Текст книги "Раскол во времени (ЛП)"

Автор книги: Келли Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Интересные вещи, – говорю я, складывая все в коробку, – Доктор Грей, полагаю, любит путешествовать.

Айла качает головой.

– Это моего отца. Некоторое время он был армейским врачом, так познакомился с моей матерью – ее отец был врачом. Путешествия ему нравились. Профессия же, в меньшей степени. Женитьба на моей матери дала ему доход, необходимый для того, чтобы уйти со своего поста и вместо этого заниматься вложениями.

– Доктор Грей упоминал, что ваш отец вкладывал средства в частные кладбища.

– Да и в похоронный бизнес в целом. Хотя это не самая престижная работа, она очень выгодна, особенно если у вас есть умение продавать людям более грандиозные похороны, чем они могут себе позволить.

– Это не похоже на вашего брата.

Она нежно улыбается.

– Это вовсе не идеи моего брата, бизнес достаточно процветающий, а вложения приносят прибыль, так что Дункану не нужно быть похожим на отца, к его и моему большому облегчению.

Я ставлю шкатулку обратно на стол.

– Тем не менее, он хранит вещи отца, как сокровища на своем столе.

Она показывает на меня пальцем.

– Ты опять лезешь не в свое дело.

– Профессиональная привычка.

– Или очень хорошее оправдание. Наша мать дала Дункану эту шкатулку, в которую сложила все, что нашла среди вещей отца, когда он умер. Предметы, которые, возможно, имеют связь с его матерью.

– Его родной матерью. Которая умерла.

– Предположительно. Мы сомневались в этом. Мама боялась, что отец мог забрать ребенка у матери, но он не хотел говорить об этом. Не говорил и о матери Дункана. Ни имени. Ни одного факта о ней. Мы подозреваем, что она, по крайней мере, изначально была уроженкой Индии, но это чистое предположение. Наш отец ничего не рассказывал.

– Как будто стер ее.

Айла оглядывается, ее глаза встречаются с моими, когда она кивает.

– Все, именно так. Стёр. Как будто по рождению или происхождению она не имела значения. Это больше всего расстроило маму. Больше, чем измена. Больше, чем факт того, что она вырастит его внебрачного ребенка. Он просто стёр её.

Она вздыхает.

– Это гораздо больше, чем я хотела сказать. С тобой слишком легко говорить. Это должно быть помогает тебе, как детективу.

– Хорошо, что я не люблю сплетничать с соседями. Хотя, как это сделать, если я их никогда не встречала.

– Они не самые приятные личности. Я бы не рекомендовала пробовать, – она поднимается и идет к шкафу. – Теперь, когда ты получила бумагу и ручку, могу я предложить выпить?

Она поднимает то, что выглядит как бутылка виски.

– Будешь?

– Да, пожалуйста.

Немного опьяневшая, поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Слишком много ступенек, особенно для человека, только, что употребившего виски. Я ругаю виски, кладя руку на дверную ручку и замечаю полосу света под дверью.

Я замираю. Уверена, что не оставила свет включенным. Миссис Уоллес прочитала мне лекцию о стоимости газа и о том, что я должна использовать масляные лампы и свечи, когда это необходимо. Я также заметила, что Грей без проблем оставляет гореть свет повсюду. Я могла бы повозмущаться по этому поводу, потому что думаю, что он или Айла не знают о том, что персоналу запрещено пользоваться светом. Это решение миссис Уоллес, которая следит за эффективным ведением хозяйства. Я также слышала, как она довольно громко ворчала, когда ей приходилось, бегая по дому, погашать свет после Грея.

Я продолжаю наблюдать за полосой света, которую пересекают тени. У этого человека фонарик. Нет. У него свеча или лампа. Здесь еще так много деталей повседневной жизни, которые мне нужно запомнить. И теперь я думаю, что вместо того, чтобы лезть в личную жизнь Айлы и Грея мне действительно следовало бы задать этот самый насущный из вопросов: как, черт возьми, я должна проснуться в 5 утра без будильника? Я не могу продолжать просить Алису о помощи.

В данный момент «будильник», который мне, очевидно, сейчас не нужен, находится за моей дверью. В моей комнате есть замок, и миссис Уоллес сообщила мне, что в этом мне невероятно повезло. Уединение – редкий дар для слуг. Это также означает, что у того, кто находится в моей комнате, есть ключ.

Я уверена, что это миссис Уоллес. Вряд ли Грею понадобилось бы тайком обыскивать мою комнату, чтобы доказать, что я зло, пустившее корни в его доме.

Я уже собираюсь открыть дверь, но страх охватывает меня.

Если убийца-ворон все-таки из моего времени, то он знает, что я не Катриона. И он будет подозревать, что я знаю, что он не из девятнадцатого века. Это делает меня угрозой. Это означает, что я могу быть в опасности. Айла буквально только что сказала мне, что их чертова входная дверь не запирается, пока все не уйдут спать, а Грей точно не спит.

Я оглядываюсь вокруг в поисках оружия. Мой взгляд падает на дверь в лабораторию Айлы, но она заперта – для нашей безопасности, я полагаю. Затем вспоминаю, что нож уже у меня. Да, я определенно слишком много выпила. Я вытаскиваю нож.

Я слышу, как в моей комнате открывается ящик. Кто-то обыскивает его.

Я обдумываю все варианты. Но все же решаюсь и как можно тише приоткрываю дверь. Фигурка склоненная над мои комодом намного меньше, чем я ожидала увидеть.

Алиса.

Я смотрю, как она роется в ящике. Девушка достает серебряную щетку и подносит к огню, поворачивая туда-сюда. Затем, с довольным ворчанием, она кладет ее на место. Эта щетка может быть самой ценной вещью здесь. Значит, она не ищет что бы украсть. Алиса лишь хотела убедится, что щетка не принадлежит хозяину или хозяйке.

Алиса выдвигает ящик до упора и проникает внутрь. С криком изобличителя вытаскивает письмо. Только когда она начинает вытаскивать бумагу из конверта, я вспоминаю, что это: письмо леди Инглис к Грею.

О черт, нет. Все должны рано или поздно узнать про пестики и тычинки, но я не хочу, чтобы этот ребенок получил об этом информацию таким образом.

– Стой на месте, – говорю я, входя в комнату, – я выхватываю письмо из ее рук, – это адресовано не тебе.

– Оно также адресовано не тебе, – резко отвечает Алиса. Когда я шевельнулась, она вздрагивает, ожидая удара, но девушка не шелохнулась и твердо подняла подбородок. – Это принадлежит доктору Грею.

– Принадлежит, – говорю я, – и поэтому никто из нас не должен его читать. Очевидно, я украла его, хотя понятия не имею, зачем. Это просто письмо от друга.

Когда я протягиваю руку, чтобы положить его на место, она снова вздрагивает. Я медленно кладу письмо на место. Пора разобраться с этим.

– Я била тебя, Алиса, не так ли? До нападения.

Она упрямо поджимает губы.

– Да, – отвечаю я сама, – наверное, да, хотя я не помню, – я отступаю назад и сажусь на край кровати, – я больше никогда этого не сделаю. Если я сделаю, то…

Я вздыхаю.

– Ну, если я это сделаю, если снова стану прежней Катрионой, и если это случится, надеюсь, миссис Баллантайн уволит меня. В противном случае, ты должна сказать ей. Неважно, что скажет Катри… я, ты всегда должна говорить взрослому, когда кто-то причиняет тебе боль. Взрослому, которому ты доверяешь, а я полагаю, что ты доверяешь миссис Баллантайн.

Она не отвечает.

– Я похожа на себя прежнюю, Алиса? – спрашиваю я.

Она качает головой.

– Потому что я уже не такая, как была раньше.

– Или ты просто притворяешься. Ты обманула хозяина, а теперь обманула хозяйку. Миссис Баллантайн – хорошая женщина, и она хочет помочь, а ты просто подыгрываешь ей. Так говорит миссис Уоллес.

– Миссис Уоллес умна, – признаю я, – имеет смысл подыграть, чтобы втереться в доверие, согласна.

– Значит, ты признаешь это?

– Я признаю, что это была бы хорошая причина. Но почему бы не использовать ее раньше? У меня есть ощущение, что миссис Баллантайн всегда была добра ко мне. Я права?

– Ты обманула ее. Обманывала с самого начала, чтобы потом важничать перед нами.

Я откидываюсь назад, опираясь ладонями о кровать.

– Ну, тогда не знаю, как доказать, что я действительно изменилась. Я, ведь, изменилась, не так ли? Я не помню многого из своего прошлого, и теперь чувствую себя другим человеком. Совершенно другим.

– Слишком другим, – говорит она, – Ты кажешься совершенно другим человеком, и миссис Уоллес это не нравится, так что мне тоже. Либо ты лжешь, либо одержима.

– Одержима? – подавляю смех, от этой мысли, что слова Алисы в каком-то смысле близки к истине. – Ты когда-нибудь слышала, чтобы одержимый человек стал лучше, чем он был раньше?

– Тогда, возможно, ты подменыш. Это ребенок феи, которого кладут в постель к человеку.

– О, я знаю все о феях. Моя бабушка рассказывала мне эти истории. Если бы я была подменышем, я была бы вернувшимся человеком, не так ли? Феи украли меня в младенчестве и заменили злым ребенком фей, но теперь я вернулась и прогнала его.

Она обдумывает это, а затем уже с интересом смотрит на меня.

– Так вот что произошло? – спрашивает она со всей серьезностью, и я сдерживаю улыбку, напоминая себе, насколько глубока вера в фей здесь, в этой стране, в это время.

– Я понятия не имею, что произошло, – говорю я, – только то, что я не та, кем была, а эта кажется более лучшая версия себя прежней, поэтому я буду оставаться ею до тех пор, пока смогу. А если я снова стану такой, как была, то я предупредила миссис Баллантайн, чтобы она отослала меня подальше.

– Она согласилась?

– Согласилась, и поэтому тебе не нужно бояться меня. Если я причиню тебе вред, то это буду прежняя я, и ты должна сразу же рассказать об этом миссис Баллантайн. Понятно?

Она кивает, настороженно глядя на меня.

– Сейчас, я предлагаю, чтобы ты поискала доказательства того, что мои изменения – это уловка. Я не уверена, что ты надеешься найти, конечно. Может быть, записку с моими признаниями? Ты можешь продолжить поиск. Мне удалось найти только мешочек с деньгами, конфеты, отправленные миссис Баллантайн, ухажёром, и это письмо. Вдруг ты найдешь, что-то еще.

Она продолжает недоверчиво разглядывать меня.

– Я серьезно, – говорю я, возвращаясь на кровать и беря книгу. – Ищи в свое удовольствие. Ты можешь найти больше доказательств того, что прежняя Катриона была негодяйкой и воровкой, но не того, что я лгу сейчас.

Она смотрит на меня еще мгновение, а потом начинает искать.

Глава 26

Я радуюсь, что Алиса ничего не находит. Была бы не рада, если бы она нашла, но я довольна потому, что мой навык обыска прошел испытание. Очевидно, что Алиса что-то прятала в своей жизни, и она проводит больше часа, обыскивая мою комнату. Она пропускает ту незакрепленную половицу. Проверяя пол, не видит красноречивых знаков, и я показываю их ей. Не имея планов стать вором, я ничуть не обеспокоена тем, что она знает о самом тайном месте Катрионы. Кроме того, я пьяна, так что мое суждение может быть немного неадекватным. По крайней мере, я недостаточно пьяна, чтобы рассказать ей правду о себе.

Она уходит, удовлетворенная тем, что я не представляю угрозы для этой семьи, и я отправляюсь спать. Но мысли не дают мне уснуть. Даже если убийца-ворон не понял, что я на самом деле не Катриона, он все равно нацелился на меня. Он знает, что я горничная Грея. Он может прийти, чтобы закончить работу. А если он из двадцать первого века и думает, что я знаю, что и он тоже? Он обязательно попытается меня убрать.

