Текст книги "Содержанка"
Автор книги: Кейт Фернивалл (Фурнивэлл)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)
– Да. Тебя как будто собака пожевала и выплюнула.
– В таком случае я приму у вас ванну, если позволите.
– Конечно. Но я не это имела в виду. Я смотрела в твои глаза, и то, что увидела там, разрывает мне сердце.
Чан опустил взгляд и отхлебнул чаю. В маленькой, наполненной жарким влажным воздухом комнате на какое-то время стало тихо. Наконец Чан поднял глаза, и стало ясно – эта часть разговора закончена.
– Как поживает Си-ци? – спросил он.
– С дочерью все хорошо. – Лицо И-лин просветлело, как будто на него упали лучи солнца.
Их взгляды встретились, и Чан, заметив, как внимательно и с какой надеждой она на него смотрит, понял, какие планы зрели в ее душе. Си-ци было шестнадцать, в этом возрасте девушки уже выходят замуж.
– Иди, – сказала она и махнула маленькой рукой, словно прогоняя его. – Иди, поговори с ней. Она во дворе.
Он встал и с уважением поклонился. Она довольно хмыкнула.
– Прежде чем я уйду, И-лин, я хочу сделать вам подарок.
Тонкие прямые брови ее поднялись, она в нерешительности потерла руки о черную юбку.
– В этом нет никакой необходимости, Чан Аньло.
– Думаю, что есть.
Он раскрыл кожаную седельную сумку и вынул из нее нечто, замотанное в старую [рубашку. Этот сверток он протянул ей. И-лин встала, приняла сверток, почувствовав его вес, улыбнулась и с любопытством развернула подарок.
– Чан Аньло, – дрогнувшим голосом пролепетала она.
В ее руке лежал пистолет.
– И-лин, я знаю, что ваш муж теперь отказывается иметь оружие, говорит, что с него хватит насилия. Но я боюсь, что насилие само придет к его порогу, да и. в Китай, и поэтому хочу, чтобы у вас…
И-лин бросила быстрый взгляд на дверь, но Ху Тай-вай все еще возился с кожей и иглами. Она проворно замотала пистолет и сунула его в шкатулку, где хранились ее инструменты для рукоделия.
Чан подошел к ней ближе.
– Кроме нас, об этом больше никто не будет знать, – сказал он. – Это ради вас.
Она кивнула и первый раз в жизни поцеловала его в щеку. Он почувствовал крепкое прикосновение ее сухих губ и запах сандалового дерева.
– И ради Си-ци, – выдохнула она.
Си-ци была высокой девушкой с тощими ногами, одна из которых заканчивалась деревянной ступней. Но на протез почти никто не обращал внимания из-за лица, которое притягивало к себе мужчин, как горшок с медом притягивает медведей. Она не походила на свою широкоскулую мать. Ее лицо было узким, с тонкими чертами, с кожей цвета свежих сливок и теплыми терпеливыми глазами. В бледно-голубом платье Си-ци сидела под фиговым деревом, склонив черноволосую голову над какими-то бумагами.
Увидев Чана, она заплакала.
Юноша поклонился в знак приветствия.
– Не плачь, прекрасная Си-ци. Смотри, что я тебе привез. – Рассмеявшись, он достал из сумки книгу. – Вот. С этим ты быстро подтянешь английский.
За годы, проведенные в Гуанчжоу, каждый раз, бывая у Ху Тай-вая, Чан старательно учил Си-ци английскому. Без одной ноги (ее она потеряла еще в детстве, после укуса змеи) работу девушке было найти не так-то просто, а ни ему, ни ее отцу не хотелось, чтобы она полностью зависела от мужа. Поэтому они решили, что она будет переводчиком. Училась она быстро и с охотой, к тому же у нее была прекрасная память. Но иногда Чан задумывался о том, для кого она это делает, – для себя или… для него.
– Спасибо, – скромно сказала Си-ци. – Редьярд Киплинг, «The Jungle Book» [9]9
«Книга джунглей» (англ.).
[Закрыть]– прочитала она, и глаза ее засияли от радости.
Чан пожалел, что привез всего одну книгу.
– Это о мальчике, которого в джунглях вырастили волки.
