Текст книги "История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Особо следует отметить его сочинение «Против Цельса», апологию христианской религии, которое было опубликовано накануне преследований Деция. Оно так подробно передает спор с утерянным произведением Цельса, что его положения можно реконструировать почти дословно. Ориген в своей полемике довольствуется не дешевой проблематикой, а серьезно воспринимает позицию противника. Против рекомендации при принятии учения следовать только разуму и разумному руководителю Ориген возражает: «Если бы было возможно, чтобы все люди освободились от повседневных забот и посвятили все время философии, тогда нужно было бы выбирать только этот путь, а не другой. Однако, раз это невозможно из-за забот и хлопот, которые приносит жизнь, и лишь немногие посвящают себя науке, какой же другой путь может быть лучше, чем тот, который Иисус указал народам?» («Против Цельса», 1, 9).

Из новых центров христианской литературы 3 в.н.э. достижения сирийской литературы известны меньше. К историческим трудам относится прежде всего творчество Г.Юлия Африканского. Этот автор, родившийся в Иерусалиме, в своих пяти книгах «Хронографии» объединил иудейскую, христианскую и светскую историю в большую мировую историю вплоть до 221 г.н.э. Юлий Африканский высчитал, что общая продолжительность мировой истории составляет 6 000 лет, а от сотворения мира до рождения Христа прошло 5500 лет. Благодаря своему влиянию на Евсевия и позднеантичных авторов это произведение, сохранившееся фрагментарно и в чужих пересказах, представляет большую историческую ценность.

В сирийском регионе появилась евангелическая гармония Тациана, так называемый «Диатессарон», язык написания которого, греческий или сирийский, остается спорным. В соседнем иранском регионе в середине 3 в.н.э. развилось учение Мани – манихеизм. Манихеизм объединил в себе иудейско-христианские и древнеперсидские представления; он проложил, хотя и узкий, мост между Христом и Заратустрой. Причем у манихеев тоже в основе лежали два принципа: свет и мрак, добро и зло, которые находились в трех фазах – в прошлом, настоящем и будущем. После первоначального полярного разделения этих принципов настоящее оценивалось как покрытие света тьмой, которая в будущем будет преодолена.

Первоначально это учение возникло около 240 г.н.э. в сасанидской Империи. Шапур I поддерживал его, но после его смерти Мани пал жертвой ортодоксальных кругов. Тесная связь с христианством видна уже по тому, что Мани начинал свои письма словами: «Мани, апостол Иисуса Христа...» Манихеизм быстро нашел широкое распространение. Его следы прослеживаются вплоть до Китая на Востоке и Испании на Западе. Даже Августин был в молодости манихеем, и очаги этой религии сохранились до 13 в., хотя она из-за своей рациональной формы никогда не была воспринята широкими слоями населения.

О начале христианства в Северной Африке известно немного. Древнейшим литературным свидетельством являются так называемые суилитанские мартирологи 180 г.н.э. Примерно два десятилетия спустя христианская североафриканская литература достигла кульминации в лице Тертуллиана, величайшего апологета и одновременно величайшего еретика этой религии. Тертуллиан (ок. 160—225 гг. н.э.) происходил из староверческой семьи и получил хорошее риторическое образование. Предположительно, он какое-то время был адвокатом в Карфагене, пока около 195 г.н.э. не перешел в христианство. Риторический пафос, последовательная юридическая аргументация и страстная натура наложили отпечаток на убеждения, жизнь и стиль этого человека, о котором совершенно справедливо сказал Эдуард Норден: «Едва ли другой фанатик умел так ненавидеть, как он» (Римская литература. Лейпциг, 1961).

Путь Тертуллиана был предопределен его радикальностью и последовательностью требований. Даже христианская церковь долго его не удержала, ее единение показалось ему слишком непоследовательным и слабым. Так, в начале 3 в.н.э. он вступил в секту монтанистов, фанатичную группу аскетов, которая была основана фригийцем Монтаном. Но и в ней Тертуллиан не нашел удовлетворения. К концу жизни он, наконец, образовал собственное общество тертуллианистов, которое только через два столетия снова было объединено с католической церковью Августином.

В центре его творчества стоят не только вопросы веры, речь идет не только о молитвах, крещении или идолопоклонничестве, но и об образе жизни христиан. В его сочинениях «О зрелищах» христианам запрещалось посещение любых игр, «О поведении женщин и об одежде девушек» порицалось вызывающее поведение женщин в обществе. И в вопросах о военной службе христиан Тертуллиан не идет ни на какой компромисс. В труде «Об идолопоклонничестве» он недвусмысленно утверждает: «Теперь речь идет о вопросе, может ли быть христианин на военной службе, и можно ли военных допускать к религии. Божественная и человеческая присяга, знаки Христа и Сатаны, вместилище света и тьмы несовместимы; одна и та же душа не может служить двоим: Богу и Цезарю» (19, 1).

В отличие от Клемента и Оригена достижения греческой философии для Тертуллиана были несущественными, как доказывают его часто цитируемые слова: «Что общего у Афин и Иерусалима? Что общего у академии с церковью, у еретиков – с христианами? Наше учение про-исходит из «Притчей» Соломона, который учил, что Господа нужно искать в простоте сердца. Остерегайтесь тех, кто избрал стоическое, платоновское или диалектическое христианство! С появлением Иисуса мы больше не нуждаемся ни в исследованиях, ни в поисках с тех пор, как у нас есть Евангелие. Мы верим, а кроме веры, мы ни к чему не стремимся. Наш высший символ веры: нет ничего, во что нам нужно верить, кроме веры» («О предписании еретиков», 7,9),

Важнейшим произведением Тертуллиана является уже цитированный «Апологетик» 197 г.н.э., защитительная речь христианской веры перед наместником. Для такого оправдания христианства уже были предварительные ступени в греческом регионе, и Тертуллиан их использовал, но никогда раньше христианство не защищалось с такой страстью, столь логично и захватывающе.

Киприан, следующий представитель североафриканского христианства, как и Тертуллиан, родился в староверческой семье Карфагена и, как и он, получил хорошее риторическое образование. Возможно, он занимал даже государственную должность. В лице Киприана, который был епископом Карфагена в 248—258 гг. н.э., появился совершенно новый тип епископа, тип духовного пастыря, который понимал свои обязанности как своего рода магистратуру. В современных исследованиях Киприан рассматривается как важнейший представитель иерархизации церкви 3 в.н.э., который наметил развитие, приведшее от епископства к «князьям церкви». Если такие связи даже и преувеличены, новое выражение авторитета епископа несомненно. При этом, правда, нельзя не учитывать, что сильно выросшие христианские общины той эпохи ввиду проблем гонений и ересей требовали образования такого авторитета.

Киприан всегда подчеркивал тесную связь между христианской религией, епископством и церковью: «Есть только один епископат, в котором каждый епископ принимает солидарное участие. Есть только одна церковь, которая наполнена светом Господа и посылает его лучи всему миру, и есть только один свет, который она излучает, и единство ее тела не терпит никакого разделения; ...есть только один источник, одна мать, богатая потомством от рода к роду: мы родились из ее чрева, вскормлены ее молоком, оживлены ее духом» (О католической церкви, 5).

Произведения Киприана, от которых сохранились многочисленные трактаты и письма, продолжают мысли и устремления Тертуллиана. Наряду с этим они часто интерпретируются как источник духа времени, хотя они и варьируют общие места. Это относится к часто цитируемому отрывку из «К Деметриану»: «Зимой больше не хватает дождя, чтобы напитать семена, и летом не стоит больше обычная жара... Меньше добывается мрамора из иссякших гор, меньше золота и серебра дают разработанные рудники... Все больше и больше слабеет и изнемогает крестьянин на полях, моряк – на море, солдат – на поле брани; исчезает бескорыстность на рынках, справедливость – в суде, согласие – в дружбе, в искусствах – сноровка, в нравах – благочестие...

Седую голову мы видим уже у детей, волосы выпадают, прежде чем им вырасти, и жизнь больше не заканчивается в преклонном возрасте, но начинается с него. Так спешит все, что рождается, всему приходит конец еще при возникновении, так вырождается все, что появляется на свет, и никто не должен удивляться, если в мире начало исчезать отдельное, после того как сам мир, как целое, охвачен распадом и гибелью» (3).

Даже этот краткий очерк может показать, что христианство в 3 в.н.э. росло не только количественно, но и было наполнено разносторонней новой жизнью и поэтому достигло притягательной силы. К тому же изменился тип ведущих людей. Теперь на первый план общин выходили не чудотворцы и одержимые, а образованные епископы, ученые и теологи. К этому добавился пример мучеников и безуспешность государственных преследований. Нельзя недооценивать также чувство защищенности и жизненного удовлетворения, которое давали христианские общины. Само собой разумеющийся для христиан долг заботиться о слабых и сирых, вдовах и сиротах, пленных и детях, сама христианская мораль во многом содействовали укреплению и дальнейшему распространению христианства.

Каким бы значительным ни было развитие христианства в 3 в.н.э., для религиозной политики внутри Империи речь, как и раньше, шла о проблемах меньшинства, которое, правда, привлекало внимание, но относилось всего лишь к маргинальным группам общества. Даже в районах особенно сильного христианского миссионерства, по современным оценкам, всего 5 % населения были христианами. Для общества Империи в 3 в.н.э. было характерно другое духовное и религиозное развитие.

Прежде всего обретали почву уже упомянутые ранее религиозные силы и явления. Распространение восточных мистерийных религий способствовало обращению к магии и астрологии, утверждался и синкретизм среди всех попыток реставрации греко-римских культов. Духовный мир 3 в.н.э. был возбужден дискуссиями гнозиса и неоплатонизма.

Исследование гнозиса, или гностицизма, до конца 19 в. руководствовалось прежде всего высказываниями отцов церкви, которые от Юстина во 2 в.н.э. до Иоанна Дамасского в 8 в.н.э. в своих сообщениях о ересях и выступлениях против «язычников» дискутировали с различными сектами. В 20 в. положение изменилось. Благодаря обнаружению рукописей, особенно Турфана в Туркестане (1902—1914 гг.) и Наг Хаммади в Верхнем Египте (1945—1948 гг.), были открыты оригинальные гностические и манихейские тексты, которые открыли доступ к миру представлений этой чрезвычайно разнообразной и по своим духовным и религиозным традициям неоднородной религии.

Один из ведущих исследователей гнозиса, «религии познания» и «знания», понимает под этим широким движением «состоящую из многих школ и направлений религию, которая стояла в подчеркнуто отстраненной позиции по отношению к миру и обществу и возвестила освобождение человека («избавление») от гнета земного существования с помощью «познания» и обещала неземное царство покоя и свободы. Ее временное и пространственное распространение в начале нашего летосчисления от Западной Азии (Сирия, Палестина, Египет, Малая Азия) до Внутренней и Восточной Азии и средневековой Европы (14-е столетие) позволяет предполагать, какая роль была ей отведена в религиозной истории, не говоря уж о том, что еще сейчас существуют ее самостоятельные ответвления в Иране и Ираке» (К.Рудольф «Гнозис». Геттинген, 1980)

К особенности гнозиса принадлежит его многообразие. Еще Клемент Александрийский указывал на то, что его различные группы назывались именами основателей школ, как в случае Валентина, Марциона и Базимида (первая половина 2 в.н.э.), а частично по местам или этническим единицам или же по специфическому поведению, учениям и убеждениям, которые находили свое выражение в практической этике, имеющей разнообразные формы поведения от строгой аскезы до вызывающего распутства. Гностический мир представлений формировался из различных источников: отдельные элементы учения Платона, древнеиранские дуалистические представления, иудейская апокалиптика, составные части культа Митры и прежде всего христианства пронизывали гнозис столь разнообразно, а нередко и противоречиво, что трудно установить по крайней мере несколько линий этого разнородного и многогранного мира представлений.

В своих «Выдержках из Феодота», собрании изречений различных гностических авторов секты валентинианцев, Клемент излагает некоторые основные вопросы гнозиса: «Не только крещение освобождает, но и гнозис («познание»): кем мы были, чем мы стали? Где мы были, откуда произошли? Куда мы спешим, от чего мы освободились? Что такое рождение? Что такое возрождение?» (78, 2). Другое фундаментальное положение содержится в так называемом «Евангелии истины», одном из наиболее важных текстов «Кодекса» Наг-Хаммади: «Как рассеивается незнание человека, когда он узнает, а именно его незнание исчезает, как мрак, когда приходит свет, так и рассеивается недостаток в совершенстве. Внешний вид с этого момента больше не виден, он растворяется в связи с единством, ибо теперь его творения равны во времени, в котором единство завершит пространство. Благодаря единству каждый отдельный будет принят. В познании он будет очищен от множества видов и придет к единству, если уничтожит в себе материю, как огонь и тьма уничтожаются светом, а смерть – жизнью» (24, 33).

Для гнозиса типична тесная связь космогонии, сотворения мира с ситуацией людей в мире. Жизнь человека в этом мире обусловлена судьбой, отмечена рождением и смертью и находится, хотя и в слабой, но связи с божественным. Иисус выступает как спаситель, как это отражено в гимне гностической секты нассанов, символом которой была змея: «Общим законом вселенной был перворожденный дух, вторым был разлитый перворожденный хаос. Третий закон принял душу в тяготах. Поэтому она приняла мимолетный образ и мучается под властью смерти; скоро она получит спасение и увидит свет, скоро она заплачет, впав в горе, скоро она будет оплакана и возрадуется, скоро она заплачет и будет оправдана, скоро будет оправдана и умрет, скоро она не будет знать выхода, блуждая, она попадает в лабиринт. Так сказал Иисус: «Смотри, отче! Эта страсть к злу на земле удаляется от твоего духа. Но она старается убежать от Хаоса и не знает, как мимо него пройти. Поэтому благослови меня, отче! С печатью в руке хочу я туда спуститься, все вечности хочу пройти, все тайны хочу открыть, лики богов хочу показать и оповещу о сокровенном и святом пути, который называется гнозисом» (Ипполит «Указатель», 5, 10, 2).

Гностические произведения охватывают все литературные жанры и формы. Они содержат утонченные теоретические построения, полные тайн иносказательные картины, которые дают почву для различных толкований, и трудно понимаемые космологические описания. Особенно всесторонними являются народные произведения, к которым принадлежат гностические евангелия, апокалипсы, а также деяния Иоанна и Фомы. В текстах чувствуются сильные эмоции, как, например, в гимне так называемого «Пистис София», гностического произведения на коттском языке: «Я сбросил свои путы и пришел к тебе, Боже, ибо ты меня спасаешь и помогаешь мне. Ты удерживаешь моих противников так, что их больше не видно. Твой образ всегда со мной, и он спасает меня в твоем милосердии... Я защищен покровом твоего духа («Пистис София», 69).

Гнозис был не в последнюю очередь вызовом раннему христианству. Он не знал ни догматизации своего учения, ни иерархизации своих общин. У него не было ни канона священных писаний, ни церкви. Если не принимать во внимание общие основные убеждения, которые, однако, ставили рамки для индивидуального мнения, эта религия давала возможность для теоретического развития. Если христианство стремилось к единому вероисповеданию, к упорядочению Священного писания и единству христианской церкви, то синкретический гнозис был противником всего этого.

Если в гнозисе наслаивались разнообразные религиозные и философские явления, то это относится также и к основанному Плотином (ок. 204—269 гг.н.э.) философскому течению – неоплатонизму. Предположительно родившийся в Египте Плотин, как и Ориген, примкнул к платонику Аммонию Саккосу. Скорее всего, чтобы ближе познакомиться с иранской и индийской философией, он участвовал в походе Гордиана III против сасанидов, потом в свите богатого покровителя и друга поселился в Риме. Он был там советником и учителем представителей высшего слоя; Галлиен и императрица Салонина тоже оказывали ему большое доверие. Плотин тогда мечтал основать Платонополь, город для философов в Кампании, но проект не был осуществлен.

Чрезвычайный авторитет Плотина основывался не только на привлекательности его философии, но и на его безупречном образе жизни, а также на том, и это не в последнюю очередь, что ему приписывали оккультные способности. Из всех учеников Плотина важнейшей фигурой стал сириец Порфирий. После смерти Плотина он опубликовал «Эннеады», философский трактат Плотина, подразделенный на девять групп. Хотя по своей структуре он очень несистематичен, затрагивал логику и психологию, физику и этику, но он передавал общую картину платоновской системы в изменившейся окружающей среде.

Система Плотина исходила из различных ступеней содержания бытия; тело и душа только участники бытия, тогда как дух – само бытие. В соответствии с этим существует следующая ступень, которая от множеств конкретного мира, тел и душ через относительное множество духа ведет к последнему большому единству, которое тождественно с наивысшим божеством.

Отрывок из его трактата против гностиков делает понятным, почему его учение привлекло тогда представителей высших слоев: «Если кто хочет порицать существование богатства и бедности и неравномерное распределение благ, тот не осознает, что мудрецу неважно равенство благ, он рассматривает богатство не как преимущество и не считает, что политически сильные предпочтительнее частных лиц, но оставляет такое стремление другим. Он приходит к выводу, что на земле есть две жизни, одна для мудрецов, а другая для массы людей; жизнь мудреца есть наивысшее благо и направлена вверх; жизнь обычного человека двойная; грубая толпа есть, так сказать, только пособник для удовлетворения потребностей благородных» (2, 9, 76).

Христианство, гнозис и неоплатонизм сходятся в соотнесении земного, общества и государства, однако при защите собственных позиций они яростно сражаются с соперничающими взглядами. Так, Плотин и Порфирий (в 234—301/305 гг. н.э.) боролись не только с гнозисом, но, особенно Порфирий в своих 15 книгах «Опять христиане», также и с христианством. «Что такое христиане, как не враги бога? Какого снисхождения заслуживают те, кто отвернулся от всего того, что проповедовалось богами у всех, у греков и варваров, в городах и странах, в различных культах и религиях, чему учили цари, законодатели и философы, и повернулся к тому, что безбожно и нечестиво? Какое наказание будет несправедливым для тех, кто отрекся от наследия отцов, а вместо этого равняется на чужеземные, презренные выдумки евреев? Разве это не доказательство крайней подлости и легкомыслия, бездушно отклоняться от своих и примыкать к нечестивым и ненавидимым всеми людям, при этом не к почитаемому евреями богу, а создать новое изолированное безысходное учение, которое не сохранило верность ни традициям греков, ни евреев?» («Фрагменты», 1, 8).

Среди старых культов необычайно широкое распространение получил культ бога Солнца. Когда в 272 г.н.э. во время первого похода против Пальмиры положение у Эмесы долгое время оставалось критическим, пока, наконец, не закончилось полной победой римлян, Аврелиан решил, что ему послал помощь бог Солнца. Поэтому он позже не только почитал бога Солнца Эмесы, но в последние годы правления признал его богом Римской Империи. Он был включен в официальные римские государственные культы, получил большой храм в Риме, а также собственную жреческую коллегию – жрецы солнца, которые впредь занимали первое место в ряду таких коллегий. 25 декабря было объявлено праздником бога Солнца; каждые четыре года должны были проводиться праздничные игры в честь бога Солнца.

Бог Солнца, которого Аврелиан велел изображать на всех монетах, был совершенно эллинистической фигурой: обнаженный юноша в развевающемся плаще, часто с поднятой правой рукой или держащий бич и земной шар. На голове у него всегда была корона с лучами. До эпохи Константина он был центральным божеством римского пантеона. Характерно, что Порфирий и этому богу посвятил отдельное, сейчас утерянное произведение. Если современная реконструкция верна, там содержится мнение, что и основе все боги тождественны Солнцу и наполнены его силой. В духе неоплатоновской системы Гелиос ставился над всеми традиционными представлениями о богах, однако не был верховным божеством. Он скорее являлся только посредником между духовным понятием бога неоплатоников и специальными богами.

Эпоха солдатских императоров. Структуры и проблематика

Солдатские императоры, правление которых наложило отпечаток на историю Римской Империи 3 в.н.э., воплощали в себе, как правило, новый тип правителя. Происходящие большей частью из Иллирии, Паннонии или других регионов Балканского полуострова, они достигли своего положения не по причине происхождения или связей, а прежде всего благодаря своей профессиональной военной квалификации, жестокости и пробивной силе. Первоначально часто являясь лишь представителями отдельных войсковых групп или регионов, после своего признания они должны были одновременно охранять интересы всей Империи.

Солдатские императоры не были просто креатурами армии. Хотя и преданные ей, такие правители, как Аврелиан, Постум или Араб, не терпели нарушений дисциплины, не поддавались настроению войск, но в интересах всего общества заранее смирялись даже с непопулярностью. Солдатские императоры всегда расплачивались жизнью за такие убеждения. Если между 235 и 285 гг. н.э. из 26 римских императоров только один Тацит умер естественной смертью, то это обстоятельство свидетельствует, какой опасности подвергались римские императоры в те десятилетия. Именно эта опасность способствовала возвеличиванию и дистанцированию позднеантичных императоров.

При солдатских императорах политические центры переместились в новые органы и новые регионы, преимущественно на периферию Империи. Важнейшие политические, административные и юридические решения принимались теперь не в императорском дворце в Риме, не в римском сенате и не в преторианском лагере. Они принимались в штаб-квартирах правителей в непосредственной близости от фронта.

Слабость солдатских императоров заключалась в отсутствии преемственности на вершине Империи. Естественно, всегда существовали попытки основать новую династию. Такие попытки были при Северах, Максимине Фракийце, Филиппе Арабе и Деции. Но, как правило, они терпели неудачу, пока Диоклетиан не выбрал совершенно новый путь к обеспечению преемственности власти.

Приоритеты солдатских императоров, во-первых, заключались в утверждении своей власти успешной обороной в пограничных районах, во-вторых, в обеспечении единства Империи подавлением узурпаций и возвращении обособившихся частей Империи, в-третьих, в широкой мобилизации римского потенциала не только в военной и финансовой области, но и в религии. Из этих трех приоритетов следует, что вмешательство солдатских императоров в структуры общества было подчинено военным требованиям и давлению армии, требовавшей подарков и обеспечения. Это отразилось в эдикте Диоклетиана о предельных ценах 301 г.н.э.

Глубокие социальные и экономические изменения эпохи солдатских императоров особенно видны при сравнении со стуктурами времен принципата. Самым коренным было изменение для имперского ведущего слоя, то есть для общественных групп, которые во время принципата первых двух веков обладали руководящими функциями в рамках Империи. Влияние представителей старых высших слоев было ослаблено так же, как и влияние рабов и вольноотпущенников семьи Цезаря. Часто смена на вершине власти была равнозначна смене или физическому уничтожению ответственных советников. Относительную общность создавало то обстоятельство, что многие члены новых ведущих групп были одного и того же военного или регионального происхождения.

Внутри старых высших слоев реорганизация общества затронула прежде всего сенаторов. В 3 в.н.э. около трети всех сенаторов происходило из Италии, тогда как доля сенаторов из провинций, особенно из Северной Африки и греческого Востока, значительно увеличилась. Социальный престиж этой группы, как и раньше частично состоявшей из крупных землевладельцев, в общем сохранился, но сенатор больше не имел существенного политического влияния.

В столетие между Септимием Севером и Диоклетианом римский сенат только четыре раза активно участвовал в выдвижении императоров: в 193 г.н.э, в случае с Пертинаксом, в 238 г.н.э. при назначении «сенатских императоров» Пупиена и Бальбина и 253 г.н.э. при провозглашении быстро потерпевшего крах Квинтилла и, наконец, в 275 г.н.э. в случае с Тацитом. Неслучайно, что все эти императоры правили недолго. В остальном эра сенаторских непрофессионалов прошла, как прошла и эра крупных юристов из сенаторского сословия; в обоих случаях выгоду из этого развития получили всадники. Последняя важная должность, остававшаяся в руках сенаторов, кроме консулата, была должность римского городского префекта, которая засвидетельствована в начале 6 в.н.э.

3 в.н.э. совершенно справедливо назвали «великим временем римского всаднического сословия» (Г.Альфёльди). Эта оценка обоснована уже только потому, что целый ряд императоров этой эпохи – Марцин, Максимин Фракиец, Филипп Араб, Клавдий Готик, Аврелиан, Проб и Кар поднялись к трону непосредственно со всаднических должностей. Также виднейшие юристы того времени Папиан, Ульпиан и Павел были всадниками. Доступ во всадническое сословие для всех выдвиженцев из военных широко открыл Септимий Север. Во всадническом сословии, которое теперь состояло из десяти тысяч человек, тоже увеличилась доля неиталиков, особенно людей из дунайского региона, Ближнего Востока и Северной Африки. Одновременно значительно увеличилось число должностей, которые могли замещать всадники в войске и администрации: из 20 должностей прокураторов при Августе в середине 3 в.н.э. стало уже более 180.

Правда, не все всадники принадлежали к военным, административным или юридическим руководящим группам. Как и раньше, большое число римских всадников имели локально или регионально ограниченное влияние, и их существование зависело от их, как правило, средних землевладений или от успеха их хозяйственной деятельности. 3 в.н.э., как и 1 в.н.э., знал обедневших всадников, прозябавших «между капустой и свеклой» и давно потерявших лоск своего сословия.

Что касается экономики, то античные источники 3 в.н.э. часто сами себе противоречат, особенно это относится к сельскому хозяйству. Когда речь идет об упадке производства, о задолжании собственников или об их социальном падении, о запустении земли и о сокращении ремесел и торговли, то такие утверждения в первую очередь относятся к связанному с городом вилловому хозяйству. Возрастающая нагрузка городов, как важнейших государственных административных ячеек, и происходящая из-за этого нагрузка муниципального ведущего слоя должны были привести к разорению собственников вилл.

Совсем иначе происходило развитие в самостоятельных больших производствах типа так называемого особенного поместья. Они благодаря своему привилегированному положению смогли не только выстоять, но и округлялись и при этом поглощали опустившихся должников. В этих поместьях возникали новые центры экономической жизни, которые выиграли от массового бегства из городов и упадка вилл. Макс Вебер в конце прошлого века писал: «Большие поместья избавились от городского рынка. Масса средних и мелких городов поэтому потеряла свою экономическую питательную среду: экономический обмен с прилегающей землей. Императоры пытались бороться с бегством из города, особенно с тем, что собственники сдавали жилье, уезжали и перевозили свою мебель в имения» («Социальные причины заката античной культуры». Тюбинген, 1924)

Другим значимым фактором экономического развития 3 в.н.э. была деградация валюты по причине непрекращающейся хронической инфляции, которая в конце концов привела к полному упадку денежного хозяйства. Папирус из Оксиринха в Египте является доказательством того, что в 260 г.н.э. денежные менялы отказывались принимать монеты с пониженным чистым содержанием и весом, которые чеканились в массовом производстве.

«Аврелий Птолемей, называемый также Немезианом, стратег округа Оксиринах. После того как собрались чиновники и подали жалобу, что менялы закрыли свои лавки и отказались принимать священные монеты Августа, возникла необходимость обязать указом всех имеющих меняльные лавки снова открыть их и принимать все монеты и разменивать их на мелочь, за исключением подделок; это относится не только к ним, но и ко всем, кто занимается товарооборотом; они должны уяснить себе то, что в случае неповиновения указу будут подвергнуты наказанию, которое было назначено для них ранее префектом...» («Оксиринхский папирус», 1411).

Разумеется, внутреннее развитие Империи в 3 в.н.э. нельзя обобщать. Наряду с пограничными районами, которые постоянно жили в нужде, подвергаясь набегам, восстаниям и грабежам, были и внутренние районы, только временами испытывавшие эти катастрофы, и, наконец, большие области на периферии военной и политической активности, как Северная Африка и Испания, в которых продолжали консолидироваться отношения прежних десятилетий. Правда, государственное давление, особенно налоговое бремя, увеличивалось и в таких спокойных провинциях, чтобы компенсировать потери в неспокойных зонах.

Дифференцированный способ рассмотрения приводит к выводу, что Римская Империя в 3 в.н.э., по крайней мере на какое-то время, потеряла важные моменты своей лигитимации: она не могла продемонстрировать ни убедительные военные успехи над захватчиками, особенно над сасанидами, ни обеспечить внутреннюю стабильность и когерентность внутреннего союза, ни создать предпосылки для экономического процветания, не в последнюю очередь из-за валютной системы. По причине поражений и потрясений, высоких количественных потерь и обнищания широких кругов населения политическая формация Империи в целом существенно потеряла свой престиж.