Я не могу перестать думать о том, что сказала Айла, что миссис Уоллес запирает двери только на ночь. Она когда-нибудь забывает? Вероятно, никто не знает, забыла ли она закрыть дверь или намеренно оставила ее открытой для Грея. В последний раз я видела Грея за ужином и понятия не имею, вернулся ли он.

Дело в том, что тот, кто напал на меня, может попытаться закончить дело, а я сплю в доме без двойного замка и системы безопасности.

Я кладу нож под подушку.

И все равно не могу заснуть сегодня ночью.

Возможно ли, что убийца-ворон – это тот серийный убийца, который пытался задушить меня в 2019 году в Эдинбурге? У меня руки чешутся схватить телефон и начать записывать заметки, прорабатывая доводы за и против этой теории. Мне следовало бы взять пару лишних листков из кабинета Грея, но я не хотела испытывать судьбу.

Давай начнем с возможных аргументов против моей теории. Самый очевидный – тот, который я рассмотрела ранее. Как бы он выжил в этом мире? Как выяснил, в чье тело он вселился? Как бы он смог приспособиться? Хотя это не невозможно. Мне же удалось. Мне сложно, но я справляюсь. Он может сделать то же самое, особенно с двойным преимуществом – быть в мужском теле и быть из Эдинбурга.

Я практически отчаиваюсь найти веские аргументы против убийцы из современного мира, поэтому временно переключаюсь на противоположное. На признаки того, что он может быть убийцей двадцать первого века.

Во-первых, веревка. Она привлекла мое внимание, как только Грей снял ее с тела Эванса. Что-то внутри меня всколыхнулось от узнавания. Это объяснимо, но это все еще остается доказательством в пользу моей теории. И тот убийца и этот предпочитают пользоваться веревкой.

Ловушка – следующий очевидный факт в пользу моей теории. Меня заманили в темный переулок, привлеченную криками женщины, находящейся в опасности. Не могла ли тогда и Катриона быть завлечена таким же образом?

Потом был момент во время драки, когда он, казалось, узнал меня. Узнал настоящую меня, жертву, которая дала отпор в современном мире. Я боролась за свою жизнь и не заботилась о том, что говорю или веду себя не как викторианская горничная. Это и современные приемы самообороны заставили его удивиться. Момент дежавю для нас обоих.

Достаточно ли этого?

Моя мать-адвокат сказала бы, что нет. Этого недостаточно, чтобы осудить его в «преступлении» на основе его принадлежности к моему нападавшему-современнику. Однако этого было бы достаточно, чтобы королевский прокурор вызывал его на допрос. Достаточно, чтобы обвинить его, пока я собираю больше улик для суда? Возможно. Но здесь это не имеет значения. Вопрос только в том, достаточно ли этого, чтобы я придерживалась сей теории. Да, достаточно.

Есть ли что-нибудь в убийстве Эванса, что указывает на то, что его убийца не из моего времени? Отпечатки пальцев или другие очевидные судебно-медицинские улики могли бы намекнуть на убийцу из викторианской эпохи. Сейчас уже слишком поздно проверять это в случае с Эвансом, но я припоминаю, что напавший на меня прошлой ночью был в перчатках, плюс капюшон, который помешал вцепиться в волосы. Тем не менее, это также могло быть просто частью его маскировки, поэтому я не могу принимать это как аргумент.

В инсценировке или способе убийства нет ничего, что указывало бы на современного или викторианского убийцу. Мне придется провести более тщательный анализ, когда у меня будет бумага и ручка. Я не привыкла к мысленному анализу.

Что насчет пыток? Тоже нет. Старое доброе «шило под ногти» датируется, по крайней мере, тринадцатым веком, судя по книге, которую мне одолжил Грей. И я расследовала дело шестимесячной давности, где использовали такую пытку. Это не дает зацепку относительно того из какого века убийца. Хотя…

Я сажусь в постели.

Вода, обнаруженная Греем в легких Эванса, в сочетании с повреждением легких и следами фиксации предполагает пытку водой. Я такое видела, да и знакомые копы говорят, что в основном это началось после новостей о таких пытках в заливе Гуантанамо. Это бескровный и эффективный метод пытки. Один только МакКриди рассмеялся. Лить воду на лицо? Каким образом это могло быть пыткой? Любой, кто хоть раз попадал под воду, знает насколько это ужасно. Даже если ваш мозг понимает, что вы не утонете, ваше тело реагирует первобытной паникой.

Грей не закатывал глаза так сильно, как МакКриди, но тоже отмахнулся от этого предположения. Означает ли это, что пытка водой является современным методом пыток? Почти наверняка нет. Если и есть способ устрашить другого человека, то кто-то нашел его тысячелетия назад. Тем не менее, недоверие Грея и МакКриди в сочетании с мнением всех, кто искал в интернете «пытка водой» после инцидента в заливе Гуантанамо, говорит мне, что это не то же самое, что втыкать щепу под ногти. Это не то, что они могли бы прочесть в книге или новостной статье. Но если вы современный убийца, ищущий бескровных пыток? В этом случае пытка водой заняла бы первое место в вашем списке.

Если это тот же самый убийца, то мне нужно подумать о другом. О кое-чем, что я забыла, будучи захваченной вероятностью того, что я доставила современного убийцу в викторианскую Шотландию.

Я попала в тело Катрионы, когда ее душил потенциальный убийца. Логично предположить, что мой потенциальный убийца оказался там же?

В теле убийцы Катрионы.

Найди его, кем бы он ни был, и ты поймаешь убийцу-ворона.

Следующее утро начинается, как и ожидалось. Алисе поручено отнести Грею завтрак, то есть я остаюсь в своей собачей конуре, как провинившийся щенок. Затем он уходит на работу, а я убираю его спальню. Айла уходит еще до завтрака на какое-то мероприятие.

Я убираюсь в спальне Грея, в голове прорабатывая последствия моей теории, когда безошибочно распознаю его шаги на лестнице. Он торопится, и я оглядываюсь по сторонам, чувствуя странное желание спрятаться, как будто меня собираются поймать там, где я не должна быть. Но я все же продолжаю вытирать пыль, предполагая, что он забежит, схватит то, что ему нужно, и снова выбежит. Вместо этого он останавливается в дверях.

– Ты, – говорит он.

– Да, я вытираю пыль в вашей комнате, сэр. Мне не сказали, что мне не следует…

– Я тебя везде искал. Идем.

Он нетерпеливо взмахивает рукой в сторону двери. Я колеблюсь секунду, но этого достаточно, чтобы заставить его крикнуть:

– Катриона!

– Иду, сэр.

Он почти сбегает по лестнице вниз, и я думаю, что мы идем в похоронное бюро, но вместо этого он открывает заднюю дверь. Я ломаю голову, пытаясь вспомнить, что могла забыть сделать во дворе, но этой частью занимается Саймон и садовник, работающий неполный рабочий день, мистер Талл.

Когда из конюшни появляется карета, Грей ворчит и машет мне рукой.

– Сэр? Если мы уходим, мне нужно сменить сапоги и надеть пальто.

Его взгляд я читаю как: «Только не это». Не то, чтобы меня слишком волновало то, что я запачкаю грязью домашнюю обувь. Меня пугает волнует предчувствие, холодком пробегающее по моей спине.

Айла уехала, а Грей вдруг захотел прокатиться со мной в карете. Неужели он уволит меня, пока сестры нет дома, а сам скажет, что я уволилась?

– В карету, Катриона, – это явный приказ, – сейчас же. У нас мало времени.

Мало времени до возвращения Айлы?

Я хочу настоять на том, чтобы все-таки надеть пальто, в надежде потянуть время, но Грей уже держит дверь кареты, и его выражение лица говорит о том, что даже двухминутная задержка выведет его из себя.

Я забираюсь внутрь. Грей называет адрес Саймону, и мы уезжаем.

Когда мы съезжаем с Принсес-стрит в узкие переулки Старого города, я с тревогой смотрю на Грея.

– Могу я спросить, куда вы меня везете, сэр?

Он не отвечает. Кажется, даже не слышит. Он смотрит на улицу и хмурится. Затем обращается к Саймону, сообщая ему, где нас высадить.

– Доктор Грей? – я вновь делаю попытку.

Он резко поворачивается ко мне.

– Опиши человека, который напал на тебя, пожалуйста.

– Ч-что?

Его бровь выгибается, указывая на нетерпение.

– Нападение прошлой ночью. Ты думаешь, что это мог быть тот же человек, который напал на тебя в первый раз?

Я колеблюсь. Да, это тот же самый нападающий, в каком-то смысле, но я уже говорила, что не помню своего нападающего в первый раз. Я хочу сказать ему, что это тот же самый парень, чтобы он знал, что преступления связаны. Но что, если он проверяет меня? Проверяет, изменю ли я показания о первом нападавшем?

Я медленно отвечаю.

– Если в тот первый раз и видела нападающего, то я этого не помню.

Он наклоняется вперед.

– Это может быть один и тот же человек?

– Я… я не исключаю такой возможности, сэр. На меня напали в переулке и душили. Этот человек пытался сделать то же самое, но с помощью веревки. Если это был тот же убийца, он мог понять, что это более эффективно, чем душить руками.

Он откидывается на сиденье и погружается в свои мысли. Проходит не менее двух минут, прежде чем он резко спрашивает:

– Опиши последнего нападавшего.

– Он был одет полностью в черное, включая какую-то маску.

– Как театральная маска?

Я качаю головой.

– Это была черная ткань прорезями для глаз и, предположительно, для рта, хотя было слишком темно, чтобы я могла это разобрать. Из-за темноты я не смогла разглядеть цвет его глаз. На нем была черная маска, пальто, похожее на плащ, черная рубашка и брюки. Мужчина. Рост от пяти футов восьми до пяти футов девяти дюймов. Одиннадцать или двенадцать фунтов.

– Это довольно точно.

Проклятье. Меньше полицейского, больше домработницы.

Я делаю глубокий вдох, прежде чем продолжить:

– Я уверена, что это тот человек, которого вы ищете. Убийца-ворон.

Я ожидаю, что он начнет спорить или обвинять в обмане, но не собираюсь сдаваться. Я скорее нанесу ущерб своим отношениям с Греем нежели поврежу расследованию.

Но он не обвиняет меня, только что-то ворчит себе под нос. Затем говорит Саймону остановить карету у обочины, и мы выходим.

Я оглядываюсь вокруг. Это оживленная улица, замок возвышается над скалистым холмом позади нас. Слева от себя я вижу вывеску, которая заставляет меня остановится, потому что вижу на ней свою собственную фамилию. Это вывеска Джеймса Аткинсона, столяра, рекламирующего свои услуги по изготовлению столярных изделий. Это грубое каменное здание кажется полуразрушенным, но с новой крышей. Рекламные листовки покрывают одну часть стены.

Я все еще разглядываю окрестности, когда понимаю, что потеряла своего хозяина. Он быстро идет по узкой дороге, и я бросаюсь к нему. Как только догоняю его, он говорит, словно не заметив моего исчезновения.

– Опиши перо.

– Какое…?

– Павлинье перо, – нетерпеливо уточняет он.

– Точно. Оно выглядела как…, – я замолкаю, прежде чем сказать, что оно выглядело как павлинье перо. – Оно было коротко обрезано. Чтобы поместилось в пиджак, я полагаю. Меньше фута длиной. В основном это был глаз, и он было немного потрепанным. Но цвета были очень яркие.

– Опиши.

– Цвета? – я вспоминаю образ. – Зеленый и синий с оранжевым глазом. Это выглядело лишком красочно. Неестественно.

– Павлиньи перья обычно такие и есть.

– Да, но это необычно. Возможно, оно было окрашено.

– Как ты его обнаружила?

Грей сворачивает за угол, прежде чем я успеваю ответить, и мне приходится почти бежать, чтобы догнать его.

– Перо выпало, когда мы боролись, – отвечаю я. – Мне не удалось, как следует рассмотреть человека, он старался оставаться в темноте. Люди, которые появились даже не заметили, что на нем была маска. А может потому, что их внимание было приковано ко мне. Потом он наклонился, и я подумала, что он подбирает мой нож, поэтому я крикнула предупреждение. Но, как оказалось, один из моих так называемых спасателей поднял мой нож, а нападавший просто ушел и забрал перо с собой.

Грей хмыкает.

Я делаю глубокий вдох перед признанием.

– Там также был листок бумаги с моим именем.

Он останавливается так резко, что я едва успеваю устоять на ногах.

– Я решила не упоминать об этом, потому что вы, очевидно, не поверили мне про историю о пере.

Затем я рассказываю ему, как меня заманили в ловушку, и как увидела свое имя на клочке бумаги, предположительно, чтобы дезориентировать меня перед нападением.

– Считаю, что я стала мишенью, потому что я ваша горничная, возможно, даже как ваша временная помощница. Если убийца следит за ходом расследования, он мог также знать, что я помогала детективу МакКриди с допросом приятелей Эванса. Однако это не похоже на первое убийство, поэтому не знаю, что предположить, – я делаю паузу, – если только он не планировал пытать меня, чтобы получить информацию о расследовании. Задушить меня до потери сознания, отвезти куда-нибудь, а потом пытать.

Грей только резко кивает. И продолжает идти.

Мы снова поворачиваем за угол. Это более тихий район, жилой, со зданиями, которые в свое время были городскими домами высшего и среднего класса, но превратились в переполненные доходные дома после того, как богатые жители перебрались за старую средневековую стену в Новый город.

Впереди слышатся голоса. Звучит свисток. Кто-то кричит, и мужской голос рявкает команду. Прежде чем я успеваю спросить, куда мы опять идем, мы сворачиваем за еще один угол этого лабиринта улиц, и я вижу толпу впереди. Узкая дорога перекрыта, констебль свистком указывает телегам повернуть назад. Это напрасное усилие. Толпа такая плотная, что ни одна телега не может проехать, и констебль остается спорить с возчиками, которые не собираются возвращаться; они хотят видеть, что происходит, тем самым только усиливая общую суматоху.

Грей шагает вперед. Он тянется назад, чтобы взять мой локоть, и, кажется, удивлен, что я иду рядом с ним, распихивая людей, чтобы пройти. Но он все-таки хватает меня за локоть, чтобы нас не разлучила толпа, состоящая, из как минимум двадцати человек, находящихся перед нами. О, есть и несколько женщин, но большинство из них стоит позади, мужчины забывают о своем рыцарстве, когда их одолевает любопытство.

Вскоре я радуюсь хватке Грея. Он достаточно высок, чтобы быть на голову выше толпы людей и он не стесняется использовать свои габариты, чтобы пройти. Он ведет себя как человек своего класса, ожидая, что его будут слушаться. Это действует гораздо лучше, чем мои тычки, толчки и удары локтями, и вскоре мы пробираемся, оставляя за собой шлейф бранных слов в наш адрес. Когда мы выходим из толпы вперед, констебль пытается нас остановить.

– Он со мной, – крикнул кто-то.

Я узнаю голос МакКриди, хотя по-прежнему не могу его разглядеть. На самом деле мы в своеобразном круге, который огражден полицейскими, и в нем только представители полиции и несколько людей, которые, кажется, только что прорвались за черту. Из-за класса или статуса этих нарушителей констебли не осмеливаются их выдворить.

Боже правый, только не говорите мне, что это место преступления.

Мой левый глаз начинает нервно дергаться, когда я вижу, как люди затаптывают следы. Все мои силы уходят на то, чтобы не закричать, чтобы они свалили с места преступления.

Неужели никто не слышал о локализации места преступления? Нет, Мэллори, не слышали, потому что они едва начали использовать полицию для раскрытия преступлений. Протокола не будет еще десятилетия, даже после того как они узнают о важности отпечатков пальцев и других улик.

Констебль пропускает нас. Пока он это делает, другой наклоняется к нему, чтобы что-то прошептать, и я улавливаю слова:

– Это же серый упырь.

Первый офицер бормочет:

– По-моему, он не выглядит серым, – и они оба хихикают.

– Хватит, – прерывает их строгий голос.

