Текст книги "Мир Приключений 1965 г. №11"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Еремей Парнов,Север Гансовский,Генрих Альтов,Александр Мирер,Александр Насибов,Николай Томан,Михаил Емцев,Сергей Жемайтис,Матвей Ройзман,Николай Коротеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 59 страниц)

Матвей Ройзман
Вор-невидимка

1. НЕОЖИДАННОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Я встретил во дворе редакции Веру Ивановну Майорову, с которой познакомился в те годы, когда она еще была студенткой факультета журналистики Московского университета. Окончив с отличием, она работала репортером в газете, потом писала очерки о замечательных людях науки и труда, ездила специальным корреспондентом для разбора на месте писем и заявлений читателей. Каждая статья подтверждала ее умение выяснять и анализировать сложнейшие истории в различных областях нашей жизни.

По моим подсчетам Вере Ивановне было тридцать с небольшим, но выглядела она моложе: сверкали ее зеленоватые глаза, та же лукавая улыбка выступала на губах и образовывала на щеках задорные ямочки.

Мы присели на скамейку, где под ее деревянной спинкой, в ложбинке, лежал снег, а вокруг тополя простирали к небу черные ветви.

Вера Ивановна сказала мне, что ее назначили заведующей отделом писем, и спросила, зачем я пожаловал в редакцию. Я объяснил, что решил было написать повесть по уже готовому сюжету, но он мне разонравился. Просматривая свои записные книжки, дневники, я ничего не нашел. Что делать? Я ходил по городу с красной повязкой дружинника на рукаве, работал общественным участковым уполномоченным. Словом, наблюдал житейские трагедии и комедии, но все это было обыденно. Вот я и вспомнил, что когда-то она, Вера Ивановна, дала мне прочесть захватывающее письмо одного читателя газеты…

– Короче говоря, пришла минута, и вам понадобилась Вера Ивановна? – засмеялась она.

И стала рассказывать мне краткое содержание, по ее мнению, самых интересных, недавно поступивших в редакцию писем. Увы! Это были все те же примелькавшиеся в газетах сообщения о построенной неизвестно на какие средства собственной даче, о ловко скрытых хищениях и растратах государственных денег, о мелких и крупных взяточниках. Наконец, исчерпав весь свой запас, она взялась было за ручку своего желтого портфельчика. И вдруг хлопнула по нему рукой:

– Совсем забыла! Есть письмо, но придется самому поработать в моем отделе.

– Согласен!

– Сперва я должна вам открыть страшную тайну, – продолжала она. – Ага! Заинтриговала?.. У меня есть знакомый архитектор – Георгий Георгиевич Савватеев. Помимо всех его прекрасных качеств, он чудак: коллекционирует скрипки!

– Почему чудак? Я знаю многих почтенных людей, которые собирают марки, старинные деньги, медали, игрушки, этикетки папиросных и спичечных коробок, конфетные обертки, даже балетные туфли примадонн…

– Понимаю, почему вы защищаете Савватеева. Вы сами любитель скрипки!

Вера Ивановна рассказала, что Георгий Георгиевич привел к ней старого скрипичного мастера. Тот долго просил все держать в секрете, а потом передал ей письмо. Пока она раскрывала свой желтый портфельчик и вынимала лист бумаги, я спросил ее, как фамилия мастера. Узнав, что это Андрей Яковлевич Золотницкий, я сказал, что собираюсь написать с старике очерк, бывал у него в мастерской и дома и даже знаком с его сыном-скрипачом и снохой Любовью Николаевной или, как все ее зовут, Любой.

– Вот уж верно: на ловца и зверь бежит! – воскликнула Вера Ивановна и дала мне письмо скрипичного мастера, который работал в существующей при театре оперы и балета мастерской по реставрации смычковых инструментов.

“Обращаюсь к вам, тов. редактор, – писал он, – с просьбой спасти от взлома несгораемый шкаф фирмы “Меллер и Кº”, находящийся в мастерской, которая на ночь запирается на висячий замок и до открытия охраняется сторожем. Несмотря на это, сегодня, по приходе на службу, мною замечено, что кто-то пытался вскрыть шкаф. На это указывают царапины от неизвестного орудия около замка и явственные следы пальцев. Достойно удивления исчезновение царапин и следов спустя несколько часов после того, как я их заметил.

