Текст книги "Освобождение (ЛП)"
Автор книги: Кери Лейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
30.
Дэймон
Прошел целый час, а в исповедальню так никто и не зашел, но это меня не очень беспокоит. Я здесь не ради прихода, а, чтобы найти убийцу, безжалостного душегуба, который, несмотря на все уверения отца Хавьера, повинен в неописуемых зверствах. Включая убийство моей семьи.
Я думал, что церковь станет хорошим прикрытием и поможет мне залечь на дно, но есть что-то странное в том, как беспризорные дети, или pajaros, как назвал их Хавьер, относятся к этому месту.
Будто защищают его от посторонних.
Почему?
Полагаю, что единственный способ узнать правду – это спросить, и для этого мне придется к ним приблизиться, а значит оказаться от них на расстоянии распыления аэрозольной краски.
Тяжело вздохнув, я выхожу из исповедальни. Хотя благодаря этому мне представилась хорошая возможность посидеть и поразмышлять (что мне всегда нравилось), больше нет смысла тратить на это время. Когда я выхожу из душной кабинки, меня встречает около дюжины склоненных голов. Прихожане стоят на коленях у своих скамеечек, но ни один из них не потрудился поднять на меня глаза.
В стороне от алтаря стоит Хавьер и разговаривает с пожилой женщиной. Улыбнувшись, он целует ее в голову, а затем ведет к исповедальне.
Я делаю шаг к кабинке, но Хавьер кладет руку мне на плечо.
– Дэймон, я сам ее исповедую.
Расправив плечи, я смотрю вслед вошедшей в исповедальню женщины.
– Конечно.
– Я знаю, что у тебя выдался непростой день. Может, хочешь немного отдохнуть перед завтрашней службой?
– Пожалуй, это разумно.
– Спокойной ночи, Дэймон.
Похлопав меня по плечу, он исчезает в кабинке. Из чистого любопытства я задерживаюсь и вижу, как через пару минут женщина выходит, а за ней входит другая. Некоторые из прихожан отрываются от молитвы, словно отслеживая свою очередь.
Покачав головой, я возвращаюсь в ризницу, чтобы снять свое облачение, и через заднюю дверь выхожу к своей размалёванной граффити машине. Мне придется погуглить, как эффективно удалить с нее аэрозольную краску, не испортив при этом само покрытие.
Высоко в небе светит Луна. Здесь, среди открытых просторов и вдали от городских огней звезды сияют особенно ярко. Обойдя церковь, я иду к дому приходского священника, но тут что-то сильно бьет меня в спину и толкает вперед. Я падаю на асфальт, раздирая в кровь ладони. Не успеваю я повернуться лицом к нападавшему, как сзади на меня обрушивается новый удар.
По мышцам проносится волна обжигающей боли, ноющей пульсацией пронзая меня до костей, и я практически чувствую у себя на коже наливающийся синяк.
– А, черт!
Слегка повернувшись, я замечаю бочонок бейсбольной биты и нависшее надо мной лицо в лыжной маске и, вскинув руку, пытаюсь прикрыть то немногое, что могу.
– Эй! Что ты делаешь? – раздается откуда-то издали чей-то голос.
Человек в маске вздрагивает, и, воспользовавшись его замешательством, я подсечкой выбиваю из-под него ноги.
Он валится на спину, а выпавшая у него бита катится по тротуару.
От вскипевшей в крови ярости боль уходит на задний план. Охваченный адреналином, я кидаюсь на него и, отведя кулак для удара, сдергиваю с него лыжную маску, чтобы хорошенько рассмотреть лицо, которое сейчас изуродую.
Это все тот же парень. Тот самый, что показал мне средний палец и наблюдал за мной в окно дома приходского священника. Вне всяких сомнений, это он разрисовал мою машину аэрозольной краской. Нахмурившись, парень прикрывает руками глаза, и напоминает мне испуганного ребенка.
– Зачем ты это делаешь? Что для тебя эта церковь?
К нам, прихрамывая, подходит пожилой мужчина, чей окрик я недавно слышал. Оглянувшись, я вижу, как он наклонился и пытается перевести дух.
– Уф! Пришло время обменять эту модель на новую.
У него нет испанского акцента, и судя по розоватому оттенку его кожи, который я различаю в свете уличного фонаря, он, по всей вероятности, не мексиканец. Вообще-то, с этой седеющей бородой и собранными в гладкий хвост серебристыми волосами, он больше напоминает Санта-Клауса в мёртвый сезон.
