355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карл Крист » История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2. » Текст книги (страница 25)
История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2.
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:47

Текст книги "История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2."


Автор книги: Карл Крист


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Спор с Арием сразу же после Никеи принял неожиданный оборот. В 326 г.н.э. епископы, приверженцы Ария, были арестованы, низложены и высланы. В так называемом эдикте о еретиках арианам запрещены собрания и декретировалась конфискация их собственности. Эдикт о еретиках 326 г.н.э. подтверждает, что римские императоры, которые были замешаны в теологических спорах, свои усилия по объединению теперь связывали с энергичными мерами против еретиков. Этот путь должен был неизбежно привести к применению государственного насилия при Феодосии Великом.

В 326 г.н.э. Константин еще раз обратился с письмом к Арию, а год спустя произошло их примирение. Есть предположение, что эта явная перемена во взглядах императора объясняется влиянием его окружения, особенно его сестры Констанции и придворного епископа Евсевия Никомедийского. Духовное окружение императора в большой степени воздействовало теперь на церковную политику, и в 326—327 гг. н.э. произошла очень важная смета: советник Константина по церковным вопросам епископ Оссий Кордовский отошел на задний план, и в следующее десятилетие преобладало влияние Евсевия Никомедийского.

После подчинения Ария фронты начали передвигаться. Если до сих пор нарушителями церковного порядка были ариане, то в будущем им стал оппонент Ария Афанасий, который после смерти епископа Александрийского Александра в 328 г.н.э. стал его преемником. События столь быстро развивались, потому что после примирения с Арием Константин разрешил его повторное назначение в Александрии. Для противной стороны, а особенно для Афанасия, с абстрактными теологическими спорными вопросами были связаны конкретные вопросы престижа. Если здесь не удалось прийти к компромиссу, то причиной этому в первую очередь был сам Афанасий, человек, которого Я.Буркхардт очень удачно назвал первым из иерархических характеров средневековой церкви.

Избранный в возрасте около 35 лет митрополитом Александрии, Афанасий был завораживающей личностью, человеком, который оказывал большое влияние на свою общину и начавших тогда появляться отшельников и монахов. Но этот аскетичный, темпераментный человек, защищавший свое дело с упорством и пылкостью, провоцировал беспорядки и в течение всей своей жизни был центром споров и смут, которые в конце концов распространились по всей империи. Его борьба за ортодоксию была тождественна его борьбе за власть, и установленный Константином тесный контакт между церковью и государством привел к тому, что теологические споры стали делом внутренней политики империи.

Рис. Афанасий.

Афанасий стал известным и по другой причине. Во второй половине века он написал биографию великого отшельника и святого Антония, которая стала образцом для греческой и латинской историографии. Переведенная на латинский язык, эта биография решающим образом усилила влияние Афанасия на монахов и на другие круги.

С теологической точки зрения спор с Арием был дальше углублен мало интересующимся философией Афанасием. В отличие от дифференцированных представлений Ария Афанасий настаивал на божественной сущности Бога Отца и Сына.

Чисто внешне Афанасий защищал содержание символа веры Никейского собора, благодаря ему понятие Богочеловек приобрело свое окончательное содержание, как обозначение идентичности божественной субстанции. Но послушаем самого Афанасия: «Троица не была, а есть вечный триединый Бог, и есть только величие Святой Троицы. И не отваживайтесь расщепить ее на разные природы. Ибо Отец вечен, он говорит вам о том, кто сидит рядом с ним, что было время, когда его не было; и пока Сын сидит рядом с Отцом, вы не смеете отделять его от Отца. Христианская вера знает только одну неизменную и полную Святую Троицу» (1-я речь против ариан, 18).

