Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

– Остаток лет твоих проведешь в покаянии, женщина, – тот же бесплотный, лишенный окраски безучастный голос, предрек дальнейшую судьбу той, кому то ли повезло, то ли не очень посчастливилось выжить после изгнания бесовского естества.

Возможно, от кошмарных бредовых воспоминаний обо всем, случившемся наяву, ей участливо помогут избавиться доктора-психиатры… Все зависит от того, насколько пациент допускает реальное существование сверхъестественного. Если безоговорочно верит, то его счастье. Тогда в реальности сохранит рассудок, выйдет с чистой душой и сердцем на свободу из психиатрической клиники.

«Ежели нет, так в ней и останется душевнобольным до конца жизни…»

Попутные рассуждения нисколько не препятствовали Филиппу Ирнееву без шума и неуместных свидетелей покинуть частный дом на садово-огородной окраине Дожинска. Не считать же очевидцем раннего и зоркого мужичка-огородника?

Ох неосторожно и не к добру тот разглядел странные клочья утреннего тумана, скользившие над землей. Любопытному огородничку тотчас как будто песком припорошило зрение. Чуть не ослеп на оба глаза, принявшись грязными ладошками тереть к носу.

Тут хочешь, не хочешь обо всем позабудешь. Чего видел или нет…

Завернув за угол и спрятав в рюкзачок камуфляж, Филипп сызнова стал таким же, как прежде заурядом, невидимым и незаметным для окружающих неприметным субъектом. Я не я, и меня для вас нет.

Да и кому он нужен спозаранку какой-то прохожий? Хотя, постойте, его вроде бы подобрала костлявая тетка на потрепанной серовато-зеленой «мазде».

– Фил! Дай по-сестрински поцелую. М-ма! Молчи, отдыхай.

По глазам твоим бриллиантово сияющим вижу: сработал лучше и не надо. Сапфир-экстрактор мне притаранил полнехоньким под крышечку…

Меня от лишних хлопот с телом уберег. Признаться, не люблю дырявить организмы, вскрывать упокойников, умертвия, трупы, кадавров, зомби утилизировать…

– Положим, с телесной проблемой я бы сам управился… По второму варианту…

Так ты не передумала к нам в Техасщину нагрянуть?

– И-и-и! От меня не уйдешь, милок. Будь ты хоть в «сумеречном ангеле»…

– Ой-ой-ой! Грозилась птичка-синичка что-то сделать…

– Как что?! Углубленный медосмотр, ибо положено, после успешно состоявшейся акции неофита…

«Го-с-с-с-поди, спаси и сохрани!»

– Нетушки! Сначала доставьте мой организм к убежищу, тетенька доктор. Пожалуйста, прошу вас.

– К вашим услугам, сударь. Признаться, люблю вежливых и уважительных пациентов…

ГЛАВА XVI ГОРОД НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

– 1 -

Рашн райтер сэр Сэнди-Сэнди менее, чем кто-либо иной в асьенде Пасагуа обращал внимание на ухаживающую за ним внучатую племянницу Джуди. Очень важным и многоуважаемым персонам недосуг замечать обслугу, молча и неназойливо исполняющую должные функции.

– Она мне, дорогой сэр Джон, седьмая вода на киселе. Моему двоюродному плетню троюродный забор, – функционально и доступно по-английски охарактеризовал он степень их родства.

Образность писательского русского языка восхитила старого Бармица. Он даже мелко записал для памяти на полях карманной гидеоновой Библии золотые слова дорогого сэра Сэнди.

«Дьявол меня раздери, «тень на плетень наводить», как благородно сказано!»

– …Подобно всякому явлению от мира сего, Фил Олегыч, аскетизм, секулярное подвижничество имеют как присущие им плюсы, так и минусы…

Между прочим, Ника Фанасивна, признаться, вы зря тушуетесь касательно вашего аристократического происхождения.

– Ой, Пал Семеныч! Допустим, по отцу и деду кроатская княжна. В неудачном харизматическом браке по второму мужу все еще австрийская баронесса. То же самое и в миру.

