Текст книги "Темные души (СИ)"

Автор книги: Карина Василий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Часть восьмая

Глава первая

– Консул, к тебе посетитель, – Ординарец с непроницаемым лицом, держа бумаги в руках, прикрыл дверь за спиной. – Он приходит уже в восьмой раз.

– Кто он? – Невысокий человек в расстёгнутом мундире устало откинулся на спинку стула.

– Аристократ. Из этих, – Ординарец презрительно щёлкнул пальцами. – Из бывших, – Он положил бумаги на стол, на котором в беспорядке валялись книги, перья, карты, донесения и исчёрканные мелким почерком и заляпанные кляксами листы. Оттерев пот мятым платком, ординарец сел на стул, стоявший рядом со столом.

– У этого, – Невысокий человек повторил презрительный жест ординарца. – Есть имя? Как он назвался?

– Некий Фластилар. Он настаивает на встрече с тобой. Говорит, что у него для тебя нечто важное.

Последние слова он произнёс с лёгким презрением. Это был человек средних лет, служивший презираемому им Людовику XVI и во время революционной смуты поддерживавший жирондистов. Он не любил Робеспьера и Мюрата, он стал презирать Дантона, разочаровался в революции, видя, во что она вылилась после казни низложенного ничтожного короля, устал от якобинского террора и диктатуры и коррупции Директории, и теперь, умудрённый опытом, он ничего не ждал от консульства. Новая конституция, введённая Первым консулом Бонапартом, заставила его внимательнее присмотреться к этому невысокому человеку с редкими вечно прилизанными волосами. Ещё во время осады Конвента роялистами в октябре 1795 года он заметил этого офицера. Заметил, как растерянные войска под его руководством, слаженно действуя, разогнали угрожающую толпу. О, что такое толпа, ординарец Жан Мишле знал. На его седеющих висках остались отметины от дубинок, пуль и вертелов парижан, которых он в составе Национальной гвардии пытался привести к порядку. Он знал мощь разъярённого народа, который в один день снёс твердыню Бастилию, много лет служившую символом, оплотом и гарантией королей. Даже глуповатому Людовику в конце концов, стало ясно, что с разрушением Бастилии разрушился прежний мир. Что нет больше монархов, помазанников божьих, что нет восторженного народа, обожающего своего повелителя. Пришло новое время. Потоп, которого не страшился предшественник казнённого короля, поглотил тогда Францию. Потоп из крови. Десять лет смертей сменились горой бумаг. Нет, войны не закончились. Они не закончатся никогда, пока жив хоть один человек. Однако финансы, из-за недостатка которых собственно и началась смута, благодаря грамотному построению налоговой системы, постепенно увеличивались. Всеобщая воинская повинность обеспечивала бесперебойную поставку солдат. Бонапарта любили в своей стране и боялись вне её. Его воинская слава, пока ничем особенным не подтверждённая, бежала впереди него. Всё это вместе взятое заставило Жана Мишле, не ждавшего от жизни вообще и от Франции в частности, ничего хорошего, служить простым ординарцем у Первого консула. На самом деле он стал уже чем-то вроде доверенного лица у вечно занятого делами правителя. Письма солдатских матерей и вдов, просьбы бывших аристократов и декреты нынешнего правительства, прежде чем попасть к Первому консулу, проходили через него. Он не любил аристократов, во время революции бежавших из страны или прятавшихся как крысы в норах. Его постепенно стали раздражать слезливые письма детей, вдов и матерей, которые, обращаясь к консулу, умоляли его не оставить «родственников людей, воевавших за него». Пенсии, пособия, назначенные консулом на заре его правления, теперь тяжким бременем лежали на Жане Мишле. Слишком многие хотели получить деньги за «участие в революции», и всех их надо было проверить. А декреты, указы и прочая писанина правительства, которая часто была просто тратой бумаги – не должны были лишний раз отрывать консула от главного, от его проблем со всей  Европой, ещё державшейся за монархию и в Первом консуле видевшей узурпатора трона Бурбонов.

– Он не сказал, что именно ему надо? – Консул, откинувшись на стуле, бросил на бумаги перо. Тёмные кляксы заляпали исчёрканную заметками бумагу.

Жан Мишле слегка вздрогнул и очнулся от своих мыслей.

– Он сказал только, что его сообщение настолько важно, что он будет приходить до тех пор, пока ты его не примешь.