Правда, сначала в борьбе Афанасия речь шла совсем о других вещах, сначала выяснение вопроса с арианами стояло на заднем плане. Афанасий должен был обороняться от обвинений секты мелитианов. Уже в том же году, непосредственно после Никейского синода, вмешательство императора во внутрицерковные дела становилось все ощутимее, например, в вопросе, о замещении епископского престола. Но представители церкви, видя, что император прислушивается к их проблемам, стали втягивать его во внутрицерковные трения и таким непривычным способом, что заседающий в Антиохии синод запретил эти методы.

К концу правления Константина начали усугубляться упреки ариан к Афанасию. В 334 г.н.э. епископ Александрийский отказался появиться на синоде в Цезарее, год спустя, в 335 г.н.э., на синоде в Трире произошел разрыв. Когда Афанасий понял, что у большинства епископов не сможет найти понимания, он уехал в Константинополь, чтобы самому обратиться к императору. Однако долго продержаться не смог, Трирский синод его низложил, и когда против него было выдвинуто обвинение, что он якобы хотел приостановить поставку зерна из Египта, Константин выслал его в Трир. Из-за этой меры теперь и весь Запад был охвачен противоборством, которое втягивало все более широкие круги. На Востоке, однако, пришли к внешне гармоничному завершению конфликта. По приглашению императора синод из Трира отправился в Иерусалим, чтобы там принять участие в торжественном освящении церкви Гроба Господня. Одновременно этот синод полностью реабилитировал Ария.

Правда, конфликт устранен не был; в последующие годы сменились главные действующие лица, а также спорные теологические проблемы. После смерти Ария в 335 г.н.э. главой ариан стал Евсевий Никомедийский. При этом нужно учесть, что в 4 в.н.э. под этим названием подразумевались самые разные религиозные группы. Деятельность Евсевия имела столь далеко идущие последствия, потому что он в 341 г.н.э. посвятил в сан Улфилу, первого епископа готов, миссионерская деятельность которого значительно способствовала распространению арианства.

Позже важнейшими фигурами стали Эций и Евномий. Не менее решающими, чем персональные и теологические изменения, были неоднократные в течение 4 века вмешательства государства в религиозные вопросы, которые достигли своей кульминации при Феодосии Великом. После того, как II Вселенский собор в Константинополе в 381 г.н.э. объявил Никейский символ веры общеобязательным, арианство в Римской империи было обречено на гибель. Тем не менее оно долго сохранялось у германских племен, а у лангобардов даже в 7 в.н.э.

Даже этот краткий обзор о перспективах дальнейшего развития показывает ту опасность для церкви и Римской империи, которую повлекла за собой попытка Константина навязать свое мнение в трудных теологических спорах. После Тира, по его мнению, он мог надеяться, что достиг цели. Так, праздник по случаю тридцатилетнего юбилея его правления, в рамках которого проводилось и освящение церкви Гроба Господня в Иерусалиме, был кульминацией всей его жизни. Одновременно это был час, когда Евсевий произнес свою панегирическую речь в честь юбилея.

Крещение пред смертью и способ погребения были последними этапами религиозного развития этого императора. Во время крещения – оно состоялось в Никомедии, когда император был тяжело болен – он еще раз выразил свое личное отношение к христианской религии. Отсрочка крещения до конца жизни в 4 в.н.э. была принята среди широких кругов, этот способ основывался на представлении, что актом этого крещения отпускаются все совершенные до этого грехи. Так как к тому времени учение о покаянии в христианской церкви еще не было выработано, у многих верующих возникало нечто вроде наивной хитрости: употребить это средство один раз в конце жизни. У Константина к этому добавилось еще и то, что он как император был втянут в многочисленные староверческие интересы.

После того, как Константин через несколько дней крещения в белых одеждах новокрещенного умер 22 мая 337 г.н.э., он был перевезен в Константинополь и похоронен там в уже подготовленном мавзолее у Апостольской церкви. Как и Август, Константин заранее определил способ своих похорон. По описанию Евсевия, он поставил в мавзолее «как святые колонны двенадцать надгробных памятников в честь апостолов. В середине он распорядился поставить свой гроб, по обеим сторонам которого стояло по шесть апостолов». Речь шла только о памятных стелах, а не о могилах самих апостолов, и только позже сын императора Константин II положил несколько реликвий апостолов и их учеников под алтарь базилики. Этим видом похорон Константин добился двух целей: если позже христианская церковь признала и почитала его как равноапостольного, то это было конкретным следствием этого погребения. Во-вторых, покойный император как бы принимал участие в молитвах и культовых актах, совершаемых в честь апостолов.

Внутри христианской церкви образ Константина имел различную судьбу. Не только его труды во благо церкви, но и то, что он еще и умер в крестильных одеждах, обеспечили ему на Востоке империи признание и почитание как святого. Церкви поминали Константина вместе с Еленой ежегодно 21 мая. Изображение Константина украшало входные ворота собора Святой Софии и получило широкое распространение на многочисленных иконах и алтарях. С тех пор как император Марциан на Халкедонском соборе 451 г.н.э. приветствовался как «новый Константин», эта формула понравилась византийским государям, и Константин был навсегда связан с идеологией византийской императорской власти.

Наоборот, на Западе Константина никогда не вносили в жития святых римской церкви. Только в отдельных случаях, где местные традиции связывались с его деятельностью, он получил культовое почитание, особенно в Англии, где в средние века бытовала легенда, что Константин был сыном местного аристократа. Гораздо большее значение на Западе приобрело представление о «новогоднем крещении» и о «Константиновом дарении», фикции, которые должны были обосновать претензии на власть средневекового папства, но тем не менее они сохранялись долгое время. Но и на Западе Константин не был забыт, и императорская власть прибегала к прообразу Константина. Его статуи возвышались перед романскими церквами, на конной статуе Марка Аврелия на Капитолии изображен Константин, Карл Великий почитался, как новый Константин, еще Оттон III был под властью идеализированной константиновской традиции.

Идеализированный образ Константина был распространен в европейской историографии вплоть до века Просвещения. Тогда, начиная с Вольтера, возникла критическая фаза, достигшая высшей точки в лице Я.Буркхардта, важные элементы этой критики встречаются также и у Эдуарда Шварца. С тех пор личность Константина остается спорной, как и вопрос о его религии, его христианстве и о последствиях «поворота Константина» для государства и христианства.

Религия и политика, личные убеждения и государственные интересы, как правило, были тождественными для императоров 3 и 4 вв. н.э. От монотеистической принципиальной позиции, через поворот к Аполлону и Солнцу, через промежуточную стадию по-христиански интерпретированных абстракций, таких, как «божественно», «божество», «Всемогущий» или «провидение», Константин приближался к христианскому понятию Бога. Он признавал себя слугой Всевышнего и был преисполнен гордости, что Бог оценил его службу и посчитал его пригодным выполнять свое дело. Свою великую цель он видел в обновлении мира с помощью религиозного обновления, которое предполагало единство и целостность христианской церкви.

Константин с самого начала был под впечатлением силы и власти христианской церкви. Он в полном объеме признавал церковь как религиозный потенциал и организацию. Он считал ее необходимой для христианской религии, как это выражают приписываемые ему легендой слова: «Приставь лестницу и взбирайся один на небо!» Он считал ее необходимой также и для Римской империи: «Государственный ум Константина признал в строгой организации церкви уже готовый инструмент, который нужно было только взять, чтобы получить подданных и помощников своей монархии, которые бы служили императору, как человеку Божьей воли» (Е.Шварц, 1904 г. – в книге X.Крафта «Константин Великий». Дармштадт, 1974).

Своей цели обновления империи с помощью религии Константин не добился. Совершенным анахронизмом является, когда в настоящее время константиновскому христианству приписывается задача изменения социального порядка. Для этого нет никаких оснований, например, церковь только гораздо позже стала советовать освободить рабов, потому что в соответствии с ее приоритетами положение в религии было важнее, чем положение в жизни. К тому же оценка Константином христианской церкви оказалась полностью ошибочной. Если он видел в ней элемент стабилизации своей власти и Римской империи, если он хотел в полном объеме исчерпать возможности, которые церковь предлагала государству, то он не предполагал те нагрузки для Римского государства, выросшие из раскола этой церкви и из нескольких теологических конфликтов. Он не видел также, что христианская церковь в перспективе не могла согласиться со своевольным плюралистическим решением Константина.

Именно самые решительные приверженцы христианства, чем дальше, тем сильнее распознавали те опасности, которые грозили церкви из-за поддержки императора и Римского государства. Они должны были терпеть императора, который не будучи теологически подкованным, с редкой смесью наивности и поверхностного теологического образования, но ловко пользующийся языком клириков, обращался с речами к величайшим авторитетам в вопросах христианской религии. Они видели, что этот государь рассматривал теологические споры почти всегда пристрастно и не по существу и что он нередко политическую своевременность ставил выше религиозных вопросов. Если, наконец, говорить о связи христианства с Римским государством, то не нужно забывать, что это государство в константиновские времена было государством тяжелого налогового бремени, коррупции чиновников, эксплуатации граждан и ограничения свободы, и все это при роскоши, царившей в императорском дворце.

Можно попытаться понять поведение Константина как следствие военного и политического опыта. Кто хотел не только выжить в сплошных развалинах тетрархии Диоклетиана и в быстро меняющемся политическом и военном положении и к тому же еще добиться единоличной власти, тот мог это сделать только ценой отказа от поспешных решений, ценой полного признания всех реалий и тщательной стилизации. У Константина наряду с терпеливыми осторожными действиями были импульсивные и очень резкие реакции, наряду с жестоким убийством пленных фракийских вождей и родственников и казнями политических соперников попытки подчеркнуто гуманного законодательства, наряду с эмоциональными грубыми выражениями елейные слова для объявления себя христианином.

По-человечески импонирующим или убедительным по характеру Константин не был, как и другие римские императоры или современные преуспевающие политики. Но его решения являлись основополагающими не только для истории поздней античности, но и для истории средневековой Европы и Византийской империи. Для Римской империи шаг Константина обратного хода не имел, однако христианская церковь до сегодняшнего дня несет на себе груз «константиновского поворота».

Ретроспектива и перспектива

Ретроспектива на описанную эпоху Римской империи исходит из сравнения правлений Августа и Константина, при этом на первом плане в обоих случаях стоят не столько личности этих правителей, сколько своеобразие их правления и структуры основанной ими политической системы. К достойной внимания особенности, которая связывает Августа и Константина, относится то обстоятельство, что оба начали новое развитие римской истории, которое коренным образом изменило структуры империи. До прихода к единоличной власти оба вели ожесточенную борьбу за эту власть, при этом без зазрения совести подавляя своих бывших партнеров и союзников.

Для достижения своих целей как Август, так и Константин были вынуждены сначала идти на компромиссы, приспосабливаться к создавшемуся положению и политическим группировкам, чтобы шаг за шагом осуществить свои притязания на абсолютную власть. Оба заботились не только о концентрации превосходящего военного потенциала, но и о тщательной стилизации своей власти, достижений, претензий и целей, при этом пользовались пропагандистским унижением своих противников.

В обоих случаях необычайно долгое правление создает видимость гораздо более высокой степени внутренней целостности, систематики и последовательности власти, чем это было на самом деле. Оба правителя не связывали себя принципами или прежними точками зрения или намерениями; оба довольно часто чисто прагматически оставляли вопросы открытыми и давали созреть развитию событий; оба умели ждать подходящего момента для решительных действий, причем эта диалектика решений у Константина относилась и к религиозным вопросам.

Август и Константин возводили в абсолют свою политическую концепцию и подчиняли свою судьбу, судьбу своей семьи и родственников вопросам власти. Оба расплатились за это катастрофами в своем ближайшем окружении. Стилизация и возвышение своей власти у Августа и Константина охватывали все имеющиеся в распоряжении средства и осуществлялись в широчайших масштабах. Причем достижения и деяния обоих правителей повлияли не только на их время, но и на будущее. Мавзолеи, которые они строили себе еще при жизни, были одновременно последней демонстрацией их художественных вкусов и самовыражения. В обоих случаях была достигнута идеализация правителей.

Но этому сходству и параллелям противостоит большое число контрастов, высвечивающих масштаб изменений, которые произошли между принципатом Августа и императорской властью Константина. Они начинаются уже в основе власти – в структуре войска. При Августе войсковая клиентела сначала была тождественна гражданской клиентеле и тем самым политической клиентеле, которая теперь была превращена в регулярную армию, стоящую гарнизонами на границах империи. Константин, как и его предшественники, почти вдвое увеличил численность этой армии, назначение значительной части сохранил для границ, выделил из него мобильную походную армию, повысив число вспомогательных групп, особенно германского происхождения. Разумеется, проблематично говорить здесь о начинающейся «варваризации» римского войска, однако возрастающее влияние иностранных солдат намечается уже в армии Константина.

Еще более очевидным является изменение функций традиционных органов – римского сената и римского народа. Если Август большое значение придавал видимости гармоничного взаимодействия принцепса, сената и народного собрания, в действительности же провел деполитизацию древнего органа, то для Константина с сенатом были связаны только исторические реминисценции. Народные собрания уже давно не проводились, сенат был только репрезентативным органом и аккламационной инстанцией. Впрочем, Константина интересовали больше синоды, чем заседания сената.

Такими же большими были изменения в структуре империи. Если Август еще в борьбе против Антония и Клеопатры идеологически стилизовал свои действия, снова укрепил примат Рима, обеспечил Италии привилегированное положение, добился когерентности империи благодаря слиянию больших традиционных и вновь завоеванных частей империи, то Константин застал совсем другие предпосылки. Перенос резиденции на периферию империи был уже давно принят, как и правовое уравнивание частей империи с помощью равномерной нагрузки всех членов огромной политической формации. Строительство Константинополя было последней точкой в давно запущенном процессе перемещения традиционных функций Рима и одновременно демонстративным актом изъявления воли Константина.

Возникновение Константинополя было также символом изменившихся отношений сената и общества. Если Август свел до минимума государственное вмешательство, давал возможность свободного передвижения, собственных инициатив и самоуправления, в очень скромных рамках координировал взаимодействие местных, региональных и центральных органов, то вмешательство Константина было более интенсивным и прямым. Совершенство централизованного и иерархически расчлененного государства повлекло за собой минимум регламентирования, постоянное увеличение принудительных мер и вмешательств в общественную и экономическую сферу, объединение основных производителей и специалистов в корпорации, короче, полное перемещение приоритетов государства, а также в жизни отдельных лиц.

Изменения в государственной сфере особенно четко проявились в администрации. Если Август и правители раннего принципата для разрешения административных задач в широком объеме прибегали к квалифицированным и надежным кадрам из дома принцепса, к рабам и вольноотпущенникам своей семьи и тем самым создавали важные ведомства центральной администрации империи частными средствами и из людей, пользующихся их личным доверием, то при Константине уже произошла полная реорганизация государственной администрации. Эта реорганизация проходила при этом не в форме республиканской, краткосрочной, со сменой обязанностей магистратуры, а в лице специализированной, иерархически подразделенной бюрократии.

Параллельно с этим проходило коренное изменение структуры общества. Август сформировал старые ведущие сословия и слои в интересах новой политической системы, изменил только их персональный состав, деполитизировал институт клиентелы, поощрял социальный подъем всадников и усилил значение муниципальной аристократии. В общей сложности он не изменил основные структуры общества, только больше контролировал рабов и вольноотпущенников. Все возможности к социальной подвижности, какими бы они ни были ограниченными по современным критериям, пошли принципату на пользу.

Совсем другим было положение при Константине. Правда, как и раньше, существовала группа крупных землевладельцев, быстро разбогатевших функционеров, высших чиновников, однако остальные изменения были важнее: разрастание бюрократии и придворного персонала, застой средних слоев, содействие епископам и клирикам. Существенным феноменом позднеантичного общества было не ошеломляющее на первый взгляд количество титулов и должностей при дворе, а поляризация между относительно небольшим высшим слоем и обнищавшими массами. Наоборот, положение женщин в римском обществе при Константине и при Августе почти не изменилось.

Жалкая участь низших слоев была смягчена за счет церковных платежей на социальные нужды, которые заняли место прежних городских пожертвований. Новым элементом общественного развития при Константине, который появился на Ближнем Востоке, но быстро приобрел большое значение, было удаление от общества отшельников и монахов, выражавших пренебрежение к социальной действительности.

В области экономики и при Константине сохранился приоритет сельскохозяйственного производства. Правда, место виллового хозяйства, преобладающего при принципате и тесно связанного с городом, занял новый экономический уклад, который удовлетворял общую потребность крупных землевладений собственной продукцией. Параллельно с этим шла на убыль роль рабов в сельском хозяйстве, была ограничена относительная свобода колонов, и их существование приблизилось к существованию рабов. Несмотря на эти существенные изменения, малые и средние ремесленные предприятия смогли удержаться, хотя обременение всех производителей налогами и податями было гораздо больше, чем при Августе.

В целом число государственных вмешательств в экономическую жизнь при Константине значительно увеличилось, хотя сначала всего лишь немногие государственные мануфактуры работали на вооружение и представительство.

При Августе и при Константине не произошло существенного прогресса в технике, ремесленном и аграрном производстве, потому что, как правило, всегда в распоряжении имелось достаточно рабочей силы. Оба правителя давали сильные экономические импульсы в области крупного строительства и художественного ремесла; хотя в разных местах и различным способом.

Особенно разительная противоположность между Августом и Константином существует в области культуры. Августовская классика была абсолютной вершиной литературы и искусства самых различных жанров, константиновский классицизм, наоборот, приводит в недоумение современного человека. Августовские произведения поражают гармонией своей композиции, высокой художественностью исполнения, константиновские же почти все без исключения поражают своими огромными размерами, связью колоссального с монументальным, в других случаях ярко выраженной придворной манерой. Если в произведениях августовской эпохи чувствуется творческое влияние греческих и римских образцов, которые перерабатывались в самостоятельной манере, то в произведениях константиновской эпохи нередко в новые рамки вводились старые элементы, насильственные волевые акты вместо самобытного искусства. Только в христианской литературе при Константине проявились оригинальные произведения в новой форме.

Самый сильный контраст наблюдается в области религии. В принципе и Августу и Константину было присуще специфически римское традиционное переплетение политики и религии. После потрясений гражданских войн Август видел свою задачу в систематической реставрации религии; благочестие стало центральным элементом; обновление разрушенных храмов и святынь, реорганизация жреческих коллегий, возрождение древних культов, строительство новых религиозных зданий – все это служило для выражения преемственности в рамках новой государственной системы. То, что настоящего долгосрочного возрождения древних римских культов добиться было невозможно, не принималось во внимание. На тот же момент эта внешняя формальная реставрация удалась. Благоразумную сдержанность Август проявил при принятии культа правителя и в отношении многочисленных, регионально и социально различных форм почитания принцепса, которое все больше превращалось в выражение политической лояльности. В остальном же при Августе сохранилась традиционная римская толерантность по отношению к чужим культам.

Эта толерантность в конце концов привела к плюрализму начала правления Константина, поворот которого к христианской церкви, правда, привел также к непомерному ее возвышению и прямому вмешательству императора в вопросы веры. После более двух с половиной десятилетий гонений или в крайнем случае временного невнимания к христианству со стороны Римского государства наступила тесная связь с христианской церковью того государства, которое казнило Иисуса и так долго наказывало христиан смертной казнью только за их принадлежность к этой религии. Однако для императора, как и для всей империи, христианская церковь константиновского времени была совсем не стабилизирующим элементом; из-за своих внутренних конфликтов она, наоборот, стала бременем для поздней Римской империи.

Легитимация и утверждение власти у Августа и Константина осуществлялись совершенно разными способами. Если Август начинал как наследник и мститель Цезаря, то после окончания борьбы за власть он претендовал только на положение принцепса и утверждал, что своим выдающимся влиянием он обязан только своему авторитету, который завоевал благодаря своим несравнимым достижениям во благо Римского государства. Его усилия при создании видимости ограниченной длительности своего правления в соответствии нормами поздней Республики скрывали коренное изменение государственного строя. Поэтому наследование могло готовиться только втайне; таким способом сначала нельзя было еще гарантировать преемственность новой системы.

Константин своим возвышением тоже был обязан престижу отца, он тоже сначала вошел в существующее политическое силовое поле. Однако с поворотом к христианству и после своего триумфа над Лицинием он достиг трансцендентного возвышения императорской власти. В рамках христианских перспектив он мог теперь утверждать о своей божественной миссии, как он это выразил в своем послании к жителям Востока; «Мою службу потребовал Бог, который посчитал, что я способен выполнить его волю. Так я начал у британского моря в странах, где по законам природы заходит солнце. Побуждаемый божественной силой, я рассеял ужас, который давил на всех, чтобы род человеческий, наставленный моей службой, вернулся к послушанию законам, чтобы под руководством Бога расширилась вера» (Евсевий «Жизнь Константина»).

Такое самопонимание требовало дистанции, напрашивалось превращение правителя в «символическую маску» (Р.Л’Оранж), оно требовало также отказа от той конкретной индивидуальности принцепса, которая делала возможной идентификацию с Августом и его преемниками. Орудию Бога никто не мог помешать подготовить наследование, и даже само решение, которое выбрал Константин – разделение империи на сферы власти сыновей и других представителей династии, – было санкционировано его положением.

С помощью краткого сравнения августовских и константиновских структур Римской империи можно обрисовать ее своеобразие. Эта империя ко времени своего окончательного образования в течение 1 и 2 вв. н.э. была необычайно дифференцированной политической формацией, дифференцированной как относительно многообразия ее составных частей, так и относительно правового положения и социального расслоения ее подданных. Во времена расцвета Римской империи не было стремления к систематическому нивелированию; не полная унификация, а наоборот, координация образовавшихся элементов и организмов была всегда основной целью правителей.

Средством власти этой империи были легионы, флот и вспомогательные формирования. Этот относительно скромный военный потенциал выполнял свою задачу в консолидированных отношениях и при наличии относительно небольших штабов в провинциях. Империя могла положиться прежде всего на местные ведущие слои, на общность интересов, которая не была ограничена только тонким высшим слоем, но охватывала социальных выдвиженцев, активные круги в экономике и торговле, а также представителей вспомогательных групп. Идентификация городских единиц самоуправления с империей позволяла государственной власти сконцентрироваться на главных секторах: на военном деле, гарантии внутреннего порядка, на налогообложении и юрисдикции и таким образом разгрузить себя от многочисленных частных проблем.

Мобилизация и сосредоточение регионального потенциала удались так успешно прежде всего потому, что империя с самого начала, с одной стороны, с большой долей толерантности охраняла местные права, религии и традиции, с другой, еще давно начала с интенсивного идеологического влияния на своих подданных, что в конце концов привело к конструктивному вкладу широких кругов в эту формацию. Принятие империи в 1 и 2 вв. н.э. глубоко укоренилось: она пережила неспособных правителей и опасных узурпаторов и выдержала большие испытания на прочность при образовании отдельных империй в 3 в.н.э.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю