Текст книги "Небесные корабли (СИ)"

Автор книги: Кира Соловьёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

И текут времена – кровью;

а за ними текут слезы.

Я рожден – для чего? – в горе,

я рожден – но зачем? – в гневе.

Глухо каркает черный ворон -

голос гибели и потери.

Мои руки висят плетью,

потому что мертвы – братья.

Расстилается небо – степью;

кто убил их всех – как узнать мне?

Вкрадчивая мелодия изменилась.

– На дороге назад – клевер,

на дороге вперед – вереск.

и по миру ползет – время,

возрождается, словно феникс.

Под ногами блестят лужи,

а вверху облака – белым.

Черный ворон, крича, кружит

в глубине голубого неба.

Я держу, как письмо, карту,

где сплелись воедино – реки;

а вот здесь, по длине тракта,

нет ни зверя, ни человека.

Я иду в тишине света,

я – рожденный в пылу злости.

Там, где ярко цветет – лето;

но лежат под землей кости.

Эльва накрыл струны запястьем и замолчал.

– Это ведь не все, – укоризненно протянул хозяин гитары. – Спел бы до конца, чего тебе стоит?

– Голоса, – улыбнулся некромант. – Это стоит мне голоса. Сам же слышал – у меня с ним не очень.

– Почему? Нормальный голос, просто слабоватый.

– Вот именно, – вмешалась высокая, стройная девушка – совсем юная, младше некроманта на все восемь, если не десять, лет. – Я не буду решать за остальных, но лично мне интересно, чем закончилась твоя история.

Парень мысленно сделал себе пометку на будущее: имперцам знакома речь клана Найэт. Чудесно, что он выбрал не балладу о Старом Герцогстве, а нейтральную сказку о короле-страже.

– Ну давай, не томи, – Эльву ткнули локтем под бок. – Раз уж начал – заканчивай, или я эту гитару об твою башку разобью.

– Жестоко, – поморщился некромант. – Но действенно. Башку-то мне жалко.

И он снова прикоснулся к прохладным, радостно отозвавшимся на человеческую нежность струнам. Посидел, освежая в памяти третий фрагмент песни:

– Вот по морю бегут – волны,

и срываются с них – брызги.

Я стою в глубине шторма,

как стоял в глубине смысла.

И глядит на меня – море,

да очами седых дельфинов.

На того, кто рожден – в горе,

на того, кто рожден сильным.

А враги мои – здесь, рядом;

не уплыли на старой лодке.

И глядят – но пустым взглядом,

от которого мало толку.

Мотив снова поменялся, стал медленнее и как будто печальнее.

– Я приду на могилу братьев,

где лежат они – все вместе;

принесу дорогое платье

тихой грусти – своей невесте.

Обниму ее стан хрупкий

да шепну, что люблю – на ухо;

и обмякнут мои руки,

и не станет совсем – слуха.

Заберет меня мир – в землю,

загорится трава – алым.

Я рожден был – зачем? – верным,

для защиты людей – слабых.

Отдохну, полежу немного

на подушке из их праха.

Помолюсь своему Богу -

помолюсь своему страху.

И вернусь – да пойду повсюду,

где цветут, как огонь, маки.

Только там, где опять – буду,

небо станет дождем – плакать.

**

Заснеженные горные склоны, отвесные и ослепительно светлые, раскинулись перед путником, словно корона, венчающая мир. Любой бы на его месте уже сорвался в одну из бесчисленных пропастей, но он – держался и действовал спокойно, хладнокровно, расчетливо. Он родился в глубине этих гор, воспитывался в глубине этих гор и помнил каждую трещину в камнях, каждое ущелье, каждую долину. Вдали, гремя раскатами грома, несла свои воды на восток единственная имперская река – эльфы прозвали ее Акут и часто спускались к бурному бирюзовому потоку, чтобы полюбоваться дикой стихией. Часто – но лишь до того, как император вычеркнул их народ из списка Разумных Рас, и люди пошли войной на остроухих жителей Южного Хребта.