Революционная свобода ещё не выветрилась из Пале-Ройяля и Тюильри, где они находились. И обращение на «ты» не коробило консула. Взяв в пример патрициев древности, он и перенял их обращение. Лишь став императором, Наполеон ввёл придворный этикет, впрочем, не такой уж строгий и сложный, как при прежних королях.

– Сообщение, – Наполеон презрительно улыбнулся. – Все их сообщения не стоят и той грязи, по которой они доносят их до меня. Зато взамен они всегда требуют одного: восстановления себя в правах на свои владения. Всё это было и будет, пока жив хоть один прежний аристократ.

Наполеон потёр переносицу.

– Однако он пришёл в восьмой раз?

– Да. Он приходит каждое утро в десять и уходит с наступлением темноты. И это только те визиты, о которых я знаю.

– Вот как, Мишле? – Наполеон улыбнулся. – В этом здании есть что-то, что тебе неизвестно?

– Да, консул. Наружная охрана говорит, что похожий человек около месяца пытался пройти внутрь. Но его не пускали из-за подозрительного вида.

– Вот как? – Наполеон равнодушно перелистывал бумаги, принесённые Мишле.

– Да. Лейтенант сказал, что он слишком был похож на обедневшего аристократа.

– И что же случилось потом? – Голос Наполеона не выражал ни эмоций, ни какой-либо заинтересованности.

– Потом я наткнулся на него, когда уходил домой.

– Ты всё ещё ходишь пешком?

– Я не барон, не граф, чтобы ездить в карете, – пробурчал Мишле. Его задевало, что настырный незнакомец, заинтересовавший-таки его, никак не заинтересовал консула. Впрочем, беседовал с этим человеком не он, а его всего лишь ординарец.

Уловив недовольство ординарца, консул поднял голову и улыбнулся.

– Не сердись, Мишле. Просто я боюсь за тебя. Несмотря на всеобщую любовь ко мне в народе, в правительстве ни меня, ни тебя не одобряют.

Ординарец кивнул. Консул Бонапарт ещё не стал императором Наполеоном, желчным и нервным человеком, ослеплённым своими победами и раздражённый неудачами. Москва и Ватерлоо ещё не сделали из него мрачного фаталиста. Это ещё был человек, и это ещё не была историческая личность, заботящаяся не о людях в частности, а о народе вообще, не о Франции, а об империи и не о человеке, а о том, в состоянии ли он выполнить свои обязанности.

Мишле снова кивнул и молча ждал.

Наконец консул отбросил бумаги и посмотрел на него.

– Так что же произошло, когда ты на него наткнулся? – Он соединил кончики пальцев и внимательно посмотрел на сидящего ординарца. Мишле закинул ногу на ногу и покрутил ус.

– Он спросил, кто я. Я хотел пройти мимо, но он схватил меня за рукав и сказал, что я служу у великого человека.

– Вот как? – Консул улыбнулся. – Сказал? Не спросил?

– Именно. Я ответил, что служу у тебя. Тогда он сказал, что у него сообщение чрезвычайной важности, которое затронет не только тебя, но и всю Францию и даже Европу.

– Вот как? – снова улыбнулся Наполеон. – Однако этот вельможный проходимец умеет заинтересовать.

– Я тоже так подумал, – без улыбки кивнул Мишле. – Поэтому, не обещая ничего, я разрешил пускать его внутрь. Под присмотром, разумеется. Если его сообщение действительно стоящее, он, в конце концов, передаст его тебе. А если нет, то бесполезное ожидание ему надоест.

– Ты умный человек, Мишле. Я в тебе не ошибся.

Ординарец кивнул и нахмурился.

– Но он продолжал приходить и ждать.

– Что ж, – Консул встал и потянулся. – Если он так настойчив, его надо увидеть.

– Я бы ещё заставил его ждать, – Хмурая гримаса не сходила с лица ординарца. – Не нравится он мне.

– Это ещё больше заставляет меня хотеть увидеть его. Пригласи. Я хочу с ним поговорить.

Мишле встал, бормоча что-то себе под нос, и вышел.

Глава вторая

Через несколько минут дверь открылась, впуская молодого человека лет двадцати семи с тонкими чертами красивого лица, тёмными волосами и чёрными блестящими глазами. Над узкими губами, оттеняя безупречные белые зубы, темнела ниточка усов. Он остановился на пороге, глядя на консула, стоявшего опершись о камин. Носком сапога он пытался пододвинуть полено, наполовину сгоревшее ещё вечером. Подняв глаза, консул посмотрел на вошедшего. Затем, сложив руки на груди, медленно подошёл к нему.

– Вы назвались Фластиларом. А как вас зовут на самом деле? – Он не сводил взгляда с лица молодого человека. Даже на расстоянии было заметно, что консул уступал ему в росте.

– Моё имя вам ничего не скажет, – Голос вошедшего был мягкий, успокаивающий. – Я из старого баронского рода. Но пришёл не за тем, чтобы рассказывать историю своей семьи. Я хотел предложить вам сделку.

– Вот как? – Консул отошёл к столу и взял в руки бумаги. – А я думал, что вы хотите мне передать важное сообщение. По вашим словам, оно настолько важное, что затронет не только меня, но и всю Европу.

Молодой человек помолчал. Он смотрел на консула, перебиравшего и прочитывавшего бумаги и как будто забывшего о нём. Пройдя по комнате, молодой человек опёрся о камин со стороны, противоположной той, о которую консул опирался до этого. Наполеон поднял глаза от бумаг.

– Что вы знаете о Копье Лонгина? – спросил молодой человек, разглядывая с безразличным видом безделушки на камине.

– Копьё Лонгина? – Консул отбросил бумаги и сел на стул. Лицо его выражало недоумение и озабоченность.

– Да, Копьё судьбы. По преданиям, Люцифер подарил это копьё Александру Великому в обмен на его душу. А позже передал его Лонгину, чтобы он пронзил им Христа на кресте.

– Знаете, у альбигойцев, тамплиеров*, розенкрейцеров**, масонов*** и прочих тайных мистических обществ было полно преданий и реликвий. Даже найденный императрицей Еленой крест существует в стольких щепках, что, если их собрать, получился бы целый лес.

– Однако катарская голова Бафомет существует. Копьё Лонгина тоже. Чаша Грааля и Соломонова печать…

– Это всё сказки, – Консул поднял руку в останавливающем жесте и встал. – Если вы пришли предложить всё это – предлагайте. Я жду. В противном случае, я зря теряю с вами время.

Молодой человек подошёл к консулу. Его глаза, смотревшие сверху вниз, были холодны и непроницаемы, лицо выражало решимость, а голос, когда он начал говорить, утратил мягкость:

– Моё имя Бертран де Го ле Муи, маркиз Монтижи, маркиз де Безе, барон Фластилар, барон Вилландре, лорд Глэдстон, граф Бузони и Баса, виконт Корте и Нуоро. Я знаю, где находится Копьё Лонгина и как им управлять. Не знаю, где находятся Чаша Грааля и Соломонова печать, но знаю, что собой представляет голова Бафомет.

Консул внимательно смотрел на молодого человека. Казалось, титулы не произвели на него впечатления. Он сел, глядя перед собой.

– Бертран де Го? – произнёс он, наконец. – Климент Пятый имеет к вам отношение?

– Это мой предок, – Молодой человек, не дожидаясь предложения, сел на стул, с которого недавно встал ординарец Жан Мишле.

– А Фластилар это анаграмма от Ла Филастр?

– Наоборот. Катерина ле Муи назвалась Ла Филастр, переделав один из своих титулов.

– И вы говорите, что знаете, где Копьё судьбы? Я тоже. В Вене.

Молодой человек усмехнулся.

– А вот что представляет собой голова Бафомет, я не знаю. Просветите меня.

– Голова Бафомет – это голова Иоанна Крестителя, великого мученика и святого катаров, которого они почитали выше Христа. Ибо он прокладывал дорогу  идущему за ним. И первый пострадал за веру, позже названную христианской. Катары считали Мани* воплощением Иоанна Крестителя и почитали его как божьего посланника.

Консул с интересом наклонил голову и улыбнулся.

– Зачем вы всё это мне рассказываете?

Молодой человек помолчал.

– Существуют четыре копья, которые претендуют на название Копья Лонгина. В Нюрнберге, в Риме и ещё где-то. Может, претендентов больше. Но мне известны только эти четыре. Истинное же Копьё судьбы одно. И я знаю, где оно.

– И где же?

– В моём поместье Го. Один из моих предков отправился в Египет за тайнами чернокнижников, чтобы спасти наш род. Оттуда он и привёз Копьё Лонгина.

– Почём вы знаете, что оно настоящее?

– Мой предок, Бертран де Го, ездил в Египет с масонами в качестве секретаря магистра масонской ложи.

– И магистр позволил ему увезти реликвию?

– Магистр был недостойным человеком. Превыше знаний он ставил золото. Мой предок посчитал, что такому человеку нельзя быть магистром и нельзя владеть Копьём судьбы.

– А вашему предку, значит, можно?

– Мой предок думал не о себе, а о своём роде. Из века в век род де Го и ле Муи страдал от государей: английских, французских, испанской инквизиции, итальянских фанатиков, пронырливых иезуитов, которые хотели украсть наши тайны. А ведь миссия нашего рода – хранить, дополнять и передавать тайные знания. Но скоро это будет делать некому: я последний в своём роду, и потомков у меня в обозримом будущем не предвидится.

– И зачем вам я? В деле продолжения великого рода я вам ничем помочь не могу.

– Копьём судьбы может владеть лишь избранный, – сделав вид, что не слышал последней фразы, молодой человек смотрел в пространство перед собой, словно читая неведомое будущее. – Иисус Навин, Александр Великий, император Константин, Саладин, Карл Великий, Людовик Святой, Филипп Красивый Жанна д’Арк, в конце концов, им некоторое время владел Петр Романов, Людовик XIV и бог знает кто ещё. Теперь избранный вы.

– Я? Откуда вам это известно?

– Я это знаю, – просто сказал молодой человек. – Наш род не просто люди. А люди мистически одарённые. Почти все мужчины нашего рода умели предсказывать будущее. А почти все женщины – лечить наложением рук. Я могу быть лишь хранителем. Чтобы Копьё работало, нужен избранный. И нынче этот избранный вы.

– Хорошо. Пусть я избранный. Но, предлагая всё, чего вы хотите взамен?

Молодой человек улыбнулся и стал похож на хитрого Мефистофеля, как его любят изображать художники XIX века – умного, озорного и дьявольски хитрого.

– О, это совершенно банальная вещь. Ваш ординарец верно оценивает всех аристократов. Я не исключение. Я хочу свои поместья в Го и Муи.

– А почему не все остальные? На Англию и Испанию я сейчас повлиять, конечно, не могу. С Корсикой и Сардинией ещё можно попробовать. И почему вы не просите Монтижи и Фластилар? – Наполеон пытался говорить серьёзно, но лёгкая издевка всё же проскочила в его словах.

– Я знаю, что жадностью можно лишь всё погубить, – невозмутимо произнес молодой человек, сделав вид, что не заметил презрения в словах Наполеона. – Тем более что родовыми являются только Муи и Го. А всё остальное – это подлость и самозахват, вероломство и насилие. Это, подогреваемое жадностью, привело к потере всего. Поэтому я хочу лишь то, что мне и моим предкам принадлежит по праву. По моральному праву.

Молодой человек замолчал. Молчал и консул.

Наконец консул встал. Молодой человек тоже поднялся.

– Я обдумаю ваше предложение, Фластилар, – Лицо консула не выражало ничего, в то время как лицо молодого человека выражало суровое упрямство. – Оставьте свой адрес секретарю. Как только я приму решение, я найду вас.

– Как долго я должен ждать?

– Как только я приму решение, – Консул подошёл к двери и распахнул её. – Я дам вам знать.

Он коротко поклонился молодому человеку. Тот нехотя подошёл к двери. В проёме он обернулся и, глядя черными, как ночь глазами в глаза консула, тихо произнёс:

– Не решайте долго. Фортуна может найти другого избранного. И, кто знает, может это будет второй Вашингтон или Пётр Романов. Розенкрейцеры считали, что Иван Романов, которого русские называли Грозным, тоже владел Копьём Лонгина.

– Что не спасло его страну от его сумасшествия.

– Не нам с вами решать, кем должен быть избранный. Не нам с вами дано знать, почему избранный именно он, а не кто-то другой. Сейчас избранный вы. Но жизнь не стоит на месте. Подумайте. Я знаю, какое решение вы примете. Поэтому буду его ждать.

– Если вы знаете, почему торопите меня?

– Я знаю только то, что знаю. Есть Тот, Кто выше меня. И что решит Он, не ведомо даже мне, – загадочно и непонятно произнёс молодой человек и, резко развернувшись, вышел

Эхо его шагов всё ещё звучало в воздухе даже после того, как его пыльный плащ исчез в конце коридора.

– Ну, что я говорил? – хмуро спросил Жан Мишле, подходя к консулу.

– Разузнай мне всё, что касается рода де Го и ле Муи. Я хочу знать, с каким чёртом столкнула меня судьба.

Глава третья

На фоне догорающего неба старый замок семьи де Го казался неприступной крепостью, сурово глядящей на прилегающие поля и леса. Однако подъехав ближе, путники увидели, что время и отсутствие средств у прежних владельцев не пощадили бывший монастырь Сен-Катрин, ставший родовым гнездом проклятой семьи. Некогда широкий ров, окружавший монастырь и вырытый еще первым Бертраном де Го, чтобы придать захваченному им монастырю вид неприступной крепости, превратился, благодаря обвалившимся берегам и ушедшей воде в большую грязную и зловонную канаву. Высокие стены, по которым убегал Жоэс, слуга Жильбера Орси, старого настоятеля соседнего монастыря, зверская казнь которого первым Бертраном де Го вызвала к силе проклятие его семьи, стояли наполовину разрушенные, поросшие мхом и травой, а местами зияли выбитыми камнями. Замковый двор представлял собой смесь каменных улиц и высокой травы. Вместо хозяйственных построек остались одинокие столбы. На некоторых висели на одной петле рассохшиеся двери. Сам замок казался бесформенной грудой камней, местами уложенных в подобие крепости. Провалившаяся крыша не защищала от дождя и снега. Забвение, запустение, пыль и ветхость представляло собой родовое гнездо зловещей семьи. Если и остались в замке потайные комнаты, то механизм тайников, скорее всего давно вышел из строя.

– И ты хочешь отдать Первому консулу всё в обмен на это? – произнёс один из путников, обведя рукой руины. Он медленно слез с лошади.

– Да, уважаемый Мишле. В этом месте всё началось, в нём и должно закончиться, – Второй путник легко спрыгнул со своей лошади.

– Вам не понять этого. Это средоточие нашей семьи. И даже, если вместо замка здесь останется голая земля, я должен владеть ею. А то, что я отдаю… Оно мне не принадлежит. Я лишь хранитель. А владеть должен избранный. Ему я и передаю то, что должен.

Ведя под уздцы лошадь, он прошёл к развалившейся конюшне. Удивительно, но там оставалось сено, в былые времена кем-то заботливо запасённое которое не сгнило совсем и которое не успели растащить окрестные крестьяне. По крайней мере, усталая лошадь его осталась довольна зелёной травой вокруг и пересушенной соломой в углу. Мишле, ещё раз критически оглядев двор, пошёл вслед за ним. Привязав лошадей, путники вошли в здание замка. В просторном зале гулял ветер, перекатывая пыль из одного угла в другой. Массивный герб с пятнами позолоты венчал огромный щербатый камин. Прежде в зимние вечера в нём можно было сжечь целиком бревно или во время пиров и праздников целиком запечь телёнка. Мишле внимательно оглядел герб: чёрная змея о двух ногах, с крыльями и второй головой на хвосте, раскрыв пасть, смотрела на него злыми глазками. Со второй половины герба на него смотрел козёл, очевидно раньше бывший золотым, с головой барана и четырьмя рогами на ней. Одна пара рогов была прямой – козьей, другая закруглённой – бараньей. Его чёрное поле от времени посерело и почти слилось с красным полем на первой половине герба. Внизу на остатках каменной ленты виднелись буквы девиза. По оставшимся можно было угадать: «Быть над всем».

– Колоритные, однако, у вас предки, – произнёс Мишле, указывая на герб.

– Да, амфисбену и титирон объединил в один герб наш давний предок, как только женился, – сказал Бертран де Го, подходя к камину. Он любовно поглаживал его, вспоминая семейное предание о том, что камин был установлен на месте бывшей потайной комнаты аббатисы монастыря Сен-Катрин. Однажды во время очередной пирушки кто-то случайно запустил механизм, который открывал стену. В потайной комнате нашлись сокровища монастыря и то самое предсказание, которое сочинил Жоэс. Никому не приходило в голову, что это просто дурно написанное стихотворение. Наоборот, горбатая и кривоногая дочь Бертрана и Катерины, их вторая дочь после рогатого сына и первой хвостатой дочери, увидела в этих виршах причину своего уродства. Именно с этой Бьянки де Го ле Муи посредственное творение ребёнка и стало считаться в семье предсказанием. Именно с этого времени кто в надежде запутать бога, кто по противоестественному влечению, а кто из злой и жестокой шалости стали сожительствовать не только с окружающими смердами и вассалами, но и с собственными родственниками. Со временем слухи о предсказании и образе жизни семьи разошлись, и не один вассал опасался за свою душу и жизнь и души и жизни своих родственников. Чудодейственное средство сохранения молодости и красоты, столь же ужасное, сколь и бесполезное и пришедшее откуда-то из Румынии, прижилось здесь крепко. Крестьяне, хотя и имевшие множество ртов и мало средств, сначала не очень обращали внимание на то, что их юные дочери, поступая в услужение в замок, обратно не возвращаются. Но однажды и это стало известно. Ванны из крови юных и нетронутых девушек возмутили и ужаснули крестьян. Однако, мор, поднявшийся вскоре, был цинично объявлен Бертраном де Го господним наказанием за непослушание воле господина и сеньора. Затем, для острастки он из мортир разрушил несколько крестьянских построек, и крестьяне перестали роптать открыто. Некоторые ушли в леса и разбойничали или служили дичью для развлекавшихся охотой молодых сеньоров. Потребность убивать людей и есть изредка их мясо, родилась со вторым сыном Бертрана де Го. Оставшиеся в деревнях крестьяне после бесплодных обращений к королю, которому нужны были сокровища и деньги рода де Го и который в связи с эти старался закрывать глаза на творимое в землях указанного рода, смирились со своей долей и жили, уповая на милосердие божье, чтобы «благодать» сеньора обошла их стороной. Даже могущественная инквизиция отступала пред волей сеньоров здешних мест и просьбами короля.

– Так где же ваше Копьё судьбы? – прервал размышления Бертрана Мишле. Бертран вздрогнул и открыл рот, чтобы что-то сказать. Но тут услышал топот лошадей за дверью и голоса. В замок вошли два человека в военной форме.

– Капитан Мишле, – обратился один из них к ординарцу консула. – Первый консул послал нас, чтобы сопровождать тебя и ту вещь, которую ты должен привезти ему, – Он смотрел прямо на Мишле, но Бертран усмехнулся.

– Что такого обо мне узнал консул, что послал сопровождающих? У меня не было намерения убивать вашего капитана.

Молодой человек перевёл взгляд с капитана на Бертрана.

– Я сказал только то, что услышал от консула, – Несмотря на молодость, в его глазах светился ум зрелого человека. – Извините, не представился. Лейтенант Корте и лейтенант Вилландре, к вашим услугам, – Он кивнул, щёлкнув каблуками. То же проделал его товарищ на заднем плане.

Мишле внимательно оглядел молодых людей. Забывчивость о собственном представлении показалась ему невоенной. «Кто же тогда эти юнцы? – думал он. – Молодые бывшие аристократы, пролезшие в полк, чтобы иметь вес у окружающих? Нет, у аристократов не бывает денег, особенно сейчас. Сынки аристократии новоявленной? Может быть. Бывшие лавочники и конюхи, ставшие министрами, всегда имели деньги. И откуда мне знакомы их фамилии? Корте и Вилландре – интересно». Бертран, услыхав их имена, тоже внимательно посмотрел на них. Но лица обоих ничего не выражали.

– Если вы хотите присутствовать при том, как я буду доставать то, что обещал Первому консулу – пожалуйста, за мной. Если нет, то подождите меня здесь. Переночевать в замке не удастся – слишком давно в него никто не заглядывал. Поэтому, я не думаю, что здесь сохранились кровати. Через некоторое время мы выберемся от сюда и переночуем на ближайшем постоялом дворе. Итак, кто пойдёт со мной? – Он поочерёдно оглядел молодых людей и остановил свой взгляд на Мишле. Тот пожал плечами:

– Первый консул поручил мне сопровождать тебя, а не лазить по развалинам. Мне неинтересно, где и что ты прячешь или собираешься найти. Главное, делай это быстрее. Меня в Париже и другие дела ждут.

– Что до меня, – произнёс лейтенант Корте. – то я хотел бы сопровождать тебя. Замок обветшал. Ещё свалишься куда-нибудь.

Бертран зло улыбнулся, однако лицо молодого человека осталось бесстрастным.

– Что ж, идёмте. И не сочтите за дерзость, – Бертран посмотрел на лейтенанта Корте. – Но отослали бы вы вашего товарища в ближайшую гостиницу. К нашему приходу там были бы готовы стол и постель.

Лейтенант повернулся к своему товарищу и открыл, было, рот, но тот, глядя на Мишле, неожиданно спросил:

– Твой приказ, капитан?

«Вот оно, – подумал Мишле. – Вы и попались. Вы вовсе не солдаты. Тогда кто, чёрт побери, вы такие? И откуда у вас форма?». Бертран не сказал ничего, но по его губам блуждала дьявольская улыбка.

– Лейтенант… Вилландре? – Мишле не подал виду, что догадался об их невоенной принадлежности. Лейтенант кивнул. – Поезжай к ближайшему постоялому двору. Он, кажется, называется «Под знаком креста».  Закажи там три комнаты. Мы выедем вскоре за тобой.

Лейтенант отдал честь, по-военному развернулся и чётким шагом вышел.

– Ты, лейтенант, – обратился Мишле к оставшемуся лейтенанту Корте. – Кажется, выражал желание сопровождать господина Фластилара, – Говоря, он внимательно следил за выражением лица лейтенанта. При фамилии Бертрана по его бесстрастному лицу мимолётно пробежало облачко. – Ты прав, твоя помощь ему понадобится. Ступай.

Лейтенант Корте отдал честь и развернулся к Бертрану. Однако, проделал он это не так чётко, как его товарищ. Бертран пожал плечами и вышел через дальнюю дверь. Лейтенант вышел вслед за ним шагом человека, не привыкшего к военному маршу.

– Черти бы взяли этого Фластилара. Не зря он мне не понравился. Был ли у него уговор с этими двумя? Корте, если и лейтенант, то карьеру свою начал совсем недавно. А вот что такое этот Вилландре? И откуда, чёрт меня возьми, мне знакомы эти фамилии?

В раздумьях он мерил шагами зал и покусывал ноготь большого пальца.

Глава четвёртая

Бертран уверенно шёл по тёмным коридорам, сворачивал на поворотах и спускался по лестницам. Наконец они дошли до тупика, оканчивавшегося влажной стеной. Бертран встал справа от неё. Насупившийся лейтенант Корте подошёл к нему почти вплотную.

– Зачем ты делаешь это? – спросил он сурово. Бертран обернулся к нему, сверкая зубами.

– Я так и думал, что вы оба приедете мне помешать.

– Зачем ты хочешь отдать нашу реликвию? – снова сурово спросил Карте.

– Этот кусок железа ничто. А наша семья – всё. Странно, почему я должен тебе это объяснять? Все де Го и ле Муи всегда ставили превыше всего сохранение нашего рода, знаний и даров или проклятий, назови как хочешь. А не старую труху и медяки, способные убедить лишь суеверных глупцов.

– И всё же, зачем ты отдаёшь Первому консулу Копьё Лонгина? А если оно не сработает?

– Ты дурак, Жан. Я проверил звёзды. Я составил его гороскоп, а Катерина раскладывала карты и смотрела в хрустальный шар.

– И что же?

– А то, что Первый консул будет знаменитым полководцем. Так почему бы не иметь с этого выгоду? Золота, которое сохранила Шарлота, – знаешь нашу необъятную кузину? – хватит, чтобы немного восстановить замок. Наследникам же надо будет где-то жить, – Он хитро улыбнулся.

– У тебя есть дети? – хмуро спросил Карте.

– В нашей семье они обязаны быть всегда.

Он повернулся к стене и нащупал камень.

– Забудь об этом, – произнёс он, не поворачиваясь. – Как ты объяснишь Мишле, что перегрыз мне горло? – Он повернул камень, Корте выругался. Стена не дрогнула.

– Чёрт, вот это плохо, – Бертран нахмурился.

– Откуда ты знаешь, что я хотел перегрызть тебе горло?

– Я читал твои мысли, вампир. Ещё я знаю, что Вилландре не чувствует боли. Вот здесь бы его сила пригодилась.

Он закрыл глаза, приложил одну руку ладонью к камню, а вторую водрузил себе на макушку. Через некоторое время он тяжело задышал, тело его напряглось, зубы сжались, а стена, дрогнув, медленно и с жутким скрипом начала поворачиваться. Дрожа с головы до ног, Бертран не убирал руку с камня.

– Скорее подопри дверь, – сквозь зубы прошипел он. – Моих сил может не хватить.

Корте, изумлённо следящий за манипуляциями Бертрана, очнулся и побежал по коридору, по которому они пришли. Найдя несколько увесистых камней, он, кряхтя, доволок их до полуоткрытой стены. Уперев в край, он тяжело выдохнул и оттёр пот ото лба. Бертран опустил руки и рухнул на сырой пол. Стена осталась полуоткрытая. Корте посмотрел на Бертрана. В темноте коридора его лицо отливало синевой. Веки и руки подрагивали.

– Что с тобой? – спросил Корте, присаживаясь на корточки около него.

– Ещё один… талант… нашей семьи… – с трудом хрипло проговорил Бертран. – Ты откуда… свалился?.. Ты знаешь… к какой семье… принадлежишь?..

– Я знаю очень мало, – произнёс Корте, садясь на пол. – Я воспитывался на Сицилии. Моя выжившая из ума тётка говорила, что я виконт Корте, что моими родственниками являются знатные дворянские фамилии Го, Муи, Монтижи, Вилландре, Фластилар, Глэдстон, Бузони, Баса и Нуоро. Что на моей семье лежит проклятие, которое искупится в конце времён. Что она не тётка мне, а всего лишь женщина, которая нашла меня во время революционной смуты, когда моя семья покидала этот замок. В проклятие она поверила, когда увидела, с какой скоростью я расту. Ведь мне ещё нет и тринадцати лет. Я считал её слова бреднями. Однако, когда она умерла, и у меня ничего и никого не осталось, я решил попытать счастья и найти тех, про кого она говорила. В горах около реки По я встретил Жака Вилландре. Как оказалось, он знал ещё меньше меня. Он знал, что был род де Го. Слышал он и о проклятии. Но причин не знал. Имя Вилландре он взял, поскольку ещё помнил, как до революции он там жил. Это были владения его отца, убитого крестьянами во время восстаний. Встретившись, мы решили выяснить, нет ли в живых наших родственников. И что именно за проклятие на нашей семье. Поиски завели нас в Англию к некоему Берту Бриджесу. Он считал себя потомком Элоизы Каннингэм, тётки одной из жён нашего предка. В его семье сохранилась легенда о том, что тётка Элоиза нарочно отправила свою племянницу во Францию замуж, чтобы тут прибрать к рукам замок Глэдстон. Однако Бертран де Го Глэдстон не отдал. Он поселил там своего дядю Гильома, а тётке Элоизе вместе с мужем Бриджесом пришлось лишь в бессильной злобе наблюдать за ними. Ведь Элоиза Каннингэм, урождённая Глэдстон, выйдя замуж, теряла права на фамильный замок по завещанию дяди Джейн, той самой жены. Зато побочная ветвь Бриджесов могла бы его заиметь, если бы Джейн отказалась от него или умерла без наследников. Вот тётка  Элоиза и сделала ход конём. Только напрасно. Замок уплыл к Бертрану де Го. А Гильом ле Муи, поселившийся там, наводил своим внешним видом такой ужас, что трусливый Бриджес и вовсе отказался от дальнейшей борьбы. За что тётка Элоиза его возненавидела. Нынешний Бриджес про проклятие знал мало. Он говорил только,  что если слухи о внешности одного представителя рода, а так же о его образе жизни верны, он не удивлён. Я же поверил в проклятие тогда, когда, добираясь  в Париж, нам с Жаком пришлось узнать свои особенности. В трактире, где мы ночевали, Жак получил шесть ран, когда отстаивал наше имущество. Но он этого даже не заметил. Просто слабел от потери крови, пока не упал без чувств. Я же во время драки с английскими матросами вцепился одному в глотку. Уж не знаю, как так вышло. То, что я случайно проглотил, придало мне сил и настолько понравилось, что без следа исчезли головные боли, мучившие меня с детства. С тех пор, если я не пью человеческую кровь хотя бы раз в три дня, они возвращаются.