Текст книги "Содержанка"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)
13
Громкий стук в дверь прозвучал неожиданно. Этот звук выдернул Лиду из прошлого и вернул в Россию. Вновь появилось уже ставшее привычным неприятное ощущение тошноты, вырванные лоскутки воспоминаний отозвались болью где-то внутри живота. Она откинула одеяло, и ноги ее, прикоснувшись к половицам, почувствовали холод. С удивлением она увидела, что на соседней кровати спит Елена. Лида совершенно забыла о ней. Рот женщины был приоткрыт, но во сне она казалась моложе, красивее и не такой… пугающей, что ли.
Еще одна дробь ударов сотрясла дверь. Лиде не нужно было спрашивать, кто там. Она подумала, стоит ли вообще отзываться, но ей было прекрасно известно, что он не отступится. Брат никогда не отступался. Лида отворила. В коридоре стоял Алексей. Его вытянутое лицо было сведено холодом и беспокойством. Она успела заметить облегчение, которое на мгновение появилось в его зеленых глазах при виде нее, но не знала, то ли радоваться этому, то ли обижаться. Впрочем, сейчас она чувствовала себя слишком одинокой, поэтому ей было все равно.
– Ты здесь, – сказал он.
– Да. Я же обещала, что не выйду.
– Хорошо.
Больше сказать было нечего. Он просто зашел проверить, не ушла ли она, не более того. Неожиданно в одной из соседних комнат раздался женский смех. Стены здесь были очень тонкими, поэтому слышно было прекрасно. Но у Лиды не возникло желания улыбнуться.
Пустота внутри нее была слишком большой, слишком вязкой, она поглотила все ее ощущения.
– Алексей. – Она прошептала его имя как нечто такое, за что можно было ухватиться. – Алексей. – Взор ее сосредоточился на третьей пуговице его пальто. Она не могла заставить себя смотреть ему в лицо, потому что в этот миг была лишена своей обычной защиты. – Возьми меня с собой.
– Нет. Это слишком опасно. Без тебя мне лучше работается. Оставайся здесь.
Лида кивнула и, все так же не глядя на него, тихо закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Из коридора донеслись удаляющиеся шаги брата. Быстрые, словно ему не терпелось уйти от нее как можно дальше. Медленно она съехала по двери на пол, обхватила согнутые ноги и уткнулась подбородком в колени.
Первым, на кого обратил внимание Алексей, войдя в кабак у шинного завода, был светловолосый водитель грузовика, тот самый, который так откровенно заигрывал с Лидой на дороге к заводу. Как его звали? Коля. Он был занят тем, что сооружал на прилавке шаткую башню из полных стаканов водки. Алексей протолкался к длинной стойке в глубине прокуренного зала.
– Водки, – заказал он.
Передним возникла бутылка и стакан.
– Спасибо. – Он налил стакан и сразу выпил. – И себе.
Буфетчик, невысокий мужчина с цепким, проницательным взглядом и поломанным передним зубом, кивнул, выставил еще один стакан, плеснул в него водки, но не выпил. Алексей почувствовал сладкий запах миндального масла, исходивший от него.
– Чего тебе нужно? – произнес буфетчик с сильным московским акцентом.
– Ищу одного человека.
– Имя знаешь?
– Михаил Вышнев. Мне сказали, он пьет здесь. Знаешь такого?
– Может, и знаю.
– Сегодня он пришел?
Буфетчик даже не посмотрел в зал.
– Нет.
Алексей знал, что буфетчик лжет. Он пожал плечами, налил себе еще водки и стал наблюдать за возведением башни из стаканов, то и дело окидывая взглядом помещение. «Паршивое место» – так его назвал Бабицкий. И был прав. Здесь было душно, мрачно и грязно. Как в любом подобном заведении, за столиками тесными группками сидели завсегдатаи. Один мужчина держал на коленях худого ребенка, под стулом другого лежала собака, настороженно наблюдавшая за всем, что происходило вокруг. В углу двое мужчин с головой ушли в шахматную партию. Алексей взял стакан и направился в их сторону. Место, где он остановился, находилось от играющих на почтительном расстоянии, но доску ему было видно прекрасно. Десять минут он простоял там, наблюдая за игрой. За это время в зал вошли две девушки в ярких узбекских платьях, с блестящими южными глазами и гладкой оливковой кожей. В руках у них были подносы с пивными кружками. С их появлением обстановка в кабаке переменилась, как будто кто-то щелкнул невидимым переключателем. Даже один из шахматистов настолько отвлекся, что прозевал ладью, после чего вскоре был вынужден сдаться. Одна из девушек призывно провела рукой по бедру и надула пухлые алые губки, когда протискивалась между посетителями рядом с Алексеем, но он покачал головой и закурил очередную сигарету.
– Не отказывайтесь, товарищ, – рассмеялся младший из игроков. – Кто его знает, вдруг больше не предложит?
– Ничего, я рискну, – ответил Алексей и протянул пачку.
Мужчина взял две сигареты и одну заткнул за ухо про запас.
– Неплохо играете, – прокомментировал Алексей, кивнув на шахматную доску.
– Спасибо. А вы играете?
– Слабо.
Второй игрок внимательно осмотрел Серова глубоко посаженными глазами и пробормотал негромко:
– Сомневаюсь.
Алексей вытянул руку и поставил лежащего белого короля.
– Мне сказали, тут бывает один прекрасный игрок. Михаил Вышнев. Может, знаете такого? Хочется с кем-нибудь сразиться.
– Хотите с кем-нибудь сразиться, товарищ, поищите другого соперника, – рассмеялся тот, что выглядел моложе. – Из Михаила такой же шахматист, как из этих официанток монашки, так что…
– Леня, – прервал его игрок постарше, – может быть, наш друг совсем не про шахматы думает.
Черт! А этот человек не так-то прост. Алексей осторожно улыбнулся.
– А он здесь, этот Вышнев?
– Нет.
Младший из шахматистов удивленно посмотрел на товарища.
– Борька, ты чего, сбрендил, что ли?
– Нет.
На этот раз даже Леонид услышал особую интонацию в голосе друга.
– Ну ладно, спасибо и на этом, – приветливо произнес Алексей.
Чувствуя, что спину буравят две пары глаз, он развернулся и отправился обратно к прилавку, где Коля как раз в эту минуту пытался притянуть к себе одну из официанток, за что получил по рукам. Алексей заказал еще водки и развернулся с таким видом, будто времени у него вагон и ничто в этом мире, кроме выпивки, его не интересует. Прищурившись, он обвел взглядом окутанные табачным дымом столики. Глаза его лишь на мгновение задержались на тощем мужчине, который, сидя за столиком у печки, курил трубку с длинным мундштуком.
Взор Алексея безразлично двинулся дальше, но он приметил этого человека. Леня выдал его, сам того не осознавая. Одного его взгляда, когда было произнесено имя Вышнева, оказалось вполне достаточно.
Алексей поставил бутылку водки и два стакана на стол, за которым сидел мужчина с трубкой.
– Добрый вечер, товарищ. Можно к вам присоединиться?
Не дожидаясь ответа, Серов подтянул стул и сел. Тот факт, что на угловатом лице сидящего не появилось удивленного выражения, не остался незамеченным. Алексей налил оба стакана.
– Ваше здоровье! – поднял он свой стакан.
– Ваше здоровье, товарищ, – ответил Вышнев, но к стакану не притронулся.
Он с любопытством погладывал серыми глазами на Алексея, но вопросов не задавал. В советской России лишние вопросы были чреваты неприятностями.
Этому человеку было около сорока. По впадинам на его лице скользили тени, а смазанные бриллиантином волосы блестели, отражая свет. Что-то в этом блеске заставило Алексея занервничать. Все же он заставил себя улыбнуться и спросил:
– Товарищ Вышнев?
– А я-то думал, сколько еще мне ждать, пока вы на меня выйдете.
– Вы знали, что я вас ищу?
Мужчина удивленно фыркнул.
– Разумеется.
– Быстро по Фелянке слухи расходятся.
