Текст книги "Таинственный след"

Автор книги: Кемель Токаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

– В чем дело? Отпустите! – кричу я и пытаюсь вырваться.

– Не ори! – огромный полицай сбил меня с ног, придавил коленом грудь. – Чего тебе одному здесь разгуливать? Довезем до большевиков, там тебе будет веселее. Вы, большевики, любите коллектив.

Полицейские издеваются надо мной, хохочут. Машина мчится по тряским улицам и наконец останавливается в каком-то дворе, обнесенном высокой кирпичной оградой. Я узнал это место. Дом этот выходил фасадом на улицу Короленко. Полицаи подхватили меня за руки, втащили в дом и поволокли по длинному, темному коридору. Через минуту я оказался в большой комнате. У двери в смежную комнату за маленьким столиком сидела женщина и постукивала на машинке.

– К господину лейтенанту? – спросила она.

– Так точно! – гаркнул полицай.

– Господин лейтенант занят, у него посетитель. – Женщина торопливо стучала на машинке, не обращая на нас никакого внимания. Я увидел, что она печатает какой-то длинный список и догадался, куда меня привели. Это была жандармерия. В приемной прозвенел звонок, женщина бросила печатать, поправила прическу, вынула зеркальце, подкрасила губы и скрылась за дверью. Тут же она. появилась вновь и с улыбкой кивнула полицаю:

– Заходите.

Через некоторое время позвали и меня. За длинным столом у окна сидел «господин лейтенант». Он был таким крошечным и плюгавым, что и смотреть было не на что. Голова величиной с кулачок, глаза маленькие и бесцветные. Лейтенант разговаривал с мужчиной довольно крупного роста. Тот возвышался как гора, подавляя своим величием коротышку лейтенанта. Лейтенант откинулся в кресле и напыжился.

– Господин лейтенант, – доложил полицай, – этого человека мы схватили у сороковой квартиры, за которой мы наблюдаем. При задержании оказал отчаянное сопротивление.

– Сопротивлялся? – удивился лейтенант и, прищурив свои маленькие глазки, поглядел на меня.

– Так точно, господин лейтенант! – полицай сиял от удовольствия.

– Этот человек лжет, господин офицер, – сказал я, – он обманывает вас.

– Молчать! – заорал лейтенант и стукнул кулачком по столу. – Я не с тобой говорю, хам! Продолжайте докладывать, господин полицейский.

– Да, в общем, – заволновался полицай, – мы этому молодчику скрутили руки и сразу же приволокли сюда.

– Хорошо! – одобрил лейтенант и опалил меня грозным взглядом: – Вы знаете, где находитесь?

– Да, господин офицер. Я нахожусь у начальника жандармерии. Надеюсь, что офицер фюрера будет справедлив и сумеет разобраться в моем деле.

– О-о! Вы умеете красиво разговаривать! – улыбнулся фашист. – Мы вас долго не задержим. Вы только ответите на несколько вопросов. Кто вас послал в этот дом? С кем вы должны были встретиться? Можете не называть фамилии людей, которые вас послали. Я знаю, что вам трудно вспомнить имена людей, с которыми вы долгие годы общались и дружили. Требовать этого от вас просто неделикатно. Для нас будет достаточно, если вы назовете только их адреса. Видите, мы не толкаем вас на преступление перед вашими соотечественниками. Не так ли?

– Спасибо за ласку, господин офицер. При случае я воспользуюсь вашим советом, но в том доме у меня нет ни одного знакомого. Я врач, прибыл сюда из Канева, – как можно спокойнее проговорил я и достал из кармана бумаги. – Вот мои документы. Я только сейчас был в управлении.

– Если нет знакомых, то зачем вы шляетесь по чужим домам? – спросил лейтенант, брезгливо роясь в моих бумагах.

– Видите ли, господин лейтенант, врачи часто соприкасаются со спиртом. Короче говоря, любят выпить. У меня впереди свободен целый день. Вот я и пошел по домам поискать горилки. Если бы я знал, что меня ожидает, я бы стороной обошел этот проклятый дом.

– Когда прибыли в город?

– Вчера вечером, господин лейтенант.

– Где был этой ночью?

– Здесь живут родственники мужа моей сестры, у них я и ночевал.

Во время допроса в комнату вошел человек. Когда лейтенант спросил у меня, где я был ночью, этот человек закричал:

– Господин офицер, этот человек ночевал у меня.

– Тик! – невольно вскрикнул я. Офицер ошеломленно поглядел на Тика.

– У вас? – удивился лейтенант и покачал головой.

– Так точно, господин офицер! – Тик улыбнулся во весь рот и добавил: – Я его уже как следует проверил.

– Тогда другое дело, – задумчиво сказал лейтенант и, увидев полицая, растерянно стоящего перед ним, неистово закричал: – Паршивый пес! Так-то ты выполняешь мои приказы? Жирная свинья! Я прикажу сварить из тебя мыло. В тюрьму негодяя.

– Господин офицер, ваше превосходительство, – лепетал полицай. Но ему не дали договорить. Двое дюжих жандармов схватили его и выволокли из кабинета.

– Я вижу, вы умный человек, – устало сказал лейтенант. – Прошу не болтать о том, что здесь произошло. Будете болтать – расстреляю. Из-под земли найду. Поняли?

– Боже сохрани! – Я поднял руки кверху. – Зачем это мне? Я даже и не понял, в чем тут дело.

– Ну и хорошо, что не поняли, – лейтенант взял со стола мои документы и подал их мне: – Проваливайте!

Вышел я из жандармерии и со всех ног бросился в Дарницу. В двух местах меня постигла неудача, я потерял много времени. Оставалась единственная возможность хоть в какой-то мере выполнить задание комитета. С подпольем меня могла свести теперь только Ирина. Надо обязательно разыскать ее. Я приехал в Дарницу и по расспросам отыскал дом, где жила Ирина. В доме я увидел сгорбленного старика лет шестидесяти. Он сидел у маленького окошка и чинил сапоги.

– Здесь живет Ирина Кравченко? – напрямую спросил я. Старик бросил работу, оглядел меня и в свою очередь спросил:

– Что с того, если даже и живет? Ты-то откуда будешь?

– Я приехал из Переяслава. Вот и зашел по пути проведать.

– А? Так вы земляки с нею? – встрепенулся старик. – Тогда садись, сынок, гостем будешь.

Старик подошел к плите, развел огонь и поставил кипятить чайник. Его отчужденности как не бывало. Зная, что встреча с земляком будет приятна Ирине, он старался, видно, угодить ей.

– Все растащили, проклятые, – возмутился старик, – в доме лишней тряпки не найдешь. И еды нет никакой. Ирина со старухой в магазин пошла. Задержались чего-то. Ты посиди, они подойдут.

– Спасибо, спасибо. Мне сейчас некогда, – поблагодарил я старика. Мне нельзя было долго торчать здесь. Может быть за Ириной установлена слежка, и я могу навредить ей. – Я по дороге их встречу. Там и поговорю.

Ирину я увидел у вокзала. Она заметила меня, но не остановилась, а пошла рядом. Так мы на ходу с ней и разговаривали. Как будто случайно встретились два незнакомых человека. Ирина торопилась.

– Прошлой ночью, – сказала Ирина, – к нам прибыл секретарь подпольного райкома партии. Он хотел встретиться с членами комитета, провести заседание. Дом, где он находится, неожиданно окружили фашисты. Секретаря арестовали. О заседании никто, кроме своих, не знал. И вот кто-то нас предал. Кто – не знаем. С часу на час ждем новых арестов. Давайте встретимся завтра. Сейчас не могу. Мне кажется, что по пятам ходят сыщики. Вы можете напрасно погибнуть.

Мы расстались с Ириной, чтобы встретиться вновь и поговорить более обстоятельно. Но встреча не состоялась. Я пришел на условленное место, прождал много времени, а Ирина так и не появилась. Чувствуя что-то неладное, я пошел к вокзалу, рядом с которым находился лагерь. Здесь я увидел старика, свекра Ирины.

– Арестовали Ирину. Выследили, ироды, – старик горько зарыдал.

МСТИТЕЛИ

В село пришло горе. Кажется, за время оккупации люди всего насмотрелись, перестали удивляться произволу и грабежам, но такого и они не ожидали. Оккупанты начали насильно вывозить молодежь в Германию. У родителей отбирают детей и гонят их в рабство. Плач стоит над селом Козино. Улицы запружены народом. Горе подняло даже древних стариков и немощных старух.

– О моя доченька, моя единственная! Как же отдам я тебя в чужие края? Что ждет тебя в неметчине? – рыдает женщина, обнимая плачущую девушку.

– Отца загубили, а теперь и твоя очередь пришла. Бедный мой сыночек. Будьте вы прокляты, душегубы, – убивается пожилая седоволосая крестьянка. Сын, еще безусый юноша, стоит рядом и, как может, утешает мать.

– Хватит, не ревите попусту, – советует кто-то из толпы. – Слезами делу не поможешь. Разве только у вас одних такое горе? Весь народ бедствует. Бог терпел и нам велел.

– Говорят, что они здесь работать будут. В Германию их не повезут, – голос звучит спокойно и обнадеживающе. – Может быть, скоро Красная Армия подоспеет, выручит...

– Взрослые на войне гибнут и младшим готовят тот же путь, – плачущим голосом говорит мне Проценко. У него тоже большое горе: Зое вручили повестку о мобилизации на работу в Германию. Зоя идет рядом с Григорием, жмется к нему, слезы градом катятся из ее прекрасных лучистых глаз.

Я давно уже вернулся из Киева и с головой ушел в текущую работу подпольной группы. Медикаменты, которые мне с большим трудом удалось получить в Киеве, я до времени спрятал у сестры. О поездке в Киев я докладывал на специальном заседании комитета. Все сожалели о неудаче, но сведения, добытые мною в поездке, помогли комитету сориентироваться в новой обстановке. На этом заседании комитета Кирилл Розовик сообщил о намерениях оккупантов вывезти в Германию украинскую молодежь. Нам было приказано немедленно оповестить людей о грозящей опасности. Комитет подготовил и распространил листовку.

«Дорогие соотечественники, отцы, матери! – говорилось в листовке. – Немецкие оккупанты готовят новые злодеяния против нашего народа. Они хотят отправить молодежь – наше будущее, нашу надежду – в свою проклятую Германию. Позор и рабство ждут ваших детей. Поднимайтесь против фашизма, защищайте детей. Не верьте лживой агитации оккупантов: увезенные в Германию юноши и девушки никогда не возвратятся на Родину. Освобождение детей – в ваших руках.

Смерть немецким оккупантам!»

Листовка сделала свое дело, но многие, однако, скептически отнеслись к намерениям фашистов, не верили, что они действительно будут увозить молодежь.

– Сейчас зима, – говорили маловеры. – А какая может быть работа зимой. Значит, и люди немцам зимой не потребуются. Так только, болтают всякие паникеры. Никто никуда не поедет.

– В Германию не каждого пошлют, – уверяли другие. – Кто не желает ехать, неволить не будут.

Но кто бы и какие бы предположения ни делал, события разворачивались своим чередом. Молодые люди получали повестки и с плачем и проклятиями шли на сборные пункты. Так было и у нас, в селе Козино. Комитет знал заранее, как будет проходить мобилизация, и принимал свои меры. К этому времени у нас уже был небольшой партизанский отряд, которым руководил комиссар Емельян Демьянович. Комитет возлагал на него большие надежды. Уже действовал также и отряд имени Чапаева, которым руководил Иван Кузьмич Примак. Комитет усиленно работал в то время над пополнением отрядов людьми, снабжением их оружием и боеприпасами. За несколько дней до начала мобилизации молодежи у меня побывала Лена. Она сообщила, что комитет готовится к активным действиям против оккупантов.

