Текст книги "Таинственный след"

Автор книги: Кемель Токаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сауле разглядывала себя в зеркальце. Собственное лицо пугало ее, осунулось и почернело так, что страшно смотреть. Глаза покраснели, веки набрякли, щеки ввалились. Казалось, что и волосы потускнели, потеряли прежний блеск.

Неожиданно прозвенел звонок вызова, девушка вздрогнула, но взяла себя в руки, открыла тяжелую черную дверь. Войдя в кабинет полковника, она стала в стороне, не подходя близко к столу. Даиров что-то читал, делая пометки, подчеркивая, внося поправки. Перечитывая последние строки, он сказал:

– Ладно, пойдет и так. Перепечатайте! – протянув бумагу Сауле, он внимательно посмотрел на нее. – Вы не заболели? Что-то ваш вид сегодня не нравится. Идите-ка к врачу, дорогая моя!

– Я здорова, товарищ полковник. Просто вчера зачиталась допоздна...

– А-а, ну это бывает. Только очень вредно это, и на работе отражается. Прошу вас, перепечатайте срочно.

Сауле вышла, положила бумагу на свой столик и некоторое время сидела, сложив руки на каретке машинки. Она чувствовала страшную опустошенность, которая мешала приступить к работе. Огромным усилием воли заставила она себя взглянуть на бумагу. «Характеристика... капитан Майлыбаев...» увидела она первые слова. Сауле схватила бумагу, стала жадно читать, потом, воровато оглянувшись, прижала листок к груди. Это не просто характеристика – лекарство для нее.

Она стала быстро печатать. Пальцы легко, словно сами собой, летали по клавишам. В это время явился Байкин.

– Здравствуй, Саулеша! – улыбнулся он дружески, подошел к ней и стал бесцеремонно читать бумагу.

– Вы негодяй! Вы грязный человек! – с презрением сказала девушка.

Кожаш, успевший кое-что прочесть, попятился, и глаза его трусливо забегали. В приемную вошел Кузьменко, он слышал последние слова Сауле.

– Что случилось, Сауле?

Кожаш перешел в наступление:

– Да в своем ли уме эта девчонка? Я просто пошутил, а она все всерьез приняла. Мы же погодки с Талгатом, а она казахских шуток не понимает. Я же не знал!

Сауле уважала Кузьменко. Ей не хотелось при нем поднимать шум, кричать, что-то доказывать, и она промолчала. Взяв перепечатанную характеристику, она вместе с Кузьменко вошла в кабинет.

Подписывая характеристику, Даиров искоса бросил взгляд на Сауле. Глаза ее лучились радостью, щеки порозовели, ни следа не осталось от тех страданий, которые недавно так исказили ее лицо.

– Отправьте немедленно! – сказал он, подписывая на конверте адрес.

– Хорошо, – и Сауле быстро вышла из кабинета.

Байкина в приемной уже не было. Он очень испугался, был уверен, что девушка расскажет все полковнику и тогда добра ему ждать нечего. Ему сейчас очень хотелось найти человека, с которым можно было бы поделиться бедой. Выйдя из управления, он направился прямо в поселок мясокомбината. Сам он никогда не считал Петрушкина виновным, был недоволен, что Кузьменко с Майлыбаевым преследуют калеку, тихого и робкого человека. Он даже не отнесся серьезно к словам Кузьменко: «Не спускать с Петрушкина глаз». Считал это лишним. Он понял это так: Кузьменко, не найдя убийцу Матрены Онуфриевны, стал обвинять Петрушкина, чтобы самому избежать ответственности. Дескать, ошибся, извините, с кем не бывает. Но все же, мол, что-то делал, а не опустил руки. Не плохо было бы натравить Петрушкина на Талгата. С Кузьменко и Талгатом вместе ему, Байкину, не справиться. Но если очернить Талгата, то и Кузьменко не поздоровиться.

