Текст книги "Содержанка"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
Неожиданно снизу послышался звук, отчего сердце его снова забилось учащенно. Он заставил себя вспомнить о деле и поспешил к ближайшим газовым мешкам. В них находился водород, благодаря которому дирижабль держался в воздухе. На то, чтобы проткнуть их мягкие бока зубилом, ушло полсекунды. Газ вырвался из отверстий с шипением разъяренной кошки.
– Заключенный Фриис!
Йене развернулся. Это был один из «черных вдов». Из люка торчала только его голова.
– Что вы здесь делаете, заключенный Фриис?
– Свою работу. Решил не терять времени в ожидании своих несчастных коллег, – Йене опустил в карман зубило и вернулся клюку. Аккуратная лысина допрашивающего оказалась прямо у его ног. Даже очки человека в черном костюме казались сердитыми. – Я проверял крепление газовых мешков. Перед испытанием нужно все учесть.
Глаза за линзами очков подозрительно прищурились, но, не найдя, к чему придраться, солдат спустился вниз, освобождая проход в гондолу. Как только голова его скрылась, Йене достал из кармана зажигалку, щелкнул, зажег маленькое пламя и, не закрывая, поставил зажигалку на настил. Теперь у него было несколько секунд. Не более.
Он соскользнул вниз по ступенькам и бросился прямиком к двери гондолы. К его удивлению, «черная вдова» сидел за одним из столов и, глядя в окно, курил сигарету.
– Вы не идете? – быстро спросил Йене.
– Пока нет. Посижу пока здесь. Тут так спокойно.
Йене не стал терять время на спор. Он открыл дверь и скорее скатился, чем спустился по лестнице. Прежде чем его ноги коснулись бетонного пола, пространство вокруг него взорвалось адским пламенем.
54
Рев огня разорвал темноту пополам. Взрыв горячего воздуха ударил Лиде в лицо, обжег кожу и высосал влагу из глаз, точно под веки ей засыпали песок. А потом появился запах. Острый, едкий, удушающий.
Всего за какой-то миг до этого Чан снова двинулся в сторону открытой двери – едва заметная тень, скользнувшая по стене. Он собирался узнать, что горит в маленьком заднем ангаре, но, когда в предрассветную тьму взметнулись двадцатиметровые огненные языки, Лида увидела, как он резко развернулся и бросился обратно к ней. Взрывом в стене основного ангара проделало дыру размером с дом, и пламя превратило его внутреннее пространство в оранжево-черный ад. О, Боже, там же отец! Лида ни на секунду не сомневалась в этом.
– Нет! – закричала она и, прежде чем Чан успел подбежать к ней, бросилась в горящее здание.
Дым набросился на нее огромными черными волнами и жадно поглотил. Он наполнил ее легкие и стал душить, пока она не утратила возможность видеть и дышать. Стащив пальто, она накрыла им голову и плечи. Горящие обломки и куски древесины шрапнелью посыпались на нее, но она двигалась вперед под огненным ливнем, прикрывая лицо согнутым локтем. Она звала отца.
– Папа! Папа!
В дыму и огне никого не было видно. Это был мир из ночного кошмара. Лиде показалось, что ее голову сжимает железная лента. Вдыхая дым, она почувствовала обжигающую боль в груди. Потом что-то твердое и тяжелое ударило ее в спину, сбив с ног. Перед глазами у Лиды все поплыло, и она поняла, что мозг ее умирает от недостатка кислорода. Собрав последние силы, она поднялась с колен и закричала:
– Папа! Папа! Папа!
Звук своего голоса она слышала, но губы, издавшие его, не почувствовали ничего, как будто они отделились от остального тела. Она споткнулась обо что-то. Это была охваченная пламенем деревянная панель, рухнувшая на пол, от которой загорелся один ее ботинок. Она наклонилась, стала рукой в перчатке яростно сбивать с ноги огонь и вдруг поняла, что оказалась внутри небольшого пустого пространства в самом сердце этого кромешного ада, на своего рода прогалине посреди полыхающего леса. Вокруг нее бушевало пламя, но этот пятачок каким-то чудесным образом оставался свободным от огня. Его пересекала лежащая на полу лестница, заваленная металлическими балками, здесь же валялся большой обломок какой-то деревянной конструкции, лак, которым она была покрыта, от неимоверной жары пузырился. Под всей этой кучей лежал отец. Лида увидела его белые волосы. Под завалом видно было только голову и одну руку. Рука была вытянута, а глаза смотрели прямо на нее. И в них была улыбка.
– Лида.
Рев пожара не позволил ей услышать его, но она поняла, что он произнес, по движению его губ.
– Папа!
Она бросилась перед ним на колени и сжала его руку. Их пальцы на миг переплелись, как когда-то, много лет назад, в снегу. Прошептав «папочка, родненький», она поднялась на ноги, взялась за деревянный обломок и попыталась поднять его, чтобы освободить спину отца. Ее поразило, как мало силы было в ее руках. Она вдруг увидела перед собой яркие звезды и не смогла понять, то ли это было настоящее ночное небо, то ли они были внутри ее головы. Йене прикоснулся к ее лодыжке, и она быстро опустилась на колени рядом с ним.
– Лида, – прохрипел он, – уходи отсюда. Немедленно. – Он толкнул ее, но это движение было до того слабым, что она даже не почувствовала его. – Не плачь, – прошептал он. – Уходи.
Она не чувствовала, что по щекам ее катятся слезы. Она поцеловала его белые волосы, они пахли дымом. Из его уха сочилась кровь.
– Папа, – выдохнула она и подсунула ногу под край плиты, которая придавила его.
Опираясь о вторую ногу, она немного привстала. Плита приподнялась на какую-то долю сантиметра. Этого хватило Йенсу, чтобы освободить вторую руку и попытаться выползти из завала на локтях. Но его ноги были крепко прижаты к полу. Он был в ловушке.
– Уходи, Лида.
– Я тебя не оставлю.
– Тогда мы умрем вместе.
Вместо ответа Лида схватила лежащий рядом горящий кусок древесины и, не обращая внимания на огонь, вставила его подлакированную плиту, освобождая свою ногу. Потом наклонилась, взяла обе руки отца и стала тянуть их изо всех сил, пока ей не начало казаться, что ее легкие вот-вот разорвутся от напряжения. Сначала ничего не происходило, но потом что-то под завалом подалось, раздался треск, и тело Йенса начало медленно выскальзывать. Он не издавал ни звука. Лида видела по его зеленым глазам, какую боль он испытывает, но не переставала тянуть, пока наконец не освободила его из-под обломков. Необыкновенное чувство облегчения нахлынуло на нее, но тут она увидела его ноги. Сквозь окровавленную плоть во все стороны торчали обломки белых костей. Колено было вырвано.
– Лида, прошу тебя, уходи. – Лицо Йенса было совершенно бесцветным, губы сделались пепельными. – Я не хочу… убить еще и свою дочь.
Лида присела радом с ним, низко наклонилась и перебросила одну его руку себе через плечо.
– Это ты устроил? Этот пожар?
Он улыбнулся, и его улыбка показалась ей прекрасной.
– Готов? – спросила она.
Он попытался освободиться от ее хватки, но она не отпустила. Вместо этого привстала, поднимая его на спине. И снова он не издал ни звука, когда искалеченные ноги потянулись за ним, только дыхания его тоже не было слышно. Неожиданный шквал искр и горящих обломков посыпался на них сверху, и Лида почувствовала, как что-то обожгло ей ухо, а потом шею сзади, но отец потушил ее волосы. Она покачнулась – ее легкие отчаянно требовали кислорода – и с трудом сделала шаг вперед. Они оба понимали, что спастись из этого пекла можно было только бегом, но Лида не могла бежать. Отец был слишком тяжел. Она сделала еще шаг.
– Положи меня, Лида, – раздался его голос у нее над ухом. – Я люблю тебя. Люблю за то, что ты пришла за мной. А теперь положи.
– Алексей тоже пришел. – Еще шаг. – Это он остановил… – Еще три шага, но каждый короче предыдущего. – Остановил грузовик.
– Зачем?
– Потому что ты… – Она продолжала идти вперед, задыхаясь дымом. – Его отец.
Перед ней выросла стена огня. Это конец. Ей нужно было пройти через нее. Лида повернулась лицом к отцу.
– Готов?
Он поцеловал ее в щеку.
– Лида, Алексей не мой сын.
Чан не сдавался. Он найдет ее. Или умрет. Другого варианта не было. Он без остановки выкрикивал ее имя, но пламя проглатывало слова. Дым душил жизнь. Он чувствовал, как она умирает в его легких, и страх за Лиду разрывал его сердце на части.
Боги предупреждали его. Они послали ему знамение, но он отказался внять ему. Слушал только ее слова. Он позволил ей перебраться через стену и теперь расплачивался за то, что не прислушался к шепоту богов, за то, что не сохранил желания в равновесии. Он мог жить (или умереть) с этим, но он не мог позволить, чтобы и она погибла из-за этого.
Он кричал. Он ревел в огонь ее имя, и пламя ревело ему в ответ. Оно хохотало ему в лицо огненными вихрями. Он не видел ничего, кроме окружавшей его со всех сторон геенны, куда бы ни повернулся, пока вдруг не осознал, что использует не то чувство. Глаза могут лгать, ошибаться или поддаваться панике. Поэтому он закрыл их. Стоя совершенно неподвижно, Чан выдохнул из легких яд и снова прислушался. Только на этот раз он слушал сердцем.
Лида осознавала, что у нее горят волосы. Йене у нее за спиной уже не шевелился. Не переставая идти вперед, делая один мучительно медленный шаг за другим, она запретила своим коленям подкашиваться, хотя и догадывалась, что Йене тоже, скорее всего, горит. Мозг ее уже начал отказывать. Конечности перестали слушаться, и легкие начали закрываться. Она уже не смогла бы закричать, если бы захотела. Как ей удавалось до сих пор оставаться на ногах и пробиваться через туннель из огня и дыма, у которого, казалось, не было конца, она не представляла. В голове промелькнула мысль, что она уже умерла и что это ад.
Чан, я не попрощалась с тобой. Не сказала, что люблю тебя. Эта мысль расширилась и заполнила весь разум, так что, услышав вдруг его голос, она не знала, откуда он донесся – снаружи или изнутри. Неожиданно кто-то снял с ее спины отца, и знакомая сильная рука обвилась вокруг ее талии, поддержала… Даже если она умерла и ей предстояло провести вечность в адовых муках, ей было все равно, потому что рядом был Чан Аньло.
Последние мгновения слились в одно размытое пятно, и она почувствовала, что дрожит всем телом. Волосы ее уже не горели. Огромные лапы хлестали ее по щекам, отчего голова ее металась из стороны в сторону. Сквозь туман в глазах Лида увидела черную глазную повязку, потом услышала чей-то смех. Смех? Разве мертвые могут смеяться?
– Ты должен был оставаться за стеной, – произнес голос Чана. – Ты ненормальный.
– Мне стало скучно. К тому же я не хотел, чтобы все веселье досталось тебе одному.
Голос принадлежал Попкову, и пальто, которым она была укрыта, судя по мерзкому запаху, тоже было его. Она видела, как он, точно куклу, забросил на огромное плечо Йенса, потом почувствовала, что каким-то образом оказалась на спине Чана. Лида положила голову ему на затылок и попыталась вдохнуть, но ничего, кроме густого удушливого дыма, в ее легкие не попало. Она закашлялась, потом ее стошнило. А после этого Лида почувствовала, что соскальзывает в черную дыру, настолько глубокую и удушающую, что ей уже никогда из нее не выбраться.
Алексей видел, как ангар превратился в гигантский огненный шар. После этого на территории комплекса начался истинный хаос. Темнота наполнилась мечущимися тенями, когда огонь с оглушительным звуком вырвался на свободу.
Черные человеческие фигурки в панике устремились к охваченному огнем зданию, в то время как другие бросились от него прочь, словно за ними по пятам гналась волчья стая. Не теряя ни секунды, Алексей завел «НАМИ» и на полной скорости поехал прямиком к ангару. К черту любого, кто окажется на пути! Жара встретила его, когда до здания оставалось еще двадцать метров, она ударила с такой силой, будто он въехал в стену.
