Текст книги "История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Если рассматривать в целом, то религиозные представления в Римской империи в течение 1 и 2 вв.н.э. значительно различались. В зависимости от образования, социального положения, а также от духовной религиозной среды они принимали разнообразнейшие формы. Древние культы частично были только традиционными реликтами. Правда, они, как и раньше, совершались с обычными ритуалами, однако подлинная идентификация происходила редко. Такая идентификация, наоборот, в значительном объеме происходила у приверженцев восточных культов, особенно в мистерийных религиях. Там примечательным было материальное участие большого числа верующих: многочисленные митрайоны, как правило, строились и обслуживались очень маленькими сообществами.

У философски образованных людей было распространено тогда неопределенное, в конечном счете монотеистическое, понятие бога, если вообще не скептицизм и агностицизм. Для представителей низших слоев характерным являлось почитание большого числа безликих сил, вера в духов – покровителей, как Тутела, Гений, Фортуна. Какой бы ослабленной ни казалась сила многочисленных древних богов среди этих пестрых явлений, определяющим было чувство зависимости людей от трансцендентных сил. Возникло своеобразное противоречие между осознанием ограниченности человеческого существования и разнообразными попытками не только узнать судьбу отдельных людей, но и также повлиять на нее призывами и жертвоприношениями «компетентным» богам и покровительствующим силам.

Ввиду многообразия, неоднородности и даже противоречивости религиозного мира империи совершенно бессмысленной является попытка привести его к общему знаменателю или втиснуть в единую тенденцию. В любом случае, однако, остается, наоборот, констатировать утрату прежней общности объединяющего всех римлян религиозного мира. Философски обоснованные представления о боге интеллектуалами и представителями высших и средних слоев так же мало достигли такого общего признания, как и новые культы или различные формы усмирения местных сил, не говоря уж о явлениях суеверия, об астрологии и магии.

Религиозные позиции людей империи тесно соприкасались с их жизнеощущением, которое выражается не только в литературных текстах и произведениях искусства, но также и в эпитафиях. Определяющим остается сознание неизбежности смерти, неизбежности, причиной которой служат фатум, парки или Фортуна. В кругу суеверных людей преобладало понимание смерти, как непреложного конца жизни. Протесты были тщетны; смерть в любом случае казалась приемлемой, потому что речь шла об общечеловеческом жребии, который одному выпадал слишком рано, другому слишком поздно. В 1 и 2 вв.н.э. умножились негативные и пессимистические представления. Бессмысленность жизни связывалась с завистью, злонамеренностью и безжалостностью божественных сил. С такой точки зрения смерть могла оказаться только как освобождение, как конец трудов и забот, наконец, как вечный покой.

И при принципате традиционные нормы римского государства оставались толерантными в отношении чужих культов и религий. В соответствии с принципиально политической позицией, которая к тому же облегчалась явлениями синкретизма, государственная толерантность в этой широкой сфере была очень большой. Только там, где оказывалось отрицательное влияние на римские обычаи или традиции, ими нарушался общественный порядок, дело доходило до государственного вмешательства, которое, как правило, было направлено не против религиозных убеждений, а против вызвавших беспорядок представителей чужого культа.

Правда, хватало и недоразумений, ложных обвинений и дискриминации: тайные собрания считались подозрительными, культовые обеты могли истолковаться как политический заговор, вербовка новых приверженцев в чужие культы оценивалась, как выражение оппозиции. Все магические действия навлекали подозрение в колдовстве. Но решающим критерием для оценки всех чужих религий оставалась всегда возможность их совместимости с традиционными римскими государственными культами.

Активную религиозную политику в той систематической форме, в которой она когда-то проводилась Августом, его преемники никогда больше не практиковали. Разумеется, и они ставили свои акценты в религиозной сфере: Тиберий – чрезвычайной сдержанностью по отношению к культу правителя, Калигула и Флавий – поощрением культа Изиды, Клавдий – своими действиями против религии друидов, Домициан – личным почитанием Минервы, Траян и Антонин Пий – усилением древних религиозных представлений на латинском Западе, Адриан – покровительством культам греческого мира. Но ни в одном из этих случаев религиозные убеждения принцепсов не возводились в абсолют.

Религиозно-политические конфликты в Римской империи были заложены там, где чужая религия связывалась с враждебными Риму или по крайней мере с исключающими интеграцию в империю этническими традициями, а также там, где религиозная критика, атеизм или полная пассивность вели к асоциальному или угрожающему государству поведению, и не в последнюю очередь там, где успешная миссия чужих культов казалась угрозой религиозным, нравственным и политическим основам империи. Таким оценкам особенно было подвержено христианство и еврейство.

Иудейство и христианство в Римской империи

Для большого числа жителей Римской империи христиане и евреи долгое время были носителями одних и тех же признаков, в отношении их существовали одни и те же оценки и предубеждения. В политическом, толерантном и религиозном мире империи религии евреев и христиан должны были казаться провоцирующим чужеродным элементом. Абсолютные, строго монотеистические позиции, последовательное отвержение государственных богов Рима и особенно культового почитания правителей, дистанцирование от всех традиционных для римского общества форм жизни неизбежно приводили их к новым трениям и конфликтам с обществом и государством.

Общими являлись еще два аспекта: во-первых, в обоих случаях речь шла о ярко выраженном феномене ориентации на низшие слои, о религиозных убеждениях социально презираемых маргинальных групп, чувство превосходства которых, основанное на глубокой вере и непонятное для римлян, должно было выглядеть вызывающим. Во-вторых, даже у образованных представителей высшего слоя долгое время не было информации об основных представлениях и нормах обеих религий, не говоря уж о понимании их религиозного и этического содержания.

Волнения, которые провоцировали как евреи, так и христиане, не ограничивались Ближним Востоком. Еврейский вопрос существовал в самом Риме еще со 2 в. до н.э., столкновения с христианами – с середины 1 в.н.э. Проблемы, которые вызывали обе религии и которые в конце концов вылились в крупные еврейские восстания (66—73, 115—117, 132—135 гг. н.э.) и в преследования христиан, распространились и на другие части империи, они волновали римскую провинциальную администрацию в Малой Азии, как и в Греции; в Галлии – как и Северной Африке.

Наличие евреев в самом Риме однозначно засвидетельствовано для 2 в. до н.э., а также тот факт, что их религиозная активность в 139 г. до н.э. вынудила претора Гнея Корнелия Гиспала принять против них решительные меры. Поводом для изгнания евреев из Рима часто считался еврейский прозелитизм. Однако таким же важным является общественный и духовный общий контекст: осознание глубоких социальных, нравственных и религиозных изменений во 2 в. до н.э., которые понимались влиятельной частью ведущего слоя как «падение нравов», привело к мобилизации «обычаев предков».

Резкий поворот против эксцессов чужих культов, который в 186 г. до н.э. разразился судебными процессами по вакханалии, положил начало целому ряду подобных атак, которые в конце концов коснулись и еврейства. Не случайно, что действия римских властей против евреев в 139 г. до н.э. связаны с действием против халдеев, при Тиберии – с последовательной традиционалистической религиозной политикой, при Клавдии, наконец, – с действиями против приверженцев Изиды.

На общую оценку евреев в городе Риме и на их родине после нападения Помпея на Иерусалим проливает свет речь Цицерона «В защиту Флакка» в 59 г. до н.э. Из нее следует, что евреи еще тогда имели привилегию переправлять в Иерусалим ежегодно «храмовые» налоги из всей империи, которые должен был платить каждый еврейский мужчина в возрасте от 20 до 50 лет в размере двух динариев каждый. Так как подзащитный Цицерона Луций Валерий Флакк как наместник провинции Азия прикарманил эти деньги, Цицерон приложил немалые усилия, чтобы унизить всех евреев.

Так, он полемизировал против городской римской группы евреев, которая твердо стояла друг за друга и якобы была против него направлена. Он называл их религию «варварским суеверием», прославлял Помпея, который после взятия Иерусалима сохранил храм, говорил о подозрительной и стремящейся всех оскорбить общине и противопоставлял претензиям избранного народа историческую реальность: «Каждый народ имеет свою религию... как мы нашу. Еще перед взятием Иерусалима, когда евреи жили с нами в мире, исповедование их религии плохо сочиталось с блеском этого государства, с величием нашего имени; теперь же этот народ силой оружия заявил, что он думает о нашем господстве; и это показало, что представляет ценность для бессмертных богов: он побежден, порабощен, обложен податями» (Цицерон «Речь в защиту В. Флакка», 69).

