Текст книги "Таинственный след"

Автор книги: Кемель Токаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Тяжело и прерывисто дыша, в кабинет вбежала девушка-секретарша из приемной начальника управления.

– Что случилось, Сауле? – изумился майор.

– Я звонила вам несколько раз, но все время было занято.

– Я ни с кем не разговаривал, – сказал Кузьменко. Он бросил взгляд на телефон – так и есть, сдвинута трубка.

– Вас срочно вызывает полковник.

Кузьменко посмотрел на часы. Было пятнадцать минут десятого. В это время полковник Даиров обычно не принимал. Значит, случилось что-то неожиданное. В эти минуты полковник слушал последние известия, просматривал газеты и подписывал срочные бумаги. Сотрудники, знавшие об этой привычке Даирова, старались не беспокоить его до десяти. Срочный вызов озадачил и встревожил майора.

– Полковник один?

– Нет, у него люди.

Кузьменко встал. Назойливая мысль не покидала его: «Может, мы где-то в чем-то ошиблись?».

В кабинете начальника сидели двое – секретарь партийной организации Колпашников и Кравченко, работник республиканского управления милиции – светловолосый, болезненного вида человек. Костюм из белой парусины висел на его худых плечах, как на деревянной вешалке. Из широких рукавов торчали руки – тонкие детские грабельки. Он сидел справа от полковника, положив локоть на край стола. Майор знал, что у этого человека желчный характер. В свое время Кравченко принимал участие в ликвидации банды Шамадинова.

Полковник Даиров спросил Кузьменко:

– Вы арестовали Петрушкина? – Вид у него был строгий, тон суховатый, брови нахмурены.

– Нет. Он еще не арестован. Завтра вечером кончается его дежурство. Тогда и решили взять.

– Почему именно в то время?

– Петрушкин дежурит полные сутки, а потом двое суток отдыхает. Мы решили вызвать его после работы в управление и начать следствие. За двое суток его на работе не хватятся, это поможет избежать лишнего шума.

– Человек, совершивший преступление, должен быть немедленно взят под стражу. У вас есть доказательства его вины? – спросил Кравченко.

– Мы знаем, что он был участником угона машины вице-президента академии. С этого мы и начнем.

– Машине нанесен какой-нибудь урон?

– Сотрудники технического отдела никаких повреждений не обнаружили.

– Временный угон машины является не таким уж серьезным преступлением.

– За временный и самовольный угон следует строго предупредить и наложить штраф, – поддержал Даиров.

Кузьменко замялся. Он знал, что полковнику известны все подробности дела, в том числе и подозрительная связь Петрушкина с Сигаловым. Вопрос об аресте был согласован с ним во всех деталях. А сейчас он задает какие-то странные вопросы, словно ничего не ведает об этом деле. Крайне удивленный Кузьменко сказал:

– Убийство и, возможно, другие преступления будут доказаны материалами дела.

Полковник искоса посмотрел на Кравченко и Колпашникова.

– О способе и времени ареста мы договорились. Верно? – и, не дожидаясь ответа майора, продолжил: – Речь сейчас не об этом. Угон машины Петрушкиным может быть поводом для допроса. По ходу дела постараемся выяснить другие сейчас еще не совсем ясные детали. Заметьте, Петр Петрович, в поисках преступников мы сами совершили нарушения.

– Не понимаю, товарищ полковник.

Даиров взял со стола папку и стал перелистывать бумаги. Потом вынул одну из них и, словно взвешивая ее на ладони, сказал:

– Вот тут говорится о нашем проступке. Товарищ Кравченко пришел как раз по этому делу. Этому первому заявлению можно было бы и не придавать особого значения. Будем считать, что оно клеветническое, написанное с целью помешать расследованию. Но второе уже серьезнее, и его нельзя оставить без внимания. Написал его наш сотрудник, офицер милиции. «Среди нас есть человек, способствующий преступникам, покрывающий их. Пора привлечь его к ответу!» Вот так прямо и написано. Когда такое сообщение исходит от офицера милиции и к тому же подается прямо в управление, то оставить его без внимания нельзя.

– Кто же написал заявление? Какое преступление мы совершили? Могу я это узнать, товарищ полковник?