В шкафу хранятся плоды всей моей жизни, а именно: расчеты для разных частей скрипки; составы лаков, грунтов, проверенные на опыте; записи о разных операциях и сроках их, вносимые мной в книгу в течение более сорокалетней работы. Вы, тов. редактор, можете усомниться в ценности моих трудов, – поэтому прилагаю справки от консерватории и театра, в котором служу более четверти века”.

Прочитав письмо, я взглянул на Веру Ивановну. Она улыбалась. Очевидно, у меня был озадаченный вид.

– Все очень неясно! – признался я. – Были следы, нет следов! Может быть, уборщица вытирала шкаф около замка тряпкой или чистила каким-нибудь порошком и поцарапала. Когда мастер заметил, она поспешила затереть царапины.

– Это могло быть, – согласилась Вера Ивановна. – Но, по-моему, если кто и пытался взломать шкаф, то это сделал человек, хорошо знающий, что там хранится.

– Зачем же тому, кто работает с Золотницким, взламывать шкаф? Такой человек может подсмотреть расчеты, измерить готовые струнные инструменты, отлить лак и произвести химический анализ. Нет, в шкаф пытался проникнуть тот, кто не работает в мастерской. Он действовал сам или через подставное лицо! Вы, Вера Ивановна, говорили с этим мастером?

– Я только согласилась принять письмо. Золотницкий взял с меня честное слово, что я не передам его бумагу в уголовный розыск, поблагодарил и ушел.

– Почему же он не хочет, чтобы вы переслали письмо в уголовный розыск? – спросил я.

– Савватеев говорил, что скоро конкурс смычковых инструментов, а отец и сын готовят по скрипке. Вот старик и подозревает, что его наследник заинтересовался несгораемым шкафом.

– Вот это да!.. – удивился я. – Но ведь уголовный розыск во всем этом отлично разберется!

– Допустим! А что дальше? Если скрипач пытался вскрыть шкаф, то, в девяноста случаях из ста, он снова это сделает. Оперативные работники возьмут его с поличным. Дело пойдет в народный суд, сына Золотницкого приговорят, наверно, к шести годам лишения свободы, столько же лет получат его соучастники или соучастник. – Вера Ивановна вздохнула и спросила: – Как вы думаете, отразится это трагическое событие на скрипичном мастере?

– Обязательно.

– Зачем же травмировать старика? Савватеев мне объяснил, что этот мастер несколько лет назад сделал скрипку, которую назвал в честь своей покойной жены “Анна”, и получил на конкурсе смычковых инструментов вторую премию. Теперь к новому конкурсу он заканчивает скрипку “Жаворонок” и, вероятно, добьется первой премии.

– О “Жаворонке” мне известно! – начал я. – Только…

– Но главное, – перебила меня Вера Ивановна, – старик уже много лет трудится над необыкновенной скрипкой, которая, как говорит коллекционер, – а он в этом отлично разбирается! – затмит все скрипки, сделанные до нее, в том числе даже самого Страдивариуса! Об этом Савватеев напечатал в журнале “Советская музыка” статью с фотографиями, и вы можете ее прочесть!

– Статейку прочту, но о такой скрипке слышу первый раз. Вообще-то старик скрытный… А что вы думаете предпринять?

– Я хочу узнать: действительно ли была попытка вскрыть несгораемый шкаф? А потом выяснить, какое отношение к этому имеет скрипач Михаил Золотницкий?

– Трудная задача! Хотя вам и карты в руки!

– Мне? – переспросила Вера Ивановна. – Вы не можете себе представить, сколько писем ежедневно получает наша редакция. И на каждое надо написать вразумительный ответ, послать на место корреспондента, иногда самой выехать.

– Вы сказали, архитектор Савватеев в хороших отношениях со стариком. Пусть он отправится к нему и осмотрит несгораемый шкаф!