Алексей взял стакан и вытянул ноги к печке. Двое мужчин, сидевших у прилавка, вдруг запели, а третий заколотил по столу пальцами, задавая быстрый ритм. Алексей с удовольствием вслушался, узнав песню из своей юности, которую не слышал уже пятнадцать лет. На него нахлынули воспоминания о Иенсе Фриисе и его любимой скрипке, которую он в равной степени проклинал и которой восхищался всякий раз, когда датчанин прикасался смычком к струнам. Алексей залпом осушил стакан.
– Хорошо поют, – прокомментировал он. – Действительно хорошо.
– Они когда-то были профессиональными певцами. Сейчас эти бедолаги – прокатчики листового металла. – Вышнев положил руку с трубкой на колено и с некоторой гордостью в голосе произнес: – Все мы теперь трудимся во славу нашей великой советской родины.
Почувствовав, что настало подходящее время, Алексей сделал первый шаг: он сунул руку в карман пальто, как будто чтобы согреться, и позвенел лежащими там монетами.
– Вам уже, наверное, надоели люди, которые интересуются вашей работой во славу советской родины.
Недолгое молчание. Легкая улыбка.
– Вы и не представляете, сколько таких людей со всех уголков страны приезжают сюда и стучат в мои двери. – Он неспешно пыхнул трубкой.
Алексей закурил очередную сигарету. В горле у него было сухо, как в пустыне. Шум в кабаке нарастал. Кто-то еще затянул старую народную песню, которую сразу же подхватили несколько голосов. Электрические лампы на стене мигали, угрожая погрузить всех в темноту.
– Вы, товарищ, наверное, трудитесь не покладая рук, – негромко, так, чтобы слова его были услышаны только собеседником, произнес Алексей. – Так усердно, что наш великий вождь должен гордиться тем, как преданы вы делу преобразования советского общества. Мы все должны быть вам благодарны за ваш труд. – Тут он выдержал паузу. – Вам доверено очень много информации.
Наконец-то серые глаза жадно заблестели. Вышнев попался на удочку. Алексей придвинул к нему стакан водки. На этот раз начальник конторы Тровицкого лагеря взял стакан, выпил одним махом и удовлетворенно крякнул.
– Не здесь, – предупредил он. – Слишком много глаз.
– Где?
– На мосту Кирова. Это в восточной части города. Там есть каменная арка.
– Через полчаса.
– Я буду там.
Алексей тяжело вздохнул, мышцы его шеи начали расслабляться. Почему у него было такое впечатление, будто Вышнев не первый раз произносил эти слова?
На мосту не было никого. Снег летел через темноту так стремительно, словно куда-то спешил. Лед на дороге и тротуаре, который разворотили за день колеса и ноги, снова начал подмерзать, идти бесшумно было невозможно.
Алексей пришел на условленное место заранее и остановился в тени нескольких стоящих рядом мастерских, которые были уже закрыты на ночь. Он внимательно наблюдал за мостом, но, кроме проехавшего по нему грузовика, никакого движения на нем заметно не было. Алексею пришло в голову, что, может быть, в это же время и Вышнев наблюдает за мостом с другой стороны. Мост Кирова представлял собой каменное сооружение со скульптурами и каменной аркой прямо посредине, как и говорил Вышнев.
С каждой стороны моста висело по лампе с ажурным железным колпаком, они отбрасывали круги света, но мело так, что почти ничего не было видно. Морозный ветер срывал с Алексея шапку и стегал по глазам, но тот не шевелился. Дышал он через шарф, которым закрыл нижнюю часть лица. Внимание его было настолько сосредоточено на мосту, что, когда что-то прикоснулось к его голени, Серов отпрыгнул в сторону и сердце чуть не выскочило из груди. Но это была всего лишь тощая кошка, которая прижалась к нему, чтобы согреться.
Прошло полчаса. Час. Никто не появлялся. Кошка осталась у его ног. От холода мысли Алексея точно замедлились, и он едва не пропустил фигуру, которая замаячила у моста. Человек в фуфайке шел, согнувшись от ветра. Голова и почти все лицо его были обмотаны шарфом. Это мог быть Вышнев, но мог быть и случайный прохожий. Сейчас важнее было, что человек шел один. Алексей на прощание погладил кошку по голове и покинул наблюдательный пункт. Широкими шагами он стремительно приблизился к своей жертве со спины и похлопал по заснеженному плечу. Человек быстро обернулся, его заиндевевшие брови взметнулись вверх над испуганными глазами. Это был Вышнев.
