355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Jk Светлая » Поскольку я живу (СИ) » Текст книги (страница 6)
Поскольку я живу (СИ)
  • Текст добавлен: 26 августа 2020, 08:00

Текст книги "Поскольку я живу (СИ)"


Автор книги: Jk Светлая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

А в трубке повисла тишина. Фурсов молчал.

Иван заткнул пробкой слив. Взял обратно виски, поболтал его в бокале и проговорил:

– У меня еще фраза одна вертится. И, наверное, мотив. Ванильный до дрожи. А ванильного у нас давно не было, должно зайти. Может, сообразим завтра? Я о тексте подумаю, – он глотнул напиток, обжег горло, покашлял, прочищая его, а потом вдруг запел: – В самых лучших городах пахнет мо…

– Ты у Таранич был? – не дал ему допеть Влад.

Иван замер, сидя на бортике ванны. Отражение выхватило его взгляд. Как под кайфом. Разве что зрачки поменьше черной дыры. Выспится – пройдет.

– Да вот недавно от нее.

– И?

– Все нормально. Мы пришли к консенсусу. Никто не останется в накладе.

– Твою ж мать! – опять заорал Фурса. – Ты в партизаны записался? По-человечески можно сказать?

Мирош хмыкнул. Теперь глаза выхватили узор татуировок на запястьях, выглядывающих из рукавов толстовки.

– Ты видел кого-нибудь круче Штофель? – пауза, чтобы продолжить. – Вот и мы с Таранич не видели. Она была довольно убедительна, показала мне видео прослушивания. Любые варианты отпадают автоматически.

– То есть она… она остается?

– Тут важнее, что я остаюсь. А она в проекте. По-любому.

Глава 5

* * *

Полина напряженно барабанила по коже руля, поглядывая на часы. В запасе времени еще оставалось, но совсем немного, и если она продолжит торчать в пробках, то наверняка опоздает. И это будет фантастически здорово – опоздать на первую рабочую встречу полным составом.

Вот тогда ей припомнится все: и то, что некоторые репетиции в плане были смещены из-за ее графика концертов, и то, что она обязательным условием внесла в контракт согласование с собой любимой сюжетов клипов. И, вполне вероятно, то, что она вообще явилась в этот проект – если судить по неизменно мрачному присутствию Фурсова и такому же отсутствию Мироша.

Впрочем, в последнем был определенный плюс. Чем больше проходило дней, тем спокойнее становилась Полина. В своих фантазиях она придумывала их встречу бесчисленное количество раз. Всегда по-разному, часто – нервно, порой – несбыточно. И переживая это снова и снова внутри себя, она словно накапливала силы, чтобы удержаться на светлой стороне. Там, где когда-то она была.

Когда-то, когда верила, что вся жизнь ее – светлая сторона. Это после оказалось, что чудес не бывает, и все зависит лишь от угла зрения.

В последнее время Полина предпочитала этот самый угол постоянно изменять. Не привыкать к хорошему, не зацикливаться на плохом, смотреть по сторонам. Она даже позволяла себе оглядываться назад. Чтобы в который раз посмеяться над собственной наивностью. Это какой же надо быть дурой!

– Дура, значит, дура, – сообщила Полька сама себе, застряв на очередном светофоре, и добавила любимую мантру: – Я блондинка, мне можно.

Неожиданно заметив свободное место у обочины, она шустро припарковалась. Это был единственный шанс явиться вовремя. Добежать до метро, три остановки без пересадок, еще одна короткая пробежка, и в небольшой, но с хорошей акустикой зал в «SmileStudio», арендованной специально для репетиций и работы над черновыми записями, Полина входила ровно за три минуты до назначенного времени, чтобы попасть в очередной виток гипнотической спирали, именуемой жизнью.

Спираль вращалась. Звучала негромкими переливами инди-рока и парадоксально изысканного андеграунда. В глубине комнаты, сидя на высоком барном стуле, Фурсов терзал бас-гитару, извлекая из нее неторопливую, даже чуть заторможенную в некоторых местах мелодию. В своеобразном ритме Владу вторили ударные. Тарас за синтезатором пил кофе. Инструмент безмолвствовал.

