Текст книги "Раскол во времени (ЛП)"

Автор книги: Келли Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Глава 17

За мои усилия я вознаграждаюсь согревающим напитком. Но не горячим пуншем, к сожалению. Хорошо, на самом деле, я не знаю из чего состоит пунш, но звучит это восхитительно. Но Катрионе он не положен. Также как и не положено согреть свои кости в маленьком теплом пабе. Катриону ведут в приличное кафе, чтобы угостить за труды, но, черт возьми, я хочу алкогольный напиток и пылающий камин.

Кроме того, я не могу не заметить, что человек, который больше всего наслаждается этим местом, это тот, кто его предложил. Грей практически подпрыгивает, рассматривая пирожные на витрине. Не обращая внимания на крошечные сэндвичи и булочки со смородиной на нашем подносе, он сразу переходит к пирожным и тарталеткам, а когда заканчивает со своими, начинает разглядывать оставшиеся.

Финдли быстро отдает свои пирожные, как будто взгляд Грея – это приказ свыше. МакКриди вздыхает и отдает ему одно из своих пирожных. Я делаю вид, что не замечаю, как Грей смотрит на птифуры, которые МакКриди купил мне отдельно в знак признательности за мои «усилия». Они мои, черт возьми, и я съем все до крошки, даже если мне придется подавиться ими.

Что касается расследования, то, похоже, когда МакКриди назвал молодых людей радикалами, это было не потому, что он неправильно понял природу их компании. По его мнению, радикал – это любой человек, пытающийся создать проблемы, как по достойным, так и по отвратительным причинам. Положительные радикалы борются за такие вещи, как санитария. Отрицательные борются против таких вещей, как иммиграция.

– Я полностью поддерживаю иммиграцию, – говорит Финдли, это его первые слова с тех пор, как мы сели за стол, – она расширяет и укрепляет нашу страну.

– Я согласен с этим, – бормочет Грей, – хотя не понимаю, почему ты смотришь на меня, когда говоришь это.

Пристыженный молодой человек опускает взгляд. – Я… я не имел ввиду… то, что я хотел сказать, не подразумевало под собой оскорбления. Вы человек со средствами, образованный и уважаемый.

– Лучше остановись, парень, – советует МакКриди, – Доктор Грей такой же шотландец, как и я. Он родился здесь.

– Во что бы не верили эти молодые люди, – вмешиваюсь я, – важно лишь то, связано это с убийством или нет.

– Как может быть иначе? – говорит МакКриди. – Если молодого человека пытали, а я начинаю верить, что Дункан был прав в этом, то это должно быть связано с убийством. Информация, которой он располагал связана с этими радикалами.

– Но объясняет ли это инсценировку с птицей? – говорит Грей. – Можем ли мы предположить, что это то, что в детективных романах называется ложной уликой? Что-то, что должно отвлечь нас от истинных намерений убийцы?

– Голубь, – пробормотал Финдли.

МакКриди поднимает голову, держа в руке поднятую чашку с чаем, он переглядывается с Греем.

Финдли снова опускает взгляд.

– Я могу ошибаться, сэр, но я подумал, что голубь может означать голубя-доносчика. Информатора.

МакКриди улыбается.

– Это гениально, мой мальчик. Отличная проницательность.

– Спасибо, сэр.

Грей кивает.

– Хью прав. Это отличная теория. Если бы это было так…

Обсуждение продолжается. Я разрезаю один из своих птифуров на две части и передаю половину Грею, который так радуется этому, что я не могу не улыбнуться. Затем устраиваюсь поудобнее, чтобы присоединиться к разговору; впервые с момента появления здесь я чувствую себя счастливой, словно оказалась дома.

Весь остаток дня занимаюсь домашними делами, работаю с обеда и до вечера. Алиса пытается помочь мне принести уголь. Я говорю ей «нет». Миссис Уоллес говорит, что серебро пока не нужно полировать, но я настаиваю. Это моя работа, и я покажу, что могу делать ее и помогать доктору Грею, по крайней мере, до тех пор, пока я не зарекомендую себя достаточно, чтобы Айла решила, что я нужна ее брату.

Что действительно движет мной в тот вечер, так это сама Айла. О, она не наблюдает за мной. Не осуждает меня. Ее даже нет дома, и в этом вся проблема. Ее не было весь день, и я предчувствую беду. Миссис Уоллес ожидала ее возвращения к ужину, а Айла прислала записку, что ужинает вне дома, что, похоже, удивило миссис Уоллес. Когда дверь открывается после восьми, я застываю, каждый мускул в моем теле напряжен и я надеюсь, что Айла просто поднимется в свою спальню.

Вместо этого, слышу ее шаги, направленные в столовую, где я полирую серебро.

– Катриона?

Я поворачиваюсь и вижу ее в дверях.

– Я бы хотела поговорить с тобой в библиотеке, пожалуйста, – говорит она. – Заканчивай с полировкой, на сегодня хватит.

Я неохотно возвращаю тряпку на место и стараюсь не плестись в библиотеку, как заключенный, ожидающий приговора.

– Пожалуйста, закрой дверь, Катриона.

Я так и делаю, а когда поворачиваюсь, обнаруживаю, что она сидит за столом, словно создавая между нами деревянный барьер.

Я смотрю на мягкое кресло, в котором мечтала свернуться калачиком с книгой в руках. Потом отвожу взгляд от кресла и сажусь на стул с жесткой спинкой.

– Удалось ли тебе найти мой медальон, Катриона?

Внутренне я дрожу. Но внешне выгляжу настолько печальной, насколько могу.

– Нет, мэм. Нет, но у меня не было времени на поиски. Я подумала, что он мог упасть…

– Давай откажемся от этой шарады, где мы обе притворяемся, что понятия не имеем, что случилось с моим медальоном. Притворяемся, что ты стала святой с тех пор, как детектив МакКриди привел тебя ко мне. Я не ожидала мгновенного исправления, Катриона. Я считаю себя более умной, нежели, какая-то наивная матрона, которая дает нищему ребенку монетку и шокирована тем, что ее карманы обчистили. Мое рождение поставило меня на три ступеньки выше тебя, на этой лестнице жизни. И я тянусь вниз, чтобы дать шанс, в котором тебе отказала судьба. Вот и все.

Она складывает руки на столе.

– Я не ожидала, что ты сразу же откажешься от своих старых привычек. Прошло полгода, прежде чем Алиса перестала обчищать карманы наших гостей. Я не ругала ее. Я просто оказала ей необходимую поддержку, чтобы она, наконец, смирилась с тем, что ее жизнь здесь обеспечена, что ей не нужны эти гроши, чтобы выжить.

Айла проводит рукой по лицу.

– Теперь я говорю точно так же, как те, над кем я стремлюсь возвыситься, матроны, так самодовольно заявляющие о своей доброте и милосердии. Я устала, Катриона, я расстроена, и я пытаюсь объяснить тебе то, что ты и так должна знать, потому что ты не десятилетний ребенок. Я знаю, что ты уже крала. Я знаю, что миссис Уоллес поймала тебя и не сказала мне. В этом доме мало что происходит, о чем я не знаю. Я знаю, что ты украла мой медальон, и я больше не буду скрывать этого обвинения. Он у тебя, и я хочу его вернуть. Это не то, когда Алиса крадет монеты, это легко восполнить. Верни его, и мы больше не будем говорить на эту тему.

– Я… – я делаю глубокий вдох, – я не сомневаюсь, в том, что это я украла его, мэм и я перевернула всю комнату в его поисках. Я надеялась найти его, только не смогла вспомнить, как взяла его и куда положила.

– Из-за удара по голове.

– Да, мэм. Моя память хуже, чем я говорила, боясь потерять свою должность, но я чувствую себя не вправе скрывать это от вас.

– Твоя память повреждена, но ты четко помнишь, как правильно говорить и даже лучше, чем раньше. Твой словарный запас значительно расширился, дикция стала лучше, и ты внезапно обнаружила у себя способность читать и писать. Такое впечатление, что удар по голове улучшил твою память, а не повредил ее.

– Я понимаю, что это может показаться странным, – говорю я, – но я подозреваю, что дело не в том, что я вдруг вспомнила о манерах или словарном запасе. Скорее, я забыла, что должна играть какую-то роль. Очевидно, моя жизнь до этого была такова, что я научилась скрывать свое воспитание и образование, боясь показаться выше своего положения.

– И ты продолжила скрывать это умение от меня, из боязни, что я подумаю, будто ты важничаешь.

– Э…, – я помню, как сказала подобное Грею, и он явно был в замешательстве. Теперь, когда я говорю с Айлой, я понимаю причину. Также теперь, я поняла, что когда Алиса исчезает на полдня, она делает уроки. Я видела, как миссис Уоллес читает, и я подозреваю, что Саймон тоже умеет читать.

– Я давно подозревала, что ты могла солгать о своей неспособности читать и писать, Катриона. Это Шотландия, в конце концов. Твое оправдание всегда выглядело странно.

Ладно, возможно, не только в этом доме слуги умеют читать и писать. Действительно ли Катриона была исключением? Или она солгала?

Я откашливаюсь.

– Я не помню, почему решила скрыть это. Наверное, думала, что притворяться выгодно. Как заметил доктор Грей, у меня ужасный почерк, и если бы вы попросили меня писать для вас письма, как это делала бы горничная…, – я запинаюсь, понимая, что мое оправдание становится еще более нелепым с каждым словом.

– Я не знаю, что мне думать, – говорю я наконец.

– Ты только знаешь, что из-за травмы головы ты едва помнишь себя прежнюю и чувствуешь себя совершенно другим человеком.

– Да. Именно так.

Она складывает руки на столе.

– Ты знаешь, где я была сегодня, Катриона? Консультировалась с экспертами в области неврологии. Мой брат может быть медиком, но работа мозга его не интересует. Ну, только если этот мозг не разбрызган вокруг мертвого тела. Он, несомненно, прочитал какую-то журнальную статью об изменениях личности из-за травмы головы, и поэтому решил, что это объясняет твое изменение, потому что это удобно.

Она постукивает по богато украшенной деревянной шкатулке.

– Вот что мой брат любит делать с неудобными и несущественными проблемами. Собирает их в коробку и отбрасывает в сторону, чтобы сосредоточиться на значимых вещах. Его служанка стала другим человеком? Это странно, но она по-прежнему наполняет его чашку кофе и убирает его дом, так что это не имеет значения. Она вдруг научилась читать и писать? Тоже странно, но теперь она умеет делать заметки, а это весьма полезно. Однажды, когда мы были детьми, я решила разыграть его. Каждый день я что-то передвигала в его комнате по ночам. Я планировала обвинить в этом призраков. Вот только мой брат не обращал внимания на передвинутые предметы, пока я не вытащила его комод на середину комнаты, и он не ударился об него ночью. Хотя он и замечал, что предметы перемещаются, но пока они не причиняли ему неудобств, он предполагал какую-то логическую причину и продолжал жить дальше. Хью шутил, что даже если бы Дункан обнаружил, что это призраки, он бы только обработал эту информацию и продолжал жить дальше, пока они не причиняли ему беспокойства.

Я ничего не говорю. Я знаю, к чему все идет, и не тороплю события. Я слишком занята тем, чтобы придумать, как из этого выпутаться.

– Мой брат считает, что травма головы – это логичное объяснение, поэтому он аккуратно засунул это в коробку и пошел дальше. Он не видит ничего плохого в том, что у нашей служанки появилась новая личность, если она будет гораздо более удобной. Но я вижу вред, Катриона, потому что я вижу обман. Ты что-то замышляешь. Я не хотела безосновательно обвинять тебя, поэтому проконсультировалась с экспертами, и все они заверили меня, что то, что я описала – невозможно. Ты ударилась головой. У тебя не было реальных повреждений мозга, не тех, которые наблюдаются при изменении личности. Проще говоря, ты лжешь.

Я молчу. Мне нужно время, чтобы переварить это обвинение, успокоится, прежде чем дать ответ. Когда это происходит, я медленно говорю:

– Возможно ли, мэм, что хоть я и обманываю вас, то мои мотивы безобидны? Если моя встреча со смертью заставила меня осознать…

– Неправильность своих поступков, и теперь ты раскаиваешься и стала другим человеком? Как Эбенезер Скрудж после встречи с тремя рождественскими призраками?

– Понимаю, что вы смеетесь надо мной, мэм, но я действительно хочу стать лучше, и, возможно, хотела бы забыть, кем была раньше. Я просто пошла неверным путем, пытаясь переложить все на травму головы.

– Значит, это правда? Что это новая Катриона Митчелл? А не личина, натянутая на себя, чтобы казаться хорошей?

Я хмуро смотрю на нее.

Она откинулась в кресле.

– Ну же, Катриона. Ты считаешь меня настолько наивной? На тебя напали в Грассмаркете, где тебе не следовало находиться. Я была в отпуске, и ты воспользовалась этим. Ты ввязалась во что-то, что едва не привело тебя к смерти. Когда ты очнулась, ты испугалась, что мой брат выставит тебя прочь. А если нет, то уж точно, когда я вернусь. Возможно ли, что ты исправилась? Переломный момент после возможной смерти? Да, но ты представляешь нам почти неузнаваемую Катриону. Воспитанную, но не заискивающую. Уверенная в себе, но не надменная. Умная. Трудолюбивая. Уважительная по отношению к миссис Уоллес. Добра к Алисе. И вместо привычного отвращения к работе на гробовщика, ты проявляешь большой интерес к его занятиям, даже читаешь переведенный труд тринадцатого века о его работе.

– Я читала потому что мне было интересно.

– Это не ты, Катриона. Если только ты не сможешь доказать существование подменышей. Человеческая девушка, которая изгнала своего двойника-фею и вернула себе свое законное место.

– Я…

– Ты пробыла здесь достаточно долго, чтобы оценить, какую девушку мы больше всего хотели бы видеть в нашем доме, и ты призвала свое воспитание и образование, чтобы стать ею. Вот и все.

– Это не так, мэм.

– Нет? Это новая Катриона, да? Не травма мозга, а трансформация? – она не дает мне времени ответить. Смотрит мне в глаза и говорит: – Тогда верни мой медальон к утру, или начинай паковать чемоданы.

Глава 18

Я сама виновата. Попалась. Айла раскусила мое вранье о травме головы. Она все поняла, а я, торопясь исправить это, загнала себя в ловушку. Есть только один способ выбраться из этой неразберихи.

Найти медальон.

Ранее сегодня я спросила у Саймона название ломбарда Катрионы. Он не знал, но Давина знала. Она предложила мне двадцать минут своего времени за «соверен», который, кажется, равен фунту. Я думаю, что это большие деньги, но они есть у Катрионы. Я могу использовать их, чтобы купить информацию о Катрионе и узнать название ломбарда. Затем буду молиться, чтобы медальон остался в лавке, и использую незаконно нажитые деньги Катрионы, чтобы выкупить его.

Я верю Айле. Как и ее брат, она кажется мне человеком слова. Она говорит, что оставит меня, если я верну ей медальон, и я верю, что так и будет. Это не значит, что она поверит, что я начала жизнь с чистого листа, но она даст мне время, необходимое для того чтобы доказать свои намерения.

Когда я только появилась здесь, я была уверена, что правильно оценила ситуацию. Я делала оценку, основываясь на каждом фильме о викторианской эпохе, который когда-либо видела, каждой книге, которую когда-либо читала. С первого взгляда у меня сложилась определенная картинка. Врач-холостяк и его убитая горем вдовствующая сестра, живущие вместе с несколькими слугами. Ничего ужасно интересного, и ничего такого, чего бы я не видела раньше, в комплекте с застенчивой молоденькой горничной и горгоной экономкой.

За исключением того, что доктор – гробовщик и новичок в области судебной медицины, а сестра – тоже ученый и, если я правильно понимаю, не так уж сильно убита горем. О, а слуги? Очевидно, что не только у меня есть криминальное прошлое. И я думаю, причина этому Айла. Она не благодетель, стремящийся «перевоспитать» преступников. Она также не леди Баунтифул, открывающая свои двери для обездоленных. Как она сама говорила, она предоставляет безопасность, убежище и возможность начать все сначала, если этого захотят ее подопечные. Моя задача состоит в том, чтобы доказать, что оказавшись на грани смерти Катриона, наконец-то, готова использовать этот шанс. И начнет она с того, что вернет медальон.

Я переодеваюсь в бледно-сиреневое платье, нахожу пальто и сапоги для прогулок. Нож Катрионы отправляется в мой карман. Затем выскальзываю через заднюю дверь в темноту. Облака рассеялись, ночь ясная, над головой звезды.

Здесь есть сад, который я сначала обозвала «просто сад», а позже, поняв, что в нем нет ни цветов, ни овощей, решила, что он лекарственный. Теперь, зная, что Айла химик, я останавливаюсь у сада, чтобы рассмотреть его поближе. В этот момент я замечаю череп и скрещенные кости, «ох-как-предусмотрительно» выгравированные на запертых воротах. Ладно, стало намного интереснее.

Нет времени на расследование. За садом находится то, что миссис Уоллес именует конюшнями. Теперь, когда я впервые увидела все это вблизи, это довольно очаровательно. Грей и Айла живут в городском доме. Так где же они держат своих лошадей и карету? В конюшнях. Ряд конюшен вдоль задней части участка, на их собственном переулке, с другими конюшнями через переулок для домов на дороге позади их. Интересно, как это выглядит в современном мире. Конюшни превратились в гаражи? Или «мьюз-лейн» теперь отдельная улица, а конюшни переродились в дома?

Я прохожу мимо конюшен, когда натыкаюсь на фигуру в темном капюшоне. Я отшатываюсь назад, кулаки поднимаются сами собой. Шипение, а затем искра пламени освещает Саймона. Он видит мою боевую стойку и смеется.

– Ожидаешь, что тебя подкараулят в твоем собственном дворе, Кэт?

– Какого черта ты делаешь, шатаясь здесь в темноте?

– Шатаюсь? – его брови удивленно изогнулись, а губы дернулись в ухмылке. – Я кормил лошадей, он махнул рукой в сторону конюшни.

Теперь я вижу, что капюшон это всего лишь шапочка на его темных волосах. Он одет в длинный плащ, который выглядит слишком дорого для кормления в нем лошадей. Кроме того, разве это не делается днем?

Я помню, что говорила Айла об Алисе. Если и у Саймона криминальное прошлое? Если это так, то не может ли означать, что Катриона не единственная, кто не полностью отошел от дел?

– Я могу спросить то же самое у тебя, Кэт, – продолжает Саймон. – Куда это ты собралась в такой час?

– Я закончила свои дела. Мое время – мое дело.

– Согласен. Я просто надеюсь, что ты не «скрываешься», потому что планируешь создать всем проблемы.

– Нет.

– Тогда ты не будешь возражать, если я пойду с тобой.

Я уже было хочу ответить отказом, но проглатываю резкие слова. Саймон с подозрением относится ко мне, и я это заслужила, а точнее Катриона. Его полуулыбка похожа на смесь веселья и раздражения, словно он поймал младшую сестру на попытке сбежать на свидание.

– Может быть, в другой раз? – говорю я, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. – Я не нарываюсь на неприятности, Саймон. Я пытаюсь выбраться из них.

Беспокойство касается его темных глаз.

– Еще одна причина, чтобы позволить мне присоединиться к тебе, не так ли?

Я качаю головой.

– Не сегодня. Пожалуйста. Все будет в порядке.

Хотя он явно не хочет меня отпускать одну, он не спорит, просто предупреждает, чтобы я держалась подальше от Грассмаркета. Но именно туда я и направляюсь, но я бормочу что-то вроде согласия. Затем он следует за мной до переулка и смотрит, как я ухожу.

Когда оборачиваюсь, чтобы проверить идет ли он следом, его уже нет, но вижу, как подол его длинного черного плаща развевается на ветру, хлопая, как крыло птицы. Я огибаю угол в конце улицы и сворачиваю на дорогу, которая возвращает меня на Роберт-стрит.

Я оглядываюсь через плечо, топот сапог заставляет меня остановиться. Я отступаю в тень домов тень. Кто-то идет в другом направлении, по этой стороне Роберт-стрит.

Сейчас едва ли девять. Точно не ведьмин час. Однако такое ощущение, что уже темно, сумерки наступают раньше, в эпоху до перехода на летнее время. Это напоминает мне предместья, когда солнце садилось и улицы пустели, а люди разбредались по своим дворам. Жуткая тишина опустилась на вереницу городских домов. Днем здесь гораздо тише, чем на Принсес-стрит или Куин-стрит, но здесь есть кареты, несколько тележек для доставки, случайные пары или тройки жителей, вышедших на прогулку, возможно, горничная или жених, проносящиеся мимо. Мерцающий газовый свет рябит за темными окнами. Иными словами – тишина и спокойствие. За исключением того человека, который сейчас остановился у дома 12 на Роберт-стрит. Дом Грея.

Я приостанавливаюсь, чтобы оценить его. В викторианскую эпоху люди были ниже ростом. Кажется, я где-то слышала об этом, но сначала подумала, что это неправда. Ранее я оценила рост Грея около шести футов и трех дюймов, он возвышается надо мной и на добрых четыре дюйма выше МакКриди и его констебля. А сегодня я была в гостиной, когда миссис Уоллес обмеряла Алису для нового платья. Я бы предположила, что Алиса ростом около пяти футов двух дюймов. Но оказалось, что в ней четыре фута одиннадцать дюймов. Я, может быть, на два дюйма выше. Это делает Грея ростом около шести футов.

Мужчина, остановившийся возле лестницы дома, рост около пяти футов восьми дюймов. Хорошо сложен. Одет в длинное темное пальто, не такое, как у Саймона. На нем шляпа, перчатки и ботинки. Он выглядит так, как будто идет к своему дому, одежда соответствует этому богатому району. Простой житель, вышедший на прогулку?

Мужчина отворачивается, похлопывает себя по карманам, как будто что-то ищет. Или же он заметил меня и пытается скрыть свое лицо.

У меня паранойя. Я нервная сегодня. Сначала Саймон, а теперь какой-то невинный человек заставляет меня подпрыгивать, как будто я уже в Грассмаркете.

Я выглядываю и снова смотрю на мужчину. Он смотрит в другую сторону, но даже так, со спины, он выглядит знакомым. Когда я пыталась рассмотреть его лицо, то оно было скрыто в темноте. Сейчас же, смотря на него со спины, кажется, что его фигура, одежда и даже поза, просто кричат мне о узнавании этого человека, словно удостоверение личности. И в какой-то момент, ответ приходит ко мне сам собой.

Детектив МакКриди.

Я хмурюсь и сильнее прищуриваюсь. Мужчина имеет аналогичное телосложение. Одет примерно также. Тот же цвет волос, и я вижу намек на бакенбарды.

Это он. Я уверена в этом. Так почему же я стою здесь, говоря себе, что я, должно быть, ошибаюсь? Нет причин, по которым это не мог бы быть МакКриди. Он работает с Греем. Еще не поздно для визита, особенно когда в похоронном бюро горит свет.

Словно услышав мои мысли, МакКриди подходит к двери. Он пришел, чтобы поговорить с Греем. Ничего странного в этом нет. Ничего тревожного… за исключением того, что Грей вот-вот откроет дверь, выглянет и заметит меня. Я спешу в другую сторону, мои мягкие сапоги стучат по дороге. Вскоре я скрываюсь за углом, делаю передышку, чтобы сориентироваться и приготовиться к километровой прогулке до Грассмаркета.

В дневное время этот район Грассмаркета – тот самый, который заставляет людей ускорять шаг и беречь свои кошельки, ощущая легкое чувство вины за столь предосудительное отношение к бедному району. Ночью эти предположения оправдываются, как и любые попытки спрятать ценные вещи и смотреть только себе под ноги. Возможно, есть районы и получше, но это место просто кричит об опасности.

Я не так обеспокоена, как могла бы. Я уже работала в аналогичных районах в своем времени и точно знаю, что лай может быть намного страшнее чем укус. Здесь нужно соблюдать основные правила предосторожности. Не выставлять на показ ценности. Не привлекать внимания. Действовать так, будто для вас это норма находится здесь. Катриона принадлежит этим местам, поэтому я поднимаю подбородок и уверенно шагаю вперед. Хотя по дороге я слышу всякого рода предложения, но они кажутся больше насмешливыми, чем реальными.

Я направляюсь прямо к бару, на который указал Грей. Подхожу к двери и стучу. Внутри люди смеются и разговаривают, но никто не отвечает. Я пробую ручку. Заперто. Частный клуб, значит. Пожалуйста, не говорите мне, что есть секретный стук.

Я снова стучусь, громче. За грязным окном двигается тень. Затем деревянная дверь со скрипом приоткрывается на дюйм, прежде чем ее останавливает ботинок, и мужской голос говорит:

– Нет.

– Я…

– Я знаю кто ты, и мой ответ – нет. Тебе здесь не рады. Проваливай.

– Мне нужно поговорить с Давиной.

– А мне нужно поговорить с королевой Викторией. Но ни того, ни другого не произойдет сегодня вечером.

– Она сказала, что я могу поговорить с ней, если заплачу. Я готова заплатить.

Раздается нечто похожее на хрюканье, а затем:

– Я передам сообщение.

– Могу я войти…

– Ты будешь ждать по крайней мере, в десяти шагах от моей двери. Теперь иди.

Глава 19

Как только я понимаю, что Давина не спешит на встречу со мной, я иду к тому месту где подверглась нападению. Место преступления. Ищу какие-либо улики, понимая, что их давно уже нет, если они и были. Поэтому сосредотачиваюсь на попытке вспомнить, что слышала или видела в ночь нападения. Присутствие на месте преступления могло подтолкнуть мою память к какой-нибудь подсказке, но этого не случилось.

Когда Катриона закричала, ее визг показался мне скорее игривым. Я решила, что она знала нападающего, но это также могло быть своеобразной защитой. Незнакомец выходит из тени, а она пытается притвориться, что скорее удивлена, чем напугана.

Затем был приглушенный шепот разговора. Сердитый? Отчаянный? Спокойный? Черт возьми, я даже не уверена, что они вообще разговаривали.

Я только видела, как ее душили, но человек, душивший девушку, оставался в тени. Это все. Все, что у меня есть, и это ровно столько, сколько у меня было информации до этого.

Я возвращаюсь на свое место возле бара. Вскоре, слышу, как часы пробивают десять тридцать, а я все еще жду, чтобы поговорить с Давиной. И только тогда понимаю, что человек, открывший мне дверь не сказал, что Давина в баре. Я также осознала, что даже если у меня будет название ломбарда, то он скорее всего закроется, когда я доберусь до него.

Забудь о Давине. Я уверена, что ломбард находится в этом районе. Я могу вернуться завтра и проверить каждый. Да, Айла дала мне срок и да, мне нужно будет сбежать с работы, но я не знаю, что мне еще делать.

Мне нужно понять, что делать если все пойдет к чертям. У меня есть деньги Катрионы. Я верю, что Айла выплатит мне зарплату, когда я уйду. Также у меня есть внешность Катрионы, которую можно использовать.

Я выживу. Я так часто повторяю эту мантру, что начинаю напевать ту диско-мелодию. Это все, что я могу сделать. Вот и удержись от привлечения внимания. Сначала хожу по улице, только чтобы напомнить себе, что секс-работниц не просто так называют гулящими девками. Затем прохожу немного дальше и пытаюсь расположиться у входа в переулок, но каждый раз, когда отвожу взгляд от него, волосы на шее начинают шевелиться, как будто сзади подкрадывается потенциальный злоумышленник. Там никого нет, и все же я не могу избавиться от этого чувства, поэтому снова выхожу на свет.

Сейчас я вспоминаю свой телефон, по меньшей мере, дюжину раз. Я хочу выглядеть занятой, это всегда выход. Я достаю телефон и раскладываю пасьянс или просматриваю новости. Без этого я просто не знаю, как выглядеть занятой. А потом я нахожу обрывок газеты, сложенный в кармане пальто Катрионы. Это старая газета, в ней рассказывается об ужасном убийстве четырехлетней давности, когда на горничную напали на рабочем месте, перерезали ей горло, а ее убийцу повесили.

Мой детективный мозг набрасывается на это. Если Катриона сохранила брошюру, должна быть связь между ней и преступлением. Очевидно, что она связана с бедной женщиной из статьи и поклялась отомстить убийце, и держит это в кармане, чтобы напомнить ей об этом.

Но это имело бы гораздо больше смысла, если бы в брошюре не говорилось, что мужчина был пойман сразу, а затем казнен. Хотя есть вероятность, что это важно, у меня есть ощущение, что Катриона использовала эту историю для той же цели, что и я: отвлечение.

Я стою на улице и при лунном свете читаю листовку снова и снова, пока не запоминаю ее наизусть.

Что я и поняла из этой брошюры, так это то, что за такого рода истории викторианцы готовы выложить пенни, чтобы прочитать. Ужасное убийство молодой женщины среди бела дня, убитой за то, что она осмелилась критиковать мужчину. Согласно, написанному, услышав новость о смерти девушки, ее мать сошла с ума, и женщину пришлось поместить в психушку.

– Тебе лучше не отрывать меня по пустякам, кошечка.

Я поднимаю глаза и вижу Давину появившуюся рядом со мной.

– Мне было так хорошо дома, в тепле, – она протягивает ладонь, – я надеюсь, что эта встреча стоит моего времени. Или же, я вернусь обратно.

Я вытаскиваю соверен, и ее глаза сверкают.

– Все-таки нашла свой кошелек, не так ли?

– Я нашла это. Это все, что у меня есть, и это купит мне двадцать минут твоего времени, верно?

– Зависит от того, что ты хочешь. Я стою не дешево.

– Все, что мне нужно, это ответы, – я оглядываю слабо освещенную, узкую улицу. – Мы можем поговорить в другом месте?

Ее смех эхом отражается от каменной кладки домов.

– Ты считаешь меня глупой, кошечка? Нет, мы поговорим прямо здесь, и каждая минута промедления – это минута твоего времени.

Я отдаю монету.

Она вытаскивает потускневшие карманные часы. – У тебя осталось пятнадцать минут.

– Что? Я заплатила за…

– Каждая секунда, которую ты меня раздражаешь, стоит тебе минуты. Уже четырнадцать.

– Мне нужно знать, где я закладываю свои безделушки. Я продала кое-что, чего не должна была брать, и моя хозяйка требует вернуть это.

Она хихикает.

– Кошечка была поймана на краже сметаны, не так ли? – она крутит монету между пальцами. – Возможно, я продала себя слишком дешево.

Я не должна была показывать свою уязвимость. Нет чести среди воров. Как же часто, зная это, я настраивала одного подозреваемого против другого.

– Все не так страшно, – говорю я. – Я строю планы по переходу на новую должность. Попасться сейчас просто не лучший ход. Но, да, я бы хотела вернуть то, что взяла, если смогу.

– Дядюшка Довер, – говорит она, – старик дает тебе больше, потому что ты ему нравишься.

Я оглядываюсь по сторонам.

– Где находится этот ломбард?

Она вздыхает и показывает пальцем в нужную сторону.

– Спасибо, – говорю я. – Я использовала часть моего времени, но я надеюсь, что ты сможешь рассказать мне о том, что я делала той ночью, когда на меня напали.

Она протягивает руку.

Я киваю на ее часы.

– У меня осталось восемь минут.

– Одна информация стоит дороже другой. Эта была ценной для тебя, не так ли?

Ее глаза алчно блестят, когда она ухмыляется.

Я хочу получить информацию о Катрионе. Мне это может понадобиться, если раскрытие ее убийства вернет меня домой. Но единственные деньги, которые у меня есть, это деньги на выкуп медальона. Я быстро подсчитываю. У меня осталось два фунта. Еще девять в моей комнате – я не была настолько глупа, чтобы принести все в этот район. Ломбард почти наверняка закрыт. Я могла бы заплатить Давине за дополнительную информацию, а затем вернуться утром, чтобы купить медальон.