Когда Кожаш явился в поселок, Глафира была дома. Она готовила обед для Петрушкина, который собирался на работу и должен был вот-вот зайти. Увидев участкового, она сказала:

– Здравствуй, Кожаш! Что-то ты невесел, никак не дождешься повышения?

– А зачем мне высокий пост? Если бы я этого добивался, то сегодня мог бы получить место. Нет, мне и так хорошо. От добра добра не ищут. Чем выше залетишь, тем ниже падать, – верно? – громко захохотал Кожаш. Но видно было, что ему сейчас не до смеха. – Начальство дало важное поручение. Я и завернул сюда выяснить кое-что.

– Ну говори, что тебе нужно от меня? Говори, не виляй.

– Я же сказал, что выполняю приказ начальства.

– Это майор Кузьменко твой начальник?

– Ну нет. Что я совсем спятил, что ли, чтобы его задания выполнять? Стану я себя утруждать из-за него! Меня пригласил к себе сам начальник управления и попросил выполнить одно важное задание.

– Скажи, если не секрет, что за дело?

– Испугаешься, если узнаешь. Сначала мне самому надо проверить и выяснить. Видит бог, неправильно они действуют.

Петрушкин, выйдя из дома, заметил участкового, беседующего с Глафирой, и повернул назад. Неплотно прикрыв калитку, он стал следить за ними. Слов не было слышно, но по выражению лиц, по жестам он безошибочно определил, что разговор шел о чем-то секретном и важном. Он увидел, сперва Глафира очень удивилась, а потом стала смеяться.

К Петрушкину подошел Савелий.

– Как дела, Савелий? Что-то тебя не видно.

– Ты холостой и я холостой. Моя баба умерла и твоя пропала. У тебя уже молодуха есть, а у меня никого. Справедливо это? Нет! И по этому случаю выпить бы не мешало. Есть у тебя что-нибудь?

– Зайдем в дом, там в бутылке что-то оставалось, кажется.

Савелий радостно потер руки, заторопил Петрушкина, потянул за рукав.

На столе стояла начатая бутылка водки. Савелий налил себе почти полный стакан и торопливо выпил.

– А ты, видать, сомневаешься в Глафире. И не зря, мужики знают вкус сладкого. Что-то к ней милиция липнет, как мухи на мед собираются. Вот и теперь один заявился, – доверительно сказал Савелий, довольный, что так легко досталась ему выпивка. Он решил, что если сыграет на ревности соседа, то, глядишь еще что-нибудь перепадет. Но разговор прервала появившаяся к застолью Глафира. Отозвав Петрушкина, она сказала:

– Идем, Андрюша. Я тебе мяса пожарила. После работы поговори с участковым, у него, кажется, что-то важное.

– А мне-то что за дело до этого? Пусть уходит!

– Мне кажется, что это касается тебя. Я хотела узнать, но он мне не сказал, туману напускает. Хвастуны все такие. Если выпьет, может, что-нибудь и скажет, проговорится. А сейчас не хочет.

Петрушкин задумался, потеребил бороду:

– Ну хорошо, – сказал он наконец, – как я с работы завтра вечером приду, ты приготовь все – выпивки, закуски там разной...

– Где?

– У себя приготовь.

– Думаешь придет, если я позову? С мужчиной ему вроде будет не так зазорно. Давай здесь его встретим? Да и просторней, – сказала Глафира.

– Он может мое приглашение и не принять. Говорят про него, что слаб он насчет вашей сестры. Найди какую-нибудь причину. Скажи, что на именины его приглашаешь. Не станет же он в твой паспорт заглядывать? Если придет, то начинайте без меня.

– Ну а ты?

– Я приду попозже, будто и не знаю, что он у тебя. Об остальном поговорим дома.

Глафира вышла со двора и окликнула уходившего Байкина:

– Кожаш! Приходи завтра ко мне, ладно?

– Зачем?

– День рождения у меня.

– А кто еще будет?

– А ты кого хотел бы видеть?

– Тебя одну!

– Выдумал тоже! Зачем я тебе? Подруга с фабрики будет, моложе меня и красивей.

– Я трудно схожусь с незнакомыми людьми.

– Во сколько ждать тебя?

Байкин подошел поближе, как бы желая убедиться, что женщина не шутит. Но Глафира была серьезна. Байкину показалось, что кто-то с противоположной стороны улицы следит за ними. Он хотел тут же уйти, но искушение было велико.

– Завтра я не смогу, некогда, зайду послезавтра после шести.

– Буду ждать.

...Через день, в условленное время Байкин пришел к Данишевской. Глафира была дома одна. Стол ломился от всяких яств и бутылок. Увидев Кожаша, Глафира преувеличенно обрадовалась, за руку ввела в дом.

– Никого нет?

– Ты же сам хотел, чтобы я была одна.

– Умница! – Похвалил ее Кожаш и обнял за талию. Глафира не противилась. Она усадила его на почетное место и налила ему водки.

– За что выпьем? – смеясь спросила она.

– За новорожденную!

– Благодарю!

Байкин выпил до дна. Глафира только пригубила.

– Я приготовлю бесбармак. Сейчас отварю тесто, – и Глафира вышла в переднюю.

Они сидели долго. Уже стемнело, но света зажигать не торопились. Развалившись на кровати, Кожаш затянул песню:

 
Ты одна в душе моей,
Лишь тебя одну люблю...
 

В это время кто-то вошел, не постучавшись:

– Кто дома? Глафира, почему света нет? – Щелкнул выключатель, и глазам Петрушкина предстал Кожаш, лежащий на койке, и Глафира, стыдливо оправляющая платье. Байкин лежа протянул ему руку.

– А-а, это ты, Петрушкин? Здравствуй! Откуда взялся?

– Да, это я товарищ начальник, – польстил хмельному Байкину Петрушкин, – с работы пришел. Вспомнил, что Глафира просила топор наточить, дай, думаю, зайду.

Кожаш вел себя, как хозяин.

– Чего же ты стоишь, Петрушкин? Садись! Сегодня у Глафиры день рождения. Давай, выпьем с тобой за ее здоровье.

– Да я вообще-то бросил это дело. Но раз вы просите, не могу отказать, – Петрушкин сел к столу. Глафира принесла еще бутылку водки.

– Наша Глафира умеет гостей принимать, – засмеялся Кожаш, разливая водку по стаканам. – Ну, поехали!

Кожаш сильно захмелел, путался в словах, нес какую-то дичь. Петрушкин тоже что-то говорил заплетающимся языком, голову ронял на грудь. Кожаш дергал его за плечо:

– Мы ведь мужчины, верно? Мы имеем право выпить. Обязательно! Даже вот... должны мы... а? Мы же с тобой мужики, а? Ты скажи, имеем право?

– Нам сидеть за одним столом с большим человеком – большая честь. Вы человек умный, образованный, а вот нами не гнушаетесь. Больших людей отличает простота.

– Андрей Алексеевич, мы с тобой друзья. А друзья не должны ничего скрывать, а? Казахи таких друзей называют тамырами, а?

– Конечно, вы верно говорите, товарищ начальник. Я для вас, как пес верный. Куда пошлете, все исполню.

– Раз мы с тобой тамыры, я тебе должен верить, – тряся головой, Кожаш поднялся с места. – А ты знаешь, сколько у нас дураков? Ненавижу дураков. У-у-у! Я бы их... Знаешь, что они говорят? Они говорят, что Матрену убил ты! Ха-ха-ха! Понял? Ты! Ха-ха-ха!

Петрушкин сделал удивленное лицо:

– Я?!

– Да! Вот где глупость! Да разве такая божья коровка, вроде тебя, может убить? А зачем тебе убивать старуху? Ну, скажи мне! Не нравится баба, можно развестись, а? У нас, браток, если не могут поймать преступника, то за самого пострадавшего берутся. Как это тебе нравится? С этим надо кончать! Но ты у меня смотри! Никому ни слова, понял?

– Обижаете, товарищ начальник! Вы мне всегда нравились. Я просто восхищаюсь вами. Не в чинах дело.

– Чин? Если мне нужен будет чин, я завтра же его получу. У меня есть тамыр. Он работает в республиканском управлении. Стоит ему позвонить – и все в порядке, – Кожаш неверной рукой хотел налить себе водки, но это ему никак не удалось. Петрушкин помог наполнить стакан.

– Андрюша! Брось! Не давай ему больше! Сгорит еще. – Испуганно сказала Глафира.

Петрушкин зло сверкнул на нее глазами, налитыми кровью:

– Цыц! Никто еще не умирал от этого! Не болтай!

...В комнате глухая темнота. Ставни закрыты. В щели пробиваются иголочки серого света. Кожаш открыл глаза и долго лежал, ничего не понимая. Болела голова, в груди горело. Во рту был какой-то гнилой привкус, горло пересохло. Это состояние было Кожашу знакомо. Он пытался собраться с мыслями, что-то вспомнить, но в голове мельтешили какие-то обрывки, бред. Где был сон, где явь? Ох, как трудно встать! Он протянул руку и пошарил возле себя. Кружка! Поднес ее к запекшимся губам. Тьфу! Это были остатки выдохшейся уже водки и еще бог весть чего. Какие-то крошки. Мерзость!

– Глафира, где ты? – позвал он. Но ответа не было.

Снаружи донесся какой-то шум. «Что за крики?» – подумал Кожаш. Поднял голову, прислушался. Когда отворил дверь, яркое солнце ударило ему в глаза. Он прикрыл лицо ладонями, прячась от света.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Секретарь партийной организации управления подполковник Колпашников вместе с членами бюро рассматривал заявления, поступившие на Майлыбаева. Присутствовал на бюро и Кравченко. Были вызваны также Анастасия Алтынбаева и Ольга Лукина.

– Вы знаете Майлыбаева? Раньше встречались с ним? – спросили у Анастасии.

Глаза ее забегали, она переспросила:

– Как вы сказали?

– Вы знакомы с Майлыбаевым?

– А кто это такой?

– Вы и в самом деле не знаете его? – удивился Колпашников. – По-моему, вы утверждали, что хорошо знакомы с ним.

– Вообще-то у меня много знакомых мужчин, но это имя мне ничего не говорит.

– А Талгата вы знаете?

– Какого еще Талгата? – задумалась Анастасия. – Нет, не помню и такого.

В разговор вмешался Кравченко:

– Вы должны знать капитана Талгата Майлыбаева. В своем заявлении на имя начальника управления вы писали: «Старший лейтенант милиции Майлыбаев позорит имя офицера советской милиции. Он открыто живет с Галиной Масловой...»

– Господи! Да какое же это преступление? Мужчина же он, в конце концов! В чем же мне его винить?..

– Погодите! – резко прервал ее уязвленный Кравченко и стал читать заявление: «...Через своего любовника Майлыбаева Маслова знакомится с майором Кузьменко. Вдова становится и его любовницей. Когда преступление Масловой было раскрыто, а сама она была арестована, Майлыбаев, не без помощи Кузьменко, освободил ее и в ту же ночь помог ей бежать. Благодарная Маслова передала ему пять тысяч рублей, которые были поделены между Кузьменко и Майлыбаевым». А сейчас вы говорите, что никогда о нем не слышали. Или вас кто-то подучил так отвечать? Угрожал, может?

– Вы думаете, я так легко пугаюсь?

– Гражданка Алтынбаева, мы занимаемся делом очень серьезным, шутки здесь неуместны. Отвечайте как следует!

– О каком заявлении идет речь? Ничего не понимаю, хоть убейте! – Анастасия посмотрела на Лукину, как бы прося напомнить. Через минуту она сказал: – Ах, я теперь вспомнила! Это же тот парень, о котором говорил Кожаш!

– Кто это Кожаш? – Кравченко оглядел присутствующих.

– Как? Вы не знаете Кожаша? – Брови ее удивленно поднялись. – Он же в милиции работает, офицер.

Подполковник Колпашников догадался, о ком шла речь:

– Вы, наверное, говорите о лейтенанте Байкине?

– Конечно!

– Если вы не знакомы со старшим лейтенантом Майлыбаевым, то откуда вы знаете, что он берет взятки?

– Кожаш сказал, мы и подписали.

– Значит, это лейтенант Байкин заставил вас написать клеветническое заявление? – Колпашников посмотрел на Кравченко. Анастасия заметила, что эти двое были удивлены.

– Кожаш нас попросил, и мы с Ольгой Степановной написали. Он же лейтенант милиции. Уж, наверное, не станет милиционер врать!

Кравченко, показывая на майора Кузьменко, спросил:

– А с этим человеком вы знакомы?

Анастасия оглядела майора с ног до головы, покачала отрицательно головой:

– Нет. Никогда раньше не видела.

Подполковник Колпашников, обращаясь к Кузьменко, сказал:

– Значит, вы, Анастасия Ефимовна Алтынбаева и Ольга Степановна Лукина, написали заявление со слов Байкина? Обе вы ни разу в жизни не видели Майлыбаева и не знаете Маслову? Так?

Кузьменко спросил:

– Вы сами не видели, как Майлыбаев брал взятку. Зачем же вы написали об этом?

– Мы поверили Кожашу, – сказала Анастасия.

– Все так и было, – подтвердила и Лукина. – Он очень просил, мы и написали. Под диктовку.

В коридоре послышался шум, крики. Какая-то женщина ругалась с дежурным. Она ворвалась в комнату, где шло бюро и закричала с порога:

– Чего вы добиваетесь? Это же безобразие! Ваш Байкин сказал, что меня засудят и посадят в тюрьму. До выяснения настоящих виновников он посоветовал мне уехать. Я уехала в Джамбул. Теперь вернулась, а он мне снова покоя не дает. Письмо прислал. Вот: «Не копай себе могилу. Слушайся меня». Прямо-таки стихи написал!

Подполковник Колпашников взял у нее письмо.

– Он требует, чтобы я написала, что дала взятку в пять тысяч рублей старшему лейтенанту Майлыбаеву. Иначе грозится сгноить меня в тюрьме. Говорит, что я убила человека. Это кошмар какой-то, – она посмотрела на Кравченко. – Кто тут главный у вас? Можете вы обуздать своего Байкина? Иначе я пойду к комиссару.

– По-моему, вопрос ясен, – сказал Колпашников, тоже глядя на Кравченко. – С Байкиным надо разобраться. И принять строгие меры.

В комнату быстро вошел капитан Карпов. Он подошел к майору Кузьменко и прошептал ему на ухо:

– Горит дом Петрушкина.

– А где лейтенант Байкин?

– Не знаю. Уже сутки, как его нет дома.

Посмотрев на женщин, Колпашников сказал:

– Вы можете идти по делам. Когда понадобитесь, вызовем.

Когда они вышли, майор Кузьменко спросил:

– А где Сигалов?

– Его тоже нигде нет.

Колпашников, Кузьменко и Карпов выехали тотчас в поселок мясокомбината. Вокруг дома шумела толпа. В основном здесь были женщины, старики и дети. Дом уже догорал. Сиротливо чернели стены. Пожарные растаскивали тлеющие бревна. Вскоре приехали Насир, Талгат, эксперты из научно-технического отдела. Кузьменко был во дворе, когда к нему подошел Насир.

– Два дня назад наши работники видели здесь лейтенанта Байкина. Он разговаривал с Данишевской. Вы посылали его сюда?

– Нет. Он освобожден от этой работы и ему запрещено появляться здесь.

– Где он сейчас?

– Ищем. На работу он не вышел. Дома тоже нет.

Пожарные обнаружили под рухнувшей крышей обгоревший труп. Узнать его было невозможно. Оставив другие дела, эксперты стали обследовать тело, фотографируя его с разных сторон. У трупа отсутствовала левая рука, а культя обгорела. Рослый капитан Карпов заглядывал через головы экспертов.

– Сгорел, бедняга, – сказал он. Никто не откликнулся на его слова.

Кузьменко, пытаясь поднять обгорелые доски пола, подозвал Карпова:

– Посмотрите, какие толстые доски. Прибиты основательно. Очень трудно поддаются. Подсуньте сюда какой-нибудь рычаг, попробуем поднять.

Вскоре доски были подняты, открылся темный провал погреба. Стенки его были обложены плоскими каменными плитами, плотно пригнанными друг к другу. Кузьменко стал выстукивать каждый камень. Одна из плит издала глухой звук, угадывалась пустота. Сунув в зазор лом, вывернули плиту. За ней обнаружился лаз. Луч карманного фонаря не достигал конца – ход был длинным.

Кузьменко пополз вперед. В двух-трех местах обвалившаяся земля загораживала ход. Пришлось задержаться, чтобы очистить путь. Ход кончался в овраге, куда местные жители сбрасывали мусор. Когда грязный майор вылез из хода, глазам его предстал не менее грязный Савелий, сидящий на бугорке с широкой ухмылкой на лице.

– Кого ищете, начальник? – крикнул он.

– Вы хорошо знаете соседей?

– Десять лет здесь живу. Когда впервые попал сюда, здесь не только домов, ни одного деревца не было. Весь поселок на моих глазах вырос. Здесь я каждого знаю – и малого и старого.

– А где этот ваш сосед? – Кузьменко указал на дом Петрушкина.

– Петрушкин? Ох, и ревнив мужик был! Сгорел от злой ревности!

– О чем это вы говорите? От какой еще «ревности»?

– Хитрый вы! Втихаря делаете, а при людях ни о чем и не знаете, такие несведущие, просто ребенки! Зачем же обманывать, мы ведь тоже люди. Если молчим – это не значит, что ничего не видим. Петрушкин не выдержал всего, что на глазах у него творилось, и решил умереть. Есть здесь одна хохотушка, Глафира ее имя. Ну, на рожу она не очень красива, но мужика ублажить может. Ее Петрушкин обхаживал, жениться хотел. А пришел ваш участковый и сломал им всю любовь. Вчера напился и давай, пошла-поехала! Скандал из-за Глафиры начался. Петрушкин-то заревновал, заметно было. А участковый ему: «Это ты убил свою бабу! Я тебя раздавлю, как вшу!» Ну тот испугался, расстроился...

Вокруг них собрался народ. В толпе скрывался и Байкин. Услыхав слова Савелия, он вышел вперед:

– Товарищ майор! – закричал он. – Этот гражданин врет! Это же известный пьяница, не слушайте его!

– Эй ты! Ты кого здесь пьяницей обзываешь? – вскипел Савелий. – Я не больше тебя пью. Сам ты и есть скотина! Ты же только что из Глашкиной постели вылез. Это знают все вот эти люди. Когда меня вчера Глафира позвала, ты же в меня бутылку швырнул и выгнал из дома. Что? Неправда?

На Кожаша было жалко смотреть. Весь он был помятый и нездоровый. Китель вымазан чем-то, лицо опухшее.

Раздались голоса в поддержку Савелия:

– Старик правду говорит!

– Пить пьет, да зла никому не делает и не врет.

– Раз его Глафира позвала, он и пошел, надеясь на угощение, а там его чуть не убили... насилу ноги унес.

– Товарищ майор! Вы оскорбляете мое достоинство офицера милиции, позволяя такие провокационные высказывания. Здесь же собрались одни пьяницы и спекулянты. Вы им не верьте! Я буду жаловаться!

Кузьменко не выдержал:

– Какого черта вы здесь делаете? Я же вам приказал держаться подальше от поселка!

Байкин усмехнулся:

– Вы напрасно прицепились к Петрушкину, товарищ майор. Он честнее нас обоих, вместе взятых. Смотрите, как бы вам не пришлось отвечать за его смерть!

Майор сдержался, коротко приказал:

– Идите сейчас же в управление! Напишите рапорт о своих действиях. Вы поняли?

Байкин проходил мимо людей с высоко поднятой головой, бросая по сторонам вызывающие взгляды. У пожарища он заметил Талгата. На нем была новая, опрятная форма с капитанскими погонами. Лицо Кожаша перекосилось. Ведь он, Кожаш пришел в милицию гораздо раньше Талгата. Когда появился Талгат, у Байкина уже было две звездочки. Но вот как поднялся Талгат, вырос на глазах. И за что? За какие такие заслуги? А он, Кожаш, все еще лейтенант. Где же справедливость?

Последним, кто видел Петрушкина, был Савелий. Насир отвел его в сторону, расспросил.

– Кто из вас начальник? Кто главный? – спросил Савелий. – Покойный просил передать самому большому начальнику... Живые меня не считают за человека, а покойный доверился. Пусть не будет на моей совести, что я не выполнил его волю, – он достал из кармана вчетверо сложенный лист бумаги и передал ее Насиру.

Насир пробежал бумагу глазами и передал Талгату.

– Как ты думаешь, это его последнее письмо перед смертью?

Талгат не спеша прочел:

«Я – калека, несчастный человек. Не было места, куда бы я ни ходил с заявлением. Справедливости нигде не нашел. Я устал от такой жизни. Во всем виноват майор Кузьменко и его подручные. Они толкнули меня в могилу. А. Петрушкин».

– Что же мне делать с этим письмом? – спросил Талгат.

– Сохрани. Потом поговорим.

– Эксперты еще не пришли к единому мнению. Примерный вариант таков: Петрушкин был сильно пьян и случайно уронил спичку. Возник пожар. Сам он задохнулся в дыму. Или же уронил окурок, тогда загорелось сначала постельное белье, его одежда. Окончательно все выяснить можно только после лабораторных исследований.

Талгат хорошо изучил Петрушкина. Хотя ему и не приходилось говорить с ним лично, но он составил себе о нем представление – человек хладнокровный и жестокий. Не мог он так нелепо и легко умереть. Петрушкин был довольно высокого роста, а труп оказался ниже, короче, вроде бы и потолще. Но обгорелый ботинок принадлежит Петрушкину.

Подошел Кузьменко. Брови нахмурены, голос приглушенный, словно виноват в чем:

– Проглядели! Среди нас, оказывается, нечестный был. Поздно узнали, а то бы не довели до такого дела. С самого начала не надо было вмешивать его в эту работу. Ошибка наша.

Занятый своими мыслями Талгат не совсем понял, о чем говорит майор.

Когда все вернулись в управление, Талгат предложил:

– Петр Петрович! Давайте свяжемся с Госавтоинспекцией – не было ли случаев угона машины? Мне кажется, что дело с пожаром не совсем чисто.

Насир поддержал Талгата:

– Пусть проверят все личные машины, – сказал он. – У нас много таких, которые водят машины по доверенности владельца. На них пусть обратят особое внимание. И еще надо срочно выяснить местонахождение парикмахера Сигалова. Кажется, в его гараже нет машины. Следует узнать, куда и с кем он уехал.

Кузьменко засомневался – стоит ли? Труп налицо. Сгорел однорукий. Есть и свидетели. Дело и так сложное. Зачем же запутывать его еще больше? Но все же поднял трубку:

– Ну что ж, будем искать святого духа.

Насир рассмеялся:

– Если надо, будем гоняться и за призраками, Петр Петрович!