. Это была не самая деликатная реплика в данных обстоятельствах, но мне хотелось понять, как далеко он намерен зайти.

Ефим так резко хлопнул кружкой о поверхность стола, что пиво расплескалось.

– У Лисецкого нет друзей! – заявил он. – Как, впрочем, и нет врагов. Перефразируя известного политика, можно сказать, что у него есть лишь собственные интересы. И все остальное меняется в зависимости от них. Когда мы объединимся и накануне его перевыборов затеем какую-нибудь интригу в твоем духе, он сам приползет. На коленях! А в зубах будет держать мешок с областным бюджетом. И тогда мы будем решать: прощать его или нет!

При последних словах лицо Гозданкера, обычно грустное и задумчивое, приняло почти кровожадное выражение. Видимо, обида на губернатора в нем накипела.

– Спасибо за предложение, Ефим, но я вынужден отказаться, – ответил я, вздыхая. Мне все-таки было жаль терять полтора миллиона долларов. И еще жальче – упускать возможность свалить, наконец, Лисецкого. – Я не смогу так поступить. Просто не смогу, и все!

– Почему? – спросил он запальчиво. – Ты считаешь, что стоишь больше?

– Это непорядочно по отношению к Храповицкому. Гозданкер фыркнул.

– Это – бизнес! – отозвался он. – В нем не существует таких категорий. Полтора миллиона – это то, что ты мог бы заработать за четыре года. Но четырех лет, как известно, у тебя нет. Храповицкий бы тебя продал, не колеблясь, если бы ему предложили за это его годовой заработок! Можешь не сомневаться! Он настоящий бизнесмен.

– А я нет, – снова вздохнул я.

– Может быть, ты просто боишься? – Глаза Гозданкера насмешливо блеснули.

– Ты же знаешь, что нет.

– Я думаю, что все-таки побаиваешься. А напрасно! Хотя будь я на твоем месте, я бы тоже не стал отвечать сразу. Сначала нужно все взвесить. То, что Лисецкий сейчас поддерживает Храповицкого, ровным счетом ничего не значит, – принялся рассуждать Гозданкер вслух. – Как только он решит, что Храповицкий слишком усилился, он будет искать ему противовес. Скорее всего, в моем лице. Хотя можно для этого найти и кого-то другого. Так уже было не раз. Губернатор всегда стремится оказаться в середине качелей. Чтобы одного его движения хватало для того, чтобы кто-то взлетел вверх, а другой пошел вниз. В войну он вмешиваться не станет. Не в его правилах. Значит, мы будем один на один.

– А зачем вам вообще воевать? – спросил я о том, что давно меня мучило. – Что вам не хватает? Денег? Власти? —

Гозданкер уставился на меня недоуменно.

– Но это же ясно! – пробормотал он, как будто ответ был совершенно очевиден. – Мы не можем не воевать! – В его голосе не было и тени сомнения. Я покачал головой.

– Наверное, ты прав, – заметил я, даже не пытаясь скрыть иронии. – Извини за глупый вопрос. Если это ясно, то мне остается лишь порадоваться тому, что мне никогда не представится возможность пожить с вашими женщинами.

Он поморщился, явно считая мой сарказм неуместным, допил свое пиво и вытер бороду бумажной салфеткой.

– Мое предложение будет действовать до возвращения в Россию, – заключил он. – Потом оно теряет смысл, потому что механизмы уже начнут крутиться.

– Ефим, – сказал я, даже не пытаясь смягчить смысл своих слов. – Ты проиграешь. Точнее, вы оба проиграете. В таких войнах не бывает победителей. Но для тебя это может обернуться катастрофой.

– Это твой прогноз? – Он упрямо сощурил глаза.

– Это мой прогноз! – подтвердил я.

– Ты не знаешь моих возможностей, – многозначительно усмехнулся Гозданкер. – В отличие от Храповицкого, я не выставляю их напоказ. Я закрытый человек.

– Это не имеет значения, – покачал я головой. – Если убийство стоит десять тысяч, то ты, конечно, можешь отдать сто, но это не заставит никого планировать лучше, а главное, не спасет твою собственную жизнь. Думаю, исход вашей драки будет определяться не возможностями, а личными качествами. Храповицкий жестче. И последовательнее.