Все они уже были. Всех их она уже видела. Вспомнила. Заново осознавала возобновление знакомства и смирялась с мыслью, что это те же самые люди, которые существовали в ее прошлом. Но отчего-то совершенно другие, чем сохранились в памяти.

Она понятия не имела, что они играют. Это ее мало волновало. Во всяком случае не сейчас. И она заскользила взглядом по присутствующим, пока еще способна была видеть других. Несколько мужчин и женщин разных возрастов здесь были чужеродными, но с любопытством наблюдающими за той частью «Меты», что уже явила себя. Переглядывались они и между собой, присматриваясь.

В этом зале, где ярко светил желтый прожектор, затмевающий десятки софитов в потолке (какой идиот только его включил?), ни Таранич, ни Вика Боднара, их звукорежиссера, которого ей представили несколько дней назад, не было.

– Вы Полина Штофель, я вас знаю! – раздалось возле нее, совсем рядом, шепотом, не перебивавшим бас-гитары. – Я у нас в оркестре вторая скрипка, новенькая. Как здорово, что и вы здесь!

– Чем же здорово? – поинтересовалась Полина, рассматривая «новенькую», и пытаясь вспомнить, как ее зовут.

– Вам тоже нравится «Мета», – похлопала ресницами барышня, расплывшись в широкой улыбке. Не к месту в голову пришло, что это с ней Лиза Розанцева проводила когда-то социальный ликбез. И больше ничего. Уж лучше и правда имя. Между тем «вторая скрипка», вдруг сообразив, что к чему, простодушно кивнула и назвалась: – Рита Драбовская.

В музыку вклинился синтезатор – Комогоров досёрбал свой кофе. В ней стало чуточку больше красок. Но она по-прежнему не узнавала.

– Вы думаете, им всем, – Полина кивнула на остальную, «симфоническую» часть будущего проекта, – тоже нравится «Мета»?

– Хочется верить, – пожала плечами «вторая скрипка», немного стушевавшись. И добавила совсем блекло: – Но это не умаляет привлекательности гонорара.

Полина кивнула, пристроила на ближайшем стуле пальто – было жарко после пробежки, и спросила:

– Вы первый раз в подобном участвуете?

– Первый. Мне это интереснее оркестра.

– Зачем же тогда филармония?

– Поиск себя, не попробуешь – не узнаешь, – раздалось за ее спиной. Четко, спокойно. Его голосом, ворвавшимся в ее настоящее, сметающим все, что она возводила последние дни. И жар его присутствия наполнил помещение.

Обернуться она не успела.

Он пронесся мимо нее, почти не задержавшись.

– Фурса, разве это «Годар»? Выходные чего? Мимо?

Его спину Полька провожала недолго, прожигать дыры в нем она точно не собиралась. А потом вернулась к прерванному разговору:

– Значит, поклонница «Меты»?

Но Рита с замысловатой не запомнившейся фамилией ее уже не слушала. Не слышала. Она, в отличие от Полины, вглядывалась в спину подходившего к остальным ребятам фронтмена и явно пыталась собраться и сконцентрироваться.

– Отыграешь сначала? – спросил он басиста, ни с кем не здороваясь.

– Пришел бы раньше, контролировал бы, – хохотнул Фурса. Но смех его был нервным.

Мирош, так и не поворачиваясь лицом к «оркестровым», подхватил гитару, прислоненную к одной из колонок. Изрядно потертая, она напоминала бы рухлядь, если бы не совершенная уверенность, что это тот же инструмент, что и пять лет назад.

Фурсов, между тем, снова начал со вступления, пока Комогоров и Кормилин жали руки солнцеликому, мельтешащему по периметру, обозначенному «сценой».

Полина перевела взгляд на Влада. Присела на еще один свободный стул, закинув ногу на ногу. Внешне выглядела расслабленной, но старалась не пропустить ни ноты, сохраняя в себе и запоминая.

