Текст книги "Алхимия убийства"

Автор книги: Кэрол Макклири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– До последнего сильного дождя здесь были лягушки? – спросил Пастер у Мишеля.

– Да, всегда, они любят это место. За время, что я работаю в водостоках, они никуда не девались. Тут еще валялись дохлые крысы, но потом их смыло в дожди.

– Как долго ты работаешь здесь?

– С тех пор как отец привел меня сюда в четырнадцать лет.

– Ты когда-нибудь болел от этих испарений?

– Никогда, и те, кто работает со мной, тоже не болели. Спросите моего напарника Анри. Он работает здесь больше десяти лет, и никогда не болел.

Воздух из водостоков, вредные испарения послужили причиной того, что эти люди спустились сюда.

Пандемия гриппа, названного «русским», поскольку он пришел из азиатских степей, прокатилась по всей Европе. В Париже заболевание распространилось в виде смертоносного штамма, получившего название «черная лихорадка». Предполагалось, что источником болезни послужили испарения из канализации.

Больше всего «черная лихорадка» свирепствовала в кварталах бедноты и районах обездоленных, где могли вспыхнуть голодные бунты и в лучшие времена. Черное знамя анархии было поднято под громкие выкрики, что городская беднота умирает в результате заговора богатых с целью избавить мир от голодных ртов.

10

Бруардель слышал слова рабочего, что он и его напарник Анри ни разу не болели за годы работы в водостоках.

– Попятно, что на рабочих канализации вредные испарения не действуют, – с раздражением сказал директор департамента здравоохранения, обращаясь к Пастеру и его ассистенту, шедшим впереди по узкому каменному возвышению вдоль сточного потока. В замечании Бруарделя прозвучали как начальственные, так и недовольные нотки, поскольку он определил, что причина эпидемии в испарениях из канализации. Заключение государственного служащего строилось на силлогизме: сточные воды под землей выделяют испарения, люди наверху умирают, a fortiori [19]19
  С тем большим основанием (лат.).


[Закрыть]причина в сточных водах.

Эта теория стала весьма популярной, поскольку, как установили ученые с помощью микроскопа, сточные воды служат питательной средой для микробов. Однако Пастер никогда не признавал и не отрицал какую-либо теорию, пока она не была проверена в лаборатории, и пока никто научно не доказал, что испарения из канализации содержат смертоносные микробы. Наоборот, запахи тысячелетиями витали вокруг людей с тех пор, как начали строить города.

Несогласие Пастера с мнением Бруарделя, высказанным городским газетам, у последнего вызвало негодование, превзошедшее его обычную неприязнь к Пастеру. Но дело было даже не в том, что Бруардель недоброжелательно относился к ученому, – практикующим врачам не нравилось, что люди считают Пастера врачом-практиком. По существу, он был химиком. Их также выводили из себя обвинения Пастера в том, что врачи передают инфекцию от одного пациента другому, потому что не дезинфицируют свои руки и инструменты.

– Точно так же как у людей, общающихся с больными оспой, вырабатывается иммунитет к этой болезни, – продолжал Бруардель, – организм чистильщиков водостоков может сопротивляться вредным испарениям.

– А где доказательства? – пробормотал Пастер.

– Доказательства – мои клинические исследования! – огрызнулся директор.

Вот в чем суть спора между ученым и медиками. Врачи считали, что причины заболевания и способы лечения следует определять на основе осмотра и опроса пациента. Им была чужда идея, что образцы крови и ткани можно положить под микроскоп и решить, какое назначить лечение. Они не хотели, чтобы пастеровский микроскоп встревал между ними и больными.

Пока они шли дальше по темному ходу, Пастеру пришлось услышать достаточно нелицеприятных слов раздраженного директора.

– Господа, вы находитесь здесь по просьбе министра. Я, конечно, уважительно отношусь к его пожеланию, чтобы вы увидели предположительный источник вредных испарений. Однако прошу вас принять к сведению, что вас обоих предупредили о необходимости закрыть лица, чтобы защитить себя от миазмов, вы же этого не сделали.

– Благодарю вас, доктор.

Искоса взглянув на Пастера, Рот заметил, что он ухмыльнулся, когда выражал признательность за заботу директора о своем здоровье.

Конечно, она была лживой. Ничто его не обрадовало бы больше, как если бы Пастер свалился в сточную канаву и утонул, доказав тем самым его теорию о заражении вредными испарениями и избавив медицинский мир от своей критики.

Для Пастера лаборатория служила полем битвы против двух врагов: зависти и невежества медиков, с одной стороны, а с другой – микробов, вызывающих болезни, которые уносили миллионы человеческих жизней. В течение десятилетия институт боролся с микробами, вызывающими гонорею, брюшной тиф, проказу, малярию, туберкулез, холеру, пневмонию, менингит, столбняк, сибирскую язву, бешенство, чуму и другие болезни. Пастер создал вакцины против нескольких болезней. Это была его личная война – он потерял двух дочерей, заразившихся инфекционными болезнями.

Пастер спросил Рота:

– Вы помните, что написано в Библии о невидимом убийце, за которым мы охотимся?

– Да. В Откровении говорится о Четвертом Всаднике. «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертой частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными». Звери земные – это микробы.

– Вчера радикальная вечерняя газета поместила карикатуру с изображением Четвертого Всадника, скачущего по бедняцким кварталам и размахивающего окровавленной косой. Вы знаете, чье лицо было у всадника?

Рот покачал головой, но на самом деле он знал.

– Президента Карно. Его карманы были набиты деньгами фабрикантов. Радикалы обвиняют президента, что он при помощи этой болезни уничтожает бедноту.

– Чушь какая-то.

– Конечно, но люди, напуганные болезнью, готовы поверить во что угодно. Честно говоря, библейские предсказания о гневе Божьем и смертной каре сбывались много раз. Одному Богу известно, во что бы превратился мир, если бы прогресс не замедлялся этими агрессивными зверями. Сейчас эти создания снова угрожают нам.

– Вы считаете, мы сможем остановить их?

Пастер помолчал немного, глядя на поток сточной воды.

Эти создания борются с человечеством за выживание. Чтобы победить их, нам нужно найти их ахиллесову пяту. Но на каждом шагу мы должны быть начеку. Шесть лет назад я потерял Тюилье, когда послал его с группой специалистов, чтобы изучить вспышку холеры в Александрии, надеясь остановить ее, прежде чем она с кораблями перекинется в Марсель. Одна ошибка – и Тюилье сам заболел. За ошибки приходится расплачиваться жизнью.

При посещении водостоков доктор Пастер оставался без респираторной повязки. Те, что были у директора и его помощника, были смочены одеколоном и немного спиртом, поскольку считалось, что таким способом можно нейтрализовать вредные пары.

– Средневековье, – пробормотал Пастер при виде таких средств защиты.

Мишель усмехнулся, когда увидел, что директор и его помощник надевают повязки. Он и сотни таких, как он, проводили всю жизнь в водостоках и никогда не страдали от испарений, хотя он попросил посетителей заправить носовые платки за воротник. Они подумали, что это для того, чтобы не мерзла шея, но потом поняли, почему рабочие закрывали ее: огромные пауки и гигантские сороконожки сидели на потолке и иногда падали вниз.

– Mon Dieu! [20]20
  Боже мой! (фр.)


[Закрыть]– Мишель остановился и с испугом посмотрел на Рота. – Если насекомые здесь вырастают до таких размеров, то каковы же те невидимые существа, которых вы ищете?

11

Слабый свет показался в темноте впереди Мишеля.

– Это лампа моего напарника Анри, – сказал он.

Как эти рабочие преисподней находили дорогу в темном лабиринте тоннелей, оставалось тайной под стать той, что окружает Сфинкса. Но когда они дошли до того места, где висел фонарь, Анри они не увидели.

– Он был здесь, – сказал Мишель. – Наверное, поднялся перекусить. – Он показал на отверстие в потолке тоннеля. – Это для сброса бытовых отходов.

Это было обычное круглое отверстие над потоком сточных вод.

Париж, как древний город, продолжал избавляться от нечистот через отверстия на первых этажах многоквартирных домов. Жители через такие отверстия опорожняли ночные горшки. Отверстие, указанное Мишелем, находилось в одном из домов бедняцкого квартала, где были отмечены первые случаи заболевания «черной лихорадкой».

– Лягушки здесь дохли, когда люди начали болеть там, наверху?

Мишель покачал головой:

– Нет, мсье, я этого не видел. Но дохлых крыс видел.

Директор здравоохранения подошел к ним, когда рабочий осветил отверстие своим фонарем. Он наступил на лягушку, посмотрел под ноги на кровавое месиво и с ухмылкой сказал своему помощнику:

– Доктор Пастер все время стращает нас, что полчища микробов наступают как одиннадцатая египетская чума. Теперь мы видим, что он не прав. Бог наслал на нас полчища лягушек.

Помощнику понравился юмор начальника, или он счел нужным показать это, однако ни Пастер, ни Рот никак не отреагировали. Пастер давал указания Роту, где взять пробы воды и чтобы тот налил ее в стерилизованные бутылки в кожаном кофре, висевшем на ремне, перекинутом через плечо. Пастер обычно сосредоточивался на своей работе и не любил, когда его от нее отрывают.

– Нужно взять еще и лягушку, – сказал Рот, поймав одно из скользких созданий. – Может быть, миазмы – от их несвежего дыхания.

Пастер был поглощен своей работой и не обратил внимания на замечание Рота, но сарказм не ускользнул от директора, давшего взглядом понять Роту, что раздавил бы его сапогом, как только что раздавил лягушку. Пастер переключился на Мишеля и спросил его о работе.

– Работа опасная, – ответил тот. – Когда идет дождь, вода здесь ревет как в водопаде. Да даже при нормальном уровне воды можно соскользнуть в канал, и тебя унесет за секунду. – Он оглянулся и посмотрел в водосток, словно хотел убедиться, не угодил ли туда Анри.

– Летом запах сильнее?

– Гораздо сильнее. Иногда образуется так много газа, что кажется: вот чиркнешь спичкой, чтобы закурить, и будет взрыв. Заводы сбрасывают в канализацию химикаты, которые оставляют ожоги на коже, а в легких все горит, когда дышишь.

– Но вы не боитесь вредных испарений?

– Доктор, я работаю под землей уже более двадцати лет. Если эти паразиты, о которых говорите, не сожрали меня, значит, я им не по вкусу.

Двадцать лет в канализации. Да еще его отец до него. Вполне обычная практика следовать по стопам отца в выборе профессии. Во Франции даже палач – наследственная профессия.

Человеческие экскременты плюхнулись в воду через отверстие в потолке. Директор показал на них.

– Мсье Пастер, вам нужно взять и этого дерьма к себе в лабораторию, чтобы исследовать под микроскопом. Может быть, вы обнаружите в нем микробы чумы, угроза которой, по-нашему, нависла над городом.

– Странная штука, – сказал Пастер, совершенно не обращая внимания на директора. У него был отсутствующий взгляд, как у индийского мудреца, в состоянии транса погруженного в мысли.

– Дерьмо – странная штука? – Директор поднял брови.

Пастер посмотрел на Бруарделя, словно только что заметил его.

– Нет, лягушки.

– Лягушки?

– Ну да, – недовольно произнес ученый. – Вы что – не видели лягушек и крыс, мсье директор? Почему лягушки живы, а крысы дохнут?

Мишель направил луч фонаря на что-то лежащее впереди на каменной дорожке и пошел посмотреть, что там, но внезапно остановился словно пораженный громом.

Его напарник Анри лежал поперек узкого прохода, туловищем прислонившись к каменной стене. Его рот и глаза были широко открыты. Струйка крови стекала из уголка губ. Крыса вгрызалась ему в лицо, еще несколько особей копошились под разодранной рубашкой в животе. Внутренности вывалились и почернели. Рядом с ним валялись дохлые грызуны.

12

Нелли Блай, Париж, 27 октября 1889 года

Ночь темна и глуха в переулке за «Мулен Руж». Луч маяка на Эйфелевой башне кружит над мрачным морем тумана подобно летучему призраку. Каждый раз, когда он проплывает над головой, оживает все неживое вокруг.

В переулке тихо как в склепе.

От страха холодок пробегает по спине. Одному Господу известно, что скрывается во мраке. Плотнее обмотав шею шерстяной шалью, я почти бегу к углу переулка, где газовый фонарь создает размытую дыру туманного света. Съежившись в освещенном круге, прислушиваюсь к звукам ночи, но ничего не слышу, кроме своего учащенного дыхания. Из-за света даже труднее что-либо разглядеть в тумане, и я снова неохотно делаю шаг в темноту. На некотором расстоянии от меня какое-то движение, шевеление, которое я скорее чувствую, чем вижу.

Ноги увлекают меня вперед, словно они наделены своим собственным сознанием, в то время как я борюсь с желанием повернуть в обратную сторону и мчаться в свою гостиницу.

Я оказываюсь у старинной каменной стены с арочными воротами, заросшими мхом. Вот так, чтобы встретиться с убийцей, я пришла не на самое подходящее для этого место – на Монмартрское кладбище.

Я видела этот каменный сад с некоторого расстояния в дневное время. Здесь с трудом протиснешься между небольшими склепами, украшенными витражами и изумительными скульптурами. Это последнее пристанище многих знаменитостей, но мне не хочется составлять им компанию.

Идет смертельная игра.

Я трижды что есть силы дую в полицейский свисток и кричу: «Помогите!»

Мне нужно ждать жандармов, но в опасности женщина. Я снова дую в свисток.

– Полиция идет! – кричу я и вхожу в ворота.

Когда пробегает луч маяка на башне, тени от склепов приходят в движение. Как каменные призраки, поднимающиеся с земли. Большинство мавзолеев имеют метра два на два и чуть больше трех в высоту – миниатюрные дворцы мертвых. В некоторых, большего размера, стоят скульптуры, достойные царей. За ними может скрываться что угодно. Даже средь бела дня нельзя увидеть человека за частоколом строений.

Я слышу топот бегущих, и моя отвага тает. Я делаю шаг в сторону с главной дорожки и опускаюсь на колено позади какого-то склепа. Надо мной застыла каменная фигура скорбящей молодой женщины с обнаженной грудью, ей здесь вечно стоять над могилой. Она заставляет меня вспомнить о Джозефине. Шаги затихают вдали, но я не двигаюсь с места. Сердце готово вырваться наружу.

Все-таки это неприятное место.

Я верю в мертвых, как и в живых, и, может быть, поэтому кладбища так действуют на меня. Собравшись с духом, встаю и дую в свисток изо всех сил.

Над головой снова вспыхивает башенный луч. Я вижу проститутку. Ее белое платье светится призрачным светом. Она стоит с вытянутой вперед рукой, словно маня кого-то. Луч проплывает мимо, и она исчезает.

– Беги! – кричу я ей и снова дую в свисток. – Спасайся!

Из тумана появляется еще одна фигура – похожая на гигантскую летучую мышь и черная, как ворон Эдгара По. Я поворачиваюсь и бегу в слепой панике. Я спотыкаюсь о надгробную плиту и падаю, сильно ушибив колени, поднимаюсь и снова бегу, опять спотыкаюсь, бегу, пока вдруг у меня под ногами ничего не оказывается, и я лечу в дыру, отскакиваю от земляной стены и грохаюсь на дно с такой силой, что не могу вздохнуть.

Темно хоть глаз выколи. Все тело болит. Встаю на четвереньки и ощупываю земляную стену вокруг себя.

Я в могиле.

Начинаю кричать, не в силах встать на ноги. Слышу наверху приближающиеся шаги. У меня захватило дух. Земля сыплется на меня, когда кто-то подходит к краю могилы. Высокая темная фигура, похожая на гигантскую летучую мышь, возникает надо мной, и земля опять сыплется в яму.

Он закапывает меня живьем.

13

– Кто здесь? – спрашивает сверху испуганный голос. Слава Богу, это не голос убийцы.

– Помогите мне, вытащите меня отсюда.

– Не двигайтесь. – Чиркнула спичка, и зажегся фонарь. Это человек в накидке жандарма, похожей на летучую мышь.

Губы у меня дрожат, и колени трясутся.

– Пожалуйста, помогите мне выбраться.

– Как вы туда попали?

– Я бежала от убийцы и провалилась.

– Какого убийцы?

– От человека, который преследует меня. Помогите мне, и я все объясню.

Жандарм уходит, не сказав ни слова. Какое-то мгновение он светит своим фонарем в могилу, потом исчезает.

– Не бросайте меня!

Я не могу поверить, что он вот так оставит меня здесь. Я подпрыгиваю и приземляюсь на том же месте. После нескольких попыток я наконец цепляюсь за землю и подтягиваюсь, на что-то опираюсь одним локтем, а потом другим, на край, и начинаю, брыкаясь, ползти на животе. Силы на исходе, меня трясет и сильно мутит, но я на свободе.

С радостью слышу лязг железных ободов колес по булыжной мостовой и звон колокола. Это полицейский фургон въехал в ворота. Из мглы появляется полицейский, размахивающий фонарем. За ним еще люди в накидках, похожих на летучую мышь. Жандарм ходил за подмогой.

Полицейские собираются вокруг меня, почти все говорят одновременно. Кто я? Что здесь делаю? Про какого убийцу я говорила?

Вслед за ними появляется переодетый полицейский. Он грубо светит мне в лицо фонарем.

– Что вы здесь делаете, мадемуазель?

Прикрыв глаза рукой, я отвечаю:

– Меня зовут Нелли Блай. Я репортер американской газеты. Здесь убили женщину.

– Убили? Где?

– Здесь, на кладбище.

– Откуда вы знаете?

– Я шла за убийцей. Он в черной одежде с красным шарфом.

– Разойдитесь, – приказывает он своим людям. – Обыщите все вокруг. Задерживайте всех, кого увидите.

– Кто вы? – спрашиваю я его.

– Инспектор Люссак из Сюрте. [21]21
  La Sûreté (фр.) (сокр. Управление национальной безопасности) – во Франции тайная полиция. – Примеч. пер.


[Закрыть]

– Сюда! – кричит один из жандармов. – Женщина. Она не шевелится.

Когда я вижу ее, сердце у меня обрывается. Она сидит на могиле, опершись спиной на надгробный памятник, глаза широко открыты, словно она видит нечто невообразимое. На груди пятно крови, стекавшей из уголка ее рта. На белом платье большие темные пятна крови.

Инспектор Люссак достает карманные часы и приседает рядом с телом. Он открывает крышку и стекло на циферблате. Проверив пульс, он подносит часы к раскрытому рту женщины, а один из полицейских светит фонарем. Я молюсь, чтобы от ее теплого дыхания запотело стекло.

– Дыхания нет, пульса нет, она мертва, – говорит Люссак.

Я отворачиваюсь и без сил сажусь на приступок у могилы. Пытаясь сдержать слезы, я смотрю на землю. Не могу не думать, что если бы я действовала быстрее, смелее, умнее и решительнее, то могла бы спасти ее.

Люссак вдруг оказывается рядом со мной, он смотрит на меня испытующим взглядом, каким полицейские смотрят повсюду в мире. Он деланно улыбается, показывая левый резец – он черный. Я избегаю его взгляда и стряхиваю грязь с платья, стараясь собраться с мыслями. По опыту знаю, что никогда нельзя доверять улыбке полицейского. Это значит они пряником хотят выведать, что им надо, прежде чем взяться за кнут.

Говорите, вы репортер? Женщина?

Уверена, женщины-репортеры во Франции более редкое явление, чем бизоны, если они вообще есть. Мобилизовав все знания французского, начинаю рассказывать историю, как я преследовала убийцу до Парижа. Он резко обрывает меня и отводит в сторону, чтобы полицейские в форме ничего не слышали.

– Теперь рассказывайте.

Я начинаю, но он снова перебивает меня и что-то пишет. Затем отдает записку одному из полицейских, и тот быстро уезжает на лошади.

– Продолжайте, – говорит он.

Сквозь зубы я как можно более сжато излагаю суть дела, потому что интуиция подсказывает мне не доверять ему. Когда я заканчиваю свой рассказ, прибывает смотритель кладбища.

– Могила вырыта по заказу, – говорит он Люссаку. – Похороны завтра.

В то время как они разговаривают, еще один молодой человек направляется к Люссаку. На нем длинное черное пальто с жестким стоячим воротником и цилиндр. На вид ему около тридцати лет; он среднего роста, светловолосый и с усами с закрученными концами. Всем своим обликом он выражает чувство собственного достоинства начинающего профессионала, о котором говорят: из молодых, да ранний. Я надеюсь, он не репортер, потому что человек в черном – моя тема.

Напрягаю слух, чтобы услышать разговор между ним и детективом, но мне удается уловить только то, что он врач.

Тело женщины положили в полицейский фургон, и молодой врач осматривает его при свете фонаря, а детектив стоит рядом. Я подхожу ближе к ним и спрашиваю:

– Инспектор, были ли в Париже еще подобные убийства?

Его лицо становится строгим, а тон официальным:

– Настали трудные времена. Люди теряют работу и голодают. Заговоров с целью свержения правительства больше, чем радикалов, готовых осуществить их. Единственно, что радует, – это выставка. Миллионы франков тратятся на французские товары, и вся страна гордится ее успехом. Сумасшедший убийца, разгуливающий по городу, может отпугнуть народ.

Молодой врач перебивает его:

– Господин инспектор, я закончил осмотр.

– Хорошо, мы можем переговорить здесь. – И он отводит врача в сторону, чтобы никто не мог слышать.

Упрекнув себя, что не вняла совету Джоунса не вести разговоры на эту тему с полицией, я сажусь рядом с рычащей горгульей на могильную плиту и жду, дрожа от холода и изнемогая от усталости. Нервы мои напряжены до предела. До последней минуты я неслась, как упряжка лошадей пожарной команды, и сейчас меня нужно отвести в конюшню и почистить.

Тайное совещание заканчивается, и инспектор направляется ко мне решительным шагом, что не предвещает ничего хорошего. Прежде чем он успевает подойти ко мне, возвращается верховой, посланный им с запиской. Посыльный соскакивает с лошади и вручает детективу бумагу. Я пользуюсь моментом, когда его внимание отвлечено, и подхожу к врачу, который надевает свое пальто.

– Добрый вечер, мсье.

Он слегка наклоняет голову.

– Добрый вечер.

– Вы от коронера? [22]22
  Коронер – следователь, ведущий дела о насильственной или внезапной смерти. – Примеч. пер.


[Закрыть]

– Нет, мадемуазель, я из больницы Пигаль.

– А раны – они ужасные?

– Раны?

– Да. Ножевые раны.

– Нет никаких ран, мадемуазель. Никакого кровотечения.

– Никакого кровотечения? Я видела пятна…

– Грязь.

– Грязь?

– Пятна от мокрой земли. На теле нет никаких ран.

– Никаких ран. – Я с трудом соображаю, как и ворочаю языком. – Тогда как он убил ее?

Он?

– Маньяк, который убил ее.

– Мадемуазель, я не знаю, о чем вы говорите. На женщине нет следов насилия. Вскрытие покажет больше, но я подозреваю, что она жертва лихорадки, которой болеют многие.

Это обман! Люссак сказал ему, чтобы он помалкивал об ужасных ранах. Мои ноги опережают мысли. В мгновение ока я оказываюсь рядом с телом и откидываю простыню. С близкого расстояния, при свете лампы я убеждаюсь, что темные пятна – это грязь. Крови нет, за исключением темной жидкости, вытекшей у нее изо рта.

– Ее не зарезали. – Я говорю вслух себе, а ответ слышу от Люссака.

– Совершенно верно, мадемуазель.

Два полицейских стоят справа и слева от Люссака. Он кивает врачу:

– Доктор Дюбуа, главный инспектор Моран свяжется с вами завтра. Спасибо.

Врач поднимает брови:

– Главный инспектор Сюрте? По поводу столь банальной смерти?

Инспектор Люссак бросает на меня недобрый взгляд и отвечает:

– Из-за немыслимых обвинений иностранки теперь это вопрос государственной важности.

На лице доктора Дюбуа написано полное недоумение:

– Странно, но безусловно, главный инспектор окажет мне честь своим визитом. До свидания.

Инспектор Люссак поворачивается ко мне, как только Дюбуа уходит. Какие бы инструкции он ни получил, мне от них ничего хорошего ждать не приходится. Но я не дрогну под его въедливым взглядом.

– Человек в черном убил ее. Он просто перехитрил вас.

– Каким же образом, мадемуазель? – Он смотрит на полицейских, стоящих рядом с ним. – Может быть, по просьбе этого воображаемого убийцы Господь Бог нанес удар молнией?

– Я знаю, что видела.

– А что, собственно, вы видели? – Инспектор взмахивает руками. – Человека в такой же одежде и с такой же бородой, как у кого-то, кого вы видели больше года назад в Нью-Йорке? Сколько мужчин в Париже носят такую же одежду и на тот же манер стригут свою бороду? – Он подходит ближе ко мне и тычет пальцем в мое лицо. – Скажите, какой акт насилия вы видели? Назовите мне хоть один-единственный акт, свидетельницей которого вы были сегодня ночью.

– Я… я опытный репортер. Моя интуиция…

– Полиция оперирует фактами, мадемуазель, а не интуицией женщины, которой следует находиться дома и заботиться о детях и муже, вместо того чтобы создавать проблемы для полиции. Мы знаем, что вам нужно. Правда ничего не значит для вашей падкой на скандалы газеты, которая печатает свои заголовки кровью.

Это уже слишком.

– Инспектор Люссак, вы переходите все границы. Я буду жаловаться вашему начальству. – Я повернулась, чтобы уйти.

– Минутку. Куда вы собираетесь идти?

– К себе в гостиницу.

– Нет, вы будете гостьей нашего правительства. Вы арестованы.

– За что?

– Вам нужно обвинение? Сержант Верне, подойдите сюда.

Один из полицейских отходит от группы стражей порядка.

– Сержант, вы патрулируете в этом районе более десяти лет?

– Так точно.

– Посмотрите на эту молодую женщину и скажите, кого вы видите.

Сержант бросает на меня беглый взгляд.

– Проститутку с Монмартра.

– Мадемуазель, предъявите вашу fille en carte.

– Что это?

– Документ из департамента нравов, который обязана иметь проститутка, подтверждающий, что она зарегистрирована в полиции и прошла медицинское освидетельствование.

– Вы же знаете, что у меня нет такого документа.

– Ага! Нелегалка, днем – швея, а ночью подрабатывает на панели. Сержант, арестуйте ее за занятие проституцией без регистрации.