Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц)

Не исключаю: ее, так называемая сексуальная ориентация также перевернется на сто восемьдесят градусов в добродетельную сторону, к традиционным ценностям и радостям семейной жизни.

– Даже так? Тогда я эту Маньку Казимирскую завтра же приволоку к той евангельской дверке. Суперклеем к ней присобачу, не шелохнется у меня…

– Не торопитесь, мой друг, не торопитесь. Ритуал требует подготовки и осмысления. Я, пожалуй, проконсультируюсь кое с кем.

Ваш случай уникален. В тетраевангелическом ритуале ранее ни один неофит не становился якорем, только рыцари-зелоты или адепты.

Увы и ах, ни мне, ни арматору Веронике не дано видеть и ощущать сей латентный транспортал. Признаюсь, я пробовал, но моих теургических возможностей не хватило даже на то, чтобы локализовать его в топологической сверхрациональности. Покамест он существует лишь в вашем персональном предвосхищении-пролепсисе, рыцарь Филипп. Появление его в данном пространстве-времени станет вашей заслугой и дарованной вам рыцарской привилегией разрешать в дальнейшем кому-либо к нему доступ или нет.

– Как передача права пользования каким-нибудь артефактом у рыцарей-адептов?

– В точности по той же парадигме. Подобно старинному перстню, доставшемуся вам от вашего досточтимого тезоименитого предка по материнской линии.

– В видении я работал его оружием.

– Вы заблуждаетесь, рыцарь-неофит. Ваш высокочтимый пращур, случайно став владельцем перстня, какого-либо прямого отношения к ордену не имел…

Наши ретрибутивные видения многозначны, мой друг. Но событийный ряд, в них происходящий, не означает ровным счетом ничего.

Сие выше нашего разумения. Толковать себе на пользу видения – занятие предосудительное и небезопасное, мой друг, коль скоро его не потребует от вас откровение Господне. Но тогда и толкование станет излишним. Понеже купно с истинным откровением Господь нам явит и дарует убежденность, уверенную утвержденность в нашей правоте, силе и знании…

Как раз уверенности Филиппу сейчас недостает:

«Вот оно как с Манькой-ключницей нашей!»

Коли на нем вся ответственность за этот самый тетраевангелический ритуал, вправе ли он самонадеянно распорядиться будущим «беспутной подружки, той, что с детства»?

«Какая она ни есть Манька-лесбуха, в церковь-то ходит, в Бога верит, о зложелательной магии понятия не имеет. Хотя данный факт требует проверки и подтверждения…»

– Пал Семеныч! Не взыщите. Вопрос не в тему. Скажем, сколь скоро мы лишаем человека природной магии… Может ли это неблагоприятно отразиться на его личной судьбе?

– Никоим образом, рыцарь-неофит. Магия, как природная аномалия, лишь в массированных эволюционных процессах изредка предстает благоприятным фактором. К примеру, в статистическом развертывании антропологических вероятностей… Однако речь не о том.

Очевидно, мой друг, вы вспомнили об измышлениях отступников-интерзиционистов, использовавших отряды магов и колдунов в своекорыстных политических целях. В «Пролегоменах» об этом упомянуто лишь вскользь, без прямых ссылок. Думаю, вам полезно будет кое-что об этом узнать.

Оные апостаты ничтоже сумняся провозгласили, как бишь избавление какого-либо мирянина от присущей ему природной магии ведет к судьбоносному искажению неких жизненных линий, лишает его животворных сил, здоровья и благополучия. Посему, дескать, бороться с людской магией и колдовством бесчеловечно и безнравственно.

Этого им показалось мало, и зловредительные апостаты евгенически попытались вывести новую породу людей-магов. К счастью для всего человечества, их удалось вовремя остановить.

Нового, условно скажем, хомо магикус тогдашним богомерзким интерзиционистам едва ли бы удалось создать. Но наплодить множество уродцев и монстров, лишенных какой-либо гуманности, им было вполне по силам.

Причем, хочу подчеркнуть, тех евгенических и моральных уродов они цинично именовали сверхновыми людьми и обеспечивали дееспособными, но извращенными эпигностическими ритуалами.

К VI веку от Рождества Христова с апостатами, вызвавшими смертоносную бурю негодования и гнева убежденных интерзиционистов, тем паче правоверных квиетистов, отвергавших вмешательство в секулярные дела, удалось полностью покончить. По крайней мере в обыденной естественной реальности.

Само собою, были приложены колоссальные усилия, дабы элиминировать всех, без сухого остатка и осадка, сотворенных ими прислужников-фамильяров, обладавших усиленными магическими способностями…

От мира сего и от времени своего живут и действуют эргоники-интерзиционисты, рыцарь Филипп. В мирской греховной сиюминутности они начинают и кончают дни свои. Непрошеное вмешательство в мирские дела от них также потребовало, чтобы они почти во всем уподобились своим подопечным мирянам. С тем же людским бесплодным самомнением и профанацией хорошо ведомых им сакральных истин и таинств интерзиционисты бездарно привносили в мир эзотерическую премудрость.

Псевдоапофеоз, святотатственное обожествление многих ничтожных людишек – кесарей и августов Великого Рима, такожде жуткое претворение величайшего кумира из государственного обустройства есть дело рук тех интерзиционистов. В силу того большая часть дворцовых ужасов и вселенских несчастий древнеримского принципата и домината полностью лежат на их совести.

Высокомерно полагая себя безраздельными хозяевами и экуменическими руководителями рода людского, эти лжеименные поводыри-ведущие сами не заметили того, как стали походить на ведомых ими мирян. Подобно тому, как неумелые собаковладельцы неосознанно подчиняются привычкам, инстинктивно-поведенческой жизнедеятельности своих питомцев, интерзиционисты незаметно для самих себя восприняли и усвоили преходящие человеческие мировоззрения от времен своих.

Точно так же исподтишка, украдкой, яко тать в нощи, в среду Архонтов Харизмы, сознательно претворявших богомерзкое вмешательство в секулярное людское жизнетворчество, проникли и в комфорте обвыклись в ней натуралистические человеческие предрассудки, материалистические суеверия, атеизм, безверие, безбожный эвгемеризм…

Всякому ложному натуральному верованию свойственно творить себе богов и кумиров по антропоцентрическому, гуманистическому образу и подобию. Обыкновенно, сотворение человекообразных богов вполне извинительно для отсталых от жизни дикарей-дегенератов в палеолите, мнимо верующим простолюдинам, доселе живущим теми же доисторическими понятиями и представлениями, прошлым и нынешним безграмотным варварам, кому априори недоступны императивы апофатической теологии. Но едва ли абсолютизация антропоморфизма и эвгемерического гуманизма простительны философски и теологически образованным, разумным цивилизованным существам благородного божественного происхождения, какими небезосновательно полагали себя Архонты Харизмы.

В силу постигшей их кары Господней интерзиционисты-харизматики сами стали верить по-человечески невежественно и поскудоумно, будто языческие боги, – в реальности атрибутивные религиозные символы и мифотворческие аллегории, – изъявлялись-де в незапамятной древности не более как материальными формализованными субъектами в тварной биологической плоти великих царей и правителей, героев, непостижимо обожествленных за их несомненные и чисто людские заслуги.

Доктрина эвгемеризма, рыцарь Филипп, есть непосредственное людское секулярное изобретение, как, скажем, квазирелигиозный фундаментализм, где буква писаний умертвляет их дух, или же антропоцентрические лжеучения коммунизма и нацизма XIX–XX веков от Рождества Христова.

Начало достойному осуждения богомерзкому распространению гуманизирующего эвгемеризма в античном мире положил Эвгемер из Мессены в 3 веке до нашей христианской эры. Пресмыкаясь у трона македонских царей, он состряпал так называемую «Священную грамоту».

Вот что он в ней сочинил. Якобы на некоем благодатном острове Пангея некогда царствовала героическая династия Ураноса, Хроноса, Зевеса. Они, мол, наделили подданных всеми достижениями эллинистической цивилизации, до коих сами по себе додумались недюжинным царским умом. После же царь Зевес самолично объехал-де с благими цивилизационными вестями о землепашестве и ремеслах всю Ойкумену. За что ему, человеку-герою, и воздали божественные почести и до сей поры продолжают превозносить под разными политеистическими именами в земных и небесных языцех.

Древлеримский поэт Энний переложил в начале второго века до нашей христианской эры оный опус Эвгемера на классическую латынь, чему безбожники-римляне весьма обрадовались.

Ура, братва! Выходит, не боги горшки обжигают, а цари – от древности по сю пору. За то и царские особы богами-демиургами становятся, не меньшими, нежели Юпитер-Зевсус Капитолийский. Ну а те, которые стоят у царского трона в готовности его перенять, обретают богоравный героический статус. У хитромудрых греков вон так оно было…

Сия греческая басня в атеистическом летописном изложении истории Рима, предпринятом Эннием, пришлась весьма по вкусу циничному и прагматичному императору Октавиану Августу. Он-то и заставил верноподданных царедворцев произвести себя в боги и впервые установил культ божественной личности древнеримского принцепса. Он же – верховный жрец-понтифик самого себя, при жизни обожествленного. Тем самым император Август приравнял официальные языческие верования к политическому обряду, каковой следовало исполнять под страхом смертной казни и бесчеловечных пыток.

Не дай вам боги, мои верноподданные, хоть как-нибудь уронить и умалить величие римского народа и сената, усомнившись в божественном происхождении императорской власти цезаря!

Согласитесь, мой друг, отсюда, то есть от времен двенадцати цезарей берет начало множество политических суеверий рода людского. Не так ли?

– Отчего же мне возражать, Пал Семеныч? Именно по эвгемерическим основаниям политически ангажированные церковники принялись устраивать храмовые помазания на царство и псевдотаинства коронации князей и властей от мира сего.

Бога они забыли, как и то, что им заповедано в новозаветном предании: Богу надлежит отдавать богово, а кесарю – кесарево.

– Тому же мирскому происхождению, рыцарь Филипп, мы обязаны богохульным проникновением в каноническую обрядность католицизма и православия так называемой «молитвы верных» во здравие властей предержащих.

– Тогда как же заповедь апостола Павла?

– Ежели вы имеете в виду его Послание к римлянам, то в оригинале на всеобщем койне она сформулирована довольно недвусмысленно. Позвольте припомнить дословно…

Прецептор Павел вновь раскурил потухшую сигару, пыхнул ароматным дымком и с наслаждением продекламировал сначала по-гречески, а потом и по-русски:

– «Всякая душа, да будет покорна в вышних властям. Ибо властители, повинующиеся в вышних, яко от Бога установлены.

Власть, аще предпослана нам Богом, от Божия попущения проистекает. И прежде веков идет от старшего к младшему».

Согласно другому греческому списку, друг мой, апостол просто указал: «Всякая власть попущением Божиим; несть власти, аще не от Бога».

– А в ангажированных переводах на современные языки мы получили лукавое мудрствование по дьявольскому наущению?

– Не совсем так, мой друг. Скорее, мы здесь видим греховную гордыню человеческую, побудившую недобросовестных переводчиков и переписчиков самовольно и произвольно трактовать апостольские послания. Запамятовали сии интерпретаторы увещание Святого апостола Павла: «Думайте о себе скромно, по мере веры, каковую каждому Бог уделил».

Может, им веры не достало, или же по слабодушию людскому они поддались масс-коммуникативному воздействию и стереотипическому социальному давлению своих времен и пространств.

Не всякому дано, рыцарь Филипп, жить в человеческом обществе отшельником и быть внутренне свободным от ограничений, накладываемых на него общественными стереотипами, дурными обычаями и случайными традициями.

Опричь того, независимость и суверенность духа абсолютно не под силу тем, кто высокомерно и чванливо не опирается на веру в Бога. Либо в гуманизирующей ереси ставит Всевышнего после или рядом с ничтожеством человеческим. Богу – всегда богово, людям же достается зачастую токмо людское…

Очень по-человечески рыцарь Филипп не смог отметить тот момент, когда наведенный прецептором Павлом ментальный контакт и упорядочивание самоконтроля неофита сменились непринужденным повествованием наставника о своих военных приключениях в тайном качестве соглядатая и прознатчика во время итальянской кампании Бонапарта. Причем действовал он в роли двойного агента.

Рассказ прецептора Павла захватил рыцаря Филиппа не меньше, чем в детстве шпионские истории деда Хосе. Тем более у Пал Семеныча не надо ничего выпытывать…

– …Вот так, мой друг, я имел счастье познакомиться с маленьким корсиканским генералом. Выдающегося военного и политического ума был мсье Бонапартий. И более никоими людскими дарованиями не владел. В систематичности умственного и пытливого постижения текущей реальности ему тоже нельзя отказать. Однако прозревать будущее ему, как видите, не было дано…

– Пал Семеныч! А вы ретрибутивности не опасаетесь? Когда вы вот так со мной, обо всем и ни о чем, но с развитием и упорядочиванием моих раздерганных и непричесанных дарований?

– В дидактических целях, друг мой, не в грех и не в обиду пострадать маленько. Но по великой милости Господней, ниспосланной нам прежде всех век, преподанные нам дарования наставников-прецепторов не требуют от нас чрезмерных искупительных жертв.

Ежели наши скромные усилия, конечно, идут не во вред, но во благо ученикам и последователям нашим…

– 3 -

Ранним воскресным утром арматор Вероника последовательно учила рыцаря Филиппа обращаться должным образом с огнестрельным вооружением. Пусть по старой доброй традиции подавляющее большинство рыцарей и кавалерственных дам Благодати Господней пользуются холодной теургической сталью, все же немалый ряд из них исключительно предпочитает ритуальное применение ручного стрелкового оружия.

О некоторых огневых вариантах умиротворения и упразднения вредоносной произвольной волшбы и волховства Филипп не преминул почитать перед сном в предисловии к стрелковому рыцарскому наставлению. Сегодня же Вероника наглядно показала ему, как ставить на объекте четырьмя мгновенными выстрелами крест Святого Андрея.

– …Смотри, неофит! Перекрестно поражаем мягкие ткани левого предплечья и правого бедра. Затем справа налево бедро и предплечье цели.

Ба-ба-ба-бах, и рисуем крест на ее магических манипуляциях, перечеркивая начатый колдовской обряд.

Можно и кости раздробить, но так херить объект негуманно. Лучше обойтись малым воздействием. Как правило, минимализм и экономность теургической коэрцетивности влекут за собой минимальную ретрибутивность.

Я понятно тебе объясняю, Филька?

– Отчего ж нет? В словари и буквари книжным неофитам сам Господь повелел заглядывать почаще, чтобы научиться Царствию Небесному, сокровища новые оттуда выносить.

– Сейчас глянь в симуляции, учись, примечай, как оно бывает в реале. Кто на новенького?

Тут же одна из ничем ранее не примечательных ростовых мишеней озарилась зловещим багровым ореолом, у нее по-волчьи сверкнули глаза, проступили костистые черты лица; тело окуталось в коричневую мантию с каббалистическими знаками.

Лишь секунду Вероника позволила цели совершать колдовские пассы. Четыре перекрестных выстрела слились в один залп. Из простреленных конечностей мгновенно брызнула алая артериальная кровь, и ростовая фигура колдуна повалилась навзничь, конвульсивно суча ногами, руками в предсмертной агонии. Труп никуда не исчез; он остался на бетонном полу, реально заливая его кровью.

– Грязновато получилось с костями. Зато я ему артерии зацепила для наглядности.

– Он что, был живым!!? – глупо спросил Филипп, слегка обалдевший от грохота немецкого «парабеллума» и такой вот наглядной демонстрации.

– Нет, это псевдоплоть, немного эктоплазмы. Но магии в данном объекте нам бы с тобой, Филька, до упора бы хватило, скажу, очень больно по яичкам и яичникам…

На этом первом занятии по стрелковой подготовке Филипп получил в свое распоряжение «глок» и четыре пачки патронов под расписку о соблюдении правил безопасного применения огнестрельного оружия в ситуативных целях.

– Тайничок у тебя в тачке я еще с вечера оборудовала. Но ствол можешь и в наплечном кобуре таскать. Кобур твой все равно никто из мирян не увидит, коль скоро ты сам того не захочешь. Волына сама по себе под визуальным прикрытием.

Настоятельно рекомендую как-нибудь оставить ствол в убежище на какое-то время. Потом возьмешь и почувствуешь разницу.

– А с клинком так же поступить?

– Ты вначале его отыщи, неофит. Или он найдет тебя. Не знаю. Спроси у прецептора Павла.

Может, твой клинок асилум покажет в видении. Такое тоже бывает. Я, например, так мой итальянский стилет углядела. Пришлось музей грабануть первый раз в жизни.

– Лучше банк взять.

– Тоже возможно. Нередко в банковских сейфах хранят прелюбопытные старинные артефакты и амулеты…

Разговорчики, вольноопределяющийся студент Ирнеев! – внезапно прорезался сержантский голос у его строгой наставницы, вполне соответствующий ее камуфляжному обмундированию без знаков различия.

– К бою! Шмалять будешь вон в ту поясную мишень. И помни, салага, чему я тебя учила. Всякое прицельное приспособление есть твой дополнительный орган чувств. Ствол и линия прицеливания – продолжение и окончание рефлекторной дуги. Стрельба – занятие для спинного мозга, не для головы. Головой думать надо, зато действовать в рефлексе…

На спуск нажимай мягко, нежно, на выдохе, словно на клитор любимой девушки…

– Не учи ученого…

– От кого слышу? От мазилы криворукого?..

Терпеливо подождав, покуда ученик худо-бедно отстреляется в простейшем упражнении, арматор Вероника выдала ему еще одну порцию должных сержантских наставлений. Затем Вероника Афанасьевна обязала его два раза в неделю всенепременно бывать у нее на даче, дабы с регулярностью ужинать вдвоем с ней при свечах. Понятное дело, кушать подано лишь по окончании стрелковой тренировки…

После питательного английского завтрака перед тем, как распроститься с рыцарем Филиппом, арматор Вероника пригласила его к себе в кабинет.

– Зацени сверхрациональным оком обстановку, неофит. Разрешаю.

– Роза в вазе богемского стекла?

– Она самая. Ты мне преподнес весьма ценный подарок, Филька. Не часто девушкам дарят цветы из асилума…

– Та была белая как снег, а эта алая с черными крапинками.

– Она каждый день меняет цвета, позавчера она обернулась платиновой с золотыми прожилками. Мирянам ее трансформации не видны… Но суть не в том. Глядя на нее, я знаю, вспоминаешь ли ты меня и как ты ко мне относишься…

– Эмпатический ретранслятор?

– Что-то вроде этого. Так вот, раньше ты поминал меня вполне по-братски, в смысле бестелесных асексуально-романтических чувствований. Вчера же ты воспылал и до сих пор пылаешь ко мне гормональной страстью нежной. Шариками-орешками, мудяшками своими бренчишь, словно колокольчиками бронзовыми, обалдуй.

Кончай онанизмом маяться, Филька!

Доказано: секс среди разнополых товарищей по оружию портит отношения в группе. Мужчины становятся чванливыми, женщины – жеманными.

Знаю, знаю, на тебя моя статуя подействовала. Признаюсь как на духу – я ее моделировала с серьезной дивинацией.

Софт у меня тогда глючил по страшной силе. Я разозлилась и тот недоделанный редактор трехмерной графики таксономично разделала под орех. Затем эффективно портировала на свою арматорскую операционку.

Результат ты видел: est Deus in nobis. В нас есть Бог, и потому мы способны на творчество, доступное лишь очень немногим из мирян…

По-хорошему надо бы удалить все файлы, затереть их с концами, а статуэтку в духе позднего маньеризма мадмуазель Веры Нич пустить на переплавку. Так я, наверное, и сделаю, – последнюю исповедальную фразу Вероника произнесла с особой меланхолией.

– Мать моя!!! Ты обезумела!

– Во-во! Я что говорила? Ну-тка вспомни мое греховное нечестивое творение как инквизитор!

Филипп на секунду нахмурился и звонко щелкнул себе по лбу, будто комара прихлопнул. После почесал в затылке:

– Ох грехи наш тяжкие… Каюсь, вел себя как напыщенный сексуально озабоченный болван с гормональным расстройством.

– Не ты один. Рыцарь Анатоль, покуль не сообразил в чем дело, выглядел примерно так же.

Потом, если мы чупахались в бассейне, он всегда накидывал на бронзовую Нику махровый купальный халат и поясок туго завязывал. Тут же вся скульптурная эротика летела к чертовой бабушке.

Только живой плоти позволительно выглядеть эротично в одежде. Статуи следует раздевать…

– Или ваять их в популярном античном стиле «деревенский бабец и пассатижи в русской бане парятся».

– Невежда! Древние греки так отделяли эрос от агапе. Чисто философски. Например, Пракситель мог ваять эротику, но не хотел.

– Не верю…

Филипп отправился к поздней обедне в монастырскую церковь, тогда как прецептор Павел, верующий не менее истово, чем ученик, по обыкновению в Кафедральный собор.

Там у него собственное местечко на правом клиросе с краю. Чуть что свято место Пал Семеныча свечные старушки с ревностью освобождают от всяко разных невеж, могущих помешать во благолепии отстоять воскресную обедню такому уважаемому прихожему храма сего.

По дороге в город о наставнике Филипп Ирнеев размышлял не очень долго. В церкви иконы «Утоли моя печали» и в Петропавловском монастыре он тоже не задержался. Прямо с обедни рыцарь Филипп укатил в городское убежище на предельной скорости, дозволенной знаками дорожного движения и разметкой.

Не то чтобы он чрезвычайно спешил. Но поспешал медленно, согласно латинской поговорке, какую он со смешанными чувствами припомнил за рулем.

Выделим с абзаца, что дело с изучением латыни и древнегреческого у него продвигалось ни шатко ни валко. Иногда в дороге он с неподдельным чувством мысленно обращался к латинским периодам и древнегреческим гекзаметрам. Это занятие тоже способствовало поддержанию боевой формы, правильному вождению автомобиля и не позволяло нашему рыцарю Филиппу расслабляться в неуместности.

Местность в центре города Дожинска, как водится, изобилует постоянно заменяемыми и хаотично обновляемыми дорожными знаками, а также прочими пертурбациями трафика – вроде стальных пупырчатых надолбов-вздутий на всю проезжую часть, предназначенных для любителей скорой и тряской езды. Но зоркой бдительности Филипп не терял до самого места назначения и припарковался как положено.

Убежище его встретило привычной лаской и негой. Иными словами рыцарь Филипп не мог описать свои чувства, даром что в его асилуме ничто и ничего не пребывает в унылом постоянстве. Сегодня, например, прохода направо не существует. Зато у стойки бара, раздвинувшейся вдоль, прибавились несколько круглых табуретов и узкое кожаное кресло с высокой спинкой. В нем-то Филипп и примостился перед чашечкой дымящегося кофе и рюмкой «хеннеси».

К ним в стиль на стойке лежат раскрытая пачка «Мальборо» с одной выдвинутой сигаретой и футуристическая титановая зажигалка, вероятно, способная давать газовое пламя под водой, наподобие саперного огнепроводного шнура, о котором давеча толковала арматор Вероника за завтраком.

Филипп закурил, а зажигалку прихватил с собой в карман. Пригодиться девушке Нике подарить. А вдруг это тоже артефакт из отдаленного будущего, не имеющий современных аналогов и прототипов?

Взамен зажигалки из серебристого титана Филипп выложил на стойку вороненый «глок». Пушка тоже неплохо смотрится рядом с пачкой «Мальборо» и бутылкой «Хеннеси».

«Тяжеловат, конечно, пистолетик, но со временем к нему привыкну».

Поначалу, ощущая приятную тяжесть оружия, Филипп представил себя законным воителем со всяческой магической скверной и злостным колдовством. Да и осознал, кто он есть, в полной мере и в боевой готовности с ходу поставить на какой-нибудь колдунье-чародейке, на суккубе или на черной вдове шоковый египетский крест тремя точными выстрелами в живот и в пах. Со святыми упокой!

Но вот после обедни он уже не признавал воинственности: «Кротость и смирение они, понятно, нам во благо идут…»

Как-то незаметно и пистолет потяжелел, и сбруя для его скрытного ношения стала казаться ужасно неудобной и неуютной. «Запрягли и захомутали. Но терпи и вези свой воз, если тебя везет машина. Все мы кого-то возим или же на нас ездят… Ох мне, освободиться бы от этого рыцарства и как раньше жить помаленьку-полегоньку, без души-логоса, без сердца-динамиса…»

В комфортабельной, можно сказать, душевной атмосфере асилума Филипп припомнил давешние неправильные дорожные мысли и устыдился недавнего слабодушия.

«Неизвестно еще, каких габаритов и тяжести тебе клинок достанется, рыцарь бедный. Вдруг исторический меч-двуручник? Его-то и в багажник «восьмерки» не запихнуть. В салон разве? Придется как лыжи или лодку на крыше возить.

Осанна Тебе, Господи, мой неслабый «глок» размерами поменьше, чем безоткатное орудие…»

– Так-таки хороша пушка! – гласно вслух восхитился Филипп личным оружием.

Результат столь доброго отношения к орудию ратного труда не замедлил проявиться. Внезапно «глок», лежавший на стойке бара, посветлел, приобрел серебристо-титановый цвет и сверкающие насечки, наподобие зажигалки, ранее располагавшейся на его месте.

– Оба-на! Спасибочки, мой непредсказуемый «Asylum Sapienti»!

Убежище ничего не ответило рыцарю Филиппу. Наверное, вразумительные контакты подобного рода и вида асилумам не свойственны. У них другие коммуникативные выкрутасы.

Филипп глянул на часы и пожал плечами. До воскресного семейного обеда времени оставалось хоть продавай. Но совершенно не ясно, выйдет ли он из убежища раньше, чем в него вошел. Или же, напротив, всюду опоздает ко всем чертям собачьим.

«Невелика потеря – родительская стряпня. Омарами, как Ника, они уж точно меня угощать не станут…

Ага и эге! Петька-то с Мариком сегодня зазывали к вечеру пообедать по англосаксонскому расписанию…

А уж как мелкий Ванька обрадуется, когда б «Стартрек» смотреть без лексических упражнений! Надо бы давить на него поменьше. Как-никак, каникулы у мальца…»

Филипп выложил перед собой компьютер и принялся просматривать список литературы, какую он намерен одолеть к экзамену, имеющему место быть на следующей неделе. Ему-то до каникул «без малого целый месяц в миру корячиться».

– 4 -

В миру мирское, следовательно, преходящее и мимолетное. У рыцаря Филиппа сразу же выветрилось из памяти, к какому такому экзамену он пару минут назад готовился, едва он для разрядки открыл Евангелие от Аполлония Тианского.

В описании дьявольского коромысла во многих бинарных оппозициях-универсалиях от века противоречивых личных качеств человека и людской натуры в совокупности Аполлоний ни в чем не расходился с Филоном Иудеем, порой даже превосходя собрата по двукнижию в драматической патетике. Трактовка единства и противоположности света и тьмы, добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти у него поистине артистичны и легко доступны.

«Оно понятно, ежели Аполлоний Тианский апокалиптически пророчествует о скором приходе Мессии Спасителя, призванного избавить неразумный род людской от первородного греха творения, неблагоразумия…

Так-так, а тут у нас вырисовывается концепция двойного искупления и дважды приходящего Сотера-Параклета».

В Первом пришествии Христа Спасителя в ипостаси и в кенозисе Сына человеческого Филипп не мог усомниться неблагочестиво. Он никогда не ставил под вопрос новозаветные догматы собственной православной веры. Но вот прискорбно распространенные представления о следующем, якобы уже громогласном пришествии Сына Божьего, каковое должно непременно случиться если не на днях, то обязательно на будущий год, в течение пятилетки, десятилетия, спустя сто, тысячу лет и так далее – нашего истово верующего героя крайне настораживали. Слишком уж много, в его понимании, вокруг эсхатологических мировоззрений в продолжение истории христианства роились, клубились, усаживались, будто мухи на дерьме, толпы невежественных еретиков и сектантов из числа непотребных отбросов, отребьев и охвостьев человеческих сообществ.

Пока же, оставив до востребования обсуждение с прецептором Павлом всевозможных гностических, хилиастических и монтанистских ересей, рыцарь Филипп углубился в повествование Аполлония Тианского о предопределенном нравственном спасении греховных душ человеческих и самопожертвовании Мессии во имя униженных и оскорбленных нечестивым творением малых светов от Света Истинно Сущего.

Не в золоте, порфире и виссоне грядет истинный Спаситель душ людских, но осиянный правдой Души Святой и Безгрешной, восседающей ошую Господа Вседержителя, гласит благая весть от Аполлония Тианского.

– …Не в царских алмазных палатах суждено несотворенно содеяться Мессии, единородному Сыну Божьему и Людскому. Не богатым и сильным, в ложном благочестии горделивым, откроется Он, но бедным и слабым, пребывающим в низких грехах и пороках. Ибо сквозь скверну от мира и века сего, от уничижения и падения пролагается путь к духовному спасению и постижению вышнего Царства Божия от пропастей земных, в безднах морских и в сокровенных глубинах звездных небес.

«Ага! Узнаем родной «Эпигнозис» в тайной мудрости небесной…»

Отодвинув планшетку с трехмерными страничками репринта Евангелия от Аполлония, – «благодарствие новой гляделке-читалке от арматора Вероники», – Филипп эпигностически опрокинул вторую рюмочку коньяка и вторично затянулся крепким вирджинским табачком.

Перебрать он не боялся так, чтобы стало невместно за рулем и на колесах, благодаря его нынешней физиологической саморегуляции. «Еще раз спасибо Нике!»

Допустим, кто-то вчера в тире дал маху после обеда и никак не смог перестроить, настроить организм на ускоренную переработку алкоголя, то сегодня он такого безобразия ни за что не позволит. «Хоть всю бутылку «Хеннеси» оприходовать! Ни запаха не будет, ни дурости пьяной. Одна ретрибутивность, будь она неладна!»

Филиппу Ирнееву быстро удалось поладить с собственным организмом, то бишь с порочной плотью, оказавшей весьма слабое сопротивление разумной душе, ультимативно потребовавшей прекратить «злоупотребление табакокурением и алкоголизмом».

– Ага! И этот цветочек-то мы с собой прихватим…

Из «Убежища для разумных» рыцарь Филипп вышел в здравом уме и в трезвой памяти точно в ту минуту, когда туда зашел. Его асилум свободно играет со временем так, как ему вздумается. Когда б, естественно или сверхъестественно, он способен думать в гуманоидном варианте относительного понимания пространства-времени.

Зато Филипп еще в убежище обдумал, чего ему следует сделать. Потому-то собирался по-быстрому заехать на арендованную квартиру: глянуть, как идет ремонт. И насколько успешно ему меняют полуразбитую сантехнику и ржавые трубы в состоянии полураспада.