А потом Иван резко развернулся, посмотрел на окружающих, на всех сразу и ни на кого конкретно, и отчетливо произнес в микрофон.

– Ускоряемся, Влад.

Фурса послушался, и мелодия зазвучала немного живее. После чего вступил и Мирош. Голосом.

Из состояния полужара

До состояния полубреда.

Ты пьешь вино, свято чтишь Годара.

А он жрет трам. Он с другой планеты.

На перепутьях и переправах,

У вас ни шанса, ни полушанса.

Пути – разбиты. Судьба – дырява.

Она взболтает тоску с шампанским.

От состояния диссонанса

До состояния резонанса.

Останься, слышишь?

Останься.

Полина вслушивалась в его голос и узнавала. Заново узнавала – и голос, и мелодию. Она уже слышала это, точно слышала. Чертов Фурса!

В Инстаграме, когда, получив это дурацкое приглашение, перевернувшее ее устоявшееся существование с ног на голову, рыскала по просторам интернета в поисках любой информации. Фурсов умудрился изменить все до неузнаваемости.

Лучше бы нашли себе иное занятие на выходных, ей-богу!

Полина сдержала ухмылку и, наконец, посмотрела на Ивана.

Это было странно. Видеть лицо, которое знала – помнила! – до каждой морщинки, и понимать, что теперь оно совсем другое. Или человек другой? Знала ли она его когда-нибудь?

Короткая стрижка – для Мироша большая редкость.

И многодневная щетина, почти борода. Она ей никогда не нравилась. Тогда, давно. Или и не было никакого «никогда»?

Скользнула взглядом вниз – не застегнутая пуговица на воротнике светлой рубашки.

Рубашки в его гардеробе? Смешно!

В ушах зазвенело от голоса Стаса.

«Это смешно! – орал он. – Если бы пропал Лёня – ты бы и не заметила. А из-за чертова куска кожи с дурацкими ракушками – перерыла весь дом! Я тебе психиатричку вызову!»

По?лины руки непроизвольно дернулись к ушам, а когда она коснулась их ледяными пальцами – пришла в себя.

Иван по-прежнему смотрел мимо. Мимо нее – точно.

Все же не сдержалась, ухмыльнулась. Пусть! На чем она остановилась? Рубашка… воротник…

Загорелая шея, почти расслабленная – поет вполсилы, полагаясь на микрофон. Вот это она точно знает!

Лучше б не знала.

Полина резко отвела взгляд. Насмотрелась.

Глубоко вздохнуть. Сосчитать до тридцати.

– Что бы ты с этим сделала? – спросила скрипачку, замершую рядом.

– Я не знаю, – ответила Рита. – Наверное же объяснят, чего хотят.

Черта с два объяснят! Сами они знают, чего хотят?!

Он – знал, чего хочет?

Тогда и сейчас.

Он отвернул лицо в сторону, куда-то мимо Фурсы и мимо окна. Мимо всего.

Его пальцы легко перехватили стойку. Коснулись ее мягким поглаживающим движением. И она почти ощутила это касание на собственной коже.

По коже рябью до полужара

Из полухолода в полнолунье.

А ты девчонка с воздушным шаром.

А он мальчишка – цве?та июня.

Июнь закончится – полусдохнет.

Такие в небе – когда под трамом.

Ему мгновенье – тебе эпоха.

Ты с дирижером. Он – с фонограммой.

– Ясно, – кивнула Полька и почесала лоб. Помолчала. Девчонка… Прям! Если ее младше – всего-то на пару лет. И на целую жизнь. – Конечно, объяснят. Выдыхай.

– А вы совсем не волнуетесь?

– А чего волноваться? Не сложнее Листа, – Полька приникла к самому уху Риты и сообщила заговорщицким тоном. – Кстати, Лист – их любимый композитор.

– Да?!

– Чему удивляешься?