По мнению путника, люди были безмозглыми кретинами. Он вообще предпочитал не возвышать никого в своих помыслах – ни смертных, ни бессмертных, ни условно живых. И редко обсуждал это хоть с кем-нибудь, потому что любил одиночество.

Но теперь на смену старому времени пришло новое. Пришло время мертвецов, когда прошлое забывается, а будущее расплывается набором темных, мутных, он бы даже заявил – грязных пятен, и значение имеет лишь настоящее. Когда погибшие в сражениях существа вынуждены напомнить о себе тем, кому повезло выжить.

Южный Хребет поглотил немало самоуверенных личностей, причем поглотил бесследно, не оставив на поверхности даже костей. Ему надо было прокормить своих отпрысков, верных и вечных, призванных стеречь острые пики и редкие деревца, искореженные ветром и непогодой. Ему надо было отвергнуть все лишнее, чтобы избавиться от навязчивого внимания живых племен. И он справился со своей задачей – он, пугающий снежный великан, пронизанный нитками пещер и туннелей, накрытый мягким, холодным одеялом, до конца веков предоставленный тишине.

И только одна могила – с обледеневшим черным надгробием, где чья-то умелая рука высекла несколько изящных, чуть сползающих влево символов – "YARIE-TEALLE", – прикорнула среди его владений. Путник остановился, преклонил колено и безо всякого определенного выражения прошептал:

– Они снова начинают искать.

Могила безмолвствовала, но тот, кто безнаказанно шастал по горам, уже привык докладывать о своих наблюдениях пустоте – порой до боли, до запертого в груди плача надеясь, что она отзовется.

Впрочем, сегодня он был не в настроении жаловаться.

Он преодолел весь этот опасный путь только для того, чтобы глухо, на грани звериного рыка, дать клятву:

– Я убью всех, кто посмеет тебя потревожить.

Хлопанье крыльев донеслось, кажется, с юга, и путник торопливо бросился прочь, ступая на обнаженные участки мертвой травы и стараясь не прикасаться к снегу. Нырнул под широкий каменный карниз, ничуть не опасаясь, что злокозненные горы расстанутся с ним ради убийства незваного гостя, и затих. Даже дышать перестал, хотя легкие тут же взбунтовались против такого небрежного отношения.

Зеленый, похожий на ящерицу дракон проскользнул мимо, едва не задев надгробие хвостом. Путник стиснул зубы, испытывая желание выйти и размазать небесную тварь тонким слоем по краю ближайшего обрыва, но все-таки сдержался. Вытерпел. Нет, ему нельзя себя обнаруживать.

Еще слишком рано.

Он закутался в длинный, тяжелый плащ, разглядывая безоблачное голубое небо. Отбросил капюшон, подставляя солнцу лицо. Взъерошенные русые волосы, коротко и неаккуратно остриженные, заблестели под рассеянными лучами, а жутковатые белесые глаза – глаза призрака, а не человека, – вспыхнули расплавленным золотом. Вспыхнули и тут же погасли, пряча магию заклинателя глубоко внутри – так глубоко, чтобы никто не смог ее отыскать.

Отдохнув, путник отряхнулся, хлебнул сладкого эльфийского эля из фляги и побрел назад, туда, откуда пришел. Ветер услужливо заметал его следы, а Южный Хребет забыл о своих собственных правилах и горестно, тоскливо подвывал, умоляя гостя не уходить. Но тому было без разницы, что чувствуют горы. Самому бы что-нибудь ощутить, и неважно, что – старательно изображаемую ярость, обиду или веселье. Он так отвык от всего яркого, теплого и шумного, что постаревшим сердцем завладело тягучее, мерзкое ничто – хотя вряд ли путник мог постареть.

