Текст книги "На острове нелетная погода"
Автор книги: Иван Черных
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
Разбудило меня странное пыхтение и кряхтение, будто в комнате возились дюжие борцы. Я открыл глаза. Юрка, упершись головой в коврик, мял и без того свою бычью шею. Я выругался.
– Хватит дрыхнуть, – поднял Юрка свое кумачовое лицо. – Надо ночью спать, а не звезды считать.
– Иди к черту.
Он набрал в стакан воды, плеснул на меня:
– Холодная вода хорошо укрепляет нервы.
Спать больше не хотелось. Я встал.
– Давно бы так, – сказал Юрка. – Давай физзарядкой заниматься.
Он обхватил меня крепкими, как клещи, руками. Маленький, толстый, но упругий, он никак не давал взять себя в полную силу и теснил меня к кровати. Это ему удалось. Он напрягся и швырнул меня на матрац. Падая, я успел поймать его за голову, крутнул под себя. Мы свалились с кровати и покатились по ковру. В дверь забарабанили.
– Что тут у вас происходит? – Дежурная по гостинице пристально смотрела на нас. Мы рассмеялись.
– Это вот он виноват, – свалил на меня Юрка – Ночь гуляет, а днем не добудишься.
– А-а, – поняла дежурная. – А я уже хотела в комендатуру звонить.
Мы позавтракали и договорились, что встретимся в гостинице в три часа дня. Я приду с Инной, а Юрка со своей знакомой. Он сел в такси и укатил. Торопиться было некуда, в моем распоряжении имелся целый час, и я пошел пешком по тем улицам, по которым вчера бродил с Инной, перебирая в памяти наш разговор.
День выдался исключительный: тихий, солнечный, со слабым морозцем. Я шел неторопливо, мысленно представляя встречу с Инной. Теперь я не сомневался, что она любит меня. Ее интерес к моей профессии, беспокойство за мою судьбу, наконец, поцелуй убеждали меня в этом. Я чувствовал себя счастливее Тесея, покорившего гордую Антиопу, царицу амазонок. Ноги сами несли меня по ступенькам.
Вот и дом, в котором живет Инна. Ее комнатка на четвертом этаже. Поднимаюсь по лестнице и слышу, как учащенно бьется сердце. Где-то наверху отворилась дверь.
– Ты не заблудишься в нашем городе? – узнаю насмешливый голос Инны.
– Как-нибудь сориентируюсь, – ответил шутливо мужской голос.
Мои ноги словно пристыли к ступенькам. Мимо меня легкой походкой шагал вниз мужчина в каракулевой папахе. Лицо его сияло от счастья. На меня он даже не обратил внимания.
Все случилось так неожиданно, что я был просто ошеломлен.
До слуха моего явственно доносились удаляющиеся шаги. Скрипнула дверь наверху, затем хлопнула внизу, и все стихло… С минуту я стоял в растерянности, не зная, куда идти, вверх или вниз. Значит, этот мужчина в папахе, о котором я никогда у нее не спрашивал, но который всегда стоял между нами, здесь. Почему же она не сказала мне? А может быть, он приехал утром? Нет, поезда в Нижнереченск приходят только вечером. Знала, что он приедет, поэтому и не позволила мне вчера зайти к ней… Видимо, рано я пришел сегодня.
Я повернулся и зашагал прочь.
К трем часам возвратился в гостиницу. Юрки еще нет. Подхожу к книжному киоску и бесцельно рассматриваю книги. Из головы не выходит встреча на лестнице, в ушах звенит насмешливый голос Инны: «Ты не заблудишься в нашем городе?» Кто он ей? Кто бы ни был, во всяком случае, более близкий человек, чем я. А со мной она забавлялась, как с мальчишкой. Входная дверь распахнулась с треском: Юрка, как всегда, торопился.
– А где Инна? – спросил он, оглядывая вестибюль. – Э-э, да и вид у тебя кислый. Что случилось?
– Ничего особенного.
– Понятно. Я предупреждал тебя, – сказал Юрка. – Все они одинаковы. И все же без них было бы скучно. Не принимай близко к сердцу. Жизнь наша не так уж длинна, чтобы переживать из-за всякой чепухи. Едем со мной.
Мне было все равно, и я согласился.
Около гостиницы Юрку поджидало такси, в котором сидела, кутаясь в чернобурку, крашеная блондинка лет двадцати восьми.
– Мой друг Борис, – представил меня Юрка. – Летчик высшего класса. А это Люся, подруга дней моих суровых. – И, повернувшись к шоферу, скомандовал: – К «Северу».
Через пять минут такси остановилось у ресторана.
– Что мы будем здесь делать? – кокетливо спросила Люся.
– Да, что? – переспросил Юрка и тут же ответил: – Съедим вначале райское яблоко. Кстати, мы с ним еще не обедали, – кивнул он на меня. – А мне не есть никак нельзя: малокровие. Составьте нам, пожалуйста, компанию.
Люся не заставила себя упрашивать, первая поднялась с сиденья.
Почти все столы были свободны. Мы расположились в дальнем углу, в самом укромном местечке.
– Какое вино вы пьете? – спросил Юрка у Люси, протягивая ей меню. – Что будете заказывать?
Люся кокетливо пожала плечами.
– Отлично. Тогда позвольте распорядиться мне. Девушка! – позвал Юрка официантку. – Пишите: бутылку шампанского, три икры, триста конфет «Мишка на Вулкане»…
– Чего, чего? – Официантка недоуменно уставилась на Юрку.
– Простите, опечатка. «Мишек на Севере» триста, три шашлыка, лимон не забудьте и поставьте запятую.
– В следующий раз я вам не доверюсь, – погрозила ему Люся, когда официантка ушла.
– Точно, в следующий раз. А сегодня положитесь на меня.
Юрка болтал без умолку. Я не принимал участия в разговоре, но, чтобы не выдать своего настроения и не портить компанию, поддерживал Юркины тосты. Неужели Юрка прав: Инна такая же, как его Люся? Нет. Инна ни в чем не виновата. Кто для нее я? Случайный знакомый, и только. Она красива, образованна, он – человек ее круга. Доцент, а то и профессор… На что я надеялся?
Юрка был похож на ресторанного завсегдатая, на самом же деле за три года курсантской жизни я ни разу не видел его нетрезвым. Просто такой разбитной человек, которого куда ни посади, он всюду как дома.
Люся мне не нравилась. Я решил избавить Юрку от ее общества и предложил уйти, ссылаясь на службу.
– Соскучился по нашей дыре? – не понял Лаптев. – Или по Синицыну? Успеешь завтра выслушать его нравоучения. Поедем утром.
Спорить с Юркой, когда он заупрямится, бесполезно, да и настроение у меня было не такое, чтобы переубеждать его.
– Как хочешь. Жду тебя в гостинице…
Я простился и ушел. В номере, ожидая друга, прилег на диван и не заметил, как уснул. Утром, глянув на его пустую кровать, я забеспокоился: как бы не опоздал на автобус. В девять мы должны быть в Вулканске на построении, иначе не оберешься неприятностей.
Больше я спать не мог. Встал, сунул голову под кран с холодной водой. Решил освежиться и отправиться на поиски Юрки. Но только намылился, как дверь распахнулась, на пороге появился он сам. У меня отлегло от сердца. Я открыл кран до отказа.
Юрка хлопнул меня по спине тяжелой рукою.
– Поторапливайся, соня…
На улице ветер чуть ли не валил с ног, обжигал лицо. Небо затянуло облаками. Мы стояли на остановке и ждали автобуса на вокзал, чтобы там взять такси. Стояли довольно долго, ноги начали пристывать к сапогам.
Наконец подошел автобус. Он почти пуст. Мы почувствовали облегчение.
На привокзальной площади без труда нашли такси, но шофер, едва услышав про Вулканск, замахал руками:
– Ни за какие деньги. Чтоб зимовать там?
Мы упрашивали, грозили написать жалобу – не помогло!
– Чтоб ты радиатор заморозил, кот ленивый, – пожелал ему Юрка и потянул меня к другой, только что подъехавшей машине. – Сейчас мы уедем, только ты молчи.
Он спросил, свободна ли машина, и, получив утвердительный ответ, сел как в свою собственную. Я последовал его примеру.
– Поехали, – скомандовал Юрка. – По Речной.
«Волга» помчалась по центральной улице.
– На Невельской свернете направо.
– А теперь? – после поворота спросил шофер.
– А теперь прямо до Вулканска, – невозмутимо ответил Юрка.
Шофер затормозил и остановил машину.
– Да вы что, ребята, смеетесь? – умоляющим голосом сказал он. – Метель вот-вот начнется, как я оттуда вернусь?
– Метель будет во второй половине дня. – Юрка возразил так твердо, что даже я поверил ему. – Ты хорошо заработаешь. – Достав десятку, он втиснул ее в руку шофера. – Да оттуда возьмешь пассажиров. Жми только покрепче. Человек на боевое дежурство опаздывает, – кивнул он на меня.
Шофер включил скорость. И все же мы опоздали: личный состав уже выстроился на линейке. Майор Синицын проводил меня суровым взглядом. Наш командир эскадрильи не понравился мне с первой встречи: сухой и педантичный человек, кроме службы и полетов ничего не желающий знать. Знакомство со мной он начал с проверки, чему меня научили в училище и чему недоучили, сразу же предупредил, что порядки в эскадрилье жесткие, нарушения их он не потерпит. Читал нравоучения, будто первокласснику, впервые пришедшему в школу. Я тогда пожалел, что пренебрег советами и не попросился в третью эскадрилью, которой командует подполковник Макелян.
От Макеляна никто не слышал грубого слова, окрика. С летчиками он живет душа в душу, наказывает редко, предоставив право решать дисциплинарные вопросы своему заместителю и командирам звеньев. С офицерами и солдатами он разговаривает по-товарищески, поэтому подчиненные делятся с ним самыми сокровенными тайнами. Макелян умеет хранить их. В своем кругу летчики называют его Седым за серебристые волосы. Поседел он рано, лет двадцати восьми, и все в полку знали почему.
Однажды, когда Макелян был еще инструктором в училище, к нему на аэродром пришел восьмилетний сынишка и стал просить, чтобы отец покатал его. Макелян должен был лететь на учебном самолете. Посадил он сына в заднюю кабину и стал кружить над полем, где работали женщины. Те озорно помахали ему платками: давай, мол, к нам. Заиграла кровь в Макеляне, пороховым зарядом вспыхнул его южный темперамент. Забыв про все на свете строгий приказ, запрещающий пилотаж на малой высоте, то, что в задней кабине находится сын, не пристегнутый ремнями, – он перевел самолет в крутое снижение. Разогнав машину, у самой земли сделал одну бочку, другую. И вдруг вспомнил про сына. Сердце у него замерло… Обернулся – в кабине пусто. Он сразу пошел на посадку, тут же, в поле. Сел, выключил мотор и, не зная, куда бежать, где искать сына, дрожащими ногами ступил на землю. В это время сын вылез из кабины и как ни в чем не бывало спросил: «Что, пап, прилетели?»
Оказалось, когда отец стал бочки крутить, сын согнулся в три погибели, уцепился ручонками за сиденье и не поднимал головы от страха, пока отец не выключил мотор.
Из того полета вернулся Макелян седым. Эту историю он не скрывал и нередко сам рассказывал ее в кругу летчиков…
Когда строй распустили, Синицын позвал меня в штаб эскадрильи.
– Вот что, товарищ Вегин, – сурово начал он. – С красивой девушкой встречаться, безусловно, приятно, но ночевать надо дома. И если бы сегодня были полеты, вас к самолету я не подпустил бы. Учтите это на дальнейшее.
После занятий ко мне подошел Юрка:
– Ну как?
– Получил предупреждение, что в следующий раз буду отстранен от полетов.
– Серьезно? Синицын?
– А кто же!..
– Вот академик! Говорил тебе, просись к нам. Я, как услышал, что вашу эскадрилью академией величают, сразу понял, в чем дело. А наш Седой только посмеялся. Что, говорит, Лаптев, не выспался?
В комнату вползают сумерки. Ветер бьет в стекло и жалобно скулит. На душе тяжело и тоскливо: я не могу отогнать дум об Инне. Почему она так сделала? Зачем ей надо было затевать эту жестокую игру? Прошло четыре дня с тех пор, когда мы стояли у подъезда ее квартиры, но мне кажется, что я все еще чувствую на губах ее поцелуй и слышу ее дыхание. Почему она так запала мне в душу? Ведь знаю я ее немногим более трех месяцев, а если брать дни, когда мы встречались, их не наберешь и десятка.
Сегодня я встал рано – летал на стрельбы по наземным целям. Готовился старательно, хотелось доказать Синицыну, что не такой уж я мальчишка, как он считает. Но еле вытянул на четверку. Поздно отыскал цель. Ориентиров никаких, а тут еще надо выполнить противозенитный маневр. Третья эскадрилья снова показала лучшие результаты. Почти все летчики отстрелялись на «отлично». Юрка тоже. Он на хорошем счету, командир эскадрильи ставит его в пример. А на меня Синицын все еще смотрит исподлобья и изучающе, никак, наверное, не раскусит. Зато я его раскусил: ему в пехоте учебным взводом командовать бы. Летчики есть летчики.
После полетов лег отдохнуть, думал, забуду все земные неприятности. Но сон так и не пришел.
Инна, Инна! Она стоит у меня перед глазами, тревожит сердце. И все же злость на нее пропала. Я думаю о случившемся с тоской и сожалением: минуты, проведенные с нею, самые дорогие для меня и самые памятные.
За стеной забренчала гитара: Юрка тоже тоскует. Я встал, оделся и зашел к нему. Лаптев полулежит в постели, наигрывает: «И месяц погас, и лучи догорели…» Сосед его, Петр Кочетков, читает книгу. Я поздоровался.
– А, Борис, – Кочетков отложил книгу. – Здорово, здорово. Ну, как мы сегодня вашу «академию» обставили? Неплохо?..
– Заткнись, Петух, – оборвал его Юрка. – В глаза постыдился бы людям смотреть, а он хвастается.
– Это почему?
– Потому. Я говорил тебе. – Юрка был хмурый и задумчивый. Таким я видел его редко, очень редко.
– А ты думаешь, они не так делали? – приподнялся Кочетков.
– Спроси…
– Ты, Борис, сколько заходов на полигоне сделал? – спросил Кочетков.
– Два, – ответил я.
– Холостых?
– Нет, со стрельбой.
– А холостых?
– Холостых у нас никто не делал.
– А теперь скажи, сколько ты сделал? – в упор глянул на Кочеткова Юрка.
– Столько, сколько и ты. – Кочетков, как всегда, был невозмутим. – Мишени надо было посмотреть!
– А им не надо? – Лаптева злила его невозмутимость.
– Так кто ж им не велел?
– Совесть… и сознание, что они учатся воевать, а не оценками козырять. Из нас никто не стал делать противозенитный маневр, а они делали. Все до одного!
– Знаешь, что я тебе скажу, – возразил Кочетков. – В современной боевой обстановке против самонаводящихся ракет этот маневр что мертвому припарка.
– Тогда зачем вообще учиться стрелять, летать? Все равно от нас толку не будет, так, по-твоему?
– Ты недалек от истины, – согласился Кочетков. – По-моему, самолеты в современной войне – неэффективное оружие…
– Точно! – Юрка отбросил гитару, встал. Лицо его было багровым. – Неэффективное. С такими летчиками, как ты. Пойдем, Борис, поужинаем. А то Петух не такие еще песни начнет кукарекать.
Мы шли молча, погруженные в свои думы, не глядя друг на друга, будто во всем виноваты сами. Откровение Кочеткова было для меня большой неожиданностью. Как мог такое позволить Макелян, командир лучшей эскадрильи! А может, прав Кочетков, что время авиации отходит и самолеты станут скоро музейными реликвиями? Ракеты летают быстрее и выше, удары их мощнее. Но разве можно решить ракетами все те задачи, которые выполняет авиация? Конечно, нет. Взять хотя бы разведку вражеских объектов, переброску войск. Нельзя ракетой отыскать малоразмерную цель и тут же поразить ее. А может быть, уже что-то изобретено? Ведь техника ныне развивается такими темпами, что о новинках мы узнаем спустя несколько лет. Что мы знали в школе о счетно-вычислительных кибернетических машинах? А они уже были изобретены. Машины считают, машины прогнозируют, машины решают. Машины, машины, машины… Насколько они облегчают труд человека и насколько усложняют жизнь! Новая техника – новые проблемы…
На пути в столовую нам повстречалась Дуся – нарумяненная морозом, на ресницах и выбившихся из-под пухового платка волосах – иней. Она несла сумку с продуктами.
– А Геннадий где? – с напускной суровостью спросил Юрка, и его глаза, минуту назад злые, засветились лаской.
– У Гены столько работы!.. – заступнически сказала Дуся. – Отдохнул с часик после полетов и за книги. Завтра, говорит, новую тему проходить будут.
– Ах, варвар, ах, троглодит! Так эксплуатировать жену! – Юрка забрал у Дуси сумку. – Ну-ка идемте я поговорю с ним как мужчина с мужчиной.
Дуся смущенно улыбалась, не понимая, шутит Юрка или серьезно готовится устроить Геннадию головомойку за невнимание к ней.
– Он ни при чем, – продолжала она оправдывать мужа. – Это я сама пошла в магазин, чтобы не мешать ему. Понемногу, понемногу и вот целую сумку всякой всячины накупила. И зачем столько, сама не знаю. Мне одной этих продуктов на месяц хватит. Хорошо, что зима, есть где хранить, не испортятся.
Дуся охотно делилась с нами своими заботами, как с близкими подругами, с которыми год не виделась: чувствовалось, что она изрядно наскучалась, сидя одна дома, и рада поговорить с любым знакомым.
Я слушал ее, и в груди моей рождалось какое-то непонятное, необъяснимое чувство. Мне почему-то становилось жаль Дусю, хотя жалеть ее, собственно, причин не было. Геннадий – заботливый муж, хороший семьянин, и Дусю он любил. Я знал, как произошло их знакомство и женитьба. Геннадий во время последнего отпуска гостил в соседнем селе у старшего брата, тот и познакомил их. Восемнадцатилетняя черноглазая девчушка с первого взгляда покорила Геннадия. Незадолго до отъезда в часть он сделал ей предложение. Дуся, как рассказывал потом Геннадий, ничего конкретно ему не ответила, сказала: «Как батя».
Батя – властолюбивый, суровый старик, державший свою большую семью в беспрекословном повиновении, выслушал лейтенанта с гордо поднятой головой, как генерал во время чествования по случаю блестящей победы, и сказал с достоинством:
– Дуська – дивчина гарна. Шестеро их у меня, а она самая послушная и работящая. Да и ты, слыхал, хлопец добрый. Хай буде так, як вы порешили.
Что Дуся работящая, мы заметили уже давно: руки у нее широкие и сильные, как у мужчины, с загрубевшей от постоянного труда кожей. Она, как и Геннадий, с ранних лет познала почем фунт лиха. Но если Геннадия это сделало сильным и волевым, то ее – послушной, покладистой и безвольной. Целыми днями она сидит дома, пока муж на службе (знакомств водить он ей не разрешает, боясь дурного влияния некоторых легкомысленных особ), а вечером он посылает ее вместо прогулки по магазинам, а сам садится за учебники и газеты. И Дуся не только не возмущается своим заточением, она даже оправдывает Геннадия, хотя по тону ее и вот по этой сумке, нагруженной покупками, сделанными не из-за необходимости, а только из-за того, чтобы что-то делать, растянуть время пребывания на воле, видно, что счастье ее призрачное.
О чем могут говорить эти разные люди, думал я, какая общая тема может их интересовать? Геннадий – серьезный и рассудительный, с крестьянской хваткой и практичностью, Дуся – бесхитростная говорунья, доверчивая и наивная, как ребенок. Геннадий любит одиночество, Дуся же – наоборот, не может без людей. А Геннадий не хочет с этим считаться.
Мои размышления прервал Дусин вопрос:
– Ваши начальники не собираются еще раз свозить нас в театр?
– А зачем ждать начальников? – остановился у подъезда Юрка. – Сами собрались да поехали.
– Гену разве вытащишь!..
– А вы без него. Вот со мной, например. А он пусть занимается, ему полезно. Согласны?
– Правда? – вполне серьезно спросила Дуся. – А когда?
– Давайте в субботу.
– Только надо с Геной поговорить.
– Это я беру на себя, – уверенно сказал Юрка и, не спрашивая разрешения, открыл дверь Дусиной квартиры.
Геннадий сидел над конспектом, обложившись журналами и газетами. На секунду поднял на нас глаза.
– А, это вы! – И снова принялся писать.
– О знанье, знанье! Тяжкая обуза, когда во вред ты знающим дано! – процитировал Юрка и поставил перед Геннадием, прямо на конспект, Дусину сумку. – Заруби себе на носу: над Дусей я беру шефство и не позволю больше ее эксплуатировать и держать, как турецкому султану, взаперти. В субботу мы едем с нею в театр, а ты будешь конспект дописывать.
– Ладно, ладно, – согласился Геннадий. – Тебе тоже за книгу треба систы, а не в шефы набиваться. Ось побачу твою учителку и скажу, шоб вона над тобой шефство взяла. А то, мабуть, забув, в каком роци и революция звершилась…
Геннадий говорил хотя и спокойно, но видно было, что он недоволен. А Юрка того и хотел. Теперь он будет донимать его еще пуще. Чтобы положить конец их препирательству, я напомнил об ужине.
На улице было уже темно, и мы гуськом молча шли друг за другом по протоптанной в снегу тропинке. Впереди Юрка, за ним Геннадий и я замыкающим. Я думал о Дусе с Геннадием. Симпатичные, скромные, хозяйственные… В комнате у них чистота и порядок, спокойствие и благополучие. И все же что-то в их благополучии мне не нравилось. Не такого семейного счастья я бы хотел…
Глава вторая
«МЕЧ» И «ЩИТ»– Семнадцатому и двадцать первому – воздух! – раздалась команда в репродукторе.
Дятлов и я бросились к самолетам. Пока мы надевали парашюты, пристегивали кислородные маски, техники подготовили двигатели к запуску. Дятлов начал выруливать на исполнительный старт. Я пристроился ему в правый пеленг. От ураганного рева двигателей содрогнулся воздух, и наши истребители, как две пущенные стрелы, понеслись в небо. Из виду быстро исчезли серая бетонированная полоса, синие купола сопок… Под нами море бескрайнее бледно-голубое поле, сливающееся с горизонтом. Глазу не за что зацепиться, а нам надо ориентироваться, чтобы постоянно знать свое местонахождение. Но не зря Синицын гонял нас по штурманской подготовке на каждом занятии.
Я слежу за радиокомпасом, настроенным на нашу приводную радиостанцию, за скоростью и временем, мысленно произвожу расчеты.
– Двадцать вправо! – Голос в наушниках спокойный, деловитый. Это капитан Пилипенко, начальник командного пункта. Я узнаю его по голосу.
Мы доворачиваем на заданный курс. Навстречу нам бегут белые коготки перистые облака. Высота истребителей быстро нарастает, и облака остаются под нами.
– Разворот на девяносто! – командует Пилипенко.
Наши истребители словно спаренные. Я до метра выдерживаю интервал и дистанцию. Дятлов, как и Синицын, любит чистоту полета. Он хороший парень. Не кичится своим старшинством, справедлив и рассудителен. И не злопамятен, как мне говорили.
Несколько вечеров мы вместе занимались в гимнастическом зале. Дятлов отлично работает на брусьях и кольцах. Мы подружились…
– «Противник» впереди, дальность…
– Вижу, – ответил Дятлов.
Я тоже увидел серебристую точку. Мы увеличили скорость. Расстояние с каждой секундой сокращается. Теперь уже можно определить тип самолета. Это бомбардировщик.
«Противник» обнаружил погоню и перешел на снижение. Внизу облака. Если мы не успеем его атаковать или атакуем неудачно, он нырнет в них. А я еще не получил разрешения на полеты в облаках.
– Берем в клещи! – скомандовал Дятлов. – Отходи вправо.
Мы разомкнулись и с двух сторон устремились в атаку. Дятлов шел первым. Едва он приблизился на дистанцию открытия огня, как бомбардировщик круто отвернул влево. Я был наготове. «Противник» сам подставил себя под фотопулемет. Мне только того и надо. Как только он вошел в прицельное кольцо, я нажал на гашетку. Потом атаковал его Дятлов.
Мы снова сомкнулись и только стали разворачиваться на обратный курс, как Пилипенко дал новую вводную. Где-то недалеко появились новые самолеты «противника». Снова напряглись нервы, обострилось зрение. Вскоре впереди показались две белые ленточки, тянущиеся за самолетами и тут же тающие. Это идут истребители-бомбардировщики.
Сближение проходило значительно медленнее, чем с бомбардировщиком, и я подумал, что наша внезапная атака вряд ли удастся, а истребители-бомбардировщики – не слабый противник.
Однако они по-прежнему шли ровно и беспечно, не меняя ни высоты, ни скорости, ни курса. Мы уже приготовились к атаке, когда преследуемая пара внезапно, будто наскочив на что-то острое, раскололась: ведущий нырнул вниз, влево, а ведомый устремился вверх, вправо. Такой маневр истребителей-бомбардировщиков был настолько дерзок и необычен, что мы на мгновение оказались обескураженными и продолжали лететь по прямой, не зная, как поступить. Атаковать обоих сразу по сложившимся со дня рождения авиации летным законам мы не имели права: ведущий и ведомый – это неразрывная пара, «меч» и «щит». Но если мы атакуем только одного, второй тем временем успеет оторваться от нас, высокая скорость позволит ему достигнуть объекта и нанести удар. На это, по-видимому, и рассчитывали летчики истребителей-бомбардировщиков.
«Воздушный бой требует быстроты, смекалки, инициативы, поисков новых тактических приемов, особенно теперь, когда на вооружении поступают новые, более скоростные и мощные самолеты», – вспомнились мне слова начальника училища, сказанные однажды на разборе полетов. Вот их подтверждение на практике. Смекалка, инициатива, поиски… А почему бы не разомкнуться и нам?
– Семнадцатый, разреши атаковать ведомого? – запросил я.
Дятлов секунду помолчал.
– Атакуй! – наконец решительно сказал он и бросил свой истребитель вниз. Я увеличил обороты двигателя до максимальных, скорость быстро нарастала. Боевым разворотом устраняю преимущество «противника» по высоте и, настигнув его, успешно атакую. Перевожу самолет на снижение.
Дятлов не менее быстро расправился с ведущим. Мы тем же правым пеленгом направились домой.
На аэродроме нас поджидал Синицын.
– Ну, как? – спросил он у Дятлова.
– Хорошо, – ответил старший лейтенант. – Пора в сложных учить.
– Пора так пора. – Синицын достал папиросу. – Готовьтесь, товарищ Вегин, к ночным и облакам. Полетаете – и на боевое дежурство пошлем. Хватит на старичках отыгрываться.
Разбор полетов, вопреки заведенному в полку порядку, проходил не поэскадрильно, а в полковом масштабе. Проводил его сам Мельников. На этот раз он и на разборе полетов выглядел задумчивым и рассеянным. Мне невольно вспомнилась первая встреча с ним, когда я ему представлялся.
– …У нас, батенька, погода отвратительная, – говорил он, барабаня своими короткими пухлыми пальцами по столу, думая о чем-то другом. Внезапные бураны, туманы, метели, в общем, всякая чертовщина. Рядом море. Кругом сопки. По какому разряду, говоришь, окончил училище? – Он посмотрел на меня.
– По первому, – ответил я.
– Хорошо, – похвалил полковник. – Перехватчик должен управлять машиной, как игрушкой. Чистота, точность – вот в чем искусство полета. И никаких, – он сделал паузу, – вольностей. Нынче, батенька, отошли времена летать под мостом. Дисциплина прежде всего. Кстати, много взысканий привез? – хитро улыбнулся он, пристально заглядывая мне в глаза.
– Ни одного.
– Добро. Наш полк восьмой год безаварийно летает, и не на плохом счету. Третья эскадрилья у нас отличная. Не устал меня слушать? – улыбнулся он. – Я и впрямь заговорился. Откуда родом?
– Из Воронежской области.
– А я из Черниговской. Украина, – мечтательно сказал он, – край садов. Всю зиму моченые яблоки, груши. Н-да… Ну, что ж, иди к Синицыну, представляйся.
Я не придал особого значения тому, что сегодняшний разбор полетов Мельников решил сделать сам, тем более не мог подумать, что причиной этому являемся мы с Дятловым.
Мельников перечислял запланированные и выполненные упражнения, называл фамилии летчиков и давал им оценку за полет, не делая ни анализа, ни вывода. Говорил он медленно и равнодушно, и мне снова показалось, что он устал и чем-то озабочен.
Летчики сидели тихо, позевывая и глядя бесцельно в одну точку. Монотонный голос полковника действовал успокаивающе и усыпляюще, кое-кто подремывал. Я с интересом наблюдал, как клевал носом Геннадий: его карие зрачки подкатывались вверх, длинные прямые ресницы медленно смыкались, голова начинала валиться, казалось, вот-вот он стукнется носом о стол. Но Геннадий вдруг вздрагивал, вскидывал голову и неподвижно уставлялся на Мельникова. Однако ненадолго. Наверное, вчера снова допоздна просидел над учебниками.
– …Старший лейтенант Дятлов и лейтенант Вегин, – назвал наши фамилии Мельников. Мы встали. – Сидите, сидите, – махнул рукой полковник. Перехват. «Хорошо». – Он помолчал. – Но можно было бы поставить и отлично, снова пауза, – и «плохо». «Отлично» – за взлет, набор высоты, посадку и за первый перехват; «плохо» – за второй. Лейтенант Вегин в бою покинул своего ведущего. Правда, Дятлов утверждает, что сделано это было с его разрешения, тогда тем хуже для обоих. Во время войны такое новаторство стоило бы кому-то жизни. Если бы в воздухе оказались еще самолеты противника, они посбивали бы их поодиночке… как цыплят… – И он стал рассказывать случай, свидетелем которого был.
Я слушал его с недоумением. Неужели он, опытный командир и летчик, не раз встречавшийся с врагом в настоящем воздушном бою, летавший не на одном типе самолетов и, безусловно, лучше меня знавший возможности современной техники и оружия, не понимал, что мы поступили именно так, как требовала обстановка? Во время Великой Отечественной войны скорости самолетов были значительно меньше. Воздушный бой нередко представлял собой что-то наподобие карусели. Тогда, безусловно, «меч» и «щит» являлись неразделимыми. А какую роль играет сейчас ведомый? Я не раз летал в паре на перехват, ну и что же? Всякий раз дублировал атаки ведущего, сколько бы самолетов «противника» ни было. О «карусели» не могло быть и речи. Современный воздушный бой – это считанные секунды. Тот выйдет победителем, у кого быстрее реакция, сообразительность, кто грамотнее тактически и более подготовлен практически. И если бы мы поступили иначе – проиграли бы. Удар современного бомбардировщика сокрушителен. Даже если бы та разъединившаяся пара, которую мы атаковали, имела прикрытие, все равно наш маневр был тоже удачен, потому что он давал больше шансов на победу над противником. Время «щитов» прошло, как прошло время кольчуг. Теперь ведомый, как и ведущий, должен превратиться в «меч», чтобы не только прикрывать напарника, но и самому наносить удары. Когда Мельников кончил, я поднял руку.
– Что у вас? – спросил полковник.
Я встал, высказал свое мнение.
– Садитесь. – Он прошелся по классу. – Кто еще так думает? – глянул он на летчиков.
– Я! – поднялся Юрка.
– Хорошо. Сидите. Еще кто? – Лицо полковника по-прежнему было равнодушно, и понять, одобряет он нас или осуждает, нельзя было. Поднялось еще несколько рук.
– Так, – одобрительно кивнул полковник. – Ясно. Так вот, мнение товарища Вегина неверное. Делайте так, как вас учили, и никакой отсебятины. Уразумели?
Он перешел к постановке задачи на следующий летный день, не объяснив, в чем я не прав. «А может быть, я действительно ошибаюсь?» – закралось у меня сомнение.
Во время перерыва я разыскал Дятлова.
– А что думает о «мече» и «щите» командир? – спросил я его.
Дятлов не торопился с ответом и после длинной паузы сказал уклончиво:
– Тактика – дело серьезное. Не забывай: Мельников отличный летчик. И командовать умеет. До него в полку знаешь сколько дров наломали? А поставили его – восьмой год летаем без происшествий.
В наш разговор вмешался Геннадий.
– Если каждый захочет экспериментировать, на шо это буде похоже? – спросил он у меня.
– Но без экспериментов не рождались бы новые приемы. Шаблон в тактике – обреченность на поражение. Это доказано жизнью.
