Текст книги "Темные души (СИ)"

Автор книги: Карина Василий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Мы с Матье, да и все наши слуги, – сказал он, обращаясь к выпучившему на огонь глаза настоятелю. – Не чувствуем холода. Но для гостей дрова у нас есть.

Он кивнул Матье, и тот скрылся в сумраке комнаты. Через некоторое время он появился с охапкой дров и свалил её перед камином. Настоятель ещё некоторое время с ужасом смотрел на огонь в камине, затем часто перекрестился и забормотал молитвы. Бертран разразился громким смехом.

– Браво, Гильом! Вы напугали своего гостя даже лучше, чем я!

Гильом мрачно посмотрел на веселящегося Бертрана и повернулся к настоятелю. От его взгляда тот вздрогнул и с ужасом посмотрел на него.

– Vade retro, Satanas!* – прошептал он и перекрестил Гильома. Тот смиренно вздохнул и перекрестился. Настоятель некоторое время пристально смотрел на него, ожидая то ли, что Гильом испарится, то ли, что у него вырастут рога и хвост. Но Гильом смиренно стоял и бормотал молитвы. Успокоившийся было Бертран, глядя на эту сцену, снова зашёлся смехом.

– Братец, прекратите эту комедию, – сквозь слёзы смеха взмолился Бертран. – Я могу задохнуться.

Гильом и настоятель одновременно посмотрел на него. Внезапно посерьёзнев, Бертран произнёс:

– Мне надоела эта ханжеская комедия. Матье, проводи настоятеля.

Матье медленно посмотрел на Гильома. Тот кивнул. Подойдя к камину, Матье взял свечу и повернулся к настоятелю. Тот, потирая руки от холода, пошёл вслед за Матье, медленно поднимавшемуся по лестнице, подсвечивая себе единственной свечой. Проводив их взглядом, Бертран пересел в кресло около камина. Оказавшись в его неверном свете, Гильом устроился в кресле по другую сторону от Бертрана. Некоторое время он смотрел на огонь.

– Почему Виктор охотится в Жеводане, а не где-нибудь ещё? – прервав затянувшееся молчание, спросил Бертран.

– Он ищет, – коротко ответил Гильом, взглянув на него. Потом он снова перевёл взгляд на огонь.

– Ищет? Что? – недоумённо спросил Бертран.

– Я не знаю. Он сказал только, что ищет, – не поворачивая головы, ответил Гильом.

– Проводи меня к нему.

– Зачем?

– Я хочу сам его спросить, – Бертран встал. Вслед за ним медленно встал Гильом.

– Сейчас? Он спит.

– Нет. Он ждёт меня, – Бертран взял перчатки и шляпу. – Да, а почему ты вообще его выпускаешь?

– Он мой брат, – мрачно глядя на Бертрана, произнёс Гильом и направился к выходу. – Он несчастный больной человек, чтобы о нём ни говорили. Он мой брат. И он должен найти то, что ищет. Возможно, это ему поможет.

– Для начала его кто-нибудь выследит и сдерёт с него шкуру, – проворчал Бертран, идя вслед за Гильомом по тёмному дому. – А заодно и с тебя.

Гильом обернулся и бросил короткий взгляд на Бертрана, затем пошёл дальше.

Глава четвёртая

Проходя тёмными коридорами, они подошли к обычной, ничем не примечательной двери. Остановившись около неё, Гильом несколько раз глубоко вздохнул и вынул из-за пазухи ключ, висевший на его шее на верёвке. После двух оборотов дверь открылась, и родственники вошли в обычную комнату, которая производила впечатление запущенной и нежилой. Подойдя к массивному шкафу, Гильом распахнул дверцы. В шкафу ничего не было, кроме боковой полки с правой стороны и массивной железной двери в задней его стенке. Пошарив на полке, Гильом нашёл связку ключей и один за другим стал отпирать замки на двери. Бертран усмехнулся, но ничего не сказал.

Когда последний замок был отперт, Гильом, налегая на дверь плечом, со скрипом приоткрыл её.

– Свет я тебе не предлагаю. Виктору он не нужен, мне тоже, – произнёс он, не оборачиваясь. Не дожидаясь ответа Бертрана, он протиснулся в образовавшуюся щель.

– Гостеприимный хозяин, – с усмешкой буркнул Бертран, протискиваясь за ним.

