Текст книги "Освобождение (ЛП)"

Автор книги: Кери Лейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

22.
Дэймон

Вернувшись в Лос-Анджелес, я вызываю себе Убер такси и молю Бога о том, чтобы успеть на похороны бабушки Айви. Сначала я собирался провести эту службу сам, но, обнаружив, что мой отец причастен к смерти Вэл и Изабеллы, попросил Руиса меня заменить, а сам вылетел в Нью-Йорк по личному делу. Он до сих пор не подозревает о моем намерении отказаться от сана, и для меня рассказать ему об этом намного страшнее, чем снова пойти к епископу Макдоннеллу и сообщить ему о том, что, несмотря на всю его настойчивость, я не собираюсь больше здесь оставаться.

У меня не будет ни дома, ни работы, и впервые за много лет я с нетерпением жду отношений с другой женщиной.

Если она, конечно, вообще захочет связываться с мужчиной, у которого, по сути, ничего нет.

Я бросаю взгляд на часы. Десять тридцать. Служба начинается в одиннадцать, так что времени у меня в притык. Совсем в притык.

– Вы ведь священник, верно? – спрашивает водитель такси, глядя на меня в зеркало заднего вида.

Наблюдательный, это учитывая, что на мне пасторский воротничок и черная рубашка.

– Да.

– Значит, на днях подвозил я одну цыпочку. Красивая, грудастая, с классной фигурой. В смысле, реально горячая. Из Швейцарии, прикиньте? В общем, просит она меня повозить ее по городу, показать достопримечательности. Я так и делаю. В общем, катаемся мы так около часа, и тут она говорит мне остановиться у какого-то захудалого торгового центра и, Вы только представьте... хочет, чтобы я трахнул ее прямо в машине.

Начинается. Я борюсь с желанием закатить глаза, зная, что он может увидеть меня в зеркале заднего вида.

– Мы исповедуем в церкви во вторник вечером, в субботу утром и по предварительной договоренности.

– Нет-нет. Мне не нужно отпущение грехов. У меня к Вам только один вопрос.

– Хорошо, – я откашливаюсь, чтобы не было слышно моего тяжкого вздоха.

– Итак, эта цыпочка говорит мне, что никогда не трахалась с американцем, и хочет это попробовать. Ну кто я такой, чтобы отказывать девушке в исполнении ее заветной мечты, верно?

Верно.

Откашлявшись во второй раз, я смотрю на проносящийся за окном город и мысленно считаю минуты до конца поездки.

– Мы целуемся, обжимаемся. Я начинаю заводиться. И тут я тянусь к ней под юбку. У телки член больше моего. Да ну нахрен! Выходит, я целовался с чёртовым, в смысле... простите меня, святой отец. С грёбаным трансвеститом!

Я напрягаю мышцы лица, чтобы не выдать свою реакцию. Не столько потому, что он целовался с тем, кто, как он понял, был парнем, сколько потому, что ему это явно не понравилось.

– Мне известно, что Бог против геев, и все такое, так что, я теперь попаду в ад? В смысле, я ничего не сделал. Но мне очень этого хотелось. Знаете, для чувака эта цыпочка была очень горячей.

– Бог не против геев. И нет, Вы не попадете в ад, – это все, что я могу сказать ему, не расхохотавшись.

– Хорошо. Потому что, если бы моя жена узнала, что я чуть не трахнул какого-то трансвестита, она бы, наверное, со мной развелась.

Мне ничего не остается, как нахмурившись глядеть на этого парня и мысленно заставлять себя не качать головой. К счастью, машина тормозит перед домом приходского священника, и когда я лезу в задний карман, чтобы заплатить за проезд, таксист отмахивается от денег.

– За счет заведения, святой отец. Мне нужно поработать над своей кармой.

– Очень признателен, спасибо, что подвезли.

Я беру две свои небольшие сумки и выхожу из машины.

Бросив их за порог, я спешу к церкви, по пути поправляя брюки и рубашку. Через заднюю дверь я пробираюсь в неф, где перед небольшим скоплением людей стоит отец Руис и проводит погребальную литургию. В первом ряду сидит Айви, на ней элегантное черное платье и черная шляпка-берет с прикрывающей лицо вуалью. Я стараюсь не смотреть на ее гладкие ноги в тонких черных чулках, у которых сзади, вне всякого сомнения, проходит черный шов. Мы не виделись с ней почти неделю, и я поражаюсь, как при одном только взгляде на нее меня стремительно покидает сила воли. Вся моя новообретенная решимость держаться подальше от этой женщины, испаряется без следа.