– Что намерены предпринять? – поинтересовался я.

– Точно, не знаю, – сказала Лена. – Ломако говорил, что готовится серьезная операция, которую поручено выполнять партизану по кличке Вася.

Раньше я слышал от Ломако, что отряд Примака беспокоит немцев в районе Ржищева и Мироновки. Партизаны нападают на мелкие гарнизоны оккупантов, подрывают воинские эшелоны, жгут склады горючего и продовольствия. О боевых делах партизан по селам разносились самые разнообразные слухи. Часто дерзкие налеты на оккупантов связывались с именем какого-то Васи.

– Это, должно быть, старый и опытный партизан, – продолжала Лена. – О нем так много рассказывают, а я его ни разу не видела.

– Увидим еще, – сказал я Лене. – Говорят, что этот Вася сейчас находится где-то здесь.

Лена передала мне поручение комитета, ввела в курс действий подпольной организации и ушла из села по своим делам. Я вспомнил сейчас о приходе Лены и пожелал партизанам удачи. Надо припугнуть фашистов. Они совсем распоясались, обращаются с людьми, как со своими рабами. Диверсионный отряд Васи должен был перехватить воинский эшелон, следующий на Харьков. Разведчики донесли, что эшелон нагружен танками и снарядами. Если удастся подорвать его, то немцы на время забудут о молодежи, и многие смогут избежать мобилизации.

До боли в сердце жалко мне юношей и девушек. Вот они идут по улице, понурив головы, растерянные, запуганные неизвестностью. Что можно сделать для них? Проценко идет рядом с Зоей, старается утешить ее. Проценко – лицо официальное. По заданию Переяславской полиции он прибыл сюда с целью изучения настроения мобилизуемых в Германию. Он должен также наблюдать за порядком. Но Григорию, кажется, не до этого. Горе любимой девушки сломило его. Он так же хмур и растерян, как и десятки других людей, провожающих своих близких.

– Не плачь, родная, – говорит Проценко Зое. – Все обойдется. Придет время, и мы забудем все беды и несчастья.

– Время придет, а нас не будет, – Зоя снова горько заплакала. Но потом вдруг встрепенулась и с надеждой спросила Григория:

– Послушай, Гриша. Правда ли говорят, что замужних не посылают в Германию?

– Кто тебе об этом сказал?

– Моей соседке тоже пришла повестка, – рассказывала Зоя. – Они взяли справку у старосты, что она замужняя и повестку вернули. Говорят, что ее теперь не будут тревожить.

– Эх, Зоя, – вздохнул Григорий. – Разве немцы будут разбираться кто замужем, а кто нет? Им нужны рабочие руки, и больше их ничего не интересует.

Толпа все дальше продвигалась к центру села. Вместе с провожающими шел и я, тяжело переживая внезапно свалившееся на моих односельчан несчастье. Люди волновались и нервничали. Какая-то сгорбленная старушонка вела под руку юношу-внука. Она плакала и громко ругала кого-то. Вдруг старушка увидела Зою рядом с «полицаем» Проценко и разразилась гневной бранью.

– Эй, ты, бесстыдница! – кричала старуха. – Чего ты прицепилась к полицаю? Думаешь, за свою девичью честь купить свободу? Брось его, не подлизывайся к негодяям.

Я внимательно посмотрел на разъяренную старуху, мне показалось знакомым ее лицо. Где же я ее видел? Да ведь это Дарья! Та самая Дарья, которая в очереди на приеме ко мне отчитывала рыжеусого Степана. До чего боевая женщина. А Дарья между тем не унималась, голос ее все крепчал:

– Если бы не предатели, откуда бы немцы знали, у кого сколько детей? – возмущалась Дарья. – Из-за них мы страдаем. Эти подлецы были негодяями еще в утробе матери.