Она быстро покосилась на него из-под длинных черных ресниц.
– Вам кажется, что и с вами случилось что-то похожее? Коммунистические волки вырастили вас в своем доме? – Она рассмеялась, и от ее смеха у него вдруг перехватило дыхание.
– Если дом твоих родителей был джунглями, то ты была в них золотым цветком, который очаровывал всех нас своим благоуханием.
Си-ци снова весело рассмеялась, качнув волной длинных роскошных бархатных волос, и раскрыла книгу. Чан сел рядом, и вместе они начали читать, слово за словом, страница за страницей, и все это время он чувствовал ее близость, ее мягкость, думал о том, какой хорошей женой была бы она ему.
Всего раз она повернулась к нему и спросила шепотом:
– О моем брате, о Бяо, вы ничего не узнали?
– Нет. Ничего.
Глаза ее разочарованно погасли, и она вернулась к чтению.
Каким-то уголком мозга он почувствовал движение. На какую-то долю секунды. Потом ощущение исчезло. Как будто питон Каа скользнул со страниц книги, незаметно и неслышно. Чан поднял голову и прислушался.
– Что? – негромко спросила Си-ци.
Он покачал головой и настороженно осмотрелся. Небо разливало разноцветные краски на серые крыши зданий: красную, желтую, загадочную туманно-пурпурную. День менялся, готовился к вечеру. В воздухе носились тучи насекомых, странные звуки, похожие на душераздирающие стоны призраков, доносились из джунглей.
Может быть, именно это он и услышал? Этот переход дня в ночь?
Си-ци прикоснулась к его руке, невесомыми пальцами тронула его кожу.
– Что случи…
Но Чан вскочил, забрасывая на плечо седельную сумку, и быстро зашагал в дальний конец двора, в сторону черной деревянной двери, ведущей в переулок. Он дернул ручку. Дверь была заперта. Когда он, собираясь запрыгнуть на выложенную сверху черепицей стену, отступил на два шага для разгона, дверь в дом распахнулась. Группа из пяти вооруженных солдат вывела во двор Ху Тай-вая и И-лин. На рукавах солдат алели нашивки армии Мао.
– Чан Аньло, – твердо, но с безошибочно узнаваемой вежливостью произнес их командир. – Прошу прощения за беспокойство, но вас вызывают в Гуйтань.
– Кто вызывает?
– Наш великий вождь Мао Цзэдун.
11
Дверь с грохотом отлетела в сторону. В кабак ворвался порыв ледяного ветра. Он собрал клубы сигаретного дыма в одно большое облако, которое повисло над головами посетителей, словно смерть. Алексей оторвал взгляд от игральных карт. Итак, Попков наконец– то объявился. Он стряхивал снег с косматой бороды, но движения его были неуверенными. Казак покачивался, единственный глаз его был красным, как свиное сердце.
Тупой ублюдок! Мы должны были сегодня прикрывать друг друга. На кой черт ты мне нужен в таком состоянии?
Алексей снова взглянул на карты. Его мозг пытался сосредоточиться на игре. За этот вечер он уже четыре раза садился за игру – и каждый раз в новом месте. Все заведения, по которым он ходил, располагались в темных закоулках, из которых разило кошачьей мочой и отчаянием. Голые деревянные столы в пивных пятнах; полы, протравленные водкой и навощенные слезами. Это были исключительно мужские места. Никаких гладких щек или стройных ножек. Просто несколько мужчин, собравшихся вместе, чтобы найти спасение от дневных забот и визга своих женщин в сладостном забытье, находящемся на дне стакана.
– Ну, ты будешь ходить или нет? Я не могу тут всю ночь ждать.
Алексей не обратил внимания на брюзжание противника. Он целенаправленно выбрал именно этого человека из всех игроков в карты. И выбрал его Алексей потому, что он был жирным. Жир означает еду, много еды. Этот игрок, скорее всего, отъелся на взятках и «откатах», привык жить не на зарплату, а на то, что получал из рук в руки. И этот человек явно был осведомителем. Доносчиком. Он продавал информацию.
Где-то рядом с грохотом отлетел в сторону стул, и Алексей краем глаза отметил Попкова, прокладывающего к нему путь.
– Тебя где носило? – бросил Алексей, не отрывая глаз от карт.
