Текст книги "Раскол во времени (ЛП)"

Автор книги: Келли Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Если вы так считаете, сэр.

Чтение этих проклятых статей – упражнение для моей сдержанности. Я пытаюсь удержать себя от анализа рассказа о преступлении и не давать комментарии, которые оставят Грея в недоумении.

Я лишь наблюдатель в этом мире. Я не могу рисковать и вызвать подозрения людей. Единственное, что я могу это предположить, что Эванс подвергался пыткам, но не могу переусердствовать.

По правде говоря, как бы я ни хотела похвастаться знаниями, я не уверена, что могу это сделать. В статьях нет ничего, чего бы мы еще не знали. Ну ничего от правды. Даже газеты пестрят выдумками. Один журналист, который утверждает, что знал Эванса лично, говорит, что он был «необычайно красивым молодым человеком с кудрявыми волосами и с лицом ангела». Парень на столе Грея был бородатым, с прямыми волосами.

– Все это домыслы, – говорю я. – Даже в газетах.

– Конечно.

– Но почему? Ведь была пресс-конференция и я там почти никого не видела.

Грей пожимает плечами, его глаза не отрываются от статьи. – Зачем беспокоиться о ее посещении, когда они могут сочинить что-то более интересное? Они кузнецы слова, создающие свою историю для удовлетворения аудитории.

– А это? – я поднимаю одну из отдельных страниц. – Это чистая выдумка.

– Да, и, вероятно, написаны под псевдонимом. Им не сойдет с рук такой уровень инсинуаций и зловещих подробностей в обычной прессе.

Он смотрит на меня поверх своей газеты. – Я знаю, что листовки выходят из моды, но я удивлен, что ты никогда их не читала.

– Зачем кому-то их читать?

– Предположительно по той причине, по которой они написаны. Развлечение. Преступления – прибыльное дело. Моя сестра не раз угрожала превратить мои дела в романы, чтобы разбогатеть. Думаю, она шутила, но на самом деле я не уверен.

Я просматриваю ступку газет и несколько брошюр, в которых все также много вымышленных деталей. – Дело привлекло много внимания.

Он склоняет голову на бок. – Я предполагаю, что это сарказм.

– Разве?

Он низко смеется, а затем улыбка пропадает с его лица. – Я не хочу издеваться, но ты, очевидно, не разделяешь увлечение публики подробностями убийств, и поэтому это показалось большим вниманием. На самом деле все наоборот.

– Почему? Это уникальное убийство.

– Слишком своеобразное, а потому непонятное.

– Объясните, – я кашляю. – Я имею в виду, пожалуйста, объясните свои мысли, сэр, если вас не затруднит.

– Оно уникально в своей постановке. То, с каким творчеством исполнена смерть бедняги Эванса завораживает. Какой человек до такого додумается? Я не алиенист, но даже я не могу не удивляться такому подходу. Это почти, смею сказать, художественно.

– У убийцы есть свое видение. Или же его мучают внутренние демоны, и это его способ выразить свое состояние. Через насилие.

Глаза Грея загораются, и я чувствую себя студентом, дающим правильный ответ. – Совершенно верно. Это делает убийство и убийцу удивительно интересными для меня, и, по-видимому, также и для тебя. Однако, для рядового гражданина убийству Эванса не хватает страсти. Это убийство со смыслом, а потому довольно скучное. Нет отрубленной конечности, которую нужно найти. Это не кровавые преступления, и как таковые они…

Я изображаю зевок и его лице появляется улыбка, от которой мое сердце замирает.

Грей наклоняется вперед, продолжая говорить. – Они скучны. Вот почему мы читаем это, – он поднимает одну из брошюр. – Писатели делают все возможное, чтобы работать с тем немногим, что у них есть.

– Чего от них ждут люди? – спрашиваю я. – Крови и резни?

– Вот в чем вопрос, Катриона, и его тебе следует обсудить с моей сестрой, которая интересуется тем, какие преступления привлекают или не привлекают общественное внимание. И как только она считает, что у нее есть ответ, появляется исключение. Кровь и резня, как ты выразилась, это определенно, то что продают газеты и брошюры. И ты вряд ли найдешь на первых полосах дела, о том, как человек упал с лестницы и умер от внутренних повреждений.