Ну и что с того? Могу себе какого-нибудь завалящего герцога в мирские мужья сыскать.

– Напрасно вы так, барышня. Вон, видите, как вас сию секунду зауважал и высочайше поднял в своих глазах наш глубокоуважаемый Фил Олегыч.

У Филиппа действительно поехали вверх брови:

«Эге-ге-ге! Чего не предполагаешь, о том и ясновидение помалкивает в тряпочку с хлороформом».

– Не скрою, телесно сполна пребывать в видимом худородстве мне самому удобно, поелику сие необходимо в силу аноптического образа орденского бытия. Однако наши сокровенные духовные дарования, паче же всего, способность их воспринимать коренятся весьма и весьма глубоко в десятках поколений достославных благородных предков…

Филипп поставил на раздвижной стол в трейлере тарелки с поджаренным техасским беконом, добротно уселся на маленький диванчик и с удовольствием приготовился слушать дальше. Что на новенького ему суждено узнать в четвертом круге рыцарского посвящения?

«Наш Павел сын Семенов задарма теургию не тратит. Не из таковских он… Улыбается многозначительно, выражается витиевато…»

– По причинам и следствиям моего скромного прорицательского старательства, тако же благодаря вашим неопровержимым генетическим изысканиям, наша бесценная Вероника Афанасьевна, клероты-экзархи неоспоримо подтверждают харизматическое родство оного рыцаря-неофита Филиппа Ирнеева с оным Гаем Юнием Регулом Альберином.

Опричь того, малый синедрион клеротов Западно-Европейской конгрегации наделяет правами и объявляет сего юношу духовным наследником рыцаря-адепта Рандольфо Альберини.

– Опаньки! – зааплодировала Вероника. – Меч-то рыцаря Рандольфо они, разгильдяи, надеюсь, наконец-то разыскали?

– Увы, – развел руками прецептор Павел, – в тайну местонахождения клинка Регул досточтимый синьор Альберини никого не соизволил посвятить.

Тем не менее мы поздравляем вас, коллега! Отныне вы, рыцарь-неофит Филипп, вольны избрать специализированное поприще и статус действительного брата в любой конгрегации рыцарей Благодати Господней.

Филипп едва свыкся с ошеломительной новостью по поводу достославного наследия, как тотчас ему стало предложено подумать о его рыцарском будущем с учетом прошлого. Само собой, не сейчас и не в этом техасском домике на колесах.

Пока же рыцарь Филипп встал, с достоинством поклонился коллегам, с чувством пожал руки прецептору Павлу и арматору Веронике, возжелавшей обменяться поцелуями уста в уста.

– Ей-ей, красавчик сладенький, скромную медсестричку Джуди облобызал, ублажил, аскетку сухостойную воспламенил…

Предлагаю сию же минуту отметить не одно это событие в подходящем месте какого-нибудь поясного времени.

– Ваше предложение с благодарностью принимается, сударыня. Коль скоро с меня причитается…

– Да-да, мой друг, о пользе и вреде телесной аскезы, блаженного и зловредительного умерщвления грешной плоти мы поговорим несколько позднее. Пожалуй, как-нибудь за легким ужином…

Когда в Техасе раннее утро, обедать по-итальянски никто из рыцарственных коллег не пожелал. Все же каждый из них не отказал себе в усладительном предвкушении, выбирая марку вина и сорт сыра по вкусу.

– …Частенько, друзья мои, преподанные нам дарования, способности, унаследованные от благородных пращуров, ограничивают наши позывы и предпочтения. Однако и однако ничего не воспрещают.

В таком же тождестве нам даны конфессиональные свободы совести и воли избирать и применять сокровенные силы и знания…

«Ага! Пал Семеныч вовсю пользуется подходящим случаем помочь несчастному неофиту сделать кое-какой выбор между хреном и редькой, хвостом и гривой, Сциллой и Харибдой, гробом и саваном…

Ну так что ж? Я не против, ежели для пользы дела…

В этом римском ресторанчике очень даже подходяще. Тихо, уютно, благостно, ровно в убежище. Ни людей, ни музыки, и халдеи не достают…»

– …Недостатки всего и вся не компенсируются достоинствами, но предстают их непосредственным продолжением в обратной связи причин и следствий. «Философия нищеты» становится «Нищетой философии», хотя оба этих тщетных, материалистических в их основе, опуса не выдерживают мало-мальски серьезной подлинно идеалистической критики.

