Текст книги "На острове нелетная погода"
Автор книги: Иван Черных
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Шагая по аллеям, я старался воссоздать в воображении обстановку той ночи и объективно разобраться в ошибках. Как сложен современный бой! Мы многое недооцениваем, полагаемся на точность автоматических приборов, рассчитываем на помощь других.
Я отлично сознавал свою ошибку, но не мог не думать и о вине других. Пилипенко взялся отремонтировать такую сложную технику, как радиолокационная станция, фактически в полевых условиях. Разве мог он выполнить этот ремонт так, как на заводе? А Мельников разрешил, проявив при этом не расчетливость, а скорее всего – недальновидность. Так я о нем думал еще и потому, что на учениях он допустил ряд непростительных ошибок: между командными пунктами не было согласованности, в воздух посылались самолеты шаблонно, без точных предварительных расчетов.
Но что скажет на разборе сам Мельников?
И снова мы в клубе. Это самое большое здание, где может разместиться весь личный состав полка. Стены увешаны схемами и таблицами. Когда их только успели вычертить! В центре оперативная карта с нанесенной обстановкой – базами, аэродромами и стартовыми ракетными площадками. Мельников верен своим принципам: всюду аккуратность, пунктуальность, эффектность.
– …Войска синих в ночь со второго на третье мая… – Лицо Мельникова, как всегда, спокойно, но с еще большей печатью усталости и озабоченности, хотя голос его звучит тверже обычного. Он подробно объясняет обстановку, в которой развертывались летно-тактические учения, разбирает действия летчиков – тех, кто успешно справился с заданием. Хвалит нашу эскадрилью. Об эскадрилье Макеляна – ни слова. Не назвал он ни разу и фамилию Пилипенко.
«Может быть, и обо мне не вспомнит, – подумал я. – Не в его интересах показывать членам комиссии наши недостатки. Потому все внимание он и сосредоточил на положительных примерах».
– Плохо на этом учении действовали, – полковник сделал паузу, – летчики эскадрильи, где командиром подполковник Макелян.
– Я знал, что он так скажет, – буркнул Юрка.
– Почему?
– Кто-то же должен за все ответить. Вот он и нашел козла отпущения.
– А он-то где был? Третья эскадрилья – его эскадрилья…
– Двадцать первый, – назвал полковник мой позывной.
Я встал.
– Почему самовольно изменили курс и не доложили об этом на КП? Полковник холодно смотрел мне в глаза.
– Посчитал, что десять градусов – величина несущественная, не хотел отвлекать штурмана наведения.
– Благие намерения. – Полковник помолчал, о чем-то думая. Меня и восхищало его невозмутимое спокойствие, будто ничего серьезного не произошло, излило: словно перед ним был не летчик, а нашкодивший мальчишка, которого он на месте преступления схватил за ухо и держит на виду у товарищей. – А куда вы исчезли после полета? – Полковник говорил со мной на «вы», и это не предвещало ничего хорошего.
– Уехал в город. – Я тоже старался отвечать спокойно, будто не чувствовал за собой вины. Невозмутимость полковника, кажется, нарушилась, его кустистые брови взметнулись вверх, глаза удивленно округлились.
– В город? – Но полковник умел держать себя. – Хотя, собственно, удивляться нечему, – он снова говорил хладнокровно, без эмоций, – сначала бросили в бою командира звена, потом не выполнили приказ штурмана наведения и, наконец, покинули поле боя. – Полковник помолчал секунду, повернулся к начальнику штаба: – Подполковник Аникин, оформите записку об аресте на пять суток. Сегодня же отправьте. Сейчас. – Он сказал это так спокойно, будто речь шла не об аресте, а о двухдневной командировке.
Аникин нагнулся к офицеру штаба и что-то сказал ему. Тот встал и, бесшумно ступая на носках, направился к выходу; глянув на меня, позвал кивком головы.
Я пошел за ним.
Гауптвахты у нас в гарнизоне нет, есть только в Нижнереченске. Туда-то и надо было ехать.
– Эх, черт возьми, – схватился за голову мой сопровождающий, когда мы вышли из клуба. – Уже поздно. Кто же тебя там примет?
Я пожал плечами.
Мы пришли в штаб. Капитан позвонил в Нижнереченск, в комендатуру. Дежурный ответил, что прием арестованных из частей производится только до семнадцати часов.
– Вот что, – положил трубку капитан, – смывайся куда-нибудь, чтоб тебя не видели, а завтра утром зайдешь, и я выпишу тебе записку об аресте.
– А вы выпишите сейчас, – попросил я. – Я уеду в город, там переночую у знакомых, а завтра утром явлюсь в комендатуру.
Капитан подумал:
– Нет, давай уж лучше завтра. А то еще что-нибудь случится, а мне отвечать.
В город я приехал в одиннадцатом часу. Зашел к Инне в больницу. Лицо ее просияло, на щеках появились ямочки.
– Наконец-то заявился, – сказала она с усмешкой, скрывая радость. – Заходи, пока нет больных.
Я вошел в кабинет. Кругом все белое – и стол, и диван, и какие-то приборы. На Инне тоже белый халат, белая косынка на голове, из-под которой выбиваются темно-русые волосы. Белый цвет ей очень идет. Да и что ей не идет? Сколько я ее вижу, с каждым разом она кажется мне все милее.
– Что случилось? – Она провела ладонями по моему лицу. – Осунулся, бледный…
Я повернулся, и мой взгляд упал на стеклянный шкаф. Стекло отражало все, как зеркало, и я увидел свои нервно поблескивающие глаза, под которыми появились темные круги; нос выгорбился, лицо удлинилось и, кажется, действительно побледнело.
– Это пройдет, – улыбнулся я.
– А почему ты не приехал на праздник?
– Не смог. Был занят. Учения…
– Я думала, случилось с тобой что-нибудь. Второго и третьего хотела дозвониться к вам, но коммутатор почему-то не давал воинскую часть. А потом узнала, что пролетал иностранный самолет. С ним было связано?
– Не совсем.
– Ты сегодня свободен? – спросила Инна.
– Нет. Я уезжаю в командировку на пять дней. – Мне было неловко, но приходилось лгать.
– Так долго тебя не будет?
В ее больших глазах появилось огорчение.
– Ничего не поделаешь – служба.
– Во сколько поезд?
– Точно не знаю. – Я не ожидал такого вопроса. – Где-то около двенадцати.
– Ты торопишься?
– Нет… Да… Меня там ждут товарищи.:
– А почему у тебя такой печальный вид?
– Просто мне не хочется от тебя уезжать. – Мне действительно хотелось остаться с нею. Я попытался ее обнять. Она приложила палец к губам.
– Тихо, больной. На приеме ведут себя прилично. Хочешь, я отпрошусь тебя проводить?
– Нет, нет. Спасибо, Инна. – Я собрался уходить. – Мне еще надо зайти в штаб.
– Когда ты вернешься?
– Числа шестнадцатого.
– Так нескоро, – огорченно вздохнула Инна. – Ты потом зайдешь?
– Обязательно.
Глава третья
АРЕСТДумы, думы… О чем только не передумал я за эти дни, показавшиеся мне целой вечностью!
В камере нас три человека: я, лейтенант-артиллерист и капитан-танкист. Лейтенанта посадили за опоздание на дежурство, капитана – еще за какие-то погрешности. На два часа нас ежедневно выводят на улицу, во двор, отрабатывать строевой шаг, остальное время находимся в камере. Лейтенант и капитан не унывают. Они из хлеба сделали шашки, на бумаге нарисовали доску и с утра до вечера сажают друг друга в сортир.
Я в игре не принимаю участия. Либо хожу из угла в угол, либо, облокотившись на подоконник, смотрю сквозь решетку во двор комендатуры.
Думы, думы… Я ни на минуту не мог избавиться от мыслей о происшедшем. Образ Мельникова стоял у меня перед глазами, а его хрипловатый равнодушный голос звучал в ушах, и порою гнев и отчаяние распирали мою грудь. Вот каким оказался мой кумир, этот красивый, подтянутый полковник, завидно невозмутимый, пунктуальный и аккуратный во всем, располагающая внешность – и холодная бесчувственная душа. С каким спокойствием и равнодушием он объявил мне пять суток!
Но не за арест меня душила обида… Наказал меня Мельников справедливо: уехать из гарнизона во время учений – все равно что покинуть в разгар сражения поле боя. Поступил я безрассудно, а за ошибки надо платить. Обидно было за свою незрелость, самонадеянность. Я-то считал: класс покажу на учениях, жалел, что не мне довелось атаковать «дельфина»… Всюду ошибки.
Мельников оказался совсем другим человеком, каким представлялся нам поначалу. Его консерватизм в тактике воздушного боя рано или поздно должен был сказаться на боеготовности. И сказался: «дельфин» ушел безнаказанно, на летно-тактических учениях атакован свой самолет. Разные случаи, происшедшие в разное время с разными людьми. А причина одна – недоученность. Конечно, если бы на перехват «дельфина» взлетел сам Мельников или, скажем, Синицын, нарушитель, несомненно, был бы сбит. Но на то Мельников и командир, чтобы учить подчиненных тому, чему научили его. А он ко всем, кроме себя, относится с недоверием, особенно к нам, молодым. Когда я высказал мнение насчет «меча» и «щита», он не пожелал даже говорить на эту тему: яйца курицу вздумали учить. Или мой ночной перехват. Мельников был против того, чтобы молодые летчики участвовали в летно-тактических учениях. Он не доверял нам и, когда меня подняли на перехват, решил послать еще один истребитель для гарантии. Вот и поплатился за недоверие. Правда, больше всех поплатился пока я, но, по всей вероятности, Мельникову это тоже даром не пройдет. Члены комиссии видели, как проходили учения, и многое, наверное, поняли. Интересно, понял ли свои ошибки Мельников? Судя по последним событиям, он настолько самоуверен, что свои действия и решения считает непогрешимыми, а все неудачи полка объясняет ошибками других.
С гауптвахты я вышел в субботу. Когда уходил туда, не везде еще растаял снег, а теперь – весна в разгаре. На газонах зеленеет травка, почки набухли и лопаются, вот-вот покажутся листики. Солнце висит высоко над крышами домов и печет по-летнему. Я несу шинель на руке, на голове шапка. Чувствую себя не совсем приятно: на меня оглядываются прохожие, смеются мальчишки. Но ничего не поделаешь! На душе по-прежнему муторно. Стараюсь заглушить прошлое думами о встрече с Инной. Время – двенадцать часов. Она кончает работу в три. Я решил подождать ее. Переночую в Нижнереченске, а в Вулканск поеду завтра вечером.
Я стоял на автобусной остановке, напротив больницы, поджидая Инну. Вот она легко сбежала по ступенькам и, пересекая улицу, направилась прямо ко мне. Она увидела меня.
– Ты?
Брови ее приподнялись, глаза засветились радостью.
– Нет, не я.
Она взяла меня под руку.
– Пройдемся. А почему у тебя снова кислый вид? – спросила она, едва мы отошли от остановки. – Неприятности?
Я усмехнулся:
– Если рассматривать твой вопрос с философской точки зрения, то жизнь человеческая от начала и до конца состоит из неприятностей. Приятными бывают лишь мгновения.
– Я тебя понимаю, можешь не рассказывать, – сказала Инна. – Служба есть служба.
Я не стал ее переубеждать, чтобы не бередить душу разговорами о моих неприятностях.
Мы дотемна гуляли по городу, ходили на набережную. Река уже очистилась ото льда и разлилась по противоположному берегу, затопив островки, кустарник, низкорослые деревца… В вечерних сумерках она казалась глубокой и бескрайней – как море, движения воды не замечалось; было тепло и тихо. Утихло и у меня на сердце. Я держал Инну за руку, забыв о всех невзгодах.
А когда я проводил ее домой и собрался уходить, мысли мои невольно перенеслись в полк. Завтра снова встреча с Мельниковым, с Синицыным. И на душе снова заскребли кошки.
Инна заметила перемену моего настроения.
– Зайдем ко мне, – предложила она.
Умная, милая Инна!..
Мы долго стояли у окна, молча вглядываясь в ночную темноту, словно желая увидеть там свою судьбу. Инна подняла на меня свои глаза, большие, ласковые и доверчивые. Они сияли. Вдруг она обвила мою шею руками, губы ее прильнули к моим. Я обнял ее, ко Инна тут же отстранилась и сказала твердо:
– А теперь спать…
Утром мы вместе готовили завтрак, ели, весело болтая о всяких пустяках. Мне казалось, что мы давно уже живем вот так под одной крышей.
В одиннадцатом часу мы оделись, решив пройтись по городу. Я попросил у Инны щетку для обуви и вышел на площадку. За пять суток, проведенных на гауптвахте, мои сапоги так потускнели, словно переживали вместе со мной. Внизу послышались шаги.
– На четвертом?
Я узнал голос Дуси.
– На четвертом.
Это уже говорил мой друг Лаптев.
– А если мы не застанем их дома? – спросил Геннадий.
Я подхватил крем, щетку и поспешил в комнату.
– К тебе гости, – предупредил я Инну.
– Какие? – удивилась она.
– Дуся, Геннадий и Юрка. Подшутим над ними? Я спрячусь.
– Иди на кухню.
Резко и настойчиво зазвонил звонок. Инна открыла дверь. Послышались приветствия, шутки, любезности…
– А где Борис? – Юрка, наверное, осмотрел всю комнату.
– Его нет. – Голос Инны был несерьезен, лгать она не умела.
– Выходи сейчас же! – скомандовал Лаптев. – Я прибыл за тобой с конвоем. Синицын приказал доставить тебя живым или мертвым. Он еще вчера звонил в комендатуру.
Я поспешил выйти: Юрка мог выдать, где я находился.
– А чего он волнуется? – поздоровавшись, спросил я у Юрки. – Я только вчера вернулся из командировки.
Юрка меня понял. Дуся глянула на Геннадия, улыбнулась глазами – тоже поняла.
– Он ждал, что ты в этот же день явишься к нему и доложишь. Таков порядок в вашей «академии».
– Слишком многого он хочет. Доложу завтра. Вчера была суббота, а сегодня выходной.
– Он считает, что ты в командировке достаточно отдохнул, и назначил тебя на сегодня в наряд начальником караула.
Я еще раз пожалел, что попал в первую эскадрилью.
– Не унывай, – толкнул меня в бок Юрка. – Ты не одинок. Я тоже сегодня заступаю на ответственный пост – дежурным по пищеблоку. Так что кормить буду тебя по сверхреактивной норме.
Инна была рада, что заехала Дуся. Они уже говорили о своих заботах.
– Я завидую тебе. – Дуся листала какой-то медицинский учебник. – Знать все болезни, как их лечить… Так интересно! И ты все время с людьми. А я каждый раз жду воскресенья как большого праздника. И так всю жизнь. Раньше ждала, чтобы отдохнуть от работы. За неделю так, бывало, в поле намаешься!.. А теперь – от безделья. Ведь целыми днями одна. И заняться нечем. Дома хоть хозяйство было, а тут даже кошки нет. А когда он летает, кивнула Дуся на Геннадия, – так места себе не нахожу.
– А почему бы вам не устроиться на работу? – спросила Инна.
– Да я хотела, а Геннадий не разрешает.
– Почему? – удивилась Инна.
Геннадий поморщился:
– Куда она может устроиться? Официанткой?.. Да и зачем? Что, денег не хватает?
– Но дело разве в деньгах? – возразила Инна. – Человек сыт не хлебом единым. Труд для него – потребность. Ведь вы не смогли бы жить, ничего не делая? А ее держите.
– Вулканск – не Нижнереченск, – ушел от прямого ответа Геннадий. – У нас большинство жен офицеров не работают. И ничего, не плачут.
Он повернулся к нам, не желая продолжать этот, видимо, не раз происходивший между ним и Дусей, разговор. Насколько я знал, причина совсем не в том, что в гарнизоне трудно устроиться на работу. Просто Геннадий стыдился, что Дуся не имеет ни образования (она окончила всего семь классов), ни специальности. Сказать ему об этом – значило коснуться больного места. И я решил пойти на хитрость.
– Геннадий живет домостроевскими правилами: моя квартира, моя жена, моя воля. Собственник. Что с него возьмешь!
Он отделался шуткой:
– Так и в Библии записано: жена да убоится мужа. Ты лучше подумай, как добираться будешь до Вулканска. Автобусы сегодня переполнены.
– Доберемся, – уверенно ответил Лаптев. – Поедем в два тридцать.
– Зачем так рисковать? Можете не сесть.
– Сядем, – твердо сказал Юрка.
Беда не приходит в одиночку.
На вокзал мы поехали в два часа вдвоем с Юркой. Геннадий с Дусей остались в городе, чтобы сделать кое-какие покупки.
В автобусе народу немного. Я сел у окна, Юрка – рядом.
– Комиссия из Москвы была? – тихо спросил я.
– Была. Два дня, как уехали. Разгон москвичи дали правильный. У нас в эскадрилье вскрыли завышение оценок, липовых отличников, приписки налета при оформлении документов на классификацию. В общем, Седой наш крепко погорел. Отстранили. Временно командует Фирсов.
– А Мельников?
– Мельникову что? Как-никак полк был не на плохом счету, восьмой год без аварий и происшествий.
– А какой ценой это достигалось?
– За упрощенчество и перестраховку ему, конечно, ответ держать придется. В общем, вывод начальники кое-какой сделали. И еще вот какая новость: скоро получим новые самолеты. Данные! – Юрка закрыл глаза и чмокнул губами. – Закачаешься! Вместо пушек – ракеты «воздух – воздух». Вот это машина! Представляешь?!
– Представляю. Возьмут ли нас?
– Хэ, – усмехнулся Лаптев. – А почему нет? Да, кстати, у вас в эскадрилье меньше всего недостатков. Говорят, вы первые поедете на завод переучиваться.
– Надо полагать, – гордо ответил я. – Синицын хоть и крутой, а дело знает. Не зря же вы нашу эскадрилью «академией» зовете.
Народ в автобусе прибывал. Рядом с Юркой встали трое парней в широких, свисающих с плеч, коротких пиджаках. От них несло водкой. Впереди освободилось место, один из них сел, второй прошел вперед, а третий, здоровенный детина с полным лицом, облокотился на Юркино плечо. Лаптев высвободился и с возмущением взглянул на детину. Тот ухмыльнулся и демонстративно снова положил руку на погон.
– Уберите руку. – Юрка резко стряхнул его локоть.
– Не чирикай, птенец. – Детина выпрямился и неожиданно ударил Лаптева в лицо. Юрка не заставил ждать сдачи, в ту же секунду левой рукой снизу нанес ответный удар в челюсть обидчику. Детина рухнул на противоположное сиденье, смяв сидевших там женщин. Раздался визг и крики. На помощь детине бросились его дружки. Мы выскочили в проход и приготовились к защите. Первым против нас стоял долговязый парень. Детина оказался оттесненным, но рвался вперед, мешая своим дружкам. На некоторое время создалась заминка.
– Успокойте своего друга, – спокойно, но внушительно сказал я.
– Бей их! – заорал детина.
Подхлестнутый выкриком, долговязый замахнулся, но я парировал удар и заломил ему руки назад. Второй хулиган ударил меня в лицо. Его скрутил Юрка. Мы стиснули их, загородив проход и преградив путь наступления третьему.
Автобус мчался без остановок прямым сообщением к милиции. Хотя помимо нас в автобусе находились другие мужчины и парни, никто из них не пытался прийти нам на помощь. Некоторые смотрели на драку с удовольствием. Лишь женщины продолжали истерически визжать, словно тумаки и удары сыпались на них.
Детина, воспользовавшись тем, что руки наши были заняты, то и дело доставал нас кулаками, но ему мешали, и удары были слабыми. Тогда он решил пробраться к нам через сиденья. Но тут автобус резко остановился, в распахнутые двери вскочили два милиционера.
– Пройдемте в отделение, – приказали они нам всем.
– Простите, – подошел я к старшему по званию, – мы спешим на дежурство, через десять минут уходит наш автобус.
– Вам надо дать объяснение.
– Что объяснять? Разве вы не видите – они пьяные. Вон тот, здоровый, ударил моего товарища. С того и началось.
– Они, родимый, не виноваты, – вступилась за нас пожилая женщина. – Ты вон тех веди.
– Тех обязательно, гражданка, – заверил милиционер.
Как из-под земли вырос маленький бледнолицый капитан с красной повязкой на рукаве. Комендантский патруль.
– Что здесь произошло? – Он глянул на наши лица. Они выглядели не совсем прилично: у меня вздулся под глазом синяк, у Юрки была рассечена губа.
– Подрались, не видишь, что ли, – сострил кто-то из мужчин.
– Прошу со мной. – Капитан козырнул.
– Куда с вами? – раздраженно спросил я. – Спрашивайте с тех, кто виноват, а нам некогда. Пойдем, Юра.
– Товарищи лейтенанты! – крикнул капитан, едва мы сделали шаг. – Я вам приказываю!
– Поймите, – повернулся я к нему, – мы опаздываем на дежурство! Сейчас отходит автобус.
– Меня это не касается, – невозмутимо отрезал капитан. – Пройдемте в комендатуру, там разберемся. Здесь недалеко.
– Никуда мы не пойдем. Поехали, – кивнул я Юрке. «Не будет же он применять к нам силу», – подумал я.
– Товарищи солдаты! – крикнул капитан. К нам, смущенно улыбаясь, подошли два солдата.
Милиционеры давно увели хулиганов. Теперь толпа зевак окружила нас. Лучше было подчиниться.
Комендант – приземистый подполковник, расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Капитан четко, как прилежный ученик, зазубривший урок, доложил, что задержал нас потому, что мы устроили драку с гражданскими лицами, при задержании пытались не выполнить приказ, пререкались.
– Особенно вот этот. – Капитан указал на меня.
Подполковник повернулся к нам, важный, суровый, окинул с ног до головы грозным взглядом.
– Пьяные?
– Никак нет!
Юрка щелкнул каблуками и приложил руку к фуражке. В глазах его играли чертики. Видимо, комендант своей напускной суровостью смешил его. Но мне было не до смеха.
– А это что? – ткнул подполковник пальцем, указывая на ссадину на моем лице.
– Следы самозащиты, – четко ответил Лаптев. – Вы позвоните в железнодорожную милицию, и вам скажут, кто виноват.
– Хорошо, мы разберемся, – сказал подполковник и повернулся к капитану: – Доложите подробнее, как было…
Ответ капитана прервал вбежавший в кабинет запыхавшийся мужчина лет пятидесяти, с испуганным лицом.
– Беда, Павел Иванович, – от двери начал он. – Машина с моста свалилась.
– Как так? – Подполковник недоуменно уставился на него.
– Да вот так. Возвращались с рыбалки, а сынок ваш… дай, говорит, поучусь. Ну я, дурная голова, и дал ему… Все хорошо было. А на мосту… Еле выплыли. Вот переоделся и к вам. Машина цела, удачно упала. Только как вот теперь вытащить ее? Вода ледяная.
Пока шофер рассказывал, подполковник нервно расхаживал по кабинету.
– Как же быть? – растерянно спросил он, позабыв о нас.
– Выход есть, – вдруг сказал Лаптев.
Что он задумал? Я искоса глянул на нею. Юрка, как всегда, был весел и непроницаем.
– В городе есть отряд водолазов, – после небольшой паузы продолжил Юрка. – Надо поехать туда и договориться с кем-либо. У вас какая машина?
– ГАЗ-69, – ответил подполковник.
– Так ее вытащит любой грузовик, главное – трос зацепить.
– Верно, – обрадованно согласился подполковники заторопился: – Товарищ капитан, запиши их фамилии и – на все четыре стороны…
Юркина находчивость спасла нас от гауптвахты, но не спасла меня от немилости Мельникова.
В комендатуре записали наши фамилии, номер части и отпустили. Мы бегом кинулись на автобусную остановку. Приехали к вокзалу. Времени было двадцать минут четвертого. Развод караулов в пять. Мы рассчитывали уехать на такси, но злой рок преследовал нас и здесь. Ни одной машины!
Мы выехали на автобусе в четыре часа дня и опоздали на сорок пять минут. Развод уже произвели. На мое место назначили другого. Дежурный по части передал, чтобы я позвонил Синицыну. Юрка пошел в столовую. У него все обошлось благополучно: старый дежурный терпеливо ждал его и никому не докладывал.
Я позвонил Синицыну.
– Завтра будем разговаривать, – коротко бросил он и повесил трубку.
Утром меня вызвал Мельников.
– Что вы теперь скажете? – Он говорил все так же спокойно. – Хорошо разукрасили. Не успел выйти с гауптвахты. Ни в воздухе, ни на земле от вас покоя нет.
– Не от меня это зависело.
– А от кого? От меня? Или все вас обижают, такого паиньку мальчика?
– Да нет… – я понял, что доказывать ему бесполезно, – пока еще каждому обидчику я могу дать сдачи.
– Ага, и тут, значит, герой. Ну вот что, герой. Понянчился я с тобой, хватит. Судить будем. Судом офицерской чести.
Комендант все же сообщил, что мы были задержаны и за что.
