Текст книги "Темные души (СИ)"

Автор книги: Карина Василий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

– Марта, – Катерина судорожно сглотнула. – Марта Изидорис.

Гильом снова взглянул на Катю.

– Очень интересно, – пробормотал он.  – Я думал ,после её побега Бертран принял меры.

– Можно сказать и так, – мрачно усмехнулась Катерина. – Выглядит она как покойник после адского пекла.

– Стареет Бертран, стареет. Раньше он не допускал таких ошибок, – Гильом повернул к ним своё кресло спинкой и отъехал приготовить себе чай.

– Что это значит? – спросила Катя, переводя взгляд с Катерины на Гильома.

– После «обряда родной крови», – не оборачиваясь, сказал Гильом, – Марту держали в одной из комнат замка, холили её, лелеяли. Запрещали только говорить и выходить из комнаты. Видимо, ей сам обряд пришёлся не по душе, – Он мрачно усмехнулся. – А тут ещё её держат взаперти без объяснений. Когда она поняла, что беременна, она пыталась бежать…

– Бежать? Беременная? – От изумления Катя даже привстала со своего места. – А как же подавленная воля? Неужели никто на неё не влиял?

– А шут его знает. После обряда она и так была как помешанная.а потом дни, недели, проведённые здесь, сломили её дух. А у Бертрана было полно других дел. Он воевал с церковниками, полицией, ругался с правительством, отбивался от всяких фанатиков, которые хотели то рецепт вечной жизни узнать, то ковчег Завета выкрасть. Сумасшедший дом! Да ещё история с Агнией…

– А что не так?

– Да вот, Катерина считает, что Агния – тот самый наш избавитель. Бертран так не думает. Но мало ли что… А если и так, то представь, какие возможности открываются у того, кто сможет влиять на неё, кто сможет воспользоваться её силой, какая власть будет у того, кто переживёт этот процесс избавления, чем бы это ни было. Вот он и ищет её.

– А если найдёт – убьёт?

– Вряд ли. Бертран властолюбив.

– А что с полицией делать? – вмешалась Катерина.

– А ничего. Пусть ищут. Они ничего не найдут. Бертран и все остальные позаботятся.

Катерина нервно прошлась по комнате, сжимая и разжимая руки.

– А что с ребёнком? – внезапно спросила Катя.

– Каким?

– Марта Изидорис родила ребёнка?

Гильом и Катерина переглянулись.

– Видишь ли, – смущённо начал Гильом. – Тут вообще детектив начинается.

– Я слушаю. Уже всё равно утро. А с полицейским обыском заснуть всё равно не возможно. Итак, что случилось?

Гильом почесал нос.

– Видишь ли, одновременно с Мартой в замке находилась ещё одна беременная.

– Интересно.

– Этьен Леруа, учёный-генетик, один из нашей семьи, для страховки решил сотворить её одного избавителя.

– Сотворить? Даже так?

– Он что-то там мудрил с нашими ДНК, и подсадил их одной невинной девочке из Китая. Её специально выписали от туда в возрасте пяти лет. Потом её тут растили до шестнадцати. А потом…

– И что дальше?

– А дальше, она каким-то образом узнала о Марте и, в отличие от неё, убежать смогла. Правда, она была на пятом месяце, и потому ничего хорошего из этого не вышло.

– Почему?

– То ли жизнь здесь, то ли побег по подземельям, башням и скалам, то ли голод на свободе, то ли насилие местных скотов в человеческом облике, но она попала в родильный дом при знакомой нам больнице с преждевременными родами. Ребёнок родился умственно отсталым.

– Суровая расплата.

– А Марта после побега Сюзанны, как её тут называли, тоже пыталась бежать. Её поймали сразу и приковали цепями в одной из подземных темниц. Там у неё случился выкидыш.

– Значит, планы Бертрана пошли прахом?

– Не совсем.

– Как так?

– Сюзанна при родах умерла. Но вместе с ней в один и тот же день рожала другая женщина, Беатрис Гольдман. Отдалённый потомок нашего рода, как оказалось. Они отошли от нас еще в 17 веке.

– И что?

– Беатрис не знала мужчин, – со значением сказал Гильом.

– То есть?