Айви меня замечает, поворачивается в мою сторону, и я вижу сквозь ее вуаль ярко-красную помаду.

Не прерывая службу, я проскальзываю на стоящую рядом пустую скамью и стараюсь, сидя перед прихожанами, не бросать взгляды на Айви.

Спустя добрых полчаса, Айви направляется к аналою, чтобы произнести надгробную речь в честь своей бабушки. Наконец-то у меня появилась возможность впиться в нее глазами, и, пока она промокает глаза салфеткой, больше всего на свете мне хочется подхватить ее в свои объятья. Она нервничает, стоя перед толпой, и ее руки дрожат, словно листья на хрупкой ветке.

– Je'taime, – говорит, наконец, она и садится.

В конце мессы, во избежание каких-либо подозрений, я возвращаюсь в свой кабинет. Мне следовало бы заняться кучей накопившихся за время моего отсутствия бумаг, но вместо этого я таращусь в окно своего кабинета на холмик рыхлой земли, под которой, в вонючей выгребной яме, сейчас разлагаются два трупа.

Через двадцать минут позади меня щелкает дверь, и, повернувшись, я вижу вошедшую в кабинет Айви.

– Ты решила её кремировать, а не хоронить на кладбище?

Она кивает и откашливается.

– Как там Нью-Йорк? – спрашивает Айви, в ее голосе все ещё слышатся слезы.

– Без изменений. Как у тебя дела?

Прислонившись к двери, она пожимает плечами.

– Бывают дни хорошие. Бывают плохие.

– Прости, что меня не было с тобой на этой неделе. Мне следовало остаться.

– У тебя тоже были семейные дела. Я понимаю, – Айви неторопливо проходит по комнате и, обойдя мой стол, приближается к окну с другой стороны, от чего у меня под ребрами начинает бешено колотиться сердце. – Я никак не могу выбросить его из головы.

Нахмурившись, я опускаю глаза и вижу, что сзади у нее на чулках действительно проходит черный шов.

– В каком смысле не можешь выбросить его из головы?

Айви не отрывает взгляда от окна.

– Именно так, как ты и говорил. Он мне снится. Я слышу его голос. У меня такая паранойя, что на этой неделе я трижды приезжала сюда, чтобы убедиться, что он не выполз из этой ямы.

– Айви, ты не можешь все время сюда возвращаться. Кто-нибудь может незаметно за тобой следить.

Наконец, она поворачивается ко мне лицом.

– Например, кто?

– У Кэлвина было много связей. Уверен, что некоторые из них начнут задавать вопросы. Вынюхивать.

– А если они придут за мной? Что тогда?

Не в силах справиться с собой, я скольжу взглядом по ее ногам вверх-вниз.

– Я этого не допущу.

– Тебя не было всю неделю. Это уже могло произойти.

– Теперь я здесь.

– И что же ты будешь делать, Дэймон?

Айви неторопливо подходит ко мне, и я машинально бросаю взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта. По моей рубашке пробегают кроваво-красные кончики пальцев, напоминая мне о том, чего я был лишен последние несколько дней.

– Будешь каждую ночь спать в моей постели? Или запрешь меня в доме приходского священника?

– Если потребуется, то да.

Мне нравится наша с ней маленькая игра, но только не здесь.

Ее ногти скользят по моей шее, и я напрягаюсь при мысли о том, как они царапают мою мокрую от пота спину.

– А если нас поймают?

Схватив ее за запястье, я чувствую, как бьется под моими пальцами ее пульс.

– Нас не поймают, – слова с трудом проскальзывают сквозь мои стиснутые зубы, пока я из последних сил пытаюсь сохранить самообладание рядом с этой женщиной. В конце концов, это похороны ее бабушки.

– Мне тебя не хватало, – положив голову мне на грудь, она опускает руку и гладит меня в области паха. – О, святой отец, не могу передать словами, как сильно мне не хватало Вас на этой неделе.