Даиров оглядел Кузьменко с головы до ног.

– А почему вы стоите? Садитесь, – и он показал рукой на стул. – Дело не в том, кто и когда написал заявление, а в его содержании. Дело обстояло так: когда вы тщетно искали преступников, идя по заведомо ложному пути, лейтенант Байкин установил точный адрес преступника и привел вас прямо к его дому. Он оказался прав, именно в этом доме и были обнаружены шаль и сумка Петрушкиной. В ходе допроса было выяснено, что Маслова в ту ночь вообще не ночевала дома. Все это давало серьезные основания подозревать Маслову по крайней мере в соучастии в убийстве гражданки Петрушкиной.

– Однако...

– Слушайте! – мягко сказал Даиров. – Вы со старшим лейтенантом Майлыбаевым игнорировали явное и очевидное, а сами пошли по ложному пути. Вместо того, чтобы задержать Маслову, вы ее отпустили. И отпустили не просто от доброты душевной, а за взятку в пять тысяч рублей. В ту же ночь Маслова бежала, а взяточник Майлыбаев и его покровитель и соучастник принялись изготовлять ложные документы, подтасовывать факты, чтобы обвинить честного человека и привлечь его к ответственности. Надо строго наказать взяточников и нарушителей социалистической законности, клеветников, использовавших служебное положение в корыстных целях. Вот вам и содержание заявления. Есть и свидетели, вполне заслуживающие доверие. Под заявлением стоят их подписи.

Полковник Даиров откинулся в кресле, принял удобное положение.

– Вы знаете гражданку Алтынбаеву Анастасию Ефимовну?

– Я никогда раньше не слыхал этого имени да и видеть такого человека не приходилось.

– А Ольгу Степановну Лукину?

– Нет, не знаю.

– Как же это? – удивился полковник. – А они вас прекрасно знают. Короче, давайте выслушаем вас. Говорите!

Кузьменко был возмущен и оскорблен гнусным заявлением неизвестных ему лиц, но заговорил спокойно, Только голос его временами прерывался от обиды.

– У Петрушкина после убийства жены не было иного выхода, кроме как сообщить в милицию. Он понимал, что если скроет ее исчезновение, то рано или поздно ею, заодно и им самим, заинтересуются, и все откроется. А то, что он молчал, не беспокоился о жене, неизбежно вызвало бы подозрение. Но и сразу прийти он не решался. Он долго размышлял, взвешивал все «за» и «против», советовался с Сигаловым. Наконец, решился разыграть несчастного и убитого горем человека и принес заявление о пропаже жены.

Расследование показало, что, по всей вероятности, имело место предумышленное и заранее подготовленное убийство. Нельзя думать, что это сделано в припадке бешенства, нечаянно, в состоянии аффекта. Петрушкин явно преследовал определенную цель. Его замкнутость и молчаливость, умение хранить тайны, конспирация при встречах с сообщниками дают основания думать, что он прошел хорошую выучку. Это помогло ему на какое-то время убедить нас в своей искренности и направить наши поиски по ложному пути. Да, мы хотели верить, что он честный и несчастный человек, попавший в неожиданную беду. Не верить людям мы не имеем права. Проверить – дело другое. Но мы о нем не забывали ни на минуту, делали все возможное, чтобы помочь ему, несмотря на подозрительные поступки. Вот почему была так спешно допрошена Маслова. Но до самых последних событий, до угона Петрушкиным машины, мы с Масловой глаз не спускали. За ней велось постоянное наблюдение. Было ясно, что даже если и была Маслова преступницей, то все же она выполняла чью-то волю. Тогда мы подумали, а не идет ли все зло от парикмахера Сигалова? Стали следить за ним. Почему? Да потому что скорее всего именно он под именем Соломона упоминался в деле Шамадинова и его шайки. Тогда Сигалову удалось уйти от наказания за неимением у нас достаточных улик против него. В перестрелке был тяжело ранен и вскоре скончался, не приходя в сознание, главарь банды Шамадинов. Бандиты, попавшиеся в наши руки, не смогли сказать ничего о таинственном парикмахере. Они даже не могли сказать, в какой парикмахерской он работал. Возникло подозрение, что есть какое-то гнилое гнездо, откуда держали связь с бандитами, опирались на них. Продолжив поиски в этом направлении, мы и наткнулись на Сигалова. И мы не ошиблись. Связь с Сигаловым держали не Маслова, а Петрушкин. Сначала это показалось неожиданным для нас. Но потом были обнаружены конспиративные каналы связи, наблюдались тайные встречи этих двух людей. В ходе дальнейшего расследования выяснилось, что руководящая роль в этом сообщничестве принадлежит Петрушкину.