– Грубо говоря, она ни с кем не спала, была вообще девственницей.

– Непорочное зачатие? – фыркнула Катя.

– Партеногенез, – серьёзно сказал Гильом. – В природе с людьми такое случается. Этот случай не первый и не второй.

– Значит, непорочное зачатие Христа – партеногенез?

– Нет. Это миф. При партеногенезе рождение мальчиков невозможно. Рождаются только женские особи.

– Почему?

– У тебя в руках ответы, – Гильом кивнул на папки и бумаги в руках у Кати. – Читай и узнаешь.

– Хорошо. А детектив-то в чём?

– Беатрис была экзальтированная католичка…

– То есть, попросту тоже сумасшедшая. Странно при такой-то фамилии. Выкрест, что ли?

– Можно сказать и так. Рождение ребёнка без участия мужчины в его зачатии, она восприняла как рождение Антихриста…

– Это ещё почему?

– Потому что бог не объявил ей эту «благую» весть. Потому что она была из семьи, которую считала порождением сатаны. Потому что внешность ребёнка была уж очень необычна.

– То есть?

– Девочка была альбиносом. При чём полным.

– Агния…

– Именно.

– Ну и?..

– Сначала она её хотела убить. Но не смогла.

– Боже…

– Её удержали врачи. А потом, как она говорила, сама девочка не давала ей это сделать.

– То есть?

– Девочка говорила с ней.

– Дурдом.

– Вот именно. Случай был громкий. Про партеногенез журналистам не рассказывали. А вот про такой психоз или ,если хотите, послеродовая депрессия, умолчать не получилось. Через три дня Беатрис украла ребёнка Сюзанны и сбежала из родильного дома…

Катя помолчала.

– Гильом, всё это, конечно, очень познавательно для Кати. Но не забывай – у нас полиция. Такого никогда не было, – Катерина нервно сжимала и разжимала руки. – Обычно всех журналистов, писак, полицейских и искателей приключений останавливали на подходе к поместью. Редким удавалось добраться до дверей замка. А уж в сам замок не попадал никто, если его не ждали. А теперь…

– А теперь грядёт конец наших времён, – Гильом невесело улыбнулся. – Не беспокойся, Катерина. Перед рассветом всегда непроглядная тьма.

Катерина возмущённо фыркнула и стремительно вышла.

– Она всегда была очень тревожной. Всегда беспокоилась по пустякам, – задумчиво сказал Гильом, гладя на закрывшуюся дверь.

– А вас разве ничего не беспокоит?

Гильом повернулся к ней.

– Нет, деточка. Всё плохое в моей жизни, что было должно случиться, случилось при моём рождении. Моя жизнь не может быть хуже, чем есть. Даже если я ослепну, оглохну и лишусь языка одновременно, вряд ли я буду чувствовать себя хуже,  чем сейчас. Меня не удивить концом света нашей отдельно взятой семьи. Мне не страшен полицейский осмотр или обыск. Ну, арестуют меня за что-то, ну, посадят куда-то, ну, казнят. И что? Мы всё равно когда-то умрём. А условия моей смерти мне безразличны. Хуже не будет.

Катя смотрела на спокойное лицо Гильома и поражалась его покорности.

– Значит, вы смирились?

– Скорее, мне безразлично. Я принимаю жизнь такой, какая она есть. И не пытаюсь идти наперекор обстоятельствам. Головой бетонную стену не перешибёшь. А время, пока в неё будешь биться, пройдёт и не вернётся. Так стоит ли тратить жизнь на бессмысленность?

Повисло молчание.

– Когда начинаешь осознавать, что жизнь конечна, начинаешь гораздо экономнее её расходовать. И уже нет времени ею разбрасываться, – помолчав, сказал Гильом. Катя молчала. Тишину комнаты нарушало тихое гудение компьютера да редкие щелчки мышкой Гильома. Где-то за дверью были слышны редкие голоса, стуки, топот множества ног.

Пошелестев страницами, Катя углубилась в чтение бумаг, данных ей Гильомом.

Глава пятнадцатая

После нескольких часов идиллии Катя почувствовала, что, несмотря на вчерашний ужас, есть ей, всё же, хочется. Она уже хотела было попросить Гильома сделать ей чаю с бутербродом, как Гильом настороженно подняв голову, приложил указательный палец к губам.

– Вот они дошли и до нас, – Он грустно улыбнулся. – Надеюсь, Бертран за ночь успокоился, и не будет причинять тебе зло.

Катя прислушалась. Никаких новых шумов она не услышала.

– Ты слушай чувствами, а не ушами, – произнёс Гильом. Ты же умеешь чувствовать наших родственников. Ты просто ленишься развивать свой дар.

Катя закрыла глаза. Она умела чувствовать членов своей семьи, как говорил Гильом. Но только на близком расстоянии. Как тогда, в лесу с Борисом. Пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях, она отрешилась от реальности. Но это ей всё равно не помогало.

Через несколько минут тяжёлый топот ног ворвался в её сознание. Дверь распахнулась, и на пороге появился дородный невысокий человек в плохо сшитом костюме. Его глаза – маленькие щёлочки на огромном полном лице немилосердно косили. Его сопровождала бледная нервная женщина, которая всё время что-то быстро и невнятно говорила, несколько полицейских в штатском, деревенские жители с глуповатыми физиономиями в качестве понятых. Бертран, расталкивая людей, властно вошёл в комнату первым.

– День добрый, братец, – свысока сказал он, презрительно кривя губы. На Катю он внимания не обратил или сделал вид, что не видит. – Господа полицейские хотели осмотреть наше жилище на предмет того, не удерживаем ли мы против воли кого-нибудь.

Нервная дама выскочила вперёд перед Бертраном и начала, захлёбываясь словами, что-то быстро говорить пронзительным голосом. Бертран властным взмахом руки заставил её замолчать.

– Мадам, вы давно и много уже наговорили. Из-за ваших бредней мы открыли двери своего дома, унизившись до обыска. Вы и господа полицейские побывали во всех частях нашего замка, за исключением нежилых башен и подвалов. Но и туда я согласен вас препроводить. Смотрите, ищите, вынюхивайте, раз вы так уверены. Но не заставляйте слушать ваши глупости. Вы уже и так оскорбили нас своими подозрениями.

Женщина замолчала, всем своим видом выражая возмущение, оскорблённую гордость и попранную невинность.

Один из полицейских оглядел стены и нажал на выключатель. Комната озарилась неожиданно ярким светом.

– Что за чёрт! – воскликнул Гильом, судорожно прикрывая глаза руками. – Чёртов идиот! Погаси свет! Или дай мне удалиться, чёрт бы тебя побрал!

Провинившийся полицейский удивлённо посмотрел сначала на ослеплённого Гильома, затем на своего начальника.

– Его глаза очень чувствительны к свету, – свысока пояснил Бертран. – Если вы ничего не видите при свете, привычном ему, дайте ему удалиться в коридор.

Вырвавшаяся из толпы людей Катерина подскочила к креслу и быстро покатила его к выходу. Слёзы текли по её щекам.

– Звери, вы просто звери. Его и так природа обделила, а тут вы её издеваетесь, – бормотала она, шмыгая носом.

Когда она докатила коляску почти до выхода, путь ей преградила нервная дама. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Катерина опередила её:

– Уйди с дороги, лживая тварь! – Она, не снижая скорости, покатила коляску дальше, чуть не сбив отскочившую женщину.  Колесо коляски проехало по её ноге, вызвав её громкий крик. – Скажи спасибо, что у тебя две ноги, – злобно бросила Катерина, оглянувшись и сверкнув глазами.

– Катерина, успокойся, – властно сказал Гильом, не отрывая рук от глаз. – Она всё равно скоро их лишится, – еле слышно добавил он. Катерина промолчала.

Когда Катерина и Гильом скрылись за дверью, комната наполнилась теми людьми, что еще оставались и ждали в коридоре. Бертран и нервная дама стояли в центре комнаты, и как противники на поединке, бросали друг на друга уничтожающие взгляды. Группа полицейских, сопровождаемая деревенскими постаками, обошла комнату, заглянула во все ниши и закоулки, включая миниатюрную спальню и уборную, блиставшую первозданной чистотой. Попутно были открыты и осмотрены все шкафы и более или менее объемные тумбы.