– Айви, – в моем голосе звучит предупреждение, столь же бессильное, как и моя решимость трахнуть ее прямо здесь, у себя в кабинете. – Сейчас не время.

– Сейчас самое подходящее время. Мне так нужно было отвлечься. И вот ты здесь, – она откидывает вуаль своей шляпки, обнажая эти ярко-красные губы, которые так и молят о поцелуе. Черт бы побрал эту женщину. Черт бы ее побрал. – Так отвлеките же меня, святой отец.

– Ты просто напрашиваешься на то, чтобы нас поймали.

– А ты просто напрашиваешься на то, чтобы меня трахнуть. Я вижу это по твоим глазам, – Айви касается губами мочки моего уха, проводит зубами по коже. – Я уже говорила, что на мне нет трусиков?

От ее слов у меня в голове предстает образ, от которого по телу проносится дрожь.

– Это ужасно самонадеянно с твоей стороны. А что, если бы я сегодня не явился?

– Ты обещал. А я знаю, что ты человек слова. Но уверена, что Руис был бы счастлив…

Я хлопаю ее ладонью по губам, придя в бешенство при одной мысли о том, что к ней может притронуться другой мужчина, даже такой безобидный, как Руис.

– Ты хочешь, чтобы я согрешил прямо здесь, в церкви? Чтобы осквернил тот самый стол, за которым исполнял свои обеты?

Не сводя с меня глаз, она тяжело дышит через нос.

Я убираю руку от ее рта и практически ощущаю вкус этих губ.

– Скажи, что это тебя не заводит, и я уйду.

Я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не придушить эту женщину. Это прекрасное, необычайное создание, которое возбуждает меня так, что я не смею признаться вслух. Только не здесь.

Не говоря ни слова и не сводя с нее своих пылающих гневом глаз, я лезу ей под юбку и чуть не слетаю с катушек, когда провожу пальцем у нее между ног и понимаю, что про трусики она не наврала. Сжав в ладони нейлоновый материал ее колготок, я дергаю его и слышу, как они рвутся. Губы Айви приоткрываются, а затем растягиваются в злорадной улыбке. Через дырку в ее колготках я засовываю в нее пальцы по самые костяшки и, вынув их, чувствую оставшуюся на коже влагу. На стене напротив висит распятие, Христос усталыми глазами смотрит на то, как я снова погружаю в нее свои пальцы. А затем снова. И снова.

Ее стоны и прерывистое дыхание, полуприкрытые от похоти глаза, распаляют меня еще больше, подтверждая то, что мне и так уже известно: я не могу отказать этой женщине, даже когда на карту поставлены моя добродетель и репутация.

– Пожалуйста, святой отец. Трахните меня.

Стук в дверь дрожью скатывается у меня по спине, и Айви ныряет под стол, так, будто мы это репетировали.

Я откашливаюсь и сажусь, врезавшись коленями в то, что, как мне кажется, является ее плечом.

– Да, войдите.

В приоткрытую дверь заглядывает Руис и проходит в кабинет.

– Прости за вторжение, но ты случайно не видел мисс Мерсье? – спрашивает он со своим сильным акцентом. – Я хотел кое-что у нее спросить, прежде чем ее бабушку повезут в крематорий.

– Я... если увижу ее, обязательно передам, что ты ее искал.

Что-то касается моего паха, и, снова откашлявшись, я ерзаю на стуле. Затем дергаю коленом, чтобы Айви прекратила, наконец, эту пытку.

– Спасибо, что так быстро откликнулся и провел панихиду.

– Без проблем. Надеюсь, в Нью-Йорке все в порядке.

– Да.

Кто-то внизу хватает меня за яйца, и, чтобы не вскрикнуть, мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки. Я чувствую, как по моим боксерам скользит замок расстегивающейся молнии, и тянусь под стол, чтобы это прекратить, но Айви отталкивает мою руку, а шум привлекает внимание Руиса.

– Дэймон, у тебя все в порядке? Ты сегодня кажешься каким-то... напряженным.

Айви достает из брюк мой член, и мне в пах ударяет прохладный воздух. Она проводит рукой по всей длине, и я судорожно сглатываю, прижав локти к столу.

– Синдром смены часовых поясов, – выдыхаю я.

– Ах, да. Ты, наверное, устал. Возможно, тебе стоит немного вздремнуть.

Напрягшись всем телом от ее натиска, я зажмуриваюсь и, когда Айви своими влажными губами засасывает мой член в рот, такой теплый и нежный, мне приходится сжать пальцы, чтобы не вцепиться в них зубами.

– Наверное, ты... прав. Мне... не… очень хорошо, – у меня в легких замирает воздух. Айви проводит языком по влажной головке, и я задерживаю дыхание.

Озабоченно сдвинув брови, Руис наклоняет голову.

– Тебе что-нибудь нужно? Я с радостью помогу.

На долю секунды, я представляю себе на месте рта Айви руку помогающего Руиса, и мне хочется съежиться, но вместо этого я отчаянно мотаю головой.

– Я... лучше вздремну. Как ты и советовал, – прерывисто выдыхаю я и с побелевшими от напряжения руками жду, когда он свалит к чертовой матери из моего кабинета.

– Хорошо, хорошо. Может, пообедаем вместе?

– Конечно. Обед... обед… идёт.

– Отлично, я закончу с Айви и встречусь с тобой в доме приходского священника.

– Ладно, я тоже закончу с Айви, – при этих словах меня охватывает паника, и когда Руис в замешательстве наклоняет голову, я издаю нервный смешок. – Я имею в виду документы. Когда я закончу... с бумажной работой.

– А, ладно, – кивнув, он поворачивается и выходит из кабинета.

Как только за Руисом закрывается дверь, я отталкиваюсь от стола, разъяренный и такой твердый, что моим членом можно забивать гвозди. От ее пытки на нем остались следы губной помады, и, когда Айви поднимается на ноги, я толкаю ее на свой стол.

– Ты понятия не имеешь, с чем играешь, женщина.

– О, еще как имею, – она проводит языком по губам, и у меня по спине снова пробегает дрожь, а ноющая боль в яйцах становится просто невыносимой. – Он уже много раз был во мне.

– Тебя ищет Руис. Тебе лучше его найти, – я перевожу глаза на ее рот, затем обратно. – Сначала вытри помаду.

Айви бросает взгляд на мой пах, затем снова на меня.

– Тебе бы тоже не помешало вытереть помаду.

С большой неохотой я убираю член в брюки и поправляю рубашку.

– Я приду к тебе сегодня вечером. Ровно в шесть.

Ее лицо становится настолько самодовольным, что мне хочется сбить эту ухмылку у нее с губ.

– Буду ждать с нетерпением.

– Не снимай колготки, – наклонившись, я целую Айви в щеку, намеренно избегая ее красных губ. – И эти туфли на каблуках тоже.

Приподняв бровь, она вытирает размазанную помаду той же салфеткой, которой совсем недавно промокала слезы.

– Да Вы извращенец, святой отец.

– Я же просил, когда мы этим занимаемся, называть меня Дэймон.

– А мне нравится называть тебя «святой отец». Звучит совсем как «папочка», – обвив рукой мою шею, Айви целует меня в щеку, и как только она отстраняется, я провожу по этому месту рукой, чтобы стереть улики. – А еще я накрашу губы свежей помадой.

Пока она идет к двери, я пялюсь на ее ноги, и черные колготки напоминают мне о дыре, которую я проделал всего несколько мгновений назад.

Проклятье, эта женщина меня погубит.

Вернувшись в дом приходского священника, я гляжу, как Руис осторожно откусывает свой панини с ветчиной и сыром. Этот парень обращается со своим обедом так же трепетно, как со святыми дарами во время причастия. (Панини – итальянский закрытый бутерброд, жарится под рифленым прессом – Прим. пер.)

– Ты ведь с юга, верно? – спрашиваю я, прежде чем запихнуть в рот кусок бутерброда.

– Да, из Сан-Диего. Я родился в Чула-Висте.

– Ты когда-нибудь был в Калексико?

– Ну конечно! Я знаю священника из церкви Девы Марии Гваделупской. Мы с ним учились в семинарии.

– Серьезно?

– Да, он очень уважаемый в своей общине человек. Хотя, как я понял, и немного перегруженный.

– Это как?

