Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 45 страниц)

Неважно, когда б кто-то, не любящий легенды и мифы, станет утверждать: вышеперечисленные философы жили в разное время. Как бы там ни было, наша легенда гласит: именно они сочинили от заката до рассвета уникальную космогоническую и теогоническую поэму «Эпигнозис», попутно ее записали в зеркальном отражении и зашифровали так, чтобы прочитать ее могли лишь мудрые и святые люди.

Иные, те, кому святость и мудрость, по всей видимости, не очень доступны, говорят и пишут: «Эпигнозис» цитировал Платон своим ученикам, а они, бывши не в силах запомнить и скопировать божественные строфы и строки поэмы благоговейно нарекли их «неписаной доктриной учителя» и «тайной мудростью небес». Причем то же самое утверждали и позднейшие пифагорейцы, орфики и иже с ними.

Другие же эзотерические первоисточники скрупулезно подсчитывают, сколько раз терминологическое понятие «эпигнозис – премудрость истины – истинная мудрость» на всеобщем греческом койне встречается в ветхозаветных книгах Септуагинты, в христианских синоптических евангелиях и в соборных посланиях апостолов.

Ознакомившись со всем этим сборным празднословием, Филипп вслед за Аристотелем пришел к довольно тривиальному выводу. То или иное значительное событие в истории человеческой цивилизации с веками обрастает немыслимым количеством наукообразного мифотворчества, где даже с рыцарским дарованием прорицать историю невозможно искать жемчужные зерна в навозной куче.

«Запашок-с, прямо скажем, не того-этого. Точно так же из меня, Павла Семеновича, Вероники Афанасьевны можно реально сделать мифологических персонажей. И поклоняться нам, как мой придурковатый зятек-психоисторик чтит в память о будущем великого Гарри Селдона. Тьфу, пропасть!»

Отсюда исходя, рыцарь Филипп с удовольствием вернулся к текстовым реминисценциям прецептора Павла о появлении первых Архонтов Харизмы среди ахейских эпигностиков в том же 6 веке до Рождества Христова.

– …Отделив магию от теургии, архонты, то есть служители-старшины божественного дара принялись наводить порядок в собственных рядах. В течение нескольких лет все изуверы-эпигностики, жрецы тайного культа неизреченного божества, а также их дети и внуки обоего пола были физически ликвидированы. Исключение архонты-воители сделали лишь для храмовых жриц-пифий, прорицавших от имени Аполлона в Дельфах.

Жестокий век, жестокие сердца.

К середине столетия тайное аноптическое, то есть невидимое сообщество Архонтов Харизмы активно занялось уничтожением прочих носителей вредоносной магии, процветавшей в те времена, и формированием соответствующего антимагического общественного мнения в древнегреческих государствах-полисах. Помимо Микен и Коринфа, где впервые объединились харизматические архонты, их аноптические эраны-братства поначалу возникли в Афинах и Фивах, а затем в других полисах.

Неизреченному божеству Архонты Харизмы по-прежнему аноптически поклонялись и свершали в его честь теургические ритуалы на основе «Эпигнозиса». Разве только к тому времени тайные эранистрии-теурги полностью воздержались от порочной практики изуверского умерщвления плоти.

К концу столетия у эранистриев-харизматиков появилось своего рода полузакрытое священное писание в форме эпигностических гекзаметров – «Эманация Логоса». Согласно этому сакральному произведению, первым пророком-мессией неизреченного монархического бога был певец-аргонавт Орфей, единосущный с божьим ангелом-посланником Гермесом.

Для непосвященных и профанов эранистрии-архонты в силу традиции рекомендовались орфиками, чей культ входил составной частью в начавшееся в ту эпоху широко распространяться религиозное дионисийское движение. Большей частью среди тех, кто был посвящен в орфические мистерии, прибегал к очистительным обрядам, освобождаясь от животного и телесного начал, иными словами, вел орфический чистый образ жизни, харизматические эранистрии обретали неофитов и катехуменов.

Архонты Харизмы также прибегали к прозелитизму с целью вербовки агентов влияния и конфидентов в различных полисах. Основанием для допуска новообращенного в первый круг посвящения фигурировала его способность прочесть паравербально закодированные вступительные гекзаметры к «Эманации Логоса». Чаще всего прозелитами становились ученики философов и приверженцы различных философских школ, стремившиеся постичь орфический принцип единства и раздельности всего сущего.

Если поэма «Эманация Логоса» была относительно доступна, наподобие орфических гекзаметров «Рапсодической теогонии» и «Нисхождения в Аид», то ритуальные гекзаметры «Эпигнозиса» оставались уделом тех, кто поднимался на второй и третий круг эзотерического посвящения.

В 5 веке до Рождества Христова поэма «Эпигнозис» стала материальным объектом ритуального поклонения неофитов и адептов аноптической эраны фиванских харизматиков, уверенных в ее предметных дивинативных качествах.

Дело в том, что текст «Эпигнозиса» был вырезан в каноническом традиционном зеркальном отражении на 33 медных досках с использованием обычной ювелирной глиптики, тогда применявшейся для создания гемм в форме инталий и камей. Таким образом, текст поэмы оказался матрицированным, что позволяло его тиражировать сначала на листах папируса, а тремя столетиями позднее и на пергаменте. Тем самым «Эпигнозис» предстал первой инкунабулой в истории общечеловеческой цивилизации, но в силу аноптического характера критериальной жизнедеятельности Архонтов Харизмы это открытие не послужило началом развития книгопечатания в античные времена.

Вместе с тем случайное открытие принципа печатной матрицы и типографского набора побудило Архонтов Харизмы заняться продвинутыми научными и философскими изысканиями. Данное обстоятельство предопределило дальнейшую интеллектуальную эволюцию тайных воителей с магией и колдовством, часть из которых состоятельно переквалифицировалась в ученых и исследователей, объявивших себя братьями и отцами ноогностиками, то есть знатоками разума.

Отметим, сия ономастика не слишком скромна по отношению к другим эранистриям-харизматикам. Так как опора на Разум-Нус состояла краеугольным камнем мироощущения Архонтов Харизмы вплоть до их трансформации и перехода на религиозно-философский базис христианского вероучения.

«Какие же они все-таки были недоразвитые и недалекие наши пращуры! Книгопечатание не продвигали, хотя во-о-н когда могли это сделать… Туда же и паровую машину Герона Александрийского похерили. То ли дело в наши времена, сел на тачку и поехал…»

На обед Филипп ехал как ни в чем не бывало на собственном автомобиле. В близкородственном к фирме босса автосервисе его «восьмерку» быстро подновили чин-чинарем, а Снежана любезно – «с понятием девочка» – доставила ему ее к концу его открытых и закрытых учебных занятий.

Приемлемо и чинно отобедав, Филипп по субботнему распорядку занялся испанским языком с учеником. Повторив таблицу умножения, они c Ваней прошлись в речевых упражнениях по дням недели, месяцам, календарным датам и органично вернулись к сакраментальному дидактическому вопросу: ке ора эс? Иными словами: который час?

Учитель вводил цифровые значения с клавиатуры, а ученик, опережая его, почти угадывал время. Условиями упражнения это дозволялось.

По прошествии положенного дидактикой времени Филипп в качестве разрядки и для просветления мозгов спросил у ученика по-русски:

– Иван, ты как считать научился, сам собой или кто помог? Я, например, сам допетрил до 10, складывая и отнимая пальцы.

– Я тоже на пальцах учился считать, – нахмурил лоб Ваня, вспоминая, когда же это было. – Мне тогда 4 года исполнилось, Фил Олегыч. Потом я кубики в тетрисе считал и цифры из учебной игры запоминал до 100.

– А я кругляшки в старой детской пирамидке на палку как младенец нанизывал. Повезло тебе, Ванька, меня-то предки от компа отгоняли. Говорили: вредно, вредно, излучение, – передразнил Филипп народные технофобские суеверия, сделав уморительно страшные глаза.

Суеверность и отсутствие логики в поведении взрослых Ваню не удивляли, коль скоро Филипп Олегович авторитетно говорит, что он со временем все себе разъяснит. Ведь разобрались же они оба, будучи пятилетними младенцами, с аналоговыми часами и дебильным двенадцатеричным циферблатом.

– …Ты, Иван, у нас молодец, сам дотумкал, сколько в одном часе минут и секунд. А мне, дураку, пришлось спрашивать насчет цифры 60.

– Нет-нет, Фил Олегыч, не сам, я просто кино вспомнил «Угнать за 60 секунд», хотя оно почти два часа идет.

– Зато мы с тобой самостоятельно в детстве догадались о пятиминутном интервале, четверти и получасе. Ну-ка, брат ты мой, как это будет у нас эн эспаньол «в половине шестого»?..

Мы должны учить младших, нас обязательно учат старшие. Так-то вот к шести часам пополудни рыцарь-неофит Филипп должным образом поспешил к урочной назначенной встрече к прецептору Павлу.

В старинном православном епархиальном соборе Кающейся Марии Магдалины с минуты на минуту должна начаться субботняя всенощная служба. В этой церкви Филипп бывал очень редко, предпочитая стоять воскресную обедню в загородном монастырском храме иконы «Утоли моя печали». Далековато и дороговато добираться, зато во благости и во святости иноческой.

Здесь же, по мнению Филиппа, маловато ощущается благостного смирения и царствия небесного в душах прихожан и клира. Но вот политики от мира и века того-сего, от прошлых времен тут хватает с избытком.

Когда примерно лет 20 тому назад сей храм восстанавливали из мерзости коммуно-атеистического запустения, художник-богомаз изобразил на стенной росписи некоего оголтелого грешника, который, упираясь и сопротивляясь чертям, никак не желает нырять вниз головой в чан с горящей смолой и серой. Причем отвратная физиономия нераскаянного греховодника и его телосложение вовсе не случайно точка-в-точку смахивают на паспортную фотографию и антропометрические данные поныне действующего президента Лыченко.

По всей очевидности, тот церковный живописец придерживался раболепного и обрывочного толкования соборной заповеди апостола Павла, что всякая власть от Бога и выступать против нее есть будто бы смертный грех. Потому-то он разукрасил церковную стену личинами во времена оны противостоявших властям преходящим мерзких оппозиционных личностей.

Как раз в те поры Лыч-депутат подвизался на телеэкранах в образе, имидже и подобии оппозиционера, неугомонного борца с мафией и коррупцией, собравшего семь чемоданов компромата на тогдашнюю суверенную власть, возросшую на обломках советской империи. Тогда-то Г. Лыченко из колхоза и навоза вылез в дерьмократы на антикоррупционных делах, через год обеспечивших ему президентство.

Филиппу было понятно, почему народный депутат Григорий Лыченко заимел популярность среди быдловатых белоросских телезрителей. В здешних краях сицилианской мафии и неаполитанской каморры отродясь не водилось, но мафиози бессмертно жили и доселе живут в телесериалах. Между тем о том, что поголовно коррумпированные чиновники берут взятки, слыхали даже те, кто сроду их не давал и не брал.

Посему Лычу-депутату верили; и в долгосрочном президентстве до сих пор ему доверяют. На очередных выборах или на следующем референдуме та же постоянная телеаудитория обязательно побежит сломя голову за него голосовать.

Лет десять тому назад захотели было замазать ныне непотребное и ерническое президентское изображение в Магдалинском соборе. Однако прежний настоятель храма, отличавшийся строгостью нравов и приверженностью церковным канонам, категорически воспротивился, чтобы с грязной мирской политикой лезли в освященное место.

Богу – богово, кесарю – кесарево. Бог-то и рассудит, кто грешник, а кто праведник неизбежно на Страшном суде Христовом.

С неуступчивым попом связываться не стали, опасаясь громкого политического скандала и массового антипрезидентского паломничества в этот храм Божий. А ну как вдруг начнут своему Богу ортодоксально молиться за свержение греховной власти? Так сказать, не во здравие с благостной литургической молитвой верноподданных, но со святыми упокой?

Стену с грешниками, напрасно или, против ожидания, совсем не безрезультатно противоборствующих адским власть имущим, оставили в неприкосновенности и при новом настоятеле. Тем более старые оппозиционеры в Магдалинский собор не заходят, очевидно, избегая позора и христианского смиренного всепрощения. Тогда как новые молодые политиканы по образцу старших товарищей особых религиозных чувств популистски не демонстрируют суеверному и маловерному белоросскому электорату.

Так по крайней мере объясняет политическую обстановку и текущий церковный момент Олег Ирнеев-старший, рассказывая о посткоммунистической истории храма Марии Магдалины, бывшего республиканского архива кинофотодокументов.

И зять-историк Яша намедни вторил тестю за семейным воскресным обедом, подтверждая отцовскую версию.

Теща Амелия Ирнеева не возражала, защищая президентскую власть от лживых нападок и инсинуаций, потому как возилась тогда на кухне.

От себя Филипп мог добавить, что нынче епархиальный Магдалинский собор все-таки стал местом воскресных сборищ диссидентствующих интеллигентов Дожинска, приходящих к обедне, если не плюнуть на красную рожу батьки-президента, то по меньшей мере пожелать ему не рисованных, а предстоящих адских мук.

«Они для них стоят православной обедни, как католическая месса для французского короля Анри Четвертого. Пущай тут ходят. Чего их властям опасаться? Они ведь не народ, а так, мелкая прослойка, как говорилось во времена совкового исторического материализма, тоже ставшего недавней историей».

– …Рыцарь-неофит, я думаю, в сем епархиальном храме нам никто не воспретит поговорить о днях минувших и нынешних. Или же вы хотите прежде отдаться всенощной службе в полном формате?

– Что вы, Пал Семеныч! Сдается мне, наше служение превыше гнусавых эктометрических молений тутошнего клира и певчих дамочек-прихожанок.

– Я так и думал. Признаться, мне тоже не по вкусу женский церковный вокал. Литургические песнопения – дело сугубо мужское. С вашего позволения я чуть приглушу звук…

В церкви было не очень людно в субботу вечером. Верно, поэтому клир и притч церковный заинтересованно, с надеждой посматривали на двух бросающихся в глаза элегантных господ – потенциальных жертвователей и благоукрасителей храма сего.

Оба новых прихожанина в отлично сидящих дорогих темно-серых костюмах, на них свежие белые рубашки, галстуки строгих тонов, начищенная до блеска обувь. Гладко выбриты и стильно подстрижены. У обоих бриллиантовые перстни; у старшего с благородной проседью большой красный рубин в булавке на галстуке, у молодого чернявого платиновая цепочка.

Сразу видать – господа не из последних. И быть им первыми до самого Второго пришествия. Потому как благочестивы. Где надо по ходу службы, крестным знамением себя осеняют, где нужно, головы достойно и смиренно преклоняют.

А что на колени не падают, так оно объяснимо. Старухи-богомолки – нищебродь треклятая – опять пол затоптали, грязи с дождя, с улицы нанесли. Куда уж тут до земных поклонов таким господам?

Очень похожи друг на друга. По-видимому, отец и сын…

– Как далеко, мой друг, вы продвинулись в изучении наших прискорбно поверхностных «Пролегоменов»?

– Добрался до ноогностиков. Кстати, Пал Семеныч, среди италийских пифагорейцев архонты-харизматики водились? И как насчет области Лацио?

– А как же! Им мы обязаны тем, что в древнеримских законах XII таблиц впервые в истории человеческой цивилизации появилось законодательное запрещение и предусмотрены суровые меры наказания за противоправное применение вредоносной магии и зловредительного колдовства.

В 5 веке до Рождества Христова Архонты Харизмы подошли к пику своей влиятельности в античные времена. Заодно с тем в политике они действовали весьма осторожно, ограничиваясь косвенным опосредованным воздействием. Стараясь не навредить, они просчитывали каждый свой шаг, в основном пользуясь услугами прозелитов «Эманации Логоса», являвшихся их конфидентами и агентами влияния.

Вера, ежели она подкреплена могущественными дивинациями, должна держаться подале от сиюминутных политических нужд, быть вне тщетных и суетных упований власть имущих политиков. Питаю надежду, вы со мной согласны, рыцарь Филипп?

– О да, прецептор Павел. Политика – скотское занятие. Недаром Аристотель обозвал людей, увлеченных ею, политическими животными, а вовсе не общественными, как это звучит в плохом переводе.

– Хм, прозвучало это аристотелевское номинирование не совсем в том контексте, какой вы представили, но в генезисе ход ваших мыслей я разделяю, будучи по убеждениям квиетистом или апатиком, как говорили наши древлегреческие предшественники в 4 веке до Рождества Христова.

Вот тогда и появились первые признаки грядущего раскола и великого многовекового противостояния апатиков и эргоников, едва не приведшего к полному исчезновению Архонтов Харизмы с лица планеты Земля.

В противоположность апатикам, весьма энергичная фракция эргоников проповедовала эскалацию политического вмешательства в секулярное жизнетворчество античных человеческих сообществ. Разумеется, во имя и на благо культуры, цивилизации и защиты от варварских племен и народов.

Если в греко-персидских войнах в середине 5 века участие и вмешательство эргоников не стали серьезным предопределяющим фактором, то укреплению македонской гегемонии над древнегреческими полисами мы обязаны конкретно им. Определенно в македонском натиске на восточных варваров мы опять же заметим руку эргоников, озабоченных созданием великой эллинистической империи под скипетром молодого царя Александра.

Мотивы эргоников были предельно просты и незамысловаты: сильное имперское государство способно до конца искоренить магию и оставить лишь дозволенную ограниченную тавматургию, профессируемую жрецами и жрицами официально и легально признанных культов. Все это, натурально, сопровождалось гуманизирующими рассуждениями о цивилизационном западном благе и варварском зле, идущем с востока.

Эргоники склонялись к тому, чтобы допустить ограниченное существование тайной теургии, связанной с низшими народными греческими божествами: наядами, дриадами и тому подобными существами. Однако дозволить свободно действовать жрецам-теургам варварских восточных культов они никоим модусом не желали. И настаивали на том, чтобы служителей чужеродных культов подчистую искоренить подобно изуверам-эпигностикам прошедших веков.

Эргоники 5–4 веков до Рождества Христова действовали опять же опосредованно, нисколько не являясь какими-нибудь пресловутыми тайными советниками правителей и вождей народов, тем паче военными гениями-консультантами при полководцах. Всюду и везде они были исключительно мистическими и аноптическими учителями мудрости-эпигнозиса.

– А Платон и Аристотель? Извините, что вмешиваюсь в ваш дискурс, прецептор Павел. Они какое отношение имели к Архонтам Харизмы?

– Несмотря на то, что они оба были способны воспринять божественный дар, природный имманентно человеческий философский скепсис не позволил им это сделать. Они оставались всего лишь прозелитами Логоса. Ни один из них не мог до конца поверить в единосущного и неизреченного эпигностического бога-первосоздателя и первопричину.

Платон верил в изначальное идеальное абсолютное божественное Добро, несообразно и уму непостижимо продуцирующее во времени и пространстве относительное материалистическое дьявольское Зло. Признать исходное равнодушие или враждебность по отношению к человеку Физис-Природы, он не мог, так же, как и поверить в тождественное безразличие и вероятную благожелательность божественного Разума-Нус. Тем вяще он не признавал харизматический характер преобразующего человеческое бытие теургического Техне-Искусства.

В свой черед Аристотель в той или иной мере отрицал трихотомию Физис-Нус-Техне, предпочитая дихотомично упрощать и подразделять универсальное мироздание на Физику и Метафизику от первичного для человека до первичного по природе. Тогда как в частной метафизике, им определяемой как теологическая философия, он статично предполагал наличие неподвижного вечного первого двигателя, в его понимании являвшимся актуальным богом-первоначалом, который волюнтаристски и, подчеркиваю, познаваемо движет космическое бытие, будучи его формальной и целевой причиной.

Исходя из чего, теургическое Техне, как продуцирование человеком искусственной идеальной реальности, Аристотель материалистически сводил и низводил на уровень природной человеческой этики и естественной политики, где наилучший вариант людской, так сказать, технической жизнедеятельности состоит, по его мнению, в следовании средней линии, позднее названной «золотой серединой».

Состоятельно его 14-летний ученик Александр сын Филиппов, прямой наследник македонской гегемонии, не считал себя связанным метриопатическими рассуждениями учителя об умеренной «золотой середине». Не без влияния наших харизматических эргоников юный Александр Македонский прекраснодушно мечтал о невозможном – о великой экуменической империи, способной объединить изреченную мудрость Запада с несказанными сокровищами Востока…

– 4 -

По окончании не очень продолжительной всенощной рыцарь Филипп охотно согласился с прецептором Павлом совершить прогулку по закатной набережной. К неурочному церковному причастию они не подходили.

Против всех ожиданий тамошних клириков двое многоуважаемых благочестивых господ сочли невместным исповедоваться и символически причащаться Христовых Святых Даров в православном храме Кающейся Марии Магдалины наряду с его суетными и политически озабоченными прихожанами да прихожанками.

– Знаете, мой друг, во время оно на месте этого епархиального собора тут, по соседству с иудейской синагогой, находился лютеранский молельный дом. Правоверные великокняжеские паписты синагогу не тронули, но литовских менчуков-гугенотов по-свойски разогнали, здание же перестроили в католический костел, затем не без греховной политической суетности ставший греко-католической униатской церковью.

По итогам третьего раздела недвижимой собственности Речи Посполитой тогдашние власти самодержавно передали храм Менско-Слуцкой православной епархии. Сей дом молитвы сызнова реконструировали и, архитектурно переделав, расширили, украсили куполами и внутренним убранством.

А после 1917 года святыня в буквальном смысле досталась псам. На прилегающей непосредственно к многострадальному храму кладбищенской территории устроили школу служебного собаководства и площадки для выгула четвероногих и двуногих милицейских псов.

Как видите, смешение преходящих политических верований и предвечной веры в Бога в силу горькой иронии иррациональной истории приводит к парадоксальным, удивительным переплетениям прошлых и актуальных причин и следствий…

Так вот, рыцарь Филипп, наши излишне энергичные и динамичные эргоники впали в ту же материалистическую ересь, пытаясь на свой лад радикально-диалектически перекроить, предустановленный и предопределенный Богом ход социально-исторических процессов, едва ли постижимых убогому человеческому разуму. С этой целью они вознамерились сотворить из молодого царя Александра сына Филиппова земного бога-императора, подвигнутого к теургическому творчеству…

Прецептор Павел задумался и спросил у рыцаря-неофита:

– Филипп Олегович, скажите, а вы ведь не состоите в заядлых курильщиках?

Когда Филипп отказался от предложенной ему гаванской «Короны», Павел Семенович похвалил его за приверженность здоровому образу жизни, аккуратно срезал кончик сигары карманной гильотинкой в форме золотой табакерки и щелкнул платиновой зажигалкой «Ронсон», попутно заметив:

– А я, знаете ли, батюшка, как пристрастился в юности при царе Петре Алексеиче к сей вредной привычке, так и до сих от нее отстать не могу. Бывало, давал зарок, не курил лет по десять-двадцать, потом опять начинал. Ох страсти-грехи наши тяжкие, приставучие…

Столь же неистребима гордыня человеческая, заставившая эргоников-харизматиков, поверить в то, будто им одним ведомо правильное понимание божественной Силы-Динамис, Слова-Логоса и происходящего от них Искусства-Техне. Они горделиво и высокомерно споспешествовали греко-македонскому завоеванию персидских и сопредельных эллинистических земель.

Дело было за малым: претворить специально ими разработанный дивинативный ритуал и финальный апофеоз-обожествление молодого царя Александра, к тому времени ставшего великим завоевателем Востока. Предварительную инициацию они уже ранее провели под видом египетских религиозных таинств. Будучи катехуменом, Александр действительно оказался восприимчивым к эпигностической харизме.

– А почему тогда в «Пролегоменах» значится: секулярные политики и властители не способны владеть Божьим Даром? – не удержался от вопроса внимательный слушатель прецептора Павла, несомненно задетый за живое повествованием наставника.

– Видите ли, рыцарь-неофит Филипп, царь Александр Магнум-Великий был как раз тем самым исключением, кое подтверждает правило. Тако сиречь инако он пребывал скрытым латентным мессией-сотером из неизреченных пророчеств истребленных эпигностиков-изуверов, уповавших на приход пророка из царского рода, призванного непостижимым божеством избавить род людской от первозданной греховности темного Физиса.

Забегая вперед, не могу сей факт не отметить. Позднее это действительно сбывшееся пророческое явление нашло косвенное искаженное отражение в четырех библейских книгах Царств и в Тритоисайе иудеев, текстуально кодифицированных и отредактированных раввинами-платониками. А также еще позже в упованиях мусульман-шиитов на скрытого имама Али.

– Насколько я вас понял, прецептор Павел, действенность и релевантность прорицаний будущего вы определяете их неизреченностью, не так ли? – потребовал уточнения Филипп, напряженно внимавший наставнику.

– Мы, конечно, уклоняемся от темы, рыцарь-неофит, но, пожалуй, вы правы, вопрос стоит кое-каких пояснений.

Прорицание неведомого будущего – занятие доволе сложное и неблагодарное. Зависит оно не только от провидческого дара и предвосхищений пророка, но и от свободы воли того, кто вопрошает прорицателя или каким-либо иным образом узнает о вероятном предопределении. Подчеркиваю, далеко не безусловно имеющем место быть в будущем, но всего лишь располагающимся в разбросе вероятностей, непосредственно связанных с настоящим.

Таким модусом любое действие или бездействие субъекта, предполагающего знание своей судьбы, вызывает опосредованное вмешательство в распределение темпоральных фракталов-разветвлений. Отсюда вытекает первая аксиома релевантного однозначного прорицания.

Она гласит: чем больше субъектов и агентов предсказания о нем осведомлены, тем менее вероятность его реализации.

Иными словами, на вопрос о предопределении может точно ответить только Бог, им располагающий в полной мере. Людям токмо дозволено многозначительно предполагать, предсказывая будущее.

На этом основании всякие сбывшиеся пророчества многовариантны, двусмысленны и позволяют неоднозначное толкование. Либо они существуют в исключительной форме завета, своего рода предполагаемого соглашения, личной заветности, договоренности прорицающего субъекта с Богом, когда никаким третьим лицам о том неизвестно.

Прежде всего об этом должно быть неведомо тем, кого касается реально неизреченное пророчество, чтобы они путем катастрофического неадекватного обстановке бездействия или, что бывает гораздо чаще, бестолковыми и неблагоразумными действиями не бросились изменять настоящее, перераспределяя пластичные, легко поддающиеся изменениям спонтанные вероятности будущего.

В частности, когда б два тысячелетия тому назад неразумные иудеи не домогались громогласно провозглашать себя монархически богоизбранным народом, то, вероятно, они бы не стали презренным сборищем христопродавцев, не знающих пророков в своем отечестве.

Тако же германским наци едва ли стоило публично суесловить о некоем моноэтническом Тысячелетнем Рейхе, коль скоро они у себя в Анэнэрбе получили такое-сякое прорицание путем богомерзкой магии и колдовства. И Германия не пребывала бы более 40 лет катастрофически разделенной.

К слову, безбожным русским коммунистам-магикам тоже не надо было пугать человечество лжeпророчествами о неизбежности целительной мировой социальной революции и некоего ужасно светлого будущего-панацеи, согласно бездарнейшим рецептам, предписанным невежественными аптекарями-материалистами…

Павел Семенович в сердцах выронил в воду наполовину недокуренную гавану и вернулся к прежним историческим наставлениям и к религиозной эллинистической эпохе, еще знать ничего не знавшей о гуманистических доктринах коммунизма и фашизма.

– Не могу сказать, к счастью или к несчастью, эргоники не ведали о мессианском пророчестве, касающемся юноши из царского македонского рода. Тогда как оно предстало известным нескольким ноогностикам-апатикам, ни в малейшей степени не разделявшим экспансионистские замыслы эргонических оппонентов.

В первую голову отцы и братья ноогностики ратовали за технический производительный прогресс в мирных науках и ремеслах, не совместимый с завоевательными грабительскими походами, удержанием покоренных территорий и богатств. В то время как второй их заботой было развитие образования и просвещения народов, невозможное без обеспечения гражданского мира и согласия вне сословных, этнических и политических границ.

Появление экуменической династии богов-императоров Востока и Запада, возникновение наследственного имперского сословия служилой иерократии они сочли неприемлемым вариантом дня грядущего. Не исключаю: кое-кто из них тайно прорицал будущее и скрытым образом действовал от противного, максимально затемняя свои действительные намерения и конкретные действия.

Объявлять о предержащем мессианстве царя Александра Магнума стало поздно. Он вне эпигностического пророчества сделался поистине Великим, завоевав персидскую державу и готовясь к более успешному походу в Индию.

Оставалось лишь одно средство и способ, чреватый непредсказуемыми последствиями и кардинальным перераспределением фрактальных вероятностей. Иначе говоря, наши ноогностики встали перед необходимостью убрать с шахматной доски ключевую фигуру противника, то есть физически устранить царя Александра, ставленника тщеславных эргоников, стремившихся старательно контролировать экуменическое будущее.

Божественная предопределенность – игра без людских правил. Ноогностики вовсе не были уверены в правильности и эффективности такого гуманистического решения. Вслед за Александром стояла блистательная плеяда македонских военачальников, его диадохов-преемников. Во многом именно они обеспечили дивные победы юного царя в исторических судьбоносных битвах с могущественными персами.