355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кальман Миксат » Том 2. Повести » Текст книги (страница 19)
Том 2. Повести
  • Текст добавлен: 31 марта 2017, 15:30

Текст книги "Том 2. Повести"


Автор книги: Кальман Миксат



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА V
«Холостяцкий замок»

Королевский дворец в Варпалоте с его могучими воротами, монументальными арками и гордыми башнями высился на том же самом холме, где и поныне стоит почерневший от времени замок. При жизни Матяша это здание выглядело иначе, являя собой странное сочетание готического и романского стилей. Но с тех пор время успело расправиться с ним. Каменщики, уже при новых хозяевах восстанавливавшие замок, придали ему совсем иной облик – отделав его, по обычаям своего времени, в стиле барокко. Таким образом старинный замок исчез окончательно, хотя говорят, что под облицовкой стены остались прежние, старинные.

Да что толку? Ведь если умрет какая-нибудь девушка, а другая наденет ее юбки, первой девушки все равно уже нет больше в живых…

Итак, увеселительный дворец Матяша исчез, а ворон с кольцом в клюве, красовавшийся когда-то на фронтоне замка *, теперь живой кружит над ним. Да, многое с тех пор переменилось! Даже величественный лес Баконь отодвинулся, обращенный в бегство армией лесорубов. О Матяше напоминает разве что какая-нибудь пряжка или шпора, случайно выкопанная в саду, или старинная медная пуговица вдруг блеснет из земли. Может быть, это одна из тех, что когда-то красовалась на жилетке Анны Гергей? Вон в уголке заброшенного сада из земли пробились прутики орешника. Как знать, не его ли пращуры в пятисотом колене дали те самые розги, которыми Матяш грозил когда-то своему повару (как это в песне поется: «Хороша Варпалота, да щедры на розги там») за то, что тот подал на королевский стол щуку без печенки: воровство, дошедшее до наших дней, существовало уже и тогда. Не смогли одолеть его ни время, ни каменщики, ни лесорубы!

Между прочим, весьма печально, что летописи ни единым словом не обмолвились о «подвигах» крупных вельмож, которые без зазрения совести крали и при Матяше, и после него и обобрали до нитки не только бедный наш народ, но и самого короля, как это случилось с Владиславом Добрым, – все это так и истлело под покровом тайны. А вот о том, как бедный повар Андраш Погра пустил на сторону печень одной-единственной щуки, летописцы помянуть не забыли.

К счастью, Андраш Погра в тот день, когда в Варпалоте ожидали приезда красавиц из Селища, и не подозревал о своем грядущем, увековеченном хроникой позоре, иначе его настроение было бы омрачено (вот очевидное преимущество того, что простому смертному не дано провидеть будущее), и потому обед получился на славу, словно в Варпалоте ожидали в гости трех королев. Каких только яств не было на шипящих противнях и в кастрюлях – может быть, даже и птичье молоко было! А чтобы кушанья не перетомились на огне, иначе говоря, чтобы в кастрюли, в духовку, на сковородки все угодило точно в свое время, на башне выставили часового, который, завидев издали повозку с селищенскими красотками, должен был немедленно подать сигнал.

Дело шло к полудню, когда прозвучал наконец рог дозорного. Во дворце поднялась беготня, суматоха.

– Едут, едут!

Каждый знал отведенную ему роль. Теперь только быстро! Одному нужно еще одеваться, другому занять свое место в тронном зале, в свите «его величества Муйко», третий должен будет распахивать двери, но прежде этому нужно еще научиться. Пажи пусть расположатся у крыльца, а лакеи с зонтиками от солнца – на переднем замковом дворе, где остановится повозка. «Слуги» с опахалами – к левому входу! Быстрей, господа, быстрей!

Наконец трансильванская бричка подкатила к наружной каменной стене, окружавшей замок.

– Ну вот, мы и прибыли, – вздохнул Коряк. – В самую пору поспели, солнце на полдень стоит.

Перезвон наборной сбруи, звяканье множества колечек, ее украшавших, шелест бахромы помешали расслышать, как забились, застучали сердца у приезжих. Но нет никакого сомнения, что у всех оно сжалось в волнении, страхе перед неизвестным.