К вечеру он пересек границу деревни, поздоровался со стражниками, стерегущими деревянные ворота. На частоколе болтались, позвякивая друг о друга, разномастные котелки, горшки и глиняные вазы, а кое-где – и простые чашки, не обремененные ни росписью, ни поверхностной резьбой. Все жители деревни довольствовались теми дешевыми предметами, что путник сумел достать, не привлекая к себе внимания.

Ставни уже закрыли, двери заперли, и по единственной улице неспешно прогуливались воины. Высокие, стройные, в серебристых кольчугах и шлемах, с острыми эльфийскими ушами. Последние эльфы империи. Те, кто рискнул поверить в едва зародившуюся угрозу, кто рискнул разрушить свои прежние дома и обставить все так, будто их уничтожили люди. И те, за кого путник был в ответе.

Он любил их – эльфов, связанных одной кровью, преданных своему народу и своим семьям. Эльфов, предназначенных для созерцания и творения, для создания прекрасных и удивительных вещей. Любил с тех самых пор, как впервые увидел.

Путник переступил порог дома, успевшего остыть и наполниться студеным, щиплющим в носу запахом зимы. Чтобы его прогнать, пришлось использовать весь оставшийся запас дров и, прихватив угловатый гномий топор, выйти к сараю. Там путник задержался на добрых полтора часа, разделив на части огромную ореховую ветку.

Было странно осознавать, что внизу, на равнинах и в городах, едва заканчивается лето, – ведь Южный Хребет был скован морозами постоянно, без передышек на мимолетное тепло. Было странно осознавать, что внизу продолжаются политические игры и войны, что предки нынешнего императора основали Орден, что заклинатели получили свободу и право распоряжаться своей магией так, как подсказывает ум. Было странно, потому что ему и его друзьям выпала прямо противоположная судьба, и они боролись за волшебство, пока не поняли, что это бессмысленно. Им бы стоило навеки пропасть, исчезнуть в какой-нибудь подобной деревне и перестать доказывать, как важны заклинатели драконов для развития Ильно. Но в те годы они были наивными дураками, за что и поплатились – вполне справедливо, но все равно страшно.

Перетащив новые дрова в кухню, путник сел на колченогую табуретку у окна. Почистил несколько картофелин, лук, морковь, разрезал на две половинки кусок говяжьего мяса. Продукты приходилось добывать в человеческих поселениях, тщательно следя за всеми, пусть и самыми незначительными, переменами. Мало ли – вдруг смертное племя догадается, кого пожалело и кому за ничтожно низкую цену продает запасы еды? Пока что ему удавалось скрывать свое истинное "я", а эльфы, если и сообразили, кем является их спаситель, не норовили превратить хрупкое тело путника в защитные амулеты. Он устраивал остроухих в нынешнем, целом и невредимом, виде. А еще дети звезд умели быть благодарными.

Не отвлекаясь от приготовления ужина, путник чутко прислушивался к мелодичным голосам на улице. Конечно, он искренне надеялся, что люди не сумеют найти это место, но природная осторожность давала о себе знать. И поэтому, едва уловив вроде бы смутно знакомый, но чужой для эльфийской деревни выговор, он променял кухонный нож на палаш и встал слева от не запертой двери.

– Кто вы, госпожа? – прозвенело снаружи. – И что вам от нас понадобилось?

Значит, госпожа? Это хорошо. С человеком остроухие не стали бы церемониться. Однако расслабляться все еще рано – мало ли, у людей достаточно союзников среди прочих разумных рас.

– Я ищу своего друга, – нежное контральто заставило путника вздрогнуть, выдохнуть и уронить оружие. – И он застыл изваянием за этой чертовой дверью. Можете меня обыскать. Пожалуйста. Я не причиню вреда никому из вас.

Тихий ненавязчивый шелест, виноватое покашливание. Шаги. Затем створка резко, грубо распахнулась, и в комнату вошла невысокая девушка, одетая в дорогой походный костюм. Она прожгла путника ярким зеленым взглядом, улыбнулась и спросила:

– С тобой все хорошо, Кайгэ?

Июль – ноябрь 2017