– Возможно, у человека с лестницы интересная история? Возможно, перед смертью он собирался жениться или ждал рождения своего первого ребенка или что-то в этом духе?

– История, да, это, безусловно, играет свою роль. Насильственные и трогательные случаи смерти. Убийство невинных матери и ее дитя. Подающий надежды молодой человек, найденный мертвым с простреленной головой и мозговым веществом на потолке. Пожилая женщина с перерезанным горлом, ожидающая первой встречи с правнуком. Айла может рассказать много примеров самых трагических смертей, которые едва привлекли внимание общественности. Кроме того, необходимо учитывать конкурирующие события. Я сам следил за одним особенно громким случаем четыре года назад, когда все остальное пропало из прессы, поглощенное иностранным убийством, – он делает паузу, словно ожидая догадаюсь ли я, – расстрелом американского президента.

– Линкольн?

На его губах появляется ухмылка. – Ты действительно не следишь за новостями, не так ли? Да, убийство Авраама Линкольна. В том месяце даже самые ужасные смерти не попадали на первую полосу. Кроме того, существует проблема урбанизации…

Он замолкает и отстраняется с едва заметной улыбкой. – Я, пожалуй, избавлю тебя от этой лекции.

– Нет, пожалуйста. Продолжайте, – я встречаюсь с ним взглядом, – мне интересно.

– Короткая версия, или это займет весь день. Хотя убийство не назовешь чем-то новым, но это стало гораздо более распространенным явлением именно в городах, где можно надеяться избежать правосудия так, как это сложно сделать в глубинке.

– Где все знают о делах друг друга.

– Да. В городе мы более незаметны. Некоторые даже говорят, что высокая плотность населения порождает апатию. Слишком много людей, о которых приходится беспокоится. Если ты посмотришь на убийства пятидесятилетней давности, каждое из них становилось всеобщей сенсацией. Жажда узнать подробности была велика. Люди могли месяцами рассказывать историю о том, как они однажды обедали с убийцей в трактире. Если жертву убивали в амбаре, этот амбар мог быть разобран и продан за большие деньги, так как каждый хотел получить свой кусок. Но по мере роста городов и увеличения числа убийств…

– Люди стали пресыщенными. Им нужны истории, которые вызывают эмоциональный отклик, будь то ужас или сочувствие. Убийство Арчи Эванса бесстрастно и бескровно. Это привлекает некоторое внимание, потому что оно странное, но это не вызывает ужаса.

Он откладывает свою газету. – В них ничего нет. Я знал это, но хотел быть тщательным. Моя задача… Наша задача найти улики, которые помогут детективу МакКриди, и, если мне повезет, некоторые из этих улик также окажутся полезными для моих исследований, – он проверяет свои карманные часы. – Кстати, о Хью, он должен прийти на ланч, чтобы обсудить дело, и если ты будешь так любезна подать его, то сможешь присоединиться к нам и послушать.

И в качестве особого угощения, маленькая Катриона, ты можешь присоединиться к нам после того, как удовлетворишь все наши прихоти.

Да и это снова огорчает меня, но Грей не старший офицер, ожидающий, что женщина-детектив будет приносить кофе и пончики на собрании штаба. Он мужчина, ожидающий от своей сотрудницы выполнения ее работы, но в то же время поощряющий ее, не относящиеся к основной работе, занятия.

Я принимала участие всего в нескольких спецоперациях, и теперь жалею, что у меня так мало опыта работы под прикрытием. Сейчас мне бы не помешало умение слиться с окружающим пространством. Я Катриона. Я горничная. Меня позвали обслуживать Грея, и мне чертовски повезло, что он позволил мне присоединиться к их разговору за обедом.

И он не заставляет меня сидеть где-то в углу с обедом, предназначенном для слуг. Мне дают место за столом, предлагая разделить с ними их роскошную трапезу. Я не хочу вспоминать шокированное лицо Алисы, когда она видит меня здесь, и я не хочу даже думать, что об этом скажет миссис Уоллес.

Что касается разговора за обедом, хотя Грей и говорит, что его единственный интерес в этом деле – судебно-медицинская экспертиза, это явно неправда. МакКриди не относится к нему, как к простому криминалисту. Не имея напарника-детектива, МакКриди делится идеями и обсуждает теории со своим старым другом.

И я также заметила, что в этих вопросах он полагается не только на Грея. Когда МакКриди прибыл на обед, его первый вопрос: Где Айла? а когда Грей ответил, что ее не будет, МакКриди не смог скрыть своего разочарования.

Мужчины обсуждают дело. Айла проанализировала воду и считает, что она питьевая и что это определенно пресная вода, а не соленая, и отсутствие посторонних частиц говорит о том, что она не из стоячей воды, типа лужи или озера. Они до сих пор не пришли к единому мнению, но похоже моя гипотеза о пытках водой была отвергнута.

Затем МакКриди делится с Греем последними новостями. Они опросили людей, живущих рядом с парком, где нашли Эванса. Один человек сообщил, что видел человека в маске и в черном плаще. Также есть парень, который настаивает на том, что видел, как на землю приземлился огромный ворон и превратился в человека.

– Молодые люди, с которыми жил Эванс, до сих пор отказываются со мной разговаривать, – жалуется МакКриди, – считают меня врагом, – он закатывает глаза. – Это компания молодых радикалов, убежденных, что полиция существует только для того, чтобы лишать их прав.

– Как и любые подростки, – бормочу я слишком тихо, чтобы они могли разобрать слова, но МакКриди оглядывается на звук моего голоса. – Ты согласна с ними, Катриона?

– Я согласна с тем, что у некоторых людей могут быть веские основания опасаться полиции. Причем это не обязательно те кто занимается преступной деятельностью, но и те кто в прошлом подвергались несправедливым преследованиям. Плохой человек, может найтись в любой организации, но у полицейских есть власть разрушить чью-либо жизнь.

– Но это необоснованно, ровнять меня с кем-то.

Я пожимаю плечами. – Возможно, для них опасения оправданы. Они не знают вас, но и вы не знаете их ситуацию и их опыт с законом. Если они радикалы, то этот опыт, вероятно, был негативным. Полиция является врагом для протестующих, потому что и полиция часто рассматривает их как врагов.

– Звучит так, как будто у тебя есть некоторый опыт в этом деле.

– Я никогда не была тем, кого вы бы назвали радикалом. Хотя я знаю некоторых из них. Чтобы заставить их говорить с вами, потребуется время, чтобы убедить их, которого у вас нет. Я бы предложила вам послать кого-то, с кем они могут свободно разговаривать. Возможно, меня.

Грей хмуриться. – И почему бы им говорить с тобой? – он делает паузу, – да, конечно, ты упоминала о знакомстве с радикалами.

МакКриди закатывает глаза. – Они будут говорить с ней, потому что она молодая девушка, а они компания шумных молодых людей. Это очевидно для кого угодно, кроме тебя, Дункан.

– Нет, – резко говорит Грей, – я не согласен, потому что это означает, что мы ожидаем от нее, использование своих женских уловок.

– Я нормально отношусь к флирту, – отвечаю я, – помогите мне придумать историю и я выведаю все то, что вы хотите узнать.

Глава 16

В тот день я взяла на себя свою первую викторианскую тайную миссию. Я шокирована тем, как легко МакКриди согласился. Еще одно доказательство того, что полицейская деятельность сильно отличается в этом времени. Ему не нужно было согласовывать операцию с руководством. Он даже не требовал подписать отказ от претензий. Он вообще не колебался, когда я предложила это.

Он слишком полагается на дилетанта. Он даже не попросит меня записывать беседу для суда. Конечно, я должна помнить, что в Шотландии полиция существует всего около пятидесяти лет. Это все еще Дикий Запад в полицейской деятельности, но все же я немного впечатлена тем, что они так далеко продвинулись, с «сотрудниками уголовной полиции» и вообще в расследовании убийств.