– Ты ставишь мне в вину то, что я добрее? – спросил Гозданкер, явно задетый моими словами.

– Ты не добрее, – возразил я. – Ты мягче.

Я имел в виду, что он слабее, но мне не хотелось его обижать.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Расставаться с любимой женщиной труднее, чем выходить из запоя. И в том и в другом случае ты учишься жить заново. Однако мучительное похмелье рано или поздно проходит. Утрата же близкой женщины – как инвалидность: нельзя ни привыкнуть, ни смириться. На людях еще терпишь. Оставшись в одиночестве, лезешь на стену.

После возвращения из Амстердама прошло целых две недели, но облегчения пока не предвиделось. Я старался не думать о ней каждую минуту, то есть каждую минуту я уверял себя, что я о ней уже не думаю. И если мне удавалось отвлечься на четверть часа, я гордился победой.

Я выкуривал по четыре пачки сигарет в день, боялся считать чашки выпиваемого кофе и похудел на два килограмма. Я пытался заполнять бессонные ночи знакомыми девушками, но выходило только хуже. Девушки жаждали внимания, а я готов был делиться с ними только деньгами. К тому же в такие ночи меня посещали приступы необузданной ревности. При предательской мысли о том, что она решает проблему выздоровления тем же образом, что и я, мне хотелось переубивать всех: ее, девушек и себя.

Я изо всех сил не звонил ей и не ехал в Нижне-Уральск. Я вообще стоял насмерть, будучи в глубине души уверенным, что легче помереть, чем так мучиться. Несколько раз ночью у меня звонил телефон, я брал трубку и слышал молчание. Я верил, что это она, и малодушно надеялся, что ей так же плохо, как и мне.

Эту отвратительную картину полной безысходности довершал тусклый колорит служебных неприятностей.

За все время, прошедшее после поездки, мы с Храповицким ни разу не разговаривали с глазу на глаз. Мое заявление об увольнении лежало у него в столе. Он его не подписывал и, судя по всему, не собирался давать ему хода. Но наши с ним отношения оставались весьма напряженными. И на моем положении в фирме это, естественно, сказывалось.

Я по-прежнему присутствовал на всех совещаниях, но теперь шеф демонстративно не спрашивал моего мнения и вообще избегал обращаться ко мне на людях, и хотя внешнюю вежливость сохранял, она носила подчеркнутый характер, без дружеской небрежности.

Виктор и Вася, долго и ревниво привыкавшие к тому, что Храповицкий не мог прожить без меня и пары часов, терялись в догадках по поводу внезапного охлаждения. Разумеется, какие-то слухи о моей ссоре с губернатором до них доходили, слишком много было свидетелей той злополучной сцены. Но никто ничего не знал наверняка.

Вася порой приставал ко мне с расспросами, но я отмалчивался. Так или иначе, но их поведение со мной стало неприметно меняться. Конечно же, не в лучшую для меня сторону. Что, в свою очередь, правильно понималось нашими подчиненными, всегда чуткими к веяниям из административного крыла. У меня уже случилось несколько мелких стычек с другими директорами, которые прежде не осмеливались мне перечить. И даже Савицкий, встречаясь в коридоре, как-то по-особенному косился в сторону. Все это, разумеется, были мелочи, но я не сомневался, что разговоры о моем скором увольнении уже идут за моей спиной.

Справедливость требует признать, что Храповицкий тоже не светился радостью. Возможно, он ждал, что я подойду к нему первым и попытаюсь объясниться. Я же в своем нынешнем подавленном настроении не видел в этом особого смысла. Во-первых, у нас была разная оценка того, что произошло, и, зная его упрямство, я не рассчитывал его переубедить. А во-вторых, зная свое упрямство, я опасался, что, начав с покаяния, я, как это часто бывает, разойдусь и наговорю много лишнего.

2

Храповицкий собрал нас утром в пятницу.

– Губернатор подписал наш проект! – довольно хмуро объявил он, стараясь не смотреть в мою сторону. – И направил его на одобрение в областную думу. Даже не знаю, радоваться ли нам по этому поводу или плакать.

