Текст книги "История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Но нельзя умалчивать об отрицательном балансе: Римская империя 1 и 2 вв. н.э. знала военные и политические акты насилия, видела профилактический разгром неконтролируемых центров образования власти внутри и за границами, пережила жестокость при подавлении восставших. Многие неприятные, а иногда и отталкивающие черты римской цивилизации отрицать нельзя. Между тем в настоящее время существует и совершенно необоснованная критика: можно констатировать, что Римская империя не устранила рабство, не помогала женщинам эмансипироваться, не следовала экологическим программам и экономическим общественным теориям. Со всеми этими и другими анахроническими требованиями в абсолют возводится собственное сознание и, наоборот, полностью не учитывается сознание современников империи.

Вопреки известным слабостям и уязвимым местам нельзя закрывать глаза на достижения империи. Совсем немаловажно, что Римская империя при принципате при жизни многих поколений стремилась обеспечить внутренний мир даже в районах напряженности. То, что Рим, например на Ближнем Востоке, действовал менее успешно, чем великие державы нового времени, не является решающим. Во всяком случае от оборонительных усилий империи гораздо больше выигрывали окраинные земли и пограничные провинции, чем Рим и Италия. Если даже внутренние провинции в течение 1 и 2 вв. н.э. в редких случаях втягивались в гражданские войны, то они, как правило, страдали от них меньше, чем от последствий региональной борьбы за власть.

Кроме того, нельзя недооценивать позитивное воздействие гарантированных внутри империи стабильности и безопасности путей сообщения, защиту собственности консолидированными рамочными условиями и относительную стабильность валюты. Римской рациональностью объясняется то, что имперские инициативы находили свое выражение в первую очередь не в монументах политических или религиозных иллюзий, как в других великих империях, а в бытовых постройках различного вида, в водопроводах, гаванях, мостах, дорогах, которые улучшали условия жизни широких кругов населения.

Практическая выгода, общественное благо империи шли на пользу прежде всего римлянам и италикам. Граждане Рима и Италии получили выгоду от огромных военных трофеев из Египта, Ближнего Востока и Дакии, от крупного строительства, денежных пожертвований и игр. За ублажение, деполитизацию и поддержание этих слоев расплачивались противники и покоренные Римом. Но империя при принципате не была статическим образованием; особенности политической системы привели к серьезным внутренним изменениям, к которым относится смена в составе ведущего слоя, а также гражданско-правовое приравнивание почти всех свободных жителей империи к началу 4 в.н.э. То, что этим была принесена в жертву новой системе римская республиканская традиция, совершенно очевидно.

Но развитие империи принесло и другие результаты. Под давлением растущих внутренних и внешних опасностей и кризисов Римская империя, как и любое большое государство, отреагировала увеличением государственного вмешательства и сужением границ толерантности и свободы. Эти новые максимы практиковали как староверческие, так и христианские правители; их последовательное применение полностью изменило сущность империи, хотя название и претензии продолжали существовать.

Если посмотреть на дальнейшее развитие политической формации Римской империи после Константина, то его можно оценить как продолжительный процесс эрозии и распада власти. В рамках великого переселения народов политическое превосходство однозначно перешло к германцам. Причем тяжелейшие вторжения различных волн этих передвижений произошли не на Рейне. Наоборот, сыну Константина Константу, Юлиану Отступнику, и наконец, Валентиниану I (364—375 гг. н.э.), энергичному правителю типа солдатских императоров, удалось там снова укрепить римское господство. Сооружение системы укреплений, концентрированные, хотя и ограниченные по радиусу наступления в предполье правобережья Рейна и контролируемое поселение германских союзников в значительной степени способствовали стабилизации римских позиций на Западе.

Наоборот, на восточной границе империя была вынуждена примириться с тяжелыми поражениями. Нападения сасанидов продолжались там и при Константине. Тогда как важный пункт обороны Низибис смог сначала устоять, Амида была взята сасанидами в 359 г.н.э., наступления Юлиана 363 г.н.э. были отбиты у Ктесифона. Его преемник Йовиан вынужден был отказаться от большей части Месопотамии вместе с Низибисом, в восьмидесятых годах 4 в.н.э. восточная часть Армении отошла к сасанидам. Если потом на этой границе наступило затишье, то этим константинопольские правители были обязаны постоянным угрозам для Сасанидской империи на ее севере, востоке и юге.

Настоящей горячей точкой обороны империи стал район Нижнего Дуная. После гибели императора Валента и большей части римского восточного войска в битве у Адрианополя в 378 г.н.э. там господство германцев, глубоко проникших на территорию империи, уже никогда не было сломлено. Мирные договоры, такие, как договоры Феодосия Великого от 382 г.н.э., имели целью только легализовать изменившееся положение и сохранили, хотя бы внешне, римский суверенитет за счет большой дани гуннским, сарматским и германским захватчикам.

Однако единство империи в целом сохранилось еще на десятилетия. Оно было нарушено только тогда, когда после смерти Феодосия Великого в 395 г.н.э. произошло разделение империи на две части. Правда, этот шаг не был задуман как окончательное расчленение, однако потом все сильнее начали расти интересы различных партий, особенно на Востоке. Успешная оборона восточной половины империи, располагавшая лучшими стратегическими предпосылками и большим экономическим потенциалом, завернула продвигающихся с востока на север племена в Западную империю, которая под давлением этих нескончаемых наступлений, правда, достигла отдельных успехов, таких, как победа над гуннами на Каталаунских полях (451 г.н.э.), но в перспективе не смогла помешать образованию германской империи на территории древней Римской империи.

К началу 5 в.н.э. в результате почти одновременных наступлений готов, аланов, вандалов, квадов и других групп римская оборона на Рейне и Дунае распалась. После взятия Рима при Аларихе (24.8.410 г.н.э.) последовало поселение вестготов в Аквитании (418 г.н.э.), образование империи вандалов в Северной Африке (429—533 гг. н.э.) и господство остготов в Италии (493—553 гг. н.э.) и вестготов в Испании (507—711 гг. н.э.), а также образование империи бургундов на Роне (443—534 гг. н.э.).

Такие события, как повторившееся разграбление Рима 453 г.н.э., и, наконец, свержение последнего западноримского императора Ромула Августула в 476 г.н.э., были низшими точками в долгом процессе эрозии римской державы. Энергичная попытка Юстианиана (527—565 гг. н.э.) восстановить единство империи массированными восточноримскими вторжениями в Италию ничего не могла изменить в общем процессе развития событий. Вторжение лангобардов в Италию продолжило германские нашествия (568 г.н.э.). На Западе власть Римской империи уже давно пала.

В течение этого долгого промежутка времени политических и военных катастроф Римская империя поздней античности как бы замерла. При этом доминировали поляризации, которые все сильнее принизывали сознание жителей империи. В тот момент, когда империя не могла отказаться от привлечения «варварских» сил для защиты своих границ, снова была усилена римская традиция, и латентная противоположность «римляне—варвары» еще больше углубилась.

К особенно примечательным явлениям жизни позднеантичной империи принадлежит тот факт, что, несмотря на скудное обеспечение собственного существования, умы людей занимало утверждение «правильной» веры. Какими бы ни были их убеждения, они были едины в том, что выбор и защита «правильной» религии для их личной судьбы так же важны, как и для судьбы империи. Среди староверов и христиан встречались фанатичные вожаки, но также и верные защитники старой религии, экзальтированные бунтари и уединенно живущие отшельники, которые все вместе доказывали силу трансцендентности.

Последние попытки реставрации староверческих правителей и узурпаторов Магненция (350—353 гг. н.э.), Юлиана Отступника (361—363 гг. н.э.) и Евгения (392—394 гг. н.э.) потерпели неудачу, но островки староверческого культа и культуры сохранились до конца 4 в.н.э. Между тем для 4 в.н.э. была характерной не только преемственность таких реликтов древности, но постоянная эскалация мер против старых культов. Нетерпимость и насилие при этом проявляли обе стороны, для религиозной борьбы использовались все средства.

Насколько меры отдельных императоров были обусловлены их личностью, пониманием власти и религиозностью, будет показано на примере сына Константина Констанция II. Воспитанный в строгих христианских нормах, наполненный глубоким сознанием грешника, неуверенный и боящийся всех форм магии и предсказаний, этот император продолжил возвышение императорской власти. Были привлечены как элементы старой идеологии, так и новые христианские представления. На монетах Констанция наряду с крестом и знаменем с инициалами Христа появляются старые абстракции Победа, Добродетель, Милосердие; за его благополучие давались традиционные обеты. На аверсе монет он восседает на триумфальной колеснице, как это соответствовало старой концепции правителя мира. Портреты изображают его с возведенным к небу взором, на других же типах портретов нарисована протянутая из облака рука Бога, которая венчает императора диадемой. Такие формулировки, как господин всей земли или моя вечность, типичны для стилизации этой императорской власти. Так как Констанций II был проникнут убеждением, «что наше государство держится на почитании Бога, служении и телесном напряжении», он проводил крайне активную религиозную политику и в 356 г.н.э. распорядился закрыть староверческие храмы и запретить доступ в них.

Его преемник Юлиан Отступник, наоборот, пытался возродить старую религию. Он тоже при этом не знал никаких компромиссов. Так, в своем законе 362 г.н.э. он ограничил свободу преподавания и издал первый известный запрет на профессию по религиозным мотивам, который особенно затронул христианских воспитателей.

«Как маленькое облачко, которое рассеивается», еще раз изгнанный Афанасий заклеймил фанатизм Юлиана и был прав.

Новое обострение религиозных столкновений произошло после военного поражения императора Валента у Адрианополя в 378 г.н.э. С такой же последовательностью, как когда-то староверческие императоры, теперь христианские правители принимали меры против тех, кто не имел истинной веры, против ариан, еретиков и последних островков старого культа. Новый курс проявился уже в том, что Феодосий Великий первым из римских императоров в 379 г.н.э. не принял титула верховного жреца. В законе 380 г.н.э. он декретировал обязательность ортодоксальной религии: «Все народы, которыми правит умеренность нашего милосердия, должны, мы так хотим, признавать ту религию, которую преподал римлянам сам святой апостол Павел, как учит им самим преподанная религия, к которой принадлежат папа Дамас и Петр, епископ Александрийский, человек апостольской святости. Это значит, что мы верим в соответствии с апостольскими указаниями и евангельским учением в Бога Отца, Сына и Святого Духа при едином величии и благости святой Троицы. Следуя этому закону, мы приказываем принять название «общих христиан». Остальных мы считаем безумными и безрассудными, и пусть они терпят позор языческой веры, который сначала получит Божью кару, а потом месть нашего вмешательства, которое мы совершим по небесному решению» (Кодекс Теодозиана, 16, 1, 2).

Ужесточение курса в отношенни старой веры вылилось в 382 г.н.э. в удаление из римского сената алтаря Виктории, шаг, который вызвал демарши староверческих сенаторов, особенно Симмаха. В третьем послании к Валентиниану II от 384 г.н.э. он нашел прекрасные слова для защиты своих плюралистических убеждений: «По справедливости считают единственным то неизвестное, которое все почитают. Существуют одинаковые звезды, на которые мы смотрим, общим является небо, один и тот же мир окружает нас; какая разница, как каждый ищет истину? Эту великую тайну нельзя постичь одним-единственным путем...»

Правда, Симмах ничего добиться не смог. В то же самое время в Трире состоялся процесс против Присцилиана, первый возбужденный епископами процесс против язычников и еретиков, который закончился смертным приговором. Вероятно, форма религиозного существования, которую выбрали сторонники Присцилиана, способствовала возникновению подозрений: они вели подчеркнуто убожескую жизнь, были бедно одеты и собирались на религиозные праздники ночью или ранним утром. В эпоху, когда повсюду виделись демоны, магия, астрологические и манихейские акты, они, конечно, казались подозрительными, хотя присцилианисты не считали себя еретиками.

Тем не менее епископам Гидацию Эмеритскому, Ифацию Оссонабскому, Бриттону Трирскому и Руфу Метцкому была предоставлена возможность возбудить процесс, который мог закончиться только смертным приговором. Даже решительный протест Амброзия Миланского и Мартина Турского ничего не изменил. Присцилиан, два клирика, один поэт и вдова учителя риторики в начале 385 г.н.э. были подвергнуты пыткам в Трире и приговорены к смертной казни преторианским префектом Эводием. Последовали другие процессы, но присцилианизм еще долго продолжал существовать в Испании и Португалии, останки Присцилиана были похищены и перевезены в Испанию.

