Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

– …Слава Богу, моей старой деве тетке стопудово плевать на политику. У нее главное – уберечь мою девственность от подросткового секса и преждевременной беременности, а дачный участок от насекомых-вредителей.

– Меня, надеюсь, в сельхозвредители она не записала?

– Что ты говоришь, Фил! Ты для нее сам ангел во плоти. Можно подумать, она в тебя влюбилась, дурница старая…

Вероника встретила Филиппа ехидным этаким смешком насчет юного жиголо, рассекающего по Дожинску на джипе от щедрот неприлично молодящейся бизнес-леди.

– Послушала я там-сям в конфиденциальности. Смотрите-де, она на молоденьких мальчиков уж бросается. Впрямь стареет, но выглядит еще неплохо, мымра…

– Хотелось бы верить, вот этот фрукт из асилума утешит нисколько не стареющую богиню Афродиту. Я, конечно, не Парис, а это не яблоко…

– Ой, Филька, порадовал гостинчиком прабабушку-старушку. Чтоб ты знал: в одной из мифологических версий, у Павсания вроде бы, фигурирует не яблоко, а персик.

Притом в нескольких иудейских апокрифах Ева в раю соблазнилась не холодным, как лягушка, яблоком, но пушистым и теплым персиком.

– Да? На мою Настеньку такой райский персик как-нибудь не подействует? – немедля обеспокоился Филипп.

– Никак! – отрезала Вероника. – Я тебе это уже сто раз говорила, бестолочь. Дивинацию от асилумов дано ощущать лишь харизматикам.

Все, хорош, неофит, дурью маяться. За работу! Посему ближе к телу и делу. Снимем сейчас твои энзимно усиленные физические показатели. Шагом марш за ширму раздеваться.

Да тряпочку, пожалуйста, там не позабудь на чресла. Я не твоя Настена, мне на твой мужской размерчик любоваться нечего…

После снятия параметров минуты две Вероника хмуро смотрела в монитор, время от времени столь же недружелюбно поглядывая на потный и голый организм. Вернее, на его мужские гениталии под набедренной повязкой.

Филипп похолодел:

«Мадре миа! Щас как опять со своим противным катетером в мочевой пузырь полезет или пальцем в задницу, простату мять, больно…»

Против его страшных болевых опасений, строгая доктор Вероника вдруг помолодела, повеселела и заулыбалась:

– В душ, братец Филька. И одеваться. Потом я тебе парочку укольчиков всажу, и будешь ты у меня будто огурчик… малахольный.

Не боись и не тряси твоими мудяшками, углубленный медосмотр мне сегодня не понадобится.

Филипп тут же метнулся в душевую. Как бы не передумала! С нее станется…

Тем часом Ника воистину подобрела, кофеварку взбодрила, пирожные заварные из медицинских холодильных закромов раздобыла, присовокупив дагестанского коньячку фляжечку маленькую из запертого хромированного шкафчика с ядами.

– Расслабляйся, неофит. И слушай. Клинок Рандольфо считай твой, если мы сумеем определить его местонахождение. Кровь из носу, промеж ног, но тебе нужно второе вещее видение.

Мои римские контакты стараются, хотя толку от них маловато. Где Регул, западноевропейские клероты тоже ни коромысла диавольска не знают.

– Мне, что ли, в асилуме напиться и упасть на пол, сон золотой смотреть?

– По пьяни видений не бывает. Да и не сможешь ты в асилуме нарезаться, не даст он тебе. Проверено.

Мне мой один раз вино в дистиллированную воду с краской превратил. Хлобыстнула залпом, а там вода без соли, ну, все и назад… Тотчас облегчилась скульпторша Вера Нич по девичьей дурости…

– Ника, а кроме Афродиты у тебя другие работы есть?

– Сию минуту эйдетикой займемся, я тебе их и покажу. Орфея моего посмотришь. Так просто его нонче не увидеть, он в одной весьма закрытой частной коллекции…

Между делом рыцарь Филипп мельком упомянул о подарке прецептора и удивился тому, как Вероника всплеснула руками:

– Филька! Не пойму, чем же ты нашему Булавину так угодил? Он же тебя как бы авансом в рыцари-адепты произвел. Не по-настоящему, конечно, это лишь синедрион клеротов конгрегации может. И то после жуткого ритуала.

Хотя гордись, оболтус!

– Я и горжусь. Книжицу в твоем джипе вожу.

– Это Булавин тебе посоветовал?

– Ну да, он так сказал, для надежности.

– Чтоб ты знал: теперь у тебя сверхнадежная крепость на колесах! Два таковских артефакта сопрягаются и взаимодополняют друг друга. Скину-ка я тебе один файлик, почитай на досуге…

Угу, я взаправду старею. Старушечий склероз обозначился. Комп твой готов, Филька, собран и служебным софтом под завязку обеспечен…

Филипп взял в руки точное арматорское подобие своего трансформера и чуть не выронил его. Копия оказалась раза в три легче, чем планшетка, к какой он привык за два года.

– Шутить изволите с дивинацией и гравитацией, мадмуазель арматор?

– Зачем? Если ты о массе машинки, то она в самом деле маненько полегчала. Комплектующие другие, то-се по мелочам.

Коль тебе интересно, лезь в кодированный мануал для служебного пользования, там все прочитаешь. Если, ясен перец, в нем разберешься, чайник неотесанный…

– 3 -

С утра Филипп успешно и успевающе разобрался с первым устным экзаменом. Говорят: смелость города берет и покоряет сердца женщин-экзаменаторов. Пошел он отвечать первым в группе, предварительно минут десять поскучав для видимости – мол, готовлюсь.

Получив за храбрость и мужество истинного мачо дополнительный балл, студент Ирнеев подкрепил репутацию отличника и романтического героя, сумевшего «выцарапать неслабую оценку у этой Крокодилицы».

Примерно такими мыслями его проводили тоскующие и нервничающие у дверей аудитории однокашники, когда он раскланялся, пожелал всем охотничьей удачи и направился вовсе не к черту, но к любимой девушке Настеньке.

Тетю Агнессу они любезно доставили к пригородной электричке «На дачу ее, на дачу!» Однако же сами отправились погулять с Мими.

Предположительно, тетка дышала свежим дачным воздухом, собачка выгуливалась на балконе на квартире у Пети с Мариком. Тем временем Филипп и Настя до обеда положительно и романтично развлекались, услаждая друг друга на широкой софе в большой гостиной до самого прихода хозяев жилища сего.

Петр по случаю радостной сдачи экзамена в тот день к обеду не появился – отмечал успех со своей группой. Вместо него с Мариком прибыл Джованни. Не меньше, чем общество нового друга, итальянцу пришлись по душе кулинарные таланты прекрасной компании гастрономических единомышленников.

В христианском благочестии, в отличном знании католического катехизиса никто из его новых друзей решительно усомниться не мог. Потому, в противоположность другим знакомым евангелиста Марка, флорентийского Иоанна Богослова приняли в компании гурманов как родного.

Решающим оказалось веское мнение апостола Петра, посчитавшего общество набожного итальянца приличным и подобающим. Тем более воскресную мессу в красном костеле Святого Роха они теперь посещают втроем с девой Марией Казимирской.

– Их содомские грехи – им же и отвечать за них. Я прав, скажи, апостол Филипп?

– А как же? Ты – Петр, камень веры. За пазухой его не держишь…

– Это с какой стороны посмотреть. Я не Манька, я только среди своих верующий, Филька.

– Все мы в миру миряне, Петь…

Мирских забот и хлопот в тот четверг Филиппу как обычно хватало. Чем за обедом потчевать Настю, Джованни, Марка и Мими, он с утра озаботился. Подкормил их и себя, отвез Настю и Мими домой. Затем поспешил заняться английским с Ванькой. «Куда же без пищи дидактической и воспитательной?»

– …Париж само собой, французы и англофобы сами по себе, брат ты мой. Но безусловное знание языка международного общения суть долг и обязанность каждого культурного и цивилизованного человека. Не меньше, чем умение читать и говорить по-древнегречески во времена Рождества Христова.

– Фил Олегыч! Что нам эта скучная история? Будущее куда интереснее.

– Ой не скажи, Иван! Без прошлого нам никак… Не потому, что оно нам, мой Онест Джон, так уж чертовски необходимо в настоящем продолженном и в будущих модальностях, – непринужденно перейдя на английский, возразил учитель ученику и продолжил по-русски.

– Прошлое, друг мой, изо всех сил цепляется за настоящее. Ты его в дверь, а оно все равно, хоть тебе в форточку, хоть в окно пролезет.

Возьмем, к примеру, твою фантастику, где вроде бы пишут о будущем…

Кстати, я тут приготовил тебе пару-другую мериканьских книжиц. Тоже своего рода сайнс фикшн весьма образованного писателя Алекса Игзолтера…

Пора тебе, вьюнош, на синтетическое чтение в оригинале переключаться. Это твое будет общеобразовательное задание на каникулы в Париже…

– А книжки-то интересные?

– Будь спок. Супер-пупер, настоящая научная фантастика. С наукой и приключениями звездных рейнджеров… Вот, опять ты меня с мысли сбил, разгильдяй.

– Нет-нет, Фил Олегыч, вы сами начали о прошлом в будущем говорить и отвлеклись. Так нечестно на маленьких свою вину перекладывать.

– Извини, Иван. Денек у меня сегодня веселенький выдался, экзамен спихнул, устал и всякое такое…

Так вот, берем твою любимую фантастику… И что же мы там видим? А находим мы там, Иван, сплошное историческое старье в виде анахронизмов. То есть предметы и объекты, не то чтобы не адекватные наукам и технологиям будущего, нам заведомо неизвестного. Но вещи бездумно и бездарно взятые из повседневного синхрокреативного настоящего, без какой-либо аналоговой или цифровой интерполяции в вероятное будущее, без оптимальной эвристики или же диахронических трендов…

Вкратце объяснив Ване вышеупомянутые кибернетические и математические понятия из прикладной футурологии, Филипп вернулся к научно-художественной теме. И для доходчивости начал приводить примеры.

– Возьмем хороший фильмец «Чужие» Джеймса Кэмерона. Ты помнишь, там была автоматическая пушка в туннеле, чтоб валить гадов-инсектоидов. Я сомневаюсь, что в будущем космические десантники будут воевать с отстойным огнестрельным оружием наперевес. Но Бог с ними, анахроничными огнестрелами, потому как за билет в кино платят не только меньшинство умников, но чертова уйма дебильных лохов, которые лазера от мазера не отличат. Да им это по фигу. Лишь бы громко стреляло с огнем и дымом.

Но вот то, что у стационарной огневой точки за десять минут кончается боекомплект, нисколько не соответствует даже нынешним боевым технологиям. Когда эти бравые ребята воюют за килопарсеки от Земли, спят в гибернаторах, имеют андроидов с могучим искусственным интеллектом, то не могу поверить, как если бы будущие инженеры не смогли обеспечить звездных вояк бесконечным боезапасом.

Скажем, им по уму и по технологиям поставить по отдельной термоядерной энергостанции на каждую огневую установку, шмаляющую не свинцово-медными пульками, а красивыми сгустками плазмы или еще чем-нибудь таким же смертоносным. Если теперь автономные стационарные огневые точки на особо охраняемых военных периметрах имеют в боекомплекте по 20–30 тысяч выстрелов, то в будущем, где оперируют космические десантники, им бы хватило одного нормального пулемета на несколько суток прикрыть огнем туннель, если чужие прут массой на рожон и столь же глупы, как и зрители, хавающие эти натяжки…

– Фил Олегыч, в кино же все не взаправду.

– Любой научно-фантастический вымысел, Иван, должен соответствовать тем умным вещам, какие могут быть, а не глупостям и несовершенствам, признанным таковыми нашими современными инженерами и учеными. Это и называется анахронизм, то есть идиотское прошлое, делающее вымышленное будущее дебильным и невозможным.

«Чужие» – неплохой боевик, и сценаристы там сравнительно грамотные. У дурных же писак-фантастов герой, умеющий летать со сверхсветовой скоростью, три раза пукнет из ручного лазера и в ауте. У него заряд кончается быстрее, чем у дешевого мобильника в режиме разговора.

Я бы таковских слабоумных писарчуков за бездарность расстреливал, чтоб другим графоманить неповадно было. А лохов редакторов, кто их печатает, на площади бы кнутом порол за публичную профнепригодность…

– А читателей?

– Вы тут ни при чем, вы не виноваты. Они вас нарочно приучают дерьмо жрать и анахронизмами антинаучными закусывать.

Сам вспомни, сколько раз ты читал у всяких придурков о том, что в далеком будущем не перестанут употреблять гибкие дискеты в качестве сменного носителя информации. Ты когда последний раз такую дискетку видел?

– В прошлом году, когда отец мусор из стола выгребал и показал мне, каким отстоем раньше вместо флэшек и карточек памяти пользовались.

– Так-то вот. Правильно говоришь. Твоя фантастическая литература – сплошь и рядом отстой. Он даже у хороших и умных писателей встречается. Просто ты на него внимания не обращаешь или считаешь какой-то сверхфантастикой.

Вон у Станислава Лема в отличной и очень умной повести «Непобедимый» персонажи энергией обеспечены под завязку, антиматерией пуляют по планетным окрестностям в созвездии Лиры… Читал о «Непобедимом» или нет?

– Читал, но давно.

– Так перечитай и найди то место, где суперинженеры будущего на древних логарифмических линейках считают. Знаешь, что это такое?

– Нет. А как на них считают, Фил Олегыч?

– Логарифмическая линейка – это, брат ты мой, такая деревянная штука с ползунком и бегунком. Навроде счетов. Ее в середине прошлого века для инженерных вычислений использовали вместо карманных калькуляторов. На этой линейке ползунок двигают туда-сюда и результат считывают по соответствующей шкале. Я тебе книженцию старую принесу, там с картинками увидишь.

Так вот, Лем – нормальный писатель-фантаст с идеями и мыслями. Будь он хоть с линейкой логарифмической или когда узкопленочные кинокамеры в будущее запускает. У него эти штуки, Иван, по недосмотру и недомыслию проскакивали. Обычно он писал на уровне современной ему науки и в будущее умел заглядывать из прошлого. Его и сейчас можно читать, скажем, как Жюля Верна.

Но вот ненормальные тормознутые писаки тащат в будущее свое слабоумное настоящее. Такие же тормоза их читают и забывают, когда они сами становятся прошлым, и от них даже окаменевшего дерьма не остается. Потому что одни пишут, другие читают ни для головы, ни для задницы…

Ты у нас, Иван, вовсе не тормоз, не обижайся, я не тебя имею в виду. Поэтому тебе умственное литературное задание на летние каникулы и, вообще, на будущее. Коль скоро ты три раза найдешь в книжке какой-нибудь невозможный анахронизм, вставленный сюжета ради, типа примуса, керогаза или газовой плиты в космическом корабле, чтоб кофе сварганить, значит, это сочинил никуда не годный писака.

Один или два анахронизма писателю можно простить. Это означает, что редактор – лох и дурак, потому как их не видит. Или скорее всего на редакторском месте сидит безграмотная дура, ни тпру, ни ну, ни кукареку не смыслящая в науках и в технологиях…

Пора тебе, брат ты мой, читать со смыслом, учиться отличать умные грамотные книги от бездарной графомании для недоразвитых. Ты, как я в малолетстве, перелопачиваешь без разбора разную придурковатую макулатуру. А если подумать, то вспомнить нечего, кроме однотипных сюжетов, из рака ноги…

В грамотности и в мозгах своего воспитанника Филипп был уверен на все американские умственные единицы, какими они оба располагали, если не в достатке, то в изрядном количестве.

Несомненно, литературно-дидактические рассуждения наставника не пропали втуне, так как от воспитуемого последовал вопрос в тему:

– Филипп Олегыч, а что такое примус?

– Это, друг мой, штука хитрая. Почитай «Мастера и Маргариту» Булгакова. Там есть техническое описание примуса и его боевое применение…

«Во! Извилины Ванькины сориентировал в нужном направлении. Чтоб время понапрасну не тратил. Вырастет – поймет: его, времени, больше всего не хватает умным людям. Это дуракам и жлобам его девать некуда…»

Тема умственной недостаточности окружающих нередко фигурировала в попутных размышлениях Филиппа Ирнеева, когда он находился за рулем. Пусть его «лендровер» умеет чудодейственно расталкивать встречный и поперечный транспорт, привычной бдительности в дороге рыцарь Филипп не терял и теургией, разными дивинациями, энкантациями или конъюрациями злоупотреблять не собирался. Миру – мирское, обыденное.

«Насте надо мой свежекупленный субноут с ее инициалами подарить. На долгую память, и для того, чтоб компьютерную безграмотность понемногу начать из нее выдавливать.

Девонька она достаточно умненькая, поймет, что к чему. Станет у меня как миленькая профессиональным пользователем. Стыд сказать: трансформер с сенсорным экраном впервые в жизни у меня в руках увидела. Книжки только бумажные читает. От какого-то недоумка услыхала, будто с дисплея читать вредно для глаз.

Нет, милостивые государи и государыни, эту-то дурь надо вышибать. И так в стране дураков живем, где вместо поля чудес свалка старья и отходов интеллектуального производства информационно-технологического мирового сообщества…»

То ли от дидактических мыслей о компьютерном воспитании Насти, то ли от того, что он в конце концов добрался до поместья Вероники, обычное дорожное настроение Филиппа, поди, не улучшилось, но улетучилось, испарилось… Ведь ему стало не до мирской бестолковщины, если следовало предельно сконцентрироваться перед стрелковой тренировкой.

«Ника, она такая. Спуску не даст. У нее со спусковым крючком не забалуешься. Враз какая-нибудь магическая мерзопакость на практике как вдарит чувствительно промежду рог или промежду ног…»

Отстрелялся практически Филипп чуть похуже, чем утром, когда с блеском сдал экзамен насчет чего-то весьма теоретического и педагогического. «Чего тут вспоминать пед и бред?»

Хотя Ника его академическими успехами почему-то поинтересовалась.

«Переживает, значит, за меня. Настя тоже, говорит, кулаки держала, чтоб у меня все чин-чинарем прошло. От жлобских суеверий, между прочим, ее тоже надо мало-помалу отучать…»

– Какой-то ты сегодня, братец Филька, вялый и задумчивый. Пойдем-ка разомнемся и взбодримся с ножичками.

– В ножички поиграть? Давай…

В уединенном спортзале, исполненном в японском стиле с татами и раздвижными перегородками, Ника вручила Филиппу длинный и тонкий итальянский стилет, слегка удивив его необычной вводной:

– Вещь знает хозяина своего… Работаем с боевой дивинацией, неофит. Твое предзнание против моего. До трех туше…

Сама она вооружилась точно таким же стилетом с защитным колпачком на острие. Тем не менее бритвенной остроты режущие кромки ничем не прикрыты.

– Не боись, неофит. Твоя докторша Ника маленькие порезики быстренько вылечит. К утру ни одного шрама не останется, – приободрила его соперница, переодеваясь в гимнастический купальник, а ему бросила японскую набедренную повязку.

– Для дополнительной защиты могу мой старушечий насисьник предложить. Жаль, он для тебя будет малость великоват. Но если сзади веревочкой завязать…

– Нехорошо издеваться над молоденькими, бабуля.

Вероника слегка раззадорила Филиппа и боевой эйфории для него не пожалела.

«Ага! Батальная теургия у нас».

Опять знакомое чувство того, будто это уже было. И Ника в алом облачении, подчеркивающем прелестные достоинства ее фигуры, и эти окна, двери с бамбуковыми занавесами, бумажные перегородки, фонарики…

Первый выпад соперницы Филипп едва не пропустил. Потом пошло легче. Даже с предзнанием сказалась суровая школа сэнсэя Кана Тендо, проповедующего уклонение и опережение в бою… Поэтому проиграл бой Филипп совсем не позорно, но со счетом 2:3, учитывая, что он нанес первое туше.

– Молодца, Филька! С чужим-то ножиком меня едва не уделал. У меня-то мой собственный клинок Матарон.

И всего-то по одной царапинке на двоих. Пошли лечиться. Сперва я тебя, после ты этот ритуал на мне опробуешь. В этой жизни всякое может пригодиться.

– Ты знаешь, не люблю я, Ника, этой медицины…

– Не робей, салага! Научим тебя и сиськи твоим девочкам отращивать, коль их женский размерчик тебя не устраивает…

Так вот: видела я вас сегодня в городе с твоей Настеной. Как тебе ее пышные прелести? Годятся?

– Еще бы! Но твои лучше…

– У меня они – произведение искусства, неофит. Не всякой дано… Долго учиться надобно ваянию, пластике, хирургии…

– 4 -

Эзотерическое и эпигностическое обучение рыцаря-неофита Филиппа Ирнеева протекало и вытекало из многих специальных дисциплин, направлений и параметров. Помимо практических занятий прецептор Павел и арматор Вероника солидно нагрузили его развернутым учебным планом с технологическими картами самоконтроля знаний, умений и навыков.

Самоподготовка неофита включала огромные гигабайты текстовых и наглядных дидактических материалов. Домашних заданий никто по-школьному с него не спрашивал. Здесь главенствовал академический принцип: не умеешь – научим, не хочешь – сам себя заставишь.

«Деваться некуда. Смотри, читай и учись. Иначе завалит тебя какой-нибудь завалящий колдунишка в первой же миссии.

Или неминуемой ретрибутивностью так звезданет, костей не соберешь, если в ситуативной дивинации переборщишь. Лет сто тогда придется от людей и от позора в асилуме прятаться…»

Вряд ли можно заявить, чтобы наш Филипп уж очень затосковал от апостолических учебных перегрузок, духовных, душевных и телесных. В основном помогал ему с ними справиться дивный утренний ритуал сокровенной молитвенной настройки. Непогрешимо работала и метаболическая поддержка его организма, доктором Вероникой прописанная и расписанная по часам.

Однако принципиальным фундаментом его начального обучения эзотерическим рыцарским искусствам оставалась присущая его врожденным способностям и талантам познавательная активность и по-хорошему детская восприимчивость к новому и необычному знанию.

Трудно еще сказать, хорошо это или плохо. Но также не стоит сбрасывать со счетов его раздутое интеллектуальное тщеславие школяра, полагающего, будто ему по плечу любые знания, считающего океаны информации мелкими лужицами, если не по колено, а так, словно их можно перейти аки посуху, ног не замочив.

«Прорвемся! Три года в пед и бред таскался. Хренову кучу экзаменов и зачетов насдавал. Зато теперь вместо мирского разумное, доброе, вечное…

Почему бы не поучиться в эпигнозисе, когда интересно и не в напряг читать, изучать вещи, мало кому доступные в миру?»

«Пролегомены» Филипп в основном осилил и сей же час без страха и упрека по плану взялся за каноническое «Обращение Архонтов Харизмы».

«Первое пришествие Христа Спасителя не абы что. Разобраться надо с доскональностью, по гиперссылкам полазать, Пал Семеныча поспрошать…»

Обилие дополнительной литературы рыцаря Филиппа не смутило, как и то, что основной текст «Обращения» довольно краток – всего 280 страничек книжки обычного формата и гарнитуры. «Чего тут разводить турусы на колесах?»

Он сам пришел к истинной вере похожим путем озарения и прозрения. И не меньше, чем античные харизматики страдал от самобытной интеллектуальной гордыни и рационалистического самомнения.

Но одно дело – понимать это умом. И отнюдь другое – принять близко к сердцу то, перед чем надлежит смириться. И, как советовал римлянам Святой апостол Павел, думать о себе «скромно, по мере веры, какую каждому Бог уделил».

«И что же нам по данному поводу ответствует прецептор Павел?» – подумал рыцарь Филипп и подключился к виртуальной симуляции комментариев наставника к «Обращению Архонтов Харизмы».

– …Гордыни у примитивных новообращенных христиан было в избытке. У интеллектуальной черни, знаете ли, рыцарь Филипп, в дурном обычае гордиться своечастным невежеством, отвергая достижения цивилизации, и чванно надуваться псевдорелигиозной спесью. Будто бы лишь последним из последних невежд, нищим умом, духом и телом открывается Божья истина и якобы народная мудрость.

В то время как апостол Павел являлся высокообразованным не только по иудейским стандартам мыслителем и толкователем Моисеевого закона. Свою гордыню, ежели можно так выразиться, благородного фарисея из колена Вениаминова он смирил, чего и другим собратьям по вере кротко советовал.

Тем вяще оные рабы, лица без римского гражданства, грязная чернь ему, Савлу Тарсянину, в подметки не годились ни по происхождению, ни по интеллекту, ни по образованию, полученному им в Tapce и в иерусалимской школе равви Гамалиила…

Тут Филипп несколько забежал вперед, потому что сейчас он ему следует изучить эктометрические события и эзотерическую фактографию первой четверти I века от Рождества Христова. Он ненадолго вернулся к тем отдаленным временам, но скоро оставил это занятие. Поскольку наступило позднее мирское утро, ему требовалось уделить беспримерное внимание рациональной жизнедеятельности, весьма далекой от аноптического образа действий и скрытых размышлений об сверхрациональном.

Открытая мирская жизнь рыцаря Филиппа порой тоже изобиловала потусторонними элементами и явлениями положительно непостижными его уму. Примера ради он не мог взять в толк, почему в Дожинске так недоразвиты или, вернее, немыслимо убоги и скудны онлайновые торговля и сфера услуг.

Бездна предложений комплектующих для десктопов, купля-продажа мобильных телефонов, интернет-секса, включая вызов на дом срочной сексологической помощи и экспресс-доставку резиновых кукол «с ротиком» для оральных удовольствий.

Меж тем продовольствия раз-два и обчелся, доставка спиртного только в темное время суток. И всяких разносторонних так ему сейчас нужных домохозяйственных товаров ни днем, ни ночью в столичной онлайновой торговле не сыщешь.

«Можно подумать, тутошние интернет-пользователи пьют только по ночам, закусывают исключительно хот-догами и пиццей, а днем заняты лишь покупкой мобильников, флэш-плейеров и заказом сексуальных услуг на дом в натуральном или аудиовизуальном виде.

Коромысло диавольско их разберет, ежели неестественный спрос рождает несусветное предложение. Здесь вам ни там, ни сям».

Не добившись толку от виртуальной торговли в этом самом байнете, он ушел в тот рунет, где онлайновым образом заказал в начале недели кухонную мебель со встроенной техникой из Москвы, включая солидный комплект кухмистерской утвари и столовой посуды. Вот сегодня местные субподрядчики и должны все в естестве привезти и рационально смонтировать.

Филипп тут страстно надеялся, что ему удалось сверхрационально подготовить для них фронт работ в классическом единстве места и действия.

И он не ошибся в своих вполне основательных упованиях. Без ясновидения и прогностики. Когда они с Настей подъехали к нему на квартиру, кухня сияла белоснежной чистотой и лако-красочной свежестью.

«Диос Омнипотенте!»

Тем часом хмурые, угрюмые и трезвые работяги, вчера содружно бросившие пить-курить, уныло дожидались тороватого хозяина и премиальной оплаты за сверхурочную ударную работу. Сполна получив ожидаемое чистоганом, трудоголики нисколько не повеселели, но грустно и печально, сверхъестественно двинулись крепить звукоизолирующие панели и подвесные потолки, клеить обои и ламинировать полы.

«М-да… веселие Белой Руси есть пити и курити в рабочее время… Молись и трудись, рабочий класс депрессивный!»

Сделав соответствующий мысленный комментарий, рыцарь Филипп, естественно, списал этакое невероятное трудовое подвижничество и невозможную пролетарскую трезвость на разнос, позавчера устроенный «этим ханурикам и ханыгам», его нежно любимой девушкой. Настя комплименты приняла как должное, ничему не удивилась и на глазах поскучнела, едва грузчики стали носить по графику прибывшие ящики-коробки с кухонной мебелью и утварью.

«Грустят наши женщины на кухарне, в поварне».

Вероятно, подобно большинству женщин, Настя полагает свою воображаемую практическую сметку заурядным привычным чудом. В то же время прилежащие, достойные удивления и восхищения поварские и домохозяйственные труды почитает, если не религиозным подвигом, то уж точно ежедневной жертвой, приносимой ею на семейный алтарь во имя мужа и детей.

Заметим, мои благочестные читатели. При всем при том вовсе не имеет значения, располагает ли в данный момент женщина надлежащими кумирами, ларами, идолами и пенатами. Потому как почти каждая рассчитывает ими, болванами, когда-нибудь обзавестись, дабы было от кого требовать конкретной компенсации за оказанное языческое поклонение.

«Ох мне! Творят женщины из нас, мужчин, идолов-болванов. А чуть что не так, хрясь кумиру по морде чайником. Почему, подлец, хлеб мой насущный не дал мне днесь?»

В природном женском язычестве и в суеверной матриархальной практичности, далеко отстающей от подлинного апофатического понимания религиозности, Филипп Ирнеев не видел чего-либо чрезмерно богопротивного:

«Истинная вера, она для мужей. К ним да прилепятся жены маловерующие и духом слабые!»

К дамской мирской приземленной и обрядовой религиозности рыцарь Филипп относился снисходительно. Он вовсе не считал женщину бездуховным сосудом зла и не обвинял ее по-иеговистски в первородном грехе:

«Зачем возлагать на женщин в миру библейски-мифическую и аллегорическую вину, если они реально грешат материалистическими предрассудками, натуральными суевериями? На том стоят и не могут иначе…»

Подобным мыслям наш герой не мог не предаваться, потому что в пятницу около полудня совершал с Настей и навязавшейся на его голову тетей Агнессой крестный ход по универсальным магазинам и специализированным хозяйственным лавкам.

«А как сие хождение от витрины к прилавку назвать по-другому? Слабо вам или не слабо. Крестный путь, окрестный ход, крестовый поход…»

Для женщин это есть их поистине обрядовое действо жертвоприношения домашним ларам и пенатам в эклектичной смеси с евхаристией. Они таким манером материалистично причащаются, поклоняются и жертвуют золотому тельцу индустриального общества массового потребления.

Наипаче, когда прекрасная половина человечества массировано потребляет и гекатомбами тратит деньги, в поте лица своего зарабатываемые сильным полом, начиная со времен ветхого Адама и дряхлой старухи праматери Евы, – довольно сумрачно и пасмурно размышлял Филипп, с некоторой существенной горечью расстававшийся с немалыми суммами.

«Ешьте меня, пейте меня. Сие есть кровь и плоть моя. Прости, Господи…»

Пресуществленной истины ради отметим: Филипп бесперечь не давал разгуляться своим женщинам пространно да невозбранно в данном им магазинном времени и в денежном пространстве наличного кошелька с кредитными карточками. Он действовал по заранее намеченному плану, систематично и таксономично по составленному списку в табличном редакторе. Причем в пределах загодя ограниченного баланса в дебете и кредите.

«Отпусти нам долги наши, яко мы отпускаем должникам нашим. В активе и пассиве. Господи, помилуй…»

Женщины охотно ему подчинялись. Наверняка думали, ровно бы поступают по собственному почину в неограниченной свободе воли, активно делая одолжение чрезвычайно симпатичному им обаятельному молодому человеку.

Филипп и до того знал за собой эту пассивную эмпатическую особенность. Для очень и очень многих он быстро и незаметно превращался в старого доброго знакомого, друга семьи, дома или становился чуть ли не близким родственником. В последнее время его непроизвольные эмпатические качества даже усилились.