Текст книги "На острове нелетная погода"
Автор книги: Иван Черных
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
Вечером по небу поползли белые раскосмаченные облака, и хотя они были на большой высоте, хорошо виделось, как быстро двигаются они с юга на север, застилая все небо и сгущаясь. Наш кудесник погоды – метеоролог капитан Огурцовский доложил, что над Филиппинами свирепствует тайфун со скоростью ветра в эпицентре до двухсот километров в час; к нам он пожалует на следующие сутки, по предварительным расчетам, часам к 12 дня. Значит, учения к утру закончатся и нас отправят на свой аэродром.
Едва стемнело, как поступила команда на вылет пары майора Октавина и старшего лейтенанта Супруна.
Лесничук напутствовал летчиков:
– Действовать, как учили. Без кинопленки, подтверждающей вашу победу, не возвращаться.
Дятлов недовольно дернул своим длинным носом – чем-то ему напутствие не понравилось. Я не придал этому значения: такой уж он человек, что на многое смотрит критически. Лесничук старается. В профилакторий отдыхать не пошел, а ходил по самолетной стоянке, придирчиво осматривая каждую машину, побывал на основном и соседнем командных пунктах, поговорил с расчетами, предупредив их о возможных неожиданностях со стороны «противника».
Мне тоже уснуть не удалось. Мысли о Лесничуке, о его жене, обо всем, что уже случилось и что должно произойти, роились в голове, вызывая тревогу и боль за людей, которые были мне небезразличны. Не во всем я соглашался с Лесничуком по служебным вопросам, но всегда мы находили общий язык; были и у Лесничука недостатки – а у кого их нет, – в целом-то он человек положительный: волевой, решительный, грамотный, думающий, летчик – милостью божьей, командир, повелевать рожденный. А то, что в генералы метит, трудно сказать, хорошо это или плохо: без мечты и отделенным не станешь.
И все-таки за Светлану я его осуждал: разве знала она, что предложение он сделал не любя, из жалости? Не приняла бы она такую жертву. Он умилялся ее заботливостью – ухаживает, как за ребенком, – держал ее чуть ли не как Геннадий Дусю, а ведь мог бы позаботиться о ее будущем, посоветовал хотя бы окончить курсы кройки и шитья – какая-никакая профессия. И в том, что детей у нее не будет, разве она виновата? Может, так я рассуждаю, не испытав чувства неудовлетворенности в супружеской жизни, любви к другой женщине? И кто дал мне право судить командира или миловать, решать за него, как лучше поступить – сохранить семью или развестись? Пытался я уже, притом ие однажды, повлиять на сознание людей – на Геннадия, на Ганжу, – ничего из того хорошего не вышло. Пусть и Лесничук во всем сам разберется, поступит так, как подскажет ему совесть.
Мы покрутились какое-то время на КП, ожидая новых вводных и вполуха прислушиваясь к переговорам штурмана наведения с Октавиным и Супруном – обстановка развивалась довольно вяло и по давно известному сценарию: «Курс… дальность… курс… дальность…» Похоже, Обламонов только грозился, а существенных мер против перехватчиков применить не может.
Истребители уже вышли в зону барражирования, бомбардировщики держали прямой курс к охраняемому нами объекту. Операторы на большом плексигласовом планшете вели линии: синим – противника, красным – перехватчиков.
Лесничук стоял позади штурмана наведения, не спуская глаз с индикатора кругового обзора, но в команды не вмешивался. Вот бомбардировщики пересекли треть индикатора, и командир не выдержал.
– Пора, – подсказал он штурману наведения. Тот кивнул и нажал на тангенту микрофона:
– Сто сороковому и Сто сорок пятому – курс девяносто.
– Понял. Сто сороковой.
– Понял. Сто сорок пятый.
И только произнесли они это, как экран радиолокационной станции зарябил, будто по нему рассыпали фосфоресцирующие блестки.
Досмотреть, чем закончился поединок между нашими перехватчиками и бомбардировщиками, нам не удалось: поступила команда на взлет первой эскадрилье. Ведущим группы летел я в паре с Неудачиным.
Любой бой – с воздушным или наземным противником, – как и игра в шахматы, не допускает повторения ходов, потому действовать по прежнему варианту, который мы использовали утром, было нельзя: «противник», несомненно, сосредоточит свои усилия на западном направлении и будет следить за долиной, откуда я появился, в оба ока. И мы разработали новый вариант: я с Неудачиным иду прежним маршрутом на средней высоте, чтобы «противник» обнаружил нас наверняка; высота не должна его удивить: ночь и надо прежде всего позаботиться о безопасности полета. В определенном временном интервале за нами будет следовать группа Пальчевского – группа уничтожения радиолокационных средств «противника», а за нею – основная ударная группа для уничтожения портовых сооружений и кораблей, находящихся в порту. За несколько минут до открытия огня «противником» мы с Неудачиным резко снижаемся, прячемся за сопки, и «противник», потеряв нас из виду, вынужден будет ввести в действие если не все, то, во всяком случае, большинство своих средств обнаружения воздушных целей, что и требуется нам. Группа Пальчевского засекает их и уничтожает. Остальные самолеты, в том числе и наша пара, развернувшаяся в долине на триста шестьдесят градусов, наносят удар по конкретным целям.
Ночь темная, малозвездная; перистые облака затянули почти все небо, лишь на севере да на востоке тускло мигают созвездия Малой Медведицы и Лиры. Внизу и вовсе чернильная чернота – ни дорог, ни речек не видно. По нашему маршруту ни больших городов, ни малых нет, а поселки да деревушки уже спят: сельские труженики встают и ложатся рано.
Время тянется медленно, и по мере приближения к цели глаза все чаще косят на циферблат часов. Мы летим изломанным маршрутом, меняем высоту и скорость, а на самом последнем этапе, когда «противник» начинает прицеливание, бросаем истребители вниз. Долина в этом месте довольно широкая, в низине мы разворачиваемся круто на сто восемьдесят градусов, летим некоторое время назад, давая возможность группе подавления радиолокационных средств выйти вперед и пустить неотразимые ракеты по радарам.
Увеличиваю обороты двигателей и свечой взмываю ввысь. Стрелка высотомера энергично бежит по окружности. Последняя тяжесть на плечи, чуть заметное движение ручкой управления, и истребитель послушно переходит в горизонтальный полет, снимая с плеч и со всего тела перегрузку. Самолет Неудачина неотрывно следует за мной, вижу справа красный аэронавигационный огонек, не отстающий от зеленого, – левое крыло истребителя Неудачина и правое моего. Нет, не зря я воевал за старшего лейтенанта – летчик что надо: не просто днем так искусно удерживать интервал и дистанцию, а ночью тем более.
Впереди справа и слева вспыхивают красные хвостатые огни, метеоритами устремляющиеся к земле: ракетный удар по радиолокационным станциям наносят истребители группы Пальчевского. Буквально через считанные секунды загорается осветительная бомба: внизу по курсу самолета из темноты выплывают портовые краны, пирсы, корабли. Пикируем на них. Нажимаю на гашетку и чувствую, как вздрагивает самолет от рванувшейся вперед ракеты. За ней уносится вторая, третья, четвертая – все в длинное и неподвижное тело макета военного корабля. Строгое выдерживание скорости и времени помогло нам выйти точно на полигон.
После боевого разворота видим над полигоном изумительную по красоте картину: к земле тянутся целые гирлянды разноцветных огней, пунктирных – трассирующих снарядов, – точечных, кометных со шлейфами; за нами на цель пришли вертолеты и «обрабатывают» объекты «противника» разным оружием.
Возвращаемся домой в превосходном настроении, почти уверенные, что ракеты «противника» нас не поразили: те, которые уцелели от удара группы Пальчевского, вряд ли что-либо могли противопоставить в такой ситуации нашим противоракетным маневрам.
Но на земле нас ожидало другое сообщение.
Едва зарулили на самолетную стоянку, как ко мне подошел возбужденный и злой Дятлов. Ничего не объясняя, набросился на меня:
– Досоглашался, доподдерживался! Теперь не с почином, а с ЧП прославимся на все Военно-воздушные силы.
– С каким ЧП, объясни, пожалуйста, – не придал я особого значения его словам, зная, что он теперь любую малейшую промашку Лесничука будет считать чрезвычайным происшествием.
– А ты что, с луны свалился? – продолжал наседать на меня замполит, словно виновником случившегося был не кто иной, как я.
– Почти, – съязвил я. – Как видишь, не на земле сидел. Говори, что тут стряслось.
– А то и стряслось, что следовало ожидать. Ты же видел, какие помехи дал Обламонов.
– Ну и что? Эка невидаль – помехи! И некогда мне было досматривать их.
– Вот-вот! И Лесничук считал: эка невидаль! А как поставил их Обламонов, ни КП наш, ни летчики ничего рассмотреть не могли. – Дятлов помолчал, давая время осмыслить случившееся и предугадать последствия.
– Не тяни ты! – прикрикнул я.
– Лесничук, как всегда, решил схитрить, – продолжил рассказ Дятлов. – Приказал Октавину и Супруну действовать, как учили, то есть отработать друг по другу. А топлива было уже только на обратный путь – почти полчаса они утюжили воздух в зоне барражирования. Поскольку Супрун был позади, ему Октавин и скомандовал работать. Да и стыдно, наверное, самому было очки втирать начальникам. А тут команда – курс домой и снижаться. Супрун передал, что цель видит – «захват» – и исчез. Ни на экране, ни на связи. Минут пять молчал. Думаю, либо он попал в струю самолета Октавина и его так швырнуло, что он падал чуть ли не до земли, либо при развороте потерял пространственное положение.
Когда Дятлов сказал, что самолет исчез, у меня мелькнуло точно такое же предположение – Супрун потерял пространственное положение и падал, пока не восстановил его, И все-таки хотелось верить в лучшее.
– А что Супрун говорит?
– Молчит. Только пожимает плечами. Видно, Лесничук предупредил его – он с ним разговаривал раньше меня.
– Не станет же он скрывать ЧП?
– Как сказать, как сказать, – многозначительно усомнился Дятлов. – Супрун атаковал ведущего не по своей воле – разговор записан на магнитофонной пленке.
– Если он действительно падал, это легко установить по бароспидограмме.
– Вот я и хотел это сделать, а командир запретил. Сказал, что разберемся дома. Кстати, получено штормовое предупреждение – движется тайфун, и полк должен к утру перебазироваться на свой аэродром.
Поговорить о неудавшихся перехватах и о пятиминутном исчезновении Супруна мне до отлета с острова так и не удалось ни с Лесничуком, ни с Супруном: надо было организовать перелет не только истребителей, но и транспортных самолетов, доставивших на запасной аэродром технический состав и всевозможное техническое оборудование, необходимое для работы в полевых условиях. И вся эта забота легла на мои плечи: Лесничук находился рядом с посредниками на КП и командовал оттуда.
На рассвете все экипажи, в том числе и два транспортных самолета, приземлились на нашем стационарном аэродроме Вулканска. Лесничук дал команду летно-тактическим учениям «Отбой», зачехлить машины и после завтрака идти на отдых; в 13.00 – обед и в 14.00 – построение.
Спал я, несмотря на нервное переутомление, мертвецким сном. Даже ничто мне не снилось. Зато проснулся в половине двенадцатого бодрым и вполне отдохнувшим. Принял холодный душ, побрился и первым делом отправился к дешифровальщикам.
К моему удивлению, бароспидограммы с самолета Супруна у них не оказалось. Была и кинолента, отчетливо зафиксировавшая мастерскую атаку летчика, правда, с очень короткой дистанции, и магнитофонная пленка с записью переговоров, и барограмма скоростей, перегрузок, кренов, в общем, всех данных объективного контроля, за исключением бароспидограммы – указателя высоты полета самолета.
Сержант-дешифровальщик ничего вразумительного сказать об исчезновении бароспидограммы не мог: вроде бы была, вроде бы забрал то ли Лесничук, то ли Октавин, то ли сам Супрун.
Ладно, думаю, раз Лесничук был в комнате дешифрирования, он ее и забрал, чтобы никуда не исчезла и не было всяких кривотолков. Но опытному глазу нетрудно было заметить кое-что и по барограмме кренов и перегрузок: как раз на завершающем этапе атаки они превышали допустимые. Похоже, Дятлов прав: Супрун подошел к Октавину настолько близко и точно в хвост, что попал в спутную струю ведущего и его швырнуло вниз. И не побывай Супрун в подобной ситуации прежде, кто знает, чем бы кончился этот полет… Правда, Супрун может отрицать такое умозаключение: крен и перегрузку, мол, создал преднамеренно при выходе из атаки. И вот в этом случае показания высотомера ой как нужны…
В столовой я дождался Лесничука и спросил у него о бароспидограмме. Он отрицательно покачал головой – не брал и не видел. И тут же успокоил меня:
– Никуда она не денется, разберемся.
Мы пообедали и вместе отправились в штаб.
– Что с перехватами? – поинтересовался я.
Лесничук пожал плечами:
– А ничего. Только пару и подняли. А потом – штормовое предупреждение.
– Это нас и спасло? – прямо глянул я в глаза командиру.
Он отвел взгляд.
– Вообще-то Обламонов подсунул нам большую свинью. Но ничего, мы тоже не лыком шиты.
– А с Супруном как?
– Дался тебе этот Супрун! – Лицо командира стало злым и суровым. – Сам за него ходатайствовал… А если подтвердится то, что Дятлов предполагает, выгоню к чертовой матери навсегда и бесповоротно.
Он заявил так решительно, что я не сомневался – он сдержит угрозу даже в том случае, если Супрун попал в сложную ситуацию не по своей вине.
– Ты убедился – Супрун настоящий летчик, – напомнил я.
– Тогда поменьше слушай Дятлова! – резко отрубил Лесничук.
Договорить не удалось – мы подошли к штабу, где нас ожидали посредники во главе с общевойсковым генералом, начальники служб и командиры эскадрилий.
– Готовьте донесения, – кивнул мне на комэсков Лесничук и удалился в свой кабинет с генералом и полковником.
В 14.00 я провел построение, дал летчикам и всем, кто принимал участие в летно-тактических учениях, задание написать донесения о сделанном, увиденном с выводами, замечаниями и предложениями и, распустив строй, подозвал Супруна к себе.
– Докладывайте, что вы там натворили, – сказал нестрого, чтобы расположить старшего лейтенанта к откровенности.
– Все в порядке, как учили, – с улыбкой ответил летчик. Правда, улыбка показалась мне вымученной, грустной.
– Значит, «противника» успешно атаковали и вернулись с победой?
Супрун потупил взгляд и молчал.
– Что же вы молчите?
– А что говорить, товарищ подполковник, вы все знаете.
– Все, да не все. Куда девалась бароспидограмма с вашего самолета?
– Вот это уж я не знаю, – искренне пожал плечами Супрун. – САРПП[4]4
САРПП – система автоматической регистрации параметров полета.
[Закрыть] снимали авиаспециалисты, сам Лесничук при том присутствовал.
Второй раз называют фамилию Лесничука. И на мой вопрос командир ответил довольно спокойно: «Никуда она не денется…» Вероятно, ему известно, где бароспидограмма находится, но до поры до времени – до отъезда посредников – он решил шума вокруг этого дела не поднимать. Если все так, как предполагает Дятлов, командиру несдобровать. Да и нас с Дятловым не обойдут – на то мы и командиры-воспитатели, чтобы отвечать за поступки своих подчиненных. Получать выговор, а то и более строгое наказание, разумеется, не хотелось, но правду я должен был знать.
– Что у вас случилось в воздухе?
Супрун снова опустил глаза. Я ждал.
– Зачем вам это? – наконец поднял он глаза, и в них было столько мольбы и раскаяния, что у меня дрогнуло сердце. Но слишком серьезно завязывалось, чтобы к нему относиться так легко.
– Как зачем? Разве я не командир для вас?
– Командир. Но лучше вам не знать… Когда двое дерутся, третьему не мешаться, потому, обижайтесь на меня, не обижайтесь, ничего я вам не скажу.
Вот так! «Двое дерутся»… Уже подчиненные знают, что командир и замполит конфликтуют, и тоже, наверное, заняли позиции.
– На чьей же вы стороне? – сделал я обходный маневр.
Супрун грустно усмехнулся:
– Я не хочу, чтобы меня во второй раз отстранили от летной работы.
Все ясно. Дятлов прав. Генеральский пьедестал Лесничука угрожающе закачался. Но мне почему-то стало жаль командира. «Почему?» – задал я тут же вопрос, словно поймал себя на подленькой мыслишке: а не потому, что стремишься занять его командирский пьедестал? Чего греха таить, ведь хочешь? Хочу, ответил я своей совести. Но только по чести, без обмана и укрывательства всего, что было и что случилось на учениях. А как же в таком случае с Лесничуком?.. С Лесничуком сложнее. Но я уверен, он искренне сожалеет о случившемся. Разве он мог предположить, что Супрун свалится в штопор? Мелькни у него такая мысль, он не допустил бы его до летно-тактических учений. А зачем он дал команду: «Действовать, как учили»? То есть атаковать друг друга, чтобы привезти заснятую пленку с пораженным «противником»? Понятно зачем: очень уж ему не хотелось упасть в грязь лицом перед сухопутным генералом. Думаю, не больше. За то, что летчики не перехватили бы цель, Лесничука не наказали бы, и вряд ли этот факт сыграл бы отрицательную роль в его переводе в Москву. Значит, ты оправдываешь Лесничука? Нет. Но и не осуждаю. Просто я сочувствую ему. Ага, все-таки личные интересы заслоняют моральную сторону? Значит, и ты в своей командирской практике будешь пользоваться теми же методами? А почему бы нет? Не такие плохие были они у Лесничука. Кое-что, правда, придется пересмотреть, может, повременить с инициативой борьбы за звание полка мастеров боевого применения, поднажать на перехваты в условиях помех, установив доброжелательные отношения с бомберами. Но, думаю, и Лесничук сделает это, если останется в полку… А тебе все-таки хочется, чтобы он уехал? Да. Но не из-за его должности – мне стыдно смотреть в глаза Светлане, зная, что она нелюбима и рано или поздно Лесничук оставит ее. Пусть уж лучше он уедет. И чем раньше, тем лучше.
Этот спор с самим собой и вновь сделанное открытие – почему мне хочется, чтобы Лесничук уехал, – что я в какой-то степени становлюсь его соучастником, горечью разлились внутри. Мне стало стыдно и перед стоявшим передо мной Супруном, и перед Дятловым, и перед всеми остальными офицерами и солдатами, стыдно за свою позицию, за свои мысли. Но как поступить иначе, я пока не знал.
Отпустив Супруна, я пошел в штаб, надеясь выбрать, время и поговорить с Лесничуком, разобраться во всем, и прежде всего в себе.
Командир до позднего вечера занимался с посредниками – изучали донесения, показания приборов объективного контроля. Но я дождался его. Проводив в гостиницу гостей, мы вместе отправились домой.
– Как дела? – поинтересовался я.
– Более или менее, – неопределенно ответил командир. – Разбор завтра, в штабе. – Его тон и лицо были непроницаемы.
– А как с Супруном?
– Потом, потом, – отмахнулся Лесничук недовольно. – Сами разберемся, сами решим – казнить его или миловать. А теперь дай мне хоть ты отдохнуть ото всех дел – голова пухнет.
Я не стал больше докучать ему вопросами. На том и расстались.
НАРУШИТЕЛЬЗаснул я не скоро, противоречивые мысли крутились в голове. И прав ли я, заняв нейтральную позицию? Скорее всего, нет, не прав. Симпатии мои склоняются больше в сторону замполита: летно-тактические учения показали, что он глубже и серьезнее смотрит на наше ратное ремесло, тоньше разбирается в насущных вопросах обучения и воспитания, в обстановке. Но Лесничук молод, его надо учить, поправлять. Начальник политотдела, когда узнал о происшедшем между замполитом и командиром конфликте, так и сказал:
– Вы старше, опытнее, вот и учите, воспитывайте его – на то вы и политработник. А если не уладите конфликт, не сработаетесь с командиром – значит, плохой вы политработник, и мы снимем вас, а не его…
Дятлова такая постановка вопроса, разумеется, обидела. Но он не из тех людей, чтобы подсиживать, мстить, потому, наверное, и не идет ва-банк, не докладывает посредникам о случившейся на летно-тактических учениях серьезной предпосылке к летному происшествию. Рассказал мне и буравит теперь своими пронзительными глазами: убедился, мол, что за гусь твой приятель, как теперь ты поступишь?
Может, действительно мне следовало бы поставить вопрос ребром: «А ну-ка, товарищи Лесничук и Супрун, доложите посредникам, что произошло у вас при перехвате цели?» И что из этого получится? Оценят сослуживцы такой «подвиг»? Не исключено, что часть личного состава расценит такую «принципиальность» как подсиживание, стремление занять командирское кресло. А Лесничук, Супрун как на меня посмотрят? Нет, с такой «принципиальностью» стыдно людям в глаза будет смотреть…
Мне снились кошмары: то за мной гнались какие-то чудовища, то дрался я в небе с фашистскими летчиками, то кто-то пытался убить меня ультразвуком. И этот звук был настолько противным, давящим на уши, что я проснулся.
Надрывно звонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Лесничука:
– Ну и спишь ты! Послушай, Борис, там, на КП, хреновина какая-то происходит. Смотайся туда, разберись в обстановке и прими решение. У меня зубы что-то разболелись. Газик я выслал.
Для военного человека, привыкшего к быстрым сборам по тревоге, чтобы одеться в летное обмундирование, много времени не требуется. Минуты через три я уже был на улице. По лицу хлестнуло холодным и мокрым воздухом. Ветер гремел железом балконов, свистел в подъездах, шумел ветвями деревьев. Мокрые снежинки стремительно проносились в световых пятнах. Было черным-черно, холодно и неуютно.
Уже в машине я взглянул на часы – первый час!
– Что там? – спросил я у шофера.
– Где? – не понял он. – Я только что из гаража.
Ну да, он ведь тоже отдыхал.
– Давай быстрее на КП.
Газик рванул с места. Лучи фар скользнули по намокшей, блестящей дороге, как по льду, высвечивая трассирующие полосы крупных снежных хлопьев.
На КП все находились на своих рабочих местах, и никто не оторвался от экранов радиолокаторов при моем появлении. Здесь был и начальник КП майор Пилипенко, он и доложил мне обстановку: с северо-востока к нашим островам приближается неизвестный самолет, по параметрам, скорости и радиосигналам похоже, что это новейший разведчик системы АВАКС. На перехват его поднята дежурная пара – Дровосеков и Неудачин.
– Почему именно наши летчики? – спросил я у начальника КП.
– Потому что на острове нелетная погода, – пояснил майор, – и, кроме нас, задачу выполнить некому. Звонил сам командующий. Приказал держать его в курсе событий и в случае нарушения границы принять все меры…
– Почему такая обеспокоенность? Разведчик и ранее летал по этому маршруту, особенно во время учений.
– По этому, да не совсем, – возразил майор. – Посмотрите, – указал он взглядом на планшет, – прет прямо на остров. Знаете почему?
Я догадывался. Недавно на острове началось строительство аэродрома для гражданской авиации, собственно, даже не строительство, а ремонт взлетно-посадочной полосы, возведение вокзала, КДП и других необходимых построек. А поскольку жилье у строителей было неблагоустроенное, они летом натащили подвесных баков и настроили из них души – за день налитая в баки вода нагревалась на солнце, и вечером строители с удовольствием плескались под теплой водой. Как-то я пролетал над этим местом, и сверху длинные серебристые баки очень походили на ракетные установки. Возможно, они и заинтересовали разведчиков: что за новое оружие готовят русские на своем восточном форпосте? Но это только предположение. Вероятнее всего, у разведчиков более серьезное задание, если выбрали такую ненастную погоду и прилетели за полночь – время воров и убийц.
– Общая обстановка?
– В районе Охотского моря, вдоль западного побережья островов, курсирует гидросамолет; южнее Алеутских островов, в квадрате 16—26, по-прежнему находится разведчик. – Пилипенко указал точки на карте.
Нет, не только ради появления новых «ракет» на острове летит разведчик, убедился я. Возможно, и «Чэлленджер» запущен для той же цели. Во всяком случае, во время учений он не раз пролетал над районом действий наших войск.
С какой целью летит к нашим берегам разведчик? Какую новую провокацию задумали империалисты? Обстановка далеко не «хреновина какая-то», как охарактеризовал ее Лесничук.
Наши перехватчики шли навстречу разведчику, расстояние быстро сокращалось. Разведчик, казалось, и не думает отворачивать, а с его сильнейшей радиолокационной аппаратурой пора бы заметить наших истребителей, несмотря на то что шли они ниже.
– Дальность…
– Цель вижу, – сообщил Дровосеков.
Я стал позади штурмана наведения, чтобы видеть обстановку на экране. Едва Дровосеков доложил, как отметка цели от разведчика резко изменила направление и пошла на северо-восток, параллельно островам. Старый, испытанный прием. Может, еще и включат систему помех? Но пока экран чист.
– Сто пятидесятый и Сто пятьдесят третий, двадцать влево… Так держать!
Две зеленовато-желтые точки, почти слившиеся друг с другом, направились к отметке цели попутно-пересекающимся курсом. А засветка от гидросамолета взяла курс к острову. Уж не собирается ли этот тихоход преподнести какой-нибудь сюрприз? Вряд ли. Наши истребители в случае чего легко перекроют ему путь к отходу. Тут что-то другое. А разведчик все энергичнее уходит на северо-восток, понемногу уклоняясь западнее, к району, где режет воды авианосец типа «Энтерпрайз».
– Давайте команду на возвращение, – подсказал я штурману наведения.
– Сто пятидесятый и Сто пятьдесят третий, разворот на сто восемьдесят, курс домой!
– Понял. Сто пятидесятый.
– Понял. Сто пятьдесят третий.
И в это время совсем неожиданно почти рядом с засветками от местников появилось еще маленькое пятнышко, движущееся на северо-запад.
– Цель с юго-востока, высота тысяча, скорость восемьсот, удаление… В общем, уже в нашем воздушном пространстве, – доложил штурман наведения. – Вторую пару будем поднимать или эту перенацелим?
– Наводите Дровосекова и Неудачина. Второй паре – тоже готовность.
Вторую пару не имело смысла поднимать по двум причинам: во-первых, Дровосеков и Неудачин уже в боевом настрое, возвращаются обратно, как раз наперерез нарушителю; во-вторых, неизвестно, как еще поведут себя разведчики; да и нет гарантии, что таким же манером не появится еще одна цель. Короче говоря, вторую пару я решил придержать на всякий случай.
Нарушитель перевалил гряду гор и на малой высоте продолжал идти к острову. Куда он пойдет дальше? Скорее всего, повернет над Сахалином на север. И я дал команду Дровосекову и Неудачину взять несколько правее, но не настолько, чтобы в случае ухода нарушителя влево истребители остались бы далеко позади.
По скорости полета и засветке, которая просматривалась еле-еле, было похоже, что это тоже разведчик, в крайнем случае бомбардировщик, тоже оборудованный самой современной шпионской аппаратурой.
Как я и предполагал, нарушитель вышел к центру острова и развернулся на север.
Позвонил командующий. Он находился на КП соседей и был в курсе событий. Предупредил:
– Ракетчиков задействовать не будем. Работает только ваш КП. Постарайтесь вначале посадить нарушителя.
– Топлива маловато, – прикинул я, во что могут обойтись лишние развороты, повторные атаки.
– Понимаю. В общем, действуйте по обстановке. Я на вас надеюсь…
Командующий надеялся. А я, получив указание или рекомендацию, равносильную приказу – «постарайтесь вначале посадить», – встревожился: как? Небо затянуто облаками, ни нарушитель не увидит наши самолеты, если они пройдут даже в десятке метров, ни Дровосеков с Неудачиным – нарушителя. По радио уже пытались связаться с ним – ни на одной из волн шпионы не отвечали.
И все-таки надо было что-то предпринять.
Пока штурман наведения строил маневр для атаки, у меня созрел план: Дровосекова вывести вперед нарушителя, дать несколько очередей трассирующими снарядами и, включив посадочные фары, повести разведчик за собой. Разумеется, насколько позволит видимость. Если нарушитель не подчинится команде, Дровосекову крутым маневром уйти в сторону, а Неудачину завершить атаку.
Так распланировал я…
Но не зря говорят, что человек предполагает, а судьба располагает. И распорядилась она совсем не так, как я задумал.
Летчики-шпионы, видно, отлично знали рельеф местности, и на их самолете была аппаратура, позволяющая все видеть в эту непроглядную ночь в облаках, спустившихся до самой земли. На траверзе большого города, когда штурман наведения стал выводить Дровосекова и Неудачина в хвост нарушителю, засветка цели вдруг пропала.
– Резко снизился и спрятался за горы, – успокоил я занервничавшего было штурмана наведения. – Выводите истребителей вдоль железной дороги. Нарушитель никуда от этой долины не уйдет.
Штурман наведения так и сделал. Истребители Дровосекова и Неудачина вышли вдоль железной дороги с юга на север и изготовились к атаке.
– Ищите цель по курсу, – передал летчикам Пилипенко, севший сам за индикатор обзора.
Прошла минута, другая.
– Сто пятидесятый. Цель не вижу, – доложил Дровосеков.
– Увеличьте скорость, смотрите внимательнее, – спокойно и твердо командовал Пилипенко. Я вспомнил, как он тринадцать лет назад наводил меня. Тогда тоже было нелегко, нарушитель применял помехи. Но не ушел. Не уйдет и теперь.
А экран северного полушария по-прежнему был чист, не считая засветок от местников – гористой местности да барражировавшего севернее гидросамолета.
– Может, не подрассчитал да в сопку врезался? – высказал предположение штурман наведения.
Ему никто не ответил. Да, это было бы здорово, и каждый из нас, наверное, пожелал, чтобы так случилось. Но и каждый понимал – не такие летчики-шпионы слабаки, чтобы похоронить себя запросто из-за глупой ошибки.
Минут пять в напряженном молчании мы не отрывали глаз от экрана радиолокационной станции, всматриваясь в бледно-зеленые всплески, бежавшие за разверткой. Еще никогда в жизни не были так мучительно длинны для меня эти минуты. Истребители Дровосекова и Неудачина уже миновали отметку, откуда следовало атаковать, но летчики по-прежнему ничего не видели. Может, нарушители применили новую систему маскировки? Не раз я читал в журналах, что американские военные специалисты работают над созданием самолетов-невидимок, обладающих низкими демаскирующими признаками для радиолокационных, инфракрасных, акустических и других систем обнаружения. Но в таком случае мы не видели бы этот самолет или видели много хуже. А он исчез только на траверзе большого города. Выбросил какое-нибудь новое вещество, маскирующее самолет? Вряд ли – на экране радиолокационной станции обязательно появились бы всплески или отметки.
Нет, чудес на свете не бывает. Вероятнее всего, вражеские летчики снизились на предельно малую высоту и идут над самой землей, и как только кончится гряда сопок, Дровосеков и Неудачин увидят нарушителя. Лишь бы не проскочили его. Я дал команду Пилипенко передать летчикам, чтобы уменьшили скорость. И в это время недалеко от береговой восточной черты острова на экране вспыхнула отметка. Вот он, нарушитель! Обогнул гряду гор на малой высоте и удирает на полных оборотах на восток.