– Да что вы! – воскликнула Вера Ивановна и замахала руками. – Он работает над проектом республиканского значения. Наверно, когда погружается в свои размышления или чертежи, его самого можно украсть! Нет, я хочу, чтоб в мастерской побывали вы!

– Я?!

В это время в уголке двора на покрытую снегом рябину уселись посвистывающие снегири и стали клевать мороженые ягоды. За каменным забором раздалось гудение трамвая, птицы затаились, и красные их грудки лежали на снегу, точно румяные яблоки на белом блюде…

Я отлично понимал, что мои действия отнюдь не кончатся тогда, когда выполню поручение Веры Ивановны. Нет, за всем этим вырисовывалась так называемая “командировка по просьбе читателя”, а точнее, настоящий поиск по письму скрипичного мастера. Но Вера Ивановна не принимала во внимание самого простого: если пишешь повесть, беря в основу законченное судом дело, можешь обдумывать каждый ход следователя хоть месяц, хоть год. А когда будешь вести поиски сам, на обдумывание, как в шахматном турнире, будет отведено ограниченное время. Просрочишь – попадешь в цейтнот, скомкаешь работу, а это – верный провал. Да еще сколько невинных людей может пострадать!

– Думаете? – прервала Вера Ивановна молчание.

– Думаю, – ответил я. – Ведя поиски по делу скрипичного мастера, я буду походить на человека, который строит ворота, еще не возведя дома!

– Оставим философию! – предложила она. – Вспомните о деле инженера-химика Рубинова, у которого украли его рукопись. Вы рассказывали, что начальник уголовного розыска комиссар Кудеяров попросил вас помочь инженеру. Ведь именно вы нашли вора и рукопись заявителя.

Вера Ивановна попала мне не в бровь, а в глаз…

– Вы не замечаете, – продолжала она после минутного раздумья, – что раньше у вас был азарт к распутыванию всяких загадочных случаев. Теперь же…

– Вера Ивановна! – воскликнул я с упреком. – Разве это загадочный случай? Кошачьи царапины на дверце несгораемого шкафа. Да это же пустяк!

– Тем более! Вы его быстро и легко распутаете, что и требовалось доказать!

– Да вы поймите! Я с самого начала заявил, что пришел за значительным сюжетом. Ну, за таким, из-за которого стоит и голову поломать, и над бумагой покорпеть, и отнять время у читателей!

– У меня в отделе много опытных журналистов. Есть бывшие адвокаты, следователи, прокурор. Вы, наверно, читали, какие головоломки они решают? Но я предлагаю по следам этого письма пойти вам и, в конце концов, доказать, что вы умеете вести разведку.

– Это что же – экзамен?

– На аттестат зрелости, если угодно.

– Ого! – воскликнул я и с досадой продолжал: – Вы думаете, легко работать, когда мастер Золотницкий будет молчать, боясь выдать свои секреты? Его сын – скрипач, свидетели – мастера, коллекционеры, вроде Савватеева, поступят так же. Пока добьешься чего-нибудь, ухлопаешь уйму времени, а тут нужна скорая, оперативная помощь. И вообще, вообще…

– Ага! Не договариваете? Хорошо, сделаю это за вас. Итак, по-вашему, в несгораемый шкаф лез чужой человек. А что произойдет дальше? В первый раз у него ничего не вышло. Во второй он выберет время, когда старик будет в мастерской один, пригрозит ему даже не пистолетом, а финкой, и тот сам отопрет шкаф и своими руками отдаст все секреты и ценности. А не отдаст, удар ножа, и конец! Я хочу сказать, что дело может обернуться во много раз серьезней, чем это кажется!

– На меня ляжет такая ответственность!.. – начал было я.

– Однако еще в позапрошлом году вы говорили, что ездили с работниками уголовного розыска на очень опасные операции! – прервала меня Вера Ивановна, и в ее тоне я уловил ехидные нотки. – Да! А как вы познакомились с Золотницкими?

– Ну вот! Я же работаю общественным участковым уполномоченным. Дом, в котором живут Золотницкие, находится на моей территории.

Сказав это, я спохватился, что попал как кур во щи: именно я должен опекать семью Золотницких!