Я оглядываюсь и вижу, как констебль Финдли злобно смотрит на двух старших офицеров. Грей взмахивает рукой, как бы говоря о том, чтобы он не обращал внимания на оскорбление. Финдли кивает и ведет нас в центр событий, где я останавливаюсь, удивленно моргая.

Возле ступеней дома лежит мертвая женщина, рядом калитка, предположительно ведущая во внутренний двор. Но не это заставляет меня замереть. И не то, что она просто лежит там, а вокруг толпятся люди, некоторые наклоняются, чтобы получше рассмотреть, как будто она экспонат в музее восковых фигур.

Экспонат в музее восковых фигур.

По мне пробегает холодок, потому что описание пришедшее мне было, как нельзя точным. Я уже видела эту сцену раньше, и мне требуется лишь мгновение, чтобы определить когда и где. Это один из тех мрачных музейных экспонатов, на которые меня приводила Нан. Я не могу точно вспомнить, была ли это специальная выставка в настоящем музее или скорее туристический музей восковых фигур. Однако я точно помню именно эту сцену.

Женщина лежала у ворот, ведущих в конюшню. Ряды домов, которые некогда выглядели приличными жилыми домами, теперь превратились в доходные дома. В музейном экспонате говорится, что она пролежала там всю ночь, а позже люди признались, что прошли мимо и предположили, что она была пьяна или спала на улице. В конце концов, для этого места это норма.

Улица называлась Бакс-Роу, каким-то образом сокращенно от Дакинг-Понд-Роу, потому что поблизости находился пруд, используемый для наказания погружением. Это деталь из той выставки, деталь, которая всплывает сейчас, которую мой молодой мозг припомнил оттого, что я хотела знать, что такое «наказание погружением».

В конце концов, кто-то провел расследование. Была обнаружена мертвая женщина, еще теплая, лежащая на спине. У нее было перерезано горло. Позже медицинский эксперт обнаружит еще кое-что. Синяки на лице, как будто ее ударили. Колотые раны в паху и животе. Органы не пропали. Но это произойдет позже, с другими жертвами.

То, что я вижу здесь, в Эдинбурге 1869 года, это одно из воспоминаний, которые, казалось бы, давно исчезли, но всплыли сейчас в мельчайших деталях, словно снимок, на который я смотрю.

Я уже видела это раньше.

Все воспроизведено идеально, начиная с жертвы – седеющей брюнетки лет сорока и заканчивая юбки сбившейся вокруг ее ног.

В какую-то долю секунды я думаю, что то, что я увидела в двадцать первом веке, было воссозданием этого самого убийства. Нет. Это не то же самое убийство. Оно просто похоже на него. Воспроизведено настолько детально, насколько убийце это удалось. Воссоздание убийства, которое не произойдет еще двадцать лет.

Тот музейный экспонат был посвящен Джеку Потрошителю. А это женщина убитая в Бакс-Роу.

Первая из пяти будущих жертв.

Глава 27

Полли Николс. Имя, которое сразу приходит на ум. Я бы не стала ставить на него все свои сбережения, но я бы без сомнения выкрикнула его на «ночи пустяков» (прим. пер. Есть такая забава, «ночь пустяков»: Собираться в местном баре или ресторане раз в неделю, чтобы повеселиться, посоревноваться, проверяя свои случайные знания».

В средней школе я увлеклась Потрошителем. Это было как раз в то время, когда обдумывала свои планы стать детективом, убедившись, что это больше, чем детская мечта. Джек Потрошитель – самое известное нераскрытое дело в истории, поэтому я с головой ушла в него как будущий детектив. В конце концов, я поняла, что это было небольшое забавное упражнение, но, в конечном счете, бесполезное занятие. В то время это был настолько ранний период в истории криминалистики и детективной работы, что можно было только слепо строить догадки об убийце, основываясь на предпочитаемой теории.

Передо мной лежит точная копия убийства Полли Николс. За двадцать лет до того, как Полли Николс умрет.

Вот доказательство, которое мне нужно. Доказательство того, что парень, который пытался убить меня две ночи назад, из двадцать первого века. Он решил подражать самому известному серийному убийце всех времен.