Кузьменко вытер платком пот с лица, помолчал и сказал:

– Меня удивляет, что между преступниками и подателями заявления есть какая-то связь. Называть Петрушкина невиновным и честным – значит, действовать на руку ему, помогать преступнику. Я так понял это заявление.

– Обвиняемая Маслова скрывается, находится в бегах. Как объяснить то, что вы освободили ее, не начав дела? – удивился Кравченко.

– Сейчас Маслова дома. Но у нас есть доказательства ее невиновности. Если бы она совершила преступление с целью наживы, то не преминула бы присвоить пять тысяч рублей, обнаруженных в сумке Петрушкиной. О том, что у его жены есть такая сумма денег, не знал и сам Петрушкин. Маслова не взяла этих денег.

Кравченко перебил майора:

– По-моему, Маслова не знала, что в сумке есть деньги. Это не честность. Это первое. Во-вторых, вы ничего не сказали о своей вине. Вас с Майлыбаевым обвиняют в тяжком преступлении, в том, что вы, пользуясь служебным положением, берете взятки. Что вы на это скажете?

– Это клевета, а на клевету я не отвечаю!

– Я лично очень уважаю вас, Петр Петрович, и верю вам. Но обвинение это предъявляет не кто-нибудь посторонний и не анонимщик, а наш же сотрудник, работник милиции. Мы не можем просто сказать, что вы правы, а он нет. Если все это клевета, то вам легко будет оправдаться. Но тут получается, что вы, ничего не сказав в свою защиту, не оправдавшись, нападаете на других. Это уже не дело!

Полковник Даиров строго посмотрел на Кузьменко, спросил резко:

– Где Майлыбаев?

– Сейчас должен прийти в управление.

– Пусть напишет объяснительную подполковнику Колпашникову.

– Старший лейтенант Майлыбаев выполняет важное задание. Правильно ли будет отрывать его... – начал было Кузьменко, но его перебил Кравченко.

– Получение взятки от преступника – это самое тяжкое обвинение. Разбор дела затягивать нельзя. Будет лучше вообще отстранить Майлыбаева от этого дела до выяснения всех обстоятельств.

– Кажется, лейтенант, Байкин помогал вам в деле Петрушкина? Инициативу проявлял, так? Не следует дальше держать его в стороне от оперативной работы. Тем более, что ему знакомы обстоятельства дела. Пусть возьмет на себя обязанности старшего лейтенанта Майлыбаева, – полковник с упреком посмотрел на Кузьменко, как бы говоря: «Я-то вам верил, как же это случилось?», помолчал, потом закончил: – Податели заявления обвиняют не только Майлыбаева, но и вас. Имейте это в виду. Сейчас не время разбираться, чья вина больше. Надо было и вас отстранить от работы, но время не терпит. Вас мы пока оставляем. Не забывайте, что всю ответственность за порученное вам дело несете вы.

Кузьменко не помнил, как вышел из кабинета начальника. Голова отяжелела от горьких дум: «Какая грязь! Словно в душу плюнули клеветники. Надо же, я и Талгат – взяточники! Вот и работай тут...»

В кабинете майора его уже ждал Майлыбаев. Увидев бледного расстроенного Кузьменко, он воскликнул:

– Что случилось, Петр Петрович? Дали разрешение на арест Петрушкина?

– Петрушкин еще погуляет, – сказал Кузьменко и сел на свое место, сжав ладонями виски.

– Как это, погуляет? – удивился Талгат.

– Виновниками-то оказались мы, а не Петрушкин. Помнишь, я тебе говорил о свойстве клеветы выпачкать человека? Говорил, что с вооруженным врагом легче встретиться лицом к лицу и бороться, а клевета – это нечто безликое, скользкое и страшно грязное. Ты еще не согласился тогда со мной. Вот теперь нам с тобой и придется оправдываться, – и Кузьменко рассказал обо всем, что было в кабинете Даирова.

Майлыбаев воспринял его слова как удар по лицу. Он, казалось, оцепенел. Ну, не одобрят твои действия, найдут серьезные упущения, дадут выговор, предупредят – это понятно, с кем не случается. Но такого он не ожидал. Даже во сне ему не могло присниться такое страшное обвинение. Вот и стал ты, Талгат, жертвой клеветы. Сердце горело от обиды, бушевало, кричало. Его отстраняют, когда дело идет к развязке. Теперь оправдывайся, доказывай, убеждай. Оказывается, и свидетели какие-то нашлись... Но он постарался овладеть собой и сказал майору:

– Петрушкина ни на минуту не выпускайте из виду. Он тоже действует, я уверен.

– Теперь этим делом займется Байкин.

– Кожаш с ним не справится. Не по зубам ему орешек, почему не поручить наблюдение капитану Карпову?

– Петрушкин хорошо знает Карпова. Они раньше встречались у озера. А мясокомбинат как раз рядом с участком лейтенанта Байкина. На его визиты мало кто обратит внимание.

В это время зазвонил телефон. Кузьменко поднял трубку:

– Слушаю вас!

Звонил Колпашников. Он искал старшего лейтенанта Майлыбаева.

– Тебя парторг спрашивает, – сказал Кузьменко Талгату. – Объясни ему все. Не горячись только. Криком тут не поможешь. Я должен ехать сейчас в Покровку. Прошлой ночью там обокрали сберкассу. Вернусь – сяду писать объяснительную. Ни минуты свободной!

В дверях Майлыбаев столкнулся с Байкиным. Веселый, самоуверенный, он, не задерживаясь, прошел к столу майора, протянул ему руку.

– Здравствуйте, Петр Петрович! Как дела? – просто и фамильярно заговорил он. Потом уселся в кресло, закинув ногу на ногу. Кузьменко сухо сказал, глядя вниз:

– Вам известно, что вы получаете новое задание? Прошу вас отнеситесь к нему со всей серьезностью.

Байкин еще не знал о решении полковника и спросил:

– Что это за поручение?

– Старший лейтенант Майлыбаев отстранен от работы. Вы будете выполнять его задание. Начальник управления приказал поручить его вам. Будете вести наблюдение за Петрушкиным и Масловой, не выпуская их из виду.

Узнав, в чем дело, Байкин пришел в восторг.

– Полковник сам говорил мне: «Затянули мы это дело, Кожаш. Не возьмешься ли ты за него?». Я сначала не дал согласия, но сегодня он еще раз вызвал меня, просил, уговаривал, ну я и не стал возражать.

Кузьменко хорошо знал, что полковник не беседовал с Байкиным и не вызывал его, но промолчал. Его охватил тяжелый стыд за другого человека. Тщеславие и бахвальство были ненавистны ему. Говорят, стыд – это гнев на себя. Но тут был стыд за этого молодого человека, стыд и чувство брезгливости. Кожаш ничего не замечал. Перед ним открылись блестящие перспективы. Теперь он покажет, на что способен! А что способен он на многое, он успешно сумел доказать.

– Вы о Петрушкине не беспокойтесь. Куда ему, калеке безрукому, деваться? Убежать ему некуда. Я его из-под земли достану, со дна морского, с облака сниму!

– Как раньше ходили по поселку, так и продолжайте. Они могут заподозрить неладное. Никакой самодеятельности!

– Я уже работаю в этом учреждении больше десяти лет. Слава богу, работу знаю, как свои пять пальцев. Надеюсь, что справлюсь не хуже других.

– Я не говорю сейчас о том, справитесь вы или не справитесь с заданием. Я хочу напомнить вам, что задание является серьезным и ответственным.

– Я только что был в республиканском управлении милиции. Там ведь работает лучший друг моего брата. Уж такие они дружные, даже завидно. Семьями дружат, в гости друг к другу ходят. От него я слышал: будут нас разбирать за то, что затянули дело Матрены Петрушкиной. До самого комиссара дошло. Впечатление у всех неважное, мнение тоже. Но я им сказал, что в управлении много работников и зачеркивать их деятельность и огульно чернить людей нельзя. Пусть найдут виновных и накажут, это другое дело. Прислушались к моим словам.

Майор не обращал внимания на болтовню Кожаша. Он снова напомнил ему о задании.

– Верю, что вы возьметесь за дело со всей серьезностью. Сначала внимательно ознакомьтесь с материалами, поговорите с Талгатом.

– Все сделаю, можете не беспокоиться.

Выйдя из управления, Байкин направился прямо в поселок мясокомбината. На встретившегося в коридоре Талгата он взглянуть не соизволил, а побеседовать да расспросить и вовсе не пожелал. Просто не снизошел – и все.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Солнце палит нещадно. Кажется, что его золотые лучи превратились в языки обжигающего пламени. Зной держится, несмотря на то, что день клонится к вечеру. Горячие краски густеют, небо становится розовым, золотым, алым, пурпурным. Кажется, земля изнемогает от жары, дышит с трудом, как и жители, покинувшие на это время улицы и площади.

Петрушкин пропустил уже два своих дежурства. Кузьменко узнал об этом в отделе кадров мясокомбината. Болеет, сказали ему. Проверили. Да, у Петрушкина действительно есть бюллетень – прямо в кабинете врача с ним случился приступ эпилепсии. Теперь он вообще никуда не выходит. На улице даже перестал появляться, калитка заперта. Во дворе и в доме все словно вымерло.

Кузьменко, хоть и видел все это своими глазами, не очень-то поверил. В управлении по телефону он вызвал к себе Байкина. С тех пор как Кожаш был допущен к оперативной работе, в здании управления ему выделили отдельную комнату. Когда Кузьменко приказал ему явиться, Кожаш помедлил с ответом, как человек, думающий, идти или не идти.

– Прямо сейчас? Ну ладно, – наконец сказал он лениво и повесил трубку первым. Он не спешил, заставил-таки майора подождать. Явился с недовольным и усталым видом, словно его оторвали по пустякам от важной и срочной работы.

Кузьменко не смотрел на Кожаша, боясь дать выход раздражению. Выходки Байкина ему основательно надоели. Вот и сейчас – уселся без разрешения в кресло, скрестив ноги, как обычно. Нелепая, вызывающая поза невоспитанного человека. Ждет, когда заговорит Кузьменко.

– Человек, за которым вы наблюдаете, не показывается целую неделю. Никакого повода проникнуть к нему в дом у нас нет. Он может обернуть все против нас же. Вот, мол, я болею, при смерти, а мне и тут покоя не дают! Думаю, что вам будет удобнее навестить его.

– Сейчас идти?

– Вы участковый, и никто ничего странного в вашем визите не усмотрит.

– Я выполняю сейчас задание полковника. Вот его закончу, тогда возможно...

Полковник Даиров не любил давать какие-либо поручения сотрудникам, не ставя в известность их непосредственных начальников. Он всегда в таких случаях выяснял в отделе степень занятости того или иного сотрудника, советовался. Зная об этом, Кузьменко засомневался в словах Кожаша, но что у него за поручение, не спросил.

– Чем скорее вы туда сходите, тем лучше, – сказал он.

В поселок Байкин пришел после работы. Петрушкин был дома один, лежал в постели. Но был почему-то в верхней одежде, запачканной землей, запыленной. В бороде его застряли кусочки глины. Внимательный глаз сразу определил бы, что человек этот только что работал. Но Байкин не обратил никакого внимания. Станет ли работать больной человек, когда и здоровый не очень охотно это делает? Петрушкин проявил неосторожность:

– Я несколько дней лежал, не вставая. Наконец решился дойти до нужника, а на обратном пути снова приступ схватил. Едва дополз до кровати, весь в грязи.

Байкин взял табурет и сел ближе к Петрушкину.

– Как же это, Андрей Алексеевич? Я-то думал, что вы жилистый, крепкий мужчина, а вы свалились.

– Давно не было приступов. Я уж думал, что совсем избавился от этого недуга. Возможно, из-за переживаний обострилась болезнь, уж очень тяжело мне стало, когда пропала старуха. Последний приступ был сильным. Места на мне живого нет – болит все. Кажется, по косточкам меня разобрали. Сил никаких не осталось. Руку сжать в кулак не могу.

– Нельзя поддаваться. Болезнь, она тоже знает, к кому цепляться. От сильного бежит, от слабого не отстает.

– Сила-то есть, да годы дают себя знать. Сейчас с болезнью бороться все трудней. Верх берет, валит меня на лопатки.

Байкин знал, что Петрушкин посматривает на Глафиру, и поэтому пошутил:

– Как можно человека стариком называть, если он новую семью заводить собирается?

Петрушкин покачал головой, фыркнул:

– Сплетни это все. А у вас жена есть?

– А-а, какая там жена, просто мать моих детей, ничего общего. Неряха, бесхозяйственная. Посуду неделями не моет, тараканы по тарелкам ползают.

– Да, трудно вам, а избавиться от постылой жены нельзя – с работы попросят. Легко ли молодому мужчине так мучиться?

– Да об этом как-то и не думаешь, Андрей Алексеевич. Чем дальше продвигаешься по службе, тем становится больше работы, да и ответственности больше.

Петрушкин решил задержать участкового, расспросить его, выяснить что-нибудь.

– Давно я хотел поговорить с вами. Хорошо, что пришли. Не к лицу мне лежать в постели, когда в доме такой гость, – он тяжело поднялся и стал накрывать на стол.

– Не стоит беспокоиться, я скоро пойду, – слабо запротестовал Байкин, но с места не двинулся. Петрушкин все это заметил и понял – гость не торопится.

– Доброе слово тоже лекарство. От порошков и пилюль я, честно говоря, устал. Да и толку от них не вижу, вред один: выпью таблетку – и сердце начинает частить, голова кружится. Присаживайтесь ближе к столу. Надо прополоскать организм от этих лекарств.

– Вы же еще слабы, как бы хуже не стало, – лицемерно посочувствовал Байкин.

– Волков бояться – в лес не ходить. Умереть не страшно. Все равно не избежать смерти. Все там будем. Какая разница, днем раньше или днем позже? Так уж лучше весело провести время. Садитесь ближе, товарищ лейтенант, – Петрушкин достал из холодильника коньяк, огурцы, мясо. Огурцы свежие, словно только с грядки, мясо из магазина. Байкин насторожился: «Все свежее, а ведь он давно не выходит никуда. Кто же ему приносит?» Но после того, как выпил граненый стакан крепкого коньяка, забыл о своих сомнениях. Они долго сидели, увлекшись беседой и не замечая бега времени. Если Петрушкин надеялся узнать из разговора с гостем что-нибудь важное для себя, то Байкин, в свою очередь, был рад угоститься даровым коньяком. Покрутив в руках бутылку, он сказал:

– Где вы берете такой коньяк? В магазинах он редко бывает. Дома, что ли, завод?

– Держу только для самых дорогих гостей.

На лице у Байкина выступили бисеринки пота. Лицо его порозовело, взгляд повеселел. Он покровительственно и фамильярно положил руку на плечо Петрушкина.

– Андрей Алексеевич, ты на меня не обижайся. Я тебя в тот раз, кажется, обидел, помнишь, в отделении? – незаметно для себя Кожаш перешел на «ты», решив не официальничать в такой милой и дружеской обстановке.

– Стоит ли вспоминать пустяки! В то время я очень переживал потерю старухи. А в горе чего не скажет человек? Горе-то меня и привело к твоему начальству с жалобой. Потом уже мне стало стыдно за свою ошибку. Давно хотел исправить ее и оправдаться перед тобой. Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Надо уметь быть великодушным. Коли не держишь на меня обиды, то я буду рад.

