Текст книги "Ужас глубин"
Автор книги: Карен Трэвисс
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)
Он знал, чем обернется его военная хитрость.
Это как в той басне про мальчика и волков. Если какой-нибудь командир действительно захочет сдаться противнику, ему будет очень нелегко убедить СНР, что здесь нет никакого подвоха. Обман Хоффмана породит недоверие, и враг гораздо меньше будет склонен выполнять международные правила ведения войны и обращаться с пленными гуманно. Он нарушил древний военный закон – почти священныйзакон, черт бы его побрал, – и у него на то были веские причины. Но все равно он чувствовал, что это неправильно.
– Ну все, начинаем, Сэм. – Он поднял взгляд на железные ворота и древние, но все еще прекрасно работавшие запоры и храповики. «Лансер» он нес на ремне, так чтобы видно было отсутствие магазина. – Прости, что из-за меня тебе пришлось окунуться во все это дерьмо.
– Да все нормально, Вик, – успокоил его Бирн. – Вы, может, и подонок, но вы нашподонок.
Хоффман с трудом выдавил улыбку:
– Я это запомню, когда-нибудь пригодится.
– За Двадцать шестой КТП, за Непобедимых!
– За нас, Сэм!
Хоффман повернул маховик, и створки медленно разъехались в стороны. В нескольких метрах от ворот стоял капитан СНР со своим отрядом – это был совсем молодой человек, и совершенно не казалось, что он жаждет захватить власть над миром или намерен убивать безоружных беженцев, отчего Хоффману стало в десять раз хуже. Хоффману нужен был противник, которого он мог бы ненавидеть всеми фибрами души, чудовище, в борьбе с которым хороши любые средства. Он ненавидел сомнения, отсутствие четких ориентиров и размышления о том, что враг не слишком отличается от него. Хотя бы раз в жизни он нуждался в полной ясности.
На лице молодого капитана появилось потрясенное выражение – он смотрел мимо Хоффмана. Конечно, ведь он, наверное, никогда прежде не видел города в таком состоянии. Следы бомбежек и руины – это одно, но кучи мусора, трупов и экскрементов – совершенно другое. Наверное, запах чувствовался в радиусе трех километров вокруг крепости.
– Я капитан Бенослау, Пятнадцатая мотострелковая рота Фурлина. – Инди отдал честь. – Лейтенант Хоффман, Союз Независимых Республик благодарит вас за ваше благородное решение. Сейчас я требую формальной сдачи.
Хоффман двумя руками протянул Бенослау свой «Лансер». У него все равно кончились патроны, но он цеплялся за это хрупкое подобие честной сдачи, как ребенок, который беззастенчиво врет, скрестив за спиной пальцы.
– Сэр, я хотел бы обсудить условия обращения с моими людьми и группой гражданских лиц, отказавшихся покидать город. Пройдемте в ратушу, пожалуйста.
– Мы должны убедиться в том, что нам ничто не угрожает. Сейчас моя рота займет город.
Все проходило вполне цивилизованно, и в мозгу у Хоффмана промелькнула мысль: «К черту, пусть забирают себе эти развалины, зачем подыхать ради этого?» Но мысль тут же исчезла, как нелепое желание бросить кирпичом в окно, возникающее после лишней кружки пива.
– Пожалуйста, – произнес Хоффман. – Мы расположились в старом квартале. Можете следовать за мной.
В этот момент ритуал лжи закончился и началась завершающая фаза. Началась настоящая битва за Кузнецкие Врата.
– О… боже! – пробормотал Бенослау.
– Мы пытались сжигать трупы, но кремировать всех не удалось, – объяснил Бирн. – Вот что происходит, когда пять тысяч человек остаются без воды и еды. У нас была и дизентерия, и какая-то легочная инфекция, поэтому мы все собрались в дальней части города. Вам, наверное, захочется поступить так же.
Сейчас песангам и Паду предстояло наблюдать за перемещениями противника. Когда основная часть Пятнадцатой роты войдет в город, ворота будут заперты и на главных улицах запылает огонь.
«Мы можем все сгореть. Я никогда не думал, что мне станет любопытно, как же это, в конце концов, – умереть. И что же будет дальше?»
На стенах, конечно, были установлены пулеметы. Но они были там всю осаду. Пулеметы молчали, ленты были пусты.
«У нас есть патроны».
Две могучие пушки смолкли. Бенослау остановился, чтобы поглазеть на них.
«Ты бы удивился, если бы узнал, сколько пороха можно извлечь из этих огромных блестящих снарядов!»
И еще у него было восемьдесят человек с автоматами, штыками и даже с мачете, готовых снести головы чертовым инди, если те не сгорят в огне.
«Простите, капитан».
Кабинет Касани внезапно показался ему просторным и пустым. Бенослау и его лейтенант сели за стол, Бирн вышел. Хоффман постучал по своему наушнику:
– Вы не возражаете, если я не буду отключать рацию? Мне нужно держать связь со своими людьми. Они выжаты как лимон.
Бенослау отстегнул висевшую на поясе флягу с водой и протянул ее Хоффману. Свой пистолет он положил на стол, на виду:
– Прошу прощения. Я не подумал об этом.
Этот жест едва не сразил Хоффмана окончательно. Враг не должен проявлять к нему сочувствия, он не должен быть лучшеего. Он совсем иначе представлял себе эту сцену. Почти против воли он отвинтил крышечку и сделал несколько глотков. Он не пробовал ничего вкуснее и знал, что никогда ничто не покажется ему лучше этой свежей воды, какой бы теплой она ни была.
– Спасибо, – выговорил Хоффман. – Мне нужно что-нибудь подписать?
Через наушник он слышал переговоры Пада и остальных солдат. Он думал, что все начнется чуть ли не сразу же, пока противник еще ничего не сообразил, но он забыл, как много времени требуется двум сотням солдат, чтобы взять ноги в руки, войти в город – даже в такой небольшой – и якобы занять его. Время шло, и настроение у него ухудшалось. Он не хотел видеть и слышать этих инди, не хотел никакого понимания, потому что это ничего не меняло и он не мог отдать Кузнецкие Врата.
«Пути назад нет. Делай свое дело».
– Да, нужно подписать один документ, – подтвердил Бенослау.
Лейтенант начал искать что-то в своей сумке. Хоффман вернул флягу и приказал себе немедленно прекратить рефлексировать.
– Кстати, у нас есть медицинский персонал, так что, если кто-то из ваших солдат ранен или болен, мы можем отправить их в военный госпиталь вместо лагеря для военнопленных.
– Они внутри, – раздался в наушнике голос Пада. – По крайней мере большинство. Мы готовы.
Хоффман закрыл глаза и прошептал:
– Да, сделайте это – за Сандера.
– Простите, я не расслышал вас, лейтенант, – сказал Бенослау.
Первый взрыв выбил стекла в кабинете; должно быть, он произошел гораздо ближе, чем планировали Эван и Карлайл. В потолке образовалась дыра, но он не обрушился. Хоффман бросился под стол, чтобы его не ударило балкой – они трещали и прогибались, – и выхватил пистолет.
Сразу же начался полный хаос. В воздухе висела платная пелена пыли. Нужно было выбираться отсюда и бежать к своему взводу.
– Но мы же обсуждали… – начал было Бенослау, как будто худшим преступлением Хоффмана было то, что он не закончил переговоры.
Капитан лежал на полу с окровавленной головой и пытался нащупать что-то рядом. Возможно, искал пистолет, может, хотел проверить, где его лейтенант, но найти пистолет ему было не суждено.
«Он это знает. Я тоже».
Хоффман выстрелил дважды – так учили. Это было автоматическое действие, палец его нажал на курок как будто сам собой, несмотря на голос в его голове: «Как ты мог это сделать, как мог ты так поступить?» Он оказался у остатков двери еще прежде, чем мозг его зарегистрировал случившееся.
На улицах начались пожары. Здания Серебряной Эры, резные деревянные наличники, горгульи, штукатурка – все это загорелось как спичка. Невидимый Эван запустил цепочку взрывов вдоль всей улицы, тянувшейся с севера на юг и разделявшей город на две части. Целый квартал загорелся почти мгновенно. Пары горючего, поднимавшиеся над пропитанным Имульсией мусором, заполнявшие пустые помещения, начали воспламеняться. Отовсюду слышались автоматные очереди.
Хоффман уже не знал, какое здание взорвется следующим. Пора было отступать к крепостным стенам и сосредоточить огонь в центре города. Он бросился к каменным ступеням, которые вели на галерею первого уровня, откуда увидел панораму горящего Анвегада. Он заметил троих своих солдат – убитых, но кто они, не понял. Однако на улицах валялось гораздо больше трупов инди.
– Хоффман – всем подразделениям. – (Рации работали, значит, центр связи еще не разнесло на кусочки.) – Всем подразделениям – отступаем к периметру. Пулеметчикам занять позиции на стенах.
Он не знал, слышит ли его кто-нибудь. Но он услышал «Стомпер» – ленточный станковый гранатомет, а затем, добежав до конца галереи, увидел и само орудие, а рядом – Бирна и Джаррольда.
Джаррольд заметил его и указал на объект, который они обстреливали:
– Сэр, вон на том складе сидят инди, примерно двадцать человек. Бай Так где-то в переулках со своими песангами.
– Я найду его. Но мне нужен автомат.
Хоффман забрал оружие у одного из убитых солдат – это оказался рядовой Инженерных войск Холлис. Половина города была охвачена пожарами, и Хоффман ничего не мог сделать для погибших, не мог убрать их тела из огня. Он знал, что, если ему суждено вернуться сюда, он даже не сможет найти их. Он вынужден был просто продолжать бой – спасаться от наступавшего пожара и уничтожать всех солдат противника, попадавшихся на пути. Пожар выгнал их на открытое место; для того чтобы найти какое-то укрытие, им необходимо было пересечь площадь – именно здесь Эван установил легкие пулеметы. Солдатам гарнизона оставалось лишь стрелять в тех, кто пытался выбраться. Хоффман, осматривая улицу за улицей, направился к старой части города – лабиринту узких переулков с нависавшими над головой балконами, где не мог пройти ни вездеход, ни БТР.
Сюда пожар не добрался. Либо взрывные устройства не сработали, либо в этом квартале не разбрызгивали горючее. Но где-то здесь песанги гонялись за инди, и Хоффману нужно было отозвать своих солдат, а потом найти инженера с огнеметом и очистить район. Добравшись до крошечной площади, от которой во все стороны расходилось штук десять улочек, он нашел Бая, Чо и Шима. Сначала он услышал неразборчивое бормотание на песангском языке, перемежавшееся воплями животного страха. Солдаты-горцы вышли из небольшой лавки: «Лансеры» за спиной, в руках – обнаженные мачете.
– Вы их потеряли? – спросил Хоффман.
Почему-то он решил, что они прекратили погоню и собрались заняться другим делом. Затем он заглянул в лавку сквозь витрину. Из нее торчало дуло пулемета, а внутри лежали пять мертвых инди, точнее, их куски.
Бай вытер пот с носа тыльной стороной ладони с таким видом, словно только что вспомнил о висящем на ремне автомате.
– Там слишком тесно, нельзя стрелять, – объяснил Чо. – У нас ближний бой по своему способу.
На них надвигалась стена раскаленного воздуха, выстрелы звучали все реже. Хоффману не удавалось ни с кем связаться по радио. Оставалось только обыскивать относительно целую часть города улица за улицей в поисках тех, кто еще остался в живых.
Взглянув на часы, он понял, что с момента первого взрыва прошел час. Пришлось поверить часам.
Вскоре он заметил кое-кого из артиллеристов и солдат своего взвода: некоторые из них обшаривали каменные здания, некоторые просто мелькали в конце улицы и исчезали за углом. Он вернулся к «Стомперу» – хотел найти Бирна. Бирн мог быть где угодно, но все солдаты знали, что при потере связи следовало двигаться к каземату, если была такая возможность.
– Сэм? – Хоффман двигался осторожно, опасаясь уцелевших инди. – Сэм, выходи, приятель. Бирн, где ты?
Бирн не покинул свой пост. Он сидел на корточках у небольшого ящика с гранатами, обхватив рукой ствол орудия и уронив голову на прицел. У Хоффмана что-то сжалось внутри. Он сразу понял, что произошло, но ему хотелось верить в то, что Бирн просто на несколько секунд решил передохнуть. Но солдат не пошевелился, даже когда Хоффман подошел к нему вплотную.
– Черт, Сэм! – Хоффман пощупал пульс на шее, затем заметил на его спине большое выходное отверстие. – Черт! Прости. Черт возьми, прости меня.
Глядя на неподвижное тело, Хоффман заставил себя собраться. Он двинулся дальше, считая убитых, пытаясь вспомнить, кого он видел живым, а кого – нет. Затем решил идти в точку сбора. Пад уже был там с пятью песангами и кучкой артиллеристов. У Карлайла были жутко обожжены руки, но он был жив.
– Мы победили, сэр, – сказал Пад. – Я связался со штабом бригады. Они знают, что город наш. Мы все-таки Непобедимые.
– Да, – пробормотал Хоффман. Где-то затрещал автомат. – Точно.
Ноги отказывались идти. Он кое-как добрался до оперативного центра и хотел было присесть, но все стулья вынесли, и он, привалившись к стене, сполз на пол и закрыл глаза. Сколько он ни плевался, во рту оставался неистребимый вкус дыма. Возможно, в конце концов, все это окажется напрасной затеей. Но Кузнецкие Врата не достались сволочам-инди.
Однако вряд ли это сильно утешит Шераю Бирн.
– Сэр! Хоффман, сэр! – Над ним стоял Бай Так и тряс его за плечо. – У вас радио? Слушайте!
Песанг приложил наушник к уху Хоффмана. Говорила пилот вертолета, бодрая женщина с позывными «ВВ», – это был один из новых «Воронов».
– «ВВ Один-Семь» вызывает Кузнецкие Врата, как слышите меня?
Хоффман не в силах был произнести ни слова. Вместо него ответил Бай Так:
– Кузнецкие Врата вызывают «ВВ Один-Семь», это стрелок Так. Лейтенант Хоффман ранен, но он говорит: где вы, мать вашу, шлялись, госпожа?
Пилот ответила по-прежнему веселым, приятным голосом:
– Кузнецкие Врата, это «ВВ Один-Семь» – к вам с обеих сторон направляется целая куча всякого транспорта КОГ, расчетное время прибытия – один час, но раненых готовьте для вертолета через десять минут.
Хоффман не ощутил эйфории. Он не зарыдал от счастья, не бросился на шею Баю Таку, не произнес подходящей заключительной реплики, чтобы подвести черту под этим кошмаром, как делали герои фильмов. В реальной жизни все было совсем не так. Его душила ярость, не находившая выхода. Было невыносимо думать о том, что теперь двое детей вырастут, никогда в жизни не увидев отца. Хоффман не мог представить себе ничего хуже этого.
Бай Так протянул руку и снял что-то со стены у него над головой. Это была одна из бесчисленных акварелей Сандера с видом Анвегада. Он осторожно свернул ее в трубку и сунул в пустую кобуру на поясе Хоффмана.
– Вот, сэр, – сказал Бай. – Это для вашей миссис Хоффман. Чтобы она знала, что вы сделали в Кузнецких Вратах.
Поместье Фениксов, восточная баррикада, Хасинто, спустя две недели после снятия осады Анвегада
Адам Феникс с трудом выбрался из такси, полный решимости ради Маркуса держаться прямо и выглядеть бодрым.
Трудно объяснить маленькому ребенку, что хромота и костыли – это не страшно. Первое впечатление будет самым главным. Адам хотел, чтобы Маркус понял одно: его отец сдержал свое обещание и вернулся домой. Возможно, это воспоминание останется с мальчиком навсегда, и оно должно быть позитивным.
Дверь открыла Элейн – как обычно, она не доверяла это экономке – и какое-то время просто стояла молча. Возвращение домой всегда было нелегким моментом. Им столько нужно было рассказать друг другу, излить душу, но Адам всякий раз не знал, что ему делать – то ли сжать ее в объятиях, то ли разрыдаться у нее на плече, или броситься к Маркусу, или… черт, ему хотелось сделать все это одновременно. Но отец никогда не подавал ему примера, как вести себя в такой ситуации, – ничего из перечисленного он не делал. Облегчение словно парализовало его – да, он действительно дома, ему это не снится, и на следующий день, проснувшись, он тоже окажется дома. Адам просто осторожно поднялся по ступенькам и, обняв Элейн, спрятал лицо в ее волосах.
– Когда в новостях сказали, что солдаты Двадцать шестого окружены в Кузнецких Вратах, – наконец заговорила она, – я думала, что ты там. Удивилась, узнав, что ты ранен.
– Я в порядке, – ответил он. – Там был взвод Коннот. Бедняги.
– Папа! Папа!
Маркус бежал к нему по выложенному плитками полу вестибюля. Адам наклонился и раскрыл объятия, чтобы подхватить сына на руки, – на этот раз, черт возьми, он не будет вести себя как его собственный отец. Он будет любить, баловать ребенка, выражать свои чувства к сыну, обнимать его, выполнять все свои обещания. Но Маркус внезапно остановился и дальше пошел медленно и важно, словно вдруг вспомнил, что надо вести себя прилично, как подобает главному мужчине в доме. Он взглянул Адаму в глаза – в этот момент лица их находились на одном уровне – с таким выражением, словно ждал подобного поведения и от него.
– Я скучал по тебе, Маркус, – произнес Адам, выпрямляясь. Момент был упущен, и он удовольствовался тем, что взъерошил сыну волосы. – Очень скучал.
– А что у тебя с ногой? – спросил Маркус. – А ты на войне всех спас?
Адам потерял больше половины своей роты. Вопрос этот причинил ему такую боль, какой он уже давно не испытывал.
– Нет, я спас не всех, – сказал он. – Но я собираюсь все изменить и сделать так, чтобы в будущем можно было спасти всех.
Маркус недоверчиво посмотрел ему в лицо, наклонив голову набок, – а может, он просто ничего не понял. Элейн взяла за руки его и Адама.
– Не будем стоять на пороге, – заговорила она. – Пойдемте посидим на кухне, как все нормальные люди. Маркус, принеси рисунок, который ты сделал в школе, покажи папе.
Маркус с уверенным и благовоспитанным видом отправился к себе наверх. Элейн сжала руку мужа:
– У него все в порядке, дорогой. Он очень вырос, с тех пор как пошел в школу. Но он просто помешан на том, чтобы знать, где я и что со мной все в порядке. Теперь, когда ты вернулся, это пройдет. – У нее было такое выражение, как будто она все-таки собирается заговорить о том, о чем обещала молчать. – Я знаю, что сейчас не время расспрашивать, но… ты надолго вернулся?
Адам уже принял решение. Он не хотел, чтобы его мотивы истолковали неправильно. С него довольно войны – но это отвращение побуждало его не просто сидеть дома, пока сражаются другие – те, у кого нет такой возможности. Ненависть к войне порождала у него стремление изменить положение вещей.
«Я не хочу, чтобы меня считали трусом. И больше всего не хочу, чтобы так считал Маркус. Я сделаю это и ради него тоже – будь я проклят, если он когда-нибудь станет солдатом и его убьют на фронте».
– Я не вернусь на войну, – ответил Адам. Он заранее сочинил объяснение для Элейн, чтобы она не подумала, будто он испугался. – Я намерен пойти на работу в Научно-исследовательский отдел. Займусь разработкой нового оружия. Я не хочу, чтобы сегодня, в наше время, людей превращали в пушечное мясо, не хочу, чтобы стреляли из пушек столетней давности и морили друг друга голодом в осажденных городах. Необходимо создать средства устрашения.У нас будет новое оружие. Если политики окажутся настолько глупы, чтобы продолжать эту войну, они вынуждены будут рисковать при этом и своей жизнью, а не только жизнями мужчин и женщин, которых они отправляют на фронт. И я создам такое оружие. Я заставлю этих отвратительных демагогов дважды подумать,прежде чем начать войну.
Адам был намерен достичь своей цели так же твердо, как собирался сдержать клятву верности, данную жене в день свадьбы. Он дал обет, и он его выполнит. Он слышал, как бьется его сердце. Элейн посмотрела на него глазами полными слез и улыбнулась.
– Ты сделаешь это, – сказала она. – Обязательно, черт возьми, сделаешь, доктор Феникс.
– Майор Феникс, – поправил он. – Меня повысили. Но это не заставит меня изменить решение. – Он вытащил из кармана газетную страницу и показал жене. Сообщения обо всех новых повышениях в звании печатали в газетах. – Видишь? Второй параграф.
Элейн взяла газету:
– Боже мой, сколько народу из вашего полка! Надо было оставить немного почестей и другим беднягам, Адам. О, смотри – Елена Штрауд, капитан.Она будет генералом, уж поверь мне.
Адам забрал газету и улыбнулся. Пусть Елена получит столько золотых звездочек и нашивок, сколько ей хочется.
В этой же газете сообщалось, что лейтенант Виктор Хоффман, 26 КТП, получил звание капитана и награжден медалью Правителя за участие в обороне базы Кузнецкие Врата. Адам подумал: какая жалкая награда досталась этому бедняге. Интересно, как он воспринял ее и встретятся ли они когда-нибудь, чтобы поговорить об этом…
ГЛАВА 20
Я оказал вам услугу. Я знал, что вам самому это не по силам. Вы в КОГ отказались от естественных представлений о правосудии и заменили их гуманными правилами обращения с людьми, которые не признают никаких правил. Что такое две лишние казни бродяг для Горасной? Заслуженная кара. А что они для вас? Проблема, которую вы не в состоянии решить.
Миран Треску, в разговоре с Виктором Хоффманом о том, почему он самовольно казнил Михаила и Ниала Энадоров
Дорога на военно-морскую базу Вектес, наши дни, месяц штормов, через пятнадцать лет после Прорыва
– Скорее всего, он просто куда-то сбежал, – сказала Аня. – Если бы его убили, мы нашли бы тело.
Берни вела «Тяжеловоз» со скоростью десять километров в час, потому что такова была предельная скорость в лагере, но давить и сбивать все равно было некого. Масштабы разрушений потрясли ее. Лагерь походил на прибрежное поселение бродяг, которое его обитатели спалили дотла, чтобы не оставить КОГ даже досок на дрова.
– Простите, мэм. – Берни постаралась сосредоточиться на разговоре и поднесла к губам микрофон. – Он не из тех собак, которые убегают, но вы правы: полипы не утаскивают свою добычу в логово и не трахаются с ней. Насколько мы знаем.
– Мы будем продолжать поиски. Как только он появится, я тебе сообщу.
– Спасибо, мэм. Конец связи.
Мир снова катился ко всем чертям, но больше всего Берни волновала пропавшая собака. Она сама не знала, что это с ней – безумие, бесчувственность, а может, она на самом деле мудрее всех остальных? Животных легче любить, чем людей. Мысль о несчастном бессловесном существе, истекающем где-то кровью, обезумевшем от страха, прячущемся в норе, приводила ее в отчаяние.
«Нет, это же боевая собака, натасканная на людей. Пес не из тех, кто наделает лужу и бросится бежать. Он ранен. Убит. Я его предала. Он доверял мне, а в самую трудную минуту меня не было рядом».
– Это тебе за то, что ты сама не заперла его, тупая корова! – вслух произнесла она. – Никогда не доверяй другим важные дела.
Она поставила «Тяжеловоз» на стоянку и заметила потрепанный мотоцикл. Должно быть, Сэм ломилась прямо через лес, потому что она не обгоняла Берни на обратном пути. Все, казалось, куда-то спешили. В каком-то смысле это успокаивало, потому что она была уверена, что очередная катастрофа, подобная этой, окончательно подорвет боевой дух в Нью-Хасинто. Смотреть на обугленные руины и давать себе клятву отстроить все заново можно, но только ограниченное число раз.
«Что бы там ни говорили о нас эти ублюдки, КОГ так легко не сдается».
Но ублюдков тоже не осталось на планете, если не считать кучки бродяг, рассеянных по всему свету. Мир, в котором она жила, целиком и полностью принадлежал КОГ. Даже Горасная, их своевольная, но все-таки союзница, смирилась с этим.
С западной стороны базы открывался новый вид на океан; суши осталось гораздо меньше. В их обороне появилась огромная дыра.
Берни перешла учебный плац, огибая огороженные трещины и просевшие бетонные плиты, и оглядела новую береговую линию. Кирпичи с одного из разрушенных зданий, прилепившегося к скале, еще продолжали осыпаться в море. Могучие пушки исчезли. Но в этом не было ничего нового. Эфиру тоже чуть ли не каждый день разрушали и опустошали черви. А Берни только начала думать, что жизнь постепенно налаживается.
«Прямо как маленькая».
Казармы кишели бездомными гражданскими. Угол Берни оказался занят, но она не нашла в себе сил разозлиться на «захватчиков». Все равно ее имущество находилось в вещевом мешке; внезапно она снова стала кочевницей, как в те долгие годы на пути в Хасинто. В знании, что она может при необходимости легко сняться с места, было какое-то слабое утешение. Берни могла даже уплыть отсюда – сама.
«Но я не могу поступить так с Виком. Только не сейчас».
Центр переехал в госпиталь. Она доложила о прибытии, и Матьесон многозначительно кивнул в сторону двери, давая понять, что в соседней комнате происходит совещание.
– Далеко не уходите, сержант, – полковник хочет вас видеть.
– Он там надолго? – Берни подхватила висевший на ремне «Лансер». – Понимаете, я собираюсь в парикмахерскую.
Матьесон не привык к ее манере общаться. Судя по выражению его лица, он до конца не понял, шутит она или нет. Броня ее была заляпана слизью полипов, руки покрывали синяки и ссадины, и она была уверена, что от нее за версту воняет дымом, псиной и порохом. Губы Матьесона медленно растянулись в улыбке.
– Он там с Треску и Майклсоном.
– Триумвират.
– Почему вы так говорите?
– Потому что их трое, сэр.
– Я хочу сказать… ничего, не важно. А куда вы сейчас?
– В сержантскую столовую. Если, конечно, у вас нет для меня нового задания.
– Нет, идите добудьте себе кофе и примите душ. Майор Рейд еще не вернулся, так что пока никому не нужна лишняя пара рук.
Столовая – два помещения в цокольном этаже, одно из которых когда-то служило ледником, – пустовала, и никакого кофе там, конечно, не нашлось. Берни налила себе стакан рома, который местные изготавливали из сахарной свеклы, и устроилась у бара, опершись подбородком на руку. Через какое-то время она услышала стук ботинок Хоффмана, как всегда торопливый, и задумалась о том, как начать разговор.
Прежде чем заговорить, он смотрел на нее несколько секунд.
– Черт, женщина, ты похожа на ожившего мертвеца.
– Ты всегда умел сделать девушке комплимент, Вик.
Он похлопал Берни по спине, смущенно, как обычно, затем поддался эмоциям и обнял ее. Однако в этом отчаянном объятии не было страсти. Казалось, он уже не ожидал увидеть ее в живых.
– Ну что опять случилось?
Он попытался изобразить смешок – совершенно не похоже на Хоффмана:
– Разве тебе нужно что-то объяснять?
– Скажи мне, что ты не пристрелил Прескотта.
Она шутила – по крайней мере пыталась.
– Послушай, мне нужно тебе кое-что показать, – начал Хоффман. – Больше я ни с кем не могу обсудить эту вещь.
– Ты меня пугаешь, Вик.
Хоффман сел на табурет рядом с ней и вытащил из-под брони какой-то предмет. Это был компьютерный диск. Он протянул ей диск, зажав между указательным и средним пальцами, как сигарету.
– Как ты думаешь, что это такое?
– Судя по твоему лицу, не таблицы с нашим жалованьем.
– Я понятия не имею, что на этом чертовом диске. Я знаю только, что он зашифрован, компьютеры КОГ не могут его прочесть, и Прескотт не хотел, чтобы я его видел.
– Где ты его взял?
– Я взломал его письменный стол.
– Ничего себе! Честный, благородный Вик опускается до уровня грешного человечества.
– Что там может быть такого секретного, о чем он не говорит мне, хотя мы уже третий раз идем ко дну?
– Он из тех людей, которые считают, что сегодняшняя дата – это секретная информация. Там может быть все, что угодно.
Хоффман уставился на диск с таким видом, словно собирался прожечь его взглядом:
– Мне очень нужно узнать, что там содержится.
– Так спроси его. Ну, давай выясни с ним отношения раз и навсегда. Я тебя поддержу. Уверена на все сто, что Маркус тоже поддержит.
– У меня был такой шанс. – Хоффман забарабанил пальцами по столешнице. – И я его упустил.
Хоффман положил руки на стойку и на несколько секунд уронил на них голову. Он редко поддавался слабости, редко позволял себе демонстрировать усталость, уязвимость. Берни попыталась придумать, что бы такого мог затевать Прескотт. В мире не осталось секретов, которые стоило бы хранить, – хотя, возможно, Председатель обнаружил тайные запасы кофе и вознамерился приберечь их для себя. Все вещи, о которых раньше так волновалось правительство, давно потеряли всякое значение.
– Отдай его Блондину, – посоветовала она. Она терпеть не могла видеть Хоффмана в таком состоянии. – Он в два счета это раскусит. Однако спроси себя, что ты будешь делать, когда раскроешь свою тайну. Может, тебе совсем не захочется это знать.
– Возможно, я в своей жизни мало чего достиг, но я хотя бы умею выбирать разумных женщин.
– Теперь и Берни сгодится, да? – вырвалось у нее, прежде чем она успела обдумать свои слова. Однако она хотела, чтобы он понял, какую боль причинил ей тогда, много лет назад, и что если она и простила, то все-таки не забыла его поступок. – На безрыбье и рак рыба?
– Послушай, я понимаю, что повел себя тогда не лучшим образом. Но я повзрослел с тех пор. Мне очень жаль, что так вышло.
– Нам с тобой по шестьдесят,Вик, – пора бы уж повзрослеть, черт возьми! – Она тут же пожалела о сказанном, однако знала, что донесла до него то, что хотела донести. – Кстати, насчет секретов. Ты когда-нибудь закончишь рассказывать о Кузнецких Вратах или мне ждать выхода твоих мемуаров?
Берни готова была проявить терпение и сочувствие. Она бы вытащила из него эту историю по строчке, но после того, как их перебивали и отвлекали столько раз за последнюю неделю, она уже решила, что ей не суждено узнать правду. Сейчас лучшей тактикой было его раздразнить.
– Нет. Нет, ждать не нужно. – Хоффман протянул руку к ее стакану, и она подумала, что он собирается допить остатки, но вместо этого он отодвинул ром в дальний конец стойки. – Давай покончим с этим прямо сейчас. Я расскажу все, до последнего слова.
Ремонтные мастерские базы Вектес, на следующий день
Определенно, это был день истины.
Хоффман, обходя мастерскую в поисках Бэрда, чувствовал себя так, словно помолодел на несколько лет и с плеч его свалился тяжкий груз. Ему всегда мерещилось, что, услышав рассказ об Анвегаде, Берни будет смотреть на него с отвращением. Но она кивнула, сказала, что поступила бы с офицером-инди точно так же, и согласилась, что тот кашкурец получил по заслугам. Она, видимо, не поняла, что его терзают именно воспоминания об офицере, а не о казни вора.
Она спросила его, знает ли Сэм о том, что ее отец отказался от возможности уехать с женой. Берни чувствовала подобные вещи. Именно она в конце концов рассказала Дому о смерти его брата Карлоса. Она по собственному опыту знала, как тяжело дается это решение – взвалить на плечи товарища груз правды о любимом человеке, плохой или хорошей.
«Нет, я так и не рассказал об этом Шерае. Так что Сэм вряд ли знает. Пад ей тоже не рассказывал, если верить ему. А куда, черт побери, он делся? Жив ли он еще?»
Решение Сэмюеля Бирна было одним из тех фактов, знать о которых слишком больно, – или же это, наоборот, драгоценное откровение. Хоффман не мог этого решить. Но пора было это выяснить. Он был последним человеком, знавшим, какую жертву принес Бирн. Эту жертву нужно было помнить и чтить, это не какой-то грязный секрет, который следует унести с собой в могилу.