Если здесь Амброзий не смог одержать верх, то в 390 г.н.э. он добился полного подчинения императора.

Когда его войска после убийства по приказу императора одного командира в Фессалониках устроили кровавую бойню, Амброзий потребовал от Феодосия публичного церковного покаяния. И как он сообщает в своей речи в память умершего императора, тот «сложил с себя все царские регалии, которые обычно носил, публично оплакал в церкви свои грехи и со стенаниями и слезами молил о прощении. Чего стыдятся обычные люди, император не постыдился: он произвел публичное покаяние». После этого нельзя удивляться, что Феодосий в 391—392 гг. н.э. запретил староверам все жертвоприношения, гадание по внутренностям объявил оскорблением величества и наложил арест на староверческие культовые места. В 393 г.н.э. были запрещены Олимпийские игры, а три года спустя Элевсинские мистерии.

Выяснения теологических позиций в догматических спорах, борьба с еретиками и ликвидация последних институтов старых культов в 4 в.н.э. усилили взаимодействие христианской церкви и государства. Однако началось явное противодействие связи церкви с мирской жизнью. Оно достигло кульминации в донатистском споре, в появлении отшельников и монахов, а также в классическом произведении Августина «О граде Божьем».

Аскеза, воспитание добродетели постами и половым воздержанием практиковались еще греческими философами, в иудействе, но также и мистерийных религиях. И в христианстве с самого начала были группы, которые с помощью аскезы готовились к предполагаемому концу света или хотели отмежеваться от секуляризированной практики остальных христиан. Но эти радикальные христиане сначала оставались внутри общин. Приблизительно с 300 г.н.э. сначала в Египте отдельные люди начали удаляться в пустыню, произошло категорическое отмежевание от общин и изоляция по религиозным причинам.

Первой конкретной фигурой был Антоний (ум. в 356 г.н.э.), который стал великим примером для отшельников и святым чудотворцем. В «Изречении отцов» Антоний пишет следующее: «Тот, кто живет в келье в пустыне, избавлен от трех соблазнов: соблазна слуха, соблазна речи и соблазна зрения; ему остается только одна борьба – борьба с собственной похотью».

Для Антония и его последователей была типичной уединенность жизни, хотя скоро в пустыне появились бродячие группы таких отшельников. Первоначально слово monachos обозначало «живущий один», современное понимание это слово приобрело только при Пахомии. Вероятно, он был первым, кто организовал в первой половине 4 в.н.э. монастырскую жизнь. Пахомий, как и Антоний, начал отшельником; вскоре он стал центром маленькой общины. Эта община в конце концов отделила от мира стеной место своего пребывания, и Пахомий начал организовывать совместное проживание. Аскеза, бедность, молитвы и работа были устоями жизни каждого человека в этом микрокосмосе. К этому добавлялось послушание отцу, как сначала назывался руководитель общины, вскоре был введен строгий распорядок дня, а потом единая одежда – простая ряса и капюшон.

Пахомием был создан первый монашеский устав, написанный первоначально на коптском языке и позже переведенный на греческий, а в 404 г.н.э. Иеронимом на латинский. Поступление в монастырь было определено Пахомием так: «Если кто-то подходит к воротам монастыря с желанием отказаться от мира и присоединиться к братии, то ему не должно разрешаться войти; сначала нужно оповестить отца монастыря. Потом он должен несколько дней стоять у ворот, и его нужно научить «Отче наш» и стольким псалмам, сколько он может запомнить; и он должен дать доказательства: что он не совершил ничего неправедного и не ушел в мирские заботы, что он не находится в чьей-либо власти и может отречься от родителей и презреть собственность. И если они увидят, что он выполнил эти требования, его следует ознакомить с остальными правилами монастыря: что он должен делать, кому прислуживать на собрании всех братьев или в доме, которому он будет поручен, или прислуживать за столом. Ознакомленный и подготовленный к добрым делам, он может присоединиться к братии. После этого ему разрешат снять мирскую одежду и надеть монашеское одеяние» (Иероним, «Правила Пахомия», 49).

Монастыри быстро распространились, в Египте насчитывались тысячи монахов; возникли женские монастыри, первым из которых руководила сестра Пахомия. Движение быстро охватило Сирию и Палестину с местом сосредоточения в Вифлееме и Иерусалиме, а потом и в Малой Азии. На Западе новую форму жизни проповедовал Афанасий, однако резонанс был там невелик. Только отдельные люди последовали новому идеалу, к кругу сторонников таких новшеств и тенденций второй половины 4 в.н.э. принадлежал святой Мартин Турский. Первые большие монастыри на Западе появились только в начале 5 в.н.э. в Лерене, у Канн и в Марселе; в 529 г.н.э. на Монте Кассино был построен монастырь бенедиктинцев, устав которого стал основой средневекового монашества в Европе.

Важнейшее духовное преодоление этого мира представлено в произведении Августина «О граде Божьем». Августин написал свой историко-философский труд между 412 и 426 гг. н.э. после взятия Рима Аларихом и во время крушения римского господства на Западе. Христианские римляне были глубоко потрясены этой катастрофой, в конце они полностью отождествили себя с политической формацией Рима и с «вечным Римом», который теперь стал вечным христианским Римом. Само собой разумеется, староверы видели причину катастрофы в христианах и в отказе руководителей государства от старых богов. По-видимому, христианам оставалась только одна возможность, которую изложил Орозий в своем историческом труде, а именно придать катастрофе как бы относительный характер.

Августин хотел вместо этого освободить верующих от их связи с Римом и падение Рима интерпретировать как испытание во времени, которое для христиан было несущественным по сравнению с их отношением к Богу. Наряду с такими мыслями в качестве антитезы староверческому пониманию истории и времени, как периодическом круговом движении циклов, противопоставлялся «прямой путь», который указал Христос. То есть история рассматривалась с точки зрения христианской религии, апологетически защищался град Божий от тех, кто по-прежнему придерживался старых богов и ценностей.

К фундаментальным принципам упорядочения истории Августин относил метафизическую противоположность между градом Божиим и земным градом: «Хотя на земле живут многочисленные и большие народы с различными нравами и обычаями, есть только два вида человеческого сообщества, которые по нашему Священному Писанию мы можем назвать двумя градами. Один состоит из людей, живущих плотью, другой из тех, кто живет духом...» Каждый из этих градов стремится к совершенно разному виду мира: «Когда такой небесный град паломничает по земле, он из всех народов приглашает своих граждан и из всех языков собирает себе паломническую общину. Он не спрашивает о различии в обычаях, законах и установлениях, на которых основан земной шар, ничего не отклоняет и не отвергает, скорее сохраняет и соблюдает, пусть это будет разным у разных народов, потому что все служит одной и той же цели. Только это не может помешать религии, которая учит почитать одного всевышнего и истинного Бога».

Между тем этот земной шар обладает ограниченной и относительной ценностью, главным является небесный мир: «Так как наивысшее благо града Божиего есть вечный и совершенный мир, не мир, который смертные проходят между жизнью и смертью, а которым наслаждаются бессмертные, освобожденные от всех мук. Кто может отрицать, что эта жизнь является самой счастливой, кто может оспаривать, что в сравнении с ним жизнь, которую мы здесь ведем, пусть даже она изобилует богатством души, тела и имущества, не является ничем иным, как жалкой нищетой? Однако того, кто правильно распорядился своей настоящей жизнью и настроился на ту жизнь, которую он страстно любит и на которую в твердой вере надеется, можно назвать счастливым, правда, больше и в надежде на потусторонний мир, чем на посюсторонний».

Из такого общего взгляда Августина исходит и его специфический идеал правителя; «Мы считаем многих христианских императоров счастливыми не потому, что они дольше правили или умерли тихой смертью и оставили власть своим сыновьям, или потому, что они повергли врагов государства и подавили восстания. Такие и другие дары и утешения в этой полной забот жизни могут получить и почитатели демона, которые не принимают участия в небесном царстве; божье милосердие решает так, чтобы верующие в него не жаждали земных благ. Но счастливыми мы называем их, если они справедливо царствуют, если они, несмотря на льстивые речи, не загордятся и не забывают, что они люди, если они ставят свою власть на службу своему величию и распространяют почитание Бога, если они боятся Бога, любят его и почитают, если они больше всего любят то царство, где им не нужно бояться никакого соправителя... Таких христианских правителей мы называем счастливыми, пока только в надежде, что произойдет то, что мы ожидаем» (Августин «О граде Божием», 14, 19,5).