Я опускаю кулак, а парень тут же выскальзывает из-под меня и вскакивает на ноги.
Старик выпрямляется и, перестав улыбаться, грозит парню пальцем.
– Я за тобой слежу. Тащи свою задницу домой, пока я не рассказал твоей madre о том, что здесь произошло. (Madre (исп.) – «Мать» – Прим. пер.)
Парень хватает свою биту с маской и бросается прочь по улице.
Я поднимаюсь с тротуара, и пульсирующая боль в ногах и между лопатками напоминает мне о том, что я только что получил пендаля от подростка. Как только он исчезает из виду, я поворачиваюсь к «доброму самаритянину» и протягиваю ему руку.
– Спасибо, что спасли мой череп от алюминиевой биты. Я Дэймон.
– Ах да, Вы новый падре нашей церкви, – у него ужасный акцент, он говорит, как настоящий гринго. – Меня зовут Гордон. Гордон Тюфель. Приятно познакомиться, святой отец. (Гринго – в Латинской Америке презрительное название неиспаноязычного иностранца, преимущественно американца – Прим. пер.).
– Пожалуйста, зовите меня Дэймон, – я провожу большим пальцем по царапинам на ладони, жалея, что у меня нет воды, чтобы унять неприятное жжение. – Вы знакомы с матерью этого парня?
– О, да. Я знаю в этом городе практически всех. А этого парня знаю еще с тех пор, как он бегал по своему двору в подгузниках.
– Вы не в курсе, чего он на меня взъелся?
– Тяжело вздохнув, он почесывает небольшой участок кожи у него над бородой.
– Народ здесь хоть и не особенно набожный, но может быть суеверным и подозрительным. Особенно по отношению к тому, кого они считают явившимся из ниоткуда габачо. Скорее всего, это усугубило и то, что в прошлое воскресенье отец Хавьер не слишком хорошо отозвался о Вашем приезде. (Габачо – в испаноязычных странах тоже самое, что и «гринго», только больше относится к французам – Прим. пер.)
– Он тоже не в восторге от приезжих, верно? – проведя рукой по задней стороне бедра, я обнаруживаю на месте удара наливающуюся под кожей припухлость.
– Он всегда казался мне немного странным. У него особый взгляд на вещи. Очень скрытный человек.
Скрытный не то слово. У меня до сих пор в голове не укладывается, как это он решил жить на другом конце города, когда рядом с его церковью есть отличный, ухоженный дом приходского священника.
– Что касается Рафаэля, парня, который выбил у Вас на ноге хоум-ран, – Гордон кивает на мое пульсирующее бедро, которое я продолжаю растирать через брюки. – Думаю, он винит последнего священника в том, что его брат оказался в тюрьме. Похоже, отец Васкес не был столь терпелив к их шалостям, как Вы.
Дело тут вовсе не в моем терпении, но я ему об этом не говорю. Мне не нужно, чтобы сейчас тут рыскала полиция.
Оглядевшись вокруг, я вижу несколько припаркованных вдоль тротуара машин, каждая из которых может принадлежать ему.
– Вы живете где-то поблизости?
– В нескольких кварталах отсюда. В менее богатой части города.
Только тогда я замечаю, что его фланелевая рубашка, а также джинсы и ботинки, несколько поношены.
– Тут рядом дом приходского священника, – говорю я, указывая на соседнее здание. – Могу я предложить Вам кофе или что-нибудь перекусить?
Честно говоря, я даже не заглядывал в холодильник, чтобы посмотреть, что там накупила для меня Рамира.
– Нет, спасибо за щедрость. Я поплетусь в церковь, чтобы исповедоваться и избавиться от грехов.
– Если хотите, я с удовольствием Вас исповедую, – сделав неловкий шаг к церкви, я чувствую в мышцах бедер болезненное онемение.
Видимо, заметив мою хромоту, он качает головой.
– Нет, все в порядке. Понимаете, я вроде как привык исповедоваться по-испански. Так легче признаваться.
– Понимаю. Ну, еще раз спасибо, Гордон. Надеюсь как-нибудь увидеть Вас на службе.
– Взаимно. И дайте этим ребятам немного времени, чтобы к Вам привыкнуть. Верите или нет, в конце концов это произойдет.
– Спасибо. Я непременно в это поверю, когда увижу.