– Теперь, братец, отыщи ворота, через которые мы сможем въехать во двор, – приказал Рошто вознице.

– А вон двое с пиками на часах стоят. Там, наверное, и ворота!

– Ну, так трогай с богом.

– А что, если нас не пропустят? – испугалась Вуца.

– Такого не может случиться, – хорохорился Рошто. – Во-первых, потому, что король сам присылал за нами, а во-вторых, потому, что я прибыл сюда от лица графа себенского.

И в самом деле, стоило только повозке приблизиться к воротам, как оба стража опустили свои пики, и господин Рошто гордо кинул своим спутницам:

– Ну, что я говорил, птицы-курицы?

В тот же миг, словно по мановению невидимой руки, ворота заскрипели и гостеприимно распахнулись.

– Но-о, пошел! – прикрикнул кучер.

Лошадки с равнодушным видом въехали на помост (разве они, безрассудные, могут понимать, к кому они везут свою поклажу?!), после чего ворота снова быстро закрылись и путники очутились в замковом дворе – да нет, что я болтаю! – в райском саду, потому что вся передняя часть замкового двора была засажена всевозможными невиданными растениями: цветами, кустарниками, деревьями, на которых сидели разные птицы и пели так усердно, что казалось, вот-вот надорвут свои горлышки.

Ах, чего тут только не было! Блеск и великолепие, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи». Возле цветочных клумб – цветные стеклянные надетые на шесты шары, в которые можно было глядеться, словно в зеркало; у маленького домика – два живых медведя на цепи (и чем они могли провиниться, бедняжки?!). А народу тьма-тьмущая! Целая армия слуг в разноцветных одеждах. И все, как видно, ждали приезда гостей из Селища. Прибывшие были удивлены, но одновременно и польщены. Господин Рошто с такой поспешностью сорвал с головы шляпу, словно забыл, что он явился сюда от лица графа себенского. На заднем же плане шпалерами стояли вооруженные копьями телохранители; под яркими лучами солнца наконечники их копий ослепительно сияли.

У красавиц просто глаза разбежались: бедняжки не знали, на кого им первым делом смотреть. Ну конечно, на солдат. Только робкая Мария Шрамм все искала взглядом колья, те страшные колья, на которые в королевских замках насаживают отрубленные головы гостей. Ведь так говорится в сказках!

Да что удивляться женщинам, когда лошади и те заупрямились, испугавшись непривычного зрелища. Коренник вздыбился и заржал, но к нему тотчас же подскочил конюший и схватил его под уздцы.

В этот миг к телеге приблизился совсем молодой носатый парень, – видно, какой-то придворный чин, – с небольшой серебряной булавой в руке и почтительно приподнял шляпу перед господином Рошто. Тот поспешил надеть свой головной убор, чтобы тоже иметь возможность снять его в знак приветствия.

Носатый сказал ему:

– Рады приветствовать вас в Варпалоте, сударь, и вас, селищенские женщины. Пожалуйста, сходите!

Тут он кинул стоявшему позади него свою булаву, протянул руку маленькой Вуце, что сидела на козлах рядом с кучером, но спиной к лошадям, другой рукой обнял ее за талию и, как только она подобрала свои юбочки, чтобы не зацепить ими за борт повозки, кувыркнул девушку разок в воздухе и опустил на землю. То же самое проделали два других лакея – или как их там, – с Марией Шрамм и Анной Гергей. Бедняжки-селищанки не вымолвили ни слова и только попискивали в их лапищах, словно пташки в когтях у кота, дивились, краснели, не зная, куда глаза девать от смущения и что дальше делать.

Не успели они в себя прийти – откуда ни возьмись, подскакивают к ним трое крошечных пажей в вишнево-красных доломанчиках, в желтых сапожках, с маленькими сабельками на боку. Пажи поклонились – ах, какие же они миленькие! – и протянули каждой из гостий по букету цветов: красные камелии с белыми ландышами.

Селищанки приняли подарок, и, хотя таких красивых и чудных растений им еще не доводилось видывать (ведь у них на родине только мальву разводят), они все же улыбнулись цветам, как старым знакомым. Цветок цветку не может быть чужим.

– Пойдемте, – пригласил их большеносый. – Король уже ожидает вас!

Тут из шеренги слуг выступили вперед три лакея с зонтиками от солнца, и каждый из них, заняв свое место слева от сопровождаемой им дамы, раскрыл у нее над головой зеленый зонтик, чтобы защитить прославленные щечки селищанок от слишком знойных поцелуев солнечных лучей.

Шествие тронулось. Ах, боже, до чего же непривычно и до чего же хорошо… идти под зонтиками!

Впереди выступал носатый паренек, теперь снова со своей маленькой булавой, которую он нес в высоко поднятой руке. За ним величаво, словно всамделишная королева, шествовала Анна Гергей. По сторонам она и не смотрела, как будто все вокруг было ей давным-давно знакомо. Следом, неуверенно, с подгибающимися от страха коленями, понурив голову, плелась Мария Шрамм.

– Что с вами? – спросил ее слуга, державший над нею зонтик.

– Ой, голова со страху кружится, боюсь упаду!

За нею, кокетливо покачивая станом, двигалась маленькая Вуца, с самым независимым видом, словно она была у себя дома и шла сейчас следом за стадом своих коз. Раза два она даже обернулась и улыбнулась Коряку, да еще подмигнула ему одним глазом, и все время, в такт своим шагам, по-детски размахивала букетом цветов, который держала в правой руке.

В самом конце, замыкая шествие, ковылял старый Рошто, обиженный тем, что ему не оказали никаких почестей, хотя вся эта коллекция – только его заслуга. Неужто не нашлось при дворе четвертого зонтика? Не разорился бы от этого король… Кроме того, его в постоянном ужасе держало шаловливое поведение Вуцы, и он то и дело делал ей сердитые знаки своими мохнатыми бровями, когда девушка оборачивалась назад. Да только румыночка не замечала их, – ведь она обертывалась не для того, чтобы глядеть на Рошто.

Слуги, несшие зонтики, были все как на подбор красивые, стройные молодцы и, наверное, парни не промах, потому что их озорные взгляды обжигали нежные щечки красавиц ничуть не меньше, чем те самые солнечные лучи, от которых слуги защищали их своими зонтиками.

Этот короткий путь они использовали не только для того, чтобы пожирать красоток глазами, но сразу же завели с ними озорные разговоры:

– Неужто вам в Селище так нужны мужчины? Красавица Мария Шрамм, конечно, не ответила на дерзость и только просила, кусая губы:

– Ох, не спрашивайте у меня ничего! От такой жары, я, того и гляди, повалюсь без чувств.

– Если уж падать, милочка, то падай сейчас, в мои объятья, – продолжал озорные речи ее спутник с зонтом. – Потому что дальше тебя будет сопровождать другой слуга, с опахалом.

Мария улыбнулась и украдкой показала озорнику комбинацию из трех пальцев (женщина даже полумертвая способна ссориться):

– А вот этого не угодно?

Тот, что нес булаву, по дороге тоже несколько раз оборачивался и заговаривал с Анной Гергей:

– Ну как, сестренка, боишься короля?

Селищенская красавица состроила гримасу, но при этом стала лишь еще красивей.

– Ничего, не съест! – И тут же добавила: – Я ведь ни у кого ничего не украла!

Сопровождавший ее слуга с зонтиком наклонился к ней:

– Смотри, красавица, пока солнце сядет, ты еще много-много чужих сердец можешь украсть!

Тут снова обернулся носатый, с булавой:

– Я, право, и не думал, что в Селище так хорошо говорят по-венгерски.

Процессия очутилась под сводами дворца. Здесь возле колоннады трое слуг с зонтиками поклонились и исчезли. Один из них, проскользнув мимо носатого, тихо спросил:

– Ну, что скажете, ваше ве…

– Чш-ш! Попридержи язык. Дивные женщины!

– Никогда бы не поверил!

– Если все Селище такое, будущей зимой велю выстроить себе там замок!

– А я буду в нем комендантом, сударь!

– Ну, доверить женщин Добору – все равно, что козла огородником назначить…

Слуг с зонтиками сменили стройные пажи в белых шелковых, расшитых золотом кафтанах с опахалами из павлиньих перьев в руках. Теперь на каждую красавицу были устремлены сотни павлиньих глаз да еще пара пажеских. Опахала колыхались, порхали с шелестом в воздухе, создавая прохладный ветерок, столь приятный в знойной духоте. Ах, какой ты желанный, ветерок! Пусть и не настоящий, одна видимость, но, все равно, лети, будто ты всамделишный, освежай лица, хмелей от аромата роз, играй коротенькими кудряшками на шее, которые потому только и не угодили в косы и пучки, чтобы подразнить мужские очи, пококетничать с ними…

Под гулкими сводами по коридору наши гостьи прошли во второй этаж.

У лестницы их ожидали с тремя зелеными шелковыми паланкинами шестеро гусар в расшитых сутажом доломанах.

– Садитесь вот сюда, – распорядился длинноносый, показывая на паланкины.

– В эту клетку? – удивилась Вуца. – Что я, перепелка? Не сяду…

– Не перепелка, это верно! Глупый гусеныш, вот кто ты! Ты что ж, не знаешь, где ты находишься? Не боишься, что король тотчас же велит отрубить тебе голову? – затопал ногами Рошто.

– На что она ему, моя отрубленная голова?

Анна Гергей села в паланкин без возражений: на то получила она дома совет старого хитреца-деда; Мария тоже не сопротивлялась, тем более, что ветерок от опахала отлично помог ей прийти в себя. Тут уж и Вуца, видя, что подружки ее не боятся, прыгнула в паланкин, словно белка в клетку, и только тогда завизжала от страха, когда гусары подхватили носилки за ручки и легко, будто перышко, подняв на плечи, понесли их.

– Ой, господи, смотрите не уроните!

На втором этаже дворца находился большой рыцарский зал, увешанный оленьими рогами и оружием. Посредине стоял позолоченный трон. Здесь-то его величество и принял селищенских красавиц.

В королевском тронном зале, словно в храме или в могильном склепе, царила тишина, и шаги отдавались на мраморе пола удивительно торжественно.

Господин Рошто, чтобы успеть пробраться в первые ряды, помчался наверх, прыгая сразу через две ступеньки.

Носатый фактотум окликнул было его:

– Вы что, дяденька, тоже хотите войти?

– Еще бы! – отвечал Рошто, стукнув себя в грудь.

– А лучше было бы, если бы женщины одни пошли к королю.

– Почему же это?

– А вы бы тем временем со мной потолковали. Тут уж Рошто не выдержал и вспылил:

– Пусть с тобой, сынок, гром небесный потолкует. Меня мой хозяин, граф себенский, – коли доводилось тебе слышать про такого, – не к ногам, а к голове прислал. Я-то ведь здесь от лица самого графа, вместо него самого, значит. Так вот я и иду к голове.

– А вы знаете короля-то?

– Нет. Не случалось видеть. Потому и иду.

– Ну ладно, ступайте! Ведите своих женщин.

ГЛАВА VI
Король Муйко и его двор

Из коридора гости попали в вестибюль, в четырех углах которого стояло по королевскому телохранителю с саблями наголо. Когда все четыре сабли одновременно взвились для приветствия, селищанкам показалось, что вокруг засверкали молнии.

Затем двустворчатые двери в зал распахнулись, и красавицы увидели окруженного блестящей свитой короля, восседавшего на позолоченном троне. На голове у него была украшенная перьями цапли пурпурно-красная шапка, на коленях лежала сабля, усыпанная драгоценными камнями. Остальные вельможи с обнаженными головами полукругом расположились возле трона.

Сколько впечатлений сразу! Даже для господина Рошто их было слишком много, а уж что говорить о женщинах! Старый, управляющий в замешательстве продвигался вперед нерешительно.

При виде женщин толпа придворных заколыхалась, зашевелилась, кое-кто вполголоса выразил свое восхищение, где-то звякнула сабля, зазвенела сбившаяся набок золотая перевязь на ментике. На рукоятях сабель, ментиках, головных уборах засверкало великое множество опалов, смарагдов и рубинов.

Король с улыбкой дал гостям знак приблизиться. Господин Рошто сделал еще три шага вперед и бросился на колени. Женщины последовали его примеру. И напрасно: стоя, эти стройные создания были куда красивее. Женщине не пристало преклонять колени; кланяясь, она становится похожей на надломленный у самой чашечки тюльпан.

– Встаньте, – ласково сказал король, и Михаил Рошто, поднявшись, начал по-латыни произносить речь, ту самую, что прошлый раз не получилась у него перед палатином. Тогда он, правда, добрался до пятого предложения, здесь же сбился уже на третьем. А между тем как красочно была расписана в его речи нищета и обездоленность осиротелого бедного края: поля, которые некому пахать; словно проклятая кем-то деревня, на лужайках которой не увидишь играющих детишек, – их нет, они не рождаются, – деревня, в которой не услышишь колыбельной песни…

– Довольно, – ласково остановил его король. – Нам превосходно известно все, о чем вы просите. Равно как и нищета, которую породили постоянные войны. Мы с готовностью освобождаем тебя, добрый старче, от обязанности держать речь, полную флоскулосов и симилей и прочих ораторских приемов, поскольку, вместо красот риторических, ты привез с собой настоящую, живую красоту.

С этими словами король сошел с трона и направился прямиком к селищанкам. Он был отменно красив в своей отделанной пурпуром горностаевой мантии, белом, шитом золотом доломане, с рубиновыми пуговицами, в желтого цвета сапожках, на голенищах которых, вместо бантов были украшения из смарагдов в виде трилистников клевера. А застежка на ментике, а пояс – сплошь усыпанные сверкающими драгоценными камнями! Честное слово, одна лишь верхняя его одежда стоила целого десятка деревень.

Первой он окликнул по-румынски Анну Гергей:

– Вдова или девица незамужняя?

Та, задрожав как осиновый листок, отвечала:

– Я только по-венгерски умею, ваше величество!

– Я спрашиваю, вдова ли ты?

– Вдова, ваше величество…

– И хотела бы снова замуж выйти?

Лицо у вдовушки вспыхнуло огнем, а голос пропал вдруг – так что она уже шепотом выдавила из себя:

– Смотря за кого, ваше величество.

Король повернулся круто на каблуках, как это принято было при дворе, и уже по-венгерски обратился к Марии Шрамм:

– Отчего это у вас в Селище так по-разному народ одевается?

– Я только по-немецки говорю, ваше величество, – боязливо, потупив глаза, отвечала та.

– Так ты – саксонка? – теперь уже по-немецки спросил король.

– Да.

– И у тебя тоже нет мужа?

– На небе есть, – сладким голоском отозвалась Мария.

– А кто был твой муж?

– Сапожник.

– Значит, нет его и на небе, – со смехом заметил король. – Туда попадают только те, у кого руки чистые.

Наконец он подошел и к Вуце, передничек которой подсказал ему, на каком языке к ней обратиться. И в королевском ремесле навык – большое дело.

– Сколько же тебе лет, малютка?

– Это одному отцу моему известно.

– Неужто и ты замужем?

– Бант у нее в волосах, ваше величество, – заметил Рошто, стоявший поблизости, и тут же получил под ребро от одного вельможи (хорватского пана или короля Боснии – не иначе!), который шепотом посоветовал ему:

– Учись, старина, порядку. Королю отвечает только тот, кого он спрашивает.

(«Гм», – только и пробормотал старик в ответ и втянул голову в воротник своего кафтана.)

– Есть у тебя какое-нибудь желание? – допытывался король у Вуцы.

– Чтобы меня как можно скорее отпустили отсюда, ваше величество! – откровенно сказала румыночка и грациозно-кокетливо опустилась на одно колено.

– А знаешь ли, дорогая моя, что ты слишком хороша для того, чтобы желать с тобою скоро расстаться.

– Знаю, конечно, мне уж не раз дома пастухи об этом говорили.

– Воистину дикий полевой цветок, – повернулся король к Рошто. – Прямо надо сказать, старик, Селище не ударило лицом в грязь. И что же, много ли еще таких красавиц в деревне?