– Позволь напомнить, я тебя не приглашал, – холодно сказал Гильом, спускаясь по крутой тёмной лестнице.

– Тогда как понимать твоё письмо ко мне? – глядя под ноги, спросил Бертран, не поднимая глаз. Гильом неожиданно остановился.

– Я тебе ничего не писал. Была бы моя воля, я и не впускал бы тебя не только в дом, а вообще в мою жизнь.

Бертран тоже остановился. Он с сомнением посмотрел на бледное, в кромешной тьме еле видное лицо Гильома.

– А кто же прислал настоятелю из монастыря в Жеводане письмо для меня?

Гильом непонимающе посмотрел на него.

– Письмо настоятелю Жеводана? А зачем бы мне было его писать? Тем более передавать что-то тебе через него?

– Откуда мне знать? Я знаю только, что настоятель, отец Жюстин, приехал ко мне с письмом от тебя и сказкой о том, что наша семья с помощью этого самого жеводанского зверя хочет заполучить власть в мире и занять место папы.

Гильом задумчиво смотрел на Бертрана. То ли оценивая, правду ли ему сказал Бертран, то ли раздумывал над смыслом произнесённого.

– В здешней церкви, – наконец произнёс он. – Есть священник, отец Филипп Нуартье. Это священник старой закалки, верный воин войска Христова. У него независимый склочный характер. Он до сих пор предписывает женщинам чуть ли не монашеское одеяние, не признаёт разводов, не причащает незамужних молодых матерей и не крестит незаконнорожденных. Его вторая любимая книга это «Молот ведьм». Его любимая тема проповедей – о женщине как об источнике всех грехов, пороков и мерзостей, само существование которых на земле побуждает мужчину грешить. Он осуждает театры и прочие развлечения. Короче, закостенелый ортодокс. Возможно, это именно он написал письмо настоятелю Жюстину. Во всяком случае, я бы не удивился.

– А зачем ему это нужно?

– Возможно, как реальное доказательство наказания за грехи. Он и настоятелю адом грозил. Может, он хочет собрать всё наше семейство тут, чтобы поразить гневом божьим или натравить на нас озверевшую от зверя толпу. Я не знаю, я могу только предположить.

– А не может он преследовать более глубокие цели?

Гильом мрачно посмотрел на Бертрана.

– Если бы он был инквизитором, я бы не удивился. Но я ничего о нём не знаю. Кроме того, что он начал догадываться, что зверь – это Виктор.

– И зачем бы ему меня вызывать?

– Слушай, Бертран, – Гильом наконец потерял терпение. – Откуда мне знать? Спроси у него сам. Меня он ненавидит.

– За что?

– Я не позволил однажды ему сжечь девушку, которую он объявил колдуньей. А она просто была бедна. В свои четырнадцать лет она осталась за старшую среди ещё пятерых братьев и сестёр. Что она могла? Только воровать, да торговать собой. Однажды мясник поймал её, когда она украла у него бычье сердце, чтобы накормить детей. Когда её привели к священнику, при ней нашли воск из церкви и несколько костей с остатками мяса. Этого Филиппу Нуартье оказалось достаточно. Он заявил, что из воска она хотела наделать кукол, чтобы через них насылать порчу и смерть. А кости и сердце были ей нужны для вызывания дьявола.

– Чушь какая, – буркнул Бертран.

– Возможно.

– Подобные обвинения должен выдвинуть инквизитор и провести следствие.

– Должен. Но у нас не Париж, не Лион, не Марсель. Здесь живут тёмные люди. Для которых слово сеньора или священника до сих пор ещё закон. И  когда я сказал, что девчонке просто нечего было есть, некоторые начали колебаться. Моя речь была более убедительна, чем его истеричные апокалиптические вопли. Я не стал ждать погромов, бунта или всеобщей истерии и просто вытащил её из костра. Филипп Нуартье проклял меня, и при всяком удобном случае старался досадить мне.

– А девчонка?

– Ей уже восемнадцать. Она живёт в моём доме и считает меня своим спасителем. Когда от голода умерли два её брата и сестра, остальных я взял к себе. Теперь все трое за меня горло перегрызут

Бертран иронически улыбнулся.

– Не слишком ли много зверья вокруг тебя, Гильом?

Гильом мрачно посмотрел на Бертрана. Бертран с усмешкой вскинул руки в защитном жесте.

– Хорошо-хорошо, – произнёс он успокаивающе. – Я пошутил. Здесь, у вас все какие-то мрачные и нервные.

– Будешь тут, – буркнул Гильом и продолжил спуск.

Через несколько минут Бертран снова нарушил молчание.

– Скажи, а почему бы тебе не воспользоваться его же оружием?

– То есть? – Гильом снова остановился.

– Сожги его. Прямо в церкви, во время проповеди. Как будто его покарал его бог за грехи.

Гильом внимательно посмотрел в смеющееся лицо Бертрана. Даже в темноте было заметно, как блестели его глаза.

– Ты же можешь сжечь человека? Твоего дара хватит? – убеждал он.

Гильом покачал головой.

– Я бы давно так поступил. Но я не могу.

– Почему? – воскликнул Бертран. Эхо от его крика несколько раз отразилось от стен.

– Я не ты, – склонив голову, пробормотал Гильом. – Я не думаю, что мои способности – это дар и счастье. Я считаю это наказанием. И как наказание я должен терпеливо это сносить. Если я буду пользоваться своим даром во зло, то чем я буду отличаться от отца Нуартье?

– Ничем. Только ты восстановишь справедливость.

– Людей нельзя убивать. Если они родились на свет, значит, это было нужно.

– Ты прямо как катар.

– Увы, я грешник.

– И всё же. Сохраняя жизнь этому фанатику, ты уничтожаешь его руками многие другие жизни. Разве все им сожжённые люди не стоят его одной-единственной жизни? Или из-за своего эгоизма – он, видите ли, наказание для тебя – ты готов жертвовать жизнями других  и дальше? А, если бы тебе не удалось тогда спасти ту девочку? Умерла бы не только она, но и все её братья и сёстры.

– Не искушай, сатана, изыди! – воскликнул Гильом и закрыл лицо руками.

Бертран помолчал.

– И ты, и твой бог – эгоисты и лицемеры. Он посылает наказание невинным, а ты прячешься за его волю. При этом вы оба забываете, что человек, которого выбрали орудием наказания, тоже может быть невинен. Бог покарал наш род до тринадцатого колена за грехи наших предков. Но мы-то при чём? А замурованные жёны, съеденные бастарды, опустошённые деревни и души – всё это для того, чтобы нашим предкам в аду скучно не было?

Голос Бертрана гремел по подземелью, отражаясь от стен.

– Если всё происходит так, а не иначе, значит, так должно  быть! – наконец выкрикнул Гильом. В наступившей тишине было слышно, как где-то капает вода и позвякивают цепи.

– Ты ничем не отличаешься от своего отца Нуартье, – после долгого молчания произнёс Бертран. – Называй это как угодно, относись к этому как хочешь, но ты такой же фанатик, как и он. Только он честнее. Он ни за чью спину не прячется и словами о предопределённости не прикрывается. При всех ваших разных взглядах по сути вы одинаковы – после вас остаются  трупы.

Гильом ушёл вперёд, не оглядываясь. Он как будто не хотел слышать Бертрана. Поскальзываясь на сырых ступенях, Бертран, держась за стены, медленно шёл за ним.

Через некоторое время они остановились на площадке перед железной дверью. Гильом вынул знакомую связку и отпер дверь. Не говоря ни слова, он вошёл. В молчании Бертран последовал за ним.

Глава пятая

Пройдя по узкому и низкому коридору, Гильом остановился у ещё одной железной двери. Не глядя на Бертрана, он буркнул:

– Он там.

Бертран кивнул. Гильом помедлил, но отпер дверь.

Глазам Бертрана предстала огромная каменная зала, в которой чадили факелы. По сырым стенам в некоторых местах стекала вода. Мрак, который факелы не могли осветить, уходил вперёд и вверх. Гулкое эхо шагов разносилось вокруг, озвучивая царившую леденящую атмосферу безысходности и могильного покоя.

– Странно, – пробормотал Гильом. – Мне казалось, я гасил факелы здесь.

Он прошёл вперёд, освещая себе путь взятым со стены факелом. Пожав плечами, Бертран пошёл за ним.

Впереди явственно слышалось чьё-то бормотание и стоны, крики и вой. Бертран инстинктивно положил руку на эфес, но тут же тихо рассмеялся. Против жеводанского зверя не шпага, а хорошая дубина или мортира нужна. Капитан Диомель со своим войском, проводя облаву, чуть было сам концы не отдал, когда этот зверь внезапно оказался перед ним. Ну и кто кого ловил тогда? На холме Муше его тоже расстреливали. Но он непостижимым образом ожил и удрал, задрав по дороге ни в чём не повинную девочку. Вот тогда-то капитан Диомель и отдал приказ об облаве. Только зря время потратил. Зверь был жив, и всё ещё выходил на охоту. Только по какому признаку он выбирал свои жертвы, этого Бертран не понял.

Гильом и Бертран уже подходили к ярко освещённой впереди стене, когда услышали крик, похожий на вой грешной души, запертой в аду:

– Как можешь ты, дьявольская подстилка и отродье сатаны, мешать планам божьим? Один раз твой хозяин спас тебя, чтобы проверить крепость моей веры, но это не повторится! Твоё тело вместе с душой сгорит в адском пламени!

– Что-то мне это напоминает, – тихо сказал Бертран, легко касаясь плеча впереди идущего Гильома.

– Это отец Нуартье, – нервно сбрасывая руку Бертрана, ответил Гильом. – Но как он тут оказался? – Гильом остановился.

– О, я слышу поступь армии сатаны! Пришёл час последней битвы!

– Вельзевул и все дьяволы преисподней! – воскликнул Бертран, вырвав факел из рук Гильома и быстро прошагав отделявшее его от жуткого голоса расстояние. – Да это же наш родственничек Филипп! Что же ты не сказал, Гильом, что у нас есть заступник перед Святым престолом?

Гильом медленно подошёл. Зала заканчивалась каменной стеной, в которой торчали факелы и плавились свечи. По обеим сторонам её находились большие железные клетки с массивными, толщиной в руку, прутьями. И всё же, несмотря на массивность, местами эти прутья были слегка погнуты. В одной из клеток бесновался высокий худой человек в сутане. Его длинное узкое лицо с запавшими глазами и тонкой полоской губ в профиль походило на бритву, а скрюченные худые пальцы, которыми он держался за прутья или грозил стоявшей перед клеткой женской фигуре, походили на когти хищной птицы.

– Так наш родственничек и есть жеводанский зверь? – насмешливо спросил Бертран, освещая факелом беснующуюся фигуру.

– А, отродье сатаны! Ты пришёл! – завопил Филипп Нуартье, повисая на прутьях.

– Нет, мрачно сказал Гильом. – Зверь там.

Он кивнул на клетку напротив. Женская фигура шевельнулась.

– Я закрыла его, как только он пробрался сюда. Это он науськивал Виктора нападать на людей. Я слышала. В этот раз он хотел, чтобы умер настоятель.

– Что ты говоришь, Сара? – Гильом развернул к себе фигуру, оказавшуюся молодой девушкой с чёрными волосами и блестящими чёрными глазами. – Зачем нашему священнику убивать собственных прихожан?

– Очевидно, чтобы озверевшие люди убили тебя, а потом добрались бы и до короля, – ухмыльнулся Бертран. – Здесь, у себя в глуши вы не в курсе, какие во Франции настроения. Как в Иудее перед пришествием Христа: колдуны, предсказатели, черные мессы, бесстыдный разгул, некроманты, тайные общества, свободолюбивые философы со своими утопическими идеями, шпионы всех мастей. Вдобавок к этому финансы в полном беспорядке. Достаточно любого неординарного события – и лавина сойдёт. Ведь именно этого добиваются ваши братья-масоны, а, святой отец?

Филипп Нуартье на некоторое время замолчал, но тут же снова начал трясти прутья решетки и завывать:

– Вы, дьявольские дети, вас уже ничто не спасёт! Но у остальных ещё есть время! Придёт, уже скоро, царствие небесное! Исчислит Господь Иисус наш праведников и посадит рядом с собой на небесном престоле! И низвергнет нечестивцев в ад на вечные муки!

– Что же тебя так распирает? – ухмылялся Бертран. – Лавры Иоанна Богослова покоя не дают? Апокалипсис уже предсказан, и ты ничего нового не сообщишь.

– Масоны? – спросил Гильом. – При чём тут масоны?

– При том, братец, что нынешняя королевская власть многим не нравится. И не удивлюсь, если лет через пять-десять Франция запылает.

– Я ничего не понимаю. При чём здесь Виктор и отец Нуартье?

– Ты помнишь, кто победил Голиафа?

– Давид, в последствии избранный царём.

– Смотри глубже, братец. Голиафа убил маленький камешек, пущенный пращой маленького человека. На это редко обращают внимание, поскольку оно отвлечено фигурой более интересной. Так вот, масоны – это праща, а камешек – это твой отец Нуартье и наш братец Виктор. Только вот кто сейчас в роли Давида мне неизвестно. Все эти тайные общества, которых расплодилось как блох на собаке, это только прикрытие для скучающих юнцов-аристократов. А кто дёргает за ниточки – Англия, Испания или ещё кто, мне не ясно.

В темноте противоположной клетки послышалась возня. Бертран быстро обернулся, подняв над головой факел. На свет постепенно выступила жуткая морда: на человеческой голове с длинными космами и жёсткой щетиной было как бы два лица, только одно находилось где-то сбоку и имело один глаз, сидевший на уровне щеки. Постепенно из темноты выступило тело, местами покрытое густой чёрной шерстью, местами коростой, напоминавшей рыбью чешую. Массивные руки были непропорционально длинными, а ноги – кривыми и короткими по сравнению с толстым туловищем, и заканчивались пальцами с чёрными изломанными когтями. Вытянутый нос и нижняя челюсть придавали ему сходство с волком, если бы не второй рот, второй сплюснутый нос и третий невидящий глаз на боку. На четвереньках существо подошло к прутьям и передними лапами вцепилось в них, как и Филипп Нуартье. Что-то прорычав, существо нечленораздельно пророкотало:

– Деспозины*! Вернутся! Ересь возродится! Убить нечестивцев!

– А, вот теперь понятно, – спокойно произнёс Бертран. – Наш родственничек Филипп науськивал Виктора на так называемых деспозинов.

– Ересь! Ересь! – бесновался в своей клетке Филипп Нуартье.

– А еще никто не доказал, ересь это или нет. Катары верили в это так свято, как будто у них были доказательства. И потом, одни верят, другие преследуют эту веру. Но правды не знает никто.

– Я знаю! Иисус был свят! Земные его дети – это происки сатаны, сбивающего верующих с пути истинного!

– Поэтому ты и ухватился за эту сказку, чтобы наш слабоумный братец своими руками делал твои чёрные дела?

– Да простит меня бог! Я исполняю волю его!

– Да не его волю! Только чью – я не пойму ещё.

– Дьявол! Дьявол! Изыди! – отскочив от клетки, Филипп Нуартье начал часто креститься и завывать псалмы.

– С ним всё ясно. Один сумасшедший натравливал жуткого вида слабоумного калеку, чтобы тот запугал округу. Только зачем?

– Грядёт царствие небесное! – завыл Филипп Нуартье. – Скоро вся ваша бесовская порода будет здесь, и тогда постигнет вас гнев божий!

– А вот это интересно, – Бертран подошёл к клетке и посветил факелом в безумное лицо отца Филиппа. – Так это ты писал настоятелю? Это ты хотел заманить меня сюда? Зачем?

– Если не все, то хоть главного беса я изничтожу, – приблизив лицо к самому лицу Бертрана, Филипп Нуартье с ненавистью выплюнул фразу.

– Да ведь ты наш родственник, – улыбаясь, тихо произнёс Бертран, медленно утирая лицо кружевным платком. Филипп Нуартье взвыл и отпрянул от прутьев. – И не деспозинов ты убивать натравливал, а своих же родственников.

Ещё один жуткий вой огласил залу.

– Нет! Ты лжёшь, бесовское отродье! Изыди!

– Именно так. Поэтому Гильом не хотел тебя убивать, поэтому он щадил Виктора. Он знал, что ты наш. Он жалел тебя. А ты нас извести хочешь! Ты же умеешь читать мысли и предсказывать будущее. Так зачем ты сам себя поймал здесь?

– Это не он! – возмущённо закричала Сара. – Это я его поймала!

– А, Сара, – рассеянно сказал Бертран. – Я и забыл, что ты тут. Нет, дорогая. Если бы он не захотел, ты бы его не поймала. Не так ли? – Он обратился к Филиппу Нуартье. Тот, прервав заунывное пение, с фанатичным восторгом посмотрел на них, не видя:

– Скоро, скоро воинство Христово будет здесь! Скоро агнец будет принесён в жертву, и Армагеддон начнётся! Последняя битва детей света с ангелами тьмы!

– Иллюминаты! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Бертран. – Ну конечно! Самая загадочная из тайных сект! Никому неизвестны их цели, никто не знает, кто в неё входит. Только посвящённым это ведомо. Но кто они – неизвестно. Как я мог забыть о них? Тамплиеры, масоны, розенкрейцеры – всё это детские игрушки. Так, что ты там про Армагеддон говорил? – обратился Бертран к отцу Филиппу. – И агнец на заклание – уж не ты ли?

– Бертран! Ты ничего не чувствуешь? – внезапно спросил Гильом, прикоснувшись к руке Бертрана. Тот принюхался.

– Дым? Я чувствую дым. Наверху что-то горит.

Он обернулся к Филиппу Нуартье.

– Этот сумасшедший заговаривает нам зубы, пока его подручные заживо нас сжигают, – Он с возмущением развернулся к Гильому. Филипп Нуартье дьявольски захохотал.

– Война началась! – заорал он, тряся прутья.

– Они подожгли дом! – вскричал Гильом и кинулся к выходу.

– Как этот… как он попал сюда? – спросил Бертран Сару, в испуге прижавшую руки к щекам.

– Здесь есть второй ход. Очень узкий.

– Где? Давай выбираться от сюда. Если мы выживем, эти звери разорвут нас на части.

Сара бросилась к освещённой стене и стала дёргать факелы и нажимать на камни. Наконец стена со скрипом раскололась, и Сара стала протискиваться в образовавшуюся щель.

– Бегите! Бегите! – бесновался Филипп Нуартье. – Но от гнева божьего не убежите!

Исчезнувшая было Сара снова показалась в щели.

– Что там? – нетерпеливо спросил Бертран.

– Они… Они… – по щекам Сары побежали слёзы, в глазах стоял ужас. – Они забили ход бочками с порохом.

Филипп Нуартье громко расхохотался.

– Возмездие свершится!

Появился бледный Гильом, запыхавшись от быстрого бега.

– Двери заколочены. Они подожгли дом, чтобы выкурить нас от сюда.

– Не выкурить, а удушить. Второй ход завален порохом.

Гильом покачнулся и побледнел ещё больше.

– Что же делать? – белыми губами прошептал он.

– Пойдём через огонь, – улыбнулся Бертран.

В это время страшный грохот сотряс каменные стены, и с потолка посыпались камни и песок.

– Скорее! – вскричал Бертран.

– Но мы сгорим! – запротестовал Гильом.

– А останемся – нас разнесёт на куски или раздавит камнями.

– А они? – Гильом махнул рукой в сторону клеток.

– Идиот! – выругался Бертран и развернул Гильома к выходу. – Быстрее!

Нерешительно Гильом направился к коридору. Сара побежала за ним. Тронувшийся было следом за ними Бертран, вдруг остановился. Он, широко улыбнувшись повернулся к Филиппу Нуартье.

– Другой выход? – спросил он, не обращая на заволновавшегося в своей клетке Виктора. – Есть ещё один выход?

Филипп Нуартье взвыл, сотрясая прутья своей клетки.

– Дьявол! Дьявол! – орал он, яростно кашляя. – Изыди!

Бертран подошёл к стене, около которой недавно колдовала Сара, и стал нажимать на камни и вертеть ножки факелов. Наконец стена раскололась, и Бертран с трудом протиснулся в образовавшуюся щель. Узкий коридор, в котором он оказался, не давал возможности развернуться и выпрямиться.

– Наверное, так чувствует себя ребёнок, когда рождается, – пробурчал он, обдирая о шершавые камни плечи и пальцы.

Он уже чувствовал запах гари, в горле першило, а глаза начали слезиться. Он попытался двигаться быстрее, но узкий коридор, местами резко поднимавшийся, тормозил его намерения. Через некоторое время ему уже было трудно дышать, но света впереди не было. Наконец он нащупал угол стены. За резким поворотом коридор стал немного шире. Слегка передохнув и откашлявшись, он двинулся дальше.

Наконец он нащупал шершавую дверь. Осторожно приоткрыв её, он высунул голову наружу. Тёмную ночь освещали отблески костров, пылавших на территории поместья. Присмотревшись, Бертран заметил два пылавших столба с привязанными к ним Гильомом и Сарой. Сара что-то яростно кричала на еврейском языке, а Гильом только задыхался и откашливался. У его ног Бертран увидел встречавшего его Матье. Рядом с ним в разорванной сутане на коленях стоял настоятель из Жеводана, отец Жюстин. Он часто крестился и кричал окружавшим его людям:

– Я настоятель из Жеводана! Я человек церкви! Вы не имеете права меня убивать! Я прокляну вас и ваших детей! Освободите меня сейчас же!

Бертран усмехнулся.

– Чернь – толпа. А толпа – глупа. Они слушали только этого фанатика, Филиппа Нуартье. А ты привёз к ним очередных дьявольских слуг, как орал этот помешанный. Вот они и рассвирепели. Зря ты кричишь и угрожаешь. Они всё равно убьют тебя.

В подтверждение его слов к отцу Жюстину подскочил  бородатый детина с топором и громко заорал, замахиваясь:

– Да свершится правосудие божье! – и с размахом снёс голову настоятелю. Та запрыгала по земле к костру Сары. Та, задыхаясь, снова что-то заорала. Её одежда уже пылала, искры разлетались в разные стороны, подпаливая волосы. Она уже не ругалась, а кричала от боли, пытаясь вырвать столб, к которому была привязана. С громким хлопком разорвались верёвки, которые держали Гильома, и несколько пылавших брёвен выкатилось из костра. Тело Гильома, задохнувшегося от дыма и наполовину обгоревшего, сложившись пополам, упало в пылавшие брёвна.

Некоторое время Бертран наблюдал за огненным спектаклем. Затем, втянув голову внутрь, он попытался сесть в узком коридоре. Ободрав зад и спину, он кое-как расположился перед дверью, вытянув ноги в сторону коридора, из которого пришёл. Он внимательно прислушивался к звукам снаружи и внутри, изредка пытаясь разглядеть что-то в щели грубо сколоченной двери.

Глава шесть

Занимавшееся солнце пробудило его через щели двери. Очнувшись, Бертран попытался размять затёкшее тело. Любое движение  отдавало болью. Промаявшись некоторое время, он через дверь пытался разглядеть, что происходит снаружи. От дыма нестерпимо болела голова. И першило в горле. На площадке перед домом было тихо, и Бертран рискнул открыть дверь. Осторожно он высунул голову и огляделся. Сам дом представлял собой груду обгоревших камней. Оконные проёмы зияли чёрными дырами, в некоторых из которых болтались разорванные занавески. Вся площадка была усеяна обломками обгоревшей мебели и битого фарфора. Недалеко дымились костры. Бертран насчитал их четыре штуки. «Значит, кроме Гильома, Сары и Матье был ещё кто-то, кого я не видел», – подумал Бертран, осторожно выбираясь наружу. Ссадины на его теле местами кровоточили, а разорванная одежда не спасала от утреннего холода. Поёживаясь, Бертран прошёлся по площадке. Обугленное тело Гильома ещё дымилось в своём костре. Из обгорелого тела Сары было вырвано сердце. Голова настоятеля из Жеводана, отца Жюстина как почётный трофей, лежала у её ног. Само безголовое тело лежало рядом, разорванное вилами, изрубленное топорами и исколотое ножами. Виктор, бедный слабоумный урод, орудие чужого безумия, был искромсан настолько, что от него осталось кровавое месиво, в котором не разобрать, где руки, где ноги. Сам Филипп Нуартье, безумный фанатик, жертва семейного проклятия, заваривший всю эту чудовищную историю, был благоговейно положен на ложе из камней. Его безумные глаза были закрыты, а лицо приобрело выражение благообразной пристойности. Бертран усмехнулся: «Толпа глупа», – пробормотал он и огляделся. Вокруг никого не было. Бертран вынул нож и подошёл к Филиппу Нуартье. Задрав рясу, он одним резким движением отрезал ему яички вместе с членом. Затем, не удосужившись рясу одернуть, он запихнул отрезанное ему в рот. Подумав, он вонзил нож ему сначала в один глаз, затем в другой. Удовлетворённый, он вытер о его сутану нож и сказал:

– Это тебе за ложь. Ребячество, конечно, но мне бы хотелось видеть рожи этих деревенских олухов, когда они придут хоронить своего обожаемого священника. Стоило бы написать ему эпитафию, но я и так задержался. Её чего доброго и меня сожгут. Пора уносить ноги. Если уж здесь дворянство перестали уважать и бояться, то чего ждать в Париже? Пора поискать другую родину, пока всё не утихнет.

Он спрятал нож, как мог отряхнул порванное платье, в последний раз оглядел пепелище и пошёл прочь к дороге, по которой он ещё вчера месил грязь с суеверным отцом Жюстином. Сзади до него доносилось карканье ворон.

Глава седьмая

Франция времён Людовика XV была в зыбком равновесии между затишьем и безумием. Лихорадочное брожение умов уже охватило её. Освобождаясь от влияния на умы церкви, просвещённые люди, осознавая свою свободу, плодили другие религии и идеи. Тайные общества, захватившие свободное время аристократов, представляли собой копошащихся в навозе мух: возни много, но дел не видно. Калиостро, Сен-Жермен и прочие таинственные личности иногда затмевали собой персону короля. Но всё это ни к чему не вело. Франция только ждала своего часа, чтобы сорваться в пропасть. Одним из событий, ускоривших процесс уничтожения власти короля и провозглашения власти толпы, было событие о «бриллиантовом ожерелье», случившемся во время правления уже следующего Людовика. Тёмная история, в которую была замешана королева, кардинал Святой Римской церкви Луи-Рен-Эдуар де Роган, графиня Жанна де Валуа де Сен-Реми де ла Мотт и незадачливые ювелиры, которые захотели прославить свое имя, и сделали такое ожерелье, что его не смогли купить ни королева, ни кардинал. Афёра, в которой козлом отпущения сделали авантюристку Жанну де Валуа, затронула честь королевы и короля, заставив народ увидеть их в истинном свете. Что короли тоже люди и могут воровать, лгать и желать недостижимого. Королевская власть не вызывала трепета. Она вызывала недовольство. Король, занятый, как и его предшественник, удовольствиями и развлечениями, предоставив государственные дела тому, кто за них возьмётся, он мало обращал на то, что творится в его стране, при его дворе и в его собственной семье. Склонная к интригам его жена, королева Мария-Антуанетта, заставила его сместить министра финансов Жака Тюрго, который пытался за счёт ликвидации монополий купеческих гильдий реформировать налоговую систему в стране. Его сменил швейцарский банкир Жак Неккер, на которого свалились расходы за участие страны в Войне за независимость в Северной Америке, войны, в которой Франция хотела отомстить хотя бы Англии за своё поражение в войнах за Австрийское наследство (1740-1748) и Семилетней войне (1756-1763). После неудавшейся попытки спасти от финансовой пропасти страну и увольнения, он в оправдание себя в своём памфлете Отчёт опубликовал королевский бюджет. Нос к носу столкнувшись с истощением казны, обнищанием народа, долгое время поддерживаемое с помощью сельского хозяйства, король пригласил искушённого в придворных интригах Шарля Колонна на должность министра финансов. Однако, займы, с помощью которых новый министр рассчитывал поправить финансы короны, только ещё более накалили непростые отношения короля и его подданных, уже не так свято любящих своего правителя, как когда-то. Всеобщий налог на землю, с помощью которого Калонн хотел спасти финансы, был воспринят дворянами как первое посягательство на их права. С помощью всё той же королевы и её окружения Калонн был смещён. Аристократ Ломени де Бриенн пытался договориться с привилегированными сословиями на Ассамблее нотаблей в 1787 году. Но единственно, чего он добился, это созыва Генеральных штатов впервые с XVII века, где надеялся занять денег у низшего, третьего, сословия. Банкир Неккер был восстановлен в должности. Спор о количестве голосов и способе проведения заседаний проходили около шести недель, пока депутаты третьего сословия не провозгласили себя Национальным собранием с задачей выработать новую конституцию Франции. Низшее духовенство во главе с епископом Отенским, в последствии знаменитым министром иностранных дел Тайлераном, присоединилось к Национальному собранию. Смирившийся король потребовал от знати и высшего духовенства принять участие в работе собрания, провозгласившего себя Учредительным, то есть высшим законодательным и представительным органом французского народа. Начиналась революция. Продолжается и наш рассказ.