Текст книги "История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

С Северами по всей Империи начинается период новой строительной деятельности. В Риме его открывает большая триумфальная арка на склоне Капитолия и фасад дворцовых зданий на Палатине, на котором изображены семь планет и дневные боги.

В процессе крупных передвижений войск этого правления в провинциях появились многочисленные дороги. Центр тяжести императорских инициатив и здесь приходится на Африку. Постройки в Лепте Магне уже упоминались. Карфаген тоже испытывал особую заботу правителя. Монеты прославляют милость императора к Карфагену. Их изображения показывают богиню города на льве и текущую из скалы воду, как символ восстановления водопровода.

В процессе разнообразных реформ Италия потеряла основные привилегии своего особого положения, тогда как провинции извлекли пользу из смещения центра тяжести. Примечательной была перемена в языковой политике. Местным языкам предоставили равноправие в суде и административных инстанциях, это новшество ограничивалось не только пунийским в Африке, но распространялось и на кельтский в Галлии и в рейнских землях. Там теперь на межевых камнях, кроме римской мили, появилась древняя кельтская мера длины, левга, которая соответствовала 2,3 км.

В религиозной сфере решающее значение имело почитание североафриканских богов. В процессе религиозного развития эпохи императоров древние пунийские божества Танит и Ваал-Аммон давно превратились в Деа Целеста (Небесная Богиня) и Сатурна. Поэтому понятно, что почитание Целесты и Сатурна достигло максимальных размеров и что сама императрица почиталась приближенной к Целесте. Однако официально культ Целесты в Риме при Северах введен не был. Кульминационного пункта почитание Танит в Римской Империи достигло при Элагабале, и то на короткое время. Когда сирийский жрец-император приказал перевезти в Рим черный каменный цилиндр бога своей родины, он связал с ним Минерву как вторую богиню Целесту, т.е. Танит. Однако наряду с этим мало просуществовавшим триумфом новой триады империи поклонение небесной деве распространилось до века Адриана, где Танит в характерной для того времени синкретической форме прославлялась таким образом: тождественная дева матери богов, богине Мира, богине Отваги, Церере, сирийской богине с весами, взвешивающей жизнь и право.

В понимании Септимия Севера своей власти и в его идеологии пересекались традиционные и новые элементы. В общей сложности обращение римской Империи к новым формам несомненно. Со времени отказа Марка Аврелия от адаптивной системы изменились и представления римского «императора». Правление Северов не имело ничего общего со стилизацией власти принцепса Августа. Прежде всего новое отношение императора к армии, с одной стороны, утверждение новой династии и начинающееся отмежевывание правителя от общечеловеческой сферы – с другой, расставили теперь решающие акценты.

Правда, здесь нужна тщательная дифференциация. Хотя Септимий Север в тронном зале сидел между статуями Геракла и Диониса, он не позволил поклоняться себе, как богу. Для него стало типичным обращение господин, и при случае императоры дома Северов приветствовались как священнейшие Августы или священнейшие императоры. Золотая монета 201 г.н.э., на которой Септимий Север изображен как Солнце, а Юлия Домна как Луна, стоит изолированно и не доказывает обожествления живого правителя, но принадлежит к кругу символики вечности. Солнце и Луна являются здесь выражением вечности Империи.

Божественный дом, весь императорский дом, династия, были призваны на их место волей богов. Этот дом божественен не потому, что, как в эллинистическое время, император и императрица были явлениями и представителями богов, а потому что боги предназначали этому дому судьбоносную задачу. С этим связана примечательная зависимость Септимия Севера от астрологии, как пути заручения волей богов. Не может быть никаких сомнений, что для него расположение звезд и предзнаменования являлись доказательствами его призвания. В соответствии с представлениями времени он перенес это призвание на весь дом, который гарантировал тем самым вечность Империи.

Эта династия снова и снова изображалась, как единство, например, на известной Берлинской станковой картине, которая написана в традиции египетских изображений мумий, или на монетах, которые прославляют объединенный портрет дома, как благоденствие времени. Итак казалось, что преемственность власти фактически гарантирована на долгое время. Однако демонстративные призывы к согласию доказывают, что единство династии в дни Севера было уже под угрозой. Стареющий император, однако, не строил никаких иллюзий по поводу опасностей, грозящих его дому.

Всплывали другие элементы легитимации власти. Функция мстителя за Пертинакса была только временной программой; на долгий же срок, однако, правитель на три месяца Пертинакс едва ли подходил в качестве легитимационной инстанции. Поворот к Марку Аврелию, наоборот, был тождествен с узурпацией уже идеализированных и просветленных правителей. Так как родной отец Септимия Севера, П.Септимий Гета, был незначительным и неизвестным человеком, один сенатор иронически поздравил Септимия Севера после объявления его усыновления Марком Аврелием с тем фактом, что он «теперь нашел отца». Но пусть другие посмеивались над этим шагом, официальные родственные отношения Септимия Севера были возведены до Нервы (CILVI 954. 1032). Фиктивное усыновление Марком Аврелием одновременно связывалось с конкретными материальными интересами. Как уже было сказано, Антонин Пий исключил личное имущество принцепса из прежнего общего состояния, патримония. Это личное имущество значительно возросло прежде всего потому, что Коммод увеличил его большими конфиснациями, прежде всего землевладений своих внутриполитических жертв. Еще при нем в надписях засвидетельствован прокуратор личного имущества. После осуществления своего якобы усыновления Марком Аврелием Септимий Север мог теперь вполне законно распоряжаться личным имуществом Антонинов.

Гораздо проще оказалась демонстрация тесной связи с армией, например, с помощью выпуска новой легионерской серии монет и новых акцептов победной идеологии. При Септимии Севере само собой напрашивалось затушевать события гражданских войн военными успехами на границах. Наряду с конкретными победными именами на монетах появились теперь формулировки, как, например, Вечная победа или Всегда побеждающий. Рука об руку с этим шло настойчивое внушение благоденствия времен, радости времен и вечности империи: пропаганда нового счастливого века и претензии на вечную жизнь Империи.

Для истории Римской Империи правление Септимия Севера и его дома приобрело исключительное значение. После хаоса гражданской войны, размер которой равнялся битвам времен триумвиров и года четырех императоров, Септимий Север добился не только достижения и консолидации власти во всей Империи, но и одновременно реорганизации структур Империи, которая соответствовала изменившимся политическим и общественным условиям. Как и в случае с Августом, для Септимия Севера историческая релевантность власти заключалась не в том, что выполнялось, но и в том, что подготавливалось и предпринималось для будущего обустройства Империи.

Как при Августе и Веспасиане, при Септимии Севере стали неразрывными связи между политикой и личностью. Его внешний вид в биографии «Истории Августа» описан так: «У него было красивое лицо и длинная борода. Волосы были седые и вьющиеся, выражение лица – уважительное, речь благозвучная, но с африканским акцентом, который он никогда не утратил» (19, 9). Официальные изображения подчеркивали густые, часто всклоченные бороду и волосы, но в этом акцентировании, в спадающих на лоб четырех завитках и разделенной на две или более пряди бороде нашел свое выражение патетический стиль времени.

Другие черты портретов подчеркивают преемственность антониновских форм, воздвигнутая около 200 г.н.э. колоссальная маастрихтская статуя является, наоборот, впечатляющим примером монументальной стилизации власти.

В античных сообщениях и в некоторых современных изображениях подчеркиваются прежде всего отрицательные черты характера Севера: его деспотизм, вероломство, корыстолюбие и смертельная ненависть, черты, которые в новое время нередко объяснялись его африканским, пунийско-семитским происхождением или неполноценностью так называемого метиса. Мало известно римских правителей, образ которых был бы так же искажен предубеждениями и принадлежащими настоящему категориями, как в случае Септимия Севера. При этом часто полностью не осознавались предпосылки его действий.

Но Север пришел к власти не в безмятежные годы мира, а во время жестокой гражданской войны, когда со всех сторон его окружали недоверие, обман и предательство. Только с помощью хитрости и лукавства, в которых его часто упрекают, Север вряд ли смог бы утвердиться. Для этого были необходимы не только жестокость и решительность, но и прозорливость. Единственный из трех узурпаторов 193 г.н.э., он в своих действиях объединял взвешенную и дальновидную стратегию с едва ли преувеличенной быстротой и последовательностью в выполнении, Разумеется, все важные битвы были выиграны его полководцами, но там, где речь шла о решениях, Север всегда был на месте лично, у Лугдуна так же, как и у Ктесифона, и когда старый, больной подагрой правитель распорядился носить себя на носилках в горах Северной Шотландии.

Септимия Севера всегда притягивало таинственное: древние египетские культы, усыпальница Александра и всякого рода предзнаменования. Но прежде всего, как и многие из его современников, он верил во влияние звезд на человеческие судьбы. Расположение звезд своего часа рождения он поэтому окружил непроницаемой тайной, чтобы оно не могло быть использовано против него самого. Вполне правдоподобно, что он при выборе второй жены Юлии Домны был укреплен в своем намерении, когда узнал, что астролог предсказал этой женщине брак с правителем.

Иначе, чем когда-то Нерва и Траян, Септимий Север вынужден был подчеркивать преемственность своей власти, будь то в случае с Пертинаксом или Марком Аврелием и Антонианами. Правда, на самом деле его решительная реорганизация Империи была прочной только потому, что он, как Веспасиан, беззастенчиво и без колебаний проводил в жизнь необходимые меры. Ремилитаризация Италии, открытие гвардии, расчленение больших старых провинциальных административных единиц, жесткий курс по отношению к сенату, предпочтение представителей всаднического сословия и офицерского корпуса при замещении новых постов в администрации, материальное содействие армии, многочисленные юридические решения в пользу представителей низших слоев – все это противоречило старым традициям. Однако в основе речь шла в большинстве случаев об исполнении давно назревших изменений. Государственный застой для Римской Империи на рубеже 2 и 3 вв. н.э. был так же невозможен, как и реставрация структур эпохи Антонинов или Августа.

Выдающимся достижением стало то, что Септимий Север предотвратил раскол единства Империи, что он как внутри, так и извне добился консолидации Империи. После больших потерь в гражданской войне дальнейшее напряжение всех сил, разумеется, проходило негладко. Если на Востоке он одержал успех, то в Британии добился только длительной стабилизации положения на границах Империи, большего не достигли и его предшественники.

Все же император в последние годы не обманывался но поводу сомнительности своего дела. То, что ему стало подозрительным его личное достижение, обладание высочайшей властью, видно из его разочарованных слов: «Я был всем, и ничего не улажено». Какой бы обусловленной временем ни была его реорганизация, Септимий Север не нашел симпатий у потомков, и к нему относятся слова Монтескье: «Он обладал большими способностями, однако у него не было мягкости, этой важнейшей добродетели государей».

После смерти Септимия Севера в 211 г.н.э. власть перешла к обоим сыновьям покойного. Из них двадцатичетырехлетний Каракалла с 198 г.н.э. носил пурпурные одежды, тогда как его брат Гета, младше его на год, был возвышен до Августа только в 209 г.н.э. Это совместное правление двух императоров может показаться искусственным и надуманным, но оно не было необычным, прошлое поколение видело совместное правление Марка Аврелия и Луция Вера, и Филострат, принадлежавший к ученым из окружения императрицы Юлии Домны, в своей «Жизни Аполлония Тианского» публично обсуждал возможность разделения Империи. Но здесь речь шла не о теоретически возможном разделении Империи, а в первую очередь о людях и характерах. Располагающий короткое время всей властью дом Северов был устранен не извне, а погубил себя сам.

Твердое стремление к согласию и единству Империи имела только императрица Юлия Домна. Эта женщина происходила из дома жреческих царей, из рода, мужские представители которого возводили свое имя «Бассиан» к древнему восточному жреческому титулу «бас». Тем не менее семья была знаменита не только благодаря своему жреческому положению, но и богатству. Кроме благоприятного гороскопа, существовали и материальные причины, которые способствовали выбору ее второй женой Септимия Севера. Шестидесятисантиметровое мраморное изображение Юлии Домны в Мюнхенской глипотеке, один из самых впечатляющих римских женских портретов вообще, передает сущность этой замечательной женщины. Этот портрет живет контрастом между пышной копной волос и мягкими, задумчивыми чертами лица.

Рис. Юлия Домна.

Политическое влияние Домны оценить трудно, хотя она как мать отечества, мать сената и войск пользовалась поклонением, как ни одна женщина раньше. В первой фазе правления ее мужа власть ее тем не менее была едва ли очень большой. Императрицу тогда вывел из игры преторианский префект Плавциан, которого она люто ненавидела. После его краха ее влияние, вероятно, увеличилось. Во всяком случае она в последние годы почти всегда находилась рядом с мужем, даже в Британии.

Известное еще до этого соперничество обоих братьев Каракаллы и Геты после смерти отца переросло в открытую вражду. Когда они в 211 г.н.э. прибыли в Рим, чтобы торжественно похоронить прах отца в столице, общественное мнение быстро раскололось на две партии, и в театре, цирке, при дворе, а также в армии сторонники Каракаллы и Геты противостояли друг другу. Геродиан сообщает, что уже обговаривались планы разделить Империю и передавались слова Юлии Домны в этой связи, что пусть сначала ее убьют, а потом уж делят. В феврале 212 г.н.э. Каракалла заманил своего брата на совместную беседу с матерью. Он приказал центурионам проникнуть в помещение и убить молодого императора, хотя тот спрятался в коленях у матери. При этом покушении была ранена и сама императрица. После убийства Каракалла, в соответствии с известным советом Нерона, распространил объяснение, что Гета запланировал покушение на его, Каракаллы, убийство. Преторианцы и легион на Альбане были какое-то время в нерешительности: и на этот раз деньги усмирили их чувства. Потом Каракалла дал волю своей ненависти. Папиниан, преторианский префект и крупный юрист, который не одобрил злодеяние и открыто высказывал свое мнение, был казнен, как и другие друзья и сторонники брата. Дион называет число 20 000; в самом Риме тоже царил неописуемый террор.

Уже в начале единоличного правления Каракалла издал свой знаменитейший эдикт, оговоренный ранее – эдикт Антонина. Точная хронология издания этого эдикта – 212/213 г.н.э., правда, все еще спорна, вопрос, имеется ли связь с якобы покушением Геты или с другим «спасением», тоже остается неясным. При ретроспективном взгляде, однако, значение закона, который всем жителям Империи, кроме дедитициев, предоставлял римское гражданское право, является очень большим. Если современники уделили небольшое внимание этой мере, это может быть связано с тем тривиальным объяснением, которое дает Кассий Дион. По его мнению, эдикт служил прежде всего распространению налогов, которым подлежали только римские граждане, на все население. С политической точки зрения эдикт едва ли что изменил в имеющихся структурах.

В области внешней политики Каракалла развил неоспоримую активность в горячих точках римских наступлений, которые начали намечаться при его правлении. К 213 г.н.э. Кассий Дион упоминает о новом противнике на верхнегерманском и ретийском отрезке границы, аламманах. Уже в августе этого года он перешел ретийскую границу на севере и одержал там победу, которую отметил принятием победного имени «Германик». Этот успех принес передышку почти на два столетия на опасных отрезках границы. Тем не менее с римской стороны, казалось, оценили величину опасности. В Ретии прежние пограничные заграждения были заменены каменной стеной около 2,5 м высотой, а на верхнегерманском участке – валом и рвом.

Рис. Каракалла.

Следующий 214 г.н.э. император был на Дунае, где одержал победу над дакскими племенами, однако сразу же отправился дальше в плену того комплекса Александра, который отметил весь следующий год. Так как этот «авзонский зверь», как его однажды назвал Кассий Дион, этот человек, который далеко превзошел опасные задатки и качества своего отца, не скрывавший больше свою жестокость, коварство и внутреннюю неустойчивость, который страдал нервной болезнью и по каждому поводу реагировал чрезмерно и раздражительно, личным для себя образцом наряду с Суллой и Ганнибалом избрал Александра Великого. При этом он не только наклонял голову, как Александр Великий, не только приказал изготовить двойной портрет, где одна половина имела его собственные черты, а другая – Александра, но и сформировал для своей запланированной парфянской войны македонскую фалангу в 16 000 человек в исторической униформе и с историческим оружием.

Открытие парфянского похода в 215 г.н.э. Каракалла поручил своему вольноотпущеннику Феокриту, армянская экспедиция которого быстро потерпела крах. Тогда император сам отправился в Александрию, где распорядился вырезать, как говорят, тысячи людей. Причины этой кровавой бойни неизвестны; возможно, из-за растущего сопротивления в городе Каракалла хотел показать профилактический пример. Зиму 215/216 г.н.э. он провел в Антиохии и оттуда попытался претворить в жизнь свои грезы об Александре: он потребовал в жены дочь нового парфянского царя Артабана V.

С этим брачным проектом Каракалла включился в тот ряд западных претендентов на руку дочери персидского царя, который начался с тщетного предложения спартанца Павсания в 478 г. до н.э. Она была уведена Александром Великим, который на так называемой массовой свадьбе в 324 г. до н.э. в Сузе женился еще и на Барсине, дочери Дария. Сватовство Каракаллы, наоборот, потерпело неудачу, В 216 г.н.э. он пошел на парфян, продвинулся до Арбелы, где приказал вскрыть усыпальницы царей Адиабены, разграбить их и рассеять по ветру останки. Этим уже был достигнут конечный пункт наступления, так как когда Каракалла весной 217 г.н.э. во время подготовки к новым наступлениям захотел посетить вблизи Карр один храм, он был совершенно неожиданно зарублен человеком из своего эскорта.

Из внутриполитических мер этого короткого правления, кроме эдикта Антониана, нужно выделить денежную реформу 214/215 г.н.э. Тогда был введен новый номинал серебряной валюты Империи, так называемый антониниан. Эта монета изготовлялась из обычного серебряного сплава весом 5,18 г, несмотря на свой маленький вес, она соответствовала трем динариям. Чтобы ее можно было отличить от немного меньшего динария, император на антонинианах всегда был в короне, на динариях – в лавровом венке, и на антонинианах изображение императрицы было подчеркнуто серпом луны. Уже упоминалось, что в основе обоих различных атрибутов лежали элементы «вечности». Антониниан впредь стал самой распространенной монетой третьего столетия нашей эры. Однако около 270 г.н.э. он представлял собой только медную монету с похожим на серебро покрытием.

Введение антониниана мало что изменило в валютном кризисе, оно внесло только еще один фактор неуверенности. Обилие кладов этого времени показывает, что старые деньги скупались, И по частоте находок литейных форм для изготовления динария, которые принадлежат к последующим годам и которые были обнаружены по всей Империи, можно судить о том, что старый номинал динарий изготовлялся в небольших количествах в децентрализованном производстве. Крах этого средства должен был только усилить общую тенденцию к взысканию натуральных налогов.

Также и у Каракаллы мегаломания выражалась в огромных строительных проектах. В центре стояли начатые еще Септимием Севером колоссальные термы Каракаллы на Аппиевой дороге перед южными воротами Рима, первые из тех огромных терм, которые стали привычными для Рима в 3 в.н.э. В провинциях стимулировалось, как и при отце, строительство дорог, в связи с этим была создана большая карта дорог Империи этого времени, которая содержит сеть дорог длиной около 53 000 миль. Сохранились ее позже неоднократно переработанные остатки. Наконец, к кругу этих нововведений принадлежит также высеченный на мраморной плите, установленный на Капитолии, план города Рима.

В античных сообщениях брат Каракаллы Гета изображается его жертвой, Гета по их описаниям симпатичен, но мягок, полностью отдавался радостям жизни, праздникам и веселью своего двора в окружении свиты из музыкантов, актеров и художников. Каракалла, наоборот, чудовище, «дикая карикатура отца», как назвал его Моммзен, был груб и обладал невероятной силой воли, Он был на короткой ноге со своей личной охраной, состоявшей преимущественно из германцев и скифов, и импонировал простому человеку своим участием в инженерно-саперных работах. Это содружество было подкреплено богатыми подарками, на которые практически растратилось все, что накопил отец. Каракалла не остановился на повышении жалованья легионера с 500 до 750 динариев, к этому добавились многочисленные денежные подарки войскам. Правда, при этом нужно учитывать, что потеря денежной платежеспособности многое поглощала, однако в отличие от следующего правления Севера Александра, Каракалла щедро поделился своими богатствами с войсками. Здесь также в анекдотических и приписываемых изречениях сгущается историческая правда, как, например, в переданных Дионом словах императора: «Ни один человек, кроме меня, не нуждается в деньгах, а я нуждаюсь в них, чтобы иметь возможность подарить их солдатам».

Его интересы составляли охота и скачки; к искусству он был совершенно равнодушен. Но нужно признать, что Каракалла редко скрывал свою истинную сущность и не делал никаких усилий приукрасить свое лицо. Так, монеты его правления со всей остротой сохранили его животное лицо с низким лбом и грубой жестокостью черт. На портретах стрижка волос и бороды соответствует военным нормам; лоб и брови намеренно нахмурены и придают лицу терроризирующее, дрожащее от ярости выражение. Это изображение императора должно было вызывать страх и окружалось аурой насилия; целый мир отделял его от идеализированной стилизации августовской и антониновской эпохи. Нельзя было не предвидеть, что такая монолитная автократия будет свергнута.

И она действительно была свергнута в неожиданном акте самозащиты. Преторианский префект Каракаллы Марк Опеллий Марцин был только тем, что называют порядочным человеком. Он родился в Цезарее в Мавритании, был таким образом романизированным бербером, который после чисто гражданской юридической карьеры всадника поднялся до такого высочайшего положения, возможно, именно потому, что не казался никому опасным. Но тогда стало известным пророчество, что Марцин якобы будет императором. Сообщение было передано в штаб-квартиру и по чистой случайности не самому императору. Поскольку Марцин имел все основания опасаться самого худшего, его инициативу устранить с дороги Каракаллу можно рассматривать как самооборону.

Таким образом Марцин стал первым всадником и первым мавританцем, восшедшим на трон. Армия была застигнута врасплох этими событиями и, несмотря на преданность Каракалле и династии Северов, сначала смирилась. Реакция офицерского корпуса понятна. Так как за приятельскими отношениями Каракаллы с простыми солдатами нельзя было не заметить опасностей для Империи, которые рано или поздно должны были возникнуть из-за его болезненного поведения, римский сенат нашел в Марциане более послушного партнера, чем был Каракалла.

Первая задача нового императора состояла в том, чтобы так или иначе закончить парфянскую войну. После поражения при Низибине Марциан вступил в переговоры с Артабаном V и заключил с парфянами мир в обмен на значительное возмещение военных издержек. Армия была не только недовольна этим бесславным договором; она прежде всего боялась за свое высокое жалованье, которое Марцин уже начал сокращать, хотя сначала только у новых формирований. Чем больше падал престиж нового правителя в войсках, тем более просветленным становилось воспоминание о блеске династии Северов. Тем временем Юлия Домна добровольно умерла голодной смертью, однако ее родственникам удалось обеспечить для себя ее наследство.

Тогда как Юлия Домна была сильно романтизирована, через ее деспотическую сестру Юлию Мезу и ее потомков в Рим пришел мир ее родины, мир Эмесы и ее бога Солнца, и оказал там всемирно-историческое воздействие. Юлия Меза, свояченица Септимия Севера, была движущей силой этого политического процесса. Ко времени убийства Каракаллы она жила в родном городе Эмесе. Обе дочери Мезы, Юлия Соэмия и Юлия Мамея, были замужем за богатыми сирийцами. У обеих было по сыну, оба позже стали императорами – Элагабалом и Севером Александром, которые выросли в Эмесе и приняли на себя практически наследственные в семье жреческие должности бога Солнца.

Этот бог Солнца был арабского происхождения и носил имя Элагабал, бог горы или хозяин гор. Его первоначальное арабское имя звучало как илах ха габол и у римских историков благодаря случайному совпадению с «гелиос» (солнце) был назван Гелиогабалом. Храм этого бога находился на горе Эмесы, на юго-западе города. Там почитался необыкновенно большой ионический черный метеорит, вид которого известен по римским монетам. По арабско-сирийским представлениям региона камень не был богом, но бог вошел в него, и поэтому он получил божественные почести. Первоначально считался чисто местным божеством, с ним, как и с большинством семитских богов, были связаны универсальные притязания. И только благодаря им понятны события следующих лет.

Во время парфянского похода недалеко от Эмесы у Рафаней был размещен 3-й галльский легион. Солдаты часто бывали в Эмесе и особенно восхищались красотой юного Элагабала, который там был жрецом. Как только Юлия Меза узнала о враждебном настроении солдат в отношении Марцина, она стала привлекать их симпатии в пользу Элагабала. Был распространен слух, что на самом деле Элагабал сын Каракаллы. Последние сомнения рассеяли деньги. Элагабал был доставлен в легионерский лагерь и там 16 мая 218 г.н.э. был провозглашен императором.

Марцин сначала полностью недооценил значение этого события. Его преторианский префект, которому он поручил ликвидацию восстания, был убит, войска переметнулись на другую сторону. Имя прежней династии было сигналом для восставших. Его значение можно оценить по тому, что Марцин сам преклонялся перед ним, дав своему девятилетнему сыну Диадумениану второе имя Антонин, кроме того он вплоть до бороды и походки подражал Марку Аврелию, который между тем уже превратился в идола. Однако эксперимент потерпел неудачу, непосредственные северовские традиции оказались сильнее.

Рис. Марцин.

Восставшие поставили на карту все и двинулись на Антиохию. В 22 км от города произошла битва. Сначала верх одержала с неохотой сражающаяся армия Марцина, преторианцы отбросили войска Элагабала. Тогда Юлия Меза и Юлия Мамея бросились навстречу отступающим рядам своих сторонников и восстановили порядок. Марцин отступил и бежал. Вскоре он был схвачен и убит вместе с сыном.

Теперь путь на Рим стал свободен. Зиму 218 г.н.э. Элагабал провел в Вифинии, где еще тогда проявился нетерпимый дух фанатичного правителя. Когда его воспитатель Гамнис посоветовал ему умерить вызывающее поведение, то расплатился за это жизнью. После неторопливого путешествия через дунайские провинции император поздним летом 219 г.н.э. вступил в Рим. Большой конический метеорит из Эмесы сопровождал нового правителя, или, скорее наоборот, император сопровождал своего бога. Только исходя из этого восточного божества можно понять странные представления Элагабала. В первую очередь император считал себя жрецом и орудием своего бога. В его официальных титулах появились слова: верховный жрец непобедимого бога Солнца Элагабала и традиционный римский элемент: верховный понтифик.

Рис. Элагабал.

Камень, то есть Ваал или Элагабал, к его храму везла запряженная шестью белыми лошадьми повозка, император возглавлял процессию, но шел по посыпанному золотой пылью пути спиной вперед, чтобы не терять из виду своего бога, а стража прокладывала ему дорогу и охраняла. Вскоре на Палатине недалеко от императорского дворца возвысился храм нового бога, который был торжественно обвенчан с Минервой и Карфагенской богиней неба. Храм Ваала из Эмесы стал новым центром государственного богопочитания в Риме. Камень Великой Матери, галльский щит и очаг Весты, траянский Палладион, как олицетворение и залог господства Рима, священнейшие символы римской религии были перенесены в этот храм.

С песнями и танцами, с грандиозными жертвоприношениями почитал император своего бога в соответствии с обычаями своей родины, которые для Рима были совершенно немыслимы. Когда он танцевал вокруг алтаря под пение сирийских женщин и ритм цимбал и литавр, ему ассистировали высшие должностные лица в белых полотняных одеждах сирийского покроя, при этом присутствовали сенаторы и всадники. И они видели римского императора, одетого в китайский шелк и накрашенного, увешанного ожерельями, в восточном пурпурном с золотом одеянии, в необычных для Рима длинных брюках и с богатой диадемой. К тому же четырнадцатилетний император почти каждый год брал себе новую жену, за знатной римлянкой Юлией Паулой последовала, возможно, по религиозным мотивам, весталка Аквилия Севера, за ней Анния Фауста и снова бывшая весталка. В народе рассказывали о жертвоприношениях детей, о сакральной проституции императора и говорили, что нет ничего, чего бы нельзя было ожидать от Элагабала.