Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА XVII БЕСКОНЕЧНОЕ ПОЗНАНИЕ

– 1 -

– Добро пожаловать в пятый круг посвящения, наш достославный Филипп Олегович Ирнеев, – без какой-либо мирской преамбулы приступил Павел Семенович Булавин к послеобеденной беседе, вошедшей у них в обыкновение.

Видимым образом действия и общения оба собеседника благодатно прогуливались в изобильных плодами земными садах асьенды Пасагуа по желтой кирпичной дорожке под персиковыми деревьями. Аноптически они мало заостряли внимание на секулярном окружении. Взять хотя бы то, что дневная пополуденная жара вокруг них уступила место благословенной вечерней прохладе.

– Благо вам, честь и хвала, мой рыцарь Филипп! – необычайно пафосно провозгласил прецептор Павел. – Да пребудет и впредь над вами благоволение премудрости Господней, рыцарь-неофит!

– Благодарю вас, прецептор. Без вас из меня, ничтожного неофита, чего-либо путного не получилось.

– Ваше смиренномудрие похвально, мой друг. Жаль, не могу сказать вам, рыцарь Филипп, словно бы мне более и далее нечего вам преподать. Ибо рыцари-адепты порой тако же благодарно внимают своим менторам. Вольно им токмо нарицательно быть таковыми.

Каковы наши орденские традиции и предустановления, рыцарь-неофит, вы ныне и присно благонамеренно осведомлены…

«Ага! Расклад ясен. В дихотомии эпигностической. С грешных ученических небес раз и на землю его, неофита, низвергнуть. Или же, наоборот, велеречиво превознести. Что, впрочем, одно и то же по большому откровенно апокалиптичному счету…»

– …В откровении признаться, рыцарь Филипп, разнообразно, неравным образом складываются участь и предназначение орденских носителей Благодати Господней.

Одни, убоявшись ретрибутивного искупления, тако сиречь инако останавливаются на достигнутом… Какой бы у них ни был уровень посвящения, рыцарь Филипп…

Другие же рыцари без страха и упрека уходят дальше и выше в познании эпигнозиса, совершенствуя, углубляя преподанные им сокровенные харизматические дарования.

Не скрою, мой друг, критическим порогом для орденских неофитов-харизматиков нередко становятся кому пятый, кому шестой круг приобщения к рыцарским таинствам.

Уверен: сей горестный аргумент не явится для вас бесполезным пророческим предостережением, рыцарь-неофит. Понеже он есть изреченная констатация суть печальных и неизбежных пертурбаций, превратностей, кои свершаются почти всегда со всеми посвященными, не сумевшими в должной мере отрешиться от всего суетно мирского, а потому тщетно и втуне преходящего.

Смирению перед неизбежностью должно уметь восстать смелым и доблестным, мой рыцарь Филипп. Ибо самопознание и власть над собой не терпят малодушной робости и тварной трусости.

Наше плотское нутро ох сколь многого не смеет, друг мой. Оно бездуховно пребывает в греховной слабости и порочном слабодушии. Увы, ранее Второго пришествия Мессии не должно уповать на полное очищение и спасение грешной плоти в сей юдоли земной.

Однако смертным ли страшиться смерти, страданий, истинно крестных страстей, боли телесной и душевной, смертных мук своих и чужих?

Недостойный обладатель харизмы, убоявшийся за плоть телесную, несовершенен в исполнении собственного долга и предназначения, предписанного ему в вышних.

Достоин ли он тако же с прописной буквы высокого беспримерного звания Рыцаря Благодати Господней?

Един свят Господь Вседержитель давши нам достойный пример отважного откровения и божественного подражания, смертью телесною поправ смерть бездуховную в ипостаси единородного, единосущного Бога-сына Своего от Духа Святого Безгрешного. Праведно ли рассудить иначе?..

Рыцарь Филипп не счел в тот вечер, будто прецептор Павел с риторическими вопросами стремится войти, вломиться в отворенную ментальным контактом дверь свободного взаимопонимания мудрого учителя и умного ученика. Так как истинное самопознание в одно и то же время открыто каждому в глубине разумной души. И оно же единомоментно сокрыто в его содержательной душевной полноте, развернутой в пространстве вольно и невольно познаваемого.

По-разному всяк познает себя самого. Кто-то беспомощно барахтается на бурлящей поверхности собственных мыслей и чувств. Кого-то неудержимо тянет залечь на темное спокойное дно, дабы поменьше чувствовать и не думать о преходящем, взывая из глубины к Богу или к своему Я-эго. Или же некто, чтобы самоустраниться, наверное, вне людской суеты и тщеты, уходит в отшельники от века и мира по иной причине.

Сейчас Филипп большей частью понимает, предполагает, почему же в начале нашей христианской эры десятки и сотни античных Архонтов Харизмы, в бытность их эргониками или апатиками, уходили и не возвращались из новоявленных им убежищ-асилумов. Вероятно, истинно познавать себя вне энтропийного ограничения земнородного пространства-времени не возбраняется бесконечно и беспредельно.

Да и что значат для асилумов протяженность людских веков, тысячелетий, площадь плоскостей, трехмерность объемов? По всей видимости, не более того, что они могут стяжать из чувственного восприятия обретенных ими симбионтов, наперсников, напарников, партнеров…

Как у них это получается, зачем им присно необходимы люди-харизматики? Сие есть неведомо-незнамо ни многосведущему дидактику-прорицателю прецептору Павлу, ни многознающему инквизитору-экзорцисту рыцарю Филиппу. Если, по утверждениям средневековых отцов ноогностиков, надвременное существование асилумов есть неопровержимое доказательство сверхрационального Бытия Божия, то оно однозначно непостижимо рассудительному человеческому уму в резонах материальных и эмпирических.

«…Априорно и апостериорно, судари мои. Ибо неисследимы судьбы и конечные цели Господни, непостижим апофатический Закон Божий в отрицании преходящих субстанций единого и неделимого пространства-времени от мира и века сего…»

Прежде чем пересечь матово светящийся потусторонний вневременной и внепространственный барьер, Филипп заново, едва ли не эйдетически, вспомнил о самоличных, первых впечатлениях от убежища. Вовсе не случайно оно ему представилось, показалось, открылось как закономерному престольному правопреемнику харизматических дарований.

Даром что он, «олух царя небесного тех часов в тот день ровным счетом ничегошеньки не знал, не понимал, чего там, где и как со мной происходит, произошло или же произойдет в скором последующем, либо уже состоявшемся времени».

Припомнились Филиппу и его неслучайное сравнение убежища с храмом неведомого античного бога, и тройственная греко-латинская кириллическая табличка со словами: «Nosce te ipsum. – Познай самого себя», многозначительно размещенная будто бы за алтарным престолом в благостной обстановке маленькой городской кофейни. Должно быть, тогдашний произвольный декоративный интерьер заведения недаром и нисколько не кощунственно напомнил ему храмовый иконостас.

«Ибо храм Божий и Тело Христово в душе всякого истинно, истово верующего».

На сей раз, входя в убежище, рыцарь Филипп предвосхищал нечто подобное. Или же теургический феномен однажды виденного, приятно и знакомо испытанного, существенно способствовал действенному прозрению.

В сущности довольно редко, но случается то, что когда-либо в озарении становятся очевидными ранее скрытые причинно-следственные связи. В сверхъестественной действительности у непостижимых асилумов, оказывается, тоже можно предвидеть некоторые закономерность и предопределенность, сколь скоро достигнут насущный уровень познания самого себя.

Следовательно, преступив порог убежища, Филипп Ирнеев вошел в нерукотворный образ и подобие православного храма. Хотя нет, не совсем так… скорее всего, он очутился в часовне Пресвятой Троицы, судя по большому иконописному изображению, помещенному на стене за алтарем.

Филипп осмотрелся в новом храмовом декоре, и убранство сие ему глянулось.

«Зело и зело в благолепии…»

Иконы в золотых и серебряных окладах, византийские лики Спасителя, Богоматери, архангелов, чтимых им святых, серебряное паникадило, фрески, мозаики, резные деревянные панели, белое алебастровое распятие, багряный бархатный покров на алтаре, негасимые золотые лампадки, заправленные оливковым маслом, горящие свечи, легкий запах росного ладана – ничто не коробило, не угнетало его религиозные чувства и приверженность иератической греко-православной обрядности.

«Горе имамы сердца, братия!»

Что особенного в вышних ему предстоит совершить в храме сем рыцарь Филипп также знал. Точнее, правоверно предположил вследствие давешней достопамятной беседы с прецептором Павлом.

Без особых раздумий рыцарь-неофит Благодати Господней пятого (или, возможно, уже шестого?) круга посвящения приступил к предопределенному обряду, фундаментально описанному в «Summum Instrumentum», она же «Каноническая книга орденской теургии и церковно-храмовой тавматургии».

Канонически рыцарь Филипп возложил на ритуальный алтарь меч Регул, ставший Крестом Вещего Прознатчика, инкунабулу Продиптиха, врученную ему прецептором Павлом, и фамильный рыцарской сигнум Мангоннель…

Минутой позже, потраченной на соответствующие глубокие размышления, жертвенное огнестрельное оружие, обретшее имя Филомат, рыцарь Филипп решился присовокупить к остальной атрибутике. Он предчувствовал, что имеет неотъемлемое право по существу дополнить стародавний византийский канон православного витязя.

В эти подготовительные минуты ему казалось: словно бы он и его асилум в радостном удивлении и предвкушении вдвоем просветленно припоминают… сверхрационально почерпнули из общей памяти, как и что им подлежит вершить…

Задумавшись, Филипп двинулся направо за алтарь, где ему открылась ризница, а там – различные орденские облачения. Пару секунд поколебавшись, он выбрал жемчужно-серую мантию неофита.

«Ковбойские сапоги со шпорами куда ни шло. Но голубые джинсы и джинсовая рубашка с коротким рукавом никуда не годятся, судари мои».

Оставалась литургическая молитва. Потому, прежде чем преклонить колени, Божий витязь дословно повторил про себя «Тебя, Бога, хвалим», благодарственную литию Святого Амвросия Медиоланского в ее исходном греческом оригинале.

Она и есть основа ритуала. Поскольку все благодатные дары неофита ему были преподаны ранее.

«Ну, благословясь!»

Едва рыцарь Филипп начал теургический речитатив, как тут же к нему присоединился, принялся ему певчески вторить мощный мужской хор. С левого и правого клироса во весь голос по византийской и по римско-католической обрядности в двойном согласии, в неслыханной гармоничной катавасии вдруг грянул, заявил о себе асилум.

Рыцарь Филипп невозмутимо знал, не сомневался, что же теперь необходимо предпринять именно ему. Он плавно поднялся с колен, прочно утвердился на амвоне и широко распростер руки, обнимая пространство храма.

Это его ритуал, его таинство, и он персонально ведет храмовую службу, литургически пресуществляющую благодатную тетраду – четыре рыцарских атрибута, размещенных на алтаре…

– …Тебя, Бога, хвалим! Te Deum laudamus…

По-иному и быть не может, ежели он, рыцарь Благодати Господней, есть и да пребудет высокопреподобным настоятелем личного храма сего, его служителем-причетником, образцовым единственным сыном и братом прихожанином. Во имя Пресвятой Троицы Всеблагой и Единосущной…

Аминь. Amen…

Если что-либо, когда-либо свершается истинно, неизменно в итоге приходит боговдохновение. Будь то проникновенная благодарственная молитва в храме Божьем или проницательное осознание нашего бытия в Божественном Промысле.

Итого, по завершении службы в храме-асилуме рыцарь Филипп осознал, усвоил сверхкатегорийный императив истины:

«Чем меньше в твоей, неофит, чистой рыцарской ипостаси найдется по-мирски пошло человеческого, подло людского, земнородного, греховного, плотского, тварного, тем совершеннее и чище ты сможешь исполнить духовный долг твой, благородно поступая достойно звания твоего, о рыцарь…»

Транспортный коридор Филипп обнаружил за дверью слева от алтаря.

«Духовные силы и знания в оном миру секулярном тако же животворят по мере веры нашей…»

– …Ну, братец Фил, и дал же ты копоти нашим клеротам! Булавин честь по чести раздулся от гордости за тебя, вот-вот лопнет от того, как за два месяца неофита на шестой круг вывел, раскрутил…

Скажи ему спасибо. Кабы не он, тебя, милок, безжалостные отцы ноогностики и бесчеловечные отцы наши клероты могли бы в кунсткамеру, под оргстекло, в виде специфического предметного образца преждевременно созревшего вундеркинда-харизматика…

Что, неофит, испугался? Не боись, это я пошутила, честное слово. Но вообще-то сама горжусь собой, тебя и себя неимоверно поздравляю с раскруткой дарований.

Отпрыскам, потомкам буду рассказывать, как сам знаменитый адепт-дароносец Филипп Ирнеев у меня голыми мудяшками как цуцик на медосмотре бренчал…

– Скажешь тоже… А они у тебя есть… потомки-отпрыски?

– Честно говоря, покамест только один… правнук, моя кровинушка генетическая, во многом обещает стать крутым харизматиком, типа тебя, как в возраст войдет.

Ей-ей, еще раз прими искренние поздравления твоего арматора.

Сладко лобызаться, христосоваться пока не будем. Вначале я с нашего, м-м-ма! бесценного даровитого организма последние медицинские параметры сниму для анналов гильдии.

Углубленно…

«Го-с-с-с-поди, спаси и сохрани!»

– …Нашим высокочтимым арматорам, друг мой, вполне извинительно превозносить тварную плоть, механически совокупляя в единое целое противостоящие форму-тело и дух-содержание. К сожалению, – смиренно развел руками Павел Семенович, – таковы их участь и орденские предустановления исстари, со времен основания рыцарских конгрегаций Запада и Востока…

В противоположность прецептору Павлу, попросившего его детально, эйдетически сообщить о посещении асилума, превратившегося в храм Божий, рыцарь Филипп не посвятил арматора Веронику в особенности своего последнего пребывания в «Убежище для разумных.

Она также его ни о чем не расспрашивала. Ей хватило одного взгляда на энцефалограмму, чтобы точно определить текущий уровень посвящения подопечного тела и разумной души.

– Опричь того, Филипп Олегыч, нашей Веронике Афанасьевне отчасти присущи феноменально арматорские предрассудки касательно асилумов. Увы, весьма нередко арматоры их довольно суеверно почитают и опасаются навсегда в них остаться.

– Не могу с вами не согласиться, Пал Семеныч. В арматорах иногда много чего наличествует натурально и рационально избыточного от мира сего.

Для них естественно умножать нечестивые тварные сущности сверх необходимого. Помниться, именно об этом нас во время оно наисурово предупреждал брат ноогностик Уильям Оккам, исследовавший проблему кары Господней, обрушившейся на интерзиционистов.

– Вы правы, рыцарь Филипп. Наряду с массовым отказом к доступу в асилумы в начале эры Христовой, иные интерзиционисты предпочли во веки веков затвориться в убежищах, подобно множественному исходу их оппонентов из числа квиетистов.

Я тут придерживаюсь канонического объяснения причин оного исторического феномена и его отнюдь не частых современных рецидивов…

Кое-каким харизматикам мерзко мирское и греховное естество запрещало и доселе воспрещает проникновение и контакт с асилумами. Другим же их убежища-санктуарии способны предоставить блаженную замену, суррогат духовной и телесной реальности.

Косвенным свидетельством тому, мне думается, имеет быть разрушительная активность скорбных разумом двойников-альтеронов, наподобие эманаций, исходящих от извращенного взаимодействия персоналий харизматиков и асилумов. К счастью, вы знаете, случаи этого неприятного явления единичны и поддаются нейтрализации.

– Пал Семеныч! Тогда, как, по вашему мнению, возможен ли массированный выход собственно отшельников интерзиционистов в действительность от века и мира сего?

– Прорицать будущее и всуе облыжно пророчествовать есть дело далеко не благодатное, рыцарь Филипп. Будь оно в дольних или же в горних мирах.

Однако же групповое явление апостатов-евгеников IV–V веков от Рождества Христова не исключает подобной печальной возможности. Да и в средние века их нашествие до основания потрясло орден, о чем вы теперь должны быть осведомлены.

Случаи достоверного развернутого предвидения чего-либо в сверхрациональности происходят довольно редко. И чаще всего, – вам сие ведомо, мой друг, – они остаются неизреченными.

Меж тем свершившаяся историческая практика нам диктует: ежели асилум обнаруживает в наперснике-харизматике залишнию избыточность земнородного, низменную приверженность к секулярному образу и подобию жизни, то симбионту предоставляется отдельная персональная вселенная. Иными словами, таковой харизматик получает в единоличное распоряжение обособленное мироздание, позволяющее ему в секулярной ипостаси навсегда или всего лишь надолго в нем заточиться, раствориться, расточиться…

Кто знает насколько? Может статься, токмо на века и тысячелетия людские…

Однако и этого наши достоименные арматоры, невольно и предопределенно приверженные ко всему тварному, сотворимому, в естестве воспроизводимому, весьма и весьма опасаются. Непроизвольно здесь и в сей актуальный час. Вслух или в мыслях своих…

Уделив должную минуту теургической цезурной паузе, прецептор Павел наставительно изрек:

– Применительно к нашему мирскому сосуществованию мы одноименно и однородно пребываем гостями и хозяевами. Посему в любых суеверных опасениях, предрассудках, в иррациональном людском резонерстве, среди бессвязных вульгарных примет, скудоумных невротических знамений простолюдинов – почти всегда, друг мой, мы в состоянии отыскать их исходную материальную и природную подоплеку…

– 2 -

С имением и достоянием Джона Бармица-Второго, предоставившего европейским гостям стол и кров, им на днях предстоит распрощаться. В этой связи, хорошо поразмыслив, досточтимый мистер Джон проигнорировал мнение супруги, презрительно посоветовавшей выставить вульгарным, в ее понимании, русским родственничкам, загостившимся пятую неделю, денежный счет за проживание и питание.

Далеко не каждый день и час в своей долгой жизни, отнюдь не ко всему техасский миллионер Джон Дж. Бармиц-Второй применял финансовую мерку. Его вполне устроило, что мистер Рульникофф фром Бьелораша щедрой предоплатой всемерно способствовал пребыванию в асьенде Пасагуа разведенных на семидесятой кисельной воде дальних-предальних как бы родственников.

Тимоти, Робби и Долли составили пристойную компанию Джонни, сыну отдаленного родича миссис Бармиц, – решил хозяин асьенды Пасагуа, подумав о том, что и двоюродный плетень троюродному забору может сгодиться, вроде той непримечательной янки…

Как бишь ее там? Оу, йес, да-да, мисс Джуди, намедни отправившаяся вместе с маленькой Долли к ним на восток.

– …Пора, брат ты мой, и нам в путь-дорогу собираться. Буде загостились… – констатировал Филипп и напомнил воспитаннику о плане их дальнейших действий в американском вояже. – Как договорились, в начале августа помаленьку кончаем техасские каникулы и летим, держим путь на запад в Сан-Франциско. Потом резко завернем в Нью-Йорк и Вашингтон. С лету…

Прочие штатовские достопримечательные места и города мы на будущий год посетим.

– Обещаете, Фил Олегыч?

– Нет, вьюнош. Токмо предполагаю. А так далее, яко Бог нам заблагорассудит и расположит…

После мериканьского стольного града вы с грэнди Гореванычем положительно летите домой, голуби, согласно родительскому перспективному планированию, а я в Европах на отпускной сезон задержусь… Базар, вокзал, барахлишка кое-какого прикуплю…

– Вместе с Настей?

– С Настей? Хм… возможно, и ее выпишем…

Сам-то сеньорите Долли мыльце писать будешь?

– Наверное, буду.

– Пиши, Иван, пиши. Девчонки эпистолярный жанр и почтовый трафик обожают. Даже если сами писать не умеют.

И тебе, отрок мой, будет пользительно в аглицком практиковаться. Чтоб не зряшней поездка за океан вышла и не ограничилась привокзальными туристическими пейзажами. Галопом и транзитом…

Кстати, брат ты мой, скажи-ка мне, как недаром и не дуром растолковать на русский словцо «вокзал»? – Филипп не упустил момент заняться образованием воспитанника.

– Не знаю, Фил Олегыч, – задумался Ваня, наморщив лоб, – какой-то «голосовой зал», но это глупо.

– Действительно, глупость. Но не твоя, а тех малограмотных недоумков, кто придумал железнодорожную станцию концертным залом прозвать. Потому что в честь открытия первой царской железной дороги в России играла музыка – вокал, вокзал…

Потом же в роскошном Царскосельском железнодорожном терминале стали устраивать концерты для избранной публики. В условно именуемом вокс зале, ежели не по-русски.

Те же, кто по-иноземному не кумекал, из подобия и в силу глупой аналогии бытия принялись звать вокзалом любую железнодорожную станцию, речные и воздушные порты. Уже без всякой тебе музыки и вокала.

Между прочим, насчет увеселительного Вокзала рекомендую заглянуть в Британскую энциклопедию.

Так что, Иван, зри в словари, в корень слова и в его этимологию. Поскольку безграмотные лохи не умеют пользоваться родным языком. Пиджак у этих горе-грамотеев надобно произносить и писать: «спинжак». Мол, из-за того, что к спине прилегает.

Эти придурки постоянно норовят испохабить иностранные языки, уродливо, аналогично материалистически заимствуя из них лексику.

К примеру, слово «азарт», ты знаешь, на всех европейских языках означает «риск, случай». Увидал, поди, какой-то лакей-скудоумец, не знающий французского, как увлеченно русские баре в Монте-Карло играют в рулетку, в карты, и стал обзывать всякую игру на рисковый денежный интерес азартной.

За этим козлом и остальные бараны потянулись, которые не случайно по-иностранному ни бе, ни ме. Иначе говоря, ни бельмеса.

Те же лохи-уроды, ни бум-бум не рубящие в английском, по-уродски обзывают онлайн «сетью Интернет». Причем с большой буквы. Видел, небось?

– Конечно, видел. Два раза слово «сеть» у них получается. Вместо одного.

– Вот они же, Иван, пожалуй, лет 15 пытаются сотворить с нормальным английским понятием «виртуальность», то бишь цифровая действительность, то же, что их лошиные предки учудили со словами «вокзал» и «азарт».

В их жлобском представлении «виртуальный» означает «нереальный», «недействительный», «сказочный», «магический» и тому подобное. Встречался ведь с таким глупейшим смыслом, какой они вкладывают в виртуальность?

– А как же! Очень тупо выходит, потому что в виртуальности, кроме реального софта и железа ничего больше нет. А само слово, не думайте, я помню, по-английски значит «скрытая действительность». Это в нашем воображении игра или кино идут понарошку, а в жизни там только реальные высокие технологии.

– Во, Иван, правильно говоришь и зришь прямо в аглицкий корень. Всякий им непонятный хай-тек тупорылые мнят сказкой, небылицей, магией. Вот во времена примусов и логарифмических линеек простейшее проекционное устройство, – прообраз-прототип кинематографа, – они, те, кто тупо не верит в идеальное и реальное, именовали «волшебным фонарем».

Высокие технологии для них суть тако же магия и волшебство. Отсель и виртуальность им кажется, чудится мнимой и нереальной.

У нас же с тобой все в реале. Во Фриско мы вскорости глянем на реальные игровые приставки. Чистый штатовский новяк в виртуале. Прикупим и прочих геймерских прибамбасов. Притом за реальные баксы, какие у нас очень виртуально имеются на кредитных карточках.

Тебе, кстати, брат ты мой, тождественно и виртуально ха-а-а-рошая сумма выписана на супер-пупер приставку и манипулятор…

– Филипп Олегович, миленький! Может, нам билеты поменять, тогда завтра полетим во Фриско?

– Успеется, Иван. Не суетись. Все по плану. Тебе «Капитул Дюны» дочитывать. А мне всерьез набираться лошадиной премудрости у старичков Джона Иваныча Второго и у Сан Саныча Первого. Какой-никакой, но я – кастильский идальго, кабальеро, в лошадях соображать обязан… Зришь в корень слова, вьюнош?

– Зрю и зрею, Фил Олегыч…

В тот день в арматорскую лабораторию Филипп к Веронике заявился с конкретным предложением и полностью созревшим замыслом намечающихся парижских и римских каникул.

– …Значит так, докторица моя Ника… – сделал заявку на серьезный разговор рыцарь Филипп после того, как его достославный организм перестал быть предметом дотошного изучения и объектом пристального интереса гильдии арматоров. – Есть у нас одно славненькое дельце в Риме, кавалерственная дама-зелот, проистекающее из обстоятельств, нынь нам счастливо открытых…

Не упуская подробностей, он довел до сведения арматора Вероники, каким путем вступил во владение движимым имуществом рыцаря-адепта Рандольфо, помещенном на вершине одинокой скалы посреди зоны древнего зла, расположенной в Альпах. Не скрыл он от нее и к каким ритуалам обращались три клерота-душеприказчика из Западно-Европейской конгрегации.

Помимо того рыцарь Филипп перечислил артефакты, обнаруженные в двух античных саркофагах, куда их определил безвестно канувший в неопределенность адепт Альберини:

– Драгоценные камни-апотропеи, жертвенные духовные кинжалы-мизерикордии, распятия Христовы, наперсные кресты, личную инкунабулу Техногнозис, некогда принадлежавшие рыцарю-адепту Рандольфо Альберини мне рекомендовали предоставить в распоряжение гильдии арматоров.

Вам же, кавалерственная дама Вероника, определенно предстоит их хранить, использовать и дать отчет синьору Рандольфо Альберини, буде последний сумеет воротиться из зоны древнего зла в Измире. Исходя из неизреченного прорицания, ни ваш покорный слуга, ни западноевропейские клероты отсель не исключаем подобной возможности.

К моему прискорбному сожалению, среди апотропеев, коими мы ограниченно располагаем, не обнаружено животворящего и мертвящего изумруда Юисье Марсальский. Тем не менее и тем более, в силу ретрибутивного видения мне предстало ведомо местонахождение оного артефакта. Именно в сей конфузии состоит отдельная проблема, каковую нам предстоит разрешить.

Льщу себя надеждой, вы понимаете, в непосредственное содержание видения я не могу вас посвятить.

– Что ж, это ваше право и привилегия шестого круга посвящения, рыцарь Филипп…

Вот что, братец Фил, кончай ты со средневековой официальщиной. Ибо обрыдло, осточертело, осто… и ост…ло. Ладно, не будем о грустном и женском. В общем, с души от оного старья воротит.

Считай, твое рыцарское предупреждение принято, и ритуальная передача артефактов старого адепта успешно состоялась.

Давай ближе к римскому делу, неофит. Там, насколько мне внушают предзнание и прогностика, нам предстоит технически порезвиться. За милую душу и за твой зелененький камешек в банковском сейфе…

Чтоб ты знал! Люблю я повеселиться, особливо кого-нибудь эдак ограбить. Загадочно и таинственно…

Таинства не всегда применимы и приемлемы. Потому-то предварительным жестким условием намеченного ограбления одного из филиалов «Банко Амброзиано» рыцарь Филипп поставил предельно минимальное использование теургии.

– За тобой, Ника, флоридский должок.

– Он неоплатен, неофит. С коромыслом дьявольским не шутят, брат Фил.

Филипп также не намеревался играть в орлянку либо в чет-нечет с принципом дивинативной неопределенности. Пусть нашему герою вполне по силам и знаниям самодеятельно добраться до банковской ячейки, где хранится так ему необходимый вожделенный изумруд, вовсе не всякий раз зачаточная благая цель безусловно оправдывает неблаговидные порочные средства. В то же время суетное, неадекватное ситуации применение сверхъестественных благодатных дарований (неважно порочно или там беспорочно) обязательно становится чреватым и беременным непредсказуемыми разрушительными последствиями.

«Да как разродится чудой-юдой. Господи, помилуй! Эдак обстоятельно и безосновательно к благим намерениям…»

Вот так, в силу множества обстоятельств миру, естественно, достается в основном мирское. Следственно, оно же в нем и остается в светской природе человеческой и в образцовых творениях рук людских. Вероятно, в качестве и количестве образчиков и примеров, кои никого и ничему предстоятельно не учат.

Таким вот образом по прошествии нескольких дней изучения мирской обстановки два невероятных «сумеречных ангела» в подходящий предрассветный час проникли в помещение банка, заслуженно и естественно пользующегося рейтинговой репутацией солидного и надежного финансового учреждения. «Сие реноме есть дело техники да массовых коммуникаций, судари мои. И ничего более…»

О неких технических чудесах могут неучредительно разглагольствовать лишь телевещающие болваны, профаны, нечто говорящие и показывающие любителям-дилетантам. Тогда как арматором Вероникой профессионально и технологично без какого-либо сверхъестественного воздействия была нейтрализована сигнализация и вскрыт электронный замок на входе.

Два охранника не успели среагировать на открывающуюся входную дверь, моментально получив по заряду быстродейственного нарколептического спецсредства. Не успев ощутить естественную резь в глазах, они парализовано застыли за столом перед мониторами. Столь же статичную картинку пустующих помещений получили и следящие видеокамеры.

Двум взломщикам максимально быстро надлежало еще разобраться с замками и запорами на двери в хранилище. Да и на то, чтобы аккуратно, не повредив ее ценного содержимого, взломать банковскую ячейку, требуется какое-то время.

В обобщенной сложности им отпущены десять-двенадцать минут, прежде чем появится патруль карабинеров. Несомненно, жандармов заинтересует, почему же так неестественно приоткрыта дверь, ведущая в холл банка, а ведомственная охрана пребывает в потустороннем ступоре?

«Поберегись, посторонись! Вестимо, опять я – верблюд с грузом спецоборудования, на сей раз дополненного типично уголовным инструментарием: фомки, отмычки, сверла, лазерная дрель, пластиковая взрывчатка… Зато Нике сейчас шустрить, крутить, вертеть и хронометраж блюсти, точно швейцарские часы».

Время хитроумных грабителей подстегивало, поджимало. А доблестные римские карабинеры должны получить от начальства благодарность за успешное предотвращение попытки нагло ограбить банк. Постольку, поскольку Филипп решил обойтись по-простому без всякой тебе мистики, как его ни упрашивала Вероника, желавшая учинить загадочное и таинственное ограбление века.

По причине открытой незамысловатости действий грабителей все произошло просто и объяснимо. Варежку разинувших обормотов-охранников усыпили, мол, полицейским спецсредством и замки-запоры в подвальном хранилище проще-простого вскрыли точечными микровзрывами пластида в просверленных отверстиях. Однако до банковских ячеек преступные взломщики, по всей видимости, добраться не успели…

Таковы в общих чертах оказались очевидные выводы официального полицейского расследования обыкновенного чрезвычайного происшествия.