Высказанные образованным римлянином оценки должны были соответствовать широко распространенным суждениям. Эти суждения продолжали существовать, хотя по крайней мере Варрон, а позже Гален занимались еврейской религией и этикой. Когда Тацит через полтора столетия после Цицерона описывал взятие Иерусалима Титом, в своем экскурсе о евреях оценил народ не более позитивно: «Моисей дал им новую религию, враждебную всем другим, которые исповедуют остальные смертные. Иудеи считают богопротивным то, что для нас священно, и, наоборот, то, что у нас запрещено, ибо безнравственно и преступно, у них разрешается... Но каково бы ни было происхождение всех описанных обычаев, они сильны своей глубокой древностью; прочие же установления, мерзкие и гнусные, стоят на нечестии, которое царит у иудеев: самые низкие негодяи, презрев веру отцов, платили им подати, жертвовали деньги и оттого возросло могущество этого народа; возросло оно еще и от того, что иудеи охотно помогают друг другу, зато ко всем прочим смертным враждебны и ненавидят их. Ни с кем не делят они ни пищу, ни ложе, избегают чужих женщин, хотя преданы разврату до крайности и со всеми творят любые непотребства; они и обрезание ввели, чтобы отличаться от всех прочих. Те, что по своей воле перешли к ним, тоже соблюдают все эти законы, но считаются принятыми в число иудеев лишь после того, как исполнятся презрения к своим богам, отрекутся от родины, отрекутся от родителей, детей, братьев ... они считают безумцами всех, кто делает себе богов из тлена, по человеческому образу и подобию. Поэтому ни в городах, ни тем более в храмах нет никаких кумиров, и они не ставят статуй ни в угоду царям, ни во славу цезарей» (К.Тацит «История». С.-Петербург, 1993, V, 4, с. 549—550).

Подробного письменного свидетельства о развитии города Рима с еврейской стороны нет. Современные реконструкции основываются на находках еврейских катакомб и на интерпретации еврейских надписей Рима. Они составлены частично на арамейском или древнееврейском языке, частично на латинском, а большая часть на греческом и очень ограничены по своим высказываниям. Тем не менее ясно, что евреи Рима, несмотря на постоянное увеличение их численности, жили изолированно в жилом квартале Трастевере. Известны по названию 15 синагог, четыре из этих названий проблематичны. Наоборот, общееврейское учреждение в городе Риме не засвидетельствовано.

К основополагающей преемственности негативной оценки евреев добавлялось к тому же вплетение еврейства в историю империи. Однозначно оно было привилегированно при Цезаре и Августе. Исповедование еврейской веры в полном объеме гарантировалось, охранялось соблюдение субботних заветов, по римскому праву еврейским общинам полагалась, хотя и ограниченная, гражданская юриспруденция для круга их представителей, более того, евреи были освобождены от военной службы, бедные евреи, обладающие римским гражданским правом, допускались к бесплатному распределению зерна.

Евреи, вне сомнений, извлекли пользу из благодарности Цезаря, который во время своего египетского похода в особенно критической ситуации получил поддержку от своих еврейских друзей Гиркана II и Антипатра. Они извлекли еще большую пользу из дипломатического искусства Ирода Великого, который умел ладить с римскими властями и как клиентельный царь пользовался полным доверием Августа и Агриппы. Пусть евреи ненавидели и боялись жесткого и тиранического Ирода, для Рима он был незаменим как гарант спокойствия и порядка в Палестине.

Подобного надежного еврейского партнера принцепсы после Августа больше не нашли. Римские наместники видели хаотическую с их точки зрения борьбу различнейших религиозных групп, быстро меняющихся политических лидеров с ограниченным авторитетом. Ни представители династии Ирода, ни верховный жрец, ни Синедрион, совет старейшин Иерусалима, не могли гарантировать во время быстро следующих друг за другом кризисов сохранения договоренностей с Римом. Ни одна из еврейских группировок, ни фарисеи, которые считали себя хранителями существующих религиозных норм, ни саддукеи, которые приобрели большое влияние после смерти Ирода Великого, ни радикальные зелоты, собравшие в борьбе против Рима большое число приверженцев, ни изолированные группы не могли быть привлечены римской стороной в качестве поддержки господства. Если не считать небольшого количества отдельных людей, которые из-за материальных интересов или оппортунизма перешли на сторону Рима, наместникам не удалось найти основу для конструктивного сотрудничества и полностью интегрировать евреев в империю.

Кроме сумбурных событий в самом Иерусалиме, еврейско-римские отношения осложнялись хроническими смутами в Александрии. Для Рима Египет и особенно Александрия из-за их основного значения для обеспечения столицы были особенно важными зонами системы господства. Обострение столкновений между греками и евреями в Александрии было вызвано не столько экономическим соперничеством, сколько постоянным приростом еврейского населения в городе. Во всяком случае ожесточенные битвы 38—41 гг. н.э. стояли в начале длинной цепи частично латентных, частично открытых напряженных отношений между греками и евреями, которые между 115 и 117 гг. н.э. вылились в уже упомянутую резню и еврейские погромы. Римские префекты часто одобряли позицию греков; и здесь евреи казались хроническими подстрекателями беспорядков.

Сам Клавдий, которого связывала личная дружба с внуком Ирода Великого Иродом Агриппой, вдоволь натерпелся от тяжелых беспорядков между греками и евреями и от посольств александрийцев и евреев. Знаменитый «Лондонский папирус» содержит письмо, в котором идет речь о тех событиях в городе: «Что касается вопроса, кто из вас несет ответственность за восстание и вражду, я не склонен вынести определенный приговор, хотя ваши послы, особенно Дионисий, сын Феона, усердно защищали ваше дело перед лицом ваших противников, и я должен сохранить свой неумолимый гнев против любой стороны, которая возобновит вражду. Но я говорю Вам, если вы не прекратите эту твердолобую постоянную вражду друг с другом, я буду вынужден показать, что может стать с благожелательным принцепсом, если справедливый гнев охватит его душу. Поэтому я заклинаю еще раз вас, александрийцев, вести себя дружелюбно и мирно с евреями, которые много лет жили в этом городе, не оскорблять их при исполнении их религиозных обязанностей, а разрешить им соблюдение их обычаев, как это было во времена божественного Августа, и эти обычаи я подтверждаю после слушания обеих сторон.

Евреев же я прошу не стремиться к тому, что выходит за рамки того, что они до сих пор имели, и не посылать, как будто они живут в двух разных городах, две делегации, чего никогда раньше не случалось, а еще не вмешиваться в военно-спортивные игры гимназиархов и косметов (годичные чиновники, отвечавшие за образование юношей и проведение игр), но сделать полезным то, чем они владеют, и в городе, который не является их собственностью, наслаждаться изобилием благосостояния; также не приводить и не приглашать евреев, которые приплывают из Сирии и Египта; в противном случае я применю против них все средства, как против людей, которые будоражат весь мир. Если вы с обеих сторон прекратите такое поведение и будете готовы жить в обоюдном дружелюбии и терпимости, я со своей стороны хочу проявить заботу о городе, который издавна был связан дружескими узами с моим домом» (Перевод из книги X.И.Белла «Евреи и греки в Римской Александрии». Лейпциг, 1926).

Решающим переломным моментом не только для истории Палестины, но еще больше для истории иудейской религии были разрушение храма и падение Иерусалима в 70 г.н.э. Тяжелые последствия имела не столько реорганизация провинции Иудея или положение Веспасианом «храмового налога», который, с одной стороны, распространялся на большой круг лиц, а с другой – сдавался храму Юпитера Капитолийского, сколько ликвидация религиозного центра Иерусалима.

Евреи Палестины в своих молитвах хранили память об историческом центре иудейской религии и после падения Иерусалима. Еще в конце 1 в.н.э. это звучало в 14-м благословении восемнадцатой молитвы, которая произносилась три раза в день: «Сжалься, Яхве, наш бог, в твоем великом милосердии над Израилем, над твоим народом и Иерусалимом, твоим городом, и над Сионом, обителью твоего величия, и над твоим храмом, и над царством дома Давида, мессии твоей справедливости. Хвала тебе, Яхве, бог Давида, который построил Иерусалим» (Г.Л.Штрах – П. Биллербех «Комментарии к Новому Завету из Талмуда, 1928). Так как религиозный центр иудейской религии систематически разрушался и стали невозможными жертвоприношения и жреческие функции прежним способом, религиозная деятельность фактически переместилась в диаспоры.

Богослужениям в синагоге, как правило, не препятствовали. Для внутреннего же развития самой религии определяющим было то, что выжившие из иерусалимских культовых общин собрались в городе Ябне, южнее Яффы, и создали там новый верховный совет из 72 фарисейских книжников, «старейшин». В отличие от старого иерусалимского синедриона этот совет был полностью деполитизирован. Он занимался вопросами толкования и применения закона и приобрел быстро растущий авторитет. Благодаря таким раввинам, как Иоханан бен Саккан и Гамалиел II, его влияние все время увеличивалось. Установление и сохранность канона синагоги, создание новых греческих переводов и прежде всего не заканчивающееся толкование закона были основными задачами раввинов. Только они делали возможным утверждение иудейской религии в Римской империи и за ее пределами.

С такой точки зрения последствия взятия Иерусалима Титом были важнее последствий иудейских восстаний при Траяне и Адриане. Подробности введенного при Адриане и вновь отмененного при Антонине Пие запрета на обрезание остаются неясными и поэтому оцениваются по-разному. Вполне вероятно, что запрещение Адриана было связано с его принципиальным непризнанием кастрации, которое он разделял с Домицианом и что его соответствующий запрет не был первично задуман как репрессивные меры против евреев. Однако здесь, как и в случае с планом постройки на месте Иерусалима нового города Элия Капитолия, не была учтена реакция еврейского населения.

Восстание Бар-Кохбы (132—135 гг. н.э.) привело, правда, к «освобождению Иерусалима» и к «освобождению Израиля», однако оно было потоплено в крови. По сравнению с многочисленными жертвами и с обращением в рабство большой части выживших, выглядело скорее символическим актом, что в ареале древнего Иерусалима была построена колония Элия Капитолия с храмом Юпитера Капитолийского и Венеры, с административными и репрезентативными зданиями, что евреям был запрещен доступ в город и что провинция в будущем стала называться Палестина. Завоевание высокомерных было исполнено здесь в устрашающей форме, однако иудейская религия не была искоренена.

Римско-иудейские столкновения с самого начала страдали недоразумениями, недостаточной информацией и особыми трудностями для принципиально политического государства понять сущность еврейской религии и еврейского менталитета. Глубоко укоренившаяся в Риме ненависть к евреям, их фанатизму и радикализму при ретроспективном взгляде так же понятна, как и озлобление римлян, которые именно с этим униженным со времен Тита народом не смогли найти способа для мирного сосуществования. Для безысходности римской политики по отношению к евреям характерно, что даже такой принцепс, как Адриан, в конце концов смирился и предоставил событиям идти своим чередом.

После падения Иерусалима евреи внесли старые традиционные элементы в новые перспективы. Так, автор апокалипсиса Ездри связал с картиной Даниила о четырех мировых царствах, соотнес четвертое с Римом, который он идентифицировал с огромным орлом, против которого выступает в образе льва мессия: «Слушай, я говорю с тобой! Всевышний обращается к тебе; не ты ли остался из четырех зверей, которых я создал и через которых придет конец моему времени? Ты пришел четвертым и победил всех; поработил мир великим страхом, земной шар злым насилием; долгое время ты хитростью управлял вселенной, наводнил землю несправедливостью, мучил кротких и угнетал тихих, ненавидел честных и любил лжецов; разрушил города созидателей и снес стены беззащитных. И поднялось к Всевышнему твое оскорбление и твое высокомерие. Поэтому ты должен исчезнуть, ты, орел... и вся земля найдет покой, и мир облегченно вздохнет от твоего насилия и будет ждать милосердного приговора своего творца» (Г.Фукс «Духовное сопротивление против Рима в античном мире.» Берлин, 1938).

Другие картины выбрал в конце 1 в.н.э. один египетский еврей, который в 5-й книге «Сибиллинских пророчеств» вылил свою ненависть против Рима:

«С неба упадет в солнечный поток огромная звезда и сожжет глубокое море и сам Вавилон (Рим), и италийскую землю, из-за этого будут уничтожены многие чистые верующие евреи и правдивый народ. Плохое претерпишь ты среди плохих людей, но ты на все времена останешься покинутым... ненавидя свою землю, потому что ты стремишься к колдовству. Прелюбодеяния у тебя и запретное общение с мальчиками, ты, злой город, самый злополучный из всех. Горе тебе, нечестивый город латинской земли, ты, неистовый, змеиное отродье, как вдова ты будешь сидеть на берегу, и течение Тибра будет тебя оплакивать, супругу, у которой кровожадное сердце и безбожный разум, ничто ты не признаешь, что создает бог, когда говоришь: «Я единственный, и ничто меня не разрушит». Однако тебя и всех твоих разрушит предвечный бог, и не останется от тебя больше никакого следа. Оставайся, беззаконный, один и, смешанный с пылающим огнем, отправляйся в Тартар, Гадеса».

Тогда как Римской империи удалось на других территориях, таких, как регион кельско-лигурийского культа или религии друидов, разрушить по их пониманию бесчеловечные или политически опасные религиозные центры и интегрировать население в империю, то в Иудее все эти усилия потерпели крах. Они потерпели крах, потому что такая интеграция означала бы для еврейства самоотречение. Однако, несмотря на всю враждебность, презрение и недоверие со стороны римлян, иудейские синагоги смогли утвердиться в империи, пока снова не были подвержены гонениям Северов.

Этапы жизни Иисуса Христа в светской истории с самого начала подняли едва ли разрешимую проблему. Из известного отрывка из Евангелия: «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правлении Квириния Си-риею» (Ев. от Луки, 2,1). Нельзя точно установить дату рождения Христа так же, как и из устных неточных и отрывочных сообщений о годе распятия. В любом случае достоверно, год рождения Иисуса и начало христианской эры не совпадают, так же достоверно, что казнь произошла при Понтии Пилате в 30 г.н.э.

Эти трудности возникают прежде всего из своеобразия христианской традиции. Датированные только 70 г.н.э. Евангелия апостолов Марка, Матфея и Луки и позже добавленное Евангелие от Иоанна ссылаются на более старые предания; они не ставили цель дать историческую биографию Христа. Для них было важным передать религиозную традицию и особенно перевести слова и иносказания Иисуса с аравийского, на котором он говорил, на греческий язык. И круги, для которых писали евангелисты, интересовались в первую очередь словами Господа, его чудесами и его муками, а не подробностями современной истории. Приверженцы Иисуса, жившие с сознанием относительно близкого возвращения их господа и относительно близкого конца света, внутренне давно оторвались от светской истории.

Работа плотника Иисуса из Назарета охватывала сначала только пограничные территории иерусалимской общины, области у озера Генезарет и на севере древних израильских поселений, а также район Тира. Деятельность Иисуса приобрела во всех отношениях новые размеры только со времени его триумфального вхождения в Иерусалим, когда восторженные массы увидели в нем предсказанного мессию. Однако Синедрион иерусалимской религиозной общины решительно выступил против него; он видел в нем опасного обманщика и нарушителя спокойствия. Поэтому Иисуса приговорили к смерти за богохульство.

На римского наместника Понтия Пилата было оказано большое давление, пока он не утвердил смертный приговор, и его привели в исполнение римские солдаты. Как бы сильно события вокруг Иисуса ни волновали несколько дней Иерусалим и Иудею, Мартин Нот совершенно справедливо заметил: «Мировая история тогда не обратила на него никакого внимания» («История Израиля». Геттинген, 1959).

Это изменилось лишь тогда, когда раннехристианская община, несмотря на все преследования, стала твердо придерживаться веры в Иисуса в соответствии с его словами: «Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше» (Ев. от Иоанна, 15, 20). Первый мученик Стефан был убит не римлянами, а иудеями. Ситуация изменилась, когда римский гражданин Павел начал успешную миссионерскую деятельность среди неевреев, причем он не принуждал их ни к обрезанию, ни к соблюдению закона Моисея. На «Апостольском соборе» 48 года н.э. были устранены трения между так называемыми языческими и еврейскими миссионерскими организациями; христианская религия охватила после этого широкие круги.

Около 48 г.н.э. Павел совершил свое первое большое миссионерское путешествие на Кипр, в Памфилию, Писидию и Ликаонию. Между 50 и 52 гг. н.э. радиус его деятельности протянулся дальше: тогда он посетил Сирию, Киликию, Фригию, Галатию, Македонию и Грецию. Во время третьего миссионерского путешествия Павел через провинции Азия и Македония продвинулся до Илирика и мог сказать о себе: «Силою знамений и чудес, силою Духа Божия, так что благовествование Христово распространено мною от Иерусалима и окрестности до Илирика» (Послание к Римлянам, 15, 19). Павел полагал, что христианская вера должна быть возвещена во всем мире; показательно, что он нашел свою смерть в столице империи.

По преданиям Павел являлся самым известным проповедником раннего христианства и вообще символом проповедничества. Но он был не единственным среди ранних проповедников, которые способствовали быстрому распространению христианства. Павел воспользовался не только своим римским гражданским правом, но и духовными столкновениями между фарисеями Иерусалима. Он использовал также свое ремесленническое умение палаточного мастера и в отличие от шарлатанов, странствующих проповедников и чудотворцев жил своим трудом, гордился тем, что не был обузой общине.

Как следствие миссионерской деятельности, центры тяжести христианской религии быстро переместились в греко-сирийский и греко-малоазиатский регионы. Центрами стали Антония и Эфес. В насчитывающей около 800 000 жителей Антиохии с 32 г.н.э. существовала христианская община, в которой в соответствии со структурой населения преобладало «языческое христианство». В лице Игнатия, третьего епископа города, который называл себя епископом Сирии, община приобрела первого крупного предводителя, и в Антиохии получили от римлян название «христиане», как обозначение приверженцев Христа.

Из Антиохии были освоены периферийные районы Сирии: около 100 г.н.э. христиане уже были в Эдессе и Пальмире. Вплоть до 6 в.н.э. сохранилось значение города как цитадели христианской веры и проповедничества. Развитие христианства в Эфесе сначала было теснейшим образом связано тоже с деятельностью Павла, который жил там в 52 и в 54—57 гг. н.э. и рассылал оттуда свои послания к провинциям и общинам, а также христианам Галатии и Коринфа. Однако настоящий расцвет для этой общины наступил только с Иоанном. В Эфесе возникла самостоятельная и влиятельная христианская школа. Сам город в течение первых трех столетий являлся исходным пунктом и оплотом христианского миссионерства Малой Азии, однако его влияние распространялось вплоть до Запада империи. Так, в 177 г.н.э. религиозные общины в Лионе и Вьенне считали своей главной общину в Эфесе, а годом позже христиане Лиона выбрали своим епископом Иренея Эфесского, который писал по-гречески и проповедовал по-кельтски.

К югу от Палестины важнейшим центром христианства стала Александрия; с начала 2 в.н.э. в большом количестве появляются христианские папирусы. Александрия давала возможность для соприкосновения христианства с греческой философией и образованием, это наложило отпечаток на Клемента Александрийского и Оригена. На Востоке также христианство с ранних пор распространилось за пределы границ империи, особенно в Абиадене. К началу 3 в.н.э. в районе Тигра известны около 20 епископств. Наоборот, проблематичной стала миссия апостола Фомы в Индию. Христиане в Индии засвидетельствованы только сообщением Индикоплевста Кузьмы около 530 г.н.э.

Совсем иначе протекало развитие на Западе империи. В самом Риме при Клавдии дело дошло до беспорядков, которые были вызваны проповеднической деятельностью еврейских христиан в синагогах. Как сообщает Светоний, этот принцепс «иудеев, постоянно волнуемых Христом» (sic!), изгнал из Рима (Светоний «Клавдий», 25, 4. М.: «Наука», 1964). Тяжелее ударило по римской христианской общине преследование Нерона в 64 г.н.э. Подробности мученичества Петра и Павла в Риме спорны; первое письмо Клемента конца 1 в.н.э. тем не менее ясно показывает, с одной стороны, как глубоко было уважение к апостолам в Риме, а с другой, дает понять, что римская община претендовала на особый ранг. Памятник апостолам подтверждает их авторитет, правда, он был установлен гораздо позже.