Так в основном Августин оценил светскую историю, процесс спасения между сотворением и Страшным судом, отделил от связи с конкретным государством, христианство отмежевал от судьбы Рима, придал относительный характер развитию после 410 г.н.э. Когда он как бы исторически ориентировал христиан, он направлял их сознание на существование, которое было выше времени и земной власти.

Параллельно с этим развитием в христианских кругах в староверческой среде произошла новая идеализация Рима. Именно в те десятилетия, когда могущество империи все больше падало, когда ее задачи в полном объеме выполнялись только на Востоке и когда имперские функции начали отделяться от Рима, традиции города и идея Рима нашли блестящее отражение в прозе и поэзии. Эти чествования имели место еще в произведении бывшего греческого штабного офицера Аммиана Марцеллина, которое было написано после 378 г.н.э.: «Клонящийся к старческому возрасту и порой побеждающий только на словах Рим удалился в неспешную жизнь. Поэтому почтенный город, склонив заносчивые государства всех народов, дал законы, вечные начала и опоры свободы, как бережливый, умный и богатый отец дает императорам как своим детям в наследство право управлять империей. И уже давно свободны трибы, удовлетворены центурии, нет больше шумной борьбы, но вернулась безопасность времен Нумы; и вот Рим был принят всем миром, как господин и царь, везде почитаемы и вызывают уважение седины сенаторов и высокоуважаемо имя римского народа» (Аммиан Марцеллин, XIV, 6, 4).

В хвалебную песню Стилихону, который после смерти Феодосия Великого продолжил его политику, Клавдиан, один из величайших поэтов эпохи, в 400 г.н.э. ввел прославляющие Рим стихи:

Это он принимает в свое лоно покоренных

И осчастливил человеческий род общим именем

Подобно отцу, а не повелителю; он призывает граждан,

Которых покорил, и привязал к себе

Отдаленные страны узами расположения.

Его миролюбию мы обязаны тем, что, как родная земля,

Он принимает даже чужака, и тот может свободно

Выбирать свое местонахождение.

Что мы все пьем из вод Роны, что мы

Все глотаем воду из реки Оронт,

Что мы все образуем единый народ!

Никогда не придет конец римскому господству,

Потому что все другие империи погрязли

В роскоши с ее пороками и ненавистью высокомерия.

(Клавдий Клавдиан «О консульстве Стилихона»)

Даже после падения Рима в 410 г.н.э. продолжились похвалы Риму. Старовер Рутилий Намациан, который в 414 г.н.э. был городским префектом, в элегических стихах описал свое путешествие из Рима в Галлию и в этой связи еще раз прославил великий город, возрождающийся после каждой катастрофы: «То, что не может исчезнуть, возрождается снова в еще большей силе и быстро растет. Как опущенный факел обретает новые силы, так и ты после низкого жребия достигаешь сияющих высот. Дай законы, которые живут столетия; тебе одному не нужно бояться превратностей судьбы. То, что тебе остается во времени, не подвластно никаким препонам, покуда будет стоять земля, покуда небо держит звезды. То, что уничтожает другие империи, тебя восстанавливает: суть твоего возрождения в том, что ты умеешь расти и после несчастья!» (Рутилий Намациан, «О своем возращении»).

Однако не Рим консулов, принцепсов и императоров, а Рим апостолов и пап завораживал последующие столетия, и пусть эта книга закончится словами гимна Риму, написанного неизвестным автором в честь апостолов и мучеников:

О, благородный Рим, повелитель земного шара,

Ты, прекраснейший из всех городов,

Обагренный алой кровью мучеников,

Сияющий белыми лилиями дев:

Приветствуем тебя через все времена

И благославляем: здравствуй на века!

О Roma nobilis, orbis et clomina,

cunctarum urbium excellentissima,

rosco mariyrum sanguine rubea,

albis et virginum liliis candido:

salutem clicimus tibi per omnia,

te benedicimus: salve per saecula.