– Итак, когда я смогу заскочить на ночь? – спрашивает на другом конце провода Айви, между делом что-то жуя.
Выглянув из окна нижней спальни, я смотрю на пустую улицу, а затем задергиваю занавеску.
– Приезжать сюда – не самая удачная идея. Местные жители отнеслись ко мне несколько враждебно.
Я бы выбрал одну из тех роскошных спален, что повыше, но при мысли о том, чтобы подняться по лестнице с ушибленной ногой, решил довольствоваться более скромной комнатой. Кроме того, после событий этого вечера я бы предпочел спать там, где мне будет хорошо слышно всё происходящее.
– В каком смысле?
Почесывая затылок, я ковыляю к кровати и, упав на матрас, массирую припухлость на бедре.
– Скажем так, я узнал об аэрозольной краске больше, чем когда-либо прежде.
– О, нет. Серьезно?
– Они посоветовали мне идти на х*й.
Айви прыскает от смеха.
– Это ужасно. Зачем тебе идти на чей-то х*й, когда есть желающие сходить на твой?
– Возможно, сегодня вечером мне следовало поехать на север, несмотря на граффити у меня на машине.
– Я бы непременно постаралась, чтобы это стоило твоего времени, – судя по хлюпающим звукам, она что-то допивает. – Сегодня я кое с кем познакомилась.
– Айви..., – от услышанного у меня рефлекторно сжимается мышца, и я вздрагиваю. – По-моему, я велел тебе затаиться.
– Я и затаилась.
– Заводить друзей – это не значит затаиться.
– Ну, он настаивал.
– Он?
– Парень, чья бабушка владеет соседним магазинчиком.
– Он ведь к тебе не приставал, нет?
– Поначалу да, но его бабушка надрала ему за это задницу. После этого он вел себя как настоящий джентльмен. Во всяком случае, его бабушка приготовила мне пирог и тамале, – на последнем слове она добавляет испанский акцент. – И они были бесподобны.
– Послушай, мы еще не знаем, кто здесь завязан. Я узнал, что у Козла есть маленькие птички, которые собирают для него информацию.
– Знаю. Но я сомневаюсь, что Серхио один из них. Следующей осенью он собирается поступать в колледж. Уже много лет копит на это деньги.
– Похоже, ты многое узнала о своем новом друге. И все же. Не слишком с ним сближайся. И не называй своего настоящего имени. Если они узнают, что ты здесь, игра окончена.
– Конечно. Поняла, – хотя лаконичность ее ответа не внушает особого оптимизма. – Итак, когда я снова тебя увижу? Я скучаю и вся горю.
– Ты ходила в бассейн?
– Да. Два раза. Я сходила в тренажерный зал. Приняла душ. Мастурбировала. И по-прежнему по тебе скучаю.
– И я по тебе скучаю. Дай мне пару дней. Возможно, к тому времени они потеряют ко мне интерес. Обещаю, что все всё тебе компенсирую.
– Мне нравится, как это звучит. На этот раз командовать парадом буду я?
– Брось. Ты ведь знаешь, что нет, – при мысли о том, как она задает этот вопрос, глядя на меня умоляющими глазами, на моем лице проступает какая-то извращенная улыбка.
– Ладно, пожалуй. Сладких снов, отец Дэймон. И помните, мастурбация – не грех.
– Я это запомню. Спокойной ночи.
Отложив телефон, я смотрю в потолок, и вдруг меня осеняет. Назовем это старыми привычками, но, прихрамывая на одну ногу, я обыскиваю потолок, пол, лампу, кровать, шкаф и ванную, на предмет малейших признаков того, что мою комнату прослушивают. При своем быстром и поверхностном осмотре я не нахожу ничего подозрительного.
Краем глаза я замечаю какое-то движение у большой прикроватной тумбочки – непривычно гигантской для такой маленькой и простой комнаты. Наклонив голову, я осторожно подхожу к чему-то белесоватому, что уже наполовину выползло из-под тумбочки, такой блёклой на фоне темно-серого ковра. Существо отскакивает назад, и, не дожидаясь, пока оно нападет или убежит, я выхватываю из-под кровати ботинок и давлю его, вминая в ковер хрустнувший панцирь.
Скорпион.
Я открываю шкафчик тумбочки, чтобы посмотреть, нет ли там еще какой живности, и у меня перехватывает дыхание. Сердце само уходит в пятки.