Алексей увидел их, Чана и Попкова. Они выбежали из огромного пролома в стене. Какого черта они там делали? Разве Попков не ранен? Потом он увидел что-то на спине Чана и с ужасом осознал, что это Лида. Другая фигура с белыми волосами лежала на плече казака. Наверняка это Йене. Он развернул машину и помчался к почерневшим от дыма фигурам, которых было прекрасно видно всем, кто вздумал бы смотреть на ангар. Но позже Алексей не мог вспомнить, что прогремело раньше: выстрел или взрыв. Они как будто прозвучали одновременно, и все же память Алексея навсегда сохранила именно выстрел, резкий звук разряжающейся винтовки.
Они были еще в пяти метрах от него. Черные беззащитные силуэты. Выстрел раздался сбоку, стрелял какой-то солдат, кровь которого настолько перенасытилась адреналином, что он не сумел крепко удержать винтовку в руках. Целился он в Чана, который шел впереди, в нескольких шагах от Попкова, но попал в Лиду. Алексей увидел, как ее тело дернулось, а потом безжизненно обмякло. Когда Чан побежал, ее руки свободно болтались в воздухе.
Сердце Алексея остановилось. Именно в эту секунду он и услышал другой звук, гулкий рокот, который прокатился внутри его черепа, как раскат грома. Потом в ноздри ударила вонь, и какая-то часть его мозга узнала – это взорвались баки с горючим. Но глаза его увидели лишь стену, то, как она двигалась. То, что осталось от одной из сторон ангара, с его охваченными огнем сложными деревянными конструкциями и обшивкой, взлетело на воздух. На какое– то мгновение все это зависло в воздухе, выбирая жертву, а потом посыпалось на Чана и Попкова.
Алексей вдавил педаль, машина подлетела к Чану. Тот успел бросить в салон Лиду и сам заскочил внутрь, когда остатки стены посыпались вниз. Ветровое стекло рассыпалось. Брезентовая крыша разорвалась, когда горящая балка упала на нее сверху и, пробив, грохнулась на пустое переднее пассажирское место. Искры и пылающие обломки посыпались на капот.
– Йене! – бешено заорал Алексей.
За его спиной на пассажирском сиденье Чан, державший Лиду так, словно не собирался ее отпускать никогда, пробормотал:
– Попков.
Алексей выпрыгнул из «НАМИ» и отыскал обоих. Попков лежал, наполовину высунувшись из-под носа машины, куда его забросило взрывом. Шасси спасли его, лишь на задней стороне голени у него кровоточил длинный порез. Тело Йенса Алексей обнаружил среди языков пламени. Половина головы его была сметена, грудную клетку и конечности размозжили горящие деревянные обломки. Волосы тлели. Тут грянул еще один выстрел, на этот раз пуля угодила в машину, потом послышались крики, но Алексей не мог пошевелиться. Он смотрел на изуродованное лицо мертвого отца и не мог уйти. Только не так, папа. Не может быть, чтобы все кончилось так. Он даже не почувствовал, как очередная пуля задела его ухо.
С места его сдвинул Попков. Он просто поднял его, поднес к машине, затолкал на водительское место и выкрутил с переднего сиденья горящее бревно. Через пару секунд Алексей с тремя скорчившимися на заднем сиденье пассажирами уже быстро ехал в сторону ворот. Когда его остановил караульный, он страшно выругался и ткнул ему документы Малофеева.
– Убирайся с дороги, идиот! Я должен срочно сообщить полковнику Тарсенову, что у вас тут творится. Черт, кругом безалаберность!
– Есть, товарищ полковник.
Ворота быстро распахнулись, и перед ними открылся лес. Алексей ехал лишь до тех пор, пока комплекс не скрылся из виду. Потом резко затормозил и развернулся к пассажирам.
– Как она?
Чан не ответил. Но он что-то негромко и монотонно напевал, и звучало это, как причитания по умершему. В углу, скрючившись, сидел большой казак. Он молчал, и по его почерневшему липу текли слезы.
55
– Не умирай, – услышала она сверху, с каких-то очень-очень далеких высот.
Эти слова были как тончайшие снежинки, которые тают, не успев прикоснуться к коже. Но они не были мягкими.
– Не умирай, любимая.
Слишком поздно. Разве ты не видишь? Я уже умерла.
Не существовало ничего: ни мыслей, ни желаний, ни красок, одно сплошное небытие. Безграничная пустота. Но если быть мертвым – это и есть такое небытие, какой тогда смысл в жизни? И что случилось с будущим, которое она запланировала? Продолжает ли оно существовать? Будет ли оно продолжаться без нее? В пустоте внутри нее сгустился образ Чана, который будет продолжать жить, который возьмет себе китайскую жену, у которого будут дети, ясноглазые дети-коммунисты. И все это без нее. Будет ли он плакать? Будет ли он помнить? Самое странное то, что даже в смерти ей всем сердцем хотелось, чтобы он был счастлив.
Но счастлив с ней.
– Вернись ко мне, моя девушка-лиса. – Слова опустились на нее медленно, но они впивалась в нее, как иголки, и не давали ей покоя.
Нет, дорогой мой, уже слишком поздно. Она почувствовала, что опускается все ниже, ниже, летит, кувыркаясь, в пустоту, чернота которой проглатывает ее, высасывая из нее весь свет, пальцы разжимаются, отпускают. Боли нет. Нет уже даже образа Чана. Осталась только пустота. Все кончено.
– Вернись, Лида, или я спущусь за тобой и вытащу тебя оттуда своими руками.
Нет. Оставь меня в покое.
Что-то сжало ее, начало трясти, пока она не почувствовала, как стучат ее зубы.
Зубы? Разве у нее могут быть зубы, если она умерла? Черт возьми, но ведь когда ты умираешь, от тебя должна оставаться только душа! Хм… Зубы. Это означало, что какая-то часть ее все еще была жива. Неимоверным усилием воли Лида впилась ногтями в стену черноты и почувствовала, как ее тело резко дернулось, остановившись. От этого заболело все. Намного легче было бы продолжать падать.
Черт! Сантиметр за сантиметром, цепляясь сначала одной рукой, потом другой, она начала медленный подъем.
Пуля. Это было первое, что она увидела, открыв глаза. Она лежала на подоконнике, гордо поблескивая на солнце, как будто ее специально натерли. Потом она увидела широкое лицо Елены. Она склонилась над Лидой. Линии вокруг ее глаз застыли, пальцы были вымазаны красным. Красная краска? Зачем это она возится рядом с ней с красками?
– Очнулась, значит.
– Да. – Во рту Лиды было такое ощущение, будто по нему прошлись наждаком. Внутри себя она чувствовала черный и тухлый воздух.
– Я тебя только что перевязала. – Бесцветные глаза внимательно осмотрели ее. – Болит?
– Немного.
– А не должно. Твой китайский друг тебе на язык накапал какой– то вонючей китайской гадости и сказал, что ты не будешь чувствовать боли.
– Чан? Где он?
Мрачное лицо Елены расплылось в улыбке.
– Вижу, ты не умрешь.
– Попробовала бы она!
– Чан Аньло? – Лида повернула голову и увидела его рядом с собой.
Он сидел на ее кровати е таким видом, которого она никогда раньше не видела.
– Я умирала? – шепотом произнесла она.
Он поднес ее руку к губам, поцеловал ладонь, потом по очереди каждый палец и прижал к щеке.
– Нет, моя Лида. – Он улыбнулся ей, и от этой улыбки распространилось такое тепло, что она ощутила его на своей коже, отчего внутри нее растаяло что-то холодное и испуганное. – Ты не умирала. Ты не поддаешься разрушению. Ты просто меня проверяла.
Его голос наполнил всю ее голову, вытеснив остальные мысли. Он наклонился к ней, все еще держа ее руку, как будто она стала его частью, и прижался лбом к ее ключицам. Он долго просидел так, не шевелясь и не разговаривая. Его волосам передалось тепло ее дыхания, и она почувствовала, что связующая их нить сделалась крепче, соединив тонкими фибрами их плоть, кровь и кости.
– Чан Аньло, – тихо-тихо произнесла она и увидела, как от ее дыхания качнулась блестящая прядь его волос. – Если когда-нибудь ты умрешь, обещаю, я приду и найду тебя.
В маленькой комнате было слишком много людей. Воздух был словно белыми горячими искрами, которые, сверкая, наполняли его постоянным движением. Лида сидела на кровати, и сейчас у нее было единственное желание – вернуться в черную бездонную дыру. Ей рассказали об отце.
Она крикнула: «Нет!» – а потом заставила себя замолчать. Скомкала боль в маленький твердый шарик.
Лида представила его среди обломков его великой мечты, его гордую седовласую голову, разбитую его же собственной силой в последнем акте самопожертвования. Нет, папа. Безудержные слезы покатились по ее щекам. Когда Лида попыталась вытереть их, она впервые увидела свою обожженную руку. Она была уродливо – красной и лоснилась от какой-то похожей на слизь мази.
– Как мерзко, – пробормотала она, глядя на кисть.
Кто-то рассмеялся, и она поняла, что смеялись от облегчения, потому что обгоревшая рука – намного лучше, чем сгоревшая жизнь. Но Лида говорила не о руке. Она имела в виду свою неудачу. От этого у нее было мерзко на душе. Папа, мне так жаль. Прости меня. Черные точки замельтешили у нее перед глазами, и ее охватило тошнотворное чувство, что это кусочки черноты, которая преследовала ее, дожидаясь удобного случая. Она собралась с силами. Ей нужно было кое-что сказать.
– хочу поблагодарить вас. Всех. За вашу помощь.
Голос был скрежещущим. Она даже сама не узнала его.
– Нам почти удалось. – Это сказал Алексей.
– Отец был благодарен, – прошептала она. – Он сам сказал мне об этом. – Слова отца всплыли из черного омута памяти, и в этот миг Лида осознала, что Алексей не был ее братом.
Попков выглядел истощенным и несчастным. Он играл в карты с Эдиком на другой кровати. Серуха лежала на подушке и с удовольствием жевала вонючий носок казака.
– Но вы все-таки встретились, – пробасил казак. – В конце ты и Иене, вы были вместе. – Он бросил карты, сдаваясь, и пожал огромными плечами. – Это главное. – Попков стал перемешивать колоду.
Лида кивнула. Она не могла говорить.
Алексей остановился у изножья ее кровати.
– Он прав, Лида. То, что ты была там в ту минуту, для него было важнее всего.
– И для меня, – прошептала она. – Только я не успела остановить его. Он решил уничтожить то, что создал. Любой ценой. Чтобы спасти других заключенных.
Алексей беспокойно повел плечом, и она почувствовала его неудовлетворенность, его потребность в чем-то большем. Она должна была дать ему еще что-то.
– Алексей, он любил тебя, – просто сказала она. – Отец сказал мне это, когда я несла его на спине. Он беспокоился о тебе.
Зеленые глаза Алексея, такие же как у ее отца, устремились прямо на нее, и она поняла, что он не знает, верить ей или нет. Но она была слишком слаба, чтобы бороться с ним, поэтому закрыла глаза.
– Я хочу поговорить с Еленой, – шепотом произнесла она. – Наедине.
Наступило неловкое молчание. Но когда она открыла глаза, в комнате было совершенно пусто, даже воздух, казалось, опустился на пол, как пыль. Остались лишь образ Чана и Елена, сидевшая на кровати.
Чан во дворе чувствовал себя беспокойно. Это место было слишком открытым, слишком хорошо просматривалось. Любой, выглянув в окно, обратит внимание на чужого человека. Тем более на китайца. Сейчас ему вообще-то полагалось в составе делегации осматривать велосипедный завод, но он послал Эдика к Бяо с просьбой сообщить русским, что ему нездоровится. По большому счету, так оно и было. Он чувствовал себя отвратительно. На сердце у него было так нехорошо, что он мог выблевать его прямо на булыжную кладку двора себе под ноги.
– Чан, – сказал Алексей, – хорошо, что появилась возможность поговорить с тобой.
До сих пор они не разговаривали. Китаец повернулся и внимательно посмотрел на Алексея. Брат Лиды был высоким молодым мужчиной в длинном пальто. Такой же гордый, как отец, и такой же сложный, как сестра. Его мужество и сила воли не вызывали сомнения, потому что Чан видел их в избытке во время пожара посреди всеобщего страха и смятения. И в то же время… Он чувствовал в Алексее какую-то неизбывную печаль. На то, чтобы излечить ее, могло уйти несколько жизней.
– У каждого из нас, – спокойно произнес Чан, – своя история.
Алексей нахмурился.
– Я не об истории хочу поговорить.
– О чем же мы будем говорить?
– О Лиде, конечно. О чем еще нам с тобой говорить?
Чан улыбнулся и почувствовал мягкие снежинки у себя на лице.
– Мы могли бы поговорить о жизни. О смерти. Или о будущем. – Он сложил перед собой ладони и вежливо поклонился. – Я хочу поблагодарить тебя, Алексей Серов, за то, что ты спас мне жизнь во время пожара. Я в долгу перед тобой.
– Нет. Никаких долгов. Ты мне ничего не должен. Ты спас жизнь моей сестры, и этого достаточно.
Чан едва заметно кивнул. Этого достаточно. Действительно. Если бы Чан не вынес Лиду на своей спине, этот русский позволил бы им сгореть. Они оба знали это.
Из дома вышла молодая женщина с пустыми ведрами в руках. Направляясь к колонке, она, не скрывая любопытства, посмотрела на двух незнакомцев. С другой стороны тихого холодного двора донесся смех белобрысого Лидиного беспризорника, который стоял там с казаком. Чан и Алексей прислушались к нему, и им обоим захотелось, чтобы смех этот не прекращался как можно дольше.
– О Лиде, – неожиданно произнес Алексей.
Чан ждал, глядя на мальчика. Он чувствовал, что этот русский подыскивает нужные слова, чтобы начать.
– У вас с ней ничего не получится, – прямо сказал Алексей. – У нас это просто невозможно. Тут слишком высокие стены. Если тебе моя сестра дорога, ты оставишь ее и покинешь Россию. Пусть она живет со своими людьми. Черт возьми, разве ты не видишь? Вы с ней – как масло и вода, вас невозможно соединить. – Его голос с каждым словом становился тише, ниже и напряженнее. – Если ты ее любишь, Чан Аньло, действительно любишь, дай ей жить ее собственной жизнью. С тобой она всегда будет чужаком, везде, куда бы ни попала.
Чан медленно повернул голову и пристально посмотрел в темно– зеленые глаза. Снова с другой стороны двора донесся мальчишеский смех, но на этот раз они его не услышали.
– Ты понимаешь меня?
– Наши с Лидой решения тебя не касаются, – холодно произнес Чан.
– Касаются! Она моя сестра, черт подери! – Вспыхнула злость, и Чан понял, что она была всегда, только дожидалась случая поднять голову. – Ты взял ее с собой к этому ангару. Помог перебраться через стену. Дьявол! Какого черта ты потащил ее туда? Из-за тебя моя сестра чуть не погибла. Как я могу после этого тебе доверять? Ты что, думаешь, я могу простить и забыть такое?
– Нет. – Чан почувствовал где-то глубоко внутри боль, острую и безжалостную, как раскаленный кинжал. – Нет, не думаю. Я сам не могу себе этого простить.
– Ну? – Елена скрестила руки на большой груди. Глаза ее настороженно сузились.
– Ты знаешь, что я собираюсь сказать.
– Откуда мне знать, что на этот раз в твою бестолковую голову пришло?
Лида улыбнулась. У нее болело все, каждая клеточка тела, к тому же ей ужасно хотелось спать, но она должна была это сказать.
– Во-первых, я хочу поблагодарить тебя, Елена.
– За что это?
– Ты вытащила из меня пулю.
Женщина пожала плечами.
– Что мне, привыкать, что ли?
– Все равно спасибо, – немного помолчав, сказала Лида.
– Что еще?
Лида слегка вздохнула.
– Я хочу знать, почему ты предала меня.
– Что?
– Оба раза, когда мы с Алексеем отправлялись в лес, военным становилось известно об этом. Они посылали за нами спецгруппу, и нас бы поймали, если бы Чан не помешал. Во второй раз грузовик с учеными сопровождала дополнительная машина.
Елена сидела неподвижно.
– Ты ошибаешься.
– О наших планах было известно только ворам, Чану, Попкову и мне. И еще тебе.
– Любой из этих воров мог, не моргнув, сдать вас властям.