Ответить Рита не успела. Рот раскрыла и замолчала. Проигрыш закончился. Мирош снова повернулся лицом к «зрителям», с интересом наблюдавшим за нетривиальным началом их работы в первый же день сотрудничества. И продолжил припевом:

У вас ни шанса, ни полушанса,

Но вы смешали тоску с шампанским.

От состояния диссонанса

До состояния резонанса.

Останься, слышишь?

Останься.

Мелодия замерла. Тарас грюкнул по клавишам. Мирош облизнул губы.

И Полина поймала на себе его взгляд. Зеленый и острый.

В наступившей тишине он повторил уже шепотом:

Останься, слышишь?

Останься.

Ее взгляд – ответный, дерзкий – острым был не менее. И долгим. Она не отводила глаз, когда и шепота больше не стало.

Ее взгляд – ответный, дерзкий – острым был не менее. И долгим. Она не отводила глаз, когда и шепота больше не стало.

Но хлопки и хохот разорвали единственную, почти эфемерную связь между ними. Иван встрепенулся, отвел указательный палец правой руки вверх, демонстрируя его Тарасу и остальным. Немного отодвинул стойку. Широко улыбнулся.

– Нет, это не саундчек[1] и не показательное выступление, как не надо делать, – сообщил он «оркестровым». – Это наша Марина застряла в пробке и попросила вас развлечь до ее приезда. Детали и подробности организации проекта будут от нее. Все, что касается части нашей с вами непосредственной работы – это Виктор Боднар, он по легенде с ней в одной машине едет. Еще Саша Вайсруб, солист группы «Volens-nolens», который решил приколоться и поиграть в продюсера, но он появится только завтра. И я, Иван Мирош, могу буквально все, – он снова улыбнулся и обвел взглядом окружающих, ни на ком не задерживаясь. – В общем, если у нас получится что-то интересное, то будет здорово. Если нет – Марина все равно придумает, как это продать. Потому пробуем получать удовольствие от процесса. Здесь будут проходить преимущественно репетиции. У нас в распоряжении студия звукозаписи в этом же здании. Будем пробовать делать черновики до отъезда в Берлин. То, к чему мы стремимся… Сейчас звучала одна из песен будущего альбома – мы с Фурсой называем ее «Годар». Тарас, наш клавишник, импровизировал, у него это неплохо получается. А теперь представьте себе, как этот же «Годар» прозвучал бы в зале оперного театра к примеру. С оркестром. Смешение жанров. Идея не нова, но нам интересно поэкспериментировать в этом направлении.

– Это Мирошу интересно, – хохотнул Тарас. – Его новые тараканы.

– Не, это пробуждение старых, – пробасил следом Кормилин, быстро глянув на Полину. Она бы и не заметила, если бы на мгновение ей не показалось, что он едва удерживается от улыбки.

– А ну цыц, не пугайте мне приличных людей, – заржал Иван. – Фурса, скажи этим психам, что у меня в квартире образцовая чистота!

– Если не считать блохастого кота, – нехотя отозвался Влад, исследуя взглядом потолок. Забавно, но они явно разбились на два почти противоборствующих лагеря при внешнем приятельстве. Кормилин с Комогоровым и Фурса с Мирошем.

Иван, между тем, развел руки в стороны и, изображая возмущение, рявкнул:

– И ты Брут! У Карамбы все прививки есть!

– Осталось кастрировать, – буркнул под нос Фурса.

В ответ фыркнул один из симфонических, бывший к нему ближе всех.

– То есть от меня фальцета ты добиться не можешь, решил от животного?

Полька несильно ткнула локтем в бок скрипачку и прошелестела:

– Твой шанс! Действуй!

– Чего? – выдохнула Рита, изумленно взглянув на Полину. В течение все этой партии в «бадминтон» она сидела, почти раскрыв рот и наблюдая за четырьмя великовозрастными балбесами как будто это, по крайней мере, участники группы «Metallica».

– Уже ничего, – усмехнулась Полина.

– Тогда мы не там кастинг устраивали, – одновременно с ней, самым обиженным тоном, заявил Тарас.

– Мы устраивали там, где надо, – зазвучало в репетиционном зале. Скрипачка резко обернулась, а на лице главного лицедея промелькнуло почти облегчение.

– Ну а вот и Марина и Вик Боднар, – махнул Мирош рукой. – Пробка рассосалась?

– Рассосалась, – милостиво кивнула Рыба-молот, подходя к ребятам. Сопровождавший ее Боднар, их звукорежиссер, семенил следом, оглядываясь на присутствующих. Компания подобралась и правда своеобразная. Вышколенные представители «симфонической» части будущего коллектива в количестве десяти человек находились близко от установленных в зале музыкальных инструментов, но все-таки в стороне. Помещение было не очень большим, потому не позволяло им рассосаться в разных частях зала, все были более или менее неподалеку друг от друга. «Мета» усиленно давила авторитетом.

– Опять хвосты распушили, павлины, – незлобиво проворчала Таранич, оказавшись рядом с Мирошем.

– Исключительно в рамках создания непринужденной атмосферы.

– Лучше бы дружеской.

– Дружеская еще приложится. Нам несколько месяцев вместе ишачить.

«Симфонические», уже не сдерживаясь, рассмеялись. Поведение Мироша располагало к тому, чтобы немного расслабиться. И не ожидать муштры с порога. Им обещали творческий проект свободного жанра, некоторые на это повелись и за тем пришли.

– Ну ладно, – протянула Марина, перехватывая инициативу у Ивана. И фактически отпуская его из кадра. – В общем так. Ближайшие недели здесь мы будем заняты репетициями. Песни, которые включены в альбом, уже написаны и находятся в стадии активной работы над инструментовкой. На этом этапе нам нужен ваш опыт и ваши умения. Основной принцип, по которому вы отобраны для участия в «Berlin: Re-entry» – это способность к импровизации. Умение что-то придумать, то, что вы показали на прослушивании. Все без исключения. Нам мало дать вам отыграть согласно поставленным задачам. Мы хотим, чтобы вы, в общем-то, в некотором роде выступили соавторами этого альбома. Под каждого участника составлен индивидуальный график так, чтобы зал не простаивал, и в нем шел постоянный процесс. Ввиду вашей занятости, не исключены и ночные репетиции. Черновую версию альбома мы завершим в течение месяца. В конце апреля едем в Берлин, где проведем три недели для работы в студии звукозаписи с Мартином Геллером. Никому, надеюсь, не надо рассказывать, кто это такой, да? – Марина хрюкнула, зашедшись смехом. – Там же планируется отснять, во всяком случае, два клипа. Работа будет происходить параллельно, потому скучать не придется. По возвращении, доснимем недостающий материал в Киеве. И далее раскрутка альбома. И большой концерт на «Олимпийском» – это наша программа-минимум. Его мы планируем провести в августе. Главный принеси-подай здесь я. Все, что касается музыки – у нас звукорежиссером Витя. И два продюсера. Вайсруб и Мирош. С ними де?литесь идеями, их критику принимаете без лишних сантиментов о своих заслугах. Но и перед ними же отстаиваете свою точку зрения, если уверены в своей правоте. Что я еще забыла?

Марина обернулась за спину и взглянула на Мироша, восседавшего на одной из колонок. Он махнул ей рукой и снова включился:

– Из основного, вроде, все.

Марина кивнула и обвела взглядом присутствующих. Чуточку сощурилась, когда остановилась на Полине. А потом широко улыбнулась.

– Ну и оговорюсь сразу. Каждый исполнитель имеет свою задачу и выполняет свои функции. Но солистов у нас два. От «Меты» – Мирош. От оркестровой части коллектива – Полина Дмитриевна Штофель. Вам взаимодействовать придется больше всего, но, кажется, вы знакомы.

– Немного знакомы, – подтвердила Полина, слегка кивнув. Хотя вряд ли знала человека, сидевшего сейчас на колонке – бородатого и равнодушного. Она посмотрела на Фурсова. Вот этому точно не все равно, но сдерживается. «Когда он узнает, кто ты, он не позволит». Позволил. Потому что ему безразлично. Ведь безразлично? Полина не стала додумывать ответ и неожиданно спросила у Ивана: – Но для работы хватит, да?

Мирош поднял голову. И на мгновение ей показалось, что она застала его врасплох. Но только показалось. В следующее мгновение он, полностью контролируя собственную мимику, спокойно и лишь чуточку медленно произнес:

– Вполне достаточно, Полин.

Он получил в ответ улыбку, изображающую самую светлую радость на всем белом свете. Для многих из присутствующих, она казалась вполне искренней. Но не для всех. Фурса опустил взгляд на гриф гитары. Слишком сильно бросалось в глаза. И в то же время Мирош своего взгляда не отводил, пока его не окликнула Таранич:

– Ну, пожалуй, со вступительной частью мы покончили. Будут вопросы – спрашивайте. Но, думаю, все втянемся. Познакомимся поближе, войдем в нужный нам ритм. Иван, про песни им сам с Виком заливай.

[1] Саундче?к (англ. Soundcheck) – процесс настройки звукового оборудования и аппаратуры, а также проверка звука перед началом мероприятия

Мирош пожал плечами, спрыгнул с колонки и двинулся вперед, оказавшись совсем недалеко от Польки.

– Для некоторой определенности в смысле материала, чтобы вы понимали, о чем речь, мы с Виком приготовили для участников записи песен. Это совсем черновик, скажу честно, делали на секвенсорах[1]. Вернее, Вик делал. Я, как порядочный Рабинович, честно напел.

– Смешно, – подал голос Боднар. – Но в целом, для того оно и создавалось. Вокальная партия, разумеется, в данный момент тоже черновая, но нам хотелось бы, чтобы вы ознакомились с имеющимся. Считайте это своим домашним заданием. Сейчас нас интересует импровизация на тему. С остальным разбираться начнем с завтрашнего дня. Вам на почту, каждому, сброшены ярлыки от облака, в котором размещены материалы «Меты», логины, пароли для входа и путь к файлам. Сами понимаете, безопасность прежде всего, потому мы пользуемся внутренним сервисом.

– Завтра, – вклинился снова Иван, – разбор «Годара». Того, что мы играли сегодня. Репетиция пока общая. Индивидуальные назначены в соответствии с графиками. Больше трех дней на песню мы не тратим. Сводить окончательно будем уже в Берлине. На этом, пожалуй, все. Ну и типа… спасибо за внимание.

Он обезоруживающе улыбнулся и снова осмотрел присутствующих. Пустой, ничего не выражающий взгляд. И на людей, и мимо одновременно. Полина поднялась, рядом с ней засуетилась и Рита.

– Как впечатления? – спросила Полька, одеваясь. На сцену больше не смотрела, но выхватывала в общем негромком гомоне голос Мироша.

– Ну, времени на раскачку, похоже, не будет, да? – тихонько ответила скрипачка, надевая пальто.

– Похоже, не будет.

– В принципе логично. Я думала, мы сегодня попробуем что-то делать. Так боялась.

– Лучше для начала попробовать дома, – улыбнулась Полина. – И лучше – на свежую голову. До завтра.

– А вам далеко?

– Да не очень.

– Ясно. А мне в Ирпень. Тогда до свидания.

– До свидания, – попрощалась Полина и направилась к выходу.

Но едва переступила порог зала, как к горлу гадким, твердым комом подкатила паника.

Она ускорила шаги, пыталась вздохнуть, но чувствовала себя словно в полном вакууме. Воздуха не было, ничего не было. Ее трясло – от губ до кончиков пальцев, ноги подкашивались, и она мечтала лишь о том, чтобы выйти, наконец, из здания и не попасться никому на глаза.

Никому не попасться на глаза.

Заклинание, которое она шептала, спускаясь по лестнице, ярко освещенной в это время суток фонарями, и сворачивая в небольшой сквер у офисного здания, в котором располагалась студия. На дорожках среди деревьев тут и там тоже высились фонари – на кованных вычурных ножках и с матовыми цветными плафонами. Отчего освещение здесь было уже не таким ярким, рассеянным.

Романтичным.

Романтики добавляли и несколько беседок, украшенных ажурными деревянными решетками. В одну из таких беседок и нырнула Полина, продолжая бормотать уже бессвязные, растерявшие смысл от бесчисленного повторения слова. Обессилено рухнула на лавку и, не отрывая взгляда, боясь пропустить, следила за дверью.

Следом за ней, расползаясь во все стороны – кто к метро, кто на маршрутку, кто на парковку, засеменили оркестровые участники проекта. Такие же, как она. И не такие одновременно. Она с самого начала на особом положении. Выделили ее одну. Рыба-молот выделила. Фантасмагория.

Они, еще почти не знакомые между собой, уже о чем-то, перешучиваясь, трещали сороками. Что-то о безопасности, про слитые в сеть записи. Приподнятое настроение, созданное в репетиционном зале Мирошем и вечной парой Кормилин-Комогоров, передалось и им.

Наверное, стоило признать, это хорошее начало. Очень хорошее начало. Замечательное начало, а еще – театр одного актера. Вернее, актрисы. Ее театр. И пьеса с названием «Быть как все».

Спустя еще двадцать минут после ухода музыкантов из здания выбрались члены команды «Меты» – Таранич и карандаши – клавишник и ударник. Как-то забавно в голову пришло прежнее прозвище. Рыба-молот их так в то лето называла. «Вперед, карандаши, бояться потом будете». А они, кажется, и не боялись совсем. Никогда не боялись, в отличие от девочки Риты, ухватившейся за нее как за опору, что поможет выстоять сегодняшний день. Тоже смешно. Сколько в Ритиной жизни было конкурсов и достижений, чтобы попасть в Национальную филармонию, пусть и второй скрипкой. А каких-то самоучек испугалась. И вцепилась в Полину.

Или это Полина в нее вцепилась как во что-то нормальное, за что можно удержаться, если подхватит и понесет?

Замыкали процессию Боднар, Фурсов и Мирош. Первый быстро пожал приятелям руки и свинтил на парковку. Фурса на время задержался. Что-то спрашивал у Ивана? Или просто говорил? Откуда ей знать. Взгляд был прикован только к нему. Он усмехался так, как она помнила. Но улыбки не было никакой. Рылся в карманах, закуривал. Потом зачем-то толкнул Влада в плечо, но это выглядело по-дружески. И вслед за этим движением расхохотался, оглашая звуком своего бесценного голоса всю площадь перед студией. Дождавшись, пока он замолчит, Фурса покрутил пальцем у виска и поплелся, как и все, туда, где еще оставались несколько машин.

Иван все стоял на крыльце у лестницы, прислонившись к перилам. Курил, глядя прямо перед собой. И не видел ее, тогда как она почти рядом, почти близко могла его рассмотреть. Непокрытая голова. Как в ту весну, когда она увидела его под Дюком. Потертая кожанка светло-серого цвета. Дорогая, явно брендовая. Небрежно расстегнутая на этом ветру, так что видна светлая рубашка. Всегда ходил нараспашку, купался в конце ноября. И в поезде, когда все мерзли, тоже не удосужился застегнуть пуховик… Узкие темные брюки, обтягивающие крепкие бедра и ноги.

Он курил долго. И Полина потеряла счет времени, глядя на него. А потом в одно мгновение все закончилось. Залихватски потушил окурок – о подошву собственного ботинка. И двинулся к парковке. Не спеша. Медленно. Как и произносил получасом ранее: «Вполне достаточно, Полин».

Затем скрылся в темном джипе, цвет которого в свете фонарей не угадывался. Дверца хлопнула.

Наступила тишина, длившаяся еще несколько мгновений, пока Мирош не завел двигатель и не вырулил на проезжую часть.

Прошло еще бессчетное количество секунд, отсчитываемых ее сердцем. И Полина, наконец, смогла проглотить душивший ком и найти в себе силы подняться и пойти по улице.