Грей тоже не пытается меня остановить. Он только убеждается, что меня устраивает ситуация. Он дает мне понять, что я могу отказаться в любой момент, и если что-то пойдет не так, никто не будет держать на меня зла. Тем не менее, он настаивает на том, чтобы сопровождать нас, хотя подозреваю, что, по крайней мере отчасти, это просто предлог, чтобы оставить свою роль кабинетного следователя и отправиться на дело.

МакКриди присоединится к нам в Старом городе вместе с констеблем Финдли. Грэю нужно сначала уделить внимание клиенту, и к тому времени, когда он заканчивает, мы уже опаздываем, так что он решает взять карету.

Забираясь внутрь, я осматриваю салон. Он полностью черный, вплоть до металлической отделки.

– Это катафалк? – спрашиваю я.

Грей бросает на меня взгляд, устраиваясь на сиденье напротив.

– Ты видишь место для гроба, Катриона?

– Не сложно приспособить. Положите несколько досок для перевозки усопших, а затем откиньте сиденья.

– Почему-то я уверен, что мои гости не оценят путешествие в чем-либо, используемом для перевозки мертвых.

Я пожимаю плечами.

– Меня бы это не побеспокоило.

– Запах мог бы.

Я вроде как должна посмеяться над этим. Но это чистая правда, если тела еще не бальзамируют.

Он усаживается на свое место.

– Что касается кареты, да, она довольно мрачная. Она используется в похоронных процессиях. Катафалк, который, я уверен, ты видела, имеет стеклянные бока, чтобы было видно гроб. Эта же используется для родственников скорбящих, но целесообразно использовать ее и в своих целях, поскольку она гораздо более высокого класса, нежели я бы приобрел для себя лично.

Я смотрю в окно, пока мы едем, и, как бы мне не нравилась приятная пешая прогулка, сегодня я рада ехать в карете. Шотландия славится пасмурной и дождливой погодой, но в Эдинбурге вы получаете бонусом ветер. Сегодня ветер отвратительный, задувающий эту морось прямо мне в лицо, и я чувствую себя так, словно вернулась в Ванкувер в ноябре. Я стараюсь не думать о том, как сейчас дома – солнечно и тепло, пляжи начинают заполняться людьми. Тем не менее, хотя мне может не нравиться погода в Эдинбурге, сам город компенсирует это своими великолепными яркими садами и зелеными насаждениями рядом с закопченными средневековыми зданиями.

Когда мы прибываем в нужный район, МакКриди и Грей решают отсидеться в пабе в компании с отличным горячим пуншем. А кто будет сопровождать меня к логову радикалов? Похоже, это будет констебль Финдли, парень, который делал все возможное, чтобы не замечать меня.

Прекрасно.

Мы оставляем Грея и МакКриди в теплом пабе, а сами идем пешком к месту проживания Эванса. Саймон уехал на карете домой – я не могу подъехать к ночлежке в блестящей черной карете. Мы должны идти, и, кажется, идти молча. Я прохожу два квартала, прежде чем поворачиваюсь к Финдли. Пора с этим покончить.

– Я знаю, что сделала что-то, что расстроило вас, – говорю я, – но из-за удара по голове не помню, что именно. Я должна попросить вас рассказать мне, чтобы могла принести вам свои извинения.

– Я не хочу это обсуждать.

Он натягивает шляпу, спасаясь от ветра. Он одет в гражданское и теперь больше похож на обычного мужчину, даже юношу немногим старше самой Катрионы.

Я не хочу ввязываться в этот разговор. Последнее, что мне нужно, это ухажер, пытающийся возродить «наши» отношения. Тем не менее, если я хочу помогать Грею в этом деле, то мне нужно решить все вопросы с Финдли.

– Что бы не произошло между нами, пожалуйста, знайте, что я сожалею. Я не была хорошим человеком, и мне потребовалось столкнуться со смертью, чтобы понять это. Если я причинила боль кому-то, включая вас, то мне очень жаль.

Он лишь ворчит.

– Я просто хочу сказать…

– Вы же не собираетесь оставить меня в покое, не так ли? Отлично. Я не обижен, Катриона. Я разочарован, вот и все. Детектив МакКриди пытался предупредить меня о вашем прошлом, но я сказал ему, что он ошибается.

– И он не ошибся, – мягко говорю я.

– Вот и все. Мы выяснили все, что должны.

– Мне жаль. Искренне жаль.

– Вы выставили меня дураком, – огрызается он. – Я мог потерять свою должность. Вы прекрасно знаете, как усердно я работал, чтобы получить ее.

– Вы едва не потеряли свою должность, потому что…

Он ускоряет шаг, спасаясь от моросящего дождя.

– Я поверил вам, когда вы сказали, что вам интересна моя работа. А вам нужна была только информация, которую смогли бы передать своим друзьям.

Черт возьми, Катриона. Когда я уже думаю, что ты не могла бы пасть ниже, ты снова убеждаешь меня в обратном. Вот почему она флиртовала с Финдли. Не из-за подарков. Не из-за надежды получить обручальное кольцо. А для того, чтобы получить информацию, которую можно продать.

Постой.

Насколько он зол?

Достаточно зол, чтобы устроить ей засаду в переулке?

Я осторожно говорю:

– Мне жаль, что я подняла эту тему. Я действительно потеряла память. Это нападение…, – я вздрагиваю, – меня почти убило.

Говоря, я наблюдаю за его реакцией в поисках хотя бы проблеска вины. В его глазах нет ничего, кроме искр гнева.

– Да, – согласился он, – когда я узнал, что на вас напали, я поклялся себе, что привлеку нападавшего к ответственности. Я начал задавать вопросы, рыскать по Грассмаркету и знаете, что обнаружил? Вы продавали информацию, полученную от меня в ту ночь, когда на вас напали.

Получается, Финдли узнал о предательстве Катрионы только после нападения. Неудивительно, что он так зол. Он собирался найти преступника, но обнаружил, что нравившаяся девушка его обманула, а напали на нее в момент предательства.

На Катриону напали, когда она продавала информацию.

Это полезная информация. Я знаю, что она была в пабе на рынке. Теперь я знаю, почему.

– И вам нечего на это сказать, да? – спрашивает Финдли.

– Я… я не знаю, как мне на это реагировать, кроме как извиниться со всей искренностью. Я обидела многих людей, включая вас. Мне жаль, – я встречаюсь с ним взглядом, – очень, очень жаль.

Он отводит взгляд и резко говорит:

– Давайте покончим с этим.

Адрес приводит к городскому дому, зажатому в шеренгу таких же как этот. На нескольких висит табличка: «СДАЕТСЯ КОМНАТА». У этого в окне табличка, вежливо сообщающая: «МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ МИССИС ТРОУБРИДЖ ДЛЯ МОЛОДЫХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ».

Когда МакКриди сказал, что Арчи Эванс жил в доме с другими молодыми людьми, я представила себе современное обустройство, когда группа парней вместе снимает жилье. Что глупо в викторианские времена. Если в доме не будет женщины, они начнут голодать, умирая в постели, на которой не меняли простыни в течение года. Хорошо, да, я уверена, что есть самодостаточные викторианские холостяки, но я подозреваю, что слишком многие будут похожи на Грея, поджигающего кухню, пытаясь приготовить кофе. Кто-то всегда делал это за них. Решением, естественно, является пансион, где хозяйка может помочь преодолеть этот неудобный разрыв между уходом от мамы и приобретением жены.

Я поднимаюсь по ступенькам и, прежде чем постучать, открываю корзинку, которую держу так, чтобы показать пироги с мясом. Затем проворно стучу и жду. Когда никто не отвечает, я снова стучу.

Я слышу мужской голос из-за двери:

– Кто-нибудь откройте эту проклятую дверь! Топот сапог, а затем дверь распахивается, и я вижу молодого человека на год или два старше Катрионы. Он в помятой одежде и без галстука, что в это время можно считать, что он открыл дверь будучи без одежды. Он смотрит сначала на меня, затем на пироги и обратно. Затем ухмыляется.

– Кто-то заказал пирожок? – кричит он внутрь дома.