– Брось, Андрей Алексеевич! О чем это ты вдруг вспомнил? Я про это забыл давно! Эх, дорогой, да милиция в свой адрес и не такое слышит. Мы уже привыкли. Если хочешь знать, то в этом случае не ты виноват, а я. Кожаш свою вину перед человеком тоже умеет исправить. Я в долгу не останусь. Не привык! Ты это запомни, слышишь? Крепко запомни. Потом мне же спасибо скажешь...

Когда на следующее утро Кожаш пришел в управление, с нетерпением ждавший Кузьменко встретил его вопросом:

– Какие новости?

– Был я вчера в том доме. Петрушкин серьезно болен. Если не помогут лекарства, то вряд ли с постели когда-нибудь встанет, – скрыл Кожаш от майора свой разговор с Петрушкиным.

– Так он действительно болен? Вы сами видели это?

Кожаш вспыхнул:

– Я вижу, товарищ майор, вы не только Петрушкину, но и мне не доверяете. Я рассказываю, что видел. Верить или не верить – дело ваше.

– Если бы вам не доверяли, то не дали бы столь ответственного задания. Хорошо. Вы говорите, что Петрушкин болен и лежит в постели? Изложите все это в рапорте.

– Я уже написал, – Кожаш открыл свою папку, которую до этого держал под мышкой, достал из нее исписанный лист бумаги и протянул его майору. Кузьменко быстро пробежал по строчкам взглядом.

– Хорошо, – сказал он и спрятал рапорт в ящик стола.

– На сегодня будут какие-нибудь приказания?

Кожаш стоял, ожидая ответа, и майор сказал:

– Рабочий день начался. Давайте ознакомимся сначала с обстановкой. Если надо будет, я вас вызову, – и углубился в чтение оперативной сводки.

Совпадение или нет, но в эти дни и парикмахер Сигалов не выходил на работу – он взял отгул за сверхурочную работу в праздничные дни. Странное совпадение.

В кабинет вошел капитан Карпов. Кузьменко поднял голову:

– Хорошо, что пришли, Григорий Матвеевич. Я и сам собирался позвонить вам.

– Слушаю вас, товарищ майор!

– Садитесь.

Карпов сел поудобнее и положил на стол папку.

– Вчера лейтенант Байкин был у Петрушкина дома. Тот, видимо, серьезно болен, лежит в постели, разговаривал с лейтенантом лежа, – сказал майор.

– В самом деле болен? – удивился Карпов.

– Почитайте это! – майор протянул Карпову рапорт Байкина.

– Петрушкин очень осторожный, хитрый человек. Если не следить за каждым его шагом, за каждым движением, и словом, его голыми руками не возьмешь. Во всяком случае лучше бы его допросить. Глафира ходит к нему? Он это хоть узнал?

– Он, видимо, счел неудобным говорить на эту тему с больным человеком, – Кузьменко откинулся в кресле. – Я хотел как раз об этом посоветоваться с вами. Пойти и прямо поговорить с Петрушкиным нет повода. А выяснить кое-что надо.

– Ну, причину-то найти можно.

– Я был у него недавно. Вторичный визит еще сильнее насторожит его. И потом Байкин был там вчера, а следом я...

– Сложное положение.

– Трудно без Талгата, – Кузьменко вздохнул. – Я вчера его на улице встретил. Он шел из отделения. Проводил его до дому, долго беседовали. То, что его отстранили в решающий момент, очень нам повредило. Он считает, что зря мы оставили без внимания продавца Тюнина. Предполагает, что Тюнин является связным, а, может быть, и не только связным. Вот только по доброй воле или по принуждению?

– Предположение вполне вероятное.

– Кому же нам этого продавца-связного поручить? Не возьмете ли на себя, Григорий Матвеевич?

– И Петрушкин и Тюнин знают меня хорошо. Можем их спугнуть раньше времени. А что, если Талгата попросить помочь?

Кузьменко испуганно замахал руками:

– Боже упаси! Что вы такое говорите?! С этим заявлением и без того на нас косятся, а вы Талгата предлагаете! Никто нам не позволит этого, только неприятностей прибавится.

– Талгат – коммунист, офицер. Почему же он не имеет права помочь в трудном положении? Если уж правду говорить, то разве он не нашел важное звено во всей цепи?

– Мне-то вы можете не говорить об этом, я согласен. Но согласятся ли другие, как посмотрят на такую просьбу?

– Попробуйте поговорить с начальником управления...

Резко и требовательно зазвонил внутренний телефон. Звонил полковник Даиров.

– Зайдите ко мне! – коротко приказал он.

– Полковник вызывает, – сказал Кузьменко, собирая лежавшие перед ним бумаги, – Талгат должен быть у себя в райотделе. Если там его не найдете, позвоните ему домой. В любом случае доложите мне, ладно?

– Хорошо, Петр Петрович.

Кузьменко немного задержался в приемной. Кажется, полковник вызвал к себе еще кого-то. Спустя некоторое время в приемную вошел подполковник Колпашников. Он за руку поздоровался с Кузьменко и повернулся к секретарше.

– Сауле, полковник один у себя?

– У него человек.

Кузьменко подумал, что там сидит, наверное, Кравченко, занимающийся разбором и проверкой заявления. Было яснее ясного, что он не допустит и близко к оперативной работе Талгата. Сауле хорошо знала работников республиканского управления, которые приходили к полковнику. Кузьменко осторожно спросил.

– А кто у него? Кто-нибудь из наших?

– Незнакомый, не из нашего управления, – ответила Сауле, и в это время раздался звонок, вызывающий ее к полковнику. Девушка на минуту скрылась в кабинете и тут же появилась снова:

– Проходите, товарищи!

Кузьменко и Колпашников застали полковника, беседующим с молодым человеком. Полковник кивал головой, как бы соглашаясь с собеседником. Увидев входящих, он сказал:

– А вот и товарищи! Возможно, вы знакомы? – и он назвал присутствующих, знакомя их между собой. Оказалось, что Колпашников знает молодого человека. Он тепло поздоровался с ним, рассмеялся, пожимая ему руку.

Кузьменко приходилось видеть этого человека, но кто это такой, он не знал. Даиров, кажется, почувствовал это.

– Хорошее знакомство никогда не бывает лишним. Это майор Насир Бугенбаев из Комитета государственной безопасности. Петр Петрович, майор хочет ознакомиться подробно с делом Петрушкина. Вам придется ввести его в курс дела. Комитет государственной безопасности в течение многих лет разыскивает опасного преступника, предателя, который был во время войны карателем. Он служил в фашистской зондеркоманде СС 10-А. Эти палачи зверствовали в 1942 году в Крыму, уничтожали мирных жителей, потом лили кровь в Мариуполе, затем расстреливали и жгли людей и дома в Ростовской области. Тысячи мирных жителей были уничтожены ими и в самом Ростове-на-Дону. Даже среди этих нелюдей отличался особыми зверствами некий Штерн. Когда началось избиение жителей Ростова зондеркомандой СС, среди карателей был замечен и этот Штерн. Сотни людей он уничтожил своими руками. По сведениям, которыми располагают органы КГБ, в боях с партизанами Штерн был тяжело ранен и попал в госпиталь. По показаниям свидетелей, он умер во время операции. Помните тот вечер, когда вы были дома у Петрушкина, возвращаясь якобы из Каскелена? Тогда Майлыбаев предложил провести у Петрушкина обыск. Мы не придали значения его словам. И что же? Талгат оказался прав. Не поторопились ли мы, отстранив Талгата от этой работы? – и он посмотрел на Кузьменко.

– Мы хотели поручить Талгату одно дело, товарищ полковник. Если вы не возражаете...

– Какое задание вы хотели ему дать?

Кузьменко доложил о мнении Майлыбаева относительно киоскера Тюнина и о разговоре с капитаном Карповым. Даиров на минуту задумался, посмотрел на Колпашникова:

– По-моему, это внутреннее дело вашего отдела. Мы вмешиваться не станем. А вот рапорт Байкина на мое имя, мне, признаться, не понравился. Кажется, Байкин не понял существа дела. – Полковник перевел взгляд на Кузьменко. – Майор Бугенбаев специально пришел по этому вопросу. Я ему рассказ вкратце, почему мы заинтересовались Петрушкиным. Вы объясните ему все подробно, введите в курс дела, ознакомьте с материалами.