Старуха ругала Зою, а камни летели в Григория. Он, конечно, хорошо понимал это и крепился изо всех сил. Проценко все-таки не выдержал, подошел к Дарье и, видимо, желая оправдаться перед нею, сказал:

– Не расстраивайся попусту, бабушка. Никуда твой внук не поедет. Завтра же вернется к тебе, целый и невредимый.

– Что ты, бродяга, знаешь? Тебе только поросят из сараев таскать да людей обижать. Веселую жизнь себе устраиваешь, сукин сын. На вот тебе, выкуси!

– Видно, парень хорошо службу справляет, – подал кто-то реплику. – Откормили его немцы, как борова.

– Какие немцы? – громко выкрикнула молодая женщина, подливая масла в огонь. – Они полицаям только свои пятки лизать дозволяют. Эти бандиты на грабежах разжирели, на горе нашем.

Проценко задохнулся от ярости, но ничего не сказал в ответ. Он подтолкнул Зою вперед, а сам заторопился ко мне. Я в это время беседовал со Шпиталем о предстоящей диверсии партизан. Шпиталь знал о порядке движения немецких поездов и высказывал мнение, что партизанам будет трудно выполнить свою задачу.

– Немцы сильно охраняют железную дорогу, – говорил Шпиталь. – А перед проходом воинских эшелонов охрана еще больше увеличивается. По дороге все курсирует паровоз, проверяя исправность полотна.

– Партизаны знают об этом, – сказал я. – Все эти обстоятельства они наверняка учтут.

– Тише, – прошептал Шпиталь и дернул меня за руку. Он увидел идущего к нам Проценко в полицейской форме и прекратил разговор.

Проценко кипел и клокотал. Ругань Дарьи вывела его из терпения. Он подошел к нам и с возмущением начал говорить:

– Алексей Васильевич, я больше не могу. Что хотите со мной делайте, а от службы этой проклятой избавьте. Надоело мне выглядеть подлецом перед народом. Нет больше моего терпения. Брошу все и уйду в отряд. Не мучайте меня!

– Не я держу тебя в этой должности, Гриша, – попытался я успокоить Проценко. – Ты выполняешь поручение комитета.

– Вот вы и передайте мою просьбу комитету!

– Вечером тебе надо быть в городе, – сказал я Проценко. – Для нас с тобой есть задание: мы должны ночью потревожить немцев, чтобы они не чувствовали себя так свободно на нашей земле. Посторонние разговоры оставь и жди меня вечером в лавочке.

– Хорошо, Алексей Васильевич. – Проценко вздохнул и вытер холодный пот со лба. Он начал немного приходить в себя. – На сборные пункты поставлю своих людей, постараюсь все хорошо подготовить.

– Ты, Алеша, говорил, что в полиции служат наши люди? – спросил Шпиталь. – Это не тот ли парень, к которому попала жалоба на меня?

Я промолчал. Шпиталь понял, что коснулся запретной темы, и не стал допытываться. Вскоре мы простились со Шпиталем, и я поспешил в город. Вечером мы встретились на явочной квартире. Григорий был в приподнятом настроении. Казалось, что он уже забыл сегодняшнюю стычку с Дарьей.

– Я был на станции, – доложил Проценко. – Там все спокойно, никаких особенных перемен я не заметил. По графику сегодня ночью на восток пройдут два поезда. Один из них, должно быть, тот самый...

– Почему так мало поездов? – поинтересовался я.

– Где-то впереди взорван мост. Там скопилось много поездов.

– И кроме нас кто-то действует, – обрадовался я.

– Люди, оказывается, не сидят сложа руки.

– Люди работают, – улыбнулся Проценко. – Я как-то разговаривал с путевым обходчиком. Он сказал, что мост разрушили подпольщики. Но это, конечно, не сравнить с тем, что преподнесут сегодня фашистам партизаны Васи.

Проценко так же, как и я, не встречался с Васей, но молва о смелом партизане заворожила и его. Мы вместе порадовались партизанским успехам, тому, что наконец и наша группа начала действовать. Среди ночи мы услышали сильный взрыв и выскочили на улицу. В темном небе, поминутно увеличиваясь, алело зарево. До нас доносились взрывы, похожие на треск вскрывающегося льда реки, когда льдины стремительно сталкиваются друг с другом и рассыпаются в пенящейся воде. Через некоторое время все вдруг стихло, яркое зарево поблекло и свалилось за горизонт.

– Грохот был порядочный, – довольно сказал Проценко. – От эшелона, пожалуй, одни щепки остались.

Улицы Переяслава потряс пронзительный вой сирены. В городе поднялась невообразимая суматоха. Замелькали фары машин и мотоциклов, послышалась беспорядочная стрельба. За колонной машин с солдатами, лязгая гусеницами, прогрохотали танки. Немцы торопились к месту взрыва.

– С кем это они собираются воевать? – засмеялся Проценко. – Можно подумать, что в городе высадился десант.

– Судя по суматохе, удар пришелся в цель, – предположил я. – Очень уж запаниковали фашисты.

– Так им и надо, – зло проговорил Проценко. – Расположились на нашей земле, как дома. Молодец Вася, преподнес гадам пилюлю.

– Что же мы стоим? – спохватился я. – Нам тоже время действовать.

– Не беспокойтесь, Алексей Васильевич. Сейчас я дам сигнал. – Проценко вынул ракетницу и запустил в небо одну за другой две красные ракеты. Вслед за ракетами небо прочертила цепочка трассирующих пуль. В Переяславе стоял гарнизон, ночная стрельба и ракеты никого не удивляли. На выпущенные Григорием ракеты обратили внимание только те, для кого они предназначались. Через пять-десять минут после этого центр города осветило большое зарево. Снова поднялась стрельба, засуетились немецкие патрули.

– Хорошо горят списки, – сказал Проценко. – Мобилизация временно отменяется... Пока разошлют повестки и составят новые списки, пройдет немало времени. Многие молодые люди сумеют спастись от рабства.

Этой же ночью мы с Григорием вернулись в Козино. Если назавтра немцы вздумают устроить проверку, то мы окажемся вне подозрений: были дома, никуда из села не отлучались. По дороге встретили подпольщика Василия Диченко. Он участвовал в подрыве немецкого эшелона и тоже торопился в село, чтобы замести следы. Диченко-то и рассказал нам, как проходила операция.

На седьмом километре железнодорожное полотно круто огибает большую глубокую котловину. Берега котловины изрезаны крутыми оврагами, за ними тянется густой лес. Котловина зимой и летом почти до краев заполнена сточными водами. По другую сторону дороги далеко простирается ровная степь. По этой стороне располагаются сторожевые будки. Когда готовились к операции, Вася предположил произвести взрыв на этом повороте. Некоторые засомневались:

– Здесь сильная охрана, почти совсем открытая местность. Можно провалить дело.

– Это самое подходящее место, – настаивал Вася. – Какой толк валить эшелон на равнине. Нам надо обрушить его в овраги, поэтому будем готовить взрыв на повороте.

Подбирались к полотну мы с большим трудом. Опушка леса у оврага огорожена колючей проволокой, через которую пропущен электрический ток. Часовой стоял на возвышении, и ему хорошо были видны все подходы к железнодорожному полотну. Но все-таки в сумерках мы незаметно проползли к зацементированным кюветам и залегли. Долго сидели и наблюдали за часовым. Перемерзли порядочно, но никто даже не пошевелился. Мы находились так близко от охраны, что хорошо слышали шаги часового.

– Вася, долго ли мы будем сидеть? – нетерпеливо спрашивает кто-то. – Потеряем время и не успеем заложить взрывчатку. Эшелон может проскочить в любую минуту.

– Эшелон от нас не уйдет, – уверенно говорит Вася, – сидите тихо и ждите.

Когда наконец появился одинокий паровоз, все облегченно вздохнули. Паровоз сильными прожекторами освещает полотно дороги, идет осторожно, ощупывая каждый стык рельсов. Мы знаем, что за ним движется воинский эшелон, и готовимся встретить его. Вася отдает короткий приказ:

– Минер идет со мной. Ты, Диченко, уберешь часового. Подберись к нему сзади и окликни. Когда обернется, действуй. Тут и я подоспею на помощь. Пока мы управимся с часовым, минер сделает свое дело. Пошли!

Операция прошла довольно быстро. Оглушенного часового мы с Васей бросаем в ров, тут же появляется минер. Он управился мгновенно. Мы возвращаемся на свое место и укрываемся за цементными стенами кювета.

– В двух местах заложил? – спрашивает Вася у минера.

– Так точно, товарищ командир! – бодро отвечает минер.

– Мины должны взорваться одновременно, – вслух размышляет командир. – Паровоз споткнется, и весь состав полетит с обрыва.

– Так и будет, товарищ командир, – подтверждает минер.

Мы улавливаем отдаленный грохот. Приближается долгожданный эшелон. Мы сидим и с замиранием сердца прислушиваемся к жаркому пыхтению паровоза. Эшелон подходит все ближе и ближе. Кто-то не выдерживает и высовывает голову из укрытия, чтобы своими глазами увидеть катастрофу.

– Спрячьте головы, – сердито приказывает командир. – Не то снесет обломками.

Поезд уже совсем близко. На минуту мы глохнем от грома, глаза слепит яркое пламя. Вагоны летят с обрыва, внизу что-то ахает так, что трясется земля.

– Какой из себя этот Вася? – Прерывает Григорий рассказ Диченко. – Богатырь, наверное?

– Как бы тебе сказать, человек он, в общем, совсем обыкновенный, – говорит Диченко. – Ну, как я, или как ты. Ростом только чуть-чуть побольше нас.

– Вот молодец! – восхищается Проценко.

– А вы слышали, какой был взрыв? – спрашивает нас Диченко.

– Не только слышали, но и видели, – ответил я, – немцы в городе совсем очумели. Машины, мотоциклы, танки. – все погнали к вам.

– В то время мы уже в лесу были, – засмеялся Диченко, – Мы видели, как немцы метались около эшелона.

– Мы тоже кое-что сделали, – решил прихвастнуть Проценко. – Мои ребята сожгли дом гебитскомиссара и здание комендатуры. В огне сгорели списки мобилизованных. Теперь немцы не скоро примутся за это дело. Ну мы к тому времени еще что-нибудь предпримем. Не дадим угонять наших людей в Германию.

– Уберечь нашу молодежь от рабства – это очень важно, – тихо сказал Диченко. – Избавить от слез наших матерей – все равно, что пустить под откос эшелон с танками. А может быть, и важнее этого. Не так ли? Я искренне поздравляю вас с успехом.

В справедливости слов Диченко мы убедились буквально на следующий же день. Мы с Григорием прогуливались по селу и повстречали бабку Дарью. Она шла в обнимку со своим внуком, радостно говорила о чем-то и все заглядывала в глаза своему любимцу. Увидев нас, она бросилась обнимать Проценко. Того самого Проценко, которого еще вчера честила на чем свет стоит.

– Ах, сынок, прости меня, дуру старую. Как ты сказал вчера, что внучок мой вернется, так все и вышло. Ты просто святой человек или колдун добрый. Дай я тебя расцелую. – Дарья смеялась и плакала от радости.

Проценко подставил щеку, и старуха от души поцеловала своего вчерашнего смертельного врага. Сцена была просто потрясающая.

А через два дня на Большую землю ушло сообщение о взорванном немецком эшелоне. В нем ни слова не говорилось о Кали Утегенове, скрывавшемся под именем Васи. Таков закон партизанской войны: и успехи, и неудачи делятся поровну между партизанами, и никто не сетует на это. Ведь они защищают Родину.