– Черт! Вы испугали меня!
– Вы опоздали, – заметил Алексей.
– Ну и что? Я был занят, мне нужно было…
Серые глаза смотрели настороженно, но страх в них исчез. Алексею это не понравилось. Он занервничал.
– Давайте покончим с этим, – прервал он. – Сейчас слишком холодно, чтобы слушать ваши рассказы. Меня не интересуют ваши дела.
Мужчина отошел от него на шаг и посмотрел через мост. Алексей почувствовал внутренний холодок, который не имел ничего общего с погодой.
– Я ищу человека, – быстро произнес он.
– Имя?
– Йенс Фриис.
– Русский?
– Нет. Он датчанин. Помните такое имя?
– Вы хоть понимаете, сколько имен мне…
– Вы помните это имя?
Тишина, лишь ветер завывает. Алексей смахнул с лица снег.
– Может быть, – наконец пробормотал человек.
– Сколько нужно заплатить, чтобы освежить вашу память?
– Сколько вы предлагаете?
Из внутреннего кармана Алексей достал плоский кожаный футляр для ювелирных изделий и со щелчком открыл его. Увидев изысканное сапфировое ожерелье на кремовой атласной подушке, Вышнев громко вздохнул. Алексей захлопнул футляр. Ожерелье принадлежало его бабушке. Она надевала его, когда отправлялась на балы, которые устраивал царь Николай в Зимнем дворце. Мысль о том, что оно попадет в жадные руки этого человека, взбесила Алексея.
– Итак, вам знакомо имя Йене Фриис?
– Знакомо.
– Он в Тровицком лагере?
– А кто он вам?
– Это не ваше дело, черт подери.
– Иногда мне любопытно знать, почему моим… – Он улыбнулся. – Почему моим клиентам так хочется кого-то освободить, хотя очень часто в лагере заключенные превращаются совсем в других людей, не похожих на тех, какими они были раньше. Вы готовы к этому? Понимаете ли, годы тяжелого физического труда меняют их. Жизнь в лагере делает людей грубыми эгоистами, которых интересует только…
Он заговаривает мне зубы. Отвлекает внимание от…
Алексей развернулся, но было слишком поздно. Черт! Удар по почкам, потом еще один – в висок. Он пошатнулся, но устоял на ногах. Нанес ответный удар в лицо и коленом в пах. Нападавший бесформенной грудой рухнул на лед, замычав и скорчившись от боли. Но за ним стояли четверо, а за спиной Алексея выросли еще двое. Вышнев улыбался, спокойно наблюдая за происходящим.
– Друг мой, – негромко произнес он, – у вас нет выбора. Ожерелье я заберу. И все остальное, что вы прячете. И не спорьте, – засмеялся он, – а то мне придется натравить на вас своих друзей. Поверьте, вам это ни к чему.
Алексей сделал легкое движение кистью, и в руке его появился пистолет. Он нацелил его прямо в лицо Вышневу.
– Вы же не думали, что я приду на нашу встречу неподготовленным, правда?
Вышнев попятился, но остальные не двинулись.
– Черт возьми, Вышнев, не будьте идиотом. Вы получите украшение, но взамен я хочу…
В темноте у него за спиной появился нож. Боль пронзила все тело и впилась в мозг. Она была такой сильной, что Алексей даже не понял, где заболело. В следующий миг на него посыпались удары. Его повалили на землю и продолжили избивать. Он дважды спустил курок, потом выстрелил в третий раз. Услышал крики, но руки продолжали копаться внутри его одежды, разрывать ее, и он уже не мог остановить их. Он отбивался, пока чувствовал удары, но потом конечности перестали его слушаться. Вдруг его подняли и бросили через парапет моста. В ночной воздух над рекой.
В первую секунду он почувствовал облегчение. Руки этих ублюдков уже не касались его. Ночь была такой темной, что он даже не понял, что падает, но мозг автоматически дал телу команду приготовиться. Он успел подтянуть слабеющие руки и ноги, ему вдруг представилась сестра, а потом вокруг него взмыла вода. Он ударился о нее, как о кирпичную стену, ледяной холод сдавил его с такой силой, что легкие сжались, и он камнем пошел на дно.
14
Шесть дней. Шесть долгих дней от Алексея не было весточки.
Стало ясно, что брат бросил ее. Лида чувствовала себя потерянной и раздавленной. Она бродила по улицам Фелянки в надежде увидеть идущую широкими уверенными шагами высокую и статную фигуру с аккуратно уложенными волосами, но все было напрасно. С каждым прошедшим днем страхи ее крепли. Лида уже не сомневалась, что Серов раздобыл какую-то информацию в тот вечер, когда отправился с обходом по кабакам, и с ней поехал в лагерь. Алексей решил действовать в одиночку.
Без тебя мне лучше работается.
Так он раздраженно бросил в ответ на ее предложение пойти с ним, когда стоял в темном коридоре у ее двери. Вот он и поехал в лагерь сам, возможно, на каком-нибудь грузовике, подкупив водителя. Он найдет отца и каким-то образом вывезет его из России, даже не дав ему возможности увидеться с ней, и Йене Фриис решит, что она о нем не помнит. И они снова будут скакать вместе на лошади через лес, дока она…
Лида закрыла рукой рот, чтобы не позволить словам сорваться с губ. Она должна была найти Йенса, прежде чем он исчезнет, ей было нужно задать ему так много вопросов. Папа, дождись меня, пожалуйста. Я не бросила тебя.
– Не ходи.
– Со мной все будет в порядке, Лена.
– Ха!
– Я не ребенок и сама могу прекрасно о себе позаботиться.
В ответ женщина нахмурилась.
– Ты хочешь сказать, что можешь сделать вил, что ты не ребенок. Но позаботиться о себе – не думаю.
Лида недовольно хмыкнула, ее дыхание колечком пара лениво поднялось в прозрачный холодный воздух. Они стояли на платформе вокзала Фелянки в окружении людей в военной форме – это солдаты проезжавшей транзитом через город части дожидались поезда. Их спокойное терпение поражало Лиду. Ее ноги не знали покоя, сердце билось с такой силой, что она не могла долго устоять на одном месте и поэтому сновала по платформе из одного конца в другой, с трудом протискиваясь через скопление людей. Промерзшая станция превратилась в мужскую территорию, вокруг были слышны только густые голоса и громкий мужской смех. Здесь даже пахло по-другому.
Солдаты полулежали или сидели на своих вещмешках. Когда Лида проходила мимо, их взгляды не поднимались выше ее бедер, и смотрели они во все глаза. Кто-то даже протягивал руку, чтобы дотронуться до ее лодыжки, или запрокидывал голову, чтобы как будто случайно прикоснуться к ее юбке. Но Елена ходила за ней не просто так – ее зонтик опускался на голову каждому, кто тянулся к Лиде. От этого девушке стало смешно, и она улыбнулась. Даже ее мать не сделала бы такого. Это было довольно грубо.
– А вы умеете успокаивать мужчин, – заметила Лида.
– Нужно еще подумать о том, как мне придется успокаивать Льва, когда он узнает, что ты сама уехала на поезде.
– Я три дня стояла в очереди, чтобы получить этот билет.
– Сама ему это скажи.
– Я теперь вижу его, только когда он спит.
– Он день и ночь разыскивает твоего братца, будь он неладен.
– Я знаю.
Лида могла представить себе, как он ходит из кабака в кабак, пьет и дерется в темных подворотнях, чтобы хоть что-то разузнать о судьбе Алексея. Ох, Попков, и ты ведь даже не любишь этого человека.
– Я скоро вернусь, – пообещала она. – Он даже не заметит, что меня не было.
На этот раз Лида была готова. Она знала, что ее ждало. Ее дыхание затуманило окно вагона, и она провела по нему рукавом пальто, чтобы вытереть влагу. Ей хотелось, чтобы ничто не разделяло ее и то, что находилось снаружи.
Густые сосновые леса проплывали за окном. Темные ветки заканчивались иголками, обросшими снегом, который искрился так ярко, что казалось, будто воздух наполнен теплом. Но Лида знала, что это не так. Она уже научилась многому не верить.
В купе не было свободных мест, и она была единственной женщиной. Ты знала, что так будет, поэтому не хнычь и не жалуйся. И все же ей было страшно в этом закрытом пространстве. Два ряда сидений, расположенных лицом друг к другу, и висящие над головами пассажиров сетки прогибались под весом тяжелых армейских мешков, которые держались на этих хрупких полках лишь каким-то чудом. Почти все соседи Лиды были солдатами в грубых, пропахших табаком шинелях. В таком маленьком помещении им, казалось, не хватало места. Сапоги их были слишком большими, а шутки слишком громкими. Лишь двое мужчин в купе были в штатском. Один из них спал, надвинув кепку на глаза (похоже, шум ему нисколько не мешал). Второй, сидевший у окна прямо напротив Лиды, был в элегантном костюме в тонкую полоску и щегольской фетровой шляпе. Он часто посматривал на карманные часы, но у Лиды сложилось впечатление, что делал он это больше не для того, чтобы узнать время, а для того, чтобы продемонстрировать их красоту. Когда он в пятый раз достал их из жилетного кармашка, подцепив массивную золотую цепочку большим пальцем, терпение Лиды лопнуло. Она немного наклонилась вперед и произнесла:
– Простите, можно взглянуть?
– Конечно.
Они оба прекрасно понимали, что ее интересовало не время. Он чуть подался вперед и показал ей часы, держа их на затянутой в перчатку ладони. Лида не спеша внимательно осмотрела инкрустированный драгоценными камнями циферблат с гравировкой, подняла руку и легонько провела пальцем по золотому корпусу.
– Очень красивые.
– Спасибо.
В грязном купе часы, заблестевшие, как кусочек солнца, привлекли к себе любопытные взгляды еще нескольких пар глаз. Глупо было со стороны этого человека выставлять их напоказ. Все можно было бы сделать очень просто. Когда поезд будет подъезжать к станции, она могла бы встать и, когда состав дернется, останавливаясь, упасть на пассажира, как будто потеряв равновесие, после чего ей оставалось лишь выйти на платформу с его часами в собственном кармане. Это было не сложнее, чем украсть монеты у слепого попрошайки.
Она прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. Вдруг неожиданное тепло прошло по ее венам, она почувствовала, как у нее полыхают щеки. Откуда оно? Лида задумалась и решила, что причиной были часы. Не эти часы, а другие, еще более красивые, которые она видела много лет назад. Неожиданно ей вспомнилось, какой тяжестью легли они ей в руку. Лида даже не знала, что воспоминание об этом, хоть и не совсем четкое, сохранилось. Неожиданно и сама не понимая, из-за чего, она почувствовала, что улыбается. А потом память раскрылась, и она вспомнила, как это было.
Папа в тяжелом дорожном плаще с поднятым, закрывающим уши воротником. Темно-зеленая шелковая подкладка блестит, как вода в пруду, когда он расхаживает по комнате из угла в угол. Что это за комната? Она напрягла память, но сначала не смогла вспомнить, а потом ее мысленному взору предстали высокий потолок, массивная мебель и книги. Вот! Книги, занимающие все стены. Это папина библиотека. Папа с часами в руке. Зеленые глаза нетерпеливо блестят, огненные волосы выбиваются из-под воротника. Все его тело дышит желанием отправиться в путь. Даже сейчас, когда прошло уже столько лет, Лида чувствовала этот сгусток энергии и боль в своем собственном маленьком сердечке.
– Папа, не уходи, – попросила она, борясь со слезами, смахивая их, заталкивая обратно, туда, откуда они появились.
В тот же миг он оказался рядом, опустился перед ней на колени, обнял. Она быстро задышала, чтобы навсегда сохранить в себе его запах, запах леса, исходящий от его плаща.
– Я скоро вернусь, малышка, – тихонько произнес он и погладил по непослушным волосам, таким же огненным, как у него. – Всего пара недель. – Лицо его словно ожило, он широко улыбнулся и поцеловал ее в лоб. – Это работа, – добавил он. – Мне нужно съездить в Париж. Но если твоя мама не поторопится, мне придется ехать на вокзал без тебя.
– Нет! – захныкала она, потому что всегда махала папе рукой на прощание, когда провожала его на вокзале.
– Послушай, – сказал он и, чтобы успокоить, прижал к ее уху часы.
Неожиданно она вспомнила их тихое тиканье. Оказалось, что у часов свой голос, мягкий шепот, он зачаровал настолько, что глаза ее распахнулись от удивления, а личико в форме сердца замерло, когда она сосредоточенно вслушалась.
– Они разговаривают! – выдохнула она.
– Вот, попробуй. – Он вложил часы ей в руку, и они заполнили всю ее ладонь, изумив своим весом. – Они золотые, – пояснил он.
Она внимательно осмотрела тончайшую гравировку, узор из линий не толще волоса, а когда папа повернул их и открыл заднюю крышку, движение миниатюрных шестеренок и пружинок привело ее в истинный восторг. Так вот где скрывался их голос!
– Я думала, тебе нужно спешить на поезд, Йене.
Это был голос матери. Она улыбнулась и протянула ему руку так, словно более ни секунды не могла выдержать без прикосновения к нему. Волосы ее были распущены и ниспадали на плечи. Папа выпрямился во весь свой немалый рост, и Лида увидела, как вновь случилось чудо… Так же как всегда. Папа приходил домой раздраженный, или недовольный, или уставший, а потом он встречал маму, и от этого внутри у него как будто загорался какой-то огонь. В нем сгорали и раздражение, и недовольство, и усталость.
Мать нежно взяла у нее из рук часы и вернула ему со словами:
– Она еще слишком мала, чтобы играть с такими вещами.
Но папа украдкой улыбнулся Лиде и подмигнул. А потом началась суматоха, все вдруг заспешили, и она опомниться не успела, как оказалась на вокзале, среди громких звуков, запахов, криков, среди гор багажа… И моря слез. Лида тогда подумала, что вокзал – это то место, куда взрослые приходят плакать. Папа обнял их, расцеловал и вошел в вагон. Последние слова он выкрикнул из окна, когда поезд уже тронулся и стал набирать скорость, обдав себя огромным облаком пара.
Что-то красное. Лида напрягла память, но это не помогло. И все же она была уверена, что там было что-то красное. А потом она вспомнила. Он махал им красным платком. Вверх и вниз, пока тот не превратился в микроскопическую точку. Как капелька крови.
Мама вытирала слезы, но Лида не заплакала. В кармане папы тикали часы. Вращались шестеренки. Шестеренки времени, маленькие зубчики, которые цеплялись друг за друга и двигали стрелки. Эти шестеренки приведут его обратно к ней. Она сжала кулачки и прислушалась к их голосам, которые продолжали тикать в ее голове.
Рабочая зона была на прежнем месте.
Она не переместилась.
То, чего она больше всего боялась, не случилось. Они не собрали пилы, топоры, не сложили их в телеги и не переехали в другую часть леса, подальше от железнодорожного полотна. Лида вздрогнула. Но не от холода, а от облегчения. Она почувствовала, как руки ее покрылись гусиной кожей, отчего на них дыбом поднялись тонкие золотистые волоски, и прислонилась лбом к холодному стеклу, как будто это могло приблизить ее к отцу. За окном простиралась плоская, как сковорода, промерзшая равнина в белых пятнах снега. Большие участки были полностью очищены от деревьев, и стали видны длинные каменистые проплешины, отчего там, где раньше переливалась тысячами оттенков зелень, теперь была видна лишь стальная серость.
Неужели то же самое случилось и с папой? Этот переход к советской серости?
Кончиками пальцев она прикоснулась к стеклу, отвернувшись от окружавших ее одноцветных военных форм.
Папа, я здесь. Шестеренки привели меня к тебе. Колесики все еще вращаются.
Лида поднялась и потянула за кожаную ручку так сильно, что окно вагона поползло вниз, пока с глухим стуком не остановилось, раскрывшись до конца. От ворвавшегося в купе морозного воздуха она чуть не задохнулась. Сразу же раздались недовольные голоса:
– Эй, закрой окно!
– Черт, холодно же!
– Ты что, спятила? Хочешь мне все хозяйство отморозить?