– Простите? – говорю я.

В ответ он просто моргает.

– Вы сейчас назвали меня пирожком? – спрашиваю я.

Его рот открывается, а взгляд падает на пироги в моих руках.

– Я имел ввиду выпечку.

– Ну да, конечно.

Другой молодой человек появляется позади первого и хлопает его по плечу.

– Не обращайте внимания на этого болвана. Он просто уже пригубил бренди. Кстати, я Генри.

Этот молодой человек носит галстук и выглядит менее растрепанным. В его глазах я вижу блеск, который хорошо понимаю. Он понял ситуацию и теперь думает, что он мой спаситель, и я должна упасть к нему на грудь от признательности.

– Я слышала новости об Арчи. Я хотела выразить соболезнования. Могу войти? Предполагаю, что миссис Троубридж дома и сочтет это уместным.

– Она где-то здесь, – Генри подмигивает, – она обычно прячется, когда мы возвращаемся домой с занятий.

Он проводит меня через пустой коридор и машет рукой в сторону открытой двери. В комнате полдюжины молодых людей. Двое занимаются армрестлингом, двое других подбадривают их и делят между собой выпивку. Пятый растянулся на полу с учебником, а парень, который открыл дверь, вернулся к чтению чего-то, что определенно не является учебником, учитывая, что на обложке изображена очень пышногрудая женщина в нижнем белье.

Это викторианская версия дома братства.

Когда я захожу, все шестеро поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Все шестеро медленно оценивают меня, а тот, кто читает пошлый журнальчик, даже не удосуживается скрыть обложку. На самом деле, он старательно демонстрирует её, чтобы убедиться, что я увижу. Да, это определенно братство.

– Ну, ну что у нас здесь, – говорит один из пьющих, неуверенно вставая на ноги. – Томас сказал что-то о пирожках? Пожалуйста, скажите мне, что ваши товары продаются. Не слишком дорого, надеюсь. В конце концов, я бедный студент.

Генри поднимает руку.

– Ничего подобного. Эта молодая девушка пришла засвидетельствовать свое почтение. Она принесла нам пироги.

Я делаю неглубокий реверанс.

– Мне было очень жаль слышать о смерти Арчи. Я знаю, что вы все в трауре, но я хотела принести эти угощения для вас.

Я делаю шаг вглубь комнаты, придавая своим чертам подобающее выражение печали.

– Я не могу поверить, что его больше нет, особенно таким ужасным образом.

Один из сидящих юношей фыркает:

– Его задушили.

– Вы не считаете это ужасным макабром? Инсценировка, чтобы он выглядел, как птица?

– Макабр? – громко смеется Томас, юноша, открывший мне дверь. – Какие необычные слова исходят из вашего красивого рта. Где вы выучили их? На факультете бульварных ужасов?

– Да, макабр, – говорит тот, кто единственный из всех присутствующих занимался учебой, – она правильно подобрала слово. Боюсь, что мы имеем дело с сумасшедшим. Я слышал, что один из них сбежал из психиатрической лечебницы.

Я предполагаю, что он насмехается надо мной, но его лицо серьёзно, и двое его соседей по комнате кивают.

– Возможно – говорю я, – и все же…, – прикусываю губу, – я не должна этого говорить, но я дьявольски любопытна.

Томас поднимает брови.

– Дьявольски любопытна? Действительно?

Я нацеливаюсь на молодого человека с учебником. Он читал его небрежно, поверхностно, как будто выполнял обязательство, и сейчас, как только представился повод, он бросил свое занятие.

– Я слышала…, – начинаю я.

Они все слегка сдвигаются в мою сторону, чтобы послушать.

Моя цель закрывает свой учебник.

– Слышали что, мисс?

– Ходят слухи, что бедного Арчи пытали. Это было не случайное убийство. Его убийца что-то от него хотел, – я делаю паузу для пущего эффекта, – точнее информацию.

В комнате проявляются отчетливые перемены, нечто осязаемое в воздухе. Томас поднимается со своего места и делает шаг ко мне.

– Это то, что вы слышали? – говорит он.

