Текст книги "Алхимия убийства"

Автор книги: Кэрол Макклири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

60

Мы ждем доктора Пастера всего несколько минут, прежде чем он появляется в своем кабинете вместе с Ротом.

– Господа, – Жюль вежливо кивает им, – вы слышали о кончине доктора Дюбуа?

Они с удивлением смотрят друг на друга.

– Он умер от «черной лихорадки».

Доктор Пастер потрясен.

– Боже мой, неужели? Сначала Рене, а теперь еще один молодой ученый, исследующий заболевание. Это неосторожность, и она допущена по моей вине. Я должен был строже следить за тем, как исследователи работают с опасными микробами, и инструктировать о мерах предосторожности во избежание заражения.

Меня искренне тронуло сочувствие, проявленное доктором Пастером к своему ассистенту и Дюбуа. Мы с Жюлем договорились ни в чем не обвинять Дюбуа, пока у нас не будет неоспоримых доказательств.

Жюль достает из сумки обломки деревянного ящика.

– Мы привезли кое-что из тех мест, где, по-видимому, у Перуна была лаборатория. На ящике имеется маркировка, по которой можно судить, что его отправили из Китая. Когда мы встречались с доктором Дюбуа в больнице, его сотрудник сообщил ему о получении еще одной посылки из Китая.

– Как и зачем ящик, отправленный из Китая, оказался в сельской глубинке? – спрашивает Пастер.

– Возможно для каких-то темных и дурных дел.

– Темных и дурных дел? – Пастер поворачивается к Роту, стоящему рядом с его креслом. – Я удивлен, что такие слова говорятся в связи с тем, чем занимается наука.

Жюль качает головой.

– Я также удивлен, друг мой, что воплощаются многие ужасные вещи, которые были плодом моей фантазии. Однако, что бы там ни было, говорит ли вам о чем-нибудь этот ящик? – Жюль дает Пастеру фрагмент ящика.

Престарелый ученый рассматривает его и передает Роту.

– Говорит о том, что он отправлен из китайской провинции Юньнань.

– Это имеет какую-то важность? – спрашиваю я.

– Возможно, что нет, но в этой провинции десятилетиями вели борьбу с чумой.

– Чума и «черная лихорадка» – это одно и то же? – интересуюсь я.

– Симптомы не одни и те же, – с серьезным видом поясняет Пастер. – Мы полагали, что это форма чумы – возможно, так оно и есть, – но если мы можем по крайней мере обнаружить микробы чумы при лабораторных исследованиях, то бактерии лихорадки не видели и даже не выявляли.

– Не говорила я вам, что, когда в первый раз была у Дюбуа, видела ящик, присланный из Александрии в Египте?

Вскинув брови, Пастер снова смотрит на Рота.

– В Александрии все еще свирепствует после стольких лет эпидемия холеры. Я командировал в Египет троих сотрудников для исследования этой вспышки. Похоже, что болезнь занесли паломники, возвращавшиеся из Мекки, и в конце концов она пошла по всей Европе. Тюилье, один из моих лучших специалистов, заразился этой болезнью и умер в Александрии.

Я удивлена.

– Какое отношение чума в Китае и холера в Египте могут иметь к Дюбуа и Перуну?

Пастер пожимает плечами и проводит руками по столу.

– Может быть, они получили образцы с этими заболеваниями, чтобы сравнить с «черной лихорадкой», считая, что лихорадка – это видоизмененная форма одной из этих известных болезней. Человечество подвержено бесчисленным заболеваниям. К сожалению, пока не обладаем надежными средствами борьбы с ними, мы можем победить только немногие из них.

– Этот обломок доски от ящика – единственное подтверждение лабораторных опытов, которое вы обнаружили в деревне? – спрашивает Рот у Жюля.

– Мы нашли сожженную лабораторию и привезли оттуда золу вам для анализа.

Рот качает головой.

– Сомнительно, что мы найдем микробы, уцелевшие в огне.

Его ответ обескураживает меня.

– Это все, с чем мы приехали, – фрагмент ящика и зола. И горсть грунта с какого-то проклятого поля.

Пастер реагирует, словно его ударили.

– Что вы имеете в виду – проклятое поле?

– Фермер рассказал нам, что животные гибнут, если пасутся на этом поле. Вроде бы Перун откопал там мертвую корову. Мы взяли образцы почвы. – Я наблюдаю за Пастером. Его глаза засверкали. – Это важно?

– У вас с собой образец почвы?

– Да. – Жюль передает Роту мешочек с землей.

– Вы брали ее в руки? – спрашивает Пастер.

Жюль качает головой.

– Я был осторожен.

– Здесь только грунт? А останков коровы нет?

– Вот здесь еще кусочек шкуры коровы и, может быть, пара червей.

– Очень хорошо, что вы нашли там червей. – Пастер взволнован, он встает. – Я так и думал. Подождите немного. Мы сейчас посмотрим на образцы.

Пока мы ждем, нас угощает чаем жена Пастера, спокойная и скромная женщина, которая мне кажется идеальной парой для великого ученого, увлеченного своей работой. Мне трудно поддерживать вежливый разговор с госпожой Пастер, потому что меня терзает любопытство, почему Пастер так среагировал на мои слова о странном поле. После того как госпожа Пастер вежливо извиняется и выходит из комнаты, я спрашиваю Жюля:

– Как ты думаешь, почему он придает такое значение червям?

Жюль шепотом отвечает:

– Перун проводил с ними опыты, чтобы вывести гигантского червя, который проглотит мир.

Часом позже мы идем за Ротом в кабинет, где нас уже ждет Пастер. Лицо престарелого ученого натянуто, он бледен, но глаза живые и в них светятся огоньки.

– Сибирская язва, – сообщает Пастер.

– Сибирская язва? – Я смотрю на Жюля. Он, кажется, понимает, о чем идет речь.

– Вы могли никогда не слышать об этом заболевании, мадемуазель, потому что оно распространено главным образом среди людей, работающих в животноводстве – занимающихся овцеводством и стрижкой овен.

– Оно опасно?

– Опасное для людей, которые держат скот, в частности овец, или для тех, кто занимается обработкой шкур, но не такое заразное, как чума. Сибирской язвой можно заразиться, если микроб попадет в открытую рану или если вдохнуть пыль при чистке щеткой инфицированных животных. Более заразные заболевания передаются воздушно-капельным путем. Однако сибирская язва чрезвычайно опасна. При попадании в легкие микробов сибирской язвы она почти всегда смертельна.

– Доктор Пастер создал вакцину для животных против сибирской язвы, – говорит Рот. – В результате убытки овцеводов и животноводов сократились на миллионы франков. Но это открытие было сделано с большим риском для репутации доктора как ученого, особенно после того как те, кто считал, что знает лучший метод, бросили ему вызов.

Пастер отмахнулся от хвалебных слов Рота, словно создание вакцины от опасной болезни – пустячное дело.

– Мне очень повезло, как вам в деревне. Шел падеж скота от эпидемии сибирской язвы, и этой болезнью заражались фермеры. Фермеры мне рассказали, что некоторые поля представляли особую опасность для скота, что на этих пастбищах гибло больше, чем обычно, животных. Они также говорили, что эти поля прокляты Богом Я видел своими глазами, что фермеры закапывали мертвых животных на том же месте, где они умирали. Как-то раз я ковырнул землю носком ботинка на одном из таких захоронений и заметил червей. И я понял, как распространялась болезнь.

Пастер замолкает и делает глоток воды.

– Все зависело от процесса кормления. Фермеры закапывали умерших от болезни животных в землю. Потом черви питались их плотью. Некоторые черви выбирались на поверхность, их вместе с травой съедали здоровые животные, заражались и умирали от инфекции. Их закапывали, и они становились пищей для червей.

Я качаю головой.

– Невероятно. Не прекратится ли этот процесс и не станут ли пастбища снова пригодными, если фермеры выроют трупы животных и надлежащим образом избавятся от них.

– Это непросто. Микробы сибирской язвы самые живучие из всех, что я изучал. Они могут сохранять живучесть в земле десятилетиями. Поскольку они слишком малы, не видны невооруженным глазом и их распространили черви, от них не избавишься эксгумацией трупов животных. Их миллиарды в одном комке земли.

Жюль говорит Пастеру:

– Действия этого Перуна становятся все более и более странными. Какие опыты он может производить с микробами чумы, холеры и сибирской язвы? На какие дурные дела вы намекаете?

Жюль смотрит на меня, и я не задумываясь отвечаю на вопрос:

– Я подозреваю, что Перун убивал женщин, делая им инъекцию с микробами страшных болезней или заражая каким-то иным способом.

– Что? – Пастер ударяет рукой по столу. – Ученый обратил науку в орудие убийства? Господи, до чего я дожил! Зачем он делает это?

– Я думаю, он безумец. Это возбуждает его, как кого-то быстрая верховая езда или охота на львов и тигров.

– В чем состоит участие доктора Дюбуа в этом безумстве?

– У нас больше вопросов, чем ответов. Может быть, ему отводилась роль всего лишь поставщика образцов для экспериментов. Или Дюбуа сам был замешан во всех этих делах. Я склоняюсь к последнему.

– Допускаете ли вы, что Дюбуа был убийцей, которого вы ищете? – спрашивает Рот.

– Едва ли. – Я глубоко вздыхаю. – Я видела убийцу, которым, по нашему мнению, является Перун. Видела с некоторого расстояния. По своей манере поведения Дюбуа очень отличается от него: медлителен и, я бы сказала, более мягок. Нет, я уверена, Дюбуа не убийца.

Когда я заканчиваю, взгляд Пастера устремляется куда-то мимо меня, в сферы, недоступные для нас, простых смертных.

– Сначала лягушки и крысы, а сейчас черви. И птицы. Не следует забывать о птицах. – Пастер глубоко погружен в свои мысли.

– Лягушки, крысы, черви и птицы? – Я вскидываю брови. – Я не знаю ничего о лягушках и прочем, но знаю, что буквально у меня на глазах умерла женщина.

Мои слова выводят Пастера из задумчивости.

– Расскажите мне снова о ней. Все, что вы видели.

В мельчайших подробностях я описываю, что случилось в ту ночь до и после убийства на кладбище: как я встретилась с Дюбуа и что видела на следующий день в больнице. Великий ученый стучит карандашом по столу, устремив взгляд за пределы нашего восприятия. В комнате воцаряется полнейшая тишина. Я боюсь пошевелиться, боюсь развеять чары. Наконец он откидывается назад в кресле и делает медленный выдох.

– Есть одно обстоятельство, которое меня очень беспокоит.

– Что именно? – не могу не спросить я.

– Физическое состояние женщины, которой доктор Дюбуа делал вскрытие. Вы говорите, кровь у нее была густая и черная. Правильно?

– Да, насколько я помню.

– Почернели даже внутренности?

– Да.

– Доктор Дюбуа сказал вам, что это типичные признаки «черной лихорадки», да?

– Верно. А что?

– Почернение крови во внутренних органах может быть вызвано вторжением микробов сибирской язвы. Они могут расти и размножаться только при наличии кислорода. Кислород окрашивает кровь в яркий красный цвет; микробы сибирской язвы поглощают кислород, и кровь чернеет.

– Перун заражал женщин сибирской язвой? – Я не могу поверить в это.

– Нет. Сибирская язва – быстротекущее заболевание, но смерть от нее не наступает за несколько минут.

– Она могла заразиться раньше.

Пастер качает головой.

– Ухудшение состояния происходило слишком быстро, поэтому просто сибирской язвой это быть не может.

– Если не сибирская язва, то что?

Пастер не отвечает на мой вопрос и смотрит на Рота, который все еще стоит рядом с его креслом.

– Здесь какая-то несуразность. Вы не находите? То, что нам предоставили, не вяжется друг с другом.

– Да, вы правы.

– О чем вы? – Я больше не могу оставаться в неведении.

Пастер машет рукой.

– Об образцах, которые мы получали от Дюбуа. Вы говорите, что у женщины была темная кровь, и это характерно для лихорадки. Мне сказали, что лихорадка вызывает на мягких тканях некие черные пятна, которые исчезают вскоре после смерти. Образцы крови и тканей, предоставленные нам, были красными.

– А это значит, они не потеряли кислород, – уточняет Жюль.

– Да.

– Дюбуа давал вам ложные образцы, – констатирую я очевидное, и в комнате воцаряется тишина. Мысли вертятся у меня в голове, и я высказываю их вслух. – Речь идет не только о женщинах. В городе много больных, люди умирают. Дюбуа препятствовал изучению вспышки инфлюэнцы и тем самым способствовал гибели людей. Почему?

Пастер морщится:

– Мадемуазель, сотни тысяч людей умерли в Европе и Северной Америке от этой болезни, и это только случаи, учтенные в так называемом цивилизованном мире, где ведется такая статистика. Я считал «черную лихорадку» разновидностью менее опасной инфлюэнцы. Сейчас я начинаю сомневаться, относится ли она вообще к обычному заболеванию. Речь не идет о человеке, который ночью выслеживает женщин. Может быть, мы имеем дело с убийцей, посягающим на все человечество. Мне не ясно, отчего гибнут люди, и я должен добраться до истины.

– Что же делать?

– Нужно провести больше опытов. Все, о чем мы сейчас говорили, – всего лишь досужие рассуждения. Это необходимо доказать. Я должен иметь неопровержимые доказательства на основе лабораторных исследований. Мне требуются подлинные образцы. Мы обязаны начать переговоры с министром. – Пастер смотрит на Рота. – Он должен обеспечить предоставление мне подлинных образцов.

– Вы говорите о правительственном чиновнике? – спрашиваю я.

– Да.

– На это уйдет много времени. – Я выстреливала свои мысли, едва они успевали промелькнуть у меня в голове. – Я могу организовать вам поставку образцов в считанные часы.

– Как?

– Дядюшка одного из умерших от лихорадки – мой близкий друг. Я уверена, что смогу договориться с ним о выдаче тела без всяких проволочек.

Мы с Жюлем выходим из института, и он задает мне очевидный вопрос чуть ли не с ужасом в голосе:

– Не хочешь ли ты, чтобы Маллио выдал себя за дядю Дюбуа и передал нам его тело? Это смехотворно. Он никогда не согласится.

– Нет, я не собираюсь делать это.

– Слава Богу.

– Я выдам тебя за его дядю.

61

– Мы все опечалены кончиной доктора Дюбуа, – говорит медсестра. – Он служил примером для всех нас. Мы не знаем, что будем делать без него. Вы тоже врач?

Жюль бурчит что-то, что можно понять как отрицательный ответ, когда мы идем по больничному коридору. Он больше похож на мученика, вздернутого на дыбу в средневековой камере пыток, чем на убитого горем родственника. Как актер он бездарен. Единственное утешение – это то, что у медсестры нет оснований для подозрений. Никому не придет в голову претендовать на тело человека, умершего от «черной лихорадки», кроме как близкому родственнику.

Тело Дюбуа находится в покойницкой рядом с пандусом позади больницы. По дороге в больницу мы договорились о доставке тела на похоронном фургоне и послали телеграмму Пастеру с просьбой встретить нас у морга через час.

– Я так рада, что у него есть близкие родственники, – продолжает говорить медсестра через уксусную губку. – Мы все думали, что он сирота. Вы живете в Париже?

– Наездом, – односложно отвечает Жюль.

Мы выходим через черный ход на погрузочную площадку, бросив губки в урну у двери.

– Ваши лица кажутся знакомыми. Вы бывали здесь у доктора Дюбуа?

– Иногда. – Жюль бросает на меня тревожный взгляд.

– Тогда понятно.

Кучер слезает с сиденья похоронного фургона на погрузочную площадку. Пока медсестра и кучер подписывают документы, Жюль и я стоим поодаль и изображаем скорбящих родственников.

– Странно, – говорю я Жюлю. – После смерти ты уже не человек, а вещь. Теперь это не Дюбуа, а его тело.

– Потому что дух покинул бренные останки.

– Утешительная мысль. Все идет хорошо, тебе не кажется? – Только я успеваю сказать это, как к нам быстро подходит человек, которого я принимаю за врача.

– Добрый день. Я доктор Бруардель, директор департамента здравоохранения. Доктор Дюбуа был одним из моих помощников. – Он обменивается рукопожатиями с Жюлем, прищурившись и поправляя пенсне, чтобы лучше разглядеть его. – Мы не знакомы, мсье?

Жюль откашливается.

– Мне кажется, мы не имели удовольствия встречаться. – У него невинный вид – как у лисы, пойманной в курятнике.

