Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 45 страниц)

– Скажи, Фил! Если ты тоже не веришь в кухонную магию, тогда наверняка пользуешься специфическими кулинарными молитвами. Может, обращаешься за помощью к какому-нибудь православному святому, чисто конкретно ответственному за кулинарию?

Вот тут-то трапезничающие народы отчасти оживились и по очереди принялись опровергать еретическое заявление премудрой Софии.

– Фил у нас, как положено истинно верующему, простонародный натуралистический культ святых не признает, – веско заявил апостол Андрей.

На большее его тематически не хватило. Потому что невмочь усваивать хорошо выпитое, вкусно съеденное и одновременно дискутировать на заданную тему.

Столь же благодушно и пищеварительно, но далеко не красноречиво был настроен и евангелист Матвей – извечный Софочкин оппонент. Он всего лишь слабо упомянул о тяжком грехе чревоугодия и о пользе легкого аскетизма.

Петр с Катериной, наверное, солидарны с предыдущими ораторами, молча переваривая услышанное. Недаром они в самый разгар кулинарного диспута тихо и незаметно ускользнули в ванную.

«Ванна у меня глубокая, оба поместятся».

Понятно, они там смогут отлично сжечь лишние килокалории, – решил Филипп. И принялся объяснять оставшейся на месте аудитории глубочайшие технологические секреты нынешних блюд, рационально приготовленных без мошеннической магии, греховного умаления имени Божия и языческого поклонения святым угодникам, едва ли обращающим внимание на мольбы чревоугодничающих суеверов и пустосвятов, путающих манну небесную с манной крупой.

– …Вся питательная кулинария есть всего лишь взаимосвязанный комплекс физико-химических процессов рационального приготовления пищи. Только дебильные дилетанты и кулинарные профаны могут идиотически утверждать, будто соль, уксус, сахар добавляются по вкусу.

Нет и стократно нет, милостивые государи и государыни. Даже пряности оказывают каталитическое воздействие на ионный обмен, будучи алкалоидами или щелочами.

Кроме природной физики и естественно-научной химии в гастрономии нет ничего больше. Ничего сверхрационального или потустороннего.

Какая такая, позвольте спросить, магия в том, чтобы не подвергать термической обработке смесь хлорида натрия и жирных кислот? Когда фабричным образом варят, парят соль с жиром, то производят мыло. Поэтому добавляйте в ионный обмен поваренную соль по окончании интенсивной варки или жарки. И дайте блюду полчаса доспеть до готовности.

Иначе выйдет вместо бульона мыльный раствор, а на месте пельменей у вас, друзья мои, окажется горка обмылков в тарелке. Так сказать, в вульгарной аналогии скотского материально-производственного бытия.

Подобным материалистическим образом натрий-хлор, то бишь поваренная соль, воздействует на мелкорубленые овощи. Следовательно, наши салатики, обработанные солями, щелочами-пряностями и заправками-кислотами, должны выстояться на холоде не меньше двух часов. Только в этом разе у нас получится настоящий салат по гамбургскому счету. Но не грубый силосный корм в виде несоленой любительской овощной мешанины, кое-как нарезанной и накромсанной.

Насчет хлеба насущного я вам скажу: днесь в лепоте с молитвой обратиться к Отче нашему с утра. Потом же весь день заниматься личными мирскими делами. Тем паче молиться перед приемом пищи нынче не принято.

Так отдадим Богу богово, а брюху нашему достанется то, чего ему полагается по мере веры в торжество гастрономических технологий и благоприобретенного умения искусно питать самого себя и ближнего своего.

Прошу глубокоуважаемых гостей ни в идеале, ни в материале ни в коем разе не смешивать блага мирские и духовные. Они питают нас раздельно и гипостазировано, друзья мои…

ГЛАВА XI СМИРЕНИЕ СРОДНИ ГОРДЫНЕ

– 1 -

Отныне рыцаря-неофита Филиппа Ирнеева ни малейшим образом не беспокоит и не угнетает двойственность собственного существования. Эктометрическая мирская жизнь, ее естественная противоположность его эзотерической духовной ипостаси пребывают в нем наособицу.

Однако органично и гармонично. Без антагонизма.

Напротив, он обнаружил в себе обретение цельного эпигностического равновесия между душой и телом в умиротворенном и сверхрациональном разделении внутреннего и внешнего.

«Да пребудет харизматическая гордость во глубине души! Ан вовне, в противоположной плотской жизнедеятельности, пусть владычествует рациональное смирение в уподоблении, угождении мирским заурядам, кому не ведомы сокровенные истины силы и знания. Ибо резонно неведение тех, кому не дано постичь молитвенное теургическое настроение в звездах утренних рассветных и закатных вечерних…»

Всякое утро на заре после проведения рыцарского ритуала с должными молитвами, настраивающими на новый день, Филипп получает в нераздельное распоряжение невероятные силы, какие немедля предстоит смирить перед лицом недостаточности эзотерических знаний и умений.

Вестимо: безосновательно умствующая гордыня есть не только тяжкий смертный грех. Она также влечет за собой повышенную смертность среди неофитов-харизматиков, опрометчиво и безрассудно полагающихся на недостаточное, частичное и ничтожное владение начальной теургией.

Нелишним здесь будет ввести с красной строки, как нашему рыцарю Филиппу помогали мирская жизнедеятельность и возможность прибегнуть к смиренной катафатической ортодоксии.

Очевидно потому он, истовый Филипп Ирнеев, зачастил на всенощные в церковь Кающейся Марии Магдалины. И не только по той житейской причине, что бывать там пришлось весьма по душе Насте Заварзиной, теперь ему неизменно сопутствующей в православных молениях.

Как казалось Филиппу, или, быть может, так оно было на самом деле, эзотерическое сокровенное знание теологических истин о первоначальных истоках секулярного христианства лишь добавляло ему преклоненной и откровенной душевной смиренности в этом храме, каковым он ранее кичливо пренебрегал.

Сей же час он нисколько не впадает в самообман, канонически полагая:

«Уничижение паче гордыни, братия!»

В большом откровении кроется великое прозрение. Возможно поэтому, рыцарю Филиппу удавалось невозмутимо воспринимать путаное катафатическое церковное предание, сложившееся исторически – стихийно или, согласно Промыслу Господню, в расчете на верующих малого ведения. И органически сочетать его с дальнейшим изучением «Обращения Архонотов Харизмы» в совокупности с гиперссылками на апокалиптичные текстовые первоисточники и докторальные комментарии виртуального ментора в лице прецептора Павла.

– Хотелось бы акцентировать, многоуважаемый Филипп Олегович, ваш многая умудренный наставник пользуется теми же самыми, хм, сакральными текстами, а также материалами, открытыми и доступными тем, кто изучает начала начал нашей христианской веры, – в цифровой ипостаси Павел Семенович Булавин подчас был слегка ироничен, в научном вольнодумстве избегая излишней патетики, обыкновенно затемняющей существо вопроса.

– Подобно прочим ноогностикам, рыцарь Филипп, мне недоступно прорицать прошлые времена, состоявшиеся под знаком истинных мессианских пророков в годы их мирской жизни. Эпигностически, Иисус Галилеянин, гипостазированный во Христе Спасителе, таковым и явился в экуменической истории. Поелику лишь точная дата телесной смерти Мессии Сына Божьего достоверно поддается прорицанию минувшего почти два тысячелетия тому назад. Прочее суть гипотезы и сверхрациональная математика.

В остальном мне приходится пребывать в достопочтенной компании мирских богословов-рационалистов. И так же логически сопоставлять факты, разумно верифицировать интеллектуальные и социально-психологические основания. Точно так же скрупулезно вопрошать древних авторов, пристрастно подвергая их тексты системному историко-лингвистическому анализу и усиленным штудиям.

Вы, наверное, успели заметить, что объективных эзотерических данных в орденской богословской аналитике не так уж много касательно тех времен. Ибо интерзиционисты, осознав опасность христианства, угрожавшего подорвать официозные основы обожествления принципов власти Великого Рима, постарались, к нашему общему прискорбию, уничтожить соответствующие первоисточники и анналы азиатских эранистриев-ноогностиков.

Хочу подчеркнуть: второй половиной I века нашей христианской эры датируется одно из наиболее ожесточенных обострений аноптического противостояния интерзиционистов и квиетистов. Отчасти это объясняет, почему никаких документальных ноогностических сведений о начале эры Христовой мы не имеем.

Кем были и какую эрану представляли трое ноогностиков, прозорливо приветствовавших рождение младенца Иисуса из Вифлеема, по сю пору остается неизвестным и непознанным. Там и тогда, согласно нашему орденскому преданию, они благословенно приобщились святых таинств от единорожденного и воплощенного Богочеловека, поделившись с новорожденным Сыном человеческим своими благодатными дарованиями.