Так, идейное христианство далеко не есть религия вульгарно нищих и убогих, голодных и рабов, о чем нам веками талдычат псевдофилософы-материалисты и квазитеологи-рационалисты. Иначе же в рационалистическом и монистическом понимании свершившейся истории христианской доктрине никогда было бы не суждено выйти за узкие рамки люмпен-пролетарской еврейской секты.

При эдаком подходе никоим образом и подобием христианство не могло трансформироваться в экуменическую веру народов, богатых духовной силой и материальным благоденствием. Сиречь, стать глубинным мировоззрением цивилизованных сословий, по праву владеющих и распоряжающихся сим шаром земным.

Скажем больше, с благоволения Господня христианское вероисповедание есть миродержавная религия аристократов духа и плоти.

Cujus regio, ejus religio. Чье царство, тому и принадлежит вероисповедание, гласит кардинальный принцип Аугсбургского мира, подписанного протестантскими князьями и германским императором-католиком Карлом V в далеком 1555 году от Рождества Христова.

То же самое принципиальное благорасположение следует соотнести с неизреченным пророчеством о Втором пришествии Христа Спасителя и господстве Града Божия под новыми небесами на новой земле. Доколе оне не вступят в бесспорные права о каких-либо эсхатологических либо хилиастических лжеоткровениях нищих умом и духом не может быть и речи в пожалованном нам благодатном богословии, основанном на тайной мудрости небес. Пожалуй, в эпигнозисе сие токмо дозволительно в исключительных произведениях ересеологов с целью критики и развенчания богомерзких пролетарских измышлений от первых дней первобытного христианства вплоть до нынешнего богоспасаемого времени…

Рыцарь Филипп предвосхищал, предчувствовал: вот-вот прецептор Павел должен, обязан необходимо изречь, неминуемо промолвить, провозгласить нечто архиважное, возводящее дарования неофита на сверхновый познавательный уровень.

«Ах опять не то…»

– …Иногда посередь сонмища простолюдинов, не помнящих никакого родства уже в четвертом колене, обнаруживаются замечательные отпрыски, способные воспринимать Дарования Святого Духа не хуже завзятых аристократов по рождению и происхождению. Однако приводить их к орденскому порядку приходится, изрядно потрудившись… Нежели тех, кто не имеет предрасположенности к природному сатанинскому эгалитаризму…

– …Горе сим пауперам-лжепророкам! Ну да ладно… Не присно будь они помянуты. Бог им судья и мельничный жернов на шею…

– …В эзотерическом истинномудрии христианство входит в наше мирское существование в образе религии людей достоимущих, сведущих, грамотных, книжных, образованных, знающих, воспитанных…

Грубой невежественной, нищей духом и скудной разумом толпе недоступны подлинные христианские истины, как бы невежды ни фордыбачили, спесиво презирая книжную премудрость, на свой убогий салтык перетолковывая евангельские логии. Лишь Богу-сыну стало дозволено Богом-отцом посрамлять ложную премудрость книжных фарисеев да саддукеев. Но отнюдь не тем поскудоумным невеждам-пустосвятам, кои веками кощунственно присваивают сие божественное право и доселе упорствуют в неразумном материалистическом и земнородном истолковании неисповедимых горних судеб Господних.

Мирским простолюдинам, языческим людишкам-гентилям малого ведения, яко черви копошащимся в земле, невежественной черни всех сословий и состояний достаются в удел токмо упрощенные катафатические предания церковной истины и подражательного скотского вероисповедания. Однако и однако, неизреченной Премудростью Господней они лишены доступа к откровениям, таинствам и к сокровенной мудрости, обращающей истинное правозначное исповедание христианской веры во всемогущую сокровищницу силы и знания.

Нам же всемилостиво дозволено в вышних черпать невозбранно от оных сокровищ новых и старых, духовных и материальных, памятуя об искуплении и воздаянии…

– …Во веки веков лишь в истинной мудрости откровение богодухновенно и дозволено токмо истинно избранным свыше разумным душам, смиренно принимающим преподанные им дарования понимать и познавать, применять и соизмерять людскую низость с божественной высотой…

– …Высокие истины наш Господь Вседержитель открывает не всем и не сразу. Вот вы, рыцарь Филипп, Господней милостью добрались, дошли до вершины заоблачной горы и вошли в наш благовестный город.

Да-да, мой друг, вы отныне в том самом евангельском городе на вершине горы, каковой, по самонадеянному утверждению евангелиста Псевдо-Матфея и самомнению глупцов, пропагандировавших оный логий Христов от супротивного, шиворот-навыворот, якобы нельзя скрыть от глаз всех и всякого.

Еще как можно, рыцарь Филипп! Коли горняя лествица, ведущая к тайной мудрости небес, сокрыта там, инде темна вода в облацех.

Истинномудрие, рыцарь, доступно лишь посвященным, кои не дадут себя ослепить ни светом, ни тьмой. По мере веры нашей, аще споспешествуя, соработничая Отцу, в идеальном сошествии Сына и Святого Духа…

«Да свершиться истинно. Аминь…»

– 2 -

В совершенстве своими разносторонними сверхъестественными дарованиями рыцарь Филипп покуда не овладел. «Ахти мне!» Потому он не преисполнился харизматической надменности, присущей тем, кто склонен забывать о благодатном смирении духа и плоти.

«Коромысло диавольско, оно о двух концах тварных. Ни тем так другим вдруг огреет… Никому мало не покажется. Допрежь самому харизматику недоделанному. До неба по-прежнему высоко, до земли уж далеко. Боязно и страшновато. Ежели случается, что и хозяевам горы можно зачастую, ох, низвергнуться…

Архонты-интерзиционисты вона как с нее сверзились… Ни городов тебе заоблачных, ни убежищ…»

Направляясь к Долине соленого озера, Филипп не горячил Карамаза. Он отпустил поводья, позволив понятливому коняге двигаться куда следует неспешной иноходью. «Пусть его».

Сегодня наш всадник-кабальеро исключительно интересуется техасскими природными пейзажами, каким он обычно не придает маломальского значения. Понятно, коль скоро естественный и натуральный интерес не вызывается ситуативной необходимостью.

Сдвинув на затылок черное сомбреро с серебряным позументом, одинокий всадник пристально вглядывался в окружающую местность из-за стекол солнечных очков, задумчиво покачивал головой. Наконец чуть дал шенкеля иноходцу, заставив мустанга взобраться на вершину ближайшего холма.

Отсюда представляется, предстает прекрасной обзор в шестикратном увеличении, какое дают линзы пускай обыкновенных с виду очков, некогда прихваченных им из убежища:

«Мадре миа! Чудеса на грани фантастики. Того-этого оптического прицела не надо. Ни те днем, ни ночью…»

Пуще того, беспроводной интерфейс связывает эти приборы круглосуточного наблюдения с персональным компьютером, способным производить необходимые баллистические вычисления в режиме реального времени. Надо сказать, весьма удобно, если требуется поразить противотанковым выстрелом какую-либо одиночную бронированную цель на дистанции 5–6 километров. Можно и по групповой цели неплохо сработать.

Следовательно, почему Филипп Ирнеев вслух восхитился, было ясно всем, кроме глупого вороного мерина Карамаза, недоуменно покосившегося на наездника, когда тот взвыл от воинственного восторга:

– Оба-на! Четыре с боку, и ваши не пляшут!

«Спасибочки дорогому асилуму и Нике, доработавшей наш артефакт. Мне бы и в жизнь не сообразить, чего и как с этими очечками следовало бы сделать…

Не-а… арматором мне не бывать. Мозгами не вышел», – Филипп вынес о самом себе самое самокритичное мнение, нахлобучил на лоб сомбреро и отправился дальше. Живописность и оценка особенностей вероятного театра военных действий его больше не интересовала.

– Давай, Черномырдин. Рысью, марш, Достоевский, ты наш.

По-русски Карамаз не соображал, в тюркскую этимологию не вникал, но в сигналах управления шенкелями и шпорами разбирался на «отлично».

«Понимать скот бессловесный ни шиша не понимает, но, что те надо, мигом выполняет, если команда подана правильно. С чувством, с толком… Можно и пришпорить с выражением матерным…»

– …Фил! Тут такие, брат, дела… – Вероника затейливо и витиевато неприлично выругалась, с тоской глянув на абстрактную картинку-шифровку, всю в цветных пятнах и росчерках, видимо, полученную ею по орденской сети. Не поднимая глаз от экрана наладонного компьютера, она продолжила:

– У меня к тебе личная просьба, братец Фил. Прежде выслушай от начала до конца. Потом можешь отказаться и все честь по чести забыть. Без проблем… Я к тебе буду без претензий, по модулю, так принято в благородных орденских традициях…

Сбивчивый рассказ Вероники занял минут двадцать, покамест Павел Семенович не появился, чтобы отдать Филиппу его чудесные очки.

– Покорнейше благодарю, Фил Алегыч. Однако от вашего подарка, уж не обессудьте на старике, вынужден уклониться. Мне таки лучше по старинке с бинокуляром созерцать лошадок или же из театральной ложи посредством прицельной оптики с винторезом наблюдать за представлением… Так оно когда-то бывало…

Вам же, мой друг, эта аноптическая офтальмология самому пригодиться, ежели сии стекла подобны на обычнейшие линзы-хамелеоны с минусовыми диоптриями. А у меня нечто вроде стариковской дальнозоркости с плюсом…

«Хм… была бы честь предложена, Пал Семеныч».

Едва прецептор Павел покинул трейлер, инквизитор Филипп взялся за арматора Веронику:

– Я принял решение, кавалерственная дама-зелот. Ваше искреннее покаяние заслуживает моего благословения. Невзирая на возможные проблемы, могущие возникнуть во внешних сношениях нашего орденского звена и прецептории с клеротами Северо-Американской конгрегации.

Мне отмщение и воздаяние, княжна Триконич. Честь имею избавить вас от оных эмоциональных неудобств, обусловленных вашим мирским прошлым.

Все обстоятельства этого дела останутся в строгой конфиденции между нами, кавалерственная дама, в силу моих прерогатив вольноопределяющегося инквизитора, хранящего тайну исповеди.

– Я не могу выразить насколько я вам благодарна и обязана, идальго Фелипе…

Взятые им я обязательства Филипп Ирнеев воспринял в качестве очередной акции. Тем более что касается подготовки и арматорского обеспечения, так оно и произошло.

Находясь в нужном месте в точно рассчитанное время на побережье Флориды, расстрелять океанский катер с грузом кокаина и утопить преследовавшее контрабандистов судно береговой охраны, рыцарю Филиппу не составило больших трудов. «Делов-то! Упразднить и сократить!»

Без какой-либо щепетильности и гуманерии посудину наркодельцов он расчетливо разнес в прах и дребезги со всей командой. «Лес рубят – щепки летят и отщепенцы».

Между тем, согласно плану операции, поврежденный близким взрывом корабль береговой охраны какое-то время оставался на плаву. Достаточное, чтобы подать сигнал SOS, и всему личному составу оставить тонущее судно.

Ни береговой охране, ни кому-либо иному, что было наиважнейшим моментом в операции теургического прикрытия, не могло прийти в голову заподозрить нечто противоестественное и необычное. И подавно не выявить какую-нибудь обстоятельную ситуативную причастность близорукого толстячка, принимавшего солнечные ванны на расстоянии двух морских миль от произошедшего кораблекрушения.

Вот где незадача! Чрезвычайное происшествие, короче говоря, ЧП случилось в результате мощного взрыва немецкой донной мины времен 2-ой мировой войны. Когда-то в здешних водах шныряла нацистская субмарина, затем уничтоженная у Багамских островов, объяснили в местных теленовостях.