«Во имя всего святого, это ещё что такое?»
31.
Айви
Приняв душ, я выхожу на балкон и, взбивая пальцами мокрые волосы, беру со стола пачку сигарет. За последние сорок восемь часов я выкурила больше, чем за последний месяц. Если меня не прикончит этот мексиканский наркобарон, то это непременно сделают сигареты.
Плюхнувшись в дешевое пластиковое кресло, я бросаю взгляд вниз и вижу, что Серхио раскладывает в корзинах фрукты. Заметив меня, он улыбается и, отложив работу, усаживается на бордюр, чтобы закурить.
– Пожалуйста, передай своей бабушке, что я влюбилась в ее тамале, – говорю я, облокотившись на бедра. – В жизни ничего вкусней не ела.
– Передам, – он сует в рот сигарету и закатывает рукава, обнажая татуировку у него на предплечье.
– Что это такое? – я киваю на даты под какой-то надписью на испанском.
– «Quisieron enterrarnos, pero no sabían que éramos semillas», – судя по тому, как он на нее смотрит, нежно проводя большим пальцем по чернилам, эти слова имеют для него мрачный смысл. – «Они пытались нас похоронить, но не знали, что мы семена». Это дата рождения и смерти моего брата.
– Того, о котором ты вчера рассказывал?
Глядя куда-то вдаль, он кивает и снова затягивается сигаретой.
– Его убили во время перестрелки в Мехикали. В доме приятеля. В тот вечер я должен был пойти вместе с ним. Он собирался познакомить меня с каким-то cholo, с которым тогда тусовался. Сказал, что может мне помочь быстро заработать денег на учебу, – зажав сигарету кончиками пальцев, он ковыряет ноготь большого пальца. – Глупый culero сам себя погубил. (Cholo (исп.) – член городской уличной банды в Мексике, Culero (исп.) – мудак – Прим. пер.)
– Его застрелили члены банды.
– Это были не члены банды. Гораздо хуже. В бандах существует братство. Дружба. А это был бизнес. Никакой семьи. Никакого сердца.
– А почему в тот вечер ты с ним не пошел? – мне становится интересно, скажет ли он, что это было божественное вмешательство или проведение свыше, и что ему повезло остаться в живых.
Вместо этого Серхио качает головой и стряхивает пепел.
– В самую последнюю минуту я струсил. Решил, что не хочу увязнуть во всем этом дерьме. Хотя должен был. Я должен был с ним пойти. Может, он все еще был бы жив.
Я опускаю глаза и качаю головой.
– Ты не можешь знать наверняка.
Парень не отвечает, по-прежнему глядя куда-то вдаль.
– Серхио... ты знаком с человеком по имени Эль Кабро Бланко?
Он резко поворачивается и, нахмурив брови, переключает свое внимание на меня.
– Где ты слышала это имя?
– Да так. Краем уха.
– На твоём месте, я бы не очень о нем распространялся. Пойдут разговоры. Люди начнут что-нибудь подозревать.
– Ты о нем знаешь?
– Все о нем знают.
– Не в курсе, как он выглядит?
– Я никогда его не видел. Но люди говорят, что он здоровый. И глаза у него черные, как смерть.
– Звучит…как что-то из Сумеречной саги.
– Слушай, не связывайся ни с этим именем, ни с этими людьми, ладно? Они не очень хорошие.
– А почему они плохие?
– Они гробят детей. Насилуют женщин. Убивают братьев.
– Это они убили твоего брата. Точнее он. Эль Кабо Бланко.
Серхио щелчком выбрасывает сигарету на улицу и вскакивает на ноги.
– Айви, я не буду повторять. В этом месте… девчонка, которая повсюду сует свой нос, остается без носа.
Покраснев от досады, он уносится прочь.
32.
Дэймон
Хотя вся служба проходит на испанском языке, я все равно прихожу на нее после утренней молитвы, но голос отца Хавьера – это лишь бессмысленный фоновый шум, сопровождающий метущиеся у меня в голове мысли.
Накануне вечером я открыл дверцу прикроватной тумбочки, и обнаружил в ней такое, чего не видел никогда в жизни. Что-то, от чего теперь не свожу глаз с отца Хавьера, рассматривая его гораздо пристальнее, чем раньше, пытаясь найти подтверждение того, что этот человек способен на все те зверства, о которых я слышал. Что он способен хладнокровно убить мою семью.
Дно шкафа было вынуто, и в темноте виднелась дыра. Такая большая, что в нее можно было пролезть и спуститься по проделанной в ней лестнице. Подземный туннель, который, как я догадываюсь, использовался или, скорее всего, используется для контрабанды наркотиков.
Да и кто станет подвергать сомнению или удосужится проверять дом приходского священника?
Может, именно поэтому никто из других священников тут не прижился. Может, они начали болтать. Наверное, я бы тоже так поступил, если бы не был родом из мира, где держат врагов на виду, пока они не соберутся нанести удар.
После службы я, пользуясь возможностью, благословляю в притворе некоторых прихожан, большинство из которых меня игнорируют и идут к отцу Хавьеру. Несколько молодых женщин кокетливо мне улыбаются, но по большей части у меня такое чувство, что они еще меня не приняли.
Отойдя на несколько шагов, я наблюдаю за тем, как он взаимодействует с прихожанами, за тем, как ласков и добр с ними Хавьер. Гораздо больше, чем кажется. В его легкой улыбке и в том, как между благословениями он сцепляет пальцы, чувствуется некий дискомфорт.
Это его маска, облик, который он надевает для других, и я намерен выяснить, что за ним скрывается.
– А вот и он!
Я поворачиваюсь на знакомый голос, и вижу у основания бетонной лестницы машущего мне Гордона.
Я подхожу к нему и с улыбкой протягиваю руку для рукопожатия.
– На службе я Вас не видел.
– Не, я хожу в церковь только по воскресеньям. Я здесь только для того, чтобы переговорить кое о чем с отцом Хавьером.
– А, тогда Вы станете свидетелем моей первой проповеди на новом месте. Или, как я это называю, массовой катастрофы.
– Вы прекрасно справитесь, – он отворачивается от меня, и его лицо расплывается в улыбке, делая резче его и без того глубокие морщины. – Так, так. Вы только посмотрите на эту шумную компанию нарушителей спокойствия!
Вперед выходит красивая молодая девушка с бронзовой кожей и длинными черными волосами, собранными затылке толстой лентой. Девушка одета в бежевую юбку и белый топ; ей, наверное, лет шестнадцать или семнадцать. За ней идет практически ее копия, только чуть постарше, с ослепительной улыбкой и в цветастом платье, а рядом с ней – мужчина в слаксах и белоснежной рубашке.
– Гордон, ты уже пристаешь к новому священнику? – говорит та, что постарше, бросив на меня первый за все утро дружелюбный, а не плотоядный взгляд.
– Кто-то же должен! – он мне подмигивает и кладет руку на плечо молодой девушки. – Отец Дэймон, позвольте представить Вам самую прекрасную семью в Южной Калифорнии. Это Арасели, ее мать Вероника, и наш уважаемый мэр, Рауль Мартинес.
– Мэр? – я протягиваю руку, понимая, что совершил серьезную ошибку, решив, что в церкви у меня получится залечь на дно. Я даже не знаю мэра Лос-Анджелеса. – Рад с Вами познакомиться.
– Добро пожаловать в Калексико. Мы рады, что Вы с нами, отец Дэймон.
– Полагаю, несколько больше, чем все остальные.
– Да, похоже, отец Дэймон стал объектом нашего неофициального приветственного комитета, – оставив девушку, Гордон встает рядом со мной и, похлопывая меня по спине, задевает мой свежий синяк, отчего я вздрагиваю.
– Прошу прощения, святой отец, – Рауль опускает глаза и вздыхает, хмурясь так, словно уже неоднократно имел этот разговор. – Мы работаем над решением проблемы банд, которые, похоже, наводнили наш город. Мы собрали небольшую оперативную группу и патруль из местных жителей.
– Оперативную группу? Они же дети, – усмехается Гордон, и скрестив на груди руки, качает головой. – Брось, Рауль. Решение – это контрольно-пропускные пункты. Это не банды, а кучка скучающих детей, которые бегают по границе. Начни здесь какое-нибудь дело. Открой чертов торговый центр. Дай им какое-нибудь занятие. Мы уже об этом говорили.
– И сейчас не время продолжать эту дискуссию, – в голосе Рауля слышится ожидаемое от политика невозмутимое дипломатическое предостережение.
– Верно. Извиняюсь, – Гордон снова поворачивается к девушке. – Эй, я слышал, в следующем году ты собираешься поступать в Университет Пеппердайна. Это здорово! Fantastico, юная леди.
– Да, на прошлой неделе мы встречались с приемной комиссией, и похоже, это подходящий вариант, – отвечает за нее Вероника.
– Держу пари, ты с нетерпением ждешь, когда уже начнешь грызть гранит науки! Ей сельское хозяйство не подходит, нет, сэр. Она умная.
Рауль вздыхает и подталкивает локтем жену и дочь.
– И еще раз, мы очень рады, что Вы с нами, святой отец. Если Вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь, обращайтесь.
– Я с тобой свяжусь! – окликает его Гордон, но только Вероника робко ему улыбается и машет в ответ.
– Гордон, можно тебя на пять минут, – раздается у меня из-за спины голос Хавьера, и, обернувшись, я вижу, что он возвращается в церковь.
– Что Вы имели в виду, говоря о контрольно-пропускных пунктах? – спрашиваю я, вспомнив сдержанную реакцию Рауля на такое предложение.
– Ой, это давняя битва с Раулем. Он думает, что у нас тут проблемы с бандами. Что эти ребята связались с каким-то крупным орудующим за границей наркобароном и картелем.
Возможно, и не за границей. Возможно, прямо здесь, в этой самой церкви. Но Гордону я этого не говорю.
– Я считаю, что это просто кучка скучающих детей, которым нечего делать, – он взмахивает рукой в сторону прилегающих кварталов.
– Вот Вы из Лос-Анджелеса. Святой отец, оглянитесь вокруг. Здесь особо нечего делать. Нам нужен какой-то бизнес. Какая-то торговля. Дети бездельничают... становятся ... беспокойными. Агрессивными. Непредсказуемыми.
– Не думаю, что торговый центр станет решением проблемы для парней, которые избивают приезжих бейсбольными битами.
Гордон морщится и качает головой.
– Может, и не станет. Но не у всех этих детей есть возможность отсюда выбраться, как у Арасели. Они злятся. Чувствуют себя в тупике. А когда тебя загоняют в угол, иногда единственный выход – это насилие.
– От чего ими становится легче манипулировать. Обещание светлого будущего – отличный мотиватор.
Гордон окидывает меня оценивающим, полным подозрения взглядом.
– Рауль думает, что эти парни носятся за каким-то мифическим Козлом, словно за неким мессией из преступного мира. Он – оправдание. Только и всего. Козел отпущения для политиков, игнорирующих реальную проблему, которая заключается в отсутствии возможностей.
– Значит, Вы не верите в то, что он настоящий?
Первым от него, словно от чего-то совершенно неинтересного, отмахнулся Хавьер, пожалуй, единственный из всех моих знакомых, кого, похоже, нисколько не пугали расползающиеся о нем слухи.
– Козёл? – он пожимает плечами и снова оглядывает окрестности. – Я живу здесь уже несколько десятилетий. И самый опасный злодей, которого я видел, – это растраченный потенциал. Он везде, куда ни глянь.
Я чувствую странное желание сказать ему, что он не прав. Что моя семья стала жертвой этого мифического Козла, чья власть простирается далеко за пределы этого маленького городка, и что в своей собственной спальне я наткнулся на любопытный портал. Но сейчас не время. Мне нужно еще во многом разобраться, прежде чем разбрасываться в этом городе обвинениями.
– А как же эти жуткие истории? Убийства? Семьи, которые он терроризировал?
– Так вот зачем Вы сюда приехали, святой отец? Чтобы избавить нас всех от великого Белого Козла? – он почесывает бороду и, когда я ему не отвечаю, не настаивает. – В каждом убийстве есть доля правды. Некоторые из них более очевидны, чем другие. А для остальных, думаю, этот таинственный Козел, который водит компанию с опасными преступниками, будет хорошим сюжетом для истории.
Я бросаю быстрый взгляд в сторону церкви, затем снова устремляю его на Гордона.
– Ну, не хочу Вас задерживать. Уверен, отец Хавьер уже заждался.
Открыв свой ноутбук, я захожу на веб-сайт дискуссионного форума, который отыскал в подтемах двухгодичной давности. Какой-то парень опубликовал историю об Эль Кабро Бланко и о том, как в начале восьмидесятых он приехал из Мексики в США, спасаясь от какого-то наркобарона, который, по-видимому, хотел купить его жену. Он отказался и сумел пересечь границу, однако там Козла схватили полицейские, которые за щедрую плату передали его наркобарону. Затем наркобарон прямо у него на глазах изнасиловал его жену и убил дочь. Он думал, что убил и его сына, но мальчик выжил. Далее рассказывалось, что годами позже Эль Кабро Бланко ему за это отомстил: изнасиловал его жену и дочь-подростка, а затем их сжег. Кроме того, он обезглавил его маленького сына и кастрировал самого наркобарона, чтобы искоренить весь его род. Участники форума оспаривали эту историю, дополняя ее своими мнимыми фактами, пока она не стала настолько запутанной, что я совершенно перестал понимать, что произошло изначально. То ли он родом из США, то ли приехал из какой-то маленькой мексиканской деревушки.
Похоже, ни один из фактов не был получен из достоверных источников. За исключением городских легенд, нигде не было ни его фотографий, ни газетных сообщений. Человек, по слухам, убивший столько народу, ставший неотъемлемой частью криминального мира, непременно имел бы историю ареста хотя бы по одному из многих злодеяний, связанных с его именем.
Я гоняюсь за призраком.
Если говорить об отце Хавьере, то он вполне подошёл бы под описание. Думаю, ему где-то за пятьдесят, а значит, в начале восьмидесятых он был довольно молод, но это вполне допустимо. А что до того, что он священник, так мне лучше других известно, как легко спрятаться у всех на виду.
Отложив ноутбук в сторону, я вылезаю из кровати и опускаюсь на колени рядом с тумбочкой. Открыв дверь, я снова смотрю в черную дыру. Вся ее внутренняя часть полностью выдолблена, пустая мебель закрывает зияющий вход в туннель. Я достаю тот же фонарик, которым пользовался прошлой ночью, и заглядываю в дыру, тянущуюся вниз на добрых семь метров. Судя по выровненной и забетонированной поверхности земли, тоннель строили с особой тщательностью, и лестница, по-видимому, вмурована в землю.
Зажав в зубах фонарик, я ставлю ногу на одну ступеньку и надавливаю на нее, чтобы проверить ее на прочность. Я просовываю сквозь дверцу шкафа вторую ногу и оказываюсь наполовину внутри тумбочки. Пригнувшись, я спускаюсь еще на одну ступеньку, затем еще, каждый раз проверяя, выдержит ли лестница мой вес. В считанные минуты я оказываюсь внутри тумбочки и, наверное, примерно на середине лестницы. Затем, повернувшись, направляю фонарик в сгустившуюся подо мной темноту. Снова земля. Снова туннель.
Медленными шагами я спускаюсь по лестнице, время от времени поглядывая вверх на удаляющийся свет из моей спальни. Добравшись до последней ступеньки, я чувствую, что воздух стал сырым и прохладным.
Я направляю фонарик вперед и вижу узкий туннель, уходящий далеко за луч света. Думаю, на тысячи метров под пограничную стену в Мехикали. Он достаточно просторный – здесь я могу стоять, выпрямившись в полный рост, и воздух не такой разреженный, как я ожидал. Видимо, это из-за установленных повсюду вентиляционных систем, что тянутся по потолку вместе с подсоединенными к лампам электрическими проводами. Когда-то я вскользь читал о современных туннелях, предназначенных для перевозки грузов, но всегда представлял себе какую-то не внушающую доверия заброшенную дыру со входом или выходом. И уж точно не дом приходского священника, что, честно говоря, делает задумку в некотором роде гениальной и немного пугающей.
Мне не верится, что он простаивает тут без дела никому не нужный, а значит, у кого-то есть доступ к моему жилому пространству. Хавьер, должно быть, ожидал, что в какой-то момент я столкнусь лицом к лицу с незваным гостем.
Все еще озираясь по сторонам, я на мгновение задумываюсь, что это значило для других священников, которые сменяли один другого.
Поднявшись по ступенькам лестницы, я пробираюсь через дыру обратно в спальню и, высунувшись из тумбочки, падаю на пол рядом с кроватью. Выключив фонарик, я смотрю на вход в туннель и молча прикидываю все за и против того, чтобы никому не рассказывать о своем новом открытии.
Одно можно сказать наверняка: в доме приходского священника не должно остаться и намека на того, кем я являюсь на самом деле.
И если, пока я здесь, кто-то вылезет из этого туннеля, то упокой, Господь, его грешную душу.