Попков кое-как обошел стол и встал за спиной Алексея. Увидев, какие карты держит в руке Алексей, он громогласно захохотал, обдав его перегаром.
– Когда проигрываешь, лучше сразу сдаваться, – нагнувшись к самому его уху, произнес он и снова зафыркал через нос, довольный своей шуткой.
Его веселье передалось и толстяку напротив.
– Прав твой друг, – сказал он, поднял свои разложенные веером карты и помахал ими, как будто прощаясь с Алексеевой надеждой на победу.
– Игра еще не закончена, – раздраженно ответил Алексей.
Он хотел поставить на кон еще несколько рублей, как вдруг получил такой сильный удар локтем в бок, что пальцы его разжались и карты рассыпались по грязному столу. Четыре упали на пол, причем три – картинкой вверх.
– Какого черта?!
Алексей потянулся за картами, но было слишком поздно. Брюхо толстяка не помешало ему первым подхватить карты с пола.
– Семерка, девятка и десятка. Невыигрышная комбинация, – ухмыльнулся он и окунул густые усы в кружку пива. – Правильно тебе твой друг советует, сдавайся. – Его серые глаза жадно засветились.
Алексей поднял руки, показывая, что сдается. Когда противник сгреб деньги и засунул выигрыш в карман, Алексей повернулся к Попкову.
– Ты, пьяный идиот, ты понимаешь, что я из-за тебя проиграл? – зашипел он, но вдруг увидел выражение глаз казака. – Ладно. Игра окончена. – Алексей поднялся и в шутку козырнул противнику. Похоже, сегодня не мой день.
Но толстяк не слушал его. Он уже подыскивал себе новую жертву среди стоявших у прилавка.
Алексей с неохотой подчинился Попкову, рука которого легла ему на плечо, и позволил увести себя вглубь зала, где виднелся пустой столик. Мужчины сели друг напротив друга. Алексей подумал о проигранных рублях, вздохнул, закурил сигарету, затянулся и посмотрел на Попкова.
– А ты не так пьян, как кажется, верно?
Рот казака растянулся в довольной усмешке.
– Я никогда не пьянею. Уже мог бы и запомнить.
– Ну и что же такое важное стряслось, что нужно было прерывать игру?
– Игра, в которую я играю, в сто раз важнее.
– И?
– И я выпил.
– Точнее, напился.
– Конечно. Если бы я не напился, я бы ничего не узнал. Теперь для разнообразия послушай меня, ладно?
Алексей откинулся на спинку стула, подальше от исходившего от казака запаха.
– Хорошо. Давай. Где же ты был?
– В борделе.
– Черт, только не говори, что ты триппер подхватил.
– Заткнись, а! Я ходил туда не девок лапать, я высматривал кого-нибудь из охранников лагеря. Мужики ведь там наверняка на стену лезут без баб, ну я и сообразил, где их искать надо.
Алексей глубоко затянулся сигаретой, чтобы скрыть удивление. Похоже, казак был не так уж и глуп.
– Ну и как? Нашел кого-нибудь?
– А ты сомневался? Нашелся один, почти такой же здоровяк, как я. Ни одна девка не хотела с ним идти, ясное дело. – Он перешел на доверительный шепот: – Ну, ты понимаешь, не проходит иногда у девок наш…
– Хватит, спасибо.
Попков почесал глазную повязку и продолжил рассказ:
– Он там им разгром устроил. Ходил пьяный по комнате и расшвыривал все и всех, кто под руку попадался, пока мамочка не завопила: «Кто-нибудь, увезите эту чертову гниду в его лагерь! Уберите его отсюда!» Ну я и убрал.
Алексей предложил казаку сигарету и чиркнул спичкой.
– Ясно, и что потом?
– Хоть он парень и здоровый, как я уже говорил, но, когда на улицу вышел, ноги его вообще держать перестали. Так что пришлось мне…
– Поднимать его. Ты же у нас такой джентльмен!..
– Слушай, дай договорить, а! – окрысился Попков. – По крайней мере я не торчал всю ночь в кабаке и не бросал деньги на ветер.
– Твоя беда в том, что ты не умеешь мыслить стратегически.
Черный глаз блеснул за клубами дыма.
– То есть?
– То есть мне было необходимо проиграть несколько рублей, чтобы… – Алексей выдержал многозначительную паузу. – Чтобы узнать, что в ближайшие недели через Фелянку будут проходить войска. А это означает поезда. Много поездов, оживленное движение, суматоха, постоянно появляющиеся новые липа. – Уперев локти в грязный стол, он подался вперед, впившись взглядом в Попкова. – Если покончим с нашим делом по-быстрому, сможем убраться отсюда раньше, чем я думал. Но… – Он на секунду замолчал, потому что следующие слова ему было непросто произнести. – Ты должен присмотреть за Лидой.
– Я всегда за ней присматриваю.
– Я боюсь, что она может попытаться вернуться на поезде в Селянск. – От мысли о том, как его сестра едет сама в армейском вагоне, набитом солдатами, внутри него все перевернулось.
Казак затушил сигарету в пивной луже на столе. Когда она зашипела, он стремительно встал.
– По коням!
Ночь была беззвездной, вьюга безжалостно била в лицо. Под ногами лежал свежий снег. Алексей шагал за казаком по узкой темной улочке вдоль унылых складов, двери которых громыхали под яростными порывами ветра. Нос Алексея уловил запах горения, который усилился, когда Попков свернул в какой-то двор. Языки огня выпрыгивали из металлической бочки, стоявшей перед небольшим кирпичным сараем. Попков направился прямиком к нему.
– Что ты с ним сделал? – с нехорошим предчувствием спросил Алексей.
Когда Попков в ответ многозначительно хмыкнул, Серову стало еще тревожнее.
Здоровяк ногой распахнул дверь. Свет от горящей бочки проник в помещение и озарил мертвенно-бледное лицо очень крупного мужчины. Он лежал на спине, шея его была перемотана несколько раз цепью, длинные концы которой были прикреплены к одному из железных кронштейнов, натыканных вдоль стен. Мужчина не мог повернуть голову. Неудивительно, что глаза его были закрыты. Могли он вообще дышать?
– Обязательно было это делать? – сдержанно спросил Алексей. – Нельзя было просто привести его в какую-нибудь забегаловку, купить водки и поспрашивать? Скажи мне, бычья твоя башка, чем тебя такой план не устраивал?
Сперва казак как будто опешил. Потом протянул огромные, как тарелки, руки к пламени и пожал плечами.
– Он мог не захотеть отвечать. Так… надежнее.
Возможно, Попков был прав. Но дело было не в этом.
Фыркнув от отвращения, Алексей вошел в склад и отстегнул цепь от стены. Лежавший на полу человек издал звук, похожий на собачий кашель. По-крайней мере, бедняга был жив. Никаких травм, кроме опухшей челюсти, у него как будто не наблюдалось. Охранник перевернулся на бок, пробормотал что-то нечленораздельное и захрапел.
– Поднимайся! – гаркнул Алексей и пнул его ногой.
Мужчина недовольно заворчал. Тогда Серов наклонился, поставил здоровяка на ноги и, поддерживая, вывел из сарая на ночной воздух. Мороз немного отрезвил охранника. Он покачнулся, но сумел устоять на ногах. Потом, поежившись, потянулся к теплой металлической бочке. Мужчина оказался моложе, чем показалось Алексею сначала. Пожалуй, ему было немного за тридцать. Довольно приятное лицо его было чисто выбрито.
– Итак, – сказал Алексей, – чем раньше мы с этим покончим, тем лучше. Я хочу задать тебе пару вопросов.
– Отвали.
Охранник какой-то странной неуклюжей походкой, точно утка, ковыляющая по льду, направился в сторону выхода со двора. Попков отошел от огня и похлопал мужчину по плечу. Да вот только его похлопывание было тяжелее полноценного удара любого другого человека. Охранник растянулся на присыпанной снегом земле лицом вниз, раскинув руки, и не успел он поднять голову, как казак уже сидел на нем верхом. Попков сдернул с него шапку, бросил ее в огонь и, сжав в кулаке густые патлы охранника, задрал ему голову и стал ждать, пока начнет говорить Алексей.
Серов вынужден был признать, что присутствие казака многое упрощало, хотя методы его вызывали отвращение.
– Тебя как зовут? – спросил Алексей.
Из передавленного горла охранника раздался сухой хрип.
– Дурень, дай ему говорить, – бросил Алексей Попкову.
Хватка на волосах немного ослабела, и охранник смог вздохнуть.
– Фамилия?
– Бабицкий, – просипел пленник.
– Хорошо, Бабицкий, все очень просто. Я хочу знать, содержится ли в Тровицком лагере один человек.
Бабицкий зарычал.
– Я назову тебе имя, а ты мне скажешь, находится ли этот…
– Нет.
Не задумываясь ни на секунду, Попков ударил охранника лицом об землю. Опустил и снова поднял его голову. Один раз, но этого оказалось достаточно, чтобы у того из носа хлынула кровь.
– Слушай, какого черта? Прекрати это! – взорвался Алексей. – Бабицкий, просто ответь на мой вопрос и после этого иди себе, куда хочешь.
Мужчина простонал и плюнул кровью.
– Я заключенных знаю по номерам, а не по именам.
Черт!
– У кого списки с именами?
– Они в конторе.
– Кто работает в конторе? На этот раз мне нужно имя.
Глаза мужчины затуманились, он начал задыхаться. Оно и неудивительно, ведь на легкие давила такая гора.
;—Слезь с него, – приказал Алексей Попкову.
На миг их взгляды встретились, и Алексей уже приготовился нанести удар, о котором думал весь вечер, но Попков не был дураком. Сверкнув зубами, он отпустил волосы и поднялся на колени так, что остался над охранником, но не давил на него своим весом.
Бабицкий жадно глотнул воздух и выпалил:
– В конторе главный Михаил Вышнев. Он всех знает.
– Как мне его найти в городе? Где он пьет?
– В кабаке… – он снова харкнул кровью на снег, – у шинного завода. Это паршивое место, но официантки там сговорчивые.
Алексей присел радом, достал из кармана пальто платок, вытер кровь с лица мужчины и снова поднялся, брезгливо поморщившись. Покрасневший платок он бросил в огонь, подумав о том, как бы ему хотелось так же легко избавиться от всего, что произошло за этот вечер.
– Хорошо, отпусти его.
Как ни удивительно, Попков молча подчинился.
Охранник, выругавшись, поднялся на ноги. Алексей достал пачку сигарет, вытряхнул две штуки, подкурил обе и протянул одну Бабицкому. Когда охранник затянулся, с его лица на сигарету упала капля крови.
– Пошли вы! – бросил Бабицкий, наполнив легкие дымом. – Пошли вы все! Завтра я уезжаю из этой холодной дыры.
– Куда поедешь?
– А тебе какое дело?
– Никакого.
– Меня переводят в Москву. – Его разбитые губы растянулись в усмешке. – Так что имел я и вас, и вопросы ваши.
Алексей отвернулся. Он узнал все, что было нужно. Теперь у него было имя. С этого он и начнет. Но уже без чертова казака.
12
Лида лежала на кровати и думала о договоре, который она заключила с Алексеем. Она обещала не выходить из своего номера, если он сегодня вечером возьмет с собой Попкова, но одержит ли он слово? Внутри нее все клокотало от волнения, веки словно горели изнутри. В этом-то и загвоздка: когда договариваешься о чем-то с людьми, никогда не знаешь, можно ли на них положиться. Лида смотрела в потолок, на, сырое пятно, которое постепенно приобрело форму жирафа. Наверное, наверху протекали трубы. Такие же ненадежные, как болтливые языки.
Ты прекрасно говоришь по-русски. Эти слова Елены напомнили ей, как она когда-то сказала почти то же самое Чану. «Ты прекрасно говоришь по-английски», – негромко произнесла она, вспоминая. Тогда было лето, в тот день небо над Китаем казалось громадным – необъятное переливчато-синее шелковое покрывало у них над головами. Лида улыбнулась и отпустила свои мысли, которые рвались к этому воспоминанию так же безудержно, как пчела летит на сладкий, манящий аромат цветущей орхидеи. Она не стала противиться или сдерживать себя. Не в этот раз. День за днем здесь, в этом заснеженном краю она боролась за будущее, но этим вечером Лида позволила себе пьянящее удовольствие вернуться в прошлое.
Чан Аньло вывел ее по размытой тропе к бухте Ящерицы, как называли небольшой залив к востоку от Цзюньчоу, там, где река впадает в море. Рассветное солнце лениво нежилось на воде, росшие на берегу березы бросали пестрые тени на серые плоские камни.
«Для меня большая честь, что ты считаешь мой английский приемлемым», – вежливо ответил Чан.
Ее сердце готово было вырваться из груди. Придя сюда сама с едва знакомым молодым человеком, да еще китайцем и, более того, коммунистом, она многим рисковала. Ее мать, узнай она, куда собирается дочь, наверное, привязала бы ее к кровати. Но к тому времени их жизни, его и ее, уже переплелись непостижимым образом. Она чувствовала, как малюсенькие крючки, острые, как маленькие стрелы, впиваются в самые нежные, самые чувствительные части ее тела, в живот, в худые белые бедра. И с каждым ударом сердца как будто кто-то дергал за эти невидимые крючки. Его неподвижность была такой же грациозной, как и его движения. Он был в блузе с вырезом в форме буквы V и просторных брюках. На ногах – ужасные ботинки. Когда он встретил ее на выходе из английской церкви, она поздоровалась с ним очень официально – сложила перед собой ладони и поклонилась, не поднимая глаз.
– Я хочу поблагодарить тебя. Ты спас меня в том переулке, и я тебе очень признательна. Спасибо.
Он не пошевелился. Ни один мускул не дрогнул у него на лице и на всем теле. Но что-то переменилось у него внутри. Точно открылось какое-то место, которое до этого оставалось закрытым. Исходившее от него тепло удивило ее.
– Нет, – сказал он, внимательно глядя на нее. – Ты не должна быть мне признательна. – Он подошел к ней на шаг и остановился так близко, что она смогла рассмотреть фиолетовые точки в его черных глазах. – Торговцы людьми перерезали бы тебе горло, когда ты стала бы им не нужна. Так что мне теперь принадлежит твоя жизнь.
– Моя жизнь не принадлежит никому, кроме меня.
– А я обязан тебе своей жизнью. Если бы не ты, меня бы уже не было. Пуля этого иностранного полицейского дьявола попала бы мне в голову, и я бы уже был с моими предками, если бы ты не вы– шла из темноты и не остановила его. – Он очень низко поклонился. – Моя жизнь принадлежит тебе.
– Значит, мы квиты. – Она неуверенно рассмеялась, не совсем понимая, насколько это серьезно для него. – Жизнь за жизнь.
Отойдя от нее, он присел на корточки на поросшем травой пятачке у самой воды. Может быть, он не хочет испугать ее? Или она для него просто еще один фаньцуй, иностранный дьявол, рядом с которым ему невыносимо находиться? Спрятав лицо под широкой соломенной шляпой, она села на огромный плоский камень, вытянула ноги и подставила под солнце голые лодыжки. Помятая шляпа и старенькое платье смущали ее. Наблюдая за небольшой коричневой птицей, которая пыталась достать сочную личинку из упавшей ветки, она надеялась, что Чан Аньло не станет рассматривать ее.
– В Пекине у меня много лет был учитель английского, – заговорил он. – Он хорошо меня учил.
Взглянув на него из-под полей шляпы, она оторопела, увидев, что он разматывает пропитанную кровью повязку на ноге. О Боже, это наверняка из-за той сторожевой собаки, которая прошлой ночью бросилась на него, когда он пришел в клуб «Улисс», чтобы спасти ее. Зубы пса, похоже, наделали гораздо больше беды, чем она предполагала. Она почувствовала приступ тошноты при виде кожи, свисающей с ноги красными лоскутами. У нее вдруг заболело в груди. Как вообще он мог ходить с такой ногой?
Он поднял взгляд и увидел, что она, открыв рот, пялится на его ногу. Лида наконец оторвалась от созерцания раны, и их глаза встретились. Довольно долго они смотрели друг на друга. Потом он отвернулся. Молча она наблюдала за тем, как он опустил ногу в воду и начал растирать рану пальцами, маленькие сгустки крови поднимались на поверхность, из-за чего река стала напоминать рыбью спину. Лида быстро встала с камня и опустилась на колени рядом с ним. В ее руке была игла и нить, которые он попросил ее захватить с собой. Теперь девушка поняла, с какой целью.
– Вот, – произнесла она, протягивая их.
Однако, когда он поднял руку, она тоном человека, принявшего решение, произнесла:
– Может, лучше я помогу?
В глазах его загорелся огонек, значение которого она не смогла разгадать. Их черноту точно перекрыло что-то яркое и обжигающее. Лида сглотнула, придя в ужас от того, что сама предложила.
Когда иголка в первый раз вошла в его кожу, она думала, что он закричит, но он не издал ни звука. Она бросила беспокойный взгляд на его лицо. К ее изумлению, оказалось, что он смотрит на ее волосы и улыбается каким-то своим мыслям. После этого она уже не поднимала глаз, сосредоточившись на работе. По правде говоря, она больше думала не о том, больно ли ему, а о том, чтобы швы получались как можно ровнее, потому что понимала: шрамы у него останутся навсегда. Она то и дело промокала кровь носовым платком и усердно старалась не думать о проглядывающих из-под плоти белых участках кости.
Покончив с этой работой, она стянула с себя нижнюю юбку, разрезала ее ножом Чана на ленты и перевязала рану. Вышло довольно грубо, но она сделала все, что могла. Черт! С перевязкой у нее получилось не лучше, чем с зашиванием. Потом, даже не спросив у него разрешения, она вспорола его ботинок и перевязала еще двумя кусками ткани.
– Ну вот, – сказала она. – Так-то лучше.
– Спасибо.
Чан низко поклонился, когда она села на траву, и у нее вдруг возникло ощущение, что он старается не смотреть ей в лицо. Почему? Что он мог скрывать от нее?
– Не нужно меня благодарить. Раз уж мы взялись спасать друг другу жизни, значит, мы отвечаем друг за друга, – улыбнулась она.
Она услышала, как он громко вздохнул. Он был раздражен? Она позволила себе что-то лишнее? Лида вдруг растерялась, почувствовала себя чужой и беспомощной в этих непостижимых и незнакомых китайских землях. Она поднялась, скинула сандалии и вошла в реку. Спокойная вода мягко накатила на ее ноги, обдав приятной прохладой. Лида плеснула немного на подол платья, чтобы смыть кровь. Его кровь. Впитавшуюся в ткань ее одежды. Она какое-то время смотрела на багровые пятна, потом прикоснулась к одному из них кончиком пальца, и руки ее замерли.
– Лидия Иванова.
Он впервые произнес ее имя. В его устах это прозвучало непривычно. Скорее не по-русски, а…
– Лидия Иванова, – повторил он, голос его был тихим, как легкий ветер, гуляющий в траве. – Что тебя так тревожит?
Она вздрогнула. Что было тому причиной, ее ли собственная кровь, речная ли вода, но в тот яркий, залитый солнцем миг она вдруг поняла, что ошиблась. Он видел ее насквозь, все ее мысли были для него так же прозрачны, как капельки воды, скатывающиеся по ее рукам. Тот вздох, который она услышала, не был раздражением. Он вздохнул, потому что знал, как знала и она, что теперь они действительно были в ответе друг за друга. Когда она посмотрела на Чана, он лежа, приподнявшись на локтях, наблюдал за ней своими смоляными глазами. Их взгляды встретились, и Лида ощутила, что их связало что-то материальное. Какая-то нить, мерцающая в воздухе, такая же неуловимая, как речная волна, но такая же прочная, как стальные канаты, удерживающие новый мост через реку Пейхо.
– Скажи мне, Лида, что лежит на твоем сердце таким грузом?
Она отпустила подол платья, и тот закачался на воде вокруг ее ног. Лида вдруг снова очень ясно увидела, какое оно потрепанное. И в тот же миг решилась.
– Чан Аньло, – сказала она, – мне нужна твоя помощь.
– Вчера вечером у какого-то мужчины я вытащила из кармана ожерелье. – Лида вышла из воды и снова села на камень, настороженно замерев, точно оранжевая ящерица, готовая в любую секунду пуститься наутек, – голова приподнята, конечности напряжены. – Это было в «Улиссе».