Порой обстоятельства в обыденных чрезвычайных ситуациях складываются довольно неудачно для одних и очень уместно для других. Скажем, для Джонни, отправившегося с компанией Дол, Тима и Боба во флоридский Диснейленд. Фил Олегыч ему эту экскурсию обещал Бог знает когда, целую вечность тому назад, дома в Дожинске.

«Ага, всем хорошо и радостно, из рака ноги… Одному мне по плешку ретрибутивность огребать прикажите?»

– …Ника, пошеруди, будь любезна, по вашим арматорским каналам и найди мне какой-нибудь объект для теургического крещения личного оружия. Неважно какой и где.

Сама знаешь, на сей день я из этого ствола не счесть сколько случайных секуляров упразднил и сократил до размеров надгробной плиты. Но ни единого не сделал согласно номинативному макабрическому ритуалу.

Перед асилумом неудобно…

– Я о твоем оружии помню, Фил. Коль скоро – так сразу… Поведай лучше, милок, как тебе на курорт съездилось?..

По окончании туристической поездки во Флориду рыцарь Филипп не без душевного трепета переступил порог собственного убежища. Ругая себя на чем свет стоит, то бишь «аль ю-ю-юго дьябло», в черепаху-тортугу и в трех слонов-элефантов, за суеверное малодушие и языческие предрассудки распроклятых архонтов-интерзиционистов. Без всякой логики и здравого смысла.

Даром что он к убежищу добирался непростительно окольным путем через два европейских транспортала и точку доступа в кольцевом переходе под Круглой площадью в родном городе. Притом опасался: не дай, Боже, кто-нибудь из глазастых и очень зрячих знакомых его опознает на улице, несмотря на грим, макияж и немыслимый дамский прикид отъявленного трансвестита.

Трудно сказать, зря или не зря боялся, но мужчины средних кризисных лет, коим бросились седина в бороду и бес в ребро, потрясенно оборачивались вслед трепещущей в ожидании чего-то или кого-то юной прелестной брюнетке. А убежище не разразило его потрясающим чувства зубодробительным прелиминарным видением и профилактическим стаканом паленой водки из опилок.

В супротивность приземленным опасениям Филиппа, суеверно побоявшегося рвануть по-геройски напролом и напропалую, а там будь что будет, его асилум снисходительно презрел мелочи жизни и оказался на высоте. Прежде всего он для него припас потрясающее зрелище грандиозного зала ресторана, расположенного гораздо выше, что выяснилось немного погодя, баснословного и мифологического седьмого неба.

Вровень с панорамными зеркальными окнами, чуть выше и чуть ниже со всех сторон, даже сверху, проплывали небольшие пушистые бело-розовые облака, подсвеченные снизу красно-оранжевым закатным солнцем и словно выпуклой морской гладью, спускавшейся за горизонт. Пониже на темнеющем востоке виднелись фоновым ландшафтом декоративные зубчатые очертания гор, посверкивающих ледниками. Где-то совсем внизу сливались в пестрый ковровый орнамент пятна растительного покрова.

Посетителем и клиентом тому подобной дух захватывающей заоблачной ресторации Филипп Ирнеев ни разу в жизни не был. Но вот все то же приятно знакомое ощущение однажды уже виденного, прочувствованного заново его посетило, вселяя блаженную уверенность в том, что так было, и так оно всенепременно должно быть впредь.

Внезапно облака устремились вниз. Вернее, взмыл резко вверх, пренебрегая инерцией и гравитацией, ускоряясь, стометровый диаметр асилума, принявшего идеальную сферическую форму.

К тому времени Филипп сидел с чашкой кофе на круглом табурете у кольцевой барной стойки в центре ресторанного зала, посасывал кружочек лимона и смотрел сквозь прозрачный пол, как медленно выгибается, грузно округляется земная поверхность под его ногами…

Головокружения, перегрузок или боязни высоты он не испытывал. Все-таки не видение, но самая что ни на есть заурядная действительность в исполнении того, кому даны способности оперировать пространством-временем, как ему заблагорассудится.

