Текст книги "Освобождение (ЛП)"
Автор книги: Кери Лейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
13.
Дэймон
Черт бы ее побрал.
Хотел бы я сказать, что чувства вины за то, чему я предавался между бедер этой женщины оказалось достаточным для моего исправления и возвращения на праведный путь, но искушение так не работает. Нет, грех гораздо более коварен, и Айви так же восхитительно порочна, как и он. Итак, в то время как передо мной сидит молодая пара, подробно излагая свои планы относительно брака и дальнейшей преданности Церкви, я не могу думать ни о чем, кроме пьянящего аромата Айви, который исходил от моей кожи, когда я ехал домой, желая еще раз ощутить на языке ее вкус. На утренней службе ее не было. Не то чтобы она имела привычку каждый день ходить в церковь, но это не помешало мне ее искать.
– Для церемонии мы собираемся написать свои собственные клятвы.
Мелисса, блондинка, чья мать организует мероприятия для молодежи, улыбается сидящему рядом с ней жениху.
– Я уже начала писать свою, – говорит она и хихикает.
Их сцепленные ладони напоминают мне руки Айви, и от фантомного ощущения того, как она сжала мои пальцы, когда я не дал ей кончить, по спине проносится дрожь.
Хотел бы я обходиться без секса, чтобы почувствовать схожее удовлетворение, что и прошлым вечером. Хотел бы я не жаждать запаха этой женщины, боли от впившихся в мою плоть ногтей – элементарных человеческих желаний, которым мужчина моего положения не должен потакать. Меня бесит то, что Айви обладает каким-то магнетическим притяжением, которое лишает меня силы и способности противостоять своим желаниям. И я хотел бы, чтобы мое тело не гудело от какого-то мучительного возбуждения при мысли о том, как она беспомощно лежит подо мной, но это происходит. Тело требует большего. Гораздо большего, чем те аппетитные крохи, что перепали мне в том кабинете.
Эта извращенная и разрушительная алчность перечит всем моим принципам, и все же мое тело не желает противиться этому неуёмному влечению к ней. Не желает забывать, как ее полные и тяжелые груди натягивали ткань блузки, демонстрируя идеальную форму ее торчащих сосков. Изгиб ее икр на восьмисантиметровых шпильках, которые в моих мечтах царапают мне спину, рисуя на ней линии мучительного наслаждения. Как скользил вверх по дрожащим бедрам подол ее юбки, открывая взгляду мою погибель. Лишая меня моего ледяного самообладания.
Черт бы побрал эту женщину.
– А секс? – этот бездумный вопрос срывается у меня с губ прежде, чем я успеваю опомниться.
В глазах обоих молодожёнов отражается недоверие – нечто среднее между отвращением и удивлением.
– Дети. Полагаю, вы планируете завести детей, которые будут крещены в церкви?
Брезгливое выражение их лиц сменяется чем-то более застенчивым, и Мелисса краснеет.
– Конечно. Мы как можно скорее надеемся завести семью.
– Отлично.
Я с облегчением выдыхаю, крайне недовольный собой. На меня сейчас давят гораздо более серьезные проблемы, например, сколько времени будет вынюхивать и искать ответы полиция, после того, как пару дней назад один из смотрителей наконец-то сообщил о пропаже Чака Битти. Сколько будет молчать Камила о том, кто спас ее в ту ночь?
И почему, черт возьми, моя покойная жена прятала у себя в телефонном футляре контактную информацию адвоката? Там, где я при обычных обстоятельствах никогда бы на нее не наткнулся.
Я не должен думать об Айви, или о том, как сильно мне хочется прижать ее к стене и смотреть, как ее лицо искажается от экстаза, и она выкрикивает мое имя. Нет, это определенно последнее, что сейчас должно крутиться у меня в голове, но она вонзается мне в череп, словно ледоруб. Дразнящая агония, которая не оставит меня в покое. Она так прочно засела у меня в сознании, что ее не изгнать даже молитве, вот почему я не могу исповедаться в этих грехах. Только не сейчас, и уж точно не Руису, который последние несколько лет был мне не кем иным, как наставником.
Такие священники, как Руис, были рождены служить Богу и понятия не имеют, каково это, какой это кайф проникать в женщину, глядя, как ее лицо искажается от удовольствия. Человек, никогда не пробовавший яблока, терзается лишь собственным любопытством, а тот, кто уже побаловал себя дивным фруктом, навеки пленен терпким вкусом, оставшимся у него на языке. Руис просто не способен понять этой муки, потому что у него никогда не было такой женщины, как Айви, чей скромный нрав и сладострастные изгибы активизируют какую-то мышечную память, пробуждая эту дремлющую похоть. Забыть вкус ее яда, слизав его с самых запретных мест, – все равно что пытаться забыть, как дышать. Невозможно.
Я жажду еще больше. Еще больше ее.
Наша беседа с молодоженами продолжается, мы оговариваем даты и пожелания, и когда она подходит к концу, мною снова овладевают мысли об Айви. Мне нужно отвлечься. Нужно что-то, что могло бы стереть из моей головы образы того, как она задрала юбку, предложив мне себя, словно жертву. Черт возьми, все мое тело вибрирует от напряжения, отчаянно пытаясь найти тихое место, чтобы расслабиться. Яйца налились и ноют, я сжимаю их, чтобы облегчить эту муку, и издаю слабый стон.
Сегодня днем я должен совершить обход двух местных домов престарелых, и последнее, что мне нужно, – это причащать телу Христову с торчащей из брюк эрекцией.
Я возвращаюсь в дом приходского священника, чтобы принять холодный душ и быстро перекусить. Шагая по тропинке, я замечаю отца Руиса, который смотрит на поляну позади церкви.
– Дэймон, можно тебя на секунду? – спрашивает он с сильным испанским акцентом.
– Конечно.
– Примерно неделю назад я услышал ночью громкий стук. Испугавшись, я встал с кровати. И увидел на заднем дворе тебя, – пока он говорит, я чувствую, как учащается мой пульс, а кожу покалывает от прилива адреналина. – У тебя была лопата. И ты копал яму.
Я отвожу взгляд, пытаясь найти оправдание, причину, по которой мог бы оказаться на заднем дворе после девяти вечера, и надеясь, что он не заметит нарастающую во мне панику.
Руис поворачивается ко мне, огорченно сдвинув брови.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы я ходил во сне?
Меня охватывает замешательство, я смотрю на него, пытаясь понять, о чем он меня спрашивает.
– Прости, что?
– К тому времени, когда мой мозг наконец осознал, что я вижу, там уже ничего не было. Ты ничего не копал, а единственной ямой оказалась та, которую неделю назад вырыла септическая компания. В этот самый момент я понял, что, видимо, спал. А прошлой ночью я, проснувшись, обнаружил, что стою на кухне с наполовину съеденным апельсином. И это заставило меня задуматься, сколько я уже этим занимаюсь? Сколько я уже хожу во сне?
– Я... никогда не видел, чтобы ты ходил во сне.
– Это самое странное, – он смеётся и, качая головой, похлопывает меня по плечу. – С чего бы тебе рыть яму на заднем дворе?
– Может, могилу?
Он смеется еще громче (хотя мне совсем не до смеха) и направляется к церкви.
– О, еще кое-что, Дэймон. Ларонда просила передать тебе, что они нашли пропавшую девочку. Она, видимо, тебе о ней рассказывала.
– Да, мы о ней говорили. Рад слышать, что она дома. Меня очень взволновала эта история.
– Ее мать попросила нас освятить ее квартиру.
– Не знал... не знал, что они католики.
– Они не католики. Это Ларонда предложила. Я подумал, раз уж ты участвовал в спасении этого ребенка…
– Что ты имеешь в виду?
– Ларонда сказала, что ты раздавал листовки и помогал информационно.
– Конечно.
– Будет вполне логично, если ты и освятишь их квартиру.
– Конечно.
Все, что приходит мне в голову, – это маленькая девочка, которая опознает во мне убийцу ее похитителя, и выражение лица епископа Макдоннелла перед тем, как меня лишат сана и сдадут полиции.
– Деймон, с тобой всё в порядке?
– Да, конечно.
Его вопрос возвращает меня в реальность, и, поморгав, я отрываюсь от своих размышлений.
– Я... я обо всём позабочусь.
Он достает из кармана нацарапанный на клочке бумаги адрес и протягивает его мне.
– Она ждет тебя сегодня.
Мысль о том, что я снова увижу эту маленькую девочку, и мне в голову потоком хлынут образы того, как она сидела в той клетке, действует на меня отрезвляюще и подавляет утренние порывы. Я быстро обедаю, и когда еду к ее дому, у которого высадил ее всего неделю назад, во мне нарастает нервозность.
Я хватаю лежащее радом Священное Писание и святую воду, а затем поднимаюсь по лестнице.
В дверях меня встречает Ларонда с женщиной, в которой я узнаю мать Камилы, но самой девочки нигде не видно.
– Отец Дэймон, это Луиза, мама Камилы, – Ларонда кладет руку на стоящую рядом с ней невысокую полную женщину, в глазах которой мелькает тень добродушной улыбки.
– Спасибо, что пришли, святой отец.
Как и большинство тех, кто плохо знаком с церковными порядками она сжимает руки спереди, напрягает спину, так, словно не очень понимает, как вести себя со священником.
Из уважения я стараюсь не быть излишне эмоциональным, в любом случае, это не в моем характере, но я держу руки по швам и мне это помогает.
– Расскажите мне, в чем дело.
Закрыв за мной дверь, Луиза ведет меня к дивану. Мы втроем усаживаемся вокруг кофейного столика, на котором лежат карандашные рисунки с изображением мужчины со злыми красными глазами и какой-то палкой.
– Вернувшись той ночью домой, Камила стала… совершенно другой. Она почти ничего не ест. Не спит. Просыпается от кошмаров, – порывисто всхлипнув, Луиза вытирает слезы, и Ларонда заключает ее в объятия. – Этот... мужчина. Он похож на какого-то демона. Она называет его Плохим Человеком. Говорит, что он держал ее в клетке и делал с ней плохие вещи. Такое, о чем она не хочет рассказывать ни мне, ни доктору. Она утверждает, что ее спас ангел. Ангел во всем черном.
Тело Луизы сотрясется от рыданий, и она утыкается Ларонде в плечо.
– Я просто хочу, чтобы кошмары прекратились, и моя дочь снова почувствовала себя в безопасности.
Сидя напротив этой женщины, я чувствую, как меня практически пожирает чувство вины, и хочу все ей рассказать. Что я задушил того демона. Протащил его по территории церкви и засунул в какую-то дыру, чтобы стереть с лица земли. Но вместо этого я быстро киваю и говорю:
– Давайте начнем со входа в Ваш дом.
Перекрестившись, я встаю с дивана и вижу, как Ларонда подталкивает подругу, чтобы та тоже встала. С волнением и, пожалуй, с проблеском надежды в глазах, Луиза неуклюже повторяет наши с Ларондой движения.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
– Аминь, – говорит Ларонда, сжимая руку Луизы.
Держа в руках молитвенник со святой водой, я склоняю голову.
– Мир дому сему и всем живущим здесь во имя Господа.
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, – снова за них обоих произносит Ларонда.
Окропив их святой водой, я пересекаю комнату и, остановившись перед входной дверью, быстро читаю молитву. Затем смочив в воде палец, рисую на ее деревянной панели крест. Я прохожу по всем помещениям и, читая молитву, окропляю всё вокруг святой водой, пока наконец не добираюсь до маленькой комнаты с розовыми стенами, украшенными картинами с изображениями принцесс и замков. До комнаты, которая, очевидно, принадлежат Камиле.
Войдя внутрь, я вижу на полу еще несколько ее поразительно подробных рисунков: сидящая в клетке девочка и мужчина, втыкающий в нее штырь. Видимо, тот самый, которым он ее ранил. На втором рисунке – она привязана к поводку, а мужчина выгуливает ее, как собаку. На третьем изображен уже другой человек, он весь в черном и с веревкой в руках. Еще на одном – человек в черном вытягивает вперед руку с веревкой, на которой болтается тот первый мужчина, свесив голову, словно мертвый. Внезапно я испытываю огромное облегчение оттого, что тем вечером решил оставить свой пасторский воротничок в машине, иначе я бы сейчас смотрел на улики по делу об убийстве. На последней картинке мужчина в черном обнимает маленькую девочку.
– Это ее ангел.
Я оглядываюсь и вижу, что позади меня стоит мама Камилы, а в углу комнаты беспокойно жмется сама Камила и, судя по столь редкой для нее улыбке, она рада меня видеть. Девочка бросается ко мне через всю комнату и обнимает, а ее мать смотрит на меня со слезами на глазах и с замешательством во взгляде. С замешательством, которое мне хотелось бы стереть с ее лица, объяснив, почему ее дочь так мне обрадовалась.
– Она... счастлива, что Вы освящаете наш дом, – предполагает Луиза, словно ей необходимо как-то объяснить это проявление любви.
Я достаю из кармана бутылку со святой водой и опускаюсь перед Камилой на колени.
– Это чтобы избавиться от дурных снов. Давай я тебе покажу.
Я смачиваю в воде ее палец и показываю, как нужно креститься, затем специально для нее читаю молитву. Гладя ее по волосам, я возвращаюсь в те времена, когда ночами сидел рядом с Беллой, если она просыпалась от кошмаров. Как много для нее значили эти слова утешения, заверения в том, что вокруг нет никаких чудовищ.
– Делай так каждый вечер перед сном, – я беру ее за подбородок и провожу большим пальцем по щеке. – И всё изменится.
Камила улыбается, но улыбка не касается ее глаз. Она тусклая и утомлённая, но искренняя. Думаю, пройдет много времени, прежде чем она снова улыбнется по-настоящему.
– Можно я открою тебе один секрет? – спрашивает она и, когда я киваю, прижимается губами к моему уху, положив руку мне на плечо. – Я никому не говорила, что мой ангел – это ты.
От ее слов у меня на лице проступает улыбка, и я беру в руку ее маленькую ладошку.
– Камила, тебе больше не о чем беспокоиться. Тот плохой человек никогда больше тебя не обидит. Этот дом под защитой, – подмигнув ей, я целую тыльную сторону ее руки. Девочка обнимает меня еще раз, и я поднимаюсь на ноги.
У входной двери ее мать оглядывается на комнату Камилы.
– Вы знаете, я не слишком-то религиозна. Я далека от церкви. То есть, я верю в Бога, но... не знаю. Ваше присутствие меня как-то успокаивает. Это... странно, – она потирает руки и выдавливает из себя улыбку. – Я вижу, что Камила чувствует то же самое. Это совсем на нее не похоже... обычно она с трудом находит общий язык с чужими людьми. И все же, похоже, она... была очень рада Вас видеть. Спасибо Вам за это, отец Дэймон. Это очень много для нас значит.
Кивнув, я кладу руку на дверь.
– Освящение квартиры должно помочь ей справиться с ночными кошмарами, но если все же не поможет, то придётся приложить больше усилий.
– Святой отец..., – она нервно покусывает губу. – Люди, которые делают подобные вещи... Бог ведь их наказывает, да? – она вытирает со щек слезы и шмыгает носом. – Даже если полиция его не найдет, Бог заставит его заплатить за содеянное?
Я отвожу взгляд от ее лица, не в силах посмотреть ей в глаза и даровать долгожданный покой, потому что я трус. Лживый ублюдочный трус, для которого страх превратиться в человека безо всякой цели, намного важнее, чем успокоить эту измученную мать. Я порочу все то, что собой олицетворяю. Поэтому мой ответ – не более, чем отработанная до автоматизма фраза:
– Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь – в озере, горящем огнём и серою. Это – смерть вторая. (Откровение Иоанна 21:8 – Прим. пер.)
С явно натянутой улыбкой она берет меня за руку и крепко ее сжимает.
– Благодарю Вас, святой отец.
14.
Дэймон
Я должен замещать Руиса на субботнем бдении и готовиться к воскресной службе. Вместо этого я сижу возле дома Айви и, словно какой-то маньяк, наблюдаю за тем, как она переходит из комнаты в комнату. Я отравлен ее ядом. Моя маленькая pécheresse постаралась, чтобы я ни на секунду не мог выбросить из головы ее образ с задранной юбкой.
Мне хочется её забыть, притвориться, что то, что между нами произошло, было каким-то извращенным искажением реальности, но ее имя – ядовитый плющ, опутавший меня так же крепко, как цингулум, что был на мне во время утренней службы, когда я мог реально поклясться, что все еще чувствую на языке ее вкус. (Цингулум – деталь литургического облачения римского-католического клирика. Его носят опоясанным вокруг тела и выше талии – Прим. пер.).
Наблюдая сквозь прозрачные занавески за ее силуэтом, за изгибами, которые хорошо просматриваются с дороги, я вижу, как Айви просовывает руки в рукава, словно надевая пальто, и при одной только мысли о том, куда она собирается на ночь, у меня в груди закипает затаившийся гнев.
Я не позволю ей пойти к нему. Я не собираюсь сидеть, сложа руки, зная, что она развлекает ради своей свободы другого мужчину. Это неправильно, что мой погрязший в извращенных, распутных мыслях разум не желает обуздать эти собственнические чувства. Словно она принадлежит мне. Словно создана лишь для моих мучений, и больше ни для чьих. Это неправильно, и все же, повинуясь своим телесным порывам, я выхожу из машины, перебегаю через улицу и поднимаюсь по лестнице к ее двери, которая распахивается, как раз в тот момент, когда я тянусь к ручке.
– О, Господи! – Айви прижимает руку к груди, широко распахнув глаза от удивления и, возможно, немного страха. – Святой отец, что Вы здесь делаете?
Я опускаю взгляд на ее блестящие облегающие брюки, заправленные в высокие сапоги, что виднеются под подолом доходящего до колен пальто. От этого зрелища остатки моей нечеловеческой выдержки повисают на хлипком волоске.
Позади меня хлопает чья-то дверь, и, повернувшись, я вижу миниатюрную пожилую женщину с прямыми черными волосами и в очках.
– Айби, ты в порядке? – спрашивает она, держа в руке нечто похожее на швейную иглу. – Этот человек тебя не бесбагоит?
– Да…то есть нет, миссис Гарсия. Я в порядке. Спасибо.
Женщина обводит меня взглядом с головы до ног, затем вскидывает брови.
– Ох. Этот очень красивый, – подмигнув мне, она возвращается к себе в квартиру, но перед тем, как закрыть дверь, сверлит меня взглядом.
– Она наблюдает за нами в глазок, верно? – спрашиваю я и, обернувшись, вижу, как Айви поплотнее запахивает на себе пальто.
– Что ты здесь делаешь? – не ответив на мой вопрос, спрашивает она.
Взглянув на соседнюю комнату, я понимаю, что Айви, скорее всего, одна.
– Можно мне войти?
– Вообще-то я ухожу.
– Я всего на минуту.
Если бы в этот вопрос могло вмешаться мое тело, то не совсем, однако я твержу себе, что пришел сюда по другой причине. Без разрешения я протискиваюсь к ней в квартиру, вдыхая всё тот же женский аромат. Он убаюкивает меня, словно афродизиак, и все глубже затягивает в запутанные лозы похоти.
– Куда ты собралась?
Закрыв за собой дверь, она не идёт за мной в комнату, а стоит, скрестив на груди руки с крайне недовольным выражением лица.
– Я тебе уже говорила.
– На улице тепло. Пальто тебе не понадобится.
Фыркнув от раздражения, она сбрасывает пальто на пол, и от вида оставшейся на ней одежды у меня дергается член. Сквозь вырезанные у нее на груди отверстия выглядывают ее идеальные круглые сиськи, вызывающе торчащие соски посылают мне в пах разряд мучительной боли. Закрытый костюм из черного латекса с прорезями на груди плотно облегает все ее изгибы, а молния в промежности кажется единственной точкой доступа. Чтобы надеть эту штуку, должно быть, ушла целая вечность.
Я киваю в сторону доводящего меня до безумия костюма и стискиваю кулаки в слабой попытке удержаться от того, чтобы не провести по нему руками. Интересно, каково это чувствовать, как она прижимается в нем к моему телу.
– Ты собиралась в таком виде сесть в метро?
– Это часть его пытки. Полагаю, если по дороге меня изнасилуют, он, скорее всего, попросит описать это в мельчайших подробностях.
Одна мысль об этом приводит меня в ярость, мне хочется сказать ей, что, если бы она была моей, я бы убил любого, кто прикоснулся к ней без спроса. Но я не должен так думать, потому что она не моя. И не должен стоять посреди ее квартиры, пытаясь не растерять остатки самообладания, в то время как этот наряд дразнит меня, словно куча чертей, твердящих мне на ухо немедленно изнасиловать эту женщину.
Я отвожу взгляд, отчаянно пытаясь побороть это желание, зреющее у меня внутри, словно жаждущий разврата монстр.
– Я пришел сюда, чтобы помешать тебе с ним увидеться.
– Почему?
– Потому что это неправильно.
– Да, но ты сейчас скажешь, что и священнику было неправильно мне отлизывать, так что какая разница? – Айви скрещивает руки под своими сиськами, приподнимая их еще выше, и я представляю, как идеально они поместились бы в моих ладонях. – Я уже говорила тебе, что будет, если я этого не сделаю! Он без конца меня терроризирует. Учитывая то, что вчера вечером я на добрых полчаса оставила рабочее место, мой босс явно не будет в восторге, получив от какого-то мудака анонимное письмо с фотографиями, на которых я позирую обнаженной.
– У него есть твои обнаженные фотографии?
– Он всегда держит их под рукой, на случай, если понадобится ими воспользоваться.
– Этот парень – просто нечто.
– Скорее, хрен знает что.
Потирая большим пальцем ладонь, чтобы унять дрожь, я стараюсь не представлять на этом костюме руки другого мужчины, оставляющего на ней отпечатки своих пальцев.
– Я не хочу, чтобы уходила к нему.
– Почему? Какая тебе разница?
Когда у меня перед глазами маячит ее грудь, мне трудно подобрать слова, поэтому я блуждаю взглядом повсюду, где нет Айви.
– Я не хочу, чтобы он к тебе прикасался.
Усмехнувшись, она поднимает с пола пальто.
– Простите, святой отец. Не Вам тут диктовать условия. Если нет сделки, я ничего не могу обещать, – она просовывает руку в рукав и, явно игнорируя мою просьбу, берет ключи со стоящего рядом пристенного столика.
Я бросаюсь вперед, но тут же упираюсь грудью в ее выставленную вперед ладонь.
– Я не хочу, чтобы сегодня вечером ты с ним виделась.
– Какая жалость. А я не хочу потом получить от него за то, что не пришла.
– Неужели прошлый вечер ничего для тебя не значил? – сквозь стиснутые зубы цежу я, взбешенный мыслью, что я из-за этой женщины весь день места себе не нахожу, а она обо мне даже не думает.
Айви смотрит на меня, в меня, практически сквозь меня, и в ее зеленых глазах вспыхивает огонь.
– Прошлый вечер значил для меня все. Я впервые получила удовольствие от того, что мужчина делал со мной такие вещи, – она опускает плечи и, убрав от моей груди свою руку, делает шаг назад. – К сожалению, это произошло со священником, так что, полагаю, в этом плане мне не фортануло.
– И тебе нравится быть с ним? Позволять ему всё это?
– Нет. Рядом с ним я каждую секунду трясусь от страха, – она проводит языком по губам, от чего мое внимание переключается на ее красную помаду, и я представляю себе, как бы она размазывалась по моему члену. – Он – это не ты.
Желания нарастают и выходят из-под контроля и, когда эта хрупкая нить, наконец, обрывается, я толкаю Айви к стене, случайно опрокинув стоящую на столике вазу.
Не обратив на это никакого внимания, Айви гордо вскидывает подбородок и облизывает губы.
– Что Вы собираетесь делать, святой отец? Накажете меня?
Сдавленно зарычав от одной этой мысли, я опускаю голову и, втянув в рот ее обнаженный сосок, с таким жаром посасываю ей грудь, что Айви вскрикивает и впивается ногтями мне в голову, но это только еще больше меня распаляет.
– Ты трогала себя после этого? – хрипло выдыхаю я в налитую плоть и, зажав ее между зубами, чувствую, как Айви вскрикивает и вздрагивает всем телом.
– Всю ночь. Все утро. И прямо перед твоим приходом.
Я сжимаю ладонями обе ее груди и, со стоном зарывшись лицом в глубокую ложбинку, втягиваю в рот другой сосок. Я не имею права ревновать эту женщину, но ревную. Я завидую окружающим стенам, ставшим свидетелями ее оргазма, и пальцам, которые довели ее до него без меня.
– Ты плохая девочка, pécheresse. Ты должна покаяться и понести наказание за свои прегрешения.
Не дав ей возможности ответить, я опускаю руку и расстегиваю у нее на костюме молнию, слыша, как каждое звено застежки лишает меня остатков самообладания. Расстегнув ее до конца, я снова смотрю на Айви и, скользя пальцем по обнаженной плоти, вижу, как она закатывает глаза и прикусывает губу.
– Пожалуйста, святой отец. Не оставляйте меня, как в прошлый раз.
– Ты примешь свое наказание, pécheresse?
Она сползает вниз по стене, словно пытаясь удержаться на ногах.
– Да. Да, я его приму. Приму всё.
– Хорошо.
Я резко ее разворачиваю, и она прижимается щекой к стене, расположив руки по обеим сторонам от головы. Я раздвигаю ей ноги, увеличив прорезь латексного костюма, и расстегнув ремень с брюками, вынимаю свой болезненно твердый член. Глядя вниз на ее высовывающиеся из костюма ягодицы, я поглаживаю себя, представляя между этими соблазнительными полушариями головку моего члена. Обхватив Айви спереди, я скольжу пальцами по ее промежности, там, где тепло и влага манят меня обещанием того, что должно случиться.
Тихие стоны Айви подначивают меня продолжать, и ее все еще упёртые в стену ладони сжимаются в кулаки.
– О, Боже, Дэймон!
Я проникаю в нее пальцами, смачивая кожу ее соками.
– Ты вся промокла, да? Видимо, ты увлеклась. Скажи, где ты трогала себя прошлой ночью?
– В ванной комнате. Перед тем как принять душ.
– Тогда мы сначала пойдем туда.
Я хватаю ее сзади за шею и веду в ванную, пока мы не оказываемся у раковины перед зеркалом. Намотав на кулак ее волосы, я откидываю голову Айви назад и прижимаюсь губами к ее уху.
– Это здесь ты себя трогала?
– Да, – выдыхает она, глядя на меня в отражении из-под полуприкрытых от похоти век.
Я снова погружаю в нее пальцы, от ритмичных всасывающих звуков у меня по спине проносятся мурашки, и я поглаживаю свой член.
– Я отпускаю тебе твой грех.
Приоткрыв губы, Айви трётся об меня задницей; когда она тянет ко мне руку, чтобы прикоснуться, я ее отталкиваю.
– Где ты трогала себя сегодня утром?
– В постели. Как только проснулась.
Ее грудь вздымается и опадает. От размеренных движений моих пальцев она выгибает спину, и как только я их вынимаю, приоткрывает веки.
Пристально глядя на нее в зеркало, я слизываю с пальцев ее возбуждение, а затем веду в спальню. На полу лежит куча чего-то похожего на два матраса, и я толкаю Айви на мягкое белое постельное белье.
– Покажи мне. Покажи мне свои пальцы в твоей изнывающей от желания дырочке, то, как ты трогала себя этим утром.
Высоко задрав задницу и прижавшись щекой к матрасу, она пристально смотрит мне в глаза и, просунув руку между своих блестящих черных бедер, проталкивает два пальца в открытое отверстие своего костюма.
Боже, помоги мне.
Весь ее вид – чистой воды порнография, разжигающая мои чресла примитивной потребностью ворваться в нее. Наполнить ее годами сдерживаемым высвобождением и смотреть, как доказательство моего греха стекает у нее по бедрам. Удовлетворить эту ненасытную похоть, чтобы я мог прожить свой день, не представляя себе этот самый момент в мучительном повторе.
Едва себя сдерживая, я смотрю, как ее пальцы целиком исчезают у нее внутри и, поблескивая, выскальзывают обратно. Я сжимаю свой член, и когда на его кончике вновь выступает влага, размазываю ее по головке и далее по всей длине.
– Я представляла... О, Боже, представляла... что это ты. Трахаешь меня.
Она продолжает двигать пальцами, ускоряя темп и доводя себя до предела. Расставив колени, она шире раздвигает ноги и растягивает вырез своего костюма, показывая мне больше. Гораздо больше.
Наклонившись к ней, я стягиваю к коленям брюки и, скользнув языком по костяшкам ее двигающихся пальцев, облизываю ее от киски до самой задницы. Я останавливаюсь, чтобы сжать зубами ее налитую плоть, и, когда бедра Айви вздрагивают, хватаю ее за запястье и облизываю ей пальцы, вытащив их из ее лона.
– Я отпускаю тебе твои грехи.
Держа в руке свой член, я провожу кончиком пальца по ее входу, наблюдая, как она сжимает обеими руками одеяло, словно готовясь к моему вторжению.
– Это здесь ты трогала себя перед моим приходом, pécheresse?
– Да, святой отец.
Рванув Айви к себе, я вонзаюсь в нее, и последовавший за этим крик, разливается по моей спине с мучительным удовольствием, которое я даже не могу описать. Латексный костюм трется о мои бедра, зубцы расстегнутой молнии царапают мне пах, добавляя наслаждению изысканной остроты.
– Ты так часто себя трогала. Ты хоть сможешь для меня кончить? – стиснув зубы, цежу я.
– Да, я обещаю, что постараюсь, святой отец. Пожалуйста.
Содрогаясь всем телом, я чувствую, как вокруг меня сжимаются ее плотные стенки, а затем скользят по моему члену, когда я из нее выхожу. Откинув голову назад, я закрываю глаза, сосредоточившись на этой пытке и, впившись в Айви пальцами, сжимаю ее затянутые в латекс бедра. Двигаясь туда-обратно, медленно и легко, я наслаждаюсь ее телом, витающим в воздухе запахом и все еще оставшимся у меня на языке вкусом. Все именно так, как я себе и представлял – невозможно приятно и, бл*дь, мучительно прекрасно.
– Айви. А, черт, – не открывая глаз, я сильным рывком притягиваю ее бедра к себе, пробуждая этим еще один утробный крик, и вдавливаюсь в ее задницу, так глубоко вонзаясь в нее своим членом, что кажется, проткну эту женщину насквозь. – Почему грех так сладок?
Айви не отвечает, но я чувствую, что кто-то крепко сжал мне яйца, и, взглянув вниз и вижу, что она протянула руку и массирует их, пока мой блестящий от ее возбуждения член входит в нее и выходит. Я ритмично вколачиваюсь в нее туда-обратно. От ее сочащейся влагой киски каждый толчок становится все более плавным. Все быстрее и быстрее я бьюсь о ее задницу, и мои бедра липкими шлепками ударяются о ее костюм.
Заглушая стоны, она утыкается головой в подушку и впивается ногтями в матрас, словно одержимая демонами. Может, так оно и есть. Конечно, Богом здесь и не пахнет, принимая во внимание, что я трахаю ее с таким безумным остервенением, что моя душа точно попадет в ад.
Не обращая внимания на ее крики, я вколачиваюсь в нее с пылом и самоотверженностью кузнеца, выковывающего из раскаленного металла меч. Меч, который в конце концов вырвет у меня из груди сердце и оставит после себя кровавое месиво. Но мне все равно, я уже окончательно растворился в этом ощущении, в этом изысканном экстазе, который обещает мне пробирающее до мурашек завершение.
– Ну же, pécheresse, дай мне услышать твой крик.
Айви поворачивает голову, и ее стоны усиливаются, становятся интенсивными, эхом отдаваясь от стен с каждым толчком моего члена.
– О, Боже!
– Здесь нет Бога, Айви. Только я.
– Дэймон! Пожалуйста, Дэймон!
Выскользнув из нее, я рывком переворачиваю Айви на спину и, глядя, как колышутся ее груди, закидываю ее ногу себе на плечо и снова в нее вхожу. Напрягаясь всем телом, я выбиваю последние секунды. Сильнее. Черт возьми, я так взвинчен, что могу сорваться.
Айви закатывает глаза, приоткрывает губы, выгибает спину, словно она отдает мне свою душу. Мне хочется запечатлеть этот образ, сохранить его у себя в сознании для тех одиноких ночей, когда я буду думать о ней. Мне хочется вспоминать этот жар и судорожное напряжение мышц, глубинную потребность растянуть этот момент как можно дольше. Смаковать каждую секунду своего распутства, пока ее киска приближает меня к разрядке.