Тако сиречь инако оно свершилось, но теургическому прорицанию сей эпизод канонической истории ордена не подвержен.

Таков Промысл Божий, с коим согласились три первых Архонта Харизмы, аноптически и квиетически обратившихся в веру Христову. Кротко и смиренно. Вне суетной, публичной, сатанинской славы мирской и неверной людской памяти.

От них осталось всего лишь искаженное свидетельство о трех волхвах сиречь мудрецах, царях-магах в новоязычных переводах и версиях древлегреческого Евангелия от Псевдо-Матфея. Независимо от данного сказания, трое мудрых мужей вполне закономерно трансформировались в аноптический текстуальный образ неких пастухов в соответствующем хронологическом эпизоде стопроцентно эктометрического Евангелия от Псевдо-Луки…

«Как по писаному чудны людские дела, Господи! За что, спрашивается, квиетисты-апатики боролись с магией, колдовством, с врагами-эргониками? Уж не за тем ли, чтобы войти в христианскую общечеловеческую историю вульгарными царями-волхователями и скотскими пастухами-пастырями?..»

Истовое православие и ранее ничуть не мешало нашему герою довольно скептически относиться к букве четырех эктометрических евангелий христианства. Он совмещал осознанную внутреннюю веру и необходимое истинное знание вне псевдоканонического фундаментального пиетета, текстологически творящего из тетрады Святого писания полноразмерного кумира от альфы до омеги, в коем как будто бы ничего человеческого нельзя ни прибавить, ни убавить.

Начетчиком-талмудистом, буквоедом-фундаменталистом, поклоняющимся тексту, Филипп ни в коем разе не был. Он не желал буквально и бездумно профанировать многозначное христианское благовествование наподобие того, как невежественный магометанин азимутально превозносит Коран, а необразованный иудей – Тору.

Православный Филипп был полностью согласен со Святым апостолом Павлом: изначально «буква мертва, но дух животворит» многое, в том числе и благую мессианскую весть. Прочее же, в его харизматической герменевтике и экзегезе, априорно идущее излишне близко к тексту, позволяет мирским еретикам и начетчикам коверкать евангельское предание, облыжно приписывая богодухновенность секулярным людским измышлениям.

Иными словами, текстологические фундаменталисты без разбора творят идолов из феноменально человеческого гуманоидного рукописания, где истинного слова Божия и руководимого свыше начертания нет и быть не может.

«Какая, прости им, Господи, может быть богодухновенность у полуграмотных переписчиков, едва владевших письмом на койне? Или же у недоучившихся толковников-переводчиков, не ведавших об условных знаках препинания в классической латыни?»

Так Филипп Ирнеев рассуждал еще до того, как удостоился посвящения в рыцари ордена Благодати. И даже тогда он смиренно признавал желательность и необходимость истинно верующим обрести Слово Божье в благовествовании, в каком бы то ни было виде, дошедшем до наших дней спустя века и тысячелетия.

Теперь же рыцарь Филипп имеет сверхрациональную возможность взглянуть на евангельские тексты проницательным оком инквизитора и экзорциста, изгнав из переводов на новые языки гуманистическую составляющую благой силой истинной веры, помноженной на харизматическое знание.

«Грех не воспользоваться, когда б с Божьей помощью, ревностно помолясь в утреннем ритуале…»

Невзирая на расхожий ветхозаветный трюизм, будто во многая мудрости кроется многая печали, Филипп нисколько не разочаровался в собственной вере. Как ее ни описывай, благая весть о приходе Спасителя останется таковой для тех, кому довольно беспечальной кротости и радостного смирения с истинной мудростью воспринять ее, презрев ложную интеллектуальную гордыню.

– Смиренномудрие, именно этим словом, рыцарь Филипп, мне бы хотелось охарактеризовать отношение наших предшественников квиетистов к телесному явлению Иисуса Мессии в отсталом языческом племени варваров-иудеев. Предположительно, как могли, они его скрывали в течение тридцати лет от злокозненных поползновений интерзиционистов.

Либо возможна версия неизреченного пророчества, о чем нам повествует «Обращение Архонтов Харизмы». Того самого пророчества, дезориентировавшего интерзиционистов в Риме, однозначно парализовавшего их активность в провинции Сирия в целом и в ее административных регионах Галилея, Самария, Иудея…

Тем более вероятным мне представляется вариант метропольного интеллектуального пренебрежения, с каким отнеслись высокомерные интерзиционисты к появлению еще одного кандидата в универсальные пророки у невежественных, далеких от римской цивилизации провинциальных колен Израилевых, и без того ранее практически помешанных на регулярно появляющихся в их среде горлопанах и бунтарях, лжеименно объявлявших себя помазанниками Божьими.

Не стоит также сбрасывать со счетов и злополучное рационалистическое безбожие интерзиционистов, коим они заразились от своих секулярных подопечных, совместными усилиями пытавшихся превратить положительное религиозное знание в атеистический инструмент мирской сатанинской политики.

В их гуманистическом понимании одним варварским пророком больше, одним меньше не имело существенного значения. Наипаче же всего, когда проповедь Иисуса Назореянина была поначалу обращена исключительно к деклассированным элементам, стоявшим вне добропорядочного израильского общества.

Малозначащим для экуменического политического порядка с точки зрения надменных интерзиционистов представлялся и тот факт, что истинный великий пророк объявился на Востоке, в низших слоях иудеев, презираемых во всей империи за чванливое невежество и нарочитое отрицание достижений и ценностей западной античной цивилизации.

Опричь того, при изучении «Обращения Архонтов Харизмы» прошу вас, друг мой, обратить ваше внимание на то, как древние интерзиционисты презрели Евангелие от Аполлония Тианского, в безумном атеистическом ослеплении совершенно отрицая исключительный социальный потенциал монотеизма.

В противоположность оппонентам, предпочитавшим уповать на властное государственное регулирование, раннехристианские квиетисты сумели разглядеть потенциальные возможности смягчения нечестивой природы человеческой, таящиеся в разделении общества, основанного на идеальных внутренних религиозных началах, и государства, использующего аналоговое внешнее материалистическое администрирование…

«Ага! Богу – божественное, кесарю – кесарийское. В результате безбожные кесари лишаются предвечного права безраздельно властвовать как над обществом, так и в своем царстве-государстве достаточно долгое время».

– …Допустимо представить: тогдашними интерзиционистами антигосударственные и антиримские тенденции в иерусалимских проповедях Иисуса из Назарета не остались незамеченными. Тем не менее по косвенным признакам мы не обнаруживаем их пагубного воздействия на окружение Мессии.

Тогда как мифологическая концепция незримых ангелов-хранителей, изначально присутствовавшая в примитивном христианстве, заставляет предположить о вероятном участии кого-либо из квиетистов, оказывавших аноптическую поддержку прозелитам нового учения. В тождестве также заслуживает нашего внимания эпизод Благовещения деве Марии и его достославная интерпретация в харизматических и секулярных источниках.

С достаточной степенью достоверности невозможно объяснить, почему интерзиционисты не смогли обнаружить интерес противника к иудео-галилейской секте, группировавшейся вокруг провинциального пророка из захолустного Назарета. Искать единственное объяснение в неизреченном пророчестве или в специфической ретрибутивности, каковые версии нам полтора тысячелетия предлагает «Обращение», я бы тоже не рискнул.

На мой взгляд современного ноогностика, интерзиционисты начала христианской эры примерно до 60-х годов попросту прохлопали деструктивный потенциал христианства, сочтя его безвредной плебейской разновидностью иеговизма. Либо они в извечном пренебрежении аристократов понадеялись на самопроизвольное масс-коммуникативное затухание христианской проповеди, объективно и рационально не способной развиться в космополитическое вероучение среди безграмотной националистической черни.

В данном случае они также исходили из вульгарной аналогии бытия, взяв в качестве доказательства рациональные примеры того, как простонародье и посредственности искажали и коверкали на свой недоразвитый лад греческий орфический культ или же персидский зороастризм, стараниями профанов выродившийся в почитание мифического Митры.

Не стоит также забывать, как в ту эпоху резко упало влияние эвгемерического буддизма, каковой был во многом сродни христианству по своим нравственным установкам и катафатической мифологии.

Едва ли мимо интерзиционистов прошел тот факт, что Иисус Галилеянин является великим боговдохновенным пророком. Однако, поскольку его проповедь большей частью ограничивалась моноэтнической средой, глубоко обособленной от религиозной жизни Великого Рима, постольку они не сочли нужным физически истребить немногочисленную группировку последователей Иисуса Мессии, что они неоднократно проделывали с миссионерами зороастризма и буддизма, претендовавшими на экуменический и наднациональный характер проповедуемых ими религиозных доктрин.

В том, почему большинство непримиримых харизматиков, занятых аноптической междоусобицей, не сумело понять изначальные основы христианства, уяснить, насколько оно востребовано обществом, я усматриваю перст Божий наряду с эпигностическими пророчествами, откровениями и свидетельствами. По всем объективным социометрическим параметрам и социальным критериям христианство, зародившись в среде изгоев иудео-галилейского общества, абсолютно не приспособленной для рационального его развития в массовую религиозную доктрину, должно было в течение нескольких десятилетий угаснуть, сойти на нет после самопожертвования Христа Спасителя…

«Знаем-знаем, людям свойственно условно предполагать. Зато в неизъяснимом Промысле Господнем возможны любые модальные благорасположения».

– Полагаю, рыцарь Филипп, наши интерзиционисты-харизматики вполне объективно рассчитывали на то, как если бы Даров Святого Духа неадекватным этой чести апостолам безусловно недостаточно для того, чтобы оные отверженные римским имперским народонаселением сверху донизу жалкие и презренные субъекты из самых низов провинциального иудейства были в состоянии создать дееспособную религиозную организацию в модусе кафолической экклезии.

Случилось же, как мы знаем, совершенно невозможное в рамочных рациональных умопостроениях и тщетно естественном понимании харизматиков-интерзиционистов, оказавшихся постыдно бессильными в противодействии глобальной сверхрациональности, диктуемой Всевышним…

«Понятненько… Сработал постулат орденской вероятностной онтологии примерно гласящий: если что-либо выглядит несообразно натуре и нелепо для приземленного рассудка, то вполне вероятно оно сверхъестественно сообразуется с разумными силами высшего порядка, не постижимыми убогому человеческому уму в его усредненных показателях нормальности и заурядности…»

– Смиренными и воистину мудрыми оказались те немногие харизматики, сопоставившие евангельские предсказания Филона Иудея и Аполлония Тианского с личностью плебейского пророка из Галилеи. Мы можем лишь догадываться, какую роль они сыграли на первоначальном этапе становления христианства в годы плотского существования Единородного. Или же насколько они верили в провиденческую миссию Христа Спасителя в образе и подобии Сына Божьего и Человеческого.

За редким исключением нам неведомы их благородные имена, ибо они оказались предельно верны квиетическим принципам аноптического образа действий. Это даже не бесподобная скромность безвестных героев, рыцарь Филипп. Скорее, мы видим их смирившуюся гордыню и сознательное стремление примирить непримиримое, апокалиптично признав равную подсудность перед Богом харизматиков и заурядных мирских людей во имя спасения каждой разумной души человеческой…

Признавая Мессию избранником Божиим, они взяли на себя тяжкую ношу ответственности, граничащей с вмешательством в ход светской всечеловеческой истории. Тем самым они в ответе за становление истинного вероучения в модальном толковании воли Божественного Провидения, инде последние предопределенно занимают места первых среди равных и тем и другим по абсолютной величине эпигнозиса, идеально благорасположенного к планетарному спасению рода людского, духовному избавлению его от первородного греха и душевных мук нечестивого материального творения.

Насколько у наших предшественников получилось адекватное тринитарное толкование воли Божьей, во благо ли во зло, судить предстоит не нам, мой друг, а нашим потомкам. Ибо мы видим, что два тысячелетия есть далеко не достаточный срок для глобальной евангелизации человечества.

Пусть человеческая цивилизация христианского золотого миллиарда в квинтэссенции основывается на религиозных началах, все же весьма и весьма многое еще предстоит совершить и воплотить для вселенского благовествования истинной мудрости.

Находит ли эпигнозис имплицитное эзотерическое воплощение в мировых конгрегациях рыцарей Благодати Господней или же открыто выражен катафатически в христианских конфессиях мирян, все верующие, обладающие разумной душой, в покорном смирении равны пред неизреченным Логосом Божиим в надежде на телесное спасение и грядущее воскресение…

Покорнейше прошу меня простить, мой друг, ежели я вас утомил сим великоречивым пафосом. Ан, согласитесь, в цинической простоте, увы, присущей нынешним секулярным временам, оголтело упорствующим в дьявольском материализме, рассуждать об «Обращении Архонтов Харизмы» вряд ли уместно…

– 2 -

В квартире и на кухне Филиппа Ирнеева на первый взгляд эргономично уместилось то самое необходимое для того, чтобы смягчить, облегчить тяготы и лишения мирского обыденного существования. Как и водится, чаще всего они обусловлены всевозможными нехватками и каждодневным дефицитом.

«Знамо дело! Недостает в моей машине для жилья многих вещей, нужных и неотложных…»

Тут можно возражать, можно соглашаться. Будь то недостаток денег, ума или желания жить в комфорте и уюте, чистоплотности и опрятности, заведомо и зазнамо всяк найдет в избытке разные причины, отговорки, предлоги, поводы, мотивы для хаоса и нестроений.

Их-то и нужно, мои аккуратные и опрятные читатели, с порога отвергнуть, отринуть, убедительно опровергнуть, добиваясь уютного, комфортабельного равновесия между возможной действительностью и желанной реальностью. Чем наш герой и занимался в нынешней катафатической обиходной жизнедеятельности. Притом, обустраивая личный быт, действовал он решительно, без пустопорожних разговоров и бесполезных ссылок на привходящие неблагоприятные обстоятельства.

Лишний раз убедиться в достоимущей состоятельности – благолепию способствовать, – велеречиво рассуждал Филипп, вторую неделю обстоятельно обживаясь в новом жилище, более-менее обособленном от ближних и дальних. При всем при том он и мыслить не думал о том, кабы возгордиться собой, наличными жилищными достижениями и приобретениями.

«Путем умеренности и аккуратности следует избегать неоправданных соблазнов и прельщений. На прогностике бабки по-легкому можно срубить. Апофатически! Хоть в лотерее, хоть у букмекеров. С легкостью могу нынче снять квартирку не хуже, чем у Петьки с Мариком…

Как бы не так! Могущество, судари мои, вовсе не равнозначно разумному хотению. Не надо нам такого заносчивого счастья, коль за него невесть что и Бог его знает откуда воздастся по кумполу за излишнюю теургию».

Вот почему, дабы не заноситься, не зарываться или как-нибудь по-другому ретрибутивно испытывать случайные превратности того дьявольского коромысла, стохастически и спорадически наделяющего добром и злом всех злых и всех добрых людей, счастливых и несчастных, рыцарь Филипп не собирался злоупотреблять дарованиями да эзотерическими возможностями.

Ан нет! Положа руку на сердце, ему у себя дома ой много чего хотелось дополнительно всего и поскорее.

Положительно, ему удавалось сдерживать небезопасную харизматическую гордыню вполне мирским смирением и покорностью секулярным условиям существования. Так, он не стал накладывать теургические узы молчания на обмурзанных известкой работяг, в оснащении низкопробной матерщины трудившихся над капитальным ремонтом соседней панельной пятиэтажки. Вместо этого он кротко и благонамеренно ограничился наложением локальной аудиозащиты на смотревший во двор двустворчатый балконный проем спальни.

Благо серьезное визуальное прикрытие узкому старинному балкону не очень требуется. Его почти полностью закрывает от солнечной стороны и докучливых дворовых взглядов густая цветущая крона старой, не меньше чем пятидесятилетней липы, без малого достигающей высоты двускатной шиферной крыши четырехэтажного дома добротной послевоенной немецкой постройки.

В то же время от бездельных взглядов строителей-ремонтников, то и дело пребывающих в состоянии перманентного перекура, и пытливых взоров вездесущих подъездных старух, Филиппа последовательно оградил «лендровер». Чем и как по-арматорски оборудованный автомобиль воздействует на скамеечную усидчивую сволочь, нашего с вами героя нисколько не занимало.

«Нет глазастых поскудниц у подъезда, и слава Богу!»

Поставив абзац, признаем: постоянно тунеядствующие дворовые сидельцы у дверей Ирнеева Филиппа кошмарно раздражали. Издавна.

Ему еще никогда и нигде не удавалось неприметно уходить из дому, чтобы не натолкнуться на их зложелательные гляделки-посиделки, скопом осуждающие входящих, выходящих, проходящих…

Если быстро и незаметно проскочить в свой подъезд у него нет-нет, а получалось, то вовне ускользать невидимо от скамеечных аргусов никак не выходило. Повсюду и везде в наших городах, в любую погоду, в любое время года они всегда на страже, начеку, на стреме.

«Око темной бури», каким он владел от рождения, на пенсионерах у подъезда Филипп счастливо, возможно, интуитивно ни разу не испытывал. Но в новом статусе он прекрасно уразумел, насколько стохастическая природная магия есть вещь не только зловредительная, лицам, владеющим харизмой, противопоказанная, но и большей частью непредсказуемая.

Вне нарочитого магического обряда никто не в силах предугадать во что может вылиться сорвавшийся с цепи наведенный полтергейст. То ли крупным ледяным градом средь ясного неба побьет дворовых сидельцев и сиделок, то ли тяжелые листы шифера с крыши на них ни с того ни с сего водопадом посыпятся. Или же их обвалившимся козырьком подъезда в мокрое место прихлопнет. Причем ухлопает их бетонной плитой по немыслимой траектории.

«Куда там, дорогие мои секуляры! Чаю, невместно и немыслимо этакое безобразие рыцарю-неофиту второго круга посвящения, находящемуся в трезвом уме и твердой памяти.

Помню-помню, по молодости лет, по несознательности я эдак нечаянно круто ошпарил куриным бульончиком любимого зятька и сестрицу. Так же неосознанно их и подлечил тогда холодной водичкой. Ежели с кем оно ни бывает, то со мной такого быть нынь не должно…»

Предохраняться от непроизвольного использования натуральной магии, искажающей результаты духовных дивинаций и конъюраций, наш неофит уже умел. Сам ли он по глупости порой забывал о самобытном магическом естестве либо кто-то безумно прибегал к дурной природной волшбе в окрестностях, в любом случае рыцарь Филипп мог специально отстраиваться от колдовских помех. Или вообще подчистую подавить всякое житейское волхование и чародейство в радиусе 50 метров вокруг себя.

Но это в теории и в принципе. На практике же Филипп старался везде обходиться минимальным теургическим воздействием. Притом лишь тогда, когда оно принципиально необходимо и орденски регламентировано.

Так или иначе надо ставить полную защиту от любого магического проникновения по всем азимутам в спальне, где у него расположен транспортал, ведущий в убежище. В дополнение пришлось прикрыться от соседей сверху, «чтоб не топали слонами по голове».

«Господи, помилуй! Выходит: ни старые надежные перекрытия, ни трехметровая высота комнат, ни новомодные натяжные потолки от слоновьего стада, проживающего на четвертом этаже, не спасают».

Хуже того, домохозяйственная и семейственная мамаша – «у-у-у, вашу мать, из рака ноги!» – питала к мужу, к двум детям-подросткам столь темпераментные и пламенные чувства, что неизменно и чародейно травила опостылевшим ближним кормежку, пережаривая ее, переваривая, пересаливая…

С проклятиями в адрес домочадцев совершенно невообразимую ворожбу она творила под аэродромный рев стиральной машины и турбореактивный вой пылесоса, подчас напрочь вырубая временную аудиозащиту, поставленную Филиппом.

«Ага! Не тут-то было!»

По совету арматора Вероники рыцарь Филипп в образе и подобии учебно-тренировочного задания применил к верхней соседке сильнодействующее средство.

Однажды он ее, ту «толстопятую с четвертого этажа», подкараулил на лестнице. И, «оба-на, дважды зашарашил» спереди и сзади той бесовской слонихе по всей «ейной неудовлетворенной климактерической сексуальности лучом ледяного огня». Правда, на самой малой мощности рыцарского сигнума.

До полной фригидности, наверное, дело не дошло, как считает Ника. Однакось осталось неизвестным, насколько эта бытовая ведьма-фефела остыла в постели и доволен ли отец семейства. Хотя при любом исходе недостаток темперамента у супруги ему должен быть компенсирован мало-мальски качественной пищей.

Остальные соседи Филиппа по дому зловредительной ворожбой умышленно и или неумышленно не промышляли. Или, быть может, кто-то окрест затаился, опасаясь близкого соседства апостолического инквизитора и экзорциста. Не всякому ведь дано распознать, как умело новый опасный сосед владеет исходными дарованиями. Неофит неопытный ли он, матерый рыцарь-зелот или всесокрушающий адепт – отнюдь не каждый сильный маг обладает способностью это различить по эпизодическим всплескам теургической энергии.