– Более или менее все одинаковы, – не моргнув глазом ответил Рошто.

Тут король весьма почтил старика, пустившись с ним в длинный разговор. А у Рошто лицо так и сияло гордостью.

Все это время прочие вельможи стояли вокруг в почтительном молчании, словно они были во храме. Не то чтобы хоть словом осмелились с женщинами переброситься, а и смотрели-то на них, будто на образа святые. Тем более странно было видеть, как слуги, которые во время этой великой церемонии кучкой стояли в левом углу зала, без всякого стеснения болтали о чем-то между собой. Вот какова нынешняя челядь! Среди них был и тот носатый, что возглавлял шествие.

Как раз над ними висела на стене какая-то странная картина, изображавшая женщину, а вернее, только ее спину. Это-то произведение искусства и рассматривали бездельники, собравшись в углу.

Носатый объяснял остальным:

– О, этот портрет – дьявольски интересная штука. О нем существует очень любопытная легенда.

– Что вы говорите!

– Вместе с королем Эндре Вторым на Священной земле сражался против сарацинов некий художник по имени Друмонт, который будто бы водил дружбу с дьяволом. Король, получив весть о том, что заговорщики убили его жену *, сильно горевал и сетовал, что у него не сохранилось ни одного ее портрета и он теперь никогда больше не увидит дорогих ему черт. Тогда рыцарь Друмонт и говорит ему: «Мне много раз случалось видеть королеву в Вышеграде, я нарисую вам ее по памяти». И стал писать портрет. Только однажды в бою зацепила и его сарацинская стрела. Король подбежал к художнику, а тот был уже при смерти. Но все же он еще успел сказать тем, кто вокруг него собрался: «Откройте мою сумку и передайте королю лежащее в ней полотно». Король взглянул на картину и удивился. «В самом деле, это она! Но что ты наделал, несчастный Друмонт! Почему ты нарисовал ее со спины?! Лица-то ее я так и не увижу!» Тут умирающий художник приподнялся на локте и говорит: «Не горюй, король! Повесь портрет у себя в приемной, и, если кто-нибудь хоть раз скажет тебе правду, королева повернется к тебе лицом».

– Разумеется, до сих пор королева так ни разу и не повернулась? – заметил высокого роста лакей, полчаса назад шествовавший с зонтиком в руках.

– Нет, один раз это все-таки случилось. Легенда гласит, что портрет сей (мой отец заполучил его в одном из далматинских монастырей) долгое время висел в приемной короля Эндре, оставаясь неизменным. Но вот как-то раз, когда уже действовала Золотая Булла, врывается в тронный зал с саблей наголо некий простой дворянин, недовольный чем-то, и, ссылаясь на Золотую Буллу, кричит: «Ты слеп и зол, король. И я сейчас разочтусь с тобой за все». Тут-то Гертруда повернулась и взглянула на короля и на дворянина, который при виде такого чуда перепугался и вылетел, не помня себя, из дворца.

– Черт побери! – воскликнул одни из бессовестных лакеев, – будь я королем, забрал бы я картину отсюда и повесил бы ее в своей приемной.

Носатый улыбнулся в ответ и возразил вполголоса:

– Ах, что ты, друг мой! Ведь если это поверие – пустая выдумка, то тогда не к чему тащить портрет в Буду. Если же, наоборот, уверовать в магическую силу портрета, тогда мне придется то и дело вышвыривать из приемной либо своих советников – за то, что не хотят говорить правды, либо картину – за то, что Гертруда не хочет повертываться!

В этот миг наряженный в горностаевый палантин король направился к разговаривавшим, и длинноносый сделал несколько шагов ему навстречу.

– Ну как, ваше величество, вы довольны? – спросил «король» вполголоса.

– Очень хорошо, Муйко. Я всегда говорил, что королем трудно только стать. А остальное – проще простого.

– Ну, а теперь что мне делать?

– Теперь первым делом пообещай селищанкам мужчин. А затем отправляйтесь трапезовать. Мы же пообедаем в одной из прилежащих комнат, а я буду заглядывать к вам. Женщины чертовски красивы. Только дичатся немного.

– Малютка-румыночка, например, смела, как тигренок.

