Текст книги "Алхимия убийства"

Автор книги: Кэрол Макклири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

65

Нелли и Оскар

На следующий день рано утром доктор Рот приходит в мою камеру. У него опущенное лицо, и я сразу думаю, не случилось ли что с Жюлем.

– Ваш друг Оскар заболел лихорадкой. Его положили в больницу Пигаль. Он на волосок от смерти.

– О Боже, не может быть. – Я совсем забыла об ирландском поэте. Страшно представить, что он страдает от ужасных симптомов «черной лихорадки».

– Я получил разрешение от префекта отвезти вас в больницу. Я заверил его, что выдадите честное слово добровольно вернуться после посещения. Он согласился, когда я сказал, что доктор Пастер и я ручаемся за вас.

– Спасибо.

На улице нас ждет экипаж. Я поднимаюсь в него и не верю своим глазам.

– Милости прошу, дорогая моя Нелли.

– Оскар!

Он сияет от радости, когда я сажусь рядом с ним. После того как усаживается и Рот, экипаж трогается. Я крепко обнимаю Оскара и целую в щеку:

– Я ужасно переживала за вас.

Он широко улыбается.

– Не думали же вы, что я оставлю вас в руках этих гуннов. Мы отвезем вас на вокзал и посадим в поезд до Гавра. Я уже заказал вам билет на паром до Лондона. Оттуда вы можете поплыть до Нью-Йорка. Конечно, я буду вашим попутчиком. После того как помог вам бежать, я стану персона нон грата в Париже.

Меня еще никто так не изумлял.

– Я не могу поверить, что вы вызволили меня на свободу.

– Собственно говоря, дорогая моя, я лишь солдат в проведении этой операции. Тактическая разработка плана – заслуга нашего гения Андре. – При этих словах Оскар кивком указывает на Томаса Рота.

– Андре?

– Да, Андре. Мой друг, с которым я все время пытался вас познакомить. – Оскар с довольным видом потирает руки. – Правда, замечательно? Всегда восхищался актерским талантом Андре. Он исполнял роль ассистента Пастера, чтобы выручить вас. Мы должны покинуть территорию Франции, прежде чем префект обнаружит наш небольшой обман.

Я встречаюсь взглядом с человеком, которого знаю как Томаса Рота.

– Андре. – С непривычки я с трудом выговариваю это имя. Оскар знает его как Андре. Пастер называет Ротом. Но будь он с окладистой бородой, в очках, с длинными волосами, свисающими из-под надвинутого на глаза канотье, это вылитый Перун, человек в черном.

Оскар не спускает с меня глаз, когда экипаж вдруг останавливается.

– Дорогая моя, почему вы так бледны? Не тревожьтесь, Андре не арестуют, он едет с нами.

Дверца открывается. К нам подсаживается человек со стальным шаром вместо руки. В другой руке у него пистолет.

Андре улыбается нам.

– Вы, кажется, знакомы с мсье Маллио?

Оскар смотрит на меня.

– Нелли, что…

– Вы правы, Оскар, ваш друг Андре – хороший актер. – Потом я обращаюсь к Андре. – Я бы сказала, даже великий, потому что ввели в заблуждение Пастера.

Андре пожимает плечами:

– Это было не трудно. Пастер увлечен своей работой, и я помогал ему. Я лучший ученый во всем институте за исключением самого Пастера. И я учел его настроения, отразившиеся в одном из его страстных увлечений кроме науки.

Я сразу догадалась, о чем он говорит, вспомнив тематику произведений искусства в кабинете Пастера.

– Патриотизм. У него все работы об освобождении территории, отторгнутой Германией у Франции.

– Браво, – хлопает в ладоши Андре. – Рекомендации от эльзасского исследователя на захваченной территории, иностранный акцент, приобретенный мной, – и Пастер с большой охотой дал согласие, чтобы я работал в институте. Но нужно и мне отдать должное. Я произвел на него впечатление своими способностями. – Андре улыбается Оскару. – У тебя явно нездоровый вид. Может быть, ты, не дай Бог, заболел лихорадкой? Что вы думаете, мадемуазель Блай? Не кажется ли вам ситуация критической?

В кои-то веки я молчу, но в глубине души должна признать: ситуация действительно кажется критической.

– Нелли, боги не поскупились для меня. – Оскар вздыхает. – Я гениален, у меня знатное имя и высокое социальное положение. К сожалению, я не наделен свыше талантом распознавать обман друга.

– Не берите в голову. – Я похлопываю Оскара по руке. – Он обманул многих. – Потом обращаюсь к Андре. – Как вам удалось на картине Тулуза появиться в образе Томаса Рота и радикала Нурепа? – Я задаю этот вопрос, чтобы не впасть в панику. Повинуясь инстинкту, мне хочется выскочить из экипажа, но пистолет в руке Маллио сдерживает меня.

Андре усмехается.

– Это проще простого. Пастер никогда не видел меня в роли Нурепа. Я выполнял свою работу вне института и непосредственно контактировал только с одним из его сотрудников. По воле случая тот человек уехал в Египет и умер там во время эпидемии. Так что для меня открылась вакансия. Он был единственным, кто, собственно, видел меня с бородой и в очках. Я привел с собой Рене, потому что он никогда не встречался с Нурепом. А Люк Дюбуа по моему указанию устраивал маскарад с переодеванием.

Я киваю, словно это захватывающее признание, но на самом деле готова закричать и выпрыгнуть из экипажа.

– Борода и очки, шляпа, спущенная на лоб поверх длинных волос, – всегда один и тот же маскарад. В сущности, я никогда не видела вашего лица. Я гонялась за человеком с окладистой бородой и в очках. Если вы давно знали, кто я, почему позволяли выслеживать вас?

– Потому что вы были очень полезны мне. Пока вы суетились, подстрекали полицию и направляли ее против убийцы, я имел возможность осуществлять свой план. Конечно, сейчас, – он пожимает плечами, – вы стали бесполезной.

Я слегка наклоняюсь к нему. Несмотря на мой страх, это тот человек, который убил Джозефину и других женщин. Я ненавижу его всей душой.

– Знаете, вы же сумасшедший. Вы больной че… нет, я чуть не сказала «человек», но вы – животное. Хуже того, вы дикий, бешеный, безмозглый зверь из бездны ада.

На мгновение что-то ужасно мерзкое, противоестественное мелькнуло в его глазах, и он не на шутку пугает меня, но я и виду не подаю. Он не увидит моего страха – такого удовольствия я ему не доставлю. Он вытаскивает руку из кармана, тут же раздается щелчок и сверкает лезвие ножа.

Оскар хватает меня и прижимает к спинке сиденья, заслоняя собой.

– Пусть я человек не здравомыслящий, но не позволю поднимать руку на женщину, особенно эту.

Андре пресекает благородный порыв Оскара взмахом ножа.

– Сейчас ей ничего не будет. Я приберегу ее для другого случая.

Он улыбается и откидывается назад. Но стоило мне немного отдышаться, как он вдруг бросается на меня. Его лицо так близко, что я чувствую его дыхание и острое холодное лезвие, приставленное к моему горлу.

– Ты мне еще пригодишься. Я с удовольствием загляну тебе в глаза, когда буду медленно вспарывать.

Оскар и я сидим ни живы ни мертвы.

Андре снова как ни в чем не бывало выпрямляется. Нож убран, но я все еще чувствую холодное лезвие на своей шее. Он хочет убить меня, как убил Джозефину. А я могу только сидеть и ждать. Бедный Оскар. Он поражал своим великолепием грубых, отчаянных сорвиголов в шахтерском Лидвилле, а тут смотрит на меня раскрыв рот, совсем не похожий на прежнего златоуста.

– Не берите в голову. – Я опять похлопываю его по руке.

Его глаза застилают слезы.

– Простите меня, Нелли. – Он смотрит на Андре. – Прикинувшись моим другом, вы обманули меня. Вы убили двух людей, которых я любил. Люк и Жан Жак были ангелами во плоти, и вы отняли у них жизнь.

Андре вскидывает брови.

– Они были дураками. Как ты, они были кафешантанными радикалами, болтавшими о революции, но не желавшими подкрепить свои идеи делами. Ошибка Жан Жака в том, что он проявил слишком большое любопытство к тому, чем я занимался. Он шпионил за мной. Я приказал Люку убить его, но Люк подвел меня. В итоге мне пришлось решить обе проблемы.

Я понимаю, что войти в социальный круг Оскара было идеальным выбором для Андре, Рота, Перуна, или как бы он себя там ни называл. Этот круг не только имел туже самую сексуальную и политическую ориентацию, что и он, но, поскольку личная деятельность принадлежащих к нему людей осуждалась законом, они стремились собираться и общаться главным образом тайком в отличие от других сообществ друзей. Дорогой Оскар, я вижу как нарастает в нем гнев, от которого лицо становится розовато-лиловым, как рубашка. Я нисколько не сомневаюсь, что этот добродушный великан, не будь здесь Маллио с пистолетом в руках, нацеленным на нас, вцепился бы в горло Андре. Я решаю снова заговорить с Андре, чтобы предотвратить бессмысленное геройство со стороны Оскара.

– Как вас называть – Андре, Рот или Перун?

Он лишь самодовольно смотрит на меня. По-моему, ему все равно, как мы будем его называть. Он владеет ситуацией, и ничто другое ему не важно. Я также не понимаю, почему приспешник графа связался с анархистами, но может быть только два объяснения – либо деньги, либо то, что Маллио сам анархист.

– Как вы могли работать с графом, если он и есть богатый промышленник, кого ненавидит ваше анархистское движение?

– Я не работал с ним. Я пользовался им. Он финансировал мои исследования, платил Институту Пастера, чтобы я получил доступ к их работам.

– А ваш друг, – я киваю на Маллио, – прокладывал вам дорогу. Вы в курсе, что полиция разыскивает вас. Если вы перестанете…

Он разражается хохотом, и Маллио присоединяется к нему. Ужасный смех. Это сущий дьявол.

– Ты же не понимаешь, что я помогаю им поймать меня. На реке стоит баржа, где находится моя лаборатория. Их ждет большой сюрприз, когда они попытаются захватить ее. Но будь спокойна, они умрут быстрее, чем вы двое.

Панический страх охватывает меня. Чтобы совладать с ним, я делаю глубокий вдох и иду в словесную атаку против Маллио.

– Вы не сожалеете, что предали того, кто щедро платил вам?

– Долго работать на графа не входило в наши планы, – отвечает Перун. – Очень скоро он умрет вместе со всеми в городе. Но ваш друг Верн отправится в мир иной даже раньше.

– Вы устроили для него ловушку?

– Конечно. И он сам приведет ее в действие.

Я поднимаю глаза на Маллио.

– У вашего друга есть привычка избавляться от тех, кто помогал ему, когда они больше не нужны. Так он поступил с Дюбуа. – Я продолжаю смотреть на Маллио, но мои слова обращены к Перуну. – Так как же, мсье, вы собираетесь покончить с Маллио, когда он станет вам больше не нужным?

– Конечно. Когда мы закончим, не будет существовать никого по имени Маллио.

Они оба разражаются хохотом.

Перун презрительно ухмыляется мне.

– Маллио и я поклялись любой ценой поднять революцию. В отличие от других мы готовы отдать свои жизни.

– Оттого что человек готов умереть за какое-то дело, оно не становится правым, – говорит Оскар.

Лицо Перуна темнеет.

– Ты вроде тех бояр, что пьют кровь народа России. Хлеб, что ты жрешь, добыт потом других людей. Когда я буду убивать тебя, сделаю это с большим тщанием, проворачивая нож в твоей утробе, выковыривая глаза, перерезая горло от уха до уха.

66

Жюль

– Малый вперед, – командует капитан Зеде своему инженеру. – Мы сближаемся с баржей.

Невзначай сказанная Нелли фраза об использовании подводной лодки надоумила Жюля обсудить этот вопрос с префектом полиции и инспектором Мораном. Затем в сопровождении полицейских Жюль отправился на набережную Сены, где рядом со входом на выставку была пришвартована субмарина «Сансю», [50]50
  «Sangsue» (фр.), что значит «пиявка». – Примеч. пер.


[Закрыть]которую решили отдать в распоряжение полиции для проведения операции. Подлодка строилась для подводного ремонта судов. Ее носовая часть образует водонепроницаемое соединение с корпусом в том месте, где нужно производить ремонт. После этого рабочие в носовой части подлодки получают доступ к месту ремонта.

Инженер объясняет, что «Сансю» оборудована циркулярной пилой. С ее помощью проделывается отверстие, через которое может пролезть человек.

– Я знаю эту баржу. Деревянная, полусгнившая, она едва держится на плаву. Когда мы «присосемся» к ее борту, циркулярная пила вырежет дыру за считанные секунды. Ваши люди будут внутри до того, как на барже сообразят, что произошло. И вы перестреляете всех, кто на борту. – В глазах капитана вспыхивает злой огонек.

– Операция будет координироваться с суши и из-под воды. Когда мы проделаем отверстие, то поднимем перископ. Это будет означать, что мы входим внутрь. Одновременно начнется атака с прилегающих улиц. Если что не так, мы опустим перископ. По этому сигналу жандармы должны будут отойти.

Префект выражает опасение, что во время атаки баржа может быть сильно повреждена и затонет. Тогда смертоносные бактерии попадут в реку. Но на риск приходится идти, потому что альтернативы нет.

В субмарине, куда спустились Жюль, Моран, трое полицейских и столько же членов экипажа, жарко, тесно и темно. По всей длине судна только две лампы, да и каждая из них горит не ярче, чем свеча.

Воздух сильно нагретый и спертый, отчего Жюлю трудно дышать. Один из полицейских закашлялся, и Жюль прикладывает платок к носу и рту – а вдруг этот человек болен.

– Осторожно, – кричит капитан, – сейчас мы столкнемся с баржей.

После мягкого толчка происходит стыковка, и открывается дверь передней переборки. Вытянув шею, Жюль видит, что капитан с фонарем проползает на четвереньках в носовую часть субмарины. Почти в тот же момент слышится вой пилы, врезающейся в деревянную обшивку. Дым и опилки заполняют субмарину, и все начинают кашлять.

Капитан кричит: «Готово», – и Жюль, держа в руке пистолет, начинает ползти за полицейскими. В горле у него першит от дыма и опилок, ноги болят из-за того, что передвигаться приходится ползком, колени в ссадинах от заклепок. Как ему при этом не вспомнить слова Нелли, что приключениями она называет опасные моменты, только когда они позади.

Подходит его очередь пролезать через отверстие в корпусе в темную комнату. Полицейские стоят друг за другом перед дверью в переборке, когда он встает на ноги. Странного вида устройство прикреплено к двери.

Жюль смотрит на него при свете фонаря и понимает, что оно похоже на то, о чем он писал.

67

Нелли, Оскар и Перун

Экипаж везет нас на Монмартр. Мы оставляем его перед переулком, по которому упряжка не проедет. Перун идет впереди, а Маллио завершает шествие, не расставаясь со своим пистолетом. Любая попытка бежать неминуемо окончится смертью. От противоположного конца переулка начинается длинный лестничный пролет, а за ним еще один. Я уверена, что поднималась по этим ступеням в ту ночь, когда мы шли с Жюлем в таверну, где старый уголовник подает несвежее пиво анархистам.

Наверху следующей лестницы двое итальянских гимнастов и другие заговорщики ожидают нас. Из разговора между Перуном и акробаткой мне становится ясно, что нас с Оскаром захватили как заложников.

Когда мы с лестницы переходим на ровную поверхность, Оскар шепотом сообщает мне:

– Их план скоро будет осуществлен, и потом мы им больше не понадобимся.

– Это успокаивает.

Пройдя немного, мы оказываемся перед заколоченным входом. Для Перуна дверь легко открывается, и мы входим в тоннель, освещенный фонарями. Пока мы идем по тоннелю, люди Перуна поднимают небольшие деревянные коробки, сложенные у стен, и несут с собой. То, с какой осторожностью люди брали коробки, наводит меня на мысль, не являются ли они микробными бомбами Перуна. Я думаю, не стоит ли поделиться своими предположениями с Оскаром. Он в таком же подавленном состоянии, как и я.

– Нелли, – с напряжением в голосе говорит Оскар, – вы знаете, что мы идем по катакомбам, где добывали гипс? – Он не ожидает ответа, ему просто нужно говорить, и его слова текут безостановочным потоком. – Из него делали штукатурку. Вы, должно быть, знаете, что многие величайшие произведения живописи были выполнены на тонком слое штукатурки. В том числе росписи Сикстинской капеллы Микеланджело. Мне кажется, Перун поступил правильно, выбрав старый гипсовый карьер не только в качестве тайного хранилища, но и по другой причине: тела тысяч анархистов и коммунаров, убитых во время штурма Холма, были сброшены в эти ямы. Надеюсь, мы не разделим их участь.

Акробатка поворачивается и приставляет винтовку к груди Оскара.

– Закрой свою пасть.

Оскар открывает рот, чтобы сказать что-то, но сдерживается. Я похлопываю его по спине, и мы продолжаем идти, как кажется, по нескончаемому, петляющему тоннелю. Хуже всего то, что чем дальше мы идем, тем ниже и ниже становится тоннель, и даже мне приходится наклоняться. Бедный Оскар чуть ли не ползет на четвереньках. Наконец мы подходим еще к одной двери – на этот раз стальной. Я ни за что не догадалась бы, что за ней вход в клоаку.

Я никогда не бывала в таком месте, и удивлена, какой здесь смрад. Он совсем не тот, что я себе представляла, не ужасная вонь нечистот, а влажный запах плесени. Я будто в своем гробу.

Наши похитители складывают коробки у лестницы к люку.

– Осторожно, – говорит им Перун. – Если взорвется хоть одна из них, нам конец, и вся работа пойдет насмарку.

Мы с Оскаром обмениваемся взглядами. Эти коробки – бомбы. И учитывая, чем занимается Перун, они начинены смертоносным составом. Мы подносим платки к носу, но другие и не думают прикрывать свои лица – ведь они фанатики, готовые отдать жизнь за свое дело.

Перун поднимается по лестнице, открывает люк, и становится виден большой, наполненный горячим воздухом шар, висящий почти над самой землей.

Я ловлю взгляд Оскара и киваю на коробки и шар. Он тоже понимающе кивает мне. Они собираются сбрасывать на город свои ужасные бомбы с воздуха.

Перун, Маллио и их сообщники начинают, как они говорят, «заряжать» коробки и осторожно поднимать их наверх через люк.

Акробатке поручено стеречь нас. Она в каких-нибудь двух шагах от нас, стоит, прислонившись к стене, с винтовкой в руках, готовая пустить ее в дело. Я не сомневаюсь, что она не будет раздумывать.

Оскар показывает на сложенные коробки.

– Бомбы со смертоносными микробами?

Она отвечает надменным тоном:

– Мелкая пыль с мириадами микроорганизмов. Когда коробки будут сброшены над городом, небольшой нитроглицериновый заряд взорвет их и разметает пыль. Весь город превратится в кладбище.

– Вам тоже не уцелеть, – говорю я. – Микробы попадут и в подвесную корзину.

– Мы готовы пожертвовать своей жизнью. Но на нас будут еще маски.

В углу на противоположной стороне тоннеля к стене приставлены винтовки. Поодаль стоит открытая коробка с тремя шарами, похожими на небольшие пушечные ядра.

– Нитроглицериновые ручные бомбы, – объясняет Оскар. – Какими они убили царя. Наверняка приготовлены для полиции, если она сюда сунется. Один мой приятель анархист показывал мне такую бомбу, когда я работал над пьесой о Вере Засулич.

– Меня поражает дерзость и жестокость их затеи, – говорю я.

– Безумие не знает границ, – замечает Оскар.

– Заткнитесь, вы оба.

Я неодобрительно смотрю на девушку.

– Вы странным образом служите революционным идеалам. Ваш лидер – психически ненормальный убийца, получающий наслаждение оттого, что изуверствует над женщинами. Вы хотите убить десятки тысяч ни в чем не повинных детей, женщин и беспомощных стариков. Неужели вы так жестоки, что гибель стольких невинных жертв не разжалобит вашу душу?

Молодая женщина и глазом не моргнула. На ее лице равнодушие – ни злобы, ни волнения, ни радости. Это полное безразличие к творимому злу говорит, что за миловидным личиком скрывается кровожадное исчадие.

Оскар делает шаг и медленно вытягивается.

– Не двигаться! – огрызается она.

– Мадемуазель, ваш грубый тон меня не задевает.

Она делает шаг вперед и направляет винтовку на крупный торс Оскара.

– Не двигаться, или я убью тебя.

– Оскар, стойте спокойно. – Я беру его за руку.

Он отводит мою руку.

– Вы знаете, что винтовка, нацеленная на меня, очень большого калибра? С такого расстояния пуля легко пройдет сквозь меня и срикошетит. Вы знаете, куда она попадет? – Он делает шаг к ней.

– Еще одно движение, и я стреляю.

– Остановитесь, Оскар!

– Что там происходит? – спрашивает Перун сверху.

Девушка кричит Перуну:

– Он… Положи это!

Оскар, подняв одну из деревянных коробок, с удивлением смотрит на акробатку.

– Хорошо, я брошу ее.

– Нет!

Мне кажется, что это удобный момент, чтобы отвлечь внимание девушки.

– Когда эта пыль разлетится по городу, мальчики и девочки, их матери и отцы, бабушки и дедушки умрут ужасной смертью. Вы не просто уничтожаете город или правительство. Вы уничтожите народ, которому, как вы говорите, желаете помочь.

Оскар качает головой.

– Не бросайте слов на ветер – это все равно что кричать в бездонную бочку. Кроме того, один из наших четвероногих братьев меньших, Rattus norvegicus, вот-вот займется этой проблемой.

– Что за раттус? – спрашиваю я.

– Может быть, вы слышали более распространенное название – канализационная крыса. Та большая и страшная, которая сейчас откусит нос нашей подружке.

– А-а-а! – Истошный вопль вырывается из моего горла.

Огромная рыжая крыса сидит на выступе стены сантиметрах в тридцати от головы девушки. Она поворачивается и видит крысу прямо перед своим лицом. Отпрянув назад, она оступается. Оскар выставляет ногу, и акробатка, споткнувшись, ударятся о стену. Винтовка выстреливает. Пуля свистит рядом со мной и рикошетом отлетает от стены.

Перун наклоняется в люк.

– Положи контейнер, – приказывает он Оскару.

– Ни за что.

Перун целится в меня из пистолета.

– Контейнер останется целым, если даже его бросить. Он не «заряжен». А от этого пистолета пуля не срикошетит. Положи контейнер, или я убью Нелли.

Перун не глуп. Он знает Оскара. Тот кладет контейнер на землю.

– А сейчас, вы оба, лезьте наверх.

Оскар поднимается за мной по лестнице, а девушка следом за ним. То место, где мы выходим на поверхность, обтянуто тканью, скрывающей от посторонних глаз подвесную корзину воздушного шара. Рядом с ней лежат коробки, готовые к погрузке. Один из канатов, удерживающих воздушный шар, развязался. Маллио, находясь в корзине, и акробат, стоя на бочке, пытаются закрепить канат.

Перун прикрывает сложенным пальто пистолет и снова направляет его на меня. Я с любопытством смотрю на него, понимая, что он хочет заглушить звук выстрела, который убьет меня.

– Не спеши, старина, – с ухмылкой говорит Оскар Перуну. – Должен огорчить тебя: баланс сил изменился.

У Оскара в руке нитроглицериновая бомба. Он подбрасывает ее и ловит.

– Я прихватил это во время суматохи.

Перун кричит:

– Хватит! Положи ее на землю. Тогда я отпущу вас.

Оскар снова подбрасывает бомбу и ловит.

– Извини, старина, но не могу. Джентльмен не отступает перед злом.

– Дай ее сюда!

– Действительно, отдайте бомбу ему, Оскар, – советую я. – Бросьте ее ему под ноги, как они бросали их под ноги царю.

– Вы оба спятили! – кричит из гондолы Маллио.