От его тона я, полагаю, должна была отступить, опустить взгляд, пробормотать, что, быть может, я ошибаюсь. Вместо этого я фокусируюсь на нем как лазер, эти перемены в воздухе говорят мне, что я наткнулась не только на викторианский дом братства. МакКриди назвал их радикалами, даже если я не видела никаких признаков этого.

– Ходят такие слухи, – говорю я, – хотя я не могу представить, что кому-то могло понадобиться от бедного Арчи. Я знаю, что он писал о местных преступлениях для «Эдинбургского вечернего куранта». Я могу только предположить, что какой-то негодяй решил, что он слишком много знает, и убил его за это.

Молодые люди обмениваются взглядами.

– Наверное, так оно и есть, – спокойно говорит Генри, – мы всегда говорили Арчи, что ему нужно быть осторожнее с такой опасной работой. У него была привычка болтать, когда следовало бы придержать язык.

Готова поспорить, что так оно и было.

Я осматриваю комнату, как будто я не только потеряла смысл того, что он говорит, но и интерес. Мыслить – это так сложно для моего женского мозга.

Осматриваясь, я замечаю что-то рядом с диваном. Короб, наполненный газетами и листовками, похожими на брошюры о преступлениях, которые Саймон принес для Грея. Рядом с ящиком лежит ужасно уродливая расшитая подушка, и я делаю вид, что сосредоточилась на ней.

Я подхожу к подушке и прикасаюсь к ней, бормоча, что у нее такой красивый дизайн. Между тем я украдкой просматриваю брошюры в этой коробке. Затем моргаю, пытаясь скрыть удивление. МакКриди назвал этих мальчиков радикалами. Он также сказал, что они ненавидят полицию, и поэтому я предположила, что речь о студентах-активистов левых взглядов. Но то, что я вижу в этой коробке, слишком знакомо.

За месяц до отъезда в Эдинбург я работала над делом о преступлении на почве ненависти и помогала проводить обыск в квартире одного из подозреваемых. На жестком диске его компьютера я нашла огромное количество мемов для распространения. Неописуемо уродливая ненависть, такая, что если бы я показала ее кому-нибудь из своих друзей, они бы поклялись, что это ненастоящее, что это принадлежит другому столетию, потому что в наши дни никто так не думает. То, что я вижу в этой коробке – викторианский эквивалент. Брошюры, кричащие об «иностранной угрозе, вторгшейся в гордые шотландские земли».

Я резко поднимаю голову, прежде чем кто-нибудь заметит, на что было направлено мое внимание и поворачиваюсь к молодым людям. Никаких эмоций на моем лице. Этому навыку я научилась в своем первом деле, связанном с сторонниками превосходства белой расы. Не позволяйте им видеть как вам противно, если только это не послужит вашей цели. Здесь не тот случай.

Я хватаю корзинку с пирогами.

– Да, я боюсь, что бедный Арчи всегда говорил слишком много, и это, несомненно, могло быть причиной его убийства. Интересно, однако…

Череда проклятий заставляет меня повернуться, чтобы увидеть Томаса, выглядывающего в окно.

– Там полицейский констебль.

– Что? – Генри подходит, чтобы посмотреть. Он добавляет к проклятиям:

– Неужели он думает, что мы не узнаем его без его формы? Удивительно, что мы не почувствовали его запах оттуда.

Я подхожу и вижу Финдли, стоящего на другой стороне дороги. Да, он не в форме, но его осанка и сканирующий все вокруг взгляд, выдают его.

– Этот парень – констебль? – говорю я. – Он выглядит слишком молодо.

Томас разворачивается на каблуках, быстро надвигаясь на меня, и я делаю шаг назад.

– Ты привела его сюда.

– Ч-что?

– Мы должны были понять это сразу. Просто посмотрите на ее желтые волосы, – он хватает за локон, прежде чем я успеваю увернуться. – Она немка. Может быть, русская, – Томас ухмыляется. – Русская, держу пари.

– Разве я говорю по-русски?