Я понимал причины его раздражения. Назначая на этот проект вместо нашего человека кого-то из своих ставленников, губернатор отодвигал нас от нашего же детища, сохраняя финансовые рычаги под своим контролем. Теперь уже не Лисецкому предстояло кормиться из наших рук, а нам – из его. Это было вдвойне обидно, поскольку весь план был придуман и подготовлен нами.

И все-таки я считал подписание проекта победой. Пусть даже не такой сокрушительной, как хотелось бы мне и Храповицкому.

– Наконец-то! – не удержался я от восклицания. Храповицкий метнул на меня быстрый взгляд и тут

же отвел глаза.

– А о каком проекте речь? – с любопытством осведомился Вася. – Я как-то пропустил.

Виктор зевнул, прикрыв рот рукой. Храповицкий скептически посмотрел на своих партнеров.

– Это ничего, что я вас отвлекаю? – поинтересовался он.

Виктор не отреагировал на издевку.

– Ну что ты сердишься, – виновато забубнил Вася. – Я закрутился. Можно же все объяснить по-человечески.

– И знаете, кого он хочет поставить во главе проекта? – продолжал Храповицкий, не обращая на него внимания, по-прежнему мрачно. – Нашего лучшего друга Плохиша!

Вася аж подпрыгнул.

– Ну, это уж, блин, совсем на фиг! – возмущенно воскликнул он. Считая себя европейцем до мозга костей, он всегда проявлял брезгливое отношение к бандитам.

Впрочем, сейчас был поражен даже Виктор, вечно напускавший на себя равнодушный вид.

– Он что, окончательно рехнулся?! – подал он голос. – Никогда не считал его умным человеком, но подобной дури не ожидал даже от него. Плохиш же вообще не соображает в сельском хозяйстве! Он только и умеет, что воровать да отнимать! Не говоря уже о его уголовном прошлом! Идиотизм! Зачем Лисецкому такой скандал?

– Скандал его не пугает, – поморщился Храповицкий. – Он хозяин области, силовики и пресса у него в кармане. Депутаты прыгают перед ним на задних лапках. Он уверен, что все проглотят и не такое! Другой вопрос, почему он выбрал именно Плохиша?

– А чем это чревато для нас? – обеспокоенно спросил Вася.

– Сокращением наших прибылей вдвое! – немедленно отозвался Виктор, прежде чем Храповицкий успел ответить. – Это, как минимум! Плохиш будет грести под себя все что можно и бегать напрямую к губернатору!

Храповицкий впервые за весь разговор повернулся ко мне. Я бы не назвал его взгляд дружелюбным. Кажется, он собирался разразиться упреками, но в последнюю минуту сдержался.

– Нам предстоит выработать новую линию, – проговорил он сердито. – Есть какие-нибудь предложения?

С моей точки зрения, вопрос был риторическим. От Васи могло последовать только предложение выпить. А Виктор предпочитал дожидаться, пока выскажусь я, чтобы обрушить на меня поток критических замечаний. Я же, в силу изменившихся обстоятельств, был лишен права голоса. То есть я, конечно, мог обнародовать свое мнение, но рассчитывать на то, что оно будет одобрено, в моем положении было бы глупо.

Минуты две в кабинете висела пауза. Храповицкий по-прежнему не сводил с меня взгляда.

– Ситуация новая для нас, ее нужно обмозговать, – сказал, наконец, Виктор.

Храповицкий фыркнул. Он понимал, что ничего иного он не добьется, даже если Виктор и Вася примутся «мозговать» изо всех сил и будут заниматься этим в течение года.

– А ты что думаешь? – без обиняков спросил он меня. В его голосе звучал вызов.

Я понимал, что то, что я собирался произнести, будет встречено не самым доброжелательным образом. Тем более, что я и сам не был убежден в своей правоте. Но обсудить давно пришедший мне в голову вариант я полагал необходимым.

– У меня есть еще одно соображение, – осторожно заговорил я, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Вам не кажется, что следовало бы пригласить к участию в этом проекте Ефима Гозданкера?

– Гозданкера?! – враждебно переспросил Храповицкий. – Если это шутка – то неудачная! Его-то, с какой стати?

– Это помогло бы выправить отношения, – пояснил я. – Ефим сейчас в опале и обижен на губернатора. Такую инициативу с нашей стороны он встретит с благодарностью. Так мне, во всяком случае, кажется. Из нашего главного врага он может превратиться в нашего союзника. По крайней мере на время…

– Никогда! – отрезал Храповицкий, не дав мне договорить. – Я не пойду на это! Вопрос стоит: или мы, или они! Я пытался сгладить противоречия, и ты был тому свидетелем. Он повел себя по-хамски!

– Это не совсем так, – попытался возразить я. Но он не хотел слушать.

– Он сам нарвался! – все больше заводился Храповицкий. – И я не отступлю! И если в ком-то есть колебания…

Он не закончил, окинув партнеров грозным взглядом. Вася поспешно расправил плечи, показывая, что он, Вася, колебаниям не подвержен.

– Я тоже ему не доверяю, – откликнулся Виктор. – Уж больно скользкий, гад. Если мы возьмем его в проект, он не станет нам другом. Он объединится с губернатором и Плохишом, чтобы переключить все денежные потоки на себя. Будет нам вредить исподтишка. И потом, нет хуже недобитого врага. Ефима надо дожимать.

– А вот это верно! – с готовностью одобрил Храповицкий.

Тема была закрыта. Мы поднялись и потянулись к двери.

– Останься! – услышал я за спиной резкую команду Храповицкого.

Я обернулся и убедился, что это адресовано мне.

3

Я вернулся и сел за стол совещаний, а Храповицкий остался за своим рабочим столом. Это означало, что он не собирается сокращать дистанцию.

– Почему ты сказал про Гозданкера? – требовательно осведомился он, подаваясь вперед. Его черные колючие глаза смотрели подозрительно.

Да, в интуиции ему было не отказать. Своим звериным чутьем он чувствовал, что в поездке между мной и Ефимом что-то произошло, но не понимал, что именно. Я, разумеется, не рассказывал ему о полученном предложении и не собирался. В этом было бы нечто от скрытого торга, который всегда казался мне недостойным.

Я, например, не люблю, когда мои женщины с гордостью повествуют мне о готовности других мужчин падать к их ногам. Не потому, что ревную, а потому, что, встречаясь с женщиной, я и без того подразумеваю, что нет в мире человека, который не отдал бы все, лишь бы оказаться на моем месте. Желая набить себе цену, они, напротив, понижают ее, поскольку все, что имеет цену, дешевле того, что бесценно.

Кроме того, мне впервые захотелось его проверить. Предсказание Ефима, сделанное в Амстердаме, не давало мне покоя. Сейчас Храповицкий ощущал себя полновластным хозяином моей судьбы. Мне было важно, чтобы свое решение он принял свободно, без всякого давления с моей стороны.

– Мне очень хотелось бы избежать войны с Гозданкером, – ответил я, спокойно выдерживая его взгляд. —Я не уверен, что некоторые из наших друзей не перебегут на другую сторону, если все закрутится всерьез.

– Ты подозреваешь кого-то конкретно? – живо откликнулся Храповицкий.

– Я исхожу из общих соображений, – уклонился я.

Конечно, я подозревал конкретно. И не одного человека. Но прямых доказательств у меня не было, а обвинять голословно я не хотел.

Храповицкий передвинул на столе бумаги и включил кнопку специального устройства, создававшего помехи прослушиванию.

– Я встречался с главным фээсбэшником области, – понизив голос, проговорил он. – Он предупредил меня, что налоговая полиция начнет нас трясти со дня на день. В этих условиях идти на уступки Гозданкеру означает показывать свою слабость. Не дождется!

Я вздохнул и пожал плечами, показывая, что подчиняюсь его решению, хотя и не согласен с ним.

– Какого хрена! – взорвался Храповицкий. – Неужели ты не мог, мать твою, поссориться с этим ублюдком Лисецким в другое время?!

– Володя, – терпеливо заговорил я. – Ты не хуже меня знаешь, что губернатор никогда не назначил бы меня руководить этим проектом. Он не допустил бы своей полной зависимости от* нас. Это же дважды два. Вся эта ссора была очередной театральной постановкой. Я давно его раздражал, он искал возможности укусить и бесился оттого, что ничего не может со мной сделать. Я не получаю от него денег и не ищу его ласк. И вот, наконец, ему представился повод. Может быть, вся сказка о моем назначении была всего лишь импровизацией. Должен признать, весьма талантливой. Потому что, если и на сей раз не удавалось задеть меня, то, по крайней мере, появлялся шанс стравить нас с тобой.

Храповицкий помолчал, обдумывая мои слова.

– Все равно ты не имел права так себя вести! – упрямо возразил он.

– Согласен, – кивнул я. —Я уже извинялся.

– Так почему все-таки Плохиш? – настойчиво повторил Храповицкий, меняя тему. – Почему не кто-то из чиновников? Родственников, на худой конец?

– Он давно хотел иметь под рукой человека, который будет решать его неформальные, скажем так, проблемы, – задумчиво сказал я.

– Ну и что?! – отмахнулся Храповицкий. – Плохиша он мог приблизить и без официального назначения. Мне кажется, тут есть одна засада. – Он потер подбородок. – Ты прав в том, что Лисецкий очень хитрый человек. Хитрее, чем даже мы иногда думаем. Ясно, что побоялся отдать проект целиком в наши руки. И Плохиша он выбрал неспроста. Он надеется, что Плохиш, почуяв бабки, сразу переметнется от нас к Лисецкому. И начнет ревностно доказывать свою преданность. Понимаешь, о чем я говорю? В нашей войне с Гозданкером Плохиш станет третьей силой. А если нужно будет, то выступит и против нас. Другие на это не решатся!

– Ты полагаешь, что Плохиш решится спорить с тобой? – спросил я скептически.

– Даже не сомневаюсь! – убежденно ответил Храповицкий. – Это сейчас он – никто. Мелкий хулиган. А получив крупную чиновничью должность, колоссальное государственное финансирование, да еще имея за спиной бандитов, он быстро переменится. Та еще тварь! Через год это уже будет не Плохиш, а главарь мафии!

– На Плохиша тоже есть управа, – заметил я.

– Это какая же? – поднял брови Храповицкий.

– Ильич, – ответил я коротко.

– Ильич получает от Плохиша деньги! Каким образом ты собираешься давить на Плохиша через Ильича?

– Азотный комбинат, – напомнил я. —У коммерсантов Ильича там есть акции. Если мы собираемся вытащить эту шарагу из долгов и будем при этом честно рассчитываться по будущим прибылям с Ильичом, то у нас появляется не зависящая от Плохиша территория для сближения с его боссом. Плохиш его боится, и мы получим дополнительный рычаг влияния.

Храповицкий одобрительно кивнул, показывая, что, вопреки его ожиданиям, за две недели я не разучился работать головой. Хотя в разлуке с ним и был лишен возможности тренировать этот важный орган.

– Только всю эту муть я возложу на тебя! – сказал он. – Я не собираюсь сам встречаться с Ильичом. А с Плохишом нам все равно придется делиться, – ворчливо заключил он. – Тут уж никуда не денешься.

– Кстати, Плохиш уже знает о своем назначении?

– Нет. Егорка хочет сообщить ему об этом в торжественной обстановке.

– Тогда опереди его. Вызови к себе Плохиша и скажи, что добиваешься для него этой должности. И что пока все продвигается очень трудно. Плохишовскую натуру это, конечно, не изменит, но хотя бы на какое-то время подействует.

– До этого я бы и без тебя додумался! – хмыкнул Храповицкий.

4

После обеда ко мне вошла мой секретарь.

– К вам господин Бомбилин, – объявила она. – Вы его ждете?

– Вообще-то нет, – признался я, удивленный. – Но раз уж он приехал из другого города…

Она замялась.

– Мне кажется, он не совсем, как бы это сказать, трезвый, – смущенно проговорила она.

– Зови, – коротко ответил я.

Я не стал ей объяснять, что Бомбилин принадлежал к тому типу людей, которые, и будучи трезвыми, ведут себя как пьяные. У меня было мерзкое настроение, и его требовалось на ком-то сорвать. Бомбилин являлся вполне подходящей кандидатурой.