«Краски не такие яркие, тени помягче, отвратные запахи и звуки совсем не присутствуют…»

Вид с низкой орбиты, действительно, оказался настолько реальным, обыденным и обыкновенным, что Филипп даже пожалел об отсутствии поблизости каких-нибудь искусственных спутников Земли или космических станций. Он был бы не прочь полюбопытствовать, как же на самом деле пристыковывается «Индевор» к МКС.

Тем не менее, его симбиотический партнер не позаботился удовлетворить естественную и научно-популярную любознательность клиента сего орбитального заведения. Наверное, не время и не место. Либо асилум напрочь не интересуют человеческие исследования ближнего космоса.

Впрочем, его равнодушие разделил и сам Филипп Ирнеев отвернувшийся от космического пейзажа, чтобы подлить немного ананасового ликера.

«Осанна Спасителю и асилуму! На сей раз меня не так уж страшно долбануло, занесло, размалевало в ретрибутивности. Накладные силиконовые сиськи, макияж, туфли на шпильках не в счет. Смех и грех… маскарад да и только…или же приотворенное предвидение грядущего…»

Филипп отворил узкую дверцу за круглой стойкой, спустился на несколько ступенек… В мгновение ока он очутился в неизменном транспортном коридоре асилума, где и направился к привычной двери, облицованной ясеневым шпоном. Следовало бы соответственно переоблачиться у себя дома. «А то как-то неуютно и зябко. Снизу в колготки ощутимо поддувает… И к обеду положено переодеваться в приличных домах…»

Возвратившись вскоре в ресторанный зал, Филипп обнаружил накрытый обеденный стол и смену реальных декораций за обзорными окнами асилума.

«Так вот он куда смотрит! Или, быть может, мне предлагает взглянуть… Не мешало бы подкрепиться, чем Бог послал, и убежище заблагорассудило. Но потом… Сначала глянем со всей глубиной резкости и с высоты месторасположения».

Помещение асилума значительно уменьшилось в площади, приобрело цилиндрическую форму. Вернулось привычное бестеневое освещение, позволяющее без помех наблюдать за тем, что явлено внизу за высокими, с полу до потолка до блеска вымытыми просветленными оконными стеклами.

«Ага! Вид с высоты Эйфелевой башни. Эх, Париж… А это Берлин, а там Москва с верхотуры Останкинского похабства. Пекин, Найроби, Нью-Йорк, там у нас что-то незнакомое…»

Неожиданно в следующем окне в глаза Филиппу довольно неприятно брызнуло резким солнечным светом. Пришлось достать из сумки знаменитые противосолнечные очки с могучей универсальной оптикой.

Мгновенно сработало предзнание: «Танзания, Дар-эс-Салам… Нам туда по делу, хоть и не срочно, но урочно…»

На высоте положения оказался и офтальмический артефакт. Технологически и теургически.

Ранее нелюдимая и отстраненная ландшафтная архитектура приобрела бодрую, – «гоу-гоу», – анимацию в режиме реального времени. Объявились люди, автомобили, животные… Хотя и без особой детализации. В обиходе больше шестикратного оптического увеличения по-арматорски доработанные очки пока не давали.

Обходя по кругу убежище, рыцарь Филипп несколько дольше задержался у следующего окна, глядя с высоты птичьего полета. Там под ним распростерлось небольшое европейское селение…

В одно и то же время он его распознал и не узнавал в настоящем, сомкнувшимся с когда-то по-особому увиденным прошлым. Однако, чем таким специфическим ему там внизу, во французской Лотарингии, предстоит невзадолге заняться, он хорошо знал.

Поправив наплечную кобуру с титановым «глоком», Филипп Ирнеев решительно уселся за предложенный табльдот в асилуме и расстелил на коленях салфетку. «А ля гер, ком а ля гер, но от обеда вне расписания отказываться неучтиво. Тем паче, ежели проголодался и переволновался…»

– 3 -

Под утро рыцарь Филипп вступил на мраморные плиты готического собора, некогда бывшего романской базиликой и, возможно, убежищем его далекого харизматического пращура – иберийского архонта Гая Альберина.

Теперь же инквизитор Филипп ощущал отстраненную и какую-то отрешенную специфику данного, несомненно, древнего асилума, словно бы пребывающего в тяжелых старческих раздумьях. Признавать ли сего легковесного потомка или, может статься, погодить покамест с его полным введением в права наследования? Указать ли на дверь и порог?

Все же он ему не препятствовал. Мало того, теургически снабдил ощущением, что следящим телекамерам и тревожным устройствам в соборе определенно дана статичная картинка безлюдного помещения, где технически никаких докучливых и досужих пришельцев от мира и века сего нет и быть не может.

Инквизитор тщательно огляделся в затемненных готических чертогах и степенно пошел в западный придел. Двинулся он туда, где не так уж давно рассматривал причудливо потрескавшиеся краски на старинном полотне с плохо различимым образом человека в монашеском одеянии, молящегося на фоне восходящего солнца.

Сей же час перед инквизитором под указующей картиной открылась матово светящаяся сфера транспортала. Пару секунд помедлив, он скрылся в ином пространстве-времени.

Вне линейного истечения времени рыцаря Филиппа доставило на плоскую вершину одинокой скалы. Вокруг, насколько хватало оптического увеличения, простирался ослепительный горный ледник.

«Оба-на! Уединенное, прям скажем, прохладное местечко», – поежился Филипп Ирнеев, но не от порыва ледяного ветра, а потому, что у подножия скалы располагалась смертоносная зона пространственно-временных искажений. «Как бы не сдуло, Господи, помилуй!»

На всякий случай пригнувшись, он двинулся к центру площадки к двум каменным саркофагам. На одном из них открыто лежал меч в черных деревянных ножнах.

Любопытствовать, чего там внутри резных длинных каменных ящиков, рыцарь-неофит Филипп не рискнул: «Хочется – перехочется!»

Ни к чему разводить на бобах самодеятельность, если с наследством рыцаря-адепта Рандольфо следует нормально разобраться лишь после получения необходимых указаний от душеприказчиков из Западно-Европейской конгрегации.

В то время как меч Регул, знал инквизитор Филипп, уже принадлежит по праву своему новому носителю. Потому соответствующий ритуал беспрепятственно позволяет ему взять в руки искомый артефакт, находящийся под охранным физическим заклятием.

В неуютном месте, вполне способном бросить в дрожь не только неофита, рыцарь-инквизитор Филипп, насколько это было возможно, не задержался. Он поскорее вернулся, убрался через лотарингский транзит к себе в родное и милое убежище. «В гостях, оно хорошо, а дома – на душе спокойнее».

Асилум приветствовал появление нового братского артефакта мгновенным уничтожением мелких трещин и царапин на ножнах из эбенового дерева. И точно так же заботливо прошелся со щадящей реставрирующей полировкой по вороненой гарде и черной рубчатой костяной рукояти.

Чего нет, того нет! К неимоверному огорчению Филиппа, сокеты-гнезда в гарде и в навершии рукояти, предназначенные для размещения драгоценных артефактов-апотропеев, все так же пребывали ничем не заполненными.

– …Полноте, не горюй, братец Фил, – по-арматорски его попыталась утешить Вероника, – найдутся твои камешки сами по себе. Либо ты сам их отыщешь. Никуда они от нас не денутся.

Тут как с шубой из анекдота. Или у тебя ее сперли. Иль ты сам ее у кого-то стибрил.

Хотя, говорят, старый адепт Рандольфо Альберини много работал с апотропеями. Покруче, чем иные арматоры… Должно быть, он животворящий и мертвящий изумруд к чему-то другому присобачил…

– Во, спасибо, успокоила…

– Да будет тебе… Хорош плакаться, неофит!

Лучше приободрись, дрысь-дрысь. Поторопись, пись-пись… У нас с тобой горячее африканское дельце назревает в Дар-эс-Саламе. Скорее, созрело оно там и перезрело.