Текст книги "Пасьянс на красной масти"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Кто эта сердитая девушка? – прошептала мне Ирина.

– Подруга Храповицкого, – ответил я так же. Она посмотрела на меня с изумлением.

– По-моему, она не очень умная, – заметила она осторожно.

– Да, не специалист по генетике, – согласился я.

Я не стал ей объяснять, что еще давно Храповицкий внутренним уставом регламентировал порядок появления женщин на наших праздниках. В круг официальных жен нельзя было приводить любовниц. Подруги, появившиеся давно, именовались женами второго созыва и имели право встречаться только друг с другом, но, ни в коем случае, не с женщинами, которые возникли рядом пару лет назад. Любовниц же, возникших еще позже, возили только на мальчишники.

По мнению Храповицкого, эта мера защищала от того, чтобы женщины не пробалтывались друг другу о наличии любовниц у каждого из партнеров. Но, разумеется, они и так все знали или, во всяком случае, догадывались.

Васина официальная жена жила за границей, с детьми. Здесь у него была другая женщина, у которой от Васи тоже был ребенок. Таким образом, встреча предполагала наличие жен второго созыва. То есть Храповицкий должен был прийти с Мариной, согласно им же заведенному правилу. Но из-за вчерашних событий место Марины заняла Олеся.

Что касается меня, то поскольку гарем у меня отсутствовал, я не считал для себя обязательным установленную им субординацию и ходил с кем хотел и куда хотел. Из-за чего мы с Храповицким регулярно ссорились.

Основной состав, конечно же, сидел на кухне. Русский человек вообще привык жить на кухне, и количество гостиных и прочих комнат не влияет на эту его насущную потребность.

Кухня, впрочем, была огромной, с потолком в лепнине и мраморными колоннами. И то, и другое весьма своеобразно сочеталось с пластиковой летней мебелью.

Здесь на стульях и в соломенных креслах-качалках располагались Вася и Виктор со своими дамами. Кроме них, я с удивлением увидел Николашу Лисецкого. Вероятно, Храповицкий, ввиду скорого назначения Николаши управляющим банком, счел необходимым ввести его в наш узкий круг. Сырцов, как всегда, немного дерганный и нервный, скромно примостился поодаль, подчеркивая, что не считает себя ровней в этой компании.

Храповицкий в крупных темных очках, скрывавших синяки, расхаживал по кухне, с любопытством разглядывая обстановку. Возле него крутился Пахом Пахомыч. Вообще-то настоящее имя Пахом Пахомыча было другим, кажется, Хаим Шмульевич. Но Храповицкий предпочитал называть его Пахом Пахомычем, и все, включая самого Пахом Пахомыча, следом за Храповицким стали именовать его так. Это был свирепого вида черноволосый лысеющий мужчина, лет тридцати пяти, с усами и ярко выраженной еврейской внешностью. Был он из вполне приличной семьи, приходился дальним родственником Храповицкому.

Пахом Пахомыч возглавлял в нашем холдинге торговую сеть, куда входили три магазина, ресторан, кафе и база отдыха. Все это, несмотря на неустанные хлопоты Пахом Пахомыча, приносило одни сплошные убытки. Во всяком случае, если судить по его отчетам. Что, кстати, никак не сказывалось на благосостоянии самого Пахом Пахомыча.

Заботясь о процветании своих подразделений, Храповицкий закупал провизию только в магазинах Пахом Пахомыча и пытался обязать нас делать то же самое. Отчего мы всячески уклонялись, ибо цены у Пахом Пахомыча были такими, что дешевле казалось заказать продукты из Парижа с доставкой на дом.

Когда мы вошли, все замолчали и обернулись на нас. Я назвал Ирину и представил присутствующих. Вася уставился на нее с таким восхищением, что его жена сразу же разозлилась. У нее было вытянутое лошадиное лицо с выдающимися вперед зубами и маленькие пронзительные черные глазки.

– Принеси мне сигареты! – велела она Васе довольно недружелюбно, движимая желанием отправить его куда-нибудь подальше от опасного соседства.

– Да вот же, полно сигарет! – удивился Вася, указывая на разбросанные по столу пачки.

– Я хочу другие, с ментолом! – упорствовала она. – Которые я покупала в дьюти-фри. Я оставила их в спальне.

Вася уверял, что когда-то она была чемпионкой Европы по бальным танцам. Не знаю, как она выступала на конкурсах, но на наших вечеринках она, напиваясь, постоянно порывалась устроить стриптиз, шокируя добропорядочного Храповицкого и оскорбляя мои эстетические вкусы демонстрацией своих обвисших прелестей.

В быту она Васей помыкала, как, впрочем, и его официальная жена. Но обнаруживать женское доминирование в присутствии посторонних было неприлично, и Вася нахохлился.

– Ты принесешь мне сигареты или нет? – повысила она голос.

– Пошла ты в задницу! – добродушно отозвался Вася, с присущей ему дипломатичностью заканчивая дискуссию. Она раздраженно фыркнула и выскочила на веранду к Олесе и жене Сырцова.

Храповицкий обнял меня со значением и потрепал по плечу.

– Вы как два шпиона! – сказала Анжелика, пухлая симпатичная подруга Виктора, намекая на мои темные очки, роднившие меня с шефом.

Если Вася, в подражание Храповицкому, старался подбирать женщин, чьими достоинствами – реальными или вымышленными – можно было похвастаться перед приятелями, то Виктор, наоборот, принципиально жил только с простушками. Его первая жена в прошлой жизни была продавщицей, две последующие начинали у него секретаршами.

У Анжелики с Виктором был маленький сын. И в настоящее время Виктор раздумывал, заводить ли второго ребенка с Анжеликой или найти для этого еще одну жену. Пара-другая секретарш, вполне подходящих для этой цели, у него на примете имелись.

– Молодец, Вася! – вынес экспертную оценку Васиному жилью Храповицкий. Обращать внимание на реплики Анжелики он считал ниже своего достоинства. – Недурной скворечник!

– Да за такие бабки, что сюда вложены, можно было еще пять магазинов отгрохать, – сварливо отозвался Пахом Пахомыч. – Или даже замок купить. Старовековый. То есть средневечный. В этой, как ее, в Мексике!

Одной из особенностей Пахом Пахомыча была его фантастическая неспособность произнести три слова подряд, не переврав два из них.

– Балда ты, Пахом Пахомыч! – с досадой усмехнулся Вася. – Откуда в Мексике замки? Ты еще скажи, в Бугульме!

– Да что с него взять, – снисходительно заметил Виктор, хлопая Пахом Пахомыча по плечу. – Ты, небось, для сегодняшней вечеринки продукты не у него закупал. Вот он и злится. А правда, Пахомыч, что ты себе дом начал строить?

– Ну, начал! Да! – агрессивно ответил Пахом Пахомыч. – А что в этом плохого?

– А в квартире тебе уже тесно стало? – допытывался Виктор. – Понятное дело! Сколько там у тебя квадратных метров? Двести? Ну, конечно, вам втроем не развернуться!

– Я же с женой развожусь! – обиженно возразил Пахом Пахомыч. Когда он обижался, выражение его лица становилось еще более свирепым. – Хочу ей квартиру оставить. С ребенком. Мне же самому где-то обитать надо! Я же не этот, как ее, воробей!

При чем тут воробей, мне осталось непонятным.

– Конечно, надо! – подмигнул нам Виктор. – И обитать тебе надо! И наживаться надо! А на ком еще наживаться, как не на своих?!

– Я своих не обманываю! – надулся Пахом Пахомыч.

– А чужих, значит, обманываешь? – подхватил Виктор. – Да ладно, я так, к слову. А фонтан-то тебе Васин нравится? – Виктор сменил тему.

– Нравится, – ответил Пахом Пахомыч опасливо, ожидая подвоха. Его усы настороженно встопорщились.

– Ну, пойдем, покажешь, что тебе там нравится. – Он обнял Пахом Пахомыча и вывел во двор.

Пахом Пахомыч упирался, но, побаиваясь открыто сопротивляться Виктору, шел. Все сгрудились у окна, ожидая розыгрыша. Храповицкий и Николаша вышли следом. Виктор подвел Пахом Пахомыча к краю фонтана.

– Показывай! – потребовал он.

Пахом Пахомыч нерешительно оглянулся на нас. В эту минуту Виктор его толкнул, и он прямо в одежде мешком плюхнулся в воду. Во все стороны полетели брызги.

Все засмеялись. Больше других радовалась Олеся. Она даже подпрыгивала и хлопала в ладоши. Ирину передернуло.

– Очень остроумно! – презрительно проговорила она.

– Ты что, дурной, что ли! – возмущенно крикнул Пахом Пахомыч, барахтаясь в воде. – С ума сошел! Я же утонуть мог! Насмерть!

– Да тут по колено! – ответил Виктор под общий хохот.

На наших праздниках такого рода шутки с Пахом Пахомычем проделывали регулярно. Я несколько раз пытался доказать Храповицкому, что подобный юмор, особенно в присутствии женщин, не характеризует нас с лучшей стороны. Храповицкий только отмахивался, уверяя, что Пахом Пахомычу самому все это очень по душе и что раз уж он у нас все равно ворует, то пусть хотя бы терпит.

Мокрый Пахом Пахомыч, ругаясь и отряхиваясь, неловко вылез из фонтана.

– Бовину рубашку испортил! – злился он, пытаясь привлечь на свою сторону Храповицкого. – Это же чистый шелк! Разрисованный!

– А мы тебя заново разрисуем! – весело крикнул ему Храповицкий. – Как папуаса! Рубашка-то все равно у тебя на животе не сходилась!

Несмотря на то что Пахом Пахомыч был далеко не бедным человеком, тратиться на одежду он считал излишним. И донашивал вещи, которые отдавал ему Храповицкий, при очередной смене своего гардероба.

– Куда я теперь мокрый денусь? – негодовал Пахом Пахомыч. – Как я домой поеду!

– А ты здесь живи! – предложил Виктор. – У Васи в фонтане. Вася всем будет говорить, что ты крокодил. Гостям тебя показывать. Кормить бесплатно.

И, прежде чем Пахом Пахомыч успел что-то возразить, он вновь пихнул его в воду. Пахом Пахомыч на сей раз упал в фонтан на четвереньки и, отплевываясь, зашелся в брани. Женщины смеялись до слез. Виктор, чувствуя себя героем, снисходительно улыбался. Николаша взирал на него с завистью, жалея, что не он это все придумал.

Ирина опять покривилась. Вася это заметил.

– Пойдемте, я покажу вам дом, – предложил Вася. Он был уже порядком навеселе, и ему не терпелось похвастаться.

– Я тоже с вами пойду, – сообщил вернувшийся Николаша.

– Да ты уже видел! – удивился Вася.

– Я уже забыл, – ответил Николаша. Он тоже был уже не трезв.

Площадь дома составляла, как нам с гордостью сообщил Вася, две тысячи квадратных метров с лишним. Широкие лестницы с затейливыми перилами были изготовлены из ценных пород дерева. В нишах между этажами стояли позолоченные статуи на тему излюбленных новорусских сюжетов: толстые пастушки, борзые собаки и даже мальчик со спущенными штанами, справляющий нужду.

Экскурсию Вася начал со второго этажа, со своего рабочего кабинета – огромного, в двух уровнях, разделявшихся ступеньками. На возвышении стоял массивный письменный стол с инкрустированной столешницей,

роскошные кресла в стиле ампир и два дивана с горками подушек. Пониже размещался мраморный камин с фигурной решеткой и неподалеку – игральный стол с рулеткой, точь-в-точь как в казино. Книг в кабинете не было вовсе.

– Я тут сменил несколько дизайнеров, – пояснял Вася с деланной небрежностью. – Но мне так ничего и не понравилось. Конечно, я взял некоторые их идеи. Но концепция в целом моя.

– А зачем вам стол с рулеткой? – полюбопытствовала Ирина.

– А вдруг придут друзья, захотят в рулетку сыграть, – туманно пояснил Вася.

– Резонно, – ответил я, сжимая ей руку. Но она не унялась.

– А книг здесь не предполагается? – интересовалась она.

– Я заказал в Москве библиотеку, – важно ответил Вася. – Антикварную. Ну, чтобы все книжки старинные были. Как в родовом поместье. Толстой там, этот еще, Достоевский. Шекспир, кстати, в оригинале. Такая у меня концепция. Хорошо, конечно, выглядит. Но уж больно дорого просят.

Из кабинета Вася сразу повел нас в ванную комнату, совмещенную с туалетом. В середине комнаты к потолку крепился телевизор.

– Здорово, да?! – указывая на телевизор, радовался Вася. – Я его велел так разместить, чтобы со всех точек было видно. И из ванной, и из душа, и с унитаза. Через зеркало. Концепция моя, – добавил он, сияя.

– Я себе тоже так же устрою! – пообещал Николаша.

– А у тебя где поместье-то? – откликнулся Вася.

– У меня еще нет, – ответил Николаша, краснея. – Я папу просил-просил. Но теперь, как у вас работать начну, сам дом куплю.

– Купи у меня, – живо предложил Вася. – Тот, который у меня раньше был. Я его тысяч за четыреста отдам.

– Вася, не наглей! – не утерпел я, зная его готовность навязывать свое бывшее в употреблении имущество по несуразным ценам.

– Так я же в рассрочку, – смутился Вася, понимая, что хватил лишку.

После этого нам показывали спальни с зеркалами на потолках и бесчисленные комнаты, заставленные разностильной мебелью, назначение которых было не очень понятно. Половина помещений в доме вообще пустовала.

– Даже не знаю, что здесь придумать! – пожаловался Вася. – От этих дизайнеров проку не добьешься. Приходится, как всегда, думать самому.

По его утомленному виду было заметно, что думать самому ему тяжело и как-то обидно.

– А сколько человек здесь будет жить? – осведомилась Ирина, не привычная к Васиным странностям.

– А здесь никто не будет жить! – ответил Вася, как само собой разумеющееся. – Я сюда приезжать буду. С друзьями. Такое, загородное имение. Ну, как в Европе.

Николаша вздохнул. Чувствовалось, что ему тоже хочется как в Европе.

4

Закончив осмотр, мы спустились вниз, к остальным. Все уже сидели за столом на веранде. Вино было разлито по бокалам, ждали только нас.

– Кстати, Паша, что за возню вы там затеваете с папиным имуществом? – вдруг вспомнил Николаша, адресуясь к Сырцову. Вероятно, осмотр чужой недвижимости всколыхнул в нем прилив ревнивой заботы о семейной собственности. – Говорят, документы какие-то собираете против нас и Гозданкеров?

От неожиданности Сырцов растерялся, сглотнул и беспомощно оглянулся на Храповицкого.

– Первый раз слышу, – заинтересованно отозвался Храповицкий. – Вы действительно что-то готовите?

– Да нет, – пробормотал Сырцов. – Скорее, проводим предварительную ревизию городского хозяйства. В различных департаментах сейчас такая путаница с бумагами…

– Ты там, смотри, поаккуратнее! – наседал Николаша. —А то папа этого не любит!

Про себя я отметил ту скорость, с которой Николаша перешел с нами на «ты», будучи моложе всех нас лет на десять. Храповицкий заметно повеселел. То, что губернатор и Гозданкеры испытывали беспокойство, его обрадовало.

Храповицкий поднял бокал.

– Давайте выпьем за новое Васино жилище! – провозгласил он. – Бог даст, не последнее!

Все поднялись и чокнулись.

– С картинами надо что-то решать, – спохватился Вася и озабоченно посмотрел на жену. – Даже не знаю, что здесь повесить.

– А ты повесь мою фотографию! – тут же предложила она. – Голой! Ты же меня сколько раз фотографировал.

При упоминании об интимных семейных забавах Вася слегка смутился.

– И мою! – игриво подхватила Олеся. – В купальнике. Храповицкий погрозил ей кулаком.

Разговоры об обнаженной женской натуре пробудили во мне воспоминания о деньгах. В отличие от остальных, пришедших раньше, я еще не отдавал Васе своего подарка и достал конверт, в котором лежали две тысячи долларов. Одной мне показалось мало, а три, честно говоря, было жалко.

– Это мой скромный взнос на твою картинную галерею, – сказал я.

– Даже на раму не хватит, – вздохнул Вася, принимая деньги.

– Тогда отдай мне! – вмешалась Олеся. – Мне на что-нибудь хватит!

Каждый раз, когда в ее присутствии речь заходила о деньгах, она шутила подобным образом. Храповицкого это злило, поскольку ставило под сомнение его щедрость.

– Ну почему же не хватит, – сразу возразил Храповицкий. – На пару штук можно очень приличную картину купить. Даже за границей. Помню, когда я жил на Кипре, я за полторы тысячи взял одну картину для своей гостиной, правда, не очень большую.

– Местного художника? – поинтересовалась Ирина. Храповицкий не уловил иронии.

– Ну да, – подтвердил он. – Они там очень хорошо рисуют. Их работы ценятся.

Он не стал уточнять, где именно ценится творчество киприотов помимо его гостиной. Про себя я отметил, что он, как всегда, по объему конверта точно догадался о его содержании. Это был его конек. Доставая деньги из пачки, он мог на ощупь назвать сумму. Ошибался он в этом вопросе исключительно редко.

– Ну, не знаю, – с сомнением покачал головой Вася. – Мне за границей предлагали несколько картин. Одного француза. Современного. Говорят, очень знаменитый. Забыл его фамилию. Он что-то абстрактное рисует. Про любовь там. Пейзажи всякие. В духе этого, как его. – Он беспомощно оглянулся на жену и потер лоб.

– Гогена! – подсказала она.

– Ага! – обрадовался Вася. – В этом роде. Очень известный! – прибавил он с уважением.

– Зачем тебе подсолнухи, Вася? – как бы невзначай блеснул эрудицией Храповицкий.

– Какие подсолнухи? – удивленно переспросила Ирина. Я бросил на нее выразительный взгляд, но забыл, что на мне темные очки. – Откуда у Гогена подсолнухи? – продолжала она. В отличие от нее, я знал о потребности Храповицкого время от времени поражать младших по званию уровнем своей художественной культуры. – Вы, наверное, с Ван Гогом спутали. Гоген писал…

– Да я пошутил! – с досадой перебил Храповицкий, поняв свой промах и с присущим ему напором выходя из сложной ситуации. – Гоген – это тот, кто жил на Гаити. Все острова сифилисом заразил.

– Сифилисом? – ахнула Васина жена. – Нет, таких художников нам не надо! Вася и без того как мартовский кот! А тут еще заразу какую-нибудь в дом притащит.

Олеся закивала. Вероятно, ей, как и жене Васи, была понятна неочевидная мне связь между картинами Гогена и способностью их мужчин таскать домой всякую заразу.

– Мне в Париже про Гогена рассказывали, – авторитетно объяснил Храповицкий. – В музее Д'Орсе.

– Вовочка, ты такой умный! – приторно восхитилась Олеся, так что даже Храповицкому, кажется, стало немного неловко.

– Русские гиды в Париже еще и не такое расскажут, – буркнула Ирина. – Они привыкли к тому, что их клиентов ничего, кроме постельных сказок, не интересует.

Храповицкий сразу надулся. Остальные тоже напряглись. В наших компаниях возражать ему было не принято.

– Пойдем погуляем, – предложил мне Храповицкий. Я кивнул, и мы направились к пруду. Увидев, что мы

собираемся уединиться, Виктор немедленно увязался за нами. Ирина осталась за столом.

– Шустрый ты! – фамильярно пихнул меня в бок Виктор. – Успел охомутать вдовицу! Рыдала, поди! А ты, подлец, утешал! Аж вспотел, наверное! Со смерти мужа времени прошло-то всего ничего.

– Красивая женщина, – задумчиво кивнул Храповицкий. – Но уж слишком своевольная.

Обычно Храповицкому не очень нравились мои женщины. Признаюсь, мне его тоже. В этом был свой плюс: ссоры по этому поводу нам не грозили.

– Не понимаю я вас! – проворчал Виктор, потягиваясь. – Мне главное, чтобы у женщины грудь была. Ну, еще зад!

Он кивнул в сторону Анжелики, у которой в изобилии было и то, и другое. Несомненно, у нее были и другие достоинства, но не столь очевидные.

– Чем-то же должна отличаться любовница от свиной туши, – раздраженно ответил Храповицкий, намекая на мясницкое прошлое Виктора. Тот только усмехнулся.

В отличие от Храповицкого, я был уверен, что Виктор высказывался с такой грубостью, нарочно дразня нас. Ему нравилось представляться топорнее, чем он был на самом деле. Так или иначе, но Храповицкого присутствие Виктора раздражало. Ему явно не терпелось обсудить последние события, но делать это при Викторе он не хотел. Нам ничего не оставалось, как, описав круг, вернуться назад.

У Ирины зазвонил мобильный телефон. Она весело крикнула «алло», но уже в следующую секунду ее лицо переменилось и глаза потемнели. Она встала из-за стола и отошла в сторону. Я не слышал, о чем она говорила, но видел, как она возбужденно ходила назад и вперед и жестикулировала, в чем-то убеждая своего собеседника на другом конце провода.

– Похоже, у девочки проблемы, – наклоняясь ко мне, прошептал Храповицкий не без злорадства.

Она закончила говорить и посмотрела на меня растерянным и беспомощным взглядом. Я подошел к ней.

– Мне нужно срочно вернуться! – сказала она чуть не плача.

– Я отвезу тебя, – предложил я. Я не стал спрашивать при всех, что случилось.

В машине она сидела, хмурясь и кусая губы. Держа руль левой рукой, правой я взял ее за кисть.

– Какие-то неприятности? – осведомился я.

– Я не собираюсь перекладывать на тебя мои проблемы, – отчеканила она. —Я сама с ними справлюсь. Ничего серьезного.

Я не поверил ей, но настаивать не стал. Некоторое время мы ехали молча. Она закурила, но, сделав несколько затяжек, выбросила сигарету в окно.

– Как тебе понравилось у Васи? – спросил я, чтобы ее отвлечь.

– Мне понравилось место и сосны, – ответила она рассеянно, не поворачивая головы. – Все остальное я уже видела тысячу раз.

– Ты имеешь в виду дом? – не сразу понял я.

– Да нет, – нетерпеливо возразила она. —С домом все ясно! Новый русский дом. Дурак-хозяин, который не знает, чего он хочет. Тут и обсуждать нечего. Я имею в виду компанию. Я никак не ожидала, что это будет вульгарная бандитская вечеринка.

– Почему бандитская? – удивился я. – Никто же не дрался.

– А ты считаешь, что бандиты, когда собираются на отдых, только и делают, что дерутся? – спросила она насмешливо. – Ну, может быть, разговоры у них развязнее и пошлее. Пьют ненамного больше. Шутки не отличаются. Но главное, стиль тот же самый. Хамский.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что к женщинам относятся, как к домашним животным! – воскликнула она. – Даже хуже! Впрочем, такие женщины, может быть, иного и не заслуживают. Кроме драгоценностей и тряпок, их ничего не интересует. Ну, конечно, еще развлечения, которые им запрещены. Они даже не смеют договориться о том, чтобы сходить друг к другу в гости. На это нужно спрашивать разрешение мужа. Потому что вся их жизнь зависит от мужчин, от их привычек, распорядка. Они знают, что мужья им изменяют, что не считают их за людей, но их это устраивает. Потому что время от времени им позволяют надевать дорогие платья, вешать на себя килограммы золота и вывозят за границу. Они, как кошки, которых когда-то голодными подобрали на улице, а теперь они заплыли жиром и больше всего на свете боятся вновь оказаться под забором!

– Ты преувеличиваешь, – слабо заступился я, впрочем, больше из корпоративной солидарности, чем по убеждению. – Какие-то чувства они все же испытывают к своим мужчинам…

– Не смеши меня! – отмахнулась она. – Послушал бы ты, что они говорят о мужьях, когда те их не слышат. Наверное, то же, что и мужья о них! Насмотрелась я этого за девять лет! Меня мутит от таких праздников. Я думала, что Храповицкий – умный человек. А он – просто зарвавшийся невежда, которому нравится, когда перед ним пресмыкаются. Вместо друзей – подчиненные. Чем он отличается от того же Вани Ломового? Костюмом? А ваши любовницы копируют вас и точно так же заискивают перед его женщинами, как вы перед ним.

– Я не заискиваю! – сердито отрезал я.

– Ну да! – насмешливо откликнулась она. – Может быть, не так явно, как все другие, но относительно самого себя ты все равно меняешься. Ты думаешь, я не заметила, как ты повернулся ко мне, когда он понес эту чушь про Гогена!

– Храповицкий – один из самых умных людей, кого я встречал! – возразил я. – Согласен, он неважно разбирается в живописи или литературе! Но это не главное в его жизни. В отличие от тебя, он не назвал бы тебя невеждой, если бы ты не смогла различить сорта нефти.

– Просто скажи, что он твой начальник! – фыркнула она. —А я ему не подчиняюсь. Я вообще никому не подчиняюсь. Говорю, что считаю нужным! И делаю, что хочу.

– Поэтому мы так резко сорвались от Васи и сейчас мчимся в Нижне-Уральск? – не вытерпел я.

Она бросила на меня косой взгляд, осеклась и замолчала, то ли обидевшись, то ли вернувшись к своим переживаниям. До самого Нижне-Уральска она больше не произнесла ни слова.

5

Когда мы въехали в город, уже совсем стемнело. Она попросила высадить ее у стадиона, сказав, что дальше доедет сама, на своей машине, которую прежде вела моя охрана.

– Может быть, мне все-таки пойти с тобой? – предложил я.

– Не надо, – упрямо покачала головой она. – Я сама. Мы же условились, что мои трудности не должны тебя касаться.

Наклонившись ко мне, она поцеловала меня в щеку.

– Я все равно тебя люблю, – прошептала она. И вышла.

Я развернулся и тронулся домой. Мне не понравилось ее загадочное «все равно». Что значит «все равно»? Разве я струсил? Я кого-то обманул? Я совершил постыдный поступок?

Хуже всего было то, что я сам себе не нравился. Хотя и не мог объяснить, почему.

Короче, через пятнадцать минут я уже подъезжал обратно к стадиону.

У входа в хасановский офис кроме ее машины стояло еще несколько иномарок, с включенными фарами. Я взбежал по ступенькам. Гоша и еще один охранник следовали за мной.

В приемной, развалясь, сидели несколько стриженых парней и курили, лениво переговариваясь. По их физиономиям было понятно, что им были чужды увлечения живописью гораздо больше, чем Храповицкому. Один из бандитов поднялся и загородил мне дорогу в кабинет, откуда доносился рваный шум голосов.

– Слышь, туда нельзя, – процедил он.

– Я тебя и не приглашаю! – ответил я, не останавливаясь и тараня его плечом.

Он отступил. Они всегда отступают, если видят, что вы их не боитесь.

В кабинете горел яркий свет. Ирина ерзала за письменным столом, раскрасневшаяся, отчаянная, одинокая. И бесконечно жалкая в своей хрупкой красоте. На диване, сбоку, раздвинув толстые ноги и закинув руки за спинку дивана, развалился Ваня Ломовой. Напротив него, на стуле сидел высокий и худой, как жердь, детина, лет двадцати пяти, с тупым лицом и остановившимся взглядом. С его губ свисала дымящаяся сигарета.

До моего прихода Ирина им что-то возбужденно и безуспешно доказывала. Я слышал ее срывающийся голос и насмешливые реплики Ломового. При моем появлении все замолчали и повернули головы в мою сторону.

– Я же просила тебя не приезжать! – воскликнула Ирина. – Зачем ты так поступаешь? Это мое личное дело!

– Да я случайно, – миролюбиво отозвался я. – Просто мимо проезжал.

– Кто это тебя так отделал? – с любопытством приветствовал меня Ломовой, не здороваясь и не делая движения, чтобы подняться. – Нарвался все-таки?

– Я че-то не понял? – очнувшись, проговорил детина, глядя куда-то мимо меня. – Это кто?

– Отдыхай, Сява, – добродушно отозвался Ломовой, окинув его взглядом своих рыбьих невыразительных глаз. – Это Иркин новый друг. Мужа завалили, но она, понял, времени не теряет! Так, Ир?

– Я не обязана тебе докладывать! – вспыхнула она.

– Обязана! – хмыкнул он уверенно. – Еще как обязана! Ты с моим другом жила. В законном браке. У тебя с ним ребенок. А у меня с ним общие дела. Так что ты не сама по себе. Уяснила, подруга?!

Она побледнела и не ответила. Ее руки пошарили по столу и нащупали черную пластмассовую линейку. Схватив ее, Ирина машинально принялась водить ею по столу, словно что-то чертила. Она была похожа на испуганную кошку. Ваня не церемонился с ней. Я почувствовал себя уязвленным.

– Но ты не друг моей жены, не правда ли? – вмешался я.

– Ты о чем? – без особого интереса осведомился Ваня. – Я не врубаюсь.

– О том, что или ты будешь повежливей, – пояснил я. – Или сейчас отсюда отвалишь. Так яснее?

Он не вспылил. Лишь нахмурился и поскучнел слипа.

– Не лез бы ты в наши дела, а? – посоветовал он с ленивой угрозой. – Все равно в них ни хрена не волокешь.

– О чем этот фраер базарит? – осведомился Сява, опять выныривая из забытья.

Я приблизился к нему и постучал костяшками пальцев по неровной Сявиной макушке.

– Ку-ку, – сказал я. – Я уже тут.

На тупом Сявином лице отразилось напряженное движение мысли. Он пошевелил губами и наморщил лоб.

– Убить его, что ли? Как думаешь? – нехотя спросил он у Ломового.

– Да пусть пока живет, – великодушно разрешил Ваня.

– Тогда я в туалет пойду, – решил Сява. – Где тут, в натуре, туалет?

– По коридору направо, – брезгливо поморщилась Ирина.

– Хва врать-то! – возразил Сява. – Тут, чай, хозяйский есть. В комнате отдыха.

Сява поднялся, прошагал за спину Ирины, к закрытой панелью двери, и исчез в другой комнате.

– Короче, мне надоело тебе твердить одно и то же! – заговорил Ломовой, обращаясь к Ирине. Разумеется, ему не нравилось мое присутствие здесь. Но он отлично понимал, что помешать ему я не смогу. Разве что, отложить выяснение.

– Мы давали Феде наши деньги. Много денег. На них он поднялся. Феди больше нет. Мы хотим получить свои бабки назад. Все понятно?

– Откуда мне знать, брал он у вас деньги или нет! – горячо возразила она. Ее тонкие пальцы заметно дрожали. Она по-прежнему избегала смотреть ему в глаза. – У вас есть подтверждающие документы?!

Вопрос был детским. Ваня хохотнул.

– Ну, ты даешь! – покрутил он головой. – Документы, Ира, в суде! У нас все на доверии. А если не у нас он брал, то откуда?! Ты, что ль, ему возила?

– Завод предъявил требования на одиннадцать миллионов долларов, – упрямо твердила бледная Ирина. Она все еще не сдавалась. – Значит, Федор получал с завода машины в долг. Но машины-то продавались! Все до одной! Куда же уходили деньги? Может быть, вам?!

– Нам?! – с деланным изумлением уставился на нее Ломовой. – Да если бы у меня было одиннадцать миллионов, разве бы я здесь сидел? Я бы, Ира, отдыхал где-нибудь на островах!

– Тогда где же деньги?! – воскликнула она с отчаянием. Обеими руками она сжала линейку. Та хрустнула в ее пальцах и сломалась надвое. Она швырнула половинки на пол. На ее глаза навернулись слезы.

– Вот видишь, ты не знаешь! – снисходительно заметил Ваня. – А берешься делами рулить! Тебе это надо?! Ты отдай все нам. Мы поставим своих людей. А ты будешь получать с этого долю.

– Кого вы поставите? Какую долю? – Она не верила ни одному его слову.

– Откуда я знаю, какую! – опять ухмыльнулся он. Он чувствовал себя хозяином положения и даже не старался быть убедительным. Их разговор был похож на странную игру, в которой сразу было ясно, кто проигравший. – Ты, Ира, прям как бандит. Уркаган, в натуре. За язык ловишь. Я еще слова не сказал, а ты уже наезжаешь! Какую долю?! – передразнил он и издевательски подмигнул мне. – Надо сначала во всем разобраться. Не спеша. Вот ты сама говоришь, завод че-то хочет. Сейчас еще кто-нибудь объявится. Все полезут! И всем денег надо. Одна ты все равно не сможешь отбиться. А мы попробуем что-то сохранить.

В эту минуту из туалета появился Сява. Он шел, вытирая нос и коротко, по-собачьи, втягивая ноздрями воздух. Мне показалось, что он оживился. Его походка сделалась бодрой, а в глазах появился блеск.

– Короче, так, – решительно заговорил он на ходу. – Ты тут на вечеринках пляшешь, а у погибших пацанов жены плачут! Ты о них подумала? Эти деньги – не твои и не мои! Их нужно отдать.

– А можно в моем кабинете обойтись без кокаина?! – резко ответила ему Ирина. – Мне совсем не хочется…