– Зато трансильванская венгерка куда красивее ее…

– Ну, а после обеда что нам делать?

– Вы, разумеется, удалитесь, очистив поле деятельности для нас. Но ты, как король, можешь позволить себе такую прихоть и принять участие в развлечениях твоих слуг.

– А как же быть с подарками?

– Да, это верно, Муйко. Король обязан одаривать гостей. К концу обеда скажешь красавицам, что каждая из них может выбрать себе мужа и что-нибудь на память.

– А если какой-нибудь вздумается попросить в подарок самое большое золотое блюдо?

– Пусть берет.

– А что станется с теми, кого они выберут себе в мужья?

– Там посмотрим: или избранник пожелает жениться, или – нет. А я уж позабочусь, чтобы он пожелал. К тому же, я думаю, у красавиц довольно ума выбирать себе мужей из вас, – вон какие на вас парчовые кафтаны…

Издали же вся эта сцена выглядела так, будто «его величество» отдавал распоряжения. Носатый «придворный» тут же покинул зал, а «король» снова водворился на троне и торжественным голосом изрек:

– Почтенный старче и вы, селищенские женщины! После беседы с вами и на основании других источников мы пришли к убеждению, что ваша просьба законна и справедлива. А посему передайте верному нашему подданному, графу себенскому Дёрдю Доци, наше королевское приветствие и обещание, что первая же партия военнопленных будет отправлена на постоянное жительство в Селище. Теперь же я отпускаю вас с богом, оставаясь всегда милостив к вам…

Тут он сошел с трона и, медленно, величественно ступая, в сопровождении всей своей свиты удалился из зала.

В зале остался лишь один расфуфыренный вельможа, по-видимому, старший стольник, который тут же и обратился к гостям со следующими словами:

– Его величество приглашает вас, сударь, и вас, селищенские женщины, откушать с ним по тарелочке супа!

С этими словами он провел гостей вниз, на первый этаж, где в большом красивом зале уже были накрыты столы, уставленные обеденными приборами из серебра и золота. Воздух тут был) пропитан ароматом цветов, и добрая сотня слуг, словно муравьи, сновала вокруг столов.

Тем временем носатый молодой человек, раньше других покинувший зал, отправился подышать свежим воздухом, гонимый каким-то непреодолимым желанием побродить на свободе… Его крупное, округлое лицо светилось удовлетворением. Он чувствовал, как бурлит в нем молодость» и полной грудью вдыхал смолистый запах елей в саду. Его коренастое, плотно сбитое тело было полно сил. А увидев в зеркальной поверхности пруда свое отражение – в поношенной, простой одежде, – он пришел в необычайный восторг:

– Как же все-таки хорошо хоть немного побыть свободным от дел!

Это простое платье словно дало ему крылья.

– И все-таки какой я дурак! – тут же пробормотал он себе под нос. – Переоделся, уверил себя, что я – это не я, и бегаю по собственному дворцу взад-вперед, будто какой-нибудь проказник-мальчишка. А на самом деле, ну какой смысл был переодеваться, коли всем, кроме этих вот добрых селян, известно, кто я?! Может быть, я чувствовал бы себя еще свободнее в пурпурном доломане, если бы только никому не было известно, кто этот доломан носит.

Размышляя таким образом, король пересек наружный замковый двор, не замечая, что кто-то все время идет за ним по пятам. Только когда неизвестный остановился совсем рядом с ним, Матяш вздрогнул от неожиданности.

– Что тебе, землячок?

– Парочкой слов хотел перекинуться с баричем или как вас назвать, – не знаю…

– Правильно назвал, дружок. Ты не кучер ли трансильванский будешь?

– Он самый. Об одной услуге хотел вас попросить. Я так приметил, что вы тут, среди прислуги королевской, – свой человек. Не последняя спица в колеснице.

– Это верно, кое-какой властью при дворе пользуюсь.

– Вот именно. И, кроме того, лицо у вас такое откровенное и честное, что у меня сразу же доверие к вам появилось, по части желания моего.

– А чего же ты хочешь?

– Да я вот слышал, что женщины, которых я сюда привез, обедать к королю званы. За один стол с важными господами!

– А что же тут такого? Король, как видишь, не гнушается простым людом и бедного человека с собой за один стол сажает.

– Особливо если этот бедняк – в юбке.

– Гм. Ты, как я погляжу, остер на язык.

– Коли барич гневается, то будем считать, что разговор и не начинался.

– Раз уж начал, договаривай!

– Да я так думал, что ежели будет обед, то одни будут есть, а другие – прислуживать.

– Конечно. Ну и что ж из этого?

– Не плохо бы так сделать, чтобы и я среди прислуги оказался. Только одежду бы мне достать лакейскую.

– Гм, это дело вполне возможное, – заметил носатый, – только…

– Да я не даром, не подумайте, – поспешил Коряк уладить и щепетильную сторону дела и, вытащив из кармана два золотых, оглянулся, – не видит ли кто посторонний, – а затем ловко один за другим спровадил их в карман зеленой поддевки носатого.

Тот только улыбнулся в ответ на действия Коряка, что было расценено трактирщиком как благоприятный знак.

– Дело-то не бог весть какое, но мне, поверьте, очень важно попасть на обед. А среди множества слуг на меня и внимания никто не обратит.

Однако носатый, как видно, колебался; вынув из кармана золотые, он принялся их разглядывать.

– Беда в том, – сказал он, – что король сильно разгневается, если узнает, что на обеде присутствует посторонний человек.

– А надо так сделать, чтобы он не узнал.

– Но тогда мне придется его обмануть.

– Подумаешь. Будто его и без того не обманывают сто раз на дню!

– Вот как? Короля? Да что ты говоришь, подумай! Кто же его обманывает?

Коряк только засмеялся в ответ со снисходительностью взрослого, услышавшего наивный детский вопрос.

– Кто? Да все!

– Не может быть, – убежденно возразил носатый.

– Ты, что же, думаешь, я чепуху мелю? – вспылил Коряк. – Вот, к примеру, хотя бы сегодняшний случай. Селищенские бабы! Да они такие же селищенские, как вот эта колокольня или вон тот фонтан. Одна из Харомсека, другая из Фогараша, а третья из Надь-Себена. А старый Рошто короля за нос водит и говорит, что все они селищанки. Только смотрите, барич, никому не рассказывайте об этом! Я ведь вам по секрету сказал.

– Что ж, я, по-твоему, не венгерец?!

– Вижу, что вы – венгерской матери сын, потому к вам и обратился.

Носатый наморщил лоб, и глаза его вспыхнули гневом. Коряк, заметивший в них необычайные зеленоватые огоньки, инстинктивно отвел свой взгляд: это был тот самый наводивший ужас гневный взгляд короля, которого боялись даже дикие звери.

– Ей-богу, мочи моей нет в глаза барича смотреть, так и колют, так и жгут, будто крапивой!

– Это потому, что ты их мне очень уж широко открыл, добрый возница, – улыбнулся носатый.

– Могу я открыть их вам и еще шире, – загадочно заметил Коряк. – Потому как в этом королевском дворце нет ничего настоящего. Даже я и то – не настоящий кучер.

– А кто же ты?

– Хозяин трактира «Белка», что в Буде. Носатый удивился, но изумления своего не показал.

– Да что ты говоришь?! Так зачем же тебе понадобилось напяливать на себя эту ливрею?

– Есть тому причина. Потому что правда, она только на небе растет, а ложь – такая трава, корни у которой все вокруг дома плетутся, вокруг повседневной нашей жизни. А дьявол удобряет ее навозом. Приезжают в субботу, на троицын день, эти самые бабоньки и останавливаются у меня в трактире. И надо же было мне, старому ослу, влюбиться в маленькую румыночку! А она тоже ко мне расположение почувствовала. Одним словом, поладили мы с ней, и старый Рошто дал свое согласие. Да только боюсь я, не схитрил бы он. Человек он трансильванский, а они, говорят, двумя умами живут. Ну, ладно, пока все шло хорошо. Только девицу надобно к королю везти. «Держи, говорю я себе, Янош, ухо востро!» Дома мне все равно бы не усидеть в неведенье, вот я и приехал сюда заместо кучера.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю