Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

Исподволь у Дома масонов он взялся обгонять неуклюжий рогатый троллейбус черт знает чей фабрикации и конструкции. Под предводительством недокрашенной в соломенный цвет тетки в желтой кофте это коммунальное безобразие как раз тронулось, дернулось, покидая остановку, бесцеремонно вклиниваясь в плотный самотек транспорта.

Для постороннего и неопытного взгляда дорожно-транспортная история у Дома масонов произошла одновременно и неумышленно. Однако же для Филиппа, вовсе не терявшего естественной настороженной бдительности, события шли последовательно и взаимосвязано.

Но вначале его сверхъестественно насторожило произошедшее прямо на его глазах исчезновение той самой новоявленной двери с евангельской символикой. Причем на сей раз на ней красовались лишь череп анфас и орел в профиль. Вол и лев отсутствовали.

Спустя доли секунды ему прежде послышался скрежет железных зубьев по фарфору, затем с нарастающей громкостью отвратительно перешедших к разгрызанию чего-то стеклянного.

Безотчетно интуитивно, – Господи, помилуй! – Филипп выжимает педаль газа, и его «зубило», едва не встав на дыбы, словно норовистый и резвый конь, рвется вперед. Куда как вовремя, потому что у троллейбуса срывается с проводов токоприемная штанга и враскачку с электрическим разрядом хлестко обрушивается на капот новой «волги», взатык следовавшей за «восьмеркой» Филиппа.

Напрасно он вот-таки любительски жаловался умельцу Гореванычу на карбюратор и крутящий момент. Обихоженному и форсированному движку этой невидной «восьмерки» могли бы позавидовать многие и многие автовладельцы подержанного четырехколесного старья. Вроде водителя того доисторического «мерседеса», чью машину Филипп задел бампером при резком маневре и подставил под удар «волги», лесбийски клеившейся к его «жигулям».

Своя машина ближе к телу. Владельцы и управленцы пяти автомобилей, поочередно уткнувшихся друг в друга в разных позах с различными повреждениями, душевными и физическими травмами, нисколько не обращали внимания на окружающую обстановку, приходя в себя и набираясь сил перед восстановлением картины происшествия, подсчетом ран и убытков.

Зато Филипп отметил, как вторая токоприемная штанга злосчастного троллейбуса, начавшего безбожно тормозить, угрожающе изогнулась, качнулась и сорвалась с места, чтобы рассечь людскую толпу на тротуаре и ударить в висок пожилого мужчину в синем костюме…

«Эх-ха, многим досталось по ушам и по рогам». Хотя меньше всех в аварии пострадали вишневая «восьмерка» Филиппа и немало поживший кремовый «мерседес».

Последнюю разновидность средств передвижения Филипп называл «серебряной свадьбой», поскольку ее предыдущий владетель наверняка нехотя расставался с ней, прожив в любви и согласии никак не меньше 25 лет. Ничто ее не берет. И в повторном супружестве она способна дотянуть в будущем до золотого юбилея и миллионного автопробега.

Как бы там ни было, упитанный дядя из вечного «мерседеса», сработанного на века еще до объединения Германии, спокойно покуривал, дожидаясь приезда автоинспекции. К Филиппу, и вообще ни к кому другому, претензий он не предъявлял, включая блажившую на тротуаре желто-соломенную тетку-водилу из троллейбуса с оборванными штангами-рогами.

– Поперек судьбы и несчастных случаев не попрешь. Говори: слава Богу, а то могло быть куда хуже.

Филипп тоже смирился с неизбежным и так же, как лысый дядька, перекрестился, выйдя из машины. Чуть-чуть выпрямить, подрихтовать крыло, подкрасить его, подправить бампер, и наше «зубило» станет как новеньким.

Отвратный выворачивающий душу наизнанку стекловидный скрежет и железный грохот в ушах тоже прекратились, как только на злополучную черную «волгу» разрядилась троллейбусная штанга. И помощь спасателя-любителя не потребовалась.

Пострадавшим от электроразряда президентско-чиновного вида господинчиком и его шофером неотложно занялись профессионалы. Ну, а того в синем на тротуаре они сразу же прикрыли голубым пластиковым мешком до составления полицейского протокола с места происшествия.

Сообщив то, что нужно кому следует, Филипп отъехал от Дома масонов. Напоследок он не забыл взглянуть на курьезную дубовую дверь.

Она была на месте, никуда не пыталась исчезнуть. Как вернулась в свое время, с разрядом троллейбусной штанги, так и стоит себе, как ей положено, со всеми новозаветными украшениями во имя вящей славы Божьей.

«Осанна тебе, Господи! Пережили голод, переживем и изобилие».

Политический подтекст и футурологический контекст народной поговорки хрущевских времен Филиппа Ирнеева нимало не интересовали, но эта присказка ему нравилась. Звучит в самый раз перед обедом, напоминая об умеренности в еде. «Чтоб случайно не обожраться ненароком Танькиной вкуснятиной».

Отметим, что Фил Ирнеев не был, не заявлялся пресловутым адреналинщиком, упивающимся гормонами и чрезвычайными обстоятельствами. Чувство страха, заставляющего холодеть конечности, ему было знакомо, и продукты жизнедеятельности желез внутренней секреции его не глушили. Но его устрашенность неизменно пребывала в упорядоченном состоянии и никогда не препятствовала ему действовать и оценивать. Напротив, подспудное присутствие страха невзначай добавляло решительности и обеспечивало остроту восприятия.

Вероятно, по вышеизложенной причине вскоре осуществленный и овеществленный обед Филиппу показался необычайно вкусным. Тогда как начавшиеся с простительным опозданием послеобеденные занятия английским языком с Ваней оказались продуктивными и захватывающими. Сверх положенных и намеченных двух академических часов.

Вовремя спохватившись, Филипп бросился готовиться к вечернему моциону с Вероникой в парке и далее на дискотеке со стриптизом в хорошем ночном клубе. По плану ему требовалось быстренько ополоснуться и безупречно выбриться. Накануне выглаженные самоотверженно влюбленной в него бонной Снежаной брюки и рубашка сидели столь же безукоризненно.

Время поджимало. Мужчине любой степени влюбленности не пристало опаздывать на первое свидание. Кольми паче опоздание не к лицу дону Хуану-Фелипе Тенорио Бланко-Рейесу, рыцарственному и благородному идальго.

– 4 -

Стало быть, в парке у достопримечательного вяза с дамским седлом-развилкой, живописно нависавшем над водой, Филипп появился раньше Вероники. В свойственной ему настороженности он внимательно осмотрелся, прежде чем переходить в режим открытого предложения сердечной привязанности и безумной страсти.

Несмотря на минутное опоздание, вполне простительное и вежливостью монарших особ и дипломатическим протоколом, на него с укоризной взглянул представительный господин в черной тройке с галстуком неброских тонов. Будто бы Филипп летел стремглав встретиться именно с ним, а не с феей Вероникой.

Тут же что-то в нем показалось Филиппу приятно знакомым и располагающим к общению, невзирая на строгий менторский взгляд опытного и подлинно заслуженного учителя.

«Костюмчик, галстучек, булавка с большим красным рубином…»

Где-то он его все же видал. Но где и когда?

«Подойти, что ли, спросить: извините, сэр, нас с вами кто-то уже представлял друг другу? Но я что-то не припомню кто и когда. Склероз, знаете ли, в 20 лет. Вот досада, не правда ли, сэр незнакомец?..

С виду ему около 50 лет. Скорее в меньшую сторону, нежели в большую. Трудновато оценить сразу. Возможно, и глубокий старец за 60, если содержит себя в хорошей форме. Или же, право слово, полузнакомому господину меньше 40, но пристрастная жизнь его немало встряхивала и трепала, так что даже ухоженный и лощеный вид не помогает.

Держится словно бы с врожденным достоинством от многих поколений благородных предков. Безусловно, прекрасно воспитан. И несомненно, неописуемо умен и невообразимо образован.

С первого предъявления похож на образ мудрого учителя, кому ни к чему делать умное лицо и надуваться интеллектуальной профессорской спесью. И никак иначе, если он давно уж многое об этом мироздании знает, как и то, что до конца его постичь ему не дано…»

Вероника опаздывала. Потому Филиппу с букетиком ландышей ничего не оставалось делать, как открыто и дружелюбно посматривать на этого знакомого незнакомца, нисколько не скрывавшего того, что ему тоже любопытна личность молодого человека, явственно и с нетерпением поджидающего не очень-то пунктуальную пассию.

Наконец Филипп сообразил, почему этот субъект кажется ему настолько знакомым. Он нечаянно похож на Нику и вполне может оказаться ее дедом. Или дядей, отцом? Трудно сказать. Но никак нельзя поверить, будто она прислала на свидание родственника.

«Ни фига себе, если у нее такие шуточки!!? Не верю!!! Сэр незнакомец слишком респектабельно выглядит, согласившись участвовать в каком-то глупом розыгрыше, устроенным взбалмошной девчонкой. Пускай даже она его родственница!»

Как будто уловив его мысли, незнакомец поспешил на выручку к раздосадованному Филиппу, чтобы прояснить обстановку. Или же ее еще больше запутать, поскольку он обратился к нему по-английски:

– Не хотите подавать на американскую бедность, так продайте мне выигранную вами квартиру. Куплю по нарицательной стоимости лотерейного билета.

Филипп умел держать удар. Он не убил наглеца на месте. Хотя оно того стоило. Как-никак шесть комнат в элитном доме на набережной!

«Билетик-то настоящий! в уполномоченном банке проверено, когда перед зачетом по эстетике смотался за цветиками».

– Доверьтесь случайным знакомым, сеньор Фелипе, – вовсе незамеченной возникшая за его плечом Вероника нежно взяла Филиппа под руку, чтобы без всяких сомнений удостовериться в стойкости, выдержке того, кому она назначила свидание. И, обратившись по-испански, узнать о наличии у него разумного понимания естественного и сверхъестественного. После чего она, выдержав многозначительную паузу, с расстановкой торжественно объявила по-русски:

– Добро пожаловать в ряды Восточно-Европейской конгрегации рыцарей Ордена Благодати, неофит!

Вероника не ошиблась, потому что Филипп, проглотил внезапный ком в горле, вздохнул и каким-то чудом сумел невозмутимо ответить:

– Я готов, если вы сумеете доказать, почему я вам должен верить или доверять.

– Ваш благодатный дар достоверно не нуждается в доказательствах, рыцарь-неофит!

Ах, извините старика за бестактность. Вероника Афанасьевна, представьте меня, пожалуйста, нашему новому коллеге.

– Почту за великую честь, прецептор Павел. Рыцарь Филипп, вот твой наставник-прецептор Павел Семенович Булавин.

Прошу любить и жаловать. Твоя разумная душа, неофит, отныне суть забота и попечение достопочтенного прецептора Павла.

– В свой черед с удовольствием рекомендую вам, рыцарь Филипп, вашего досточтимого арматора Веронику Афанасьевну Триконич.

Ее епархия – ваше тело и оружие. Подобно тому, как в старину арматоры вооружали парусные корабли, барышня Вероника позаботиться о вашем материальном снабжении и телесном здоровье.

Ника подтвердила слова наставника. Филипп немедленно проникся такой знакомой и бодрящей эйфорией. Хоть сейчас в бой или же фею-арматора в охапку и на дерево ее, повыше. Пущай там женщина и посидит, тем временем мужи-мужчины между собой обо всем договорятся.

Однако это было бы неучтиво и неуместно до того, пока не станет ясно, каковы возможности этой невероятной парочки.

«Вполне возможно: старичок и девочка сам-друг его, Фила Ирнеева, того-этого, комком, из рака ноги».

– Пожалуй, до сего момента мы втроем были знакомы несколько иначе, – солидно откашлялся Филипп, стараясь быть ироничным.

«Все же к необычайности следовало бы приноравливаться постепенно. Плясать хорошо бы от печки».

– О Филипп Олегович! Вы уж простите меня покорнейше за импровизированный маскарад в кольцевом переходе. Но за неполный час времени я не смог придумать чего-либо лучшего, дабы лицом к лицу поговорить с человеком, невольно обретшим труднейшую и тяжелейшую ношу – харизму инквизитора, экзорциста, конъюратора.

– Наверное, за всю эту терминологию я должен сказать спасибо вашему знакомому, у которого жемчужно-серая «хонда»?

– Да, рыцарь-неофит Филипп. Рыцарь-зелот Анатолий нас безвременно оставил. Уповаю, с ним пребудет милосердие Божие. Господи, спаси благочестивыя! – ответил прецептор Павел и широко осенил себя православным крестным знамением, вызвав глумливое хихиканье у проходивших мимо густо измазанных косметикой и мороженым двух прыщавых девиц старшего пэтэушного возраста.

Филипп и Вероника синхронно и неприязненно глянули на юных языческих ведьмочек. Цель Филиппа враз поперхнулась пломбиром, уронив его себе за тощее и костлявое декольте.

Тем временем крутозадый объект Вероники споткнулся, нагнулся за упавшей сумкой, и его лопнувшие по всем швам брючки с пушечным треском знаменательно выставили на свет Божий белые, пятнисто-желтые в промежности подштанники по колено…

– Ну зачем же вы так, Вероника Афанасьевна? Филиппу еще простительно. Он покамест не научился контролировать свои реакции на спонтанное ведьмовство и сглаз.

Но вам-то это зачем?

– Извините, Пал Семеныч, девку неразумную и малограмотную. Мне, знамо дело, захотелось показать неофиту, как оно обычно бывает, когда он занадта сильно с молитвой нейтрализует спорадическое бытовое колдовство.

Ты меня, Филипп, вчера под аркой на проспекте так крепко промеж ног мешалкой благословил. Конъюративно, от широкой души! Пресвятая Богородица, матушка! Ей-ей, думала, у меня сиськи отвалятся. Еле-еле защиту и камуфляж удержала.

Была б на моем месте какая-нибудь дурная обыденная ведьма, ее бы по колоннам рассеяло тонкой протеиновой пыльцой. Мелкодисперсно и гомогенизировано.

– Ну ты и замаскировалась! – восхитился Филипп. Но тотчас помрачнел и спросил:

– Прецептор Павел, скажите. Тот субъект в синем сегодня у Дома масонов тоже моя работа?

– Увы. Тем не менее вы, рыцарь-неофит, достойно предотвратили материализацию цепной магической реакции и не дозволили нанести колдовской умышленный вред незнакомому вам человеку.

– Дядьке с лысиной на древнем «мерсе»?

– Да, Филипп. Если мне не изменяет дар прорицания прошлого. Но это вряд ли. Наши Дарования Святого Духа действуют чаще всего безошибочно и непреложно. Разумеется, при условии их грамотного использования самим носителем харизмы.

Мой вам первый совет, рыцарь-неофит: всуе не изрекать даже про себя осиянных Благодатью сакральных евангелических глаголов. Подразумевается, когда сие не требует насущная необходимость.

Вы достаточно владеете самоконтролем, чтобы в раздражении не превышать пределов необходимого и разумного теургического воздействия…

– Прецептор Павел! Как арматор и врач рекомендую щадящий режим для нашего подопечного. Отнюдь не все наставления сразу. Ничего фатально ретрибутивного Филипп пока не совершил.

Думаю, сеньор Фелипе, эти милые ландыши предназначены для меня?

– О да, сеньорита Вероника… – рассыпавшийся в испанских галантностях Филипп был ей бесконечно благодарен за смену темы разговора. Ему срочно требовалось обдумать происходящее с ним. Желательно в одиночестве.

Но покинуть новых знакомых он счел невежливым и невозможным, а потому внес реконструктивное предложение:

– Давайте хоть за мороженым с толикой коньяка обсудим мое нынешнее положение. Или прогуляемся до новой кофейни рядом с проспектом под фонарем с древнегреческими буквами «альфа и «хи».

Уверяю вас, я там вчера был. Заведение ничуть не аховое. Кофе и коньяк превосходны.

Павел Семенович и Вероника Афанасьевна переглянулись, а прецептор развел руками:

– Боюсь, нам туда нет доступа, рыцарь Филипп. Это ваше личное Убежище с заглавной буквы. Но мой вам второй совет: покамест не открывать закрытые двери в этом убежище-асилуме. Ваша степень посвящения еще недостаточна, чтобы пользоваться всей силой и возможностями дарованного вам Провидением сего санктуария-святилища.

Надеюсь, вы заметили, как в вашем асилуме течет время, рыцарь Филипп?

– Еще бы! Оттуда я вышел раньше, чем туда зашел… с трехминутной разницей во времени.

– Что ж, ему по силам прихотливо приветствовать своего партнера.

Нам же, мои друзья и коллеги, самая пора попользоваться заказанным мною столиком в одной уютной ресторации. Я сомневаюсь насчет того, чтобы там отужинать, но тако сиречь инако за бокалом доброго вина мы вам сообщим, рыцарь Филипп, кое-какие вводные сведения о нашей конгрегации.

– И подпишем договор кровью?

– Зачем же? Мы подобную, никого ничему не обязывающую бесовскую формалистику не практикуем…

Втроем через висячий мост они прошли на автостоянку, где Ника отдала распоряжение высокому коротко стриженому шоферу из длинного «шевроле», куда им ехать. Подождав, покуда он ей не распахнет дверцу, она подобрала вечернее платье пастельных тонов, изящно скользнула на сиденье, улыбнулась и мановением руки пригласила Филиппа присаживаться побок с ней.

Павел Семенович с достоинством устроился напротив, привычным жестом подтянув брюки и подняв перегородку, отделявшую их от шофера лимузина.

К неудовольствию Филиппа, никто и не подумал пристегнуться ремнями безопасности. Но Вероника рассеяла его недоумение:

– Мой автомобиль, неофит, – бесподобно защищенное место в городе. Не считая, конечно, наших сверхразумных убежищ.

Перегородка – камуфляж. Здесь у меня арматорская аудиовизуальная и кинетическая защита. Круче бывает только в убежищах-асилумах, но они гипотетически не принадлежат эвклидовой метрике пространства-времени.

– По милости Божьей мы сосуществуем с ними веками и тысячелетиями, но нам о них многое и многое, к сожалению, по сю пору неведомо. Сплошные догадки, гипотезы, противоречивые теории, – в свой обиход пожал плечами прецептор.

– Так же, как и мне практически приходится лишь догадываться, почему я стал званым гостем и почтен избранием в неофиты, – включился в светскую беседу Филипп.

– О тут ларчик открывается просто, рыцарь-неофит Филипп! Всему виной ваши феноменальные и отчасти уникальные способности воспринимать то, что в христианстве именуется Дары Святого Духа. Нами подобные вам лица учитываются…

По крайней мере мы стараемся не выпускать из сферы нашего внимания никого, кому безусловно от Бога подобающе дано стать истинно избранным апостолически…

ГЛАВА IV ДОВЕРЯЮ ОЧЕВИДНОМУ, ПОНИМАЮ ВЕРОЯТНОЕ

– 1 -

Филипп Ирнеев с детских лет был непоколебимо воистину убежден в личных избраннических качествах и необычных достоинствах. Он верил в сверхъестественные чудеса, ждал их прихода с терпением аскета, изнуряющего тело и душу постом и молитвой, дабы обрести религиозное просветление и могучий потенциал святости, приблизившись к пониманию определенного божества.

Подобно затворившимся от мира, от современных им веков схимникам и анахоретам, никогда ему в голову не приходил лукавый рационалистический вопрос: не обманывает ли он сам себя? Искренняя истовая вера, будь она с махонькое горчичное зерно, не допускает недоверчивых сомнений.

Иначе как же ей двигать горами?

Так же, как отшельники и затворники, Филипп с детства всей разумной душой находился в неизмеримом далеке от тех, кто его окружает. Он ежеминутно ощущал собственное одиночество и определенно не страдал от него. Вне зависимости от того, есть ли нет ли рядом кто-нибудь из сверстников или взрослых, он отделял себя от естественного материального мира, избрав иное, идеальное постижение действительности.

Главным доказательством этой избранности он, нисколько не кривя душой, определил свою детскую веру в Бога как в сверхъестественную и всемогущую силу. Он веровал не в конкретное существо, но в идеальную сущность, стоящую превыше всего и вся.

В то время как вокруг него, – он видел и замечал, – люди зачастую совсем не допускают существования идеалистического и сверхъестественного.

Они в животном ужасе страшатся того, что выходит за кургузые рамки их повседневного и материалистического бытия, изо всех сил стремясь не преступать приземленных и низменных пределов. Либо веруют черт знает во что с помощью необъяснимых полумагических обрядов: занавешенных зеркал и телевизора в доме покойника, пьянства именно на девятый и сороковой день после смерти деда.

Бывает, пытаясь задобрить потустороннюю необъясненность, следуют полоумным бытовым суевериям: боятся безобидных черных кошек, никому не делающих зла четных чисел и пустых ведер, либо – к чему бы это? – женщин на корабле.

В детстве верующий Филипп не понимал также смысла церковных обрядов, корявой грамматики и лексики молитвенных текстов, заунывного речитатива, вскриков певчих на клиросе и гундосого хорового «Верую» от прихожан в православных храмах. На тому подобные немузыкальные зрелища он вдоволь насмотрелся по телевизору, в кино. Да и описания молений в книжках вполне соответствовали тому, что он видел на экране.

Меж тем преклонение несуразным изображениям-иконам, грубо вырезанным распятиям, высохшим мумиям-мощам и прочему реликварию тогда казались ему постыдным кощунством, оскорблением величия Бога, всего непостижимо Божественного и нематериального. Или же представлялись святотатственным низведением их на уровень человекообразных обывательских общежитейских понятий, суеверий, материалистических заблуждений.

В общем, чтобы обмануть самих себя, взрослые всячески заблуждались, изощрялись, выделывались, выкобенивались… Вместо того, чтобы попросту, без церковных затей духовно верить в Бога, как верил он, Фил Ирнеев-младший, ученик четвертого класса гимназии с гуманитарным уклоном.

Воцерквить в ту пору идеалиста и гимназиста Фильку было некому. Он суверенно и уверенно пришел в храм Божий по мере развития самостоятельного понимания и неуклонного осознания самобытной религиозности.

Кстати, крестили его по православному обряду в бессознательном младенческом возрасте пожилые деревенские родичи бабушки Зои. Папа Ирнеев-старший против религиозного ритуала крещения не возражал. Возмущалась мама Ирнеева, как бывший член КПСС, ставшая активисткой суверенной БКП.

Но папа, закоренелый агностик, уговорил маму, идеологическую безбожницу, идти купаться на речку:

– Какой воскресный денек выдался, мать, ты глянь…

Не тратя времени даром, родственники и баба Зоя поскорее отвезли некрещеное дитя в соседнее сельцо в церковь, где раба Божьего младенца Филиппа скоренько окунули в крестильную купель. И записали после, уж не торопясь, новоокрещеного в тамошнюю храмовую книгу православных крещений, венчаний и смертей.

Об этом ему рассказал отец. Сам Олег Игоревич Ирнеев концептуально не признавал доказуемость всякого божественного бытия, как и возможность дать исчерпывающий ответ на философский вопрос об истинности познания окружающей человека действительности. В том числе и с помощью религии.

По отношению к религиозным и политическим верованиям он в стиле прокуратора Пилата умывал руки и банально саркастически вопрошал:

– Что есть истина и вера?

Кому-либо и во что-либо верить он не препятствовал.

Когда отец интеллигентно и толерантно сомневался в очевидном, а мать идеологически и безапелляционно отрицала вероятное, их сын самостоятельно додумался до веры в Бога.

Иначе же, «Господи Иисусе, скажи, кому как не Тебе доверять в мире от века сего, где они обманывают друг друга и себя?»

Филипп Ирнеев хорошо запомнил тот день, когда он осознал свою веру в Бога. Перед окончанием учебного года ему тогда в руки попалась научно-популярная книжка с более-менее подробным описанием античного многобожия.

Подумав, он нашел в политеизме много общего с культом христианских святых на всякий жизненный случай, согласно специализации каждого. Из чего умозаключил: гораздо разумнее верить в Бога единосущного, всемогущего, никем и ничем не сотворенного, всегда сущего и неизменного.

Почему же взрослым людям понадобилось уповать на мелких слабосильных кумиров? Их и божествами-то звать совестно. Один смех и грех, стоит лишь немного прочесть о наивных и простодушных мифологических интригах древнегреческих богов, богинь и прочего пантеона западных и восточных язычников.

В такие волшебные сказки для маленьких он верил пятилетним, пока в семь лет не начал читать настоящие приключения и научную фантастику, предназначенные для умных взрослых, а не для глупых детей.

Неужто некоторые взрослые дяди и тети никак не могут выйти из детского возраста?

Столь же младенческими и сказочными, по-античному языческими перед ним предстали ветхозаветные предания древних иудеев.

«Почему бы не написать, что их Иегова разрушил Содом и Гоморру ядерной бомбардировкой? А Лотову жену мумифицировал электричеством сверхвысокой частоты?»

Древнееврейскую библейскую космогонию Фил Ирнеев, гимназист 4 «В» класса счел дебильной чепухой и чушью на постном масле.

«Если этот их Иегова сказал и единым духом сотворил световое излучение на всю видимую эклиптику, то на формирование небольшой планетки Земля он должен был потратить меньше наносекунды, но никак не шесть суток кряду».

Он, Филька, на его месте взял бы да и свернул в наносекундный промежуток времени миллиарды лет эволюции Вселенной и красного смещения. Если, конечно, не обращать никакого внимания на скорость света в вакууме.

«Не сочиняйте мне детских сказок о сотворении геоцентрического мира! И не пишите, пожалуйста, о том, чего не знаете и не понимаете сами».

Вот тогда-то Филипп пришел к мысли, ставшей для него архетипом. Позднее эту идею Божественного он сформулировал как доказательство обязательного существования силы, чье технологическое и демиургическое всемогущество несоизмеримо превосходит убогое человеческое воображение и неистребимое стремление людей искажать, бездарно упрощать и оглуплять действительность, подстраивая свое представление о ней под собственное естественное природное скудоумие.

«Заурядный человек по природе глуп, неразумен, информационно ущербен. А мне ничто человеческое не чуждо, скажем откровенно. Аз есмь заглавная «альфа» и ничтожная «омега».

Лишь немногим из рода людского доступны прозрение, озарение и творческое осмысление реальности. Следовательно, стоит искать более чeм реальную силу, позволяющую глупому невежественному человечку реально поумнеть, чтобы выжить во враждебной ему среде обитания».

В том, что Вселенная враждебна к нему, – с какой буквы ее ни пиши, большой или маленькой, – Филипп эгоцентрично не сомневался. Ни тогда, в одиннадцать лет, когда он начал личностные поиски всего правдивого, сверхъестественного и сверхрационального, позволяющего ему взаправду выживать и существовать, ни сегодня, по прошествии девяти лет, он не изменил и этой идее, поступая и действуя в соответствии с ней.

Магию, колдовство, волхование, ведьмовство и тому подобное еще сызмала Филипп отринул сразу и бесповоротно. В его понимании, они чересчур близки к природе и потому вредоносны для человека. Будь магическое действо выдуманным, сказочным или ловким надувательством с целью обмануть легковерных, все равно это ненормально.

Повзрослев, он обнаружил: его всецело настораживает некая концептуальная антинаучность и вроде бы потусторонний характер магии и волшбы. Где-то здесь кроется подвох. Тайное активно не желает становиться явным. Зато вредоносность действительного, не выдуманного чародейства, чернокнижия в нашем рационалистическом мире никто не берет под сомнение.

Лишь в писательских сказках живут добрые волшебники, а злых вокруг пруд пруди, гласит людская молва. На то ему на ум пришла популярная языческая сентенция: глас народа – глас божий, которую банальная облыжная эрудиция веками выдает за христианскую истину.

Филипп с ней отчасти соглашался: «Если, конечно, этот народец истинно умеет соображать и следовать Божьим заповедям…»

Так оно или не так в конечном итоге Божественного Предопределения, но христианская религия Нового Завета не обнаруживает изначальной враждебности к правоверному человеку. В различных проявлениях, в конфессиях, в вероисповеданиях она идеально объясняет ему его духовный мир, спасает, утешает, поддерживает, лечит душевные раны и далеко не метафизические психосоматические расстройства в человеческом организме.

«Религиозные чудеса вероятны и психологически желательны. В то же время сверхъестественная составляющая религии позволяет надеяться, что она находится вне неразумной природы человека и его безмозглого тела, которому лишь бы жрать, спать, совокупляться и больше ничего не надо.

Лишь метафизическая новозаветная вера последовательно оберегает грешную плоть от тлена и разложения, не позволяя ей заживо разлагаться, но жить с Христовым заветом, обетованием и надеждой на спасение души и бессмертие тела».

Почему наш герой стал истово, вовсе не суетно и тщетно верующим, православным и воцерквленным в суеверном и маловерном окружении?

В этом он сам не мог толком разобраться. Да и не пытался, собственно говоря.

Вероятно, тут сыграло непреложную роль христианское таинство крещения. Или же, как и во многих других неизъяснимых обстоятельствах, чья взаимосвязь непостижима и неподвластна людским резонам, сказались то самое веское демиургическое слово-глагол-логос и Божественное Провидение, избравшее Филиппа Ирнеева в рыцари Благодати Господней.

Почему? Бог его знает. Ему виднее…

Поразмыслив, Филипп счел данное избрание заслуженным и предопределенным, а статус рыцаря-неофита разумно сверхъестественным и резонным продолжением его поисков идеальных истин.

Пожалуй, ему сейчас как нельзя лучше подходит чеканный императив последователей Блаженного Августина: «Верую, чтобы понимать»…

В то время как длинный роскошный лимузин цвета «белая ночь» мчался на окраину города, императивно отгоняя мощными галогеновыми фарами встречный транспорт и прижимая к обочине попутный, его три пассажира хранили доброжелательное понимающее молчание. Прецептор Павел и арматор Вероника тактично дали новоявленному рыцарю Филиппу немного времени, чтобы поразмыслить, свести балансы и смириться с судьбоносной неизбежностью.

– Позвольте спросить, Пал Семеныч, – запросто обратился Филипп к благоприобретенному наставнику и удивился тому, что говорит с ним так, будто они 300 лет знакомы.

– Да-да, пожалуйста, мой друг, спрашивайте.

– Мои более чeм реалистичные видения – свойство дара инквизитора и экзорциста материалистической магии?

– Сколько у вас их уже было?

– Три. На один сюжет с продолжением.

– Ого!!! – проявила жгучий интерес Вероника, – рассказывай немедленно, не упуская подробностей!

– Барышня арматор! Кто-то давеча меня упрекал в торопливости, не так ли?

Филипп, вижу у вас к нам множество вопросов. Уверяю вас, на любой из них вы получите исчерпывающий ответ….

В отдельном кабинете ресторана, технологично прикрытом от общего зала пушистым занавесом из световодов, Филипп решил прежде побольше услышать, нежели задавать идиотские вопросы. Ника тоже приумолкла и время от времени из-под ресниц, как бы невзначай, бросала на него оценивающие взгляды. Филипп отвечал ей тем же.