– Ты ошибаешься. Они делают только то, что приказывает им Максим. А он любит Алексея, как родного. Он бы не позволил им сделать ничего, что могло бы ему навредить. За остальных я могу поручиться жизнью. – Лида чуть подалась вперед. – Поэтому остаешься только ты.
– Нет.
– Не ври, Елена. – Слова девушки звучали отрывисто. – Мы обе знаем, что это была ты.
– А если бы я и сказала «да»? Какая разница? – пробормотала Елена.
– Разница есть. Для Льва.
Елена хмуро посмотрела на нее исподлобья.
,—Ты разве его мало мучила? Оставь его, наконец, в покое.
– Поэтому ты сделала это? Чтобы освободить от меня?
Елена вздохнула.
– Девочка, когда мы с тобой первый раз встретились, я думала, что мы можем стать друзьями. Но, в конце концов, я поняла, что Льву ты не принесешь ничего, кроме беды. Как ему жить своей жизнью, если он только то и делает, что тебя оберегает?
– Я не просила его об этом.
– Да. Но тебе и не надо. Это у него в крови. Его с детства учили принадлежать кому-нибудь, как при крепостном праве. Так же как и его отца. Он за тобой куда хочешь побежит, как Серуха за Эдиком. А захочешь его научить на задних лапках стоять, он только счастлив будет. – Елена медленно вздохнула, но в голосе ее послышались печальные нотки, когда она добавила: – Мне нужно было избавиться от тебя, Лида. Ради Льва.
Лида проглотила комок, подступивший к горлу.
– Ты могла просто попросить меня уйти, – спокойно произнесла она.
– Он бы не отпустил.
Лида кивнула. Чувство вины, гладкое и скользкое, точно маслом разлилось по ее горлу.
– Значит, ты предала меня ради казака. Он знает об этом?
Толстые щеки Елены заалели. Она пригладила обеими руками волосы.
– Нет, – пробормотала женщина. – Ты расскажешь ему?
– Нет.
Толстуха кивнула, пожала тяжелыми плечами, подошла к окну и стала смотреть во двор. Чуть погодя она добавила:
– Ты много сделала для своего отца.
Лида закрыла лицо руками.
– Но он все равно погиб. Я не смогла спасти его.
– Да. Но он узнал, что ты старалась.
– Мать я тоже не смогла спасти, – прошептала Лида, не отнимая от лица ладоней.
– Я знаю. Ты не лучше, чем я, спасаешь тех, кого любишь, – сказала Елена и добавила: – Иди сюда.
Лида осторожно поднялась с худосочного матраса и подошла к Елене. К ее удивлению, за окном шел снег. Несильный, маленькие снежные пушинки, медленно опускающиеся на землю, от которых мир казался спокойнее. Молча они смотрели на мужчин во дворе. Чан и Алексей неподвижно стояли к ним спиной и разговаривали. О чем они могли говорить? О пожаре? О погоде? Об очередной взорванной по приказу Сталина церкви? Может быть, о ней? Их лиц не было видно, но взгляд Лиды уловил излишнюю строгость в линии плеч Чана и определенную напряженность в его длинных конечностях. Молодая женщина, соседка по дому, сбивала лед с колонки и с улыбкой наблюдала за проделками Серухи.
Попков привязал к шее собаки кусок тонкой веревки и стал учить ее ходить рядом с Эдиком. Раньше Лида не замечала, как хорошо казак ладит с собаками. Но не замечала она и того, каким уставшим он выглядит. На девушку вдруг нахлынула необычайная нежность к этому здоровяку, благодаря которому ее отец был так близок к свободе, но погиб в шаге от нее. Ох, Лев, мой друг, прости, если я слишком многого от тебя требовала. Даже отсюда я вижу, чего это тебе стоило.
Стоявшая рядом с ней женщина медленно вздохнула. Ее дыхание затуманило стекло и размыло вид на мальчика и его собаку.
– Он звал меня ехать с ним на Украину.
Лида быстро перевела взгляд на Елену.
– На Украину?
– Куда-то под Киев. Он там детство провел.
– Лев когда-то был ребенком?
По лицу Елены скользнула улыбка.
– Трудно такое представить, да?
– И ты поедешь?