В клубе «Улисс» собирались британские колонисты, жившие в международном поселении в Цзюньчоу. Это заведение поражало грандиозными размерами и неуместной роскошью и словно магнитом тянуло к себе Лиду. «Попробуй как-нибудь пожить в темном душном чердаке, – бросила она как-то своей подруге Полли, – и тогда увидим, захочется ли тебе бывать в "Улиссе"».
– Поэтому вчера туда и приезжала полиция, – пояснила она Чану. – Пропажу обнаружили до того, как я успела выйти из клуба, и мне пришлось ожерелье спрятать. – Она заметила, что говорит слишком быстро, и продолжила уже медленнее: – Когда всех нас допросили и обыскали, мне пришлось оставить его там и уйти.
Она еще несколько раз украдкой бросала на него взгляды, но лицо Чана Аньло оставалось спокойным. По крайней мере это обнадеживало. Никогда раньше она никому не признавалась в своих кражах, хотя до сих пор в руки ей никогда не попадало ничего даже близкого по стоимости этому ожерелью. Она нервничала.
– Это было ужасно, – добавила она.
Несмотря на неудобную повязку, Чан легко оторвался от травы, сел и подался вперед.
– Где ты спрятала ожерелье?
Лида сглотнула. Ей придется ему довериться. Придется.
– Во рту чучела медведя рядом с мужским туалетом.
Свет точно спрыгнул с поверхности реки и наполнил его лицо. Он рассмеялся, и этот звук отозвался странным ощущением удовлетворения где-то у нее в груди.
– Ты хочешь, чтобы я вернул его тебе. – Слова эти не были вопросом.
– Да, – сказала она и глубоко поклонилась.
– Почему я? Почему не ты сама?
– Мне не разрешают появляться в клубе. Вчера был особый случай. – В последовавшей тишине она почувствовала, насколько серьезной была ее просьба.
– Мне туда тоже нельзя, – напомнил он ей. – Китайцев туда не пускают. Так как же я, по-твоему, должен запустить руку в пасть медведя?
– Это тебе решать. Ты ведь уже доказал свою… находчивость.
– Ты понимаешь, что, если я попадусь, меня посадят в тюрьму?
Или того хуже?
Она закрыла глаза, чувствуя, насколько противна сама себе.
– Я знаю, – прошептала она.
– Лида.
Она открыла глаза и от удивления заморгала. За те пару секунд, пока веки ее были опущены, он совершенно беззвучно прошел по траве и теперь стоял прямо перед ней, высокий, гибкий и в то же время настолько неподвижный, что, казалось, он и не дышит вовсе.
– Меня могут казнить, – мягко произнес он.
Она отбросила волосы и посмотрела ему в глаза.
– Значит, ты не должен попасться.
Он рассмеялся, и в его смехе она неожиданно услышала дикую энергию, которую он обычно так умело сдерживал. Чан прикоснулся к ее руке – легчайшее касание кончиками пальцев, но этого хватило ей, чтобы понять. Они с ним были слеплены из одного теста. От опасности у него закипала кровь. То, что другим казалось риском, для него было интересной задачей. Они были зеркальными отображениями друг друга, двумя половинками единого целого, и тот миг, когда его кожа скользнула по ее, был моментом соединения двух осколков.
– Чан Аньло, – строго произнесла она, – ты не должен попасться. Ни в коем случае. Потому что, если ты попадешься, – она немного наклонила голову в его сторону, – я уже не получу своего ожерелья.
Глядя на нее, он мягко улыбнулся.
– Оно так дорого?
– Да. Оно из рубинов.
– Я хотел сказать… – промолвил он и на секунду замолчал, внимательно рассматривая ее лицо. – Оно так дорого для тебя?
– Ну разумеется! Что еще может обеспечить мне жизнь? Я имею в виду, нормальную, человеческую жизнь, а не это прозябание. Мне… и матери. Она пианистка. Мне больше негде взять денег, чтобы купить ей рояль «Эрар», который ей так нужен.
– Рояль?
– Нуда.
– Ты готова рисковать всем… ради рояля?
Вдруг в одну секунду между ними раскрылась трещина, до того глубокая, что дна ее не было видно. Трещина, которую до этого ни она, ни он не замечали.