– За последние несколько лет его паства разрослась прямо-таки в геометрической прогрессии. У него на шесть месяцев вперед запланированы свадьбы, Кинсеаньеры, крещения. А там только он один. (Кинсеаньера – в странах латинской Америки возраст совершеннолетия девочек, символизирующий переход от подросткового возраста к взрослой жизни. Кинсеаньера празднуется в день пятнадцатилетия – Прим. пер.).

– А что же Епархия не пошлет ему кого-нибудь в помощь?

– Они посылают, но всё бесполезно. Люди в общине стали доверять Хавьеру, – Руис наклоняет голову и кладет свой панини на тарелку. – Что тебе нужно в Калексико?

Уклонившись от его вопроса, я неспешно отпиваю воду, обдумывая свой ответ. Я не знаю, почему вообще об этом спросил. Я уже отказался от идеи разыскать Эль Кабро Бланко и решил снова стать хорошим парнем.

– Просто любопытно.

– Я думал предложить ему помощь, но... эти банды и картели слишком опасны. Я читал о тех ужасах, которые они проделывали с ни в чем неповинными людьми. Меня не удивляет, что прихожане снова обратились к вере.

– А как насчет Хавьера? Как он справляется с захлестнувшим город насилием?

Отложив бутерброд, Руис слегка приподнимает подбородок и облокачивается на стол.

– Ты знаешь, это странно. Но думаю, его уважают. Для некоторых людей вера – это очень сильная связь. Даже для тех, кто совершает чудовищные преступления.

Я смотрю на свою еду, вспоминая, как вначале этой недели убил человека, и первое, о чем тогда подумал, это, как же разочаруются во мне Руис и епископ Макдоннелл, если когда-нибудь об этом узнают.

– Да, это так.

– Ну, на твоем месте я бы держался от этого подальше. Слышал, что многие преступники сами стремятся в такие пограничные города.

– Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Кабро Бланко?

Руис отводит взгляд и хмурится.

– Я бы посоветовал тебе не слишком часто упоминать это имя. Даже здесь.

Если не считать моего отца, я никогда еще не встречал человека, чьи злодеяния сделали бы его имя нарицательным от восточного до западного побережья.

– Значит, все, что о нем известно – это его репутация?

– Трудно отличить правду от вымысла, но все, что я о нем слышал, довольно скверно. Я понимаю, что люди способны совершать против Бога чудовищные преступления. Но ни одно из них не потрясло меня так, как то, что сотворил конкретно этот человек. Если его вообще можно так называть.

Чем больше я слышу об этом Козле, который уже принял у меня в голове облик какого-то мистического существа, тем больше убеждаюсь, что мир стал бы без него намного лучше, но это больше не мое дело. Я смирил свой гнев в угоду той маленькой частички души, что ещё во мне осталась.

Поднявшись со стула, Руис похлопывает меня по плечу.

– Скажи спасибо, что избранный тобой путь скорее всего никогда не пересечется с его. Такой человек не имеет ничего общего с Богом.

Я киваю и, уставившись на еду, стараюсь не думать о Вэл и Изабелле, которые невольно составили список жертв Козла.

– Спасибо.

Руис еще раз сжимает мне плечо и, убрав со стола посуду выходит из комнаты.

Сегодня вечером я подготовлю письмо для епископа Макдоннелла. Наверное, было бы лучше переговорить с ним лично, но вероятность того, что он уговорит меня остаться, слишком велика, чтобы так рисковать.

23.
Айви

Помимо квартиры, крыша моего дома – это нечто вроде второго убежища. По какой-то причине сюда больше никто не приходит. Может, из-за изобилия выращиваемых мною цветов и вьющихся растений, а также симпатичного столика и стульев, которые я купила в магазине подержанных вещей, у всех создается впечатление, что это место уже кем-то занято. Словно они вторгаются в чужое пространство, хотя оно принадлежит всем жильцам дома. В общем-то я не жалуюсь. Так у меня есть еще одно спокойное место, чтобы расслабиться после работы.

Я взяла выходной, поскольку сегодня похороны mamie, но в глубине души мне хочется уйти, чтобы не сидеть здесь весь вечер и не думать. Если верить моему телефону, то сейчас уже без десяти шесть. На город опустились сумерки, окрасив небо в оттенки оранжевого и красного.

Mamie любила закаты. Она назвала их небесным огнем, страстью природы, и сегодня вечером эти тлеющие угольки горят в память о ней.

Мои плечи окутывает тепло и, повернувшись, я вижу, как Дэймон укрывает меня своим пальто.

– Ты сегодня рано.

– Сколько можно считать минуты. Кроме того, я соскучился по киске.

Улыбнувшись, я кутаюсь в его пальто, которое пахнет пряностями и восхитительной мужественностью.

– Очевидно, ты имеешь в виду Филиппа. И должна сказать, что для служителя церкви, ты слишком часто шастаешь по ночам.

Он смотрит на постепенно растворившееся во тьме небо.

– И звездный циферблат качался. Но стрелок не было на нем. Я тот, кто с ночью был знаком.

Я рассматриваю его профиль, задумчивое лицо, которое кажется мне самым привлекательным в отце Дэймоне. Раньше я думала, что это выражение вызвано презрением ко всем человеческим грехам, с которыми ему приходится сталкиваться. Теперь я знаю, что он просто погружён в свои мысли.

– Стих из Библии?

Быстрый взгляд в мою сторону, и его лицо смягчается улыбкой.

– Роберт Фрост. (Выше Дэймон цитирует строчки из стихотворения Роберта Фроста «Знакомство с ночью» – Прим. пер.)

Я беру его за руку и поднимаюсь на ноги. Что-то у него в пальто задевает меня по бедру, но я так спешу войти в дом, что не обращаю на это внимания. Переплетя наши пальцы, я веду его через дверь и, спустившись на два этажа, подвожу к двери моей квартиры.

– Айби, это ты? – зовёт меня из своей квартиры миссис Гарсия.

– Да, всего лишь я! – кричу я через плечо, пряча улыбку.

– А красивого священника нет?

Я ухмыляюсь Дэймону, который мотает головой, убеждая меня солгать.

– Да, он тоже здесь.

Дверь распахивается, и передо мной предстает моя соседка. Не переставая что-то жевать, она с подозрением приподнимает бровь.

– А знаете, что однажды я встретила Папу Римского?

– Уверен, это было нечто потрясающее, – отвечает Дэймон, пока я отпираю дверь, про себя посмеиваясь над ее очевидным флиртом. – Я бы сказал, судьбоносное.

– Вот именно. Как-нибудь я Вам об этом расскажу.

– Буду очень рад.

У нее из груди вырывается одобрительный звук.

– Я тоже, – говорит она, а затем проскальзывает обратно в свою квартиру.

Дэймон следует за мной, и как только он закрывает дверь, я обнимаю его за шею и притягиваю к себе для поцелуя, которого жаждала всю неделю.

– Она на тебя запала, если это не столь очевидно, как кажется.

– Должно быть, это какая-то странная запретная фантазия.

– Не такая уж странная. Ты горячий священник. Уверена, что половина прихожан ходит в церковь только, чтобы на тебя поглазеть.

– Наверняка, больше половины.

Меня переполняет смех – впервые за неделю у меня возникло желание улыбнуться.

– Если бы они знали, какой ты похотливый вне церкви, полагаю, твой приход стал бы вдвое больше.

– Ну, мне бы не хотелось, чтобы меня окружала толпа женщин, пытающихся залезть ко мне в штаны.

– А как насчет одной?

– Одной вполне достаточно.

Он нежно касается рукой моего лица, и я поднимаю взгляд к его суровым глазам. Всегда таким серьезным, таким озабоченным. Надо признать, что после стольких лет общения с жестоким ублюдком, я не сразу привыкла к нежным прикосновениям Дэймона.

– А что, если я не вернусь?

– В Нью-Йорк? Ну, я была бы этому рада.

– Нет, к прихожанам. В церковь. Что, если откажусь от сана?

– Зачем тебе это делать? В смысле, церковь – это твоя жизнь. Ты стольким для этого пожертвовал.

– Да, церковь помогла мне пережить очень трудные времена. Но теперь я готов двигаться дальше. Готов к чему-то еще.

Будь мы сейчас героями какого-нибудь мультфильма, мое сердце выскочило бы у меня из груди и расстелилось бы длинным красным ковром.

– Что ты хочешь сказать? Со мной?

– Айви, это не предложение руки и сердца. Я просто подумал, что мы могли бы пить кофе и вместе завтракать. На более регулярной основе.

– Звучит неплохо. Очень неплохо.

Что-то проскальзывает мимо моей икры, и мы оба опускаем глаза на трущегося о ноги Дэймона кота.

– А вот и киска, которой мне так не хватало.

Я, посмеиваясь, шлёпаю его по руке, а он наклоняется и, подняв кота, целует его в голову. Уже через несколько секунд Филиппу надоедают ласки, и он выпрыгивает из объятий Дэймона.

Фыркнув, я скрещиваю на груди руки.

– Рада, что он такой не только со мной. А то я уже начала думать, что это личное.

– Он не из любвеобильных.

– Это у него от тебя, верно? – я выскальзываю из позаимствованного у него пальто, и его тепло сменяет прохлада моей квартиры, а Дэймон, усмехнувшись, перекидывает пальто через руку.

– Я собираюсь завтра подать заявление об уходе.

При этой мысли меня охватывает волнение. Как же будет прекрасно проводить с им каждый день.

– Как насчет того, чтобы порепетировать совместные завтраки?

– М-м-м, – произносит он и, рванув за ворот моей рубашки, притягивает меня к своим губам, которые, черт возьми, почти тают под моими от разожженного им жара. – Сегодня вечером у нас важные дела.

Его пальто с глухим звуком падает на стоящее позади него кресло, но я этого даже не замечаю, потому что он наклоняет голову и перехватывает мой взгляд. Дэймон задирает мне юбку, открывая себе беспрепятственный доступ к проделанной им сегодня дырке в моих колготках.

– Хорошая девочка, – низким от похоти голосом произносит он и, подтянув мою ногу к своему бедру, поднимает меня на руки. – Я опасался, что ты меня разочаруешь.

Обхватив его ногами, я прижимаюсь губами к его губам, и он лишает кислорода мои легкие обжигающим поцелуем.

– Мне нравится Вам угождать, отец Дэймон.

– Тогда ты сделаешь в точности то, что я тебе скажу.

Одной рукой обхватив меня за спину, он крепко прижимает меня к стене и с лёгкостью проникает двумя пальцами в мою скользкую плоть. Это почти постыдно, как под его пальцами я превращаюсь в какую-то лишенную секса нимфоманку. Когда Дэймон их вынимает, я откидываю назад голову и, улыбнувшись, вижу, как он подносит свои поблескивающие пальцы к моему лицу и, вдохнув их запах, проводит по ним языком.

– Я скучал по твоему вкусу.

Стиснув зубы, он снова просовывает в меня пальцы, туда и обратно, пока сопровождающие его движения звуки не возвещают о том, что я и так уже давно знаю об этом мужчине – он делает меня влажной. Скривив губы в оскале, он яростно разжигает мое возбуждение, словно ему больно от того, какое воздействие оказывают на мое тело его руки. Словно он может отрицать полыхающую между нами химию.

Видимо, удовлетворившись количеством смазки, он опускает меня на пол и, не сводя с меня глаз, начинает расстегивать свою черную рубашку.

– Понравилось мучить меня сегодня утром?

Я на мгновение отвлекаюсь от вопроса, засмотревшись на его рельефные грудные мышцы, и Дэймон вскидывает бровь, словно ожидая ответа. Сдерживая улыбку, я опускаю взгляд, чтобы не разжечь тот неподдельный гнев, который чувствовался у него в кабинете.

– Да, святой отец.

Я вижу, как он потирает руки, те самые сильные и безжалостные руки, которые выпотрошили Кэлвина по всему полу моей ванной комнаты.

– В Послании от Иуды о таких как ты говорится: «Они как свирепые морские волны, пенящиеся своим позором, как блуждающие звезды, обреченные на вечную беспросветную тьму.».

– Разве это плохо? Потому что это звучит до боли романтично.

– И впрямь до боли, – протянув руку к своему пальто, он достает из внутреннего кармана небольшой деревянный предмет, похожий на паддл с плоской ручкой, на которой вырезано слово «Грешник». – Повернись к стене, Айви. Расставь ноги и наклонись вперед. Я хочу, чтобы ты обхватила руками свои лодыжки. (Паддл (или шлёпалка) – инструмент в виде вытянутой пластины с рукоятью, используется при телесных наказаниях – Прим. пер.)

Нервно сглотнув, я с трудом сдерживаю волнение, которое так и норовит вырваться из меня с детским хихиканьем.

Однажды mamie рассказывала мне, что, когда она училась в старших классах католической школы для девочек, один из учителей-мирян застукал ее курящей за мусорным баком и подверг телесному наказанию. Она сказала мне, что это был самый унизительный момент в ее жизни, но и самый эротичный. По ее словам, тот мужчина не был красавцем, но поскольку учителя-мужчины были редкостью, она обнаружила, что влюбилась в него.

Дэймон выжидающе стоит, обхватив паддл ладонью, и я принимаю вызов. Поворачиваюсь лицом к стене, позволив себе, наконец, улыбнуться.

Я медленно наклоняюсь вперед, краем глаза замечая зажатую в руке у Дэймона шлёпалку.

– Прояви милосердие. Пожалуйста.

– А ты проявила милосердие? Ты обо мне побеспокоилась, когда вышла из моего кабинета, вызвав у меня самый мучительный за последние недели стояк?

– Прости меня.

Дэймон обхватывает своей теплой ладонью мою ягодицу, и когда он ее сжимает, я издаю тихий стон. Этот мужчина, сам того не ведая, все делает сексуальным.

– Прощение приходит только с божественным наказанием, Айви. С искуплением грехов.

Толкнув меня вперед костяшками пальцев, он рвет мои колготки, и я хватаюсь рукой за стену, чтобы не упасть. Вновь обретя равновесие, я обхватываю лодыжки, как он мне велел, и, облизывая губы, представляю себе, как этот паддл обожжет мою плоть.

Гладкий, холодный предмет касается моей киски, и я впиваюсь ногтями в щиколотки, мышцы дрожат от дополнительного дисбаланса, вызванного все еще надетыми на мне туфлями на высоких каблуках.

– Я купил его в Нью-Йорке. Как только я увидел его в одном из тамошних секс-шопов, сразу же вспомнил о тебе, pécheresse.

– Что ты делал в секс-шопе?

– Искал тебе подарок, – он раздвигает мои ягодицы и стонет, водя большим пальцем вверх-вниз по моей промежности.

Закрыв глаза, я фокусируюсь на его прикосновении, на приятном ощущении от касания его кожи к моей чувствительной плоти.

От внезапного удара по заднице у меня из груди вырывается крик, и, прикусив губу, я концентрируюсь на разлившейся вслед за этим волне восхитительной боли. За первым шлепком следует еще один, от чего под моими полуприкрытыми веками мелькают неровные вспышки света. Мимолетная боль оставляет за собой приятное покалывание.

– Таинство Покаяния – это самый прекрасный акт послушания. Он возрождает и очищает. А ты нечиста, не так ли, pécheresse?

Его большой палец прижимается к моему анальному отверстию, и тут я чувствую, как у меня на языке растекается солоноватый вкус крови, и только тогда понимаю, что прикусила губу.

Мою плоть обжигает еще один резкий шлепок, и я вскрикиваю от расползающейся по заднице боли наказания. Кожу щекочет прохладный ветерок, и, повернувшись, я вижу, что Дэймон обхватил меня за ягодицы и слегка дует на истерзанную плоть.

– Наверное, в тот раз я был слишком груб? – суровый командный тон сменяется прежним ласковым голосом, и я практически слышу в его словах раскаяние.

– Я в порядке, – все еще сгорая от похоти, хриплю я.

Он обходит меня и становится прямо передо мной. Что-то касается моих губ, и, подняв глаза, я вижу зажатый у него в кулаке член. Он проводит уже влажной головкой по моей щеке, и размазанная по коже жидкость тут же высыхает. Его член снова скользит по моим губам, и, не убирая рук с лодыжек, я напрягаю шею, чтобы взять в рот его кончик. Но тут Дэймон резко хватает меня за волосы и от вспыхнувшей боли я порывисто втягиваю носом воздух.

– На колени.

Мне не нужно поднимать голову, чтобы понять, что он произносит эту фразу сквозь стиснутые зубы.

Отпустив лодыжки, я опускаюсь на колени и, наконец, выпрямившись, снова беру его в рот. От посасывающих движений у меня приятно ноет челюсть, по моим нетерпеливым губам скользят его выпирающие вены и нежная кожа.