– Ладно! – воскликнул я. – Постараюсь разобраться в письме скрипичного мастера.

– А мы вам поможем! – поднялась она со скамейки. – Вы сделаете большое доброе дело, дорогой мой разведчик. Да, кстати! Недавно Михаил Золотницкий прислал в редакцию по почте свою статью. Она нам не подходит! Прочтите ее. – Она дала мне рукопись скрипача. – Вам будет легче разговаривать с ним и с его отцом.

Вера Ивановна пожала мне руку и пошла, помахивая своим желтым портфельчиком. Я смотрел ей вслед и думал – вот сейчас идет и торжествует: “Здорово подковала голубчика!”

2. НА МЕСТЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

Высокая, худая, с подстриженными черными волосами, дымящая папироской, секретарь-машинистка отдела писем Алла встретила меня неожиданным сочным басом: “Нашего полку прибыло!” Не выпуская папироску изо рта, она быстро напечатала удостоверение о том, что редакция поручает мне написать очерк о скрипичном мастере Андрее Яковлевиче Золотницком.

Пока она носила бумагу на подпись, в комнату заходили сотрудники, спрашивали Аллу и оставались ее ждать. Каких только названий ближних и дальних городов, крупных и маленьких учреждений я не услыхал! И во все эти путешествия и поиски влекли журналистов письма читателей.

Я вынул из кармана рукопись скрипача Михаила Золотницкого и прочитал ее. Музыкант пытался раскрыть секрет, которым, по общему мнению, в шестнадцатом – семнадцатом веках владели кремонские мастера смычковых инструментов. Между прочим, автор сожалел, что сыновья Антонио Страдивари не сохранили секретов отца: Паоло был торговцем, Джузеппе – монахом, Франческо и Омобоно, хотя и работали в мастерской, были бездарными. К тому же Страдивари не раз замечал, что Франческо роется в его записях, стараясь раскрыть секреты мастерства.

Какое совпадение! Об этом писал человек, которого отец заподозрил в том же, в чем живший три века назад великий итальянец своего отпрыска…

Крупные хлопья снега опускались на мои плечи, на грудь. Улицы были украшены нашими и иностранными флагами. Вот проехал автомобиль с пионерами, промчалась правительственная машина: в столице ждали приезда зарубежных друзей…

В проходной будке театра я предъявил дежурной свой документ и, получив пропуск, зашагал двором к четырехэтажному флигелю. Я шел по длинному коридору мимо прислоненных к стенкам, пахнущих свежими красками декораций и бутафорских предметов. Всюду сновали люди в синих халатах со всевозможными инструментами в руках. Это были театральные рабочие и киноработники: еще вчера в театре начались съемки “Евгения Онегина”. Я пробился на лестничную площадку, оттуда подъемная машина доставила меня на третий этаж, и, пройдя метра два, осторожно открыл дверь в скрипичную мастерскую.

Скрипичный мастер Золотницкий был на месте. Поздоровавшись с ним, я спросил, как его здоровье, – он пожаловался на сердце. Я показал старику выданное редакцией удостоверение и объяснил, что чем подробней он расскажет мне о своей работе, тем лучше выйдет очерк. Мастер надел очки в золотой оправе и долго читал мой документ.

– Да, лечу больные скрипки, – проговорил он тихо. – Вдохнешь жизнь в такую загорелую дочку, – продолжал старик, беря в руки потрескавшуюся, с отставшей декой скрипку, – и сердце радуется! Словно я доктор, спас от смерти ребенка!

Андрей Яковлевич пошел в подсобную комнату, закрыл за собой дверь. Я оглядел мастерскую: два окна с порыжевшими шторами, в простенке высокий столик, на нем электрическая плитка с маленькой кастрюлькой, где, как я узнал потом, варят осетровый клей. Справа и слева, ближе к окнам, – два шкафа с раздвигавшимися стеклянными дверцами, за ними восстановленные скрипки и альты. На стенах, на особых крючках, – виолончели, похожие на раздувшиеся от спеси скрипки, а под ними могучий богатырь – контрабас.

Над дверью – стенные часы, наискосок от них – на полке – камертон с резонансным ящиком и молоточек, а от него тянется к столу мастера проволока. Параллельно окнам, от одной стены к другой, – рабочие столы, на них, в деревянных ящичках, – набор рубаночков, циклей, стамесок, напильников; пузырьки с красками и лаками. На одном столе – металлическая струбцина, служащая для зажима различных частей смычкового инструмента, на другом – в деревянных “барашках”, словно больная во время операции, – виолончель с открытым нутром…

Золотницкий принес белую верхнюю деку, сел на свое место и вставил ее в струбцину. Дернув за проволоку и этим приводя в действие камертон, старик, водя смычком по краю деки и извлекая звук, настраивал ее на “ля”.

Свет висящей лампочки ярко освещал мастера – его спокойное лицо, поредевшие волосы, залегшие на лбу морщины, черные с сединой брови, худую жилистую шею. Он казался старше своих шестидесяти лет.

– Ведь у вас есть ученики? – спросил я.

– Да, шестнадцать человек!

– Где же они?

– Сегодня пошли в Кино повторного фильма. Там идет “Петербургская ночь”. Хотят посмотреть скрипача.

Входя в роль, я оглядел мастерскую и сказал, что для стольких людей комната маловата.

– Другой раз повернуться негде, – согласился мастер. – Заказчики приходят, любители скрипок заглядывают. Знаете архитектора Савватеева? Частый посетитель! А то еще кинорежиссер Разумов…

Я обратил внимание Андрея Яковлевича на то, что в шкафах находится много ценных смычковых инструментов, а дверцы не запираются. Он стал подробно описывать, как охраняется мастерская.

– И ни разу ничего не случилось? – спросил я.

– Пока бог миловал!

Я понял, что он хочет скрыть попытку взломать несгораемый шкаф, и, чтобы не возбудить подозрения, начал говорить об основоположнике советской школы скрипичных мастеров Витачеке.

– Он создавал скрипку, пользуясь научными методами, – сказал я.

– Умница! – поддержал меня мастер. – Въедливый! И ба-альших способностей!

– А Подгорный? – продолжал я. – Мне приходилось видеть альты его собственного стиля. – Тут я решил сделать психологическую разведку. – У Подгорного осталось много рукописей. Он раскрывает в них все свои производственные секреты…

Андрей Яковлевич метнул на меня испытующий взгляд, кашлянул, перевел глаза на деку и как ни в чем не бывало опять склонился над ней. Потом, не поднимая головы, елейным голосом спросил:

– Вы и Фролова изволите знать?

– Да, бывал у него и у Морозова. В Государственной коллекции немало их инструментов! Настоящие художники!

Тут Золотницкий вскочил с табурета и стукнул кулаком по столу, воскликнув:

– Художники божьей милостью! А сколько таких было? Сколько осталось? – Он выбежал на середину комнаты, выдвинул ящик стола, схватил книжечку в серой обложке. – Вот, – поспешно листал он каталог Государственной коллекции смычковых инструментов, – посчитайте, как много итальянцев, как мало нас!

Слушая его взволнованную речь и глядя на порывистые движения, я понял: если такой человек вспылит, быть грозе!

– Скажите, уважаемый, – проговорил Андрей Яковлевич, стремительно опускаясь передо мной на стул и поджав под себя ногу, – кто, когда и где рассказал народу о наших успехах? О наших неудачах? Кто заявил, что мы, мастера, уходим, а заменить нас некому? – Он развел руками. – Некому-с!

– Об этом пишут в своих статьях наши современники!

– Пишут? Я покажу, что они пишут! – воскликнул мастер, и – откуда что взялось! – вскочил на ноги, стремглав понесся в подсобную комнату, и, выскочив за порог, закрыл за собой дверь.

За ней слышались гулкие шаги по каменному полу, шуршание бумаг, бормотание. Я подумал, что самое главное – оградить старика от волнения, а тут с первых же шагов, правда неумышленно, взбудоражил его. Я постучал в дверь подсобной комнаты, услыхал возглас: “Шагай!” – и вошел. Раскрыв на порыжевшем диванчике папку, Андрей Яковлевич, низко склонившись, перебирал журналы, газеты и вырезки из них.

– Ума не приложу, – сказал он, – куда девалась статья!

– Да вы не беспокойтесь! – проговорил я мягко. – Не последний раз прихожу, найдете и покажете.

– Нет, все переворошу, а найду, – сказал он и, взяв папку, отправился в мастерскую.

Я попросил у него разрешения сфотографировать подсобную комнату и его самого. Он молча кивнул головой и, пока на своем рабочем столе разыскивал в папке статью, я, достав лупу, тщательно осмотрел замок несгораемого шкафа. Я обнаружил над замком короткие глубокие царапины, следы свежего красного лака и сдвинул круглую металлическую, закрывающую отверстие замка крышечку, – она туго ходила.

С помощью вспыхнувшей магниевой пыхалки я сфотографировал крупным планом несгораемый шкаф и его замок. Потом вышел из комнаты, с разных точек снял входную дверь, мастерскую и копающегося в бумагах старика.

Делая все это, я думал, что Золотницкий написал в своем письме правду о царапинах и о лаке. Но мне казалось смешной попытка вскрыть несгораемый шкаф каким-то допотопным инструментом. Взломщики, или, как их называют, “медвежатники”, действуют куда хитроумней: еще в царское время известный в уголовном мире Паршин вскрывал несгораемые шкафы, как коробки шпрот, особым громоздким орудием и не оставлял после себя никаких следов. Его считают последним “медвежатником”, и в самом деле, после нэпа эта воровская специальность у нас исчезла: народ держит деньги в сберегательных кассах, в банках, а в учреждениях несгораемые шкафы охраняются сторожами или сигнализацией.

– Хоть зарежь, не найду! – воскликнул мастер, прерывая мои размышления. – Недавно же давал статью Савватееву… – Вдруг он хлопнул себя рукой по лбу. – Дубовая башка! Да ведь я спрятал ее в зеленую папку! – и быстро пошел в подсобную комнату.

Я услыхал звяканье ключей, похожий на всхлипывание звук открываемой дверцы несгораемого шкафа и снова шелест раскрываемых газет, пришептывание…

Вдруг раскрылась входная дверь, и вошла принесшая мастеру обед его сноха Люба. Розовая, со слегка заиндевевшими бровями, в светло-серой мерлушковой шапочке, она поздоровалась со мной и спросила, где Андрей Яковлевич. Мы вошли в подсобную комнату: старик сидел на диванчике, откинувшись на спинку и закрыв глаза.

– Вам плохо? – встревожилась Люба.

– Нет! – ответил он, медленно раскрывая глаза. – Устал.

– Может быть, отвезти вас домой?

– Не надо, Любаша! – сказал мастер. – Сейчас пройдет. Я ведь за целый день выпил стакан чаю с бубликом.

– Как же вы так? Помните, доктор говорил: вам надо есть понемногу, но часто. А вы?

– Работа, Любаша, работа!

– Вы всегда отвечаете одно и то же. Ну, куда это годится! – воскликнула она. – Я привезла вам обед. А где Михаил?

– У него оркестр репетирует с гастролером. – Старик достал из судка пирожок с мясом и принялся его с аппетитом есть.

Мы вышли в мастерскую. Люба шепотом объяснила, что после долгой работы над приготовляемой к конкурсу скрипкой Андрей Яковлевич стал себя плохо чувствовать и у него бывают приступы стенокардии. Я хотел уйти, но Люба сделала знак, чтоб я подождал, приложила руки к нижнему судку и с досадой сказала:

– Ну вот, суп остыл!

– Что же вы хотите? На дворе крещенские морозы!

– Пока на электрической плитке разогреешь… – начала было она, но старик услыхал ее слова, и до нас донесся его голос:

– Я сам, сам! Поезжай домой, а то Вовка без тебя плохо ест!

– Ох уж мне эти деды и бабки! – проговорила Люба, улыбаясь. – Только что на внука богу не молятся! – и опять шепотом сказала мне: – Не уходите!

Она кивнула головой и легкой походкой вышла из мастерской, оставив после себя запах черемухи.

Золотницкий появился из подсобной комнаты с газетой в руках:

– Вы спрашивали, что я скажу о нынешних статьях?

Все это напоминало кинематограф: на самом захватывающем месте оборвалась пленка, экран посветлел, в зале зажгли электрические люстры. Потом механик склеил ленту, выключил свет, и картина началась с того места, на котором остановилась.

“Секрет кремонских скрипок”, – прочитал старик заглавие заметки и продолжал: “Ученый Дитмар пришел к выводу, что необычайные свойства скрипок, альтов и виолончелей, сделанных старыми итальянскими мастерами, полностью зависят от лака, которым покрыты”…

Мастер вздохнул, опустил газету и заявил:

– Лак никакого влияния на скрипку не оказывает. Если хотите знать, всего чище, ясней, сильней звучит белая скрипка! – Он открыл стеклянную дверцу шкафа и взял незагрунтованную, непокрытую краской и лаком скрипку, на которой уже были натянуты струны. – Вот-с! Я сушил ее года два, а перед отделкой пробую звук.

Он сыграл несколько гамм. В самом деле, звук был сочный, бархатистый, превосходного тембра.

– Мой “Соловушко”! – Старик поцеловал скрипку.

– А для чего ее покрывают лаком? – спросил я.

– Для того, чтоб она выглядела красавицей, чтоб пот от рук скрипача, изменение температуры и влажности воздуха не повредили дерево. Ведь играют на скрипке в помещении и на улице, а несут ее в мороз, и в жару, и в дождь! Еще мой учитель Кузьма Порфирьевич Мефодьев обращал внимание не на лак, а на грунт!

– Значит, вы считаете, что секрет высокого качества кремонских скрипок в особом грунте?

– Сохрани бог! Секретов у итальянцев нет! – Он поднял обе руки вверх, словно защищаясь от меня. – И у нас нет!

“Ах ты жох! – мысленно обругал я его. – Секретов нет, а что ты прячешь под замком в несгораемом шкафу?” Но вслух вежливо спросил:

– Вы же сами сказали, что вот грунт…

– Грунт нужен для того, чтобы лак не проник в дерево неравномерно. Не проник! – воскликнул он. – Теперь мы знаем, что Страдивари грунтовал скрипку снаружи и изнутри смесью пчелиного воска и клея, которые растворял в вареной олифе.

Я добрался до того вопроса, к какому стремился:

– Вы читали статью вашего сына о грунте?

Мастер широко раскрыл глаза, встал со стула, придерживая сползающие с носа очки.

– Так-с! – сказал он тихо, а мне почудилось, что старик закричал. – Другим статейку о грунте показал, а меня, отца, не удостоил. Секрет-с! – И он желчно засмеялся. – Ах, Антонио! – почти шепотом произнес он. – Ах, Страдивари! Мой Михайло еще почище твоего оболтуса Франческо!

Ох и лис! Да разве Михаил Золотницкий, мечтающий о современной идеальной скрипке, чем-нибудь похож на бездарного наследника великого итальянца! Нет, на этот раз я не упущу вас, Андрей Яковлевич!

– Мы, кажется, говорили о статье вашего сына?

– Да, да! – зачастил мастер. – Что ему отец? Наплевать на него с высокой горы! – Он погрозил пальцем. – Отец все видит, да не скоро скажет! Мелко плаваешь, Михайло Андреевич!

– Что плохого вам сделал сын? – спросил я, глядя ему в глаза.

– Что-с? – спросил мастер и увильнул от ответа. – А то-с! Подойдя к принесенному Любой обеду, он развязал салфетку. Потом взял судки, открыл верхний, и по комнате разнесся аппетитный запах.

– Расстаралась Любаша! – сказал Андрей Яковлевич. – Милости прошу к нашему шалашу, – предложил он и поставил на электрическую плитку судок с супом.

Я хотел отказаться, но потом передумал: сейчас мастер будет есть, говорить не сможет, – и я сумею рассказать ему о статье его сына. Он наверняка выскажет свое мнение, и я узнаю то, для чего, собственно, пришел!

Я позволил Андрею Яковлевичу усадить меня за стол…