Но она не слышала криков. Все ее внимание было устремлено на то, что было за окном, где вдали виднелись верхушки сторожевых башен, серые точки на спичечных ножках на фоне очищенного морозом синего неба. Сначала она не заметила людей, работающих на краю леса. Сердце ее так и упало, но очень скоро поезд, продолжая свой путь по железной дороге, проехал мимо огромного штабеля сосновых стволов, которые лежали на земле, как тела убитых в бою солдат. Лида решила, что их, должно быть, будут сплавлять по какой-нибудь реке (она видела подобное в Китае), но нет. По крайней мере не здесь. Эту гору древесины явно должны были погрузить на телеги.
Впереди показалась телега. Катилась она ужасно медленно и, хоть была еле видна, явно двигалась в сторону штабеля. Лида попыталась пересчитать количество крошечных фигурок, впряженных в нее, но было еще слишком далеко. Она несколько раз моргнула и снова стала считать. Их должно было быть не меньше двадцати. Впившись в фигуры глазами, она уже не замечала ничего другого.
– Гражданка! – Это был мужчина в костюме, тот самый, с часами, но на этот раз голос его звучал резко. – Закройте, пожалуйста, окно!
Она не услышала его. Он прикоснулся к ее локтю и приподнялся, как видно собираясь сделать это самостоятельно, но, прежде чем он успел взяться за ручку, Лида достала из висевшей у нее на плече сумки два больших ярко-красных узла. Оба они были связаны из платков, и внутри каждого лежал для утяжеления какой-то груз.
– Послушайте-ка… – Человек в костюме начал терять терпение.
Она уже видела впереди, в нескольких сотнях метров от рельсов, группу работающих заключенных, их было всего четверо. Они копали землю лопатами, наверное, расчищали от камней дорогу. Лида сорвала с шеи красный платок, высунулась, насколько могла, из окна и отчаянно замахала этим ярким куском материи. Вперед-назад, вперед-назад, чтобы привлечь к себе внимание.
– Пожалуйста, – неслышно прошептала она, – поднимите глаза.
В лицо ей ударило облако копоти, вылетевшее из трубы локомотива. Фигуры стремительно приближались. Но никто из них не отрывал взгляда от лопаты. Неужели они не хотят видеть человеческих лиц в окнах вагонов? Может быть, свобода стала для них невыносимым зрелищем? Сто метров. Ближе к ним она не подберется никогда. Лида взяла один из платков с грузом, высунула руку в окно и запустила его вверх. Пока он ярко-красной птицей по дуге летел сквозь дрожащий воздух, она набрала полные легкие воздуха и издала долгий истошный крик. Никто из зэков не посмотрел в ее сторону.
Неужели они не слышат? Или слышат, но им все равно?
Красная птица приземлилась на край камня, отскочила от него и перепорхнула на открытую площадку, где наконец замерла рядом с пнем среди мертвых корней. Нет, нет, нет. Рот Л иды снова раскрылся, но на язык ее тут же налип пепел из трубы.
– Прекратите. – На этот раз заговорил мужчина, который спал, закрывшись кепкой. Он проснулся и теперь смотрел на нее со злостью. – То, что выделаете, противозаконно. Прекратите немедленно, или…
– Или что? – Молодой солдат, который спокойно сидел до этого рядом с Лидой и на которого она вряд ли даже хоть раз посмотрела, поднялся с места и встал радом с ней. – Или что? – повторил он.
Среди остальных солдат раздался смешок.
– Не связывайтесь с ним, товарищ, – предупредил кто-то. – Он наш лучший боксер.
Лида подняла второй узелок, собираясь бросить и его.
– Разрешите мне.
Солдат протянул сильную руку широкой ладонью вверх и замер с вежливой улыбкой на лице. Лида заметила, что его нос недавно был сломан, а синяк уже успел приобрести тускло-желтый оттенок. Лида колебалась не дольше одного поворота железных колес, потом вложила солдату в руку маленький сверток и села на свое место, открывая ему пространство. Он улыбнулся ей, бросил армейскую шапку на свое сиденье, просунул широкие плечи в окно, тщательно прицелился и с натужным вздохом изо всех сил метнул снаряд.