Надо забрать машину, брошенную где-то на Льва Толстого. Или не стоит? Куда ей за руль в таком состоянии? Ладно, если сама, другие не должны страдать из-за ее неадекватности. А кто сможет назвать ее нормальной? Стоит только взглянуть – она скорее тень, чем живой человек.

Бледное лицо, бескровные губы, холодные глаза, лишенные цвета. Может быть, Стас прав? И место ей в психиатричке? Нормальные люди не ищут ответы, которых нет. Нормальные люди едут после работы домой, ужинают и смотрят киношки, а не рассматривают часами мелкие ракушки, вплетенные в тонкие ремешки.

– Значит, я ненормальная, – проговорила она и усмехнулась, заметив, как женщина, шедшая ей навстречу, обошла ее полукругом, когда услышала эти слова. А все потому что нормальные люди бегут от правды, окружая себя иллюзиями.

* * *

Пять лет он окружал себя иллюзиями, что все можно закончить одним махом. Это только садисты рубят хвост по частям. В действительности довольно одного дня, всего одного, чтобы вернуться в исходную точку. В действительности никогда ничего не заканчивается.

Сигаретным дымом, заполнявшим легкие, можно попытаться перебить запах духов, моментально въевшихся в его подкорку, когда он стоял за ее спиной и, шалея, сознавал, что снова слышит, как звучит ее голос. Пустой бравадой, исторгаемой из себя на непонятно откуда взявшемся резерве, можно отключить осознание наступившей катастрофы, когда, куда ни глянь, а повсюду ее глаза, которые смотрят куда угодно, но не на него, кроме единственного мгновения, когда их нарочно столкнули посторонние. Широкой улыбкой, нарисованной на губах, можно скрыть самое страшное, непреодолимое, невозможное желание задать вопрос, мучивший уже столько дней: что ты здесь делаешь?

Что. Ты. Здесь. Делаешь. Зорина?

Но не этот вопрос делает его тем, кто он есть в эту минуту. Тупым безвольным животным, выползшим на улицу и стоящим, прислонившись спиной к перилам.

Совсем не этот вопрос.

Тем, кто он есть, делает его то, что только сейчас он позволяет себе произнести если не ей, то хоть себе – в мыслях: «Встретились! Встретились, мать же твою!»

И Фурсов, проводивший Боднара, талдычивший после всего: «Ты как?» – едва не схлопотал за эти два слова по морде. Потому что Иван не знал, как держать себя на месте после того, как увидел, что она уходит. Первая. Раньше всех.

Они встретились! И больше никогда не смогут быть ближе, чем сейчас. Ничего не осталось.

Иван выпустил последнее облако дыма, затушил сигарету о подошву ботинка и двинулся к машине. Устроился в кресле. Несколько секунд тарабанил по коже руля пальцами, сосредоточенно глядя прямо перед собой и ни черта не видя. Потом протянул руку к бардачку.

И на ладонь его упала рапана.

Золотисто-кремовая рапана, кусочек его самого на целую жизнь моложе. Он задохнулся и прикрыл глаза. Она теплая. Шелк цвета айвори. Слоновая кость. Она дышит морем. Она поет его песни. Она пахнет соленой водой и йодом. Она…

Иван поднес раковину к лицу. Провел ею по щеке. И вытолкнул из себя глухой, болезненный выдох, опустошающий легкие. Потом, бросив раковину на соседнее сиденье, завел машину и крутанул руль, выезжая на дорогу.

Он ехал домой. Домой. От нее, от себя, ото всех.

А приехал на Оболонь, чтобы бродить по набережной до тех пор, пока не почувствует, что стало хоть немного легче дышать.

[1] Секве?нсор, секве?нсер (англ. sequencer, от англ. sequence – «последовательность») – аппаратное устройство или прикладная программа для записи, редактирования и воспроизведения «последовательности MIDI-данных», главным образом, формульных ритмических фигур и мелодических фраз (так называемых «паттернов»).


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю