Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 45 страниц)

Иван Катавасов
КОРОМЫСЛО ДЬЯВОЛА

Моим благочестным читателям Евгению и Татьяне хорошего чтения на Рождество и в Светлое Воскресенье Христово

ПРЕДИСЛОВИЕ-НАПУТСТВИЕ

Если кому-нибудь когда-либо придет в голову, будто бы автор хоть как-то разделяет политические и религиозные воззрения своих персонажей, значит, кто-то из нас весьма и весьма заблуждается.

«Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем Премудрость Божию тайную, сокровенную, кою предназначил Бог прежде веков к славе нашей».

Святой апостол Павел, Первое послание коринфянам, 2:6,7.

«Начинаем греческую басню. Внимай, читатель, будешь доволен».

Луций Апулей из Мадавры, Метаморфозы, кн. 1,1.

КНИГА ПЕРВАЯ ПРЕПОДАТЬ ДАРОВАНИЕ ДУХОВНОЕ

ГЛАВА I ДОВЕРЬТЕСЬ СЛУЧАЙНЫМ ЗНАКОМСТВАМ

– 1 -

Прелюбопытного субъекта Филипп Ирнеев невзначай приметил на платной автостоянке у Центрального Таракановского рынка. Уж больно лихо тот выбрался из приемистой светло-серой «хонды» одним плавным и упругим движением.

Затем, будто спохватившись или мысленно себя одернув, незнакомец ссутулился, опустил одно плечо и разболтанно зашаркал по направлению к торговым павильонам и ларькам столичной Таракановки. С виду 40-летний владелец «хонды» решительно не желал привлекать внимание ни к своей особе, ни к физической форме.

Мужик, мужчина, не товарищ и не господин; ничего выдающегося нет ни в лице, ни в фигуре. Заурядный обыватель и обитатель стольного града Дожинск, видимо, вздумал отовариться чем-то на рынке.

Ни богатый, ни бедный, а так вам – серединка на половинку. Темно-серые полушерстяные брюки, коричневатые мокасины из тонкой кожи на мягком ходу, короткие рукава бордовой рубашки с расстегнутым на две пуговицы по майскому времени воротом, плоский мобильник-раскладушка в кожаном чехле на поясе, уродская лох-барсетка в левой руке. Дерганная туда-сюда в отмашке правая рука, словно плохо привинченная деталь небрежно собранного механизма…

Филипп двигался следом за серо-бурым субъектом, ясно видел и прекрасно понимал: обыденная внешность и ничем не примечательная, подпрыгивающая, цепляющаяся за асфальт походка для странного незнакомца – хорошо наработанный камуфляж и отличное владение собственным телом, тренированным на запредельные нагрузки и экстремальные обстоятельства.

«Ага! Маскировочка…»

В школе выживания тренер-сэнсэй Кан Тендо не раз повторял Филиппу и другим ученикам: прежде всего обращайте внимание на скрытые контрасты и аномалии при оценке враждебной обстановки. Всякое несоответствие, нестыковка и противоречие обычному порядку вещей неизменно таят скрытую угрозу…

Неудивительно, если отменно подготовленный Фил Ирнеев сразу же насторожился, едва неприметный субъект покинул автомобиль в повышенной боевой готовности, за полсекунды профессионально оценил окружение с новой точки обзора. И нарочито расслабился, демонстрируя языком тела всем вокруг: я не я, и меня для вас нет.

Как бы уловив мысли Филиппа или ощутив за собой негласное слежение, объект его внимательного интереса, желающий сохранить инкогнито, растасовался, как плоская карта в колоде, незримо рассредоточился в группе из четырех девиц. Как потом ни старался Филипп, обстоятельно курсируя в торговых рядах, эзотерический незнакомец бесследно исчез в рыночной сутолоке. Хотя шел он всего лишь в полутора десятке шагов от любопытствующего наблюдателя.

«Крутой профи, из рака ноги!» – мысленно восхитился Ирнеев и сделал вывод: предмет его любознательности, должно быть, из какой-либо иностранной спецслужбы. За кордоном хватает грамотных спецов, умеющих наблюдать и уходить от наблюдения.

Тем они и отличны от отечественных правоохранителей в штатском, для опытного глаза выделяющихся в толпе как базарные воры-карманники. Тех вообще за версту видать. И те и другие на людях и при делах отмечаются повадкой бродячих котов. У местных уголовных сыщиков и воров одинаковый бездомно-кошачий вид: будто они что-то украли или же собираются умыкнуть.

Их нагло-виноватое поведение нисколько не способствует скрытности потаенного образа действий. Но тупое городское стадо, замкнуто погруженное в повседневную суету, не склонно замечать тех, кто его выслеживает и пасет.

Не приметен был для горожан, суетившихся на рынке, и Филипп Ирнеев, знавший куда и как неуловимо смотреть, когда никак нельзя натыкаться на уклончивые взгляды прохожих. Не держать зрачки в центре глазниц и прикрывать веки, если требуется быстро сканировать окружающую обстановку, чтобы не создавать впечатление челночно бегающих хитреньких глазок, ох неспроста кого-то выслеживающих.

Мимика, жесты, походка, мышцы спины и шеи ничего не должны говорить окружающим. Филипп – охотник, а не дичь. Людская стесненная толпа – его джунгли, укрытие и охотничьи угодья…

Просто так для тренировки наблюдательности и поддержания боевой формы следует иной раз быть начеку и настороже в тесных городских чащобах и трущобах. Даже если ты без всяких затей и заднеприводных мыслей закатился на Таракановку прикупить мыла, зубной пасты, заглянуть в несколько лавок, торгующих свежими дисками с играми и фильмами.

На Центральный рынок Фил Ирнеев заезжал по давней, с детства привитой родителями привычке. Мол, на Таракановке ширпотреб и провизия дешевле, чем в ближних магазинах.

«Ага, разбежались и размечтались!»

Существенной разницы в ценах Филипп не отмечал. Может, когда-то оно так и было в кооперативном владении, но теперь сие государственное унитарное предприятие нимало не блещет либеральными ценниками. Но привычный ход вещей нам порой дороже сожженного бензина и нервотряски в перегруженном и плотном трафике в центре города Дожинска.

То бишь столицы и метрополии синеокой Белороссии. Так и введем банальность и обыденность с абзаца…

Спустившись в заглубленную яму главного павильона рынка, наш главный герой незаметно глянул снизу вверх на сограждан и соотечественников, с превеликими осторожностями преодолевающих полутемную лестницу черного бокового входа. В мыслях саркастически усмехнувшись, он тут же вспомнил слова учителя:

«Верно говорил сэнсэй Кан. По тому, как человек поднимается и спускается по лестничным ступеням и пролетам, возможно судить о его физической подготовке и состоянии здоровья».

Судя по всему, с оздоровительным и спортивным образом жизни у посетителей Таракановского рынка дело обстоит неважно. Опасаться здесь некого и нечего…

Они – белороссы, мирное стадо, вышедшее на водопой и кормежку. Топчутся неуклюже, гадят мимо урны и под ноги бумажками, окурками, подсолнечной шелухой, пластмассовыми бутылками…

Еще хуже эти земляки, сходняки для Филиппа Ирнеева, смотрятся в городской технической оснастке, когда они с грехом пополам вылезают из автомобилей, сползают вниз по ступенькам автобусов и троллейбусов. Или же коленками вперед выбираются на землю из тамбуров пригородных электричек.

Иной до самого последнего мгновения цепко держится за вагонный поручень. Боясь его отпустить, он акробатически изгибается назад, едва-едва не падая навзничь и судорожно нащупывая ногой железные ступени.

Вон давеча рядом с парковкой молодая толстуха, лет эдак 25-ти, на верхней ступеньке трамвая раскорячилась. Словно тесто из дверного проема поперла. Спереди ее промежность вниз ползет, за пухлым лобком окладистая задница, за ними оставшиеся части тела вываливаются из одежды и трамвая.

В последнюю очередь от раскладной трамвайной створки отрывается ее рука, страдательно вывернутая кистью вверх. Так и запястье вывихнуть недолго…

Иногда Филиппу казалось: ровно бы большинство вокруг поголовно поражено привычными вывихами всех костей, мышечной дистрофией и моторной атаксией. А это последнее, по мнению его знакомой медички Маньки Казимирской, объявляется зловещим симптомом поражения сифилисом в поздней стадии.

Венерическими болезнями студент Ирнеев не страдал, на свою физическую форму и показатели здоровья самому себе не жаловался. Но на всякий медицинский случай в церкви регулярно возносил сокровенную хвалу Богу за отменное самочувствие. Ни к фарисеям, ни к мытарям, молящимся в одном и том же храме, он не примыкал.

На людях об этих задушевных далеко не евангельских молитвах он не распространялся, замкнуто предпочитая ничем не выделяться и не разниться с окружающими.

Хочешь стать незаметным и невидимым? Тогда будь как они, притворись хилым, непритязательным и мало приспособленным к возможным жизненным передрягам. И так сгодится. Без разницы, если социальное государство Ї это очень хорошо, и оно само собой благополучно и неуклонно идет к лучшему в этой лучшей из всех прочих Республике Белороссь?..

Присяжным оппозиционером и записным диссидентом Филипп не был, но полагал здоровую толику политического скепсиса и презрения к окружающей человеческой среде необходимым элементом душевного равновесия, отличным признаком боевой готовности тотчас и немедля дать отпор любым посягательствам общества и государства на его личную жизнь.

Сначала идет он сам, друзья-подруги, семья, симпатичные, интересующие его люди. А уж потом на последнем месте в его эгоцентрической табели о рангах располагались остальные ближние и дальние, кем можно без сожаления и без зазрения совести безразлично пожертвовать в силу необходимости.

Плевать на крупнорогатое и мелкотравчатое сборище иногда нужно, презирать его можно, но сильно отделяться от него и отличаться внешне нельзя. Стадо, стая, свора, косяк и прочее животное поголовье, больше по недоразумению желающее зваться людьми, разительных отличий от них тебе никогда не простят.

Чтобы в относительном благоденствии жить в Белороссии и в Дожинске, каждому следует благоразумно носить покровительственную окраску животного млекопитающего мира или мимикрировать в грязно-пятнистые камуфляжные тона насекомых. «И постоянно громко, во всеуслышание, принародно жаловаться на здоровье, а также на другие невзгоды, беды и горести…»

Фил Ирнеев не слишком лестно думал о демократическом или демографическом большинстве соотечественников и на круг мало сомневался:

«По-видимому, тут проявляется вездесущее суеверие у быдловатого народца белоросского. Плачь побольше, да погромче. Говорят, судьба и начальство ой как слезу любят».

Вот и здесь, сейчас на рынке вместо лекционной бодяги по лженаучной макроэкономике в прочтении расстриженной преподавательницы какого-то там коммунизма-социализма, дамы перезрелых лет, вместо дурацкого семинара по истории Великой Отечественной войны в толковании недозрелого пропрезидентского националиста – официально, вернее, документально студент Ирнеев находится на приеме у кардиолога.

– Знаете, что-то сердце опять пошаливает, ноет, покалывает…

Натурально, о шальной сумме предоплаты за врачебные услуги в деканате знать не полагалось.

Филипп с удовольствием заплатил бы за свободное посещение многих и многих вузовских занятий и дисциплин. Однако со многими печальными увы этакое чудодейство ему не по карману.

Положим, с прошлого года он начал вполне пристойно зарабатывать, но свобода, к нашему несчастью, не продается налево и направо. Да и стоит она невыразимо и невыносимо дорого.

Гораздо проще и дешевле единовременно купить свидетельство о законченном высшем белоросском образовании. Все равно ни в одной развитой стране мира с дипломом некоего педагогического университета – «во, где загнули туземцы!» – на хорошую работу не возьмут. Будь у тебя дипломные корки поддельные заочно или всамделишние очного обучения разному вздору под президентским патронажем, все едино – филькина грамота…

Рассуждая о досадном студенческом бытии, Филипп Ирнеев не забывал следить за трафиком, чутко исполнять правила дорожного движения. И зорко держать в боковом поле зрения окаянных пешеходов-самоубийц, без ремней и подушек безопасности так и норовящих посостязаться с автомобилистами в скорости передвижения, прочности корпуса, надежности тормозов и наличии здравого смысла.

Взбалмошная старуха на обочине ему не приглянулась метров за 300 до аварийной ситуации у трамвайной остановки. О потенциальной опасности ему налицо просигналили старухин красный платок и угрожающе сверкнувшие линзы массивных окуляров, едва ли способных справиться с патологической старческой близорукостью.

Ничуть не импонировал нашему герою и набравший перед ним запретную скорость ветеранский салатовый «москвич» с ручным управлением. Филипп даже уступил место в левом ряду наступавшему на запятки его вишневому «зубилу-восьмерке», белобрысому парню, рулившему на новеньком кургузом «пежо» цвета «кофе с молоком».

«Пускай себе гонится белобрысик за инвалидиком. Красная старуха-то на старте. Она не только трамвай поджидает. Хоть не с клюкой, зато в толстых очках…»

За рулем Филипп себя вел как в городской ходячей толчее, стараясь быть тихим и незаметным, не создавать помех любителям быстрой езды и агрессивной манеры вождения. Он благожелательно предоставлял другим водителям право самостоятельно въезжать в дорожные неприятности и автомобильные катастрофы. В то же время бдительности не терял, прозорливо ожидая от прочих участников уличного движения самых вздорных, несообразных действий и безрассудных поступков.

Так вам оно и вышло и на то пошло. Как всегда к худшему. Возможно, ненароком и случайно.

Когда «пежо» было дернулся на обгон инвалида, наперерез «москвичу» к остановке и трамвайным рельсам, разделяющим полосы движения, рванулась красноголовая смерть-старуха, издалека завидев спускавшийся с горки трамвай.

«Все-таки у старой грымзы дальнозоркость, видит, как через стереотрубу, аж номер трамвая разглядела», – посмотрев в зеркало заднего обзора, успел подосадовать Филипп на предыдущую неверную оценку возможного дорожного расклада.

Теперь же, правильно оценив центростремительность смертельно опасной старухи, он, слегка притормозив, принимает вправо, оставив водителю «пежо» место для маневра. Приближавшийся встречный трамвай, тоже начинает тормозить, но резко, с лязгом, скрежетом, с искрами, посыпавшимися сверху и снизу.

Как и предполагалось, лысый дед на «москвиче» с двумя маленькими внучками на заднем сиденье пустил рукоятку по расхлябанным тормозам, его заносит. Крутить руль на сторону заноса, то есть в бок красной карги он, понятное дело, психологически не может. Дедов драндулет в противоход запрыгал по рельсам. Машину его чуть развернуло и вынесло на встречную полосу, где она по касательной сталкивается с жемчужно-серой «хондой», пересекающей путь двухэтажному туристическому автобусу, нахально выскочившему из-за глухих ворот соседнего завода.

Водитель «хонды» из трех зол выбрал меньшее и хладнокровно таранит неприкаянный «москвич» взамен того, чтобы справа врезаться на тормозном пути в багажное отделение громадного автобуса. Или, ударив по тормозам, слева подставляться под наезжавший трамвай.

Потому оно и случилось – под колеса сверхсовременному двухъярусному чудищу угодила доисторическая самобеглая инвалидная коляска с тремя седоками…

Свою машину Филипп припарковал на безопасном противоположном тротуаре, между деревьев. Пускай говорят «зубило», но это свое, родное. Жалко, если попортят, помнут в кутерьме и суматохе.

Он мог бы без проблем покинуть место происшествия. Народу много, найдется, кому позвонить по аварийным телефонным номерам. Свидетелей под завязку.

И зловредительная старуха никуда не делась. Вон она, красноголовая, на того белобрысого из кофейного «пежо» хрипит, рычит.

Филипп снова ошибся насчет рыкающей бабы-яги. В разгар событий очкастая хрычовка почему-то врубила заднюю передачу и шмыгнула назад на тротуар. Видимо, белобрысый в зеленых шортах ее так-таки зацепил. Отвратная карга Филиппа не интересовала. «Пошла она куда подальше. Туда же, из рака ноги, и коротышку в штанишках по колено». Зато на водилу жемчужной «хонды» он решил взглянуть поближе: «Как-никак вторая встреча. Почему бы не помочь рыночному незнакомцу? Машина та же и тот же номерной знак».

Невозмутимо обогнув кучку зевак, в мазохистском ужасе глазевших на страшное содержимое полураздавленного «москвича», на сломанное тельце маленькой девочки, выброшенной на асфальт, Филипп приблизился к заглохшей на трамвайных рельсах «хонде».

Знакомый незнакомец, сидящий за ее рулем, тоже глух, нем, умерщвлен и недвижим. Либо почти мертв, намертво прижатый к сиденью подушкой безопасности. Пульс на шее и на руке не прощупывается.

«Хм, видимых повреждений нет. Шок? Остановка сердца? Не может быть у такого спеца!» – постановление принято.

– Сейчас мы тебя откачаем, голубчика! От клинической смерти не всегда помирают. Держись, мужик.

Филипп мгновенно принял жизненно важное для пострадавшего решение. Чего тут думать?

– Извольте получить первую помощь, сударь. Промедол в шприц-тюбике из аптечки у нас наготове. В предплечье ему, болезному, укольчик, как в нашей выживательной школке учили, – приговаривал Филипп, готовясь к инъекции.

Наверное, чтобы себя успокоить и настроить, вслух комментировал свои действия. За 20 лет жизни кое-какую смерть он видел, но доставать душу человеческую с того света ему раньше не доводилось.

Другое дело – молча разделаться с ремнем и подушкой безопасности. Несколько ударов острейшим складным ножом, и вы свободны. Тотчас Филипп аккуратно вызволяет пострадавшего из машины и укладывает на мягкий многослойный чехол, с мясом выдранный с заднего сиденья «хонды».

Решительный образец действий не может не привлекать последователей. Тут же к нему, запыхавшись, подбегает женщина средних лет:

– Я медсестра. Вы спасатель из МЧС?

Не дождавшись ответа, – и так ясно, – медицинская тетка принялась помогать Филиппу, освобождая грудь пациента. Сноровисто выяснила, нет ли переломов ребер.

Вдвоем они приступили к искусственному дыханию. Медсестра ритмично надавливала на грудную клетку, а Филипп вдувал воздух рот в рот. Вдох в себя, выдох в пострадавшего. Раз-два, раз-два…

В тот момент его вдруг охватило странное и приятное ощущение дежавю, однажды уже виденного, до невозможности знакомого, прочувствованного. Хотя, – он в этом мог на всех евангелиях поклясться, – никогда раньше ему не приходилось оживлять медленно, но неумолимо остывающий труп.

Как делать искусственное дыхание и передавать чужой плоти часть собственной жизненной силы, сэнсэй Кан Тендо его научил. Теперь же стоит попробовать сработать на конкретном теле. Причем не без удовольствия от исполняемой хорошей работы.

В остальном оба случайных реаниматора работают механически, рефлекторно, без слов, без мыслей. О чем говорить, думать, если процедура стандартная? Раз-два, раз-два…

– Оба-на! Получилось!!!

К приезду бригады скорой медпомощи пострадавший обрел едва заметное дыхание и еле ощутимый нитевидный пульс неправдоподобно слабого наполнения.

Филипп нехотя отодвинулся от спасенного тела и возвращенной в него душе, когда к делу приступили внушающие уважение дяди-тети в белых халатах и два дюжих санитара с носилками.

Пока бесчувственное тело грузили в реанимационный фургон, один из медбратьев спросил:

– Слышь, малой, ты этому дедуле внук или так, сродственник? Поедешь с нами во 2-ю клиническую?

– Где ты здесь деда узрел?

– Не горячись. Вы как-то друг на друга похожи. Не знаю, как там у вас. Может, он тебе старичком-дядей приходится?

Давай в машину, поможешь медицинскую карту заполнить, родичам сообщишь…

– Не знаю я его. Шел себе по улице, решил помочь…

– Тогда спасибо за неотложную и грамотную помощь. Бывай здоров, студент.

Прежде чем реанимационная машина отъехала, Филипп мельком и украдкой заглянул в салон, где медики с аппаратурой манипулировали над пациентом. К огромному удивлению Филиппа, профессиональные реаниматоры действительно трудились над туловом, принадлежавшим какому-то дряхлому старцу.

Тому типу на Таракановском рынке было не больше сорока. А этому деду лет сто, может, двести. Морщины на лице и шее, волосы с проседью, но мышцы крепкие…

Однако серые брюки те же, ремешок тот же, не из дешевых, ботиночки, точь-в-точь, итальянские, пятьсот евро не меньше, рубашечка шелковая, бордового цвета…

– 2 -

– …Возможно, тот мужик на рынке взял машину отца. Одеваются похоже, – попробовал логично объяснить произошедшее Филипп. – Убейте меня, не помню, старого или молодого я из «хонды» доставал. Вот наваждение, подумать только, Игорь Иваныч!

– Это, Фил, адреналинчик с тобой эдакую шутку сыграл. Старика за молодого в горячке принял. А у того сердчишко не выдержало…

О странных обстоятельствах только что случившегося дорожно-транспортного происшествия Филипп Ирнеев первому рассказал личному шоферу и телохранителю босса глубокоуважаемому Гореванычу.

С некоторых пор босс с боярского плеча разрешил Филиппу оставлять изъезженное жигулевское «зубило» в персональном гараже на четыре бокса в углу рядом со своим парадным «астон-мартином». Ну а Гореваныч из личной симпатии взялся обихаживать непритязательную тачку домашнего учителя хозяйского наследника.

Без всяких претензий, частенько замечал Филипп, сын босса для Гореваныча поболе, чем родной. Некогда в Питере бодигард Игорь Смолич собственным телом прикрыл младенца Ваньку от автоматной очереди наемного убийцы.

– Будь моя воля, – продолжил по-шоферски рассуждать Игорь Иваныч, – я бы с большего у пенсюков права отбирал за управление автомобилем в состоянии плохого медицинского самочувствия. И медкомиссию строжайшую им надлежит проходить каждый год.

Старик за рулем – хуже бабы. У женщин ветер в дырку промежду ног свищет, а у старых маразматиков реакция как у пьяных.

– А с пешеходными старухами что делать?

– Беречься, как от стихийного бедствия. Скажем, туман и гололед – природные явления безмозглые и невменяемые.

Та же мутотень – старухи, вроде моей тещи. Ума меньше, чем у кошки, а шерсти и вони на весь дом. Как начнет нудеть, зудеть, на мозги капать, ну точно, осенний дождик. Девятый десяток мегера старая доживает, пора бы ей в могилке угомониться, – подытожил жизненные наблюдения 60-летний Гореваныч.

Тому подобные разглагольствования Филипп не принимал всерьез. Отставной майор спецназа Игорь Смолич страх как уважал прикидываться лаптем из циничного простонародья.

Да и теща его оттуда же, не из простых, но шляхетских ясновельможных кровей. В машину садится гордо, словно герцогиня в золотую карету; шею лебединую тянет и всегда ждет, покамест ей подадут руку, чтобы покинуть экипаж.

То ли дело Гореваныч! Простецкий дядька как пять евроцентов. Нос картошкой, замасленная гаражная спецовка, сбруя-кобура для скрытого ношения здоровенного «витязя». В деловом костюме на него посмотреть – тот еще увалень и тюха-матюха под бронежилетом.

Со всем тем на совещания с серьезными украинскими и российскими партнерами босс берет только Гореваныча. Притом вовсе не для того, чтобы у барского подъезда с ноги на ногу переминаться. На заседаниях правления все тот же Игорь Иваныч в уголке сидит. Чванный главбух ему первому руку подает, а начальник службы безопасности фирмы встает и в струнку вытягивается, если Гореванычу случается к нему в кабинет заглянуть.

Такое вот чудо Филипп сам видал, когда пожилой высокомерный гебешник нашего студента допрашивал на предмет подозрительных друзей, родственников и знакомых при поступлении на работу гувернером в семью босса.

Тогда как родной дядюшка Филиппа, сосватавший ему эту непыльную высокооплачиваемую работенку, при упоминании фамилии Гореваныча закатывает глаза к небу и многозначительно тянет: «О…» Затем неизменно цитирует евангельский логий о том, что последние становятся первыми. И наоборот.

«Может статься, и чин-звание у Гореваныча куда выше майорского?» – часто риторически, в никуда вопрошал Филипп Ирнеев.

Но, как всем известно, на такие вопросы отвечать не принято в силу режима секретности и различных степеней допуска к конфиденциальной служебной информации. К старшим также надо прислушиваться, если по делу говорят.

– …Иди-ка ты, студент, на гувернерскую службу. Ваньку из школы скоро привезут. И к обеду тебе надобно переодеться, рожу умыть. Сегодня сама мадам хозяйка и ее заокеанские гости с вами обедают. Правда, они наш обед ланчем называют.

Давай-давай, чеши, студиозус. По себе знаю: после адреналиновой встряски смерть как жрать хочется. А карбюратор глючный у тебя на «восьмерке» я там посмотрю…

От гаража до жилища босса рукой подать – минут пятнадцать-двадцать неспешной ходьбы через парк, во времена нынче забытые именовавшийся Губернаторским садом. Несмотря на утверждение Гореваныча, есть Филиппу совершенно не хотелось. Но вот выпить чашечку кофе, причем немедленно, он был бы не прочь. Посему от гаража Филипп повернул в другую сторону по направлению к осевому диагональному проспекту Дожинска, переименованному добрые полдюжины раз.

При всякой перемене слагаемых белоросской власти проспект тоже менял название. Так что столичные местожители называют его по-житейски проспектом, но весьма уважительно, подразумевая заглавную букву и определенный артикль, вернакулярной материнской грамматикой не предусмотренный.

Как ни смотри, Филипп Ирнеев никуда не спешил. Конец мая задался необычайно, аномально жарким, истекать потом не хотелось. Времени у него навалом, считая от гаража и до обеда. Гореваныч его напрасно поторапливал, чисто по правилу ефрейторского зазора, которому зачастую следуют старые и молодые вояки.

Штатского народу вокруг мал мала и даже меньше, будто бы тут вам не столица, а деревня в крестьянский полдень. А вон там монументальная дверь в так необходимое заведение чайно-кофейного назначения в длинной арке с колоннами на выходе к проспекту.

Раньше Филипп кофейни здесь не видел. Наверняка вскрыли замурованный черный ход в дом и устроили маленький прохладный приют для усталого городского путника, жаждущего перевести дух, малость отдохнуть от столичной суеты и потной духоты.

Верно, заведение совсем недавно открыли. Даже вывеску с каким-нибудь глупым названием не успели подвесить. Лишь узорчатый латунный фонарь над входом с прямоугольной древнегреческой спиралью-меандром и буквами «альфа» и «хи».

«АХ» получается, и Филипп своемысленно пожелал, чтобы кофейня оказалась вовсе не аховой, но приличным и недорогим прибежищем страждущих покоя душ. От 50 граммов греческой «Метаксы» он бы тоже не открестился. Или, быть может, по античным понятиям тут-ка исключительно потчуют разбавленным красным вином?

Как только Филипп потянулся к солидному латунному кольцу, служившему дверной ручкой, им моментально овладело чувство, как будто он допрежь здесь бывал, заходил. Забегал как к себе домой на минуточку за какой-нибудь мелкой надобностью и по-новому спешил по делам.

Опять оно, дежавю. И снова странно и приятно. Словно чье-то легчайшее дуновение души коснулось.

Дверь легко отворилась, точно ждала его прикосновения. Коротко, но мелодично звякнул, наверное, бронзовый колокольчик.

Внутри греческой кофейни, как ее окрестил Филипп по орнаменту-меандру, было тихо, уютно, безлюдно, прохладно. Слева и справа у стен – стойки на три и четыре круглых табурета. Мягкий боковой свет, словно бы закат встречается с рассветом.

Прямо перед входом – алтарное возвышение бара, за ним – иконостас разноцветных бутылок снизу доверху. Под левую и правую руку сейчас отсутствующего алтарного служителя – никелированная экспресс-кофеварка и поддон с раскаленным желтым песком; в нем небольшая турка с закипающим кофе.

Больше в этом храмовом заведении при беглом осмотре не было ничего и никого существенного. Кроме вкуснейшего запаха кофе.

Не дождавшись без вести пропадающего халдея-служителя, Филипп потянулся через прилавок и спас от перегрева серебряную емкость, песок и сердито закипавшее кофейное удовольствие. Засим он плавным и осторожным непрерывным движением влил горячий кофе в чашку, стараясь, чтобы в нее не попала пена с твердыми частицами.

– С вашего позволения, милостивые государи и государыни, – громко произнес Филипп, но на его призыв никто не объявился из-за узкой двери слева.

– Тогда позвольте мне лично распорядиться самообслуживанием.

На последнюю фразу тоже никто не откликнулся, и Филипп старательно налил в мерный стаканчик ровно 50 грамм ненароком случившейся на барной стойке початой бутылки греческого коньяка. Именно «Метаксы», как и взалкал наш герой.

Чудесное совпадение не произвело на него ровным счетом никакого впечатления. Он был скептиком и сперва полагал проверить, опробовать коньяк и кофе на качество.

А то мало ли какой фальсифицированной дряни, заразы, отравы в наши времена недоразвитого капитализма вам могут подлить, подсыпать, подложить, подбросить частные и государственные субъекты бесконтрольного хозяйствования?

Кофе и коньяк особых нареканий у Филиппа Ирнеева не вызвали. Особенно вторая порция из турки с осевшей на дно гущей. Среднестатистические цены в заведении опять же не провоцировали резких антиправительственных, антипрезидентских выступлений или разноцветных революционных настроений.

Хорошо бы вдобавок закурить для полного наслаждения. Хотя, если судить по меню и табачной витрине, в кофейне предлагали исключительно и легитимно фальсифицированную табачную продукцию злостной отечественной расфасовки и упаковки.

Филипп не имел пристрастия к дрянному табаку и махорке, курил изредка для вящего удовольствия и только заведомо качественный продукт, предпочитая сигары, но не отрекался и от американских сигарет с настоящим виргинским наполнением. На такой случай, он знал, во многих заведениях под прилавком держат контрабандный товар для ценителей истинного табачного довольствия.

Оставалось дождаться служителя или служительницы кофейни, кабы получить подлинное сибаритское услаждение. Качество коньяка и кофе ко многому обязывает, включая противодействие государственной политике фальсификации табачных изделий.

В ожидании продолжения чудес Филипп оглянулся, осмотрелся в поисках индуктивных деталей, характеризующих благолепные культурные намерения хозяев заведения.

Среди бутылок красуется исполненная древнегреческой вязью небольшая табличка с надписью «Γνώθι σαυτόν», пару тысячелетий тому назад приглашавшей посетить оракула в храме Аполлона в Дельфах. Для малограмотных она переведена на вульгарную латынь: «Nosce te ipsum». Тогда как для неполноценных невежд, не имеющих какой-либо образованности, не только классической, внизу означено прописной кириллицей: ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ.

Вверху над дверью, ведущей наружу, поместилось название заведения. Гравированные готические буквы гласят: ASYLUM SAPIENTI. Очевидно, из-за природной ненависти темных городских властей ко всему иностранному и непонятному хозяева не рискнули уместить эту маюскульную вывеску в качестве наружной рекламы.