Обойдя комнату, полицейские, переговариваясь между собой, направились к выходу. Нервная дама поспешила за ними. Последним выходил Бертран. В дверях он огляделся и быстро посмотрел прямо на Катю. Та под его взглядом сжалась в своём кресле, прикрываясь бумагами Гильома. Бертран, нехорошо усмехнувшись, вышел, попутно выключив яркий свет.

Когда его шаги затихли, в комнату вошла Катерина, катя перед собой кресло Гильома.

– Скоты, свиньи! – бормотала Катерина себе под нос.

– Что же дальше? – не слушая её, спросила Катя Гильома. – Неужели Бертран сможет скрыть родственников, камеры пыток, донжоны с алтарями, казематы? Неужели это возможно?

– Он уже это сделал, – мрачно сказал Гильом. – И зачем скрывать? Достаточно изменить угол зрения.

– То есть как?

Гильом вздохнул.

– Неужели я тебе, члену нашей семьи, должен объяснять такие простые вещи? – Он неодобрительно посмотрел на Катю. – Зачем тратить свои силы на то, чтобы что-то скрыть целиком, если можно просто предложить другой вариант увиденному?

– Как?

Бертран снова вздохнул.

– Ты в цирке давно была? – безнадёжно спросил он Катю, которая недоумевающе смотрела на него. – Иллюзионистов видела? Тебе показывают фокус с распиливанием женщины или вытаскиванием кроликов из шляпы. Здесь принцип тот же: глядя на каменные стены казематов, как ты выразилась, видишь старые каменные стены. Глядя на комнату с алтарем в донжоне – видишь запущенную старую комнату с каменным столом. Камеры пыток, – Он слегка поклонился Кате в кресле. – они и есть камеры пыток. Прошлого. А родственники? Некоторых можно представить восковыми куклами – хобби хозяина, навеянное мадам Тюссо. Некоторых вообще можно скрыть с глаз с помощью собственных сил. Одного не пойму: почему тебя это так удивляет? Твоя мать, твои братья всё это умели делать. Не в масштабе Бертрана, конечно. Но это не должно тебя поражать.

Катя уткнулась в бумаги. Катерина, задумчиво глядя на неё, переглянулась с Гильомом и пожала плечами.

Обыск в замке, благодаря усилиям Бертрана ли, глупости полицейских ли, никакого результата не принёс. Никаких насильно удерживаемых людей найдено не было. Поплутав по подвалам и башням, полицейские собрали вековую пыль и грязь на своей одежде, подивившись различным хобби различных обитателей замка, начиная от икебаны и заканчивая набиванием чучел животных. Потемневшие картины не привлекли ничьего внимания. На какое-то время заставило оживиться деревенских понятых тусклое серебро и доспехи в нижних этажах замка. Заплутав в коридоре и споткнувшись о бесчисленные порожки и ступеньки, их развеселила нервная дама, которая и заварила всю эту кашу. При чём споткнулась она так неудачно, что, падая с лестницы, не только сломала ногу, но и пропорола её о какие-то выступающие резные части отделки. Пришлось обыск заканчивать без неё, поскольку замученный врач «скорой» без лишних слов и её истерических возражений отправил её в больницу. Узнав об этом, Гильом пожал плечами. Через неделю по причине заражения крови, нервной даме отрезали обе ступни.

Глава шестнадцатая

В течение же этой недели Катя пыталась уехать из замка, беспокоясь об Агнии. Ещё её заставляло нервничать постоянно увеличивавшееся число родственников, собиравшихся в замке. А так же странное поведение големов, что-то носящих всё время. Перетаскивавших и чинящих. Чем вызвано подобное паломничество родни ей никто внятно казать не мог. Однако, вменяемые, опрошенные ею, впадали в какое-то заторможенное состояние и твердили, что должны быть здесь.

К концу второй недели Катя тревожилась всё больше. Тем более, что Гильом стал каким-то апатичным и явно старался её избегать. А Катерина просто перестала её замечать. Обескураженная Катя пыталась действовать сама. Но то её одежда вдруг оказывалась в грязи или стирке, то куда-то девались ключи от машины или паспорт, то с утра до вечера лил дождь, превращая дороги в непролазные препятствия, то свечи в машине залило, то бензин куда-то девался, то у неё самой жутчайше болела голова, что не только ехать, встать с кровати не было возможно. А однажды у нее неизвестно почему поднялась температура, и она пробредила два дня под надзором големов, которые потом несколько дней приносили ей еду и судно.

Когда она оправилась, она снова попыталась уехать. У неё снова ничего не вышло. Решив, что это Бертран ей пакостит, исходя из своих каких-то гнусных целей, она решила понаблюдать за своей комнатой, и нарочно оставила ключи от машины на виду. Но не произошло ничего. Ключи оставались на своём месте. Зато куда-то подевались резиновые сапоги, в которых она собиралась уйти пешком из замка. Занятая их поисками, она наткнулась в коридоре на Бертрана. Странно восторженный и чем-то возбуждённый, он словно летел по коридору, не глядя ни на кого. К груди он прижимал какие-то тряпки, свёртки и кипу пожелтевших бумаг.

– Бертран! – окликнула его Катя, опасаясь фанатичного блеска его глаз. Что случилось? Почему здесь так много… – назвать «родственниками» некоторых членов своего семейства она не могла – язык не поворачивался. – родственников? Какое-то торжество?

Бертран затормозил, посмотрел на Катю, не видя её. Затем, словно очнувшись, он радостно вскричал:

– Грядёт День! Наше Торжество! – Он попытался воздеть руки, но вещи ему мешали.

– Какой день? Какое торжество? – Катя уже сожалела ,что обратилась к этому маньяку.

– День нашего искупления! – восторженно заорал Бертран, воздев-таки руки на всю их длину. Вещи каскадом упали на пол.

Катя побледнела и отшатнулась. Если это «зов крови», то здесь должна будет появиться и Агния. А останется ли она жива – Катя даже боялась думать.

Бертран опустил руки и кинулся собирать вещи с пола.

– А зачем это? – настороженно спросила Катя, опускаясь рядом с ним и помогая собирать ветхие листы.

– Для ритуала, – с гордостью сказал Бертран и судорожно схватил вещи ,которые держала Катя.

– Для какого? – похолодев, спросила она. Но Бертран уже побежал дальше по коридору. Катя осталась на месте, глядя ему вслед. Тревожные предчувствия всё больше охватывали её.

Она встала и повернулась, чтобы идти дальше искать сапоги, как ткнулась в чью-то могучую грудь. Подняв глаза, она увидела ироничную улыбку, чёрные фраерские усики, длинный прямой нос и чёрные холодные глаза под столь же чёрными густыми бровями.

– Гриша… – не то простонала, не то выдохнула она.

– Григорий Гоев, твой сводный брат-любовник, – Он щёлкнул каблуками и чётко кивнул. Губы его продолжали иронично изгибаться, а в глазах по-прежнему был холод.

– Что… Что ты здесь делаешь? – хрипло спросила Катя, приходя в себя.

– Чёрт меня подери, если я знаю, – Григорий безразлично пожал плечами. – С месяц назад матушке до чёртиков захотелось сюда приехать. Рвалась так, как будто её черти в спину толкали. Пришлось ей в темпе сделать загранпаспорт, визу, всю ту чушь бумажную, на которую полжизни уходит. И никакой благодарности! Как только мы приехали, она тут же куда-то умотала. Я второй день её ищу. В этом мавзолее чёрт ногу сломит.

– А ты? Ты сам разве не хотел приехать? – подозрительно спросила Катя.

– Какого чёрта мне надо в этом склепе? Да ещё так надолго!

– У тебя машина есть? – Катя судорожно схватила его за руку.

– Есть. Только, если ты хочешь слинять от сюда – обломчик, сестрица.

– Почему? – в отчаяньи воскликнула Катя.

– Пока добирались в это воронье гнездо, пробили две покрышки, залили радиатор и оставили глушитель в паре километров от сюда. Если без глушителя ее прожить можно, радиатор высушить, то на ободах, да ещё по такой грязи далеко не уедешь. Так что, мы тут надолго.

– Чёрт бы всё побрал! – воскликнула Катя, стукнув кулаком по ближайшей стенке.

– А чего это ты такая дёрганая? Приспичило к любовничку в Париж?

– Ты только об одном думаешь! Агния в опасности!

– Откуда ты взяла?

– Бертран говорил о каком-то дне, ритуале, искуплении. А Гильом считает, что с даром Агнии Бертран может захотеть вообще стать господином мира!

– Гильом, Бертран, – презрительно сказал Григорий. – Это реликты прошлого. Они заигрались в свои средневеково-мистические глупости и никак не вырвутся в реальность. Ты решила тоже в Толкиена поиграть? Я предпочитаю совсем другие игры, – Он пододвинулся к Кате и обнял её за талию. – Тем более те, которые приносят столько удовольствия, – Он прижал Катю к себе и нежно провёл мизинцем по её шее.

Катя решительно вырвалась из его рук.

– Тут скоро мир перевернётся, а ты всё думаешь, куда свой член сунуть, – гневно сказала она.

– Куда–  я знаю, – ухмыльнулся он. – И очень хочу, – Он снова пододвинулся к Кате и притянул её к себе. Она с размаху ударила его по лицу и, развернувшись, побежала в темноту коридоров. Слёзы застилали ей глаза. В который уже раз злобный язык Гришки напомнил ей, что она не настоящая женщина. Что нормальный половой акт – не для неё. Что познать радость оргазма естественным для женщины способом она не может. Если Гришу, не этого эгоистичного самца, а родного брата, Григория Мухина, она тогда ещё могла обманывать, как «мадам Баттерфляй», отчасти из жалости, отчасти в качестве награды за его стремление угодить ей, то этому развратному скоту было всё равно, с кем, куда и как. Он всё знал, всё испытал. Его заботили свои удовольствия. И Катя была для него всего лишь «одна из». Ну, и немного его заводило, что он не может проникнуть в её влагалище. Он пробовал и девственниц, и опытных, и трансвеститов, и двуполых. А вот Катя ему не давалась.

Глава семнадцатая

Решительно оттерев слёзы злости, Катя поспешила в свою комнату. Она решила наплевать на всё и уйти так, как есть. Но на пороге её комнаты её вдруг кто-то словно схватил в железные тиски, и в голове зазвучал чей-то суровый голос без пола и возраста:

– Катя, почему ты хочешь изменить то, что не тобой запланировано, что предрешено? Ты принадлежишь семье, у которой своя дорога, своё предназначение, своя история. Смирись и следуй зову крови. Твои метания не изменят ничего. Только лишат тебя сил. Прими то, что есть.

Внезапно перед глазами Кати пронеслась вся история её семьи, начиная от огромного рыцаря в чёрных доспехах и черноволосой дамы в чёрно-красном платье, стоявших на пепелище, до Агнии, взиравшей на неё грустными глазами, полными понимания и мудрости. Агния, выглядевшая лет на 16, стояла на каком-то холме среди бушующей непогоды. Дождь хлестал по её лицу, а ветер трепал мокрые бесцветные волосы. «Всё будет хорошо»,– сказала Агния, и улыбнулась белыми губами.

Катя резко очнулась. В животе дико урчало, мочевой пузырь настоятельно требовал внимания к себе, ноги и спина задеревенели и судорожно подрагивали от напряжения. «Что за чёрт?» – выругалась Катя. Она всё так же стояла перед своей дверью, держась за ручку. Только пальцы её свело, и она не сразу смогла её разжать.

Повернув неворочащуюся шею, Катя увидела рядом с собой запыленного голема с подносом. Еда на нём остыла и приобрела какой-то странноватый запах. Катя отпустила ручку и вернулась в комнату. Часы на камине показывали семь часов. Но утра или вечера было сказать трудно – в это время года за окном было темно и утром, и вечером. Катя бросилась в ванную и первым делом уделила внимание мочевому пузырю. Затем, умиротворённая, она вышла к голему и потребовала унести странную еду и принести нормальную. Тот, рассыпая с себя мелкую пыль и опилки, удалился.

Утолив волчий голод, она стала размышлять. То, что её настигло у дверей, продолжалось никак не пять минут, и даже не час. За это время она не успела бы так оголодать и захотеть в туалет. Значит, кто-то или что-то удерживает её для неизвестной ей цели, подсовывая картинки прямо в мозг, очевидно, чтобы не скучала. Это может быть Гильом – его силы велики. Толко вот зачем ему это надо, если он сам советовал Кате уехать быстрее? Это может быть Бертран, который окончательно сошел с ума. Но катя видела Агнию, и Агния говорила с ней. Или это проделки Бертрана? Растерянная и окончательно дезориентированная Катя застыла с паспортом в руках над раскрытым чемоданом.

И тут её с нечеловеческой силой повлекло вон из комнаты. Обрывки мыслей проносились в её голове, пока ноги сами несли её в общий зал замка через многочисленные коридоры и лестницы. Катя не знала, почему вдруг и срочно ей нужно быть в самом мрачном помещении замка, но, добираясь до него, она заметила, как толпы родственников, словно повинуясь неведомому зову, спешат той же дорогой. На некоторых лицах – из тех членов семьи, что лица имели – читалось неземное блаженство, как будто они узрели бога и получили его персональное прощение. Другие были сосредоточены успеть первыми, третьи бежали с фанатичным блеском в глазах и оскалом на лице.

На подходе к высоким дверям, ведущим в зал, Катя увидела Гильома в кресле на колёсах. Он яростно крутил их и что-то бормотал под нос. На лице его было написано, что ничего хорошего он не ждёт.

– Что случилось? – нагнав его, спросила Катя.

Гильом ожёг её яростным взглядом.

– Либо ты полная дура, что не согласовывается с твоим диагнозом о синдроме Мориса, либо ты не нашей крови, что странно, имея матерью и братьями наших родственников, – вдруг грубо сказал он. – Ты пыталась уехать? Нет? Тебе являлась Агьния? Ты пыталась противиться сейчас тому, что тебя ведёт? Соображай, Катья. Что может вдруг собрать абсолютно всех в одном месте? Ведь приехала даже твоя мать из России. Приехали из Штатов, Южной Америки, Индии, Китая, Африки. Даже Австралии! Когда такое было? Ты не заметила – замок переполнен. Даже тот полицейский, что проводил не так давно у нас обыск, он тоже здесь. Ничего не приходит в голову?

Он ещё яростнее стал крутить колёса своего кресла, врезаясь в толпу родственников, скопившуюся у двери. Катя слегка притормозила, чтобы не быть раздавленной. Мысли в голове скакали, как дикие жеребцы. Внезапно пронеслась строчка «Как ныне рождается солнечный свет…», и Катю напором толпы пронесло через двери зала. Притулившись в свободном углу, она попыталась перевести дух и додумать мелькнувшую мысль. Но её поразил сам зал и отвлёк от размышлений. С тех пор, как она находилась в замке, он стал больше и мрачнее. Возможно, такое впечатление производили запертые ставни на всех окнах и отсутствие какой бы то ни было мебели. Катя вспомнила, как ей попадались запыленные големы, с которых сыпались стружки и извёстка. Высокий и просторный средневековый зал стал наглухо закрытой коробкой со стеклянным потолком. Ещё одно отличие: по периметру зала были проделаны оконца, в которые бы не пролезла и кошка. Внезапно Катя поняла: наглухо закрытая комната и отверстия для…чего? Это была газовая камера. Кто-то определённо задумал их всех убить. Раз и навсегда. Но кто? Кому пришло в голову взять на себя роль господа бога?

Катя по стене сползла на пол. Она начала понимать. И понимание вселяло в неё ужас.

Глава восемнадцатая

Через некоторое время, когда в зале яблоку уже негде было упасть, дверь с громким шумом захлопнулась. Катя обречённо переводила взгляд с одного лица на другое: такие разные и такие одинаковые. Телесные уродства и умственные патологии, дары психики и проклятия души – скоро всё это должно будет уничтожено. Всё это умрёт и не возродится. Стихи, написанные мальчиком-послушником много веков назад, были просто стихами. А никаким не пророчеством. И сейчас какой-то фанатик решил по-своему исполнит то, что считал предсказанием.

Внезапно все головы поднялись к стеклянному потолку. Катя тоже услышала какой-то звук и подняла голову. Высоко над ней в белых одеждах и белой маске на лице стоял человек.

– Дражайшие родственники! – вдруг прозвучал голос у неё в голове. – Сегодня исполнится пророчество старого монаха, убитого прямо на этом месте. Много лет назад настоятель Жильбер Орси был распят нашим родоначальником и, умирая, предрёк ему наказание до  тринадцатого колена. Лишь последний, чистое дитя, искупит грехи его  и его семьи, принеся себя в жертву. Сегодня наступил день искупления. И это дитя – я. Чистейшая* из грязных.

Человек наверху скинул белый плащ и сорвал с лица белую маску. На Катю смотрело лицо… Агнии.

– Агния! – Катя вскочила. – Что ты хочешь делать?

Безжалостный взгляд алых глаз с чёрными точками зрачков заставил Катю замереть на месте.

– Прегрешения семьи переполнили чашу терпения бога на небе и людей на земле, – сурово прозвучал голос в голове Кати. – И меня избрал бог принести в жертву свою душу, чтобы спасти погибшие ваши. Я по своей воле запятнаю себя убийством, чтобы в лучшем мире бог мог простить вас. Это и есть та жертва, о которой писал Жоэс.

– Агния, – через силу прохрипела Катя. – Неужели тебе никого не жаль?

– Нет.

– Неужели ты сможешь убить тех, кого любишь?

– Да.

– Неужели ты всерьёз говоришь, что действительно избрана богом?

– Да!

– И бог обязал тебя совершить подобный грех – массовое убийство?

– Да!!!

Каждое «да» Агния произносила с ещё большей страстью. Её странные глаза горели, тело сотрясала дрожь.

– Ты не понимаешь! Тебе неведомы планы бога и его великая любовь! Ты не понимаешь моей жертвы, ибо ты погрязла в грехах нашей семьи! Бог хочет, чтобы я взяла на себя великий грех! Бог хочет, чтобы ваши души очистились! Одна моя душа взамен ваших! Бог этого хочет! И я подчиняюсь воле его!

Фанатичность Агнии и её воля, которая была сильнее воли всех родственников, живших ранее или живущих сейчас, сковала тело и разум Кати. У неё не осталось иных чувств, кроме ужаса перед неизбежным. С трудом переведя взгляд с одного лица на другое стоявших рядом с ней людей, она видела разные выражения: тупую покорность и восторг, страх и надежду. Перед ней промелькнуло лицо матери, сидевшей в кресле. Та внимала голосу сверху как божьему гласу. Григорий, её сводный брат, стоял рядом с выражением холодного бешенства, ярости и бессилия. Катерина, полускрытая толпой, держала в руках чётки. Возможно, она молилась. Гильом был бесстрастен в своём кресле. Только жалость, словно судорога, пробегала по его лицу. У самых дверей стоял другой Григорий – её благочестивый брат. Который самовольно взял на себя обязанности духовного наставника Агнии. Непонимание, непостижимость происходящего сменялись на его лице ужасом. И у самых дверей стоял Бертран. Вот уж кого можно было пожалеть: все его честолюбивые планы рушились. Сам руководивший и приносивший жертвы, теперь оказался в роли одной из них. Он прижимал к груди два старых потемневших щита. На одном из них крылатая двухголовая змея оскалила пасти на еле и хвосте, на другом козёл с головой барана и двумя парами рогов козла и барана бил копытом. Возможно, диалог Кати и Агнии отдавался и в его голове, потому что на мгновение его всепоглощающая ярость пересилила волю Агнии, и он со всего размаха бросил щиты на пол, обдав осколками рядом стоящих родственников. Те, на кого попали щепки, даже не шевельнулись, сохраняя на лицах прежнее выражение. Но тут же Бертрана пронзила дрожь с ног до головы, и он застыл с весьма глупым выражением лица.

– Ты видишь? – снова услышала Катя в голове голос Агнии. – Сам проклятый решил судьбу своего рода! Он сам подтвердил слова бога! Да будет исполнена воля его!

Агния воздела руки, распахивая полы своей одежды. Раздался еле слышный шум и шипение, сопровождавшиеся железным лязганьем. «Это конец, – подумала Катя. – Будь оно всё проклято!»