Текст книги "История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Это римское представление об аламаннах станет понятным в том случае, если учесть, что радиус их вторжений не ограничивался землей между Рейном и укрепленными границами. Так, в 260 г.н.э. они продвинулись до Италии, где у Милана были побеждены Галлиеном. Вторжения в Италию и Галлию повторились, хотя их ход в деталях точно реконструировать невозможно.

Наоборот, известны последствия на римской стороне. В качестве важнейшего нужно назвать образование в 260 г.н.э. отдельной галльской Империи, когда стала очевидной неудовлетворительность римской обороны на этой границе, и армия и население Галлии взяли свою судьбу в собственные руки. Также и на юге десятинных полей, на территории современной Швейцарии, аламаннские наступления велись с большой активностью. На 260 г.н.э. доказано присутствие римских войск, в Виндониссе были усилены крепости, в верховье Рейна построены наблюдательные башни и убежища для населения. Благодаря местным инициативам и центральным указаниям в этом районе возникла оборонительная система, носящая новые черты. Она не состояла, как в прежние времена, из больших лагерей и крепостей, а только из большого количества башен и маленьких укреплений.

То, что особенно сильно отразилось на земле Швейцарии и особенно хорошо исследовано, относится и ко всему пограничному пространству Империи: Империю теперь окружал оборонительный пояс с целой сетью опорных пунктов и защитных сооружений. В этих сооружениях защищали не только прежние военные позиции, но в первую очередь свои семьи и имущество. Интенсификация обороны в процессе аламаннских нашествий понуждала к новым подразделениям. Велением времени для армии, для укреплений, а также и для областей подчинения были маленькие единицы. Теперь для поселений стали характерными защитные сооружения на горах, полуостровах и возвышенностях.

Те же самые предпосылки, что и у аламаннов, относятся к франкам. И у них сначала речь шла не о цельной племенной единице, а о динамичном объединении более древних племен; прежде всего бруктеров, хамавов и салических франков. В тридцатые годы 3 в.н.э. там также произошли первые беспорядки; в середине века вызванные франками волнения распространились до среднего Рейна. Только усиление римской обороны в этом пространстве галльской Империи переместило активность франков опять в нижнерейнский сектор. В 260 г.н.э. был разрушен Траехт (Утрехт), франкские поселенцы твердо стали на ноги уже на левом берегу Рейна; через поколение франки завладели также древней землей батаверов.

Битвы против франков продолжались до времен Константина. С безжалостной жестокостью вел против них войну молодой император, и при нем появились на монетах олицетворения их грозных противников на рейнском фронте – Франции и Аламаннии, как окончательно побежденных. Это были последние конкретные покорения, которые прославляла императорская монетная эмиссии, однако и этим успехам не суждено было долго продержаться.

Промежуточный итог для рейнского фронта показывает, что территориальные потери в результате вторжений аламаннов и франков были значительно меньше, чем экономические потери в галло-германских провинциях и в самой Италии. В отличие от отказа от Дакии потерю десятинных полей, по римским критериям земли без больших городов и без особых экономических функций, можно было перенести. Однако продолжающееся десятилетия стремление к разрушению, которое охватило тогда всю Галлию, опустошало эту процветающую землю. Многие разрушенные храмы и форумы городов, многие памятники не были восстановлены. Нет более красноречивого доказательства, чем тот факт, что из их развалин были построены городские стены.

Ситуация в 3 в.н.э. изменилась также и в районе среднего и нижнего Дуная. При Галлиене напомнили о себе маркоманны, когда они в 254 г.н.э. напали на лишенную тогда войск Паннонию и продвинулись до района Равенны. Однако были оттуда отброшены и удовлетворились уступкой земли вблизи верхнегерманской границы. Договор был санкционирован еще и тем, что Галлиен взял в жены дочь маркоманнского царя. Такой же была роль квадов, вандалов и бастарнов. Все эти племена участвовали в нападениях на Римскую Империю, которые обрушились во второй половине 3 в.н.э, прежде всего на Дунайские провинции; но решающей движущей силой развития они тем не менее не были.

Гораздо более активными и опасными проявили себя не покоренные Римом, но бежавшие из Дакии группы так называемых дакских свободных племен, прежде всего карпов. Со времени Каракаллы они постоянно нападали на Дакию и Мезию; высшей точки их вторжения достигли в середине столетия. Хотя немало римских императоров украшало себя победным именем Карпийский, как Филипп Араб или Карпийский Великий, как Аврелиан или Дакский Великий, как Каракалла, Максимин Фракиец, Деций или Галлиен; эти набеги закончились только в тот момент, когда Аврелиан в начале семидесятых годов 3 в.н.э. поселил большую часть этой группы южнее Дуная.

Совсем другие исторические размеры приобрели походы готов. Их авангард еще в 120 г. до н.э. образовывали кимбры и тевтоны. Второй волной за ними последовали еще в 1 в. до н.э. вандалы. Параллели между археологическими находками в Силезии, принадлежащими к этому времени, и более древними в Северной Ютландии приблизительно очерчивают радиус походов вандалов. То есть это дает возможность с большей долей вероятности предполагать, что вандалы из своего первоначального места проживания в Северной Ютландии продвинулись в область устья Одера и Вислы, откуда позже были изгнаны готами. В конце концов, они надолго осели на территории Верхней Силезии.

Третьим звеном этой цепи были бургунды и ругии, которые сначала жили в землях северо-восточнее от вандалов на побережье Балтийского моря. Четвертую волну этого большого потока вне всяких сомнений представляют походы готов. Вызваны ли они, как и все остальные, изменением климата, связанного с оседанием берегов, как это принято считать в настоящее время, однозначно доказать нельзя.

Современные попытки реконструкции готских походов опираются в большинстве своем на фрагментарно сохранившиеся и, как правило, неподробные письменные сообщения, а также на анализ археологических находок. В центре литературных источников стоят те выдержки, которые собрал в 551 г.н.э. Иордан из двенадцатитомной истории готов Кассиодора, канцлера Теодерика. Понимание и оценка археологических находок не менее проблематичны, чем интерпретация частично идеализированных, по крайней мере, односторонних письменных сообщений. Тем не менее сравнение керамики из района устья Вислы и нижнепомеранского побережья с керамикой из страны вестготов дает основание для определения пути первой фазы готского похода на рубеже новой эры. Дальнейшие его пути даже с помощью комбинаций археологических доказательств и данных Иордана остаются только гипотезами.

С некоторой долей вероятности поход проследовал сначала вдоль течения Вислы на юго-восток. После перехода болот Ракитно он достиг названной у Иордана области Оций, которая идентифицируется с украинским черноземьем. Иордан дальше сообщает о катастрофе на мосту, которая якобы привела к разделению готов. Проследовал ли поход вдоль Днепра, не столь достоверно, как это часто представляют; в 3 в.н.э. не Днепр, а Днестр разделил остготов от вестготов. Во всяком случае вестготы тогда владели территорией между Днестром, Карпатами, Валахией и нижним Дунаем, остготы – по обеим сторонам Днепра до Азовского моря и Дона на востоке. Радиус, по которому передвигались отдельные готы, был гораздо шире: в буддийском храме, расположенном в 120 км севернее Бомбея сохранились две надписи середины 2 в.н.э., в которых в качестве жертвователей упомянуты готы Ирила и Кита.

К вестготам и остготам в течение 3 в.н.э. присоединились другие германские группы. Около 250 г.н.э. на Крымском полуострове было основано поселение так называемых крымских готов, которые внутри готского сообщества сохранили относительную самостоятельность. Около 267 г.н.э. в качестве жителей Приазовья появились герулы. Они долгое время были совершенно независимыми и только при Эрманарике интегрировались в Остготскую Империю. У подножия Карпат, особенно в Северной Трансильвании, то есть севернее от вестготов, в середине 3 в.н.э. осели гепиды. Они, как и готы, некоторое время проживали на Нижней Висле, так как еще в 6 в.н.э. острова в дельте Вислы назывались Гепидскими островами.

В своих новых местах проживания готы соприкоснулись с сарматскими группами населения, наряду с уже упомянутыми язигами, особенно с аланами к востоку от Дона. Этот кочевой народ значительно повлиял на вооружение и способ ведения войны готов. Теперь образовалась мощная готская конница, которая переняла у аланов копья, длинные мечи и частично кольчуги. Благодаря этому, а также благодаря многократной смене колесниц готские атаки приобрели динамичность и мобильность.

Иордан так описывает ситуацию перед серединой 3 в.н.э.: «Этот народ чудесным образом проявил себя на земле, где он жил, то есть на берегах Черного моря в Скифии; он неоспоримо удерживал такие огромные земли, так много морских бухт, так много рек: под его кулаком часто лежал на земле вандал, на продажу выставлялись пленные маркоманны, обращались в рабство квады. При правлении... Филиппа (Араба, 244—249 г.н.э.) над римлянами... готы из друзей превратились во врагов, потому что их лишили их дани. Когда они при своих царях жили раздельно, они являлись союзниками Римской Империи и ежегодно принимали налоги. Короче, Острогота перешел тогда со своими земляками Дунай и разграбил Мезию и Фракию» («Гетика», XVI, 89).

Нашествия готов и союзных с ними групп с короткими перерывами продолжались десятилетиями. После середины столетия они многократно являлись главным театром боевых действий Империи, который, правда, довольно часто был одним из многих фронтов, так как она была перегружена особенно войной с Сасанидами и с узурпаторами внутри самой Империи. Век спустя Аммиан Марцеллин так описал те походы: «Полчища скифских народов (готы и союзные с ними племена Причерноморья) с 2 000 кораблей переправились через Босфор и Геллеспонт и причинили после своей переправы тяжелое несчастье на воде и на земле, но, когда они возвращались домой, то потеряли много своих людей. Пали в борьбе с варварами императоры Деции, отец и сын. Были осаждены города Памфилии, опустошены многие острова, пожаром сожжена вся Македония. Долго враги осаждали Фессалонику и Кизикос. Ими был завоеван Анхиал и почти в то же самое время Никополь, город, который когда-то основал император Траян в память о своей победе над даками. После многочисленных кровавых поражений с обеих сторон ими был разрушен Филиппопель, после того как внутри его стен были убиты 100 000 (?) человек, если анналы сообщают правду. Без стеснения прошли враги через Эпир, Фессалию и всю Грецию; но после того как император Клавдий (Готик) вступил на трон, проявил себя победоносным полководцем и слишком рано умер почетной смертью, они были изгнаны Аврелианом, энергичным человеком и неумолимым мстителем за все зло, и долго сидели тихо, и только позже их разбойничьи банды вторгались иногда в пограничный район империи» (31, 6, 15).

Уже этот первый очерк готских вторжений показывает размер опасности, которую они представляли для всего римского Востока. К катастрофам и потерям, которые, конечно, были не легче, чем на Западе, нужно добавить, что римская власть на Востоке Империи больше не справлялась со своими задачами. Выплаты субсидий предполагаемым союзникам, отказ от дакского внешнего бастиона и расселение германцев в пограничных областях были уступками внешнему давлению, которые давали лишь временную передышку. Правда, все еще удавалось удерживать римское господство на Нижнем Дунае, но уже чувствовалось, что динамичные соседние племена однажды преодолеют все преграды, потому что здесь, в отличие от аламаннов и франков, появились гораздо большие группы населения.

Из многочисленных реакций на постоянную угрозу со стороны пограничных соседей и переселения народов, которые оказали влияние на все сферы римской жизни, в качестве примера назовем одну – изменение способа поселений и картины городов. Тогда как при принципате для городов была правилом почти неограниченная протяженность, процесс роста без учета соображений обороны, теперь нормой стала концентрация поселений в местах максимально благоприятных для защиты. На Западе этот процесс особенно четко проявился в случае со Страсбургом. Там римский город вернулся теперь к той территории, с которой он начал свое развитие, к ареалу легионерского лагеря на острове Иль. В константиновское время там, наконец, сделали выводы и пожертвовали территорию внутренней городской черты в пользу монументального городского укрепления.

В самом Риме тоже уже при Деции началась постройка городского укрепления. При Аврелиане была сооружена частично сохранившаяся до сих пор стена с типичными четырехугольными кирпичными башнями. Не только в особенно подверженной нападениям готов Греции, но и в Италии были тогда укреплены многочисленные города.

Едва ли другой признак более красноречиво указывает на конец долгой эры мира, как этот конец свободных поселений, который предвещал жизнь в охраняемых ячейках позднеантичных городов.

Римская империя при солдатских императорах (235—284 гг. н.э.)

От Максимина Фракийца до Траяна Деция (235—251 гг. н.э.)

Максимин Фракиец, который после убийства Севера Александра и Мамеи в 235 г.н.э. был провозглашен императором войсками, сконцентрированными в Майнце для похода против аламаннов, был первым солдатским императором в узком смысле слова и одновременно типичным представителем этого нового вида римского правителя. Происхождение этого сына фракийского пастуха позже по совершенно прозрачным причинам было еще больше варваризировано; по «Истории августов» он якобы был сыном бога и одной аланки. В наше время это свидетельство привело к тому, что в Максимине Фракийце стали видеть римского императора германской крови. Об этом не может быть и речи.

Правда, этот опытный воин обладал невероятной физической силой; портрет на монетах показывает жесткость беспощадного человека, который во всех отношениях казался полной противоположностью своего изнеженного предшественника. Новый правитель, служа кавалеристом, ступень за ступенью поднимался по служебной лестнице и, наконец, на пути к всадническому сословию достиг высочайших должностей. Сначала префект Месопотамии, в 234 г.н.э. он получил поручение сформировать в Паннонии и Иллирии войска для войны с германцами. Насколько он, несмотря на свою суровость, был любим в армии, настолько был чужд сенату и столице. Как император он никогда не вошел в Рим.

Рис. Максимин Фракиец.

Первой задачей, которую поставил себе новый император, была война с аламаннами, которой хотели избежать Север Александр и Мамея. По сообщению Геродиана, войско перешло Рейн недалеко от Майнца и продолжило продвижение предположительно в юго-восточном направлении. Применение крупных контингентов восточных и североафриканских вспомогательных групп, особенно лучников, копьеметателей и кавалерии, значительно способствовало удаче римских наступлений. Когда германцы отошли в леса и болота, римляне сожгли поселения, уничтожили урожай и забили скот. Где только было возможно, император разрешал грабить. Однако, с другой стороны, Геродиан прославляет отвагу императорских профессиональных солдат, которые бесстрашно бросались на германцев. Максимин приказал изобразить эти битвы на огромных картинах и выставить их в Риме перед курией. То, что он принял теперь победное имя Германик, говорит не столько о масштабах его успеха, сколько о том, что ему удалось почти на два десятилетия консолидировать положение в Верхней Германии.

Уже в 235 г.н.э. Максимин Фракиец возвел своего сына Максима в Цезари; свой зимний лагерь он расположил в Сирмии и оттуда в следующие два года провел успешные сражения против сарматов и даков, правда, в деталях ход этих сражений неизвестен. Насколько внушительными были военные акции, настолько драматически развивались события внутри Империи. Так как Максимин Фракиец в начале своего правления удвоил жалованье и любым способом старался материально обеспечить армию, он беспощадно взимал по всей Империи налоги и особые подати. Чтобы добраться до денег, он предоставил свободу действий доносчикам и совершенно распоясался, когда случился первый заговор.

Современник Геродиан описал тогдашнее положение так: «Ежедневно можно было видеть, как люди, которые еще вчера принадлежали к богатейшим слоям, сегодня просили милостыню; таким большим было корыстолюбие тирании, которая в качестве предлога пользовалась необходимостью содержать солдат... Когда Максимин, сделав бедными большинство благородных семей, пришел к убеждению, что добыча слишком мала и недостаточна для его целей, он принялся за общественную собственность, и все деньги, которые города накопили для благотворительных целей и для распределения между горожанами или которые были предназначены для театров и праздников, отнял, как и дары по обету в храмы и изображения богов, и памятные подарки героям; и все убранство общественных зданий и все, что служило для украшения городов, и металл, из которого чеканились монеты – все перешло в тигель. Это поведение крайне ожесточило городское население... И солдаты не были с этим согласны, так как их родственники и друзья упрекали их, потому что Максимин поступал так ради них» (7, 3).

Даже если Геродиан слишком обобщает и преувеличивает, бесспорно, что правление Максимина Фракийца отличало сильнейшее внутреннее давление. Например, большой Кёльнский клад монет показывает, что тогда храмовые сокровища, а также частное имущество в значительном количестве закапывалось, потому что его хотели сохранить от конфискации. Император явно перегнул палку. Под давлением вымогательств началось противоборство в провинции Африка. Когда там прокуратор поднял и без того высокий фискальный налог, арендаторы императорских доменов, колоны и более молодые и энергичные собственники города Фисдра решили оказать сопротивление. В марте 238 г.н.э. они провозгласили императором проконсула провинции Африка Гордиана I, восьмидесятилетнего старика из знатной римской семьи. Это был один из редких случаев в 3 в.н.э, когда узурпация была проведена не войском. Претендент сразу же объявил своего сына Гордиана II августом.

Движение Гордианов распространилось очень быстро, это было лучшим доказательством того, как сильно ненавидели жестокое правление Фракийца. Посольству Гордиана удалось добраться до Рима, сенат примкнул к нему. Городской префект и присутствующий преторианский префект, наместник Максимина Фракийца в столице, были убиты, а с ними много сторонников солдатского императора. Даже провинции на Востоке Империи стали на сторону узурпаторов. Однако в самой Африке обстоятельства между тем изменились. Наместник соседней Нумидии во главе гарнизонированного в его провинции легиона и грозной мавританской кавалерии вторгся в провинцию Африка. Хорошо вооруженные регулярные войска быстро преодолели сопротивление плохо вооруженных инсургентов. Гордиан II пал в сражении, его отцу оставалась только добровольная смерть.

Но в Италии сенат зашел слишком далеко, чтобы вернуться к Максимину Фракийцу. Еще при жизни Гордианов I и II была создана комиссия из 20 консуляров, нечто вроде исполнительного комитета, который должен был организовать восстание против Максимина Фракийца и прежде всего руководить сопротивлением против ожидаемого наступления его армии. После сообщения о смерти Гордианов императорами были провозглашены, два видных члена комитета – Пупиен и Бальбин. Пупиен при этом не был типичным представителем римской аристократии, но он был опытным офицером и толковым административным чиновником. Его коллега Бальбин, наоборот, происходил из знатной и влиятельной семьи. Однако после провозглашения этих двух новых правителей римский народ настоял на передаче цезарского достоинства еще и внуку Гордиана I Гордиану III.

Оба императора, Пупиен и Бальбин, первый раз в римской истории получили одинаковые полномочия и почести. Естественно, что они демонстративно подчеркивали свою преданность отцам-сенаторам и сохранили комиссию двадцати. Кроме того, в надписях на монетах они патетически уверяли в своей взаимной любви и взаимном согласии, но на деле этого согласия не существовало. Правда, сначала военные и организаторские задачи перекрыли все противоречия. С военной точки зрения, положение восставших казалось безнадежным, но Максимин Фракиец щедрым денежным подарком снова обеспечил преданность войска. Преисполненная ненависти к метрополии, армия, усиленная германской кавалерией, повернула от Дуная на запад. Казалось, что события в Африке теперь повторились в Италии.

Однако появились силы, о мощи которых никто не подозревал. Города и общины, то есть прежде всего ведущие слои муниципальной аристократии, знали, чего им ждать от приближающегося войска. Во главе с комиссарами сенатских императоров они были готовы на любые жертвы и лишения. Все продовольственные запасы припрятывались или уничтожались, армия Максимина Фракийца при продвижении обнаружила пустынную, покинутую землю. Эмона (Лайбах), первый большой город, который она встретила на своем пути, был эвакуирован; в войске Максимина во время этого неподготовленного похода появились первые трудности. Первоначальное воодушевление уже прошло после всех этих мытарств, когда армия подошла к Аквилее.

Аквилея была готова к обороне и полна решимости бороться до конца. Все, что могло быть использовано осаждающим войском, уничтожили; из-за сильных весенних дождей вздулась река Изондо; погода и лишения ухудшали положение войска Фракийца, и настроение совсем упало, когда закончился неудачей первый штурм и были отклонены требования о сдаче. Максимин Фракиец сделал все, чтобы приблизить катастрофу, свалив вину за все неудачи на своих подчиненных. Перед решительным сопротивлением города Аквилея поник дух этого закаленного в сражениях войска. Максимин Фракиец и его сын Максим были убиты, армия принесла присягу сенатским императорам.

Начиная с Михаила Ростовцева, его положения «об антагонизме между городом и страной» как об «основной движущей силе социальных революций 3 века» («Общество и экономика Римской Империи». Лейпциг, 1931, 205), события 238 г.н.э. подробно изучались в многочисленных исследованиях. Какими бы эпизодическими на первый взгляд ни казались эти события, они соответствуют «геологоразведке», то есть обнажению социальных и политических наслоений и их тектоническому смещению. В этой функции они требуют более подробного рассмотрения.

Восстания 238 г.н.э. были поддержаны разнообразными оппозиционными силами. Но самым ожесточенным по понятным причинам было сопротивление имущих слоев, которые при терроре нового правления боялись за свою собственность, привилегии, социальное положение. При этом характерно, что общность интересов имущих слоев не выходила за рамки старых сословий, сенат и муниципальная аристократия стали важнейшими оппозиционными группами, причем поведение муниципальной аристократии в Северной Африке не отличалось от поведения в Верхней Италии.

Мотивы тех сенаторов, которые выступали против солдатского императора, точно определить нельзя. Разумеется, отдельным из них новый режим испортил карьеру, они потеряли ключевые посты в армии, администрации, влияние и власть, принадлежали ли они к совету принцепса Севера Александра или нет. Однако гораздо более серьезной была угроза существованию этого слоя, экономический базис которого теперь был в опасности. Солдатский же император, который должен был собирать огромные суммы, чтобы удовлетворить свой единственный оплот – армию, с его точки зрения не имел другого выбора, кроме как выкачивать деньги у богатых.

Правда, прошло некоторое время, пока был осознан весь масштаб этой политики. Представители муниципальной аристократии в городах отреагировали так же, как и сенат. В Северной Африке и Италии им удалось мобилизовать всех от них зависящих против нового режима, против «тирана» и его приспешников. Ненависть восставших сосредоточилась не только на Максимине Фракийце, но и на всех даже случайно находящихся в этой части империи чиновниках, командирах и судьях, даже на простых солдатах и низших чинах, которые, конечно же, не могли нести ответственность за эксцессы нового курса. При этом североафриканские арендаторы играли сначала в восстании такую же важную роль, как и организованная молодежь из городской буржуазии.

Однако и низшие слои городов и страны тоже примкнули к восстанию, и они видели угрозу в императоре и его военном аппарате. Городской плебс Рима, правда, уже давно шел своим собственным путем и не был безвольным инструментом в руках сената. На первом месте для него стояло продовольственное снабжение, которое мог гарантировать только богатый император. Поэтому приходит мысль, что плебс Рима выступил по материальным мотивам за молодого Гордиана III, который слыл необыкновенно богатым и от которого он в самом скором времени мог ждать удовлетворения своих потребностей.

Какой бы маленькой ни была собственность городского и деревенского плебса, но ее они тоже могли потерять, так как армия обеспечивала себя за счет земли, по которой она продвигалась. Без этого широкого базиса города Северной Италии никогда бы не смогли оказать существенного сопротивления. Их успешная оборона свидетельствует, какими живучими были местные силы, если речь шла о сохранении их имущества. События 238 г.н.э. являются яркой иллюстрацией ожесточения, с которым широкие массы населения защищали свою собственность от возрастающих требований армии и императора. Они определяют также и границы солдатской императорской власти, которые она не смогла соблюсти, очевидно, опираясь только на армию. Крах Максимина Фракийца показывает, что консолидация власти солдатского императора может осуществляться только тогда, когда он сумеет обеспечить себе широкий базис или создать государственный аппарат в соответствии с его интересами. Это удалось только Диоклетиану.

После падения Максимина Фракийца Пупиен, который принял капитуляцию войска перед Аквилеей, вместе со своим соправителем Бальбином и Гордианом III торжественно вошел в Рим. Однако там императоры допустили ошибку, оставив в городе иллирийскую гвардию; сразу же начались интриги. Преторианцы проявили свою прежнюю заносчивость, на улицах города дрались с народом и подожгли часть Рима. Наконец, изловили Пупиена и Бальбина и убили их в своем лагере.

Рис. Гордиан III.

Из правителей остался только Гордиан III, который, будучи августом, мог править единолично, но сейчас уже нельзя узнать, кто за него фактически осуществлял власть. Как показывают замещения должностей в империи, влияние сената сохранилось. Одним из важнейших полководцев тогда был Менофил, который руководил обороной Аквилеи и теперь как наместник Нижней Мезии отражал набеги карпов и готов. На ключевых позициях появляются и другие члены сенаторского исполнительного комитета.

Тогда как внутри государства административная машина функционировала бесперебойно, в пограничных районах очень быстро обозначились очаги опасности. Гордиан III расформировал в Северной Африке легион, который подавил восстание обоих Гордианов. Но этот вполне понятный акт возмездия оказался опасным. Когда в 240 г.н.э. в Карфагене восстал узурпатор Сабиниан, было невозможно применить против него боеспособные войска; вспомогательные формирования, которые заняли место легиона, располагали небольшой ударной силой. Прошло много времени, пока был подавлен этот африканский мятеж.

Очаг опасности на Нижнем Дунае Менофил смог удержать под контролем. Самым тяжелым было положение на Ближнем Востоке, где Шапур I уже в год своего вступления на престол, в 241 г.н.э., развернул новые наступления, требовавшие принятия немедленных контрмер. Ими руководил Тимесифей (Гай Фурий Сабин Аквила Тимесифей), который начал с командования над вспомогательной группой и в типичной для всадника последовательности должностей в провинциальной администрации и на императорской службе поднялся до преторианского префекта.

Тимесифей проявил себя не только на военной и административной службе, он был прежде всего предан Гордиану III, который женился на дочери Темисефея. Получив большие воинские соединения, которые во время своего марша на Ближний Восток в 242 г.н.э. отбросили напавших на Фракию карпов, Тимесифей в 243 г.н.э. начал контрнаступление. В Сирии стабилизировалось римское господство, Карры снова взяты, сасанидское войско разбито у Ресаины в верхнем течении Хабора. После взятия Низибиса и Сингары уже начался новый прорыв на Ктесифон, когда Тимесифей умер.

В качестве преторианского префекта, а фактически главнокомандующего, на его место заступил арабский шейх из Гаурана Марк Юлий Филипп. В отличие от Тимесифея он не довольствовался ролью второго. Трудности со снабжением, возможно, созданные специально, были непосильным бременем для молодого императора. Армия роптала и после недостойного спектакля, когда Гордиан пытался по крайней мере спасти свою жизнь, в февраде 244. г.н.э. император был убит у Заифы. Филипп Араб вступил в наследство.

На трон снова взошел человек с Востока. В отличие от дома Юлии Домны он происходил не из городского центра древней цивилизации, а из скудной и мрачной гористой местности. Он всегда демонстрировал приверженность своей родине и семье. Так, он свою родную общину севернее от Босны возвысил в ранг колонии и дал ей имя Филиппополь. Совершенно в стиле столицы он оборудовал его термами, театром и двором, но прежде всего монументальным храмом богу Марину, которым сделал своего покойного отца.

Как и у Северов, для Филиппа Араба было характерным явное династическое мышление. Для него было само собой разумеющимся, что он сразу же сделал Августой свою жену Отацилию Северу и несколько лет спустя почтил ее тем же титулом, который был введен для сирийских императриц: мать Августа и сената, и лагерей, и отечества. Семилетний сын Филиппа, тоже Филипп, сразу же после прихода к власти отца стал Цезарем, а в 247 г.н.э. Августом и, наконец, верховным жрецом. В управлении Империей Филипп Араб, возможно из недоверия, тоже опирался в первую очередь на родственников. Он назначил своего брата главным наместником восточных провинций, зятя – наместником дунайского региона. Вне сомнений, это вызывающее предпочтение родственникам позже спровоцировало решительное противодействие.