Он хочет меня ударить. Весь его вид буквально кричит об этом, но мой мозг все еще медленно реагирует. В наши дни ударил бы, но сейчас викторианские времена, а я прекрасная девушка, прибывшая выразить соболезнования. Конечно же, он не посмеет.

Но он посмел. Или точнее попытался, и я проклиная свою нерасторопность, все же уклоняюсь от его пощечины. Он этого никак не ожидает, и его лицо краснеет от гнева, но он быстро приходит в себя и снова замахивается. Но в этот раз не для пощечины, а для правого хука.

Не имея возможности убежать, я вместо этого блокирую удар, моя рука взлетает, чтобы остановить его руку, пироги падают на пол, когда кто-то охает. Я думаю, они так отреагировали, потому что этот парень атакует меня. Или, может быть, даже потому, что я уронила чертовы пироги. Но затем я вижу лица, повернутые в мою сторону, потрясение на них, и я ловлю свое отражение в стеклянной дверце шкафа, и я вижу себя. Мэллори. О, это тело Катрионы, но выражение лица – мое, холодная ярость, которая ошеломляет всех, кроме парня, напавшего на меня.

Томас видит этот взгляд, видит, как я блокирую его удар, и пытается ударить меня в живот. Я почти совершаю ошибку, желая оттолкнуть его ногой. Ошибка, потому что я ношу юбки в четыре слоя. Мое колено поднимается и упирается в ткань. Вместо этого я хватаю и выкручиваю его руку, разворачивая от себя. Затем толкаю его. Он врезается в изящный боковой столик, с грохотом опрокидывая его.

Распахивается дверь и появляется седовласая женщина. Должно быть это та самая «прячущаяся» миссис Троубридж, из ехидного замечания Генри. Когда она врывается внутрь, Томас вскакивает, отряхивая манишку.

Я устремляюсь к ней, широко раскрыв глаза от притворного ужаса. Она поднимает руку, чтобы остановить меня, а затем упирает руки в бока.

– Что это такое, девочка?

– Я… я… толкнула его, мэм. Мне очень жаль. Я пришла, чтобы отдать дань уважения бедному Арчи. Этот молодой человек обвинил меня в том, что я иностранка, и попытался ударить меня, и я бросила пироги, а затем он попытался ударить меня снова, поэтому я толкнула его.

– Иностранка? – говорит она, как будто это самая важная часть моего рассказа. Она грозно смотрит на Томаса. – Ты не в себе? Как эта бедная девочка может быть иностранкой?

Он открывает рот, но не произносит ни слова.

– Даже если иностранка, а это не так, нет причин бить ее. Этого безобразия не будет в моем доме. Ты извинишься и заплатишь ей за пироги.

– Заплатить ей? – скрипит он.

– Извинись и заплати ей вдвое больше за угощение, или ты можешь начать паковать чемоданы. Девочка пришла, чтобы отдать дань уважения и это больше, чем кто-либо из вас сделал. Бедный Арчи был убит, а вы делаете вид, как будто ничего не произошло. Когда семестр закончится, я хочу, чтобы многие из вас съехали.

В ее голосе звучит удовлетворение, как будто она хотела, чтобы они съехали на какое-то время, и рада такому оправданию. Они не казались слишком расстроенными из-за Эванса, и ее слова доказывают, что так и есть. Вместе с комментариями Томаса о том, что Эванс не знает, когда следует держать рот на замке, у меня есть разумная теория о том, почему Эванса пытали. Кто-то определил его как самое слабое звено в этой группе, наиболее склонное к разговорам.

Я больше ничего не узнаю от соседей Эванса, но миссис Троубридж – другое дело. На данный момент она мой единственный потенциальный источник информации.

Извинения Томаса не особо неискренние. Однако он заплатил, и я пытаюсь отдать монеты миссис Троубридж за столик. Это приносит мне дополнительный бонус, ее взгляд смягчается, и она хлопает меня по руке и говорит, что я хорошая девочка, но нет, молодые парни сами заплатят за столик.

Когда она провожает меня к двери, Финдли нет в моем поле зрения. Я благодарю миссис Троубридж и выхожу на улицу, чтобы найти его.