Мне вдруг приходит в голову, что Бруардель мог состоять в том же правительственном комитете по здравоохранению, членами которого были Жюль и Пастер.

– Вы и ваша… – Бруардель смотрит на меня.

– Это невеста доктора Дюбуа, мадемуазель Карре.

Директор удивлен, как и я, что у Дюбуа была невеста. Я подношу платок к лицу, якобы скрывая горе, и бормочу что-то невразумительное, дабы не выдать свой иностранный акцент.

– Я весьма удивлен. Я не знал, что у Люка есть семья и невеста. Я даже слышал… Впрочем, это не имеет значения. Примите мои соболезнования. Когда состоятся похороны? Разумеется, я хотел бы присутствовать.

– Пока не решено. Мы известим вас, – быстро говорит Жюль.

Доктор Бруардель снимает шляпу.

– Везут.

Санитар больничного морга выкатывает тележку, на которой лежит тело, завернутое в черную материю. Я отхожу, прикрывая платком лицо, дабы изобразить постигшее меня горе. Я и в самом деле тронута. Каким бы ни был Дюбуа, я не могу равнодушно смотреть, как его тело погружают в похоронный фургон.

Позади меня Жюль и Бруардель прощаются, и Жюль быстро догоняет меня. Наш фиакр ждет на другой стороне улицы напротив выезда, и мне приходится сдерживать ноги, чтобы они не пустились вскачь. У экипажа я оглядываюсь назад и вижу, что доктор Бруардель после разговора с санитаром морга поворачивается к медсестре, которая привела нас на погрузочную площадку. Та что-то взволнованно говорит, показывая куда-то позади себя, и на площадке появляется знакомая фигура – человек с одной рукой.

– О Боже, кот соскочил со сковородки.

Жюль смотрит назад, помогая мне сесть в экипаж.

– Прибыл еще один дядюшка. Это немного охладит пыл Бруарделя. Мне показалось, он узнает меня, ведь он был членом комитета по здравоохранению, как Пастер и я.

– Как ты думаешь, что произойдет?

Он пожимает плечами.

– Бруардель может натравить на нас полицию. Нас арестуют, посадят в тюрьму и казнят на гильотине. Но, в сущности, вероятно, ничего не произойдет, потому что Маллио не станет раскрывать себя, выдавая нас.

Ужасная мысль приходит мне на ум. Я хватаю Жюля за руку.

– Что, если Маллио действительно дядя Дюбуа?

Он не отвечает, словно не слышит меня, и смотрит в окно экипажа на дома, мимо которых мы проезжаем.

– Кот выскочил из мешка.

– Что?

– Кот выскочил из мешка, [47]47
  Английское идиоматическое выражение «the cat is out of the bag», означающее «тайное стало явным». – Примеч. пер.


[Закрыть]а не «соскочил со сковородки». Я слышал это выражение, когда был в Америке. Ты неправильно употребила его.

– Так или иначе, мы сделали свое дело.

62

По дороге в морг мы проезжаем по бедняцким кварталам, где процветают проституция, воровство и нищета. Чумазые, исхудалые дети играют в канаве.

– Она действительно сказала это?

Жюль молчит некоторое время.

– Кто сказал и что «это»?

– Мария Антуанетта. Действительно ли она сказала: пусть они едят пирожное, если у них нет хлеба?

– Рассказывают, что один из ее сыновей спросил, почему люди не едят пирожное, когда услышал, как они требуют хлеба, но я не уверен в достоверности этой истории. Королева же этого наверняка не говорила.

– В странное время мы живем, Жюль, не так ли? Террористы не только метают бомбы, но и взрывают их вместе с собой, чтобы убить как можно больше народу. Во многих странах люди голодными ложатся спать. И в Америке тоже есть жадные бизнесмены, как Артигас, которым нет дела до чужих бед, лишь бы набить свои карманы. Говорят, что ты можешь предсказывать будущее. Изменится ли когда-нибудь мир?

– Мир, конечно, изменится. Вот только изменятся ли люди и перестанут ли ненавидеть друг друга?

Доктор Пастер и Рот ждут у морга с чемоданчиком, полным лабораторных инструментов. Они возьмут образцы крови и ткани у трупа и сразу же сделают анализы. Пока выгружают тело, заведующий моргом выражает мне свое недовольство.

– У нас это не принято, мадемуазель. Мы не позволяем производить такие операции в нашем помещении, и я бы вообще не разрешил, если бы знал, что покойный болел лихорадкой.

– Вы должны гордиться, – говорю я тощему маленькому человеку. – Один из величайших людей Франции выбрал ваше заведение, чтобы провести исследование, которое спасет город и, может быть, вашу жизнь или жизнь кого-нибудь из членов вашей семьи. Вы будете вознаграждены на небесах за свое содействие.

Он потирает руки и бросает на меня взгляд, которым тебя могут одарить только владельцы похоронного бюро или продавцы «змеиного масла». [48]48
  Безвредный фальсификат, продаваемый под видом лекарства. – Примеч. пер.


[Закрыть]

– Боюсь мне понадобится более земное вознаграждение. Скажем, гонорар, вдвое превышающий обговоренный.

– Корень всех зол, – говорю я Жюлю, после того как расплатилась.

– Деньги?

– Жадность.

После часового ожидания известий от ученых, работающих в бальзамической комнате, я предлагаю Жюлю немного пройтись и подышать свежим воздухом.

– Мне нужно прогуляться, иначе я начну выть.

Я опираюсь на его руку. Рядом с ним я чувствую себя в большей безопасности. К моему удовольствию, он жмется ко мне. У меня нет желания разговаривать, и, очевидно, у него тоже. Единственное, чего я хочу, – это забыть все, что произошло, поэтому я пытаюсь представить себя и Жюля в иных обстоятельствах: будто мы супружеская пара и вышли на прогулку в одном из красивых кварталов Парижа. Сейчас поздняя осень, и деревья одеваются в золотисто-багровый наряд. После прогулки мы пойдем к «Максиму» и будем ужинать с друзьями. Лицо обвевает свежий, морозный воздухи…

– Нелли, – перебивает мои грезы Жюль, – из-за угла выехал полицейский фургон.

– Иди как ни в чем не бывало, – говорю я.

Мы делаем всего несколько шагов, и я лицом к лицу сталкиваюсь с человеком из недавнего прошлого.

– Вы?

Я улыбаюсь.

– Здравствуйте, инспектор Люссак. Мы ждали вас. Как здорово. – Я поворачиваюсь к Жюлю. – Мы только что позвали полицию, и вы тут как тут.

Жюль ошеломлен, но не произносит ни слова.

Инспектора Люссака сопровождает мужчина лет пятидесяти. У него вытянутое лицо и ни следа улыбки ни на губах, ни в глазах. Я узнаю в нем человека, мимо которого я прошмыгнула, когда убежала из полицейского участка.

– Вы заставили нас побегать за вами, мадемуазель Блай. Я главный инспектор Моран. К вашему сведению, у парижской полиции большое желание вознаградить вашу сомнительную деятельность тюремным сроком.

Жюль выступает вперед.

– Нелли раскрывает столь серьезный для судьбы нашего города заговор, что будет награждена орденом Почетного легиона, а не заключением в тюремную камеру.

– Позвольте спросить, мсье, а вы кто такой? Если вы заодно с этой женщиной, – указывает он на Жюля длинным, как у Икабода Крейна, [49]49
  Персонаж новеллы Вашингтона Ирвинга «Легенда о спящей долине». – Примеч. пер.


[Закрыть]пальцем, – мне нужно знать ваше имя, чтобы выписать ордер на арест.

– Я Жюль Верн.

– Чепуха. Вы на него не похожи.

– Я выгляжу точно как Жюль Верн без бороды.

– Вы выглядите как ненормальный, мсье, с бородой или без.

В этот момент открывается дверь морга, и появляется доктор Пастер, бормоча себе под нос:

– Это катастрофа.

Инспектор Моран криво улыбается:

– Может быть, вы скажете, что это Филеас Фогг?

– Нет, господин инспектор, это Луи Пастер.

Инспектор полиции заливается таким смехом, что сгибается пополам. Когда он распрямляется, на его лице нет и тени веселья.

– Наденьте наручники на этих двоих. И на старика тоже. Мы отвезем их в тюремный лазарет для проверки психического состояния.

Инспектор Люссак смотрит на Пастера и Жюля.